Страница:
– Или, быть может, польский хрен, чтобы быть точным?
Опять смешки.
– Это вы – Джесс Аттер? – пробормотал Уолкер.
– Он самый. – Аттер улыбнулся и отхлебнул из банки, которую держал в правой руке. – Так чего тебе от меня нужно?
Уолкер нерешительно оглянулся на мужчин и женщин, которые смотрели ему в спину.
– Я... я слышал о вас по радио. «Шоу Жанны Холмс»... – Уолкер замолчал.
– Было дело, – медленно проговорил Аттер, слегка сжимая кончиками пальцев банку, отчего та щелкнула.
– Вы говорили, что ищете новых людей. Пополнить ряды.
Аттер улыбнулся.
– Неужели?
– В общем, я бы хотел... я хотел бы присоединиться к вашим парням. Хочу стать членом Клана.
Улыбка Аттера стала еще шире.
– Правда?
– Да, сэр. – Уолкер сглотнул и посмотрел на посмеивающихся над ним людей.
– Тини! Предложи новичку стул.
Рыжебородый подтолкнул поближе новенькое хромированное, обитое кожей кресло, и Уолкер медленно уселся.
– И что-нибудь выпить, Тини.
Тини сорвал кольцо с банки и протянул ее Уолкеру. Уолкер, запинаясь, нервно поблагодарил.
– Тебе удобно? – спросил Аттер.
– Да, сэр, – почтительно отозвался Уолкер, торопливо глотая пиво.
Аттер откинулся на спинку своего вращающегося кресла.
– Тебе нравится наша штаб-квартира? – лукаво спросил он.
– Да, конечно, – отозвался Уолкер, оглядывая комнату. По стенам среди плакатов торчали подставки, на которых были уложены винтовки и карабины, полуавтоматические МАК-10 и армейские автоматы М-16. Тут же висело несколько мечей. За спиной Аттера, словно театральный задник, была натянута увеличенная копия флага Клана, развевавшегося на улице. Рядом стояли каталожные ящики, копировальная машина, огромный принтер. Вдоль стены тянулись полки, на которых выстроились в ряд персональные компьютеры.
– И это лишь начало, – сказал Аттер, самодовольно улыбаясь. – Настало время истины. Америка поднимается на борьбу против своих внутренних врагов.
Уолкер не мог понять, ожидает ли Аттер ответа. Наконец он пробормотал:
– Верно. Вы совершенно правы.
– Ты согласен с убеждениями, которые отстаивает Клан?
– Целиком и полностью, – с воодушевлением ответил Уолкер.
– И ты хочешь вступить в наши ряды? Стать нашим соратником в решающей схватке?
– Да, сэр. Больше, чем чего бы то ни было.
– Чего бы то ни было? Это серьезное заявление.
Одна из женщин прищелкнула языком.
– Знаешь ли, – сказал Аттер, отбросив иронический тон, – стать членом Клана нелегко. И быть им не так-то просто. Мы предъявляем к нашим братьям серьезные требования. Преданность, верность, самоотверженность. Нашим требованиям отвечают очень немногие люди. Объясни мне, почему ты хочешь стать членом Калифорнийского клана? Объясни мне это своими словами.
Уолкер почувствовал себя неуютно.
– Видите ли, я прочитал «Кларион», и я согласен со всем, что вы говорите. Ваши братья – единственные люди, которые говорят правду. Я верю в то, что вы отстаиваете.
Аттер еще раз отхлебнул из банки и вновь щелкнул ею, легонько сжав пальцами.
– Расскажите своими словами, исходя из своего опыта: зачем вы хотите стать членом клана. Объясните подробнее.
Уолкер опустил глаза и уставился на картинку, изображенную на банке. Горный ручей в Колорадо.
– Я... я... мне трудно подобрать слова. Не то что вы, в вашем «Кларионе». Вы сказали там все, о чем хотел бы сказать и я.
– А конкретно? – настаивал Аттер. – Что вы имеете в виду?
Уолкер нахмурился. Его глаза метались по комнате, словно в поисках подсказки.
– Я... э-э... – начал было он и вновь замолчал.
– Ну, давай же, – велел Аттер. – Соберись с мыслями.
Уолкер посмотрел на свою банку. Затем он поднял лицо и посмотрел в глаза Аттера.
– Вы сами знаете. Евреи. Ниггеры.
– Да? И что же евреи и ниггеры?
Уолкер пожал плечами.
– Вы сами знаете. Как евреи захватили всю страну. И отдали ее ниггерам.
– Продолжай. Расскажи нам об этом.
Уолкер медленно заговорил, спотыкаясь на каждом слове.
– Дело в том, что Америка должна была стать другой. С самого начала предполагалось, что она будет не такой, какая она теперь. С самого начала – когда писали конституцию и все такое прочее. Когда писали Конституцию, вовсе не думали давать воли неграм. И равенства. Равенства с белыми людьми. Ниггеры были рабами. Все они были рабами. Все те, кто писал Конституцию и Декларацию независимости, – у них у всех были рабы. У всех. Никто и не думал, что ниггер может сравняться с белым человеком.
Внезапно Уолкер прервал свою речь, словно смутившись от того, что наговорил так много.
– Все это так, – сказал Джесс Аттер. – Что еще?
Уолкер нервно мотнул головой. Жаль, что не осталось пилюль. Проглотил бы одну прямо сейчас.
– Как теперь преподают историю? Ни слова правды о старых временах! О том, как все было, не рассказывают. Как все было на самом деле.
– Ну, ну, – приободрил его Аттер. – А как же было на самом деле?
Уолкер пожал плечами. Откинув голову назад, он плеснул немного пива в рот и вытер губы наружной стороной руки.
– Евреи – они все врут. Во всех книгах по истории. И все такие книги написаны евреями. Посмотрите на их имена – и вы поймете. Они не пишут правды. Они искажают факты. Заставляют всех говорить только о том, что им хотелось бы слышать. Прямо как ниггеры. Евреи ставят все с ног на голову. От этого все беды. Евреи до добра не доведут.
Аттер наклонился вперед и оперся локтями о стол.
– Продолжай.
Уолкер начал входить во вкус. Ему редко доводилось встречать человека, который был готов выслушать его.
– Евреи вечно подстраивают всякие гадости. Это ослабляет Америку. Они выставляют белых людей дураками. Чудовищами. В своих книгах, газетах, по телевизору, в кинофильмах. Они все евреи – писатели, актеры и все прочие. Все они. Журналисты. Телерепортеры. Все они жиды. Они заправляют всей этой – как они ее называют? – массовой информацией. Вся эта дерьмовая массовая информация в руках жидов. Они делают все, чтобы прибрать ее к рукам. – Уолкер кивнул Аттеру. – Вы сами писали об этом в «Кларионе».
Аттер смял пальцами жестянку.
– Верно, я писал обо всем этом в «Кларионе». Но мне нравится, как ты все это излагаешь. Продолжай.
– Короче, евреи представляют только одну сторону – ту, которая им выгодна. Они врут, а бороться с этим невозможно, потому что все в их руках. Услышать правду просто негде. И вот они врут, выставляя себя в лучшем свете, будто бы они герои, говорят, что ниггеры – хорошие, мексиканцы и китайцы – хорошие, и все потому, что сами они – всего лишь потомки ниггеров. У них все хорошие, кроме белых христиан. Они выставляют белых христиан дураками. И так все время.
– А зачем они это делают?
– Чтобы ослабить Америку, – отрывисто произнес Уолкер. Он почувствовал, что все присутствующие отнеслись к его словам с одобрением. Наконец-то Уолкер попал туда, куда стремился. – Чтобы Америка прогнила до мозга костей.
– Зачем?
– Чтобы коммунисты смогли взять верх. Просто войти и победить. Евреи всегда об этом мечтали. Евреи изобрели коммунизм...
– Карл Маркс, – сказал Аттер, одобрительно кивнув.
– И потом, когда они наводнят Америку своими полчищами, словно крысы, они станут насаждать коммунизм, подстрекать к беспорядкам и захватят Америку. Ведь Америка – это настоящая земля обетованная, и евреям не остается ничего, кроме как попытаться все здесь разрушить. Они выдумали профсоюзы, агитируют ниггеров, они продали бомбу Советам. Вот так. Вы и сами это знаете.
Уолкер еще отпил пива и продолжал, не дожидаясь вопросов:
– Они готовят Америку к большому захвату. Делают из белого человека мягкотелого труса, боящегося даже собственной тени, неуверенного в себе. Вот такой у евреев план. Вот затем-то они и втравили нас во вьетнамскую войну, затем обеспечили нам поражение, так что теперь мы чувствуем страх и слабость. Когда явятся коммунисты, им останется лишь все прибрать к рукам. Никаких проблем, никакой борьбы. Вот что задумали евреи. И все идет точно по их плану.
– А зачем евреи борются за победу международного коммунизма?
– Чтобы покончить с христианством раз и навсегда. И тогда Иуда победит Христа. И эти ублюдки, эти слизняки станут плевать на него. Затем они обратят белых людей в рабство и заставят работать на своих фабриках; они поставят над нами ниггеров и сделают их нашими хозяевами. Они отдадут наших женщин ниггерам, чтобы те их трахали, и уже через поколение не останется ни одного белого человека, кроме иудеев. Хотя они и не настоящие белые, но они хитры и коварны, а все эти полунегры будут идиотами, так что евреи будут править миром без всяких затруднений и становиться все богаче и богаче.
Уолкер, слегка запыхавшись, умолк. В комнате царила гробовая тишина. Джесс Аттер встал и обошел вокруг стола. Сев на край столешницы, он скрестил руки на груди.
– Да, это правда. Все, что ты говоришь, – правда. Это настоящий позор, что в мире так мало людей, которые были бы способны видеть истину, как ты.
Лицо Уолкера засияло.
– Значит, ты хочешь вступить в нашу организацию? – спросил Аттер, глядя на Уолкера сверху и улыбаясь ему.
– Больше, чем чего бы...
– ...чего бы то ни было, – закончил за него Аттер, вызвав одобрительный смех в комнате. Высказанная таким образом поддержка согрела душу Уолкера.
– Мы не только занимаемся дебатами, – продолжал Аттер. – Нам не пристало сидеть, созерцая свой пупок, как это делают в большинстве известных нам добропорядочных проамериканских организаций...
Опять раздался смех.
– Шататься по закоулкам клуба, попивая пивко и хвастаясь друг перед другом, какие мы крутые парни. Подобная болтовня не спасет цивилизацию. Мы готовимся к действию. К действию, направленному на решение назревших проблем.
– Да-да, правильно! – нетерпеливо воскликнул Уолкер.
– Именно поэтому я стал кандидатом в Законодательное собрание штата, – заявил Аттер, расхаживая по толстому ковру. – Мы должны оттуда выдавать информацию. Мы должны сделать так, чтобы люди слышали слово правды. Мы должны быть готовы к самопожертвованию ради возрождения нашей национальной расы. Каждый член Клана – солдат на передовой линии фронта борьбы за выживание арийско-христианской расы. – Аттер стоял прямо перед Уолкером и смотрел на него сверху вниз. – Ты готов к такому самопожертвованию?
– Да, сэр.
– Ты уверен в этом? Нам не нужны липовые патриоты. Ты уверен, что готов принести себя в жертву ради нашего дела?
Уолкер сглотнул застрявший в горле комок.
– Я уже начал.
Аттер вопросительно заглянул ему в лицо.
– О чем это ты?
Уолкер нервно оглядел комнату.
– Говори же, сынок. Мы здесь в полной безопасности.
Уолкер еще раз сглотнул.
– Вы знаете об этих евреях в Лос-Анджелесе? Которых пришили?
Молчание.
– Это я сделал. Я – тот самый Убийца с крестом.
Аттер долго смотрел ему в глаза. Его улыбающиеся губы сложились в жесткую гримасу. Почувствовав, что тишина за его спиной стала угрожающей, Уолкер смутился. Он заставил себя улыбнуться.
– Так ты и есть тот самый герой? – мягко спросил Аттер.
Уолкер кивнул.
– Да. Да, это я.
Аттер быстрым шагом отошел от стола и остановился у плаката с изображением концлагеря, повернувшись спиной к Уолкеру и к остальным, и принялся рассматривать фотографию. Уолкер смотрел ему в спину и пытался понять, что же произошло. Чувство покоя и удовлетворенности, владевшее им мгновение назад, ушло словно вода сквозь сито.
В комнате воцарилась мертвая тишина. Даже дети притихли, глядя во все глаза.
Наконец раздался голос Аттера.
– Тебе не удалось обмануть меня ни на минуту, – сказал он, не оборачиваясь.
– Что? – спросил Уолкер с застывшей на лице улыбкой.
Аттер обернулся.
– Я сказал, тебе не удалось обмануть меня ни на секунду.
Уолкер потряс головой, словно желая вытряхнуть пыль из ушей.
– Я не пони...
– Но, готов поклясться, остальных ты сумел обвести вокруг пальца, а? – крикнул Аттер, обращаясь к своим людям. – Я готов спорить, вы попались на удочку этого иуды, поверили тому дерьму, что он тут наговорил.
В мозгу Уолкера закружился вихрь, и он никак не мог собраться с мыслями.
– Прошу вас, я...
– Кто ты такой? – заорал Аттер с перекошенным от ненависти лицом. – Кто тебя подослал? ФБР? Департамент правопорядка? А может быть, ты один из наемных шпиков Джерри Кана?
– Мистер Аттер, тут какая-то ошибка...
– Впрочем, ладно. Можешь не отвечать. Я и так знаю, что ты из ФБР. Мне лишь хотелось посмотреть, станешь ли ты продолжать молоть эту чепуху. Когда ты вошел в дверь, я уже знал, что ты из ФБР. Мне известно, что ты побывал здесь три дня назад, получив задание внедриться в ядро нашей группы.
Уолкер растерялся. Он был настолько вне себя, что его губы шевелились, не издавая ни звука.
– Если ты и твои приятели думаете, будто у Джесса Аттера нет друзей в верхах, то вы глубоко заблуждаетесь. Нашу деятельность одобряют очень многие люди. Многие из них занимают высокие посты. И они шлют мне предупреждения! – воскликнул Аттер. – Предупреждения о том, что ко мне подосланы ищейки, собирающие информацию для того, чтобы покарать Джесса Аттера и помешать ему исполнить священную миссию. Уберите отсюда этого иуду, любящего евреев! Чтобы я его больше не видел!
Сильные руки сгребли Уолкера и вытащили его из кресла.
– Что я сделал? – завопил Уолкер. – Что я сделал?
– Прекрати строить из себя невинную овечку! – гневно произнес Аттер. – Какое тебе дали задание? Что ты мне должен был пришить? Заговор? Убийство?
– Прошу вас, скажите, что я такого сделал? – воскликнул Уолкер.
Аттер подошел поближе.
– Я тебе скажу, что ты сделал, – тихо прошипел он. – Ты опять недооценил Джесса Аттера. И тут ты крупно ошибся. Я с самого первого дня знал, кто этот лос-анджелесский герой. Я знал это даже раньше. Я планировал его действия. Я постоянно с ним общаюсь. Я отдавал ему приказы, ты, ренегат! Я отдавал ему эти чертовы приказы!
– Это неправда! – Уолкер бросился на Аттера, и Тини нанес ему короткий жесткий удар по почкам. Уолкер всхлипнул и упал на колени. Симпатичная женщина ударила его в пах, и Уолкер, корчась и извиваясь, растянулся на полу.
К нему подошел Аттер.
– Неужели ты думаешь, что такой вот Убийца с крестом мог действовать в Южной Калифорнии и чтобы я не знал о каждом его шаге? Ты вошел сюда в тот самый момент, когда я рассказывал своим людям о последнем его сообщении. Ты здорово ошибся, легавый! Вышвырнуть отсюда эту дрянь!
Тини и другой здоровенный парень проволокли Уолкера по полу к двери. По пути ему досталось еще несколько пинков. Один из детей плюнул ему в лицо. Вытащив Уолкера на залитый жарким солнцем двор, громилы швырнули его из патио на пыльную землю.
– Уноси отсюда свою задницу, ты, – процедил Тини, и громилы вернулись в дом.
Лежа в пыли, Уолкер перевернулся. При каждом ударе сердца его спину и крестец пронизывала острая боль. Он поднялся на ноги и, шатаясь, поплелся назад к двери.
– Это неправда! Неправда! – крикнул он. По его щекам катились слезы.
Из патио вышли Тини и его приятель. Тини держал в руках автомат М-16.
– Если ты еще способен соображать, то сейчас же унесешь подальше свою задницу, сынок, – рявкнул Тини.
– Но это неправда! – крикнул Уолкер. – Неправда!
Он сделал еще один нетвердый шаг, и Тини дал очередь из автомата. Вокруг Уолкера поднялись облачка пыли, неторопливо рассеявшиеся в воздухе.
– Я сказал тебе: мотай отсюда! – медленно проговорил Тини. – А ну-ка вали!
Уолкер стоял, всхлипывая и глотая слезы. В маленьких окошках штаб-квартиры показались лица людей, выглядывавших наружу.
– Это неправда! – негромко воскликнул Уолкер.
Тини спустился из патио, встал напротив него и молниеносным движением своих мясистых рук плашмя ударил прикладом автомата по незащищенному животу Уолкера. Тот повалился на колени, схватившись за живот. Он судорожно хватал воздух, и при каждом вдохе его подбородок ударялся о грудь.
Он поднял голову и посмотрел на Тини.
– Это неправда, – проговорил он сдавленным голосом, почти стонал.
Тини навел дуло автомата на щеку Уолкера чуть ниже его правого глаза.
– Хочешь подохнуть? – спросил он Уолкера.
Уолкер проглотил застрявший в горле комок.
– Да, – прошептал он.
На несколько секунд пустыня, казалось, затаила дыхание и замерла в неподвижности. Затем на двор неуклюже опустился большой, уродливый ворон. Тини отвел ствол винтовки от лица Уолкера.
– Вали отсюда, сынок, – мягко проговорил он. – Пусть твоим страданиям положит конец кто-нибудь другой.
Тини отступил назад и ткнул пальцем в сторону стоящих автомобилей.
– Давай иди!
Уолкер зарыдал. Он закрыл лицо руками и, плача раскачивался, стоя на коленях.
Тини жестом подозвал своего напарника. Они взяли Уолкера за руки и, подтащив его к краю выжженного солнцем пустынного дворика, спустили его по склону по направлению к импровизированной стоянке. Уолкер остался лежать там, где упал, и продолжал плакать, уткнувшись лицом в пыль.
– Заводи свою тачку и мотай отсюда, пока у тебя есть такая возможность! – крикнул сверху Тини.
Двое громил двинулись к дому.
Через некоторое время Уолкер поднялся, залез в фургон и двинулся в путь по дороге, петлявшей среди побуревших холмов.
8.15 вечера
Опять смешки.
– Это вы – Джесс Аттер? – пробормотал Уолкер.
– Он самый. – Аттер улыбнулся и отхлебнул из банки, которую держал в правой руке. – Так чего тебе от меня нужно?
Уолкер нерешительно оглянулся на мужчин и женщин, которые смотрели ему в спину.
– Я... я слышал о вас по радио. «Шоу Жанны Холмс»... – Уолкер замолчал.
– Было дело, – медленно проговорил Аттер, слегка сжимая кончиками пальцев банку, отчего та щелкнула.
– Вы говорили, что ищете новых людей. Пополнить ряды.
Аттер улыбнулся.
– Неужели?
– В общем, я бы хотел... я хотел бы присоединиться к вашим парням. Хочу стать членом Клана.
Улыбка Аттера стала еще шире.
– Правда?
– Да, сэр. – Уолкер сглотнул и посмотрел на посмеивающихся над ним людей.
– Тини! Предложи новичку стул.
Рыжебородый подтолкнул поближе новенькое хромированное, обитое кожей кресло, и Уолкер медленно уселся.
– И что-нибудь выпить, Тини.
Тини сорвал кольцо с банки и протянул ее Уолкеру. Уолкер, запинаясь, нервно поблагодарил.
– Тебе удобно? – спросил Аттер.
– Да, сэр, – почтительно отозвался Уолкер, торопливо глотая пиво.
Аттер откинулся на спинку своего вращающегося кресла.
– Тебе нравится наша штаб-квартира? – лукаво спросил он.
– Да, конечно, – отозвался Уолкер, оглядывая комнату. По стенам среди плакатов торчали подставки, на которых были уложены винтовки и карабины, полуавтоматические МАК-10 и армейские автоматы М-16. Тут же висело несколько мечей. За спиной Аттера, словно театральный задник, была натянута увеличенная копия флага Клана, развевавшегося на улице. Рядом стояли каталожные ящики, копировальная машина, огромный принтер. Вдоль стены тянулись полки, на которых выстроились в ряд персональные компьютеры.
– И это лишь начало, – сказал Аттер, самодовольно улыбаясь. – Настало время истины. Америка поднимается на борьбу против своих внутренних врагов.
Уолкер не мог понять, ожидает ли Аттер ответа. Наконец он пробормотал:
– Верно. Вы совершенно правы.
– Ты согласен с убеждениями, которые отстаивает Клан?
– Целиком и полностью, – с воодушевлением ответил Уолкер.
– И ты хочешь вступить в наши ряды? Стать нашим соратником в решающей схватке?
– Да, сэр. Больше, чем чего бы то ни было.
– Чего бы то ни было? Это серьезное заявление.
Одна из женщин прищелкнула языком.
– Знаешь ли, – сказал Аттер, отбросив иронический тон, – стать членом Клана нелегко. И быть им не так-то просто. Мы предъявляем к нашим братьям серьезные требования. Преданность, верность, самоотверженность. Нашим требованиям отвечают очень немногие люди. Объясни мне, почему ты хочешь стать членом Калифорнийского клана? Объясни мне это своими словами.
Уолкер почувствовал себя неуютно.
– Видите ли, я прочитал «Кларион», и я согласен со всем, что вы говорите. Ваши братья – единственные люди, которые говорят правду. Я верю в то, что вы отстаиваете.
Аттер еще раз отхлебнул из банки и вновь щелкнул ею, легонько сжав пальцами.
– Расскажите своими словами, исходя из своего опыта: зачем вы хотите стать членом клана. Объясните подробнее.
Уолкер опустил глаза и уставился на картинку, изображенную на банке. Горный ручей в Колорадо.
– Я... я... мне трудно подобрать слова. Не то что вы, в вашем «Кларионе». Вы сказали там все, о чем хотел бы сказать и я.
– А конкретно? – настаивал Аттер. – Что вы имеете в виду?
Уолкер нахмурился. Его глаза метались по комнате, словно в поисках подсказки.
– Я... э-э... – начал было он и вновь замолчал.
– Ну, давай же, – велел Аттер. – Соберись с мыслями.
Уолкер посмотрел на свою банку. Затем он поднял лицо и посмотрел в глаза Аттера.
– Вы сами знаете. Евреи. Ниггеры.
– Да? И что же евреи и ниггеры?
Уолкер пожал плечами.
– Вы сами знаете. Как евреи захватили всю страну. И отдали ее ниггерам.
– Продолжай. Расскажи нам об этом.
Уолкер медленно заговорил, спотыкаясь на каждом слове.
– Дело в том, что Америка должна была стать другой. С самого начала предполагалось, что она будет не такой, какая она теперь. С самого начала – когда писали конституцию и все такое прочее. Когда писали Конституцию, вовсе не думали давать воли неграм. И равенства. Равенства с белыми людьми. Ниггеры были рабами. Все они были рабами. Все те, кто писал Конституцию и Декларацию независимости, – у них у всех были рабы. У всех. Никто и не думал, что ниггер может сравняться с белым человеком.
Внезапно Уолкер прервал свою речь, словно смутившись от того, что наговорил так много.
– Все это так, – сказал Джесс Аттер. – Что еще?
Уолкер нервно мотнул головой. Жаль, что не осталось пилюль. Проглотил бы одну прямо сейчас.
– Как теперь преподают историю? Ни слова правды о старых временах! О том, как все было, не рассказывают. Как все было на самом деле.
– Ну, ну, – приободрил его Аттер. – А как же было на самом деле?
Уолкер пожал плечами. Откинув голову назад, он плеснул немного пива в рот и вытер губы наружной стороной руки.
– Евреи – они все врут. Во всех книгах по истории. И все такие книги написаны евреями. Посмотрите на их имена – и вы поймете. Они не пишут правды. Они искажают факты. Заставляют всех говорить только о том, что им хотелось бы слышать. Прямо как ниггеры. Евреи ставят все с ног на голову. От этого все беды. Евреи до добра не доведут.
Аттер наклонился вперед и оперся локтями о стол.
– Продолжай.
Уолкер начал входить во вкус. Ему редко доводилось встречать человека, который был готов выслушать его.
– Евреи вечно подстраивают всякие гадости. Это ослабляет Америку. Они выставляют белых людей дураками. Чудовищами. В своих книгах, газетах, по телевизору, в кинофильмах. Они все евреи – писатели, актеры и все прочие. Все они. Журналисты. Телерепортеры. Все они жиды. Они заправляют всей этой – как они ее называют? – массовой информацией. Вся эта дерьмовая массовая информация в руках жидов. Они делают все, чтобы прибрать ее к рукам. – Уолкер кивнул Аттеру. – Вы сами писали об этом в «Кларионе».
Аттер смял пальцами жестянку.
– Верно, я писал обо всем этом в «Кларионе». Но мне нравится, как ты все это излагаешь. Продолжай.
– Короче, евреи представляют только одну сторону – ту, которая им выгодна. Они врут, а бороться с этим невозможно, потому что все в их руках. Услышать правду просто негде. И вот они врут, выставляя себя в лучшем свете, будто бы они герои, говорят, что ниггеры – хорошие, мексиканцы и китайцы – хорошие, и все потому, что сами они – всего лишь потомки ниггеров. У них все хорошие, кроме белых христиан. Они выставляют белых христиан дураками. И так все время.
– А зачем они это делают?
– Чтобы ослабить Америку, – отрывисто произнес Уолкер. Он почувствовал, что все присутствующие отнеслись к его словам с одобрением. Наконец-то Уолкер попал туда, куда стремился. – Чтобы Америка прогнила до мозга костей.
– Зачем?
– Чтобы коммунисты смогли взять верх. Просто войти и победить. Евреи всегда об этом мечтали. Евреи изобрели коммунизм...
– Карл Маркс, – сказал Аттер, одобрительно кивнув.
– И потом, когда они наводнят Америку своими полчищами, словно крысы, они станут насаждать коммунизм, подстрекать к беспорядкам и захватят Америку. Ведь Америка – это настоящая земля обетованная, и евреям не остается ничего, кроме как попытаться все здесь разрушить. Они выдумали профсоюзы, агитируют ниггеров, они продали бомбу Советам. Вот так. Вы и сами это знаете.
Уолкер еще отпил пива и продолжал, не дожидаясь вопросов:
– Они готовят Америку к большому захвату. Делают из белого человека мягкотелого труса, боящегося даже собственной тени, неуверенного в себе. Вот такой у евреев план. Вот затем-то они и втравили нас во вьетнамскую войну, затем обеспечили нам поражение, так что теперь мы чувствуем страх и слабость. Когда явятся коммунисты, им останется лишь все прибрать к рукам. Никаких проблем, никакой борьбы. Вот что задумали евреи. И все идет точно по их плану.
– А зачем евреи борются за победу международного коммунизма?
– Чтобы покончить с христианством раз и навсегда. И тогда Иуда победит Христа. И эти ублюдки, эти слизняки станут плевать на него. Затем они обратят белых людей в рабство и заставят работать на своих фабриках; они поставят над нами ниггеров и сделают их нашими хозяевами. Они отдадут наших женщин ниггерам, чтобы те их трахали, и уже через поколение не останется ни одного белого человека, кроме иудеев. Хотя они и не настоящие белые, но они хитры и коварны, а все эти полунегры будут идиотами, так что евреи будут править миром без всяких затруднений и становиться все богаче и богаче.
Уолкер, слегка запыхавшись, умолк. В комнате царила гробовая тишина. Джесс Аттер встал и обошел вокруг стола. Сев на край столешницы, он скрестил руки на груди.
– Да, это правда. Все, что ты говоришь, – правда. Это настоящий позор, что в мире так мало людей, которые были бы способны видеть истину, как ты.
Лицо Уолкера засияло.
– Значит, ты хочешь вступить в нашу организацию? – спросил Аттер, глядя на Уолкера сверху и улыбаясь ему.
– Больше, чем чего бы...
– ...чего бы то ни было, – закончил за него Аттер, вызвав одобрительный смех в комнате. Высказанная таким образом поддержка согрела душу Уолкера.
– Мы не только занимаемся дебатами, – продолжал Аттер. – Нам не пристало сидеть, созерцая свой пупок, как это делают в большинстве известных нам добропорядочных проамериканских организаций...
Опять раздался смех.
– Шататься по закоулкам клуба, попивая пивко и хвастаясь друг перед другом, какие мы крутые парни. Подобная болтовня не спасет цивилизацию. Мы готовимся к действию. К действию, направленному на решение назревших проблем.
– Да-да, правильно! – нетерпеливо воскликнул Уолкер.
– Именно поэтому я стал кандидатом в Законодательное собрание штата, – заявил Аттер, расхаживая по толстому ковру. – Мы должны оттуда выдавать информацию. Мы должны сделать так, чтобы люди слышали слово правды. Мы должны быть готовы к самопожертвованию ради возрождения нашей национальной расы. Каждый член Клана – солдат на передовой линии фронта борьбы за выживание арийско-христианской расы. – Аттер стоял прямо перед Уолкером и смотрел на него сверху вниз. – Ты готов к такому самопожертвованию?
– Да, сэр.
– Ты уверен в этом? Нам не нужны липовые патриоты. Ты уверен, что готов принести себя в жертву ради нашего дела?
Уолкер сглотнул застрявший в горле комок.
– Я уже начал.
Аттер вопросительно заглянул ему в лицо.
– О чем это ты?
Уолкер нервно оглядел комнату.
– Говори же, сынок. Мы здесь в полной безопасности.
Уолкер еще раз сглотнул.
– Вы знаете об этих евреях в Лос-Анджелесе? Которых пришили?
Молчание.
– Это я сделал. Я – тот самый Убийца с крестом.
Аттер долго смотрел ему в глаза. Его улыбающиеся губы сложились в жесткую гримасу. Почувствовав, что тишина за его спиной стала угрожающей, Уолкер смутился. Он заставил себя улыбнуться.
– Так ты и есть тот самый герой? – мягко спросил Аттер.
Уолкер кивнул.
– Да. Да, это я.
Аттер быстрым шагом отошел от стола и остановился у плаката с изображением концлагеря, повернувшись спиной к Уолкеру и к остальным, и принялся рассматривать фотографию. Уолкер смотрел ему в спину и пытался понять, что же произошло. Чувство покоя и удовлетворенности, владевшее им мгновение назад, ушло словно вода сквозь сито.
В комнате воцарилась мертвая тишина. Даже дети притихли, глядя во все глаза.
Наконец раздался голос Аттера.
– Тебе не удалось обмануть меня ни на минуту, – сказал он, не оборачиваясь.
– Что? – спросил Уолкер с застывшей на лице улыбкой.
Аттер обернулся.
– Я сказал, тебе не удалось обмануть меня ни на секунду.
Уолкер потряс головой, словно желая вытряхнуть пыль из ушей.
– Я не пони...
– Но, готов поклясться, остальных ты сумел обвести вокруг пальца, а? – крикнул Аттер, обращаясь к своим людям. – Я готов спорить, вы попались на удочку этого иуды, поверили тому дерьму, что он тут наговорил.
В мозгу Уолкера закружился вихрь, и он никак не мог собраться с мыслями.
– Прошу вас, я...
– Кто ты такой? – заорал Аттер с перекошенным от ненависти лицом. – Кто тебя подослал? ФБР? Департамент правопорядка? А может быть, ты один из наемных шпиков Джерри Кана?
– Мистер Аттер, тут какая-то ошибка...
– Впрочем, ладно. Можешь не отвечать. Я и так знаю, что ты из ФБР. Мне лишь хотелось посмотреть, станешь ли ты продолжать молоть эту чепуху. Когда ты вошел в дверь, я уже знал, что ты из ФБР. Мне известно, что ты побывал здесь три дня назад, получив задание внедриться в ядро нашей группы.
Уолкер растерялся. Он был настолько вне себя, что его губы шевелились, не издавая ни звука.
– Если ты и твои приятели думаете, будто у Джесса Аттера нет друзей в верхах, то вы глубоко заблуждаетесь. Нашу деятельность одобряют очень многие люди. Многие из них занимают высокие посты. И они шлют мне предупреждения! – воскликнул Аттер. – Предупреждения о том, что ко мне подосланы ищейки, собирающие информацию для того, чтобы покарать Джесса Аттера и помешать ему исполнить священную миссию. Уберите отсюда этого иуду, любящего евреев! Чтобы я его больше не видел!
Сильные руки сгребли Уолкера и вытащили его из кресла.
– Что я сделал? – завопил Уолкер. – Что я сделал?
– Прекрати строить из себя невинную овечку! – гневно произнес Аттер. – Какое тебе дали задание? Что ты мне должен был пришить? Заговор? Убийство?
– Прошу вас, скажите, что я такого сделал? – воскликнул Уолкер.
Аттер подошел поближе.
– Я тебе скажу, что ты сделал, – тихо прошипел он. – Ты опять недооценил Джесса Аттера. И тут ты крупно ошибся. Я с самого первого дня знал, кто этот лос-анджелесский герой. Я знал это даже раньше. Я планировал его действия. Я постоянно с ним общаюсь. Я отдавал ему приказы, ты, ренегат! Я отдавал ему эти чертовы приказы!
– Это неправда! – Уолкер бросился на Аттера, и Тини нанес ему короткий жесткий удар по почкам. Уолкер всхлипнул и упал на колени. Симпатичная женщина ударила его в пах, и Уолкер, корчась и извиваясь, растянулся на полу.
К нему подошел Аттер.
– Неужели ты думаешь, что такой вот Убийца с крестом мог действовать в Южной Калифорнии и чтобы я не знал о каждом его шаге? Ты вошел сюда в тот самый момент, когда я рассказывал своим людям о последнем его сообщении. Ты здорово ошибся, легавый! Вышвырнуть отсюда эту дрянь!
Тини и другой здоровенный парень проволокли Уолкера по полу к двери. По пути ему досталось еще несколько пинков. Один из детей плюнул ему в лицо. Вытащив Уолкера на залитый жарким солнцем двор, громилы швырнули его из патио на пыльную землю.
– Уноси отсюда свою задницу, ты, – процедил Тини, и громилы вернулись в дом.
Лежа в пыли, Уолкер перевернулся. При каждом ударе сердца его спину и крестец пронизывала острая боль. Он поднялся на ноги и, шатаясь, поплелся назад к двери.
– Это неправда! Неправда! – крикнул он. По его щекам катились слезы.
Из патио вышли Тини и его приятель. Тини держал в руках автомат М-16.
– Если ты еще способен соображать, то сейчас же унесешь подальше свою задницу, сынок, – рявкнул Тини.
– Но это неправда! – крикнул Уолкер. – Неправда!
Он сделал еще один нетвердый шаг, и Тини дал очередь из автомата. Вокруг Уолкера поднялись облачка пыли, неторопливо рассеявшиеся в воздухе.
– Я сказал тебе: мотай отсюда! – медленно проговорил Тини. – А ну-ка вали!
Уолкер стоял, всхлипывая и глотая слезы. В маленьких окошках штаб-квартиры показались лица людей, выглядывавших наружу.
– Это неправда! – негромко воскликнул Уолкер.
Тини спустился из патио, встал напротив него и молниеносным движением своих мясистых рук плашмя ударил прикладом автомата по незащищенному животу Уолкера. Тот повалился на колени, схватившись за живот. Он судорожно хватал воздух, и при каждом вдохе его подбородок ударялся о грудь.
Он поднял голову и посмотрел на Тини.
– Это неправда, – проговорил он сдавленным голосом, почти стонал.
Тини навел дуло автомата на щеку Уолкера чуть ниже его правого глаза.
– Хочешь подохнуть? – спросил он Уолкера.
Уолкер проглотил застрявший в горле комок.
– Да, – прошептал он.
На несколько секунд пустыня, казалось, затаила дыхание и замерла в неподвижности. Затем на двор неуклюже опустился большой, уродливый ворон. Тини отвел ствол винтовки от лица Уолкера.
– Вали отсюда, сынок, – мягко проговорил он. – Пусть твоим страданиям положит конец кто-нибудь другой.
Тини отступил назад и ткнул пальцем в сторону стоящих автомобилей.
– Давай иди!
Уолкер зарыдал. Он закрыл лицо руками и, плача раскачивался, стоя на коленях.
Тини жестом подозвал своего напарника. Они взяли Уолкера за руки и, подтащив его к краю выжженного солнцем пустынного дворика, спустили его по склону по направлению к импровизированной стоянке. Уолкер остался лежать там, где упал, и продолжал плакать, уткнувшись лицом в пыль.
– Заводи свою тачку и мотай отсюда, пока у тебя есть такая возможность! – крикнул сверху Тини.
Двое громил двинулись к дому.
Через некоторое время Уолкер поднялся, залез в фургон и двинулся в путь по дороге, петлявшей среди побуревших холмов.
8.15 вечера
Свет был по-прежнему погашен.
Натан Сэперстейн по кличке Нэтти, подогнал белый «корниш» к западному концу улицы Сансет, нырнул в подземный гараж ресторана «Ле Парк», с визгом затормозил и сунул ключи от машины одетому в красную куртку дежурному по имени Грегорио.
– Добрый вечер, мистер Сэперстейн. Вы оставляете машину надолго?
Сэперстейн улыбнулся ему, и Грегорио послал ему в ответ куда более приветливую улыбку.
– Полагаю, мне придется задержаться на ужин, Грегорио. Несколько часов машина мне будет не нужна. Присмотри за ней повнимательнее.
– Конечно, мистер Сэперстейн, – заверил его юноша и, облизнув губы, прыгнул в кресло водителя.
«Вот нахальный паршивец!» – весело подумал Нэтти.
Прежде чем открыть блестящие хромированные двери ресторана, Нэтти, по своему обыкновению, осмотрел себя в установленном справа от входа голубоватом стекле. И, как обычно, остался доволен увиденным: низкорослый, похожий на гнома, он тем не менее выглядел весьма импозантно и был безукоризненно одет. Натан Сэперстейн уже очень давно смирился со своим полутораметровым ростом, точнее – с нехваткой такового. Он понял, что сила человека, его возможности и общественное положение практически не зависят от физических данных. Вот и сегодня, когда Нэтти Сэперстейн вошел в зал суда, помощники окружного прокурора, которые выступали в качестве защитников футбольной команды, лишь сглотнули слюну и потупили глаза. Нэтти поломал карьеру не одному многообещающему молодому человеку, разнося в клочья обвинения, казавшиеся ошеломленному противнику совершенно неопровержимыми. Молодые прокуроры бросали жребий, кому в очередной раз выступать против Нэтти. Его называли сторонником строгой дисциплины, и это определение нравилось Сэперстейну. Оно свидетельствовало о неукротимой свирепости, и богатому клиенту, пожелавшему иметь в своим арсенале столь грозное оружие, приходилось выкладывать немалые деньги. В желающих недостатка не было. Нэтти Сэперстейн был ходячей легендой Лос-Анджелеса – города, полного легенд. Проще говоря, он был лучшим адвокатом города по уголовным делам. Точка. Если вы убили жену или зарезали любовницу, если вас застукали на таможне и нашли в чемодане с двойным дном пару ключиков, если вы растратили имущество компании на удовлетворение низменных желаний, если вы сделали что-то подобное и при этом богаты, то, возможно, вам придет на ум фамилия Сэперстейн. Мафиози, кинозвезды, торговцы наркотиками – все они прибегали к дорогостоящим услугам Нэтти Сэперстейна. Ходили слухи, что Джон Де Лорен обратился было в его контору, но там у него создалось впечатление, что Нэтти ему не по карману. Несколько лет назад произошел нашумевший случай, когда престарелая суперзвезда, узнав о том, что ее юная мужеподобная протеже из Италии путается также и с ее малолетним сыном, позвонила Нэтти и заручилась его поддержкой, а лишь потом вошла в соседнюю комнату и пристрелила мерзавку. Прежде чем действовать, она хотела быть уверенной в том, что Сэперстейн возьмется представлять ее интересы в суде. Нэтти, разумеется, не опровергал, не подтверждал эти слухи.
Нэтти внимательно оглядел себя в голубом окне и улыбнулся. Кое-кто утверждал, что он позаимствовал стиль одежды у писателя Томаса Вулфа; другие утверждали прямо противоположное. Нэтти хранил по этому поводу молчание. Сегодня он надел легкий костюм-тройку ванильного цвета, темно-синюю рубашку с белым воротником, голубой галстук и фетровую шляпу, цвет которой идеально подходил к костюму. К каждому костюму Нэтти подбирал шляпу соответствующего цвета. Это был его стиль. Десятки лет назад Нэтти понял, что, когда ты работаешь адвокатом в Голливуде, следует одеваться эффектно – это вселяет в клиента уверенность.
Из-под шляпы на узкие плечи Нэтти ниспадали тщательно уложенные седые волосы. Мода восьмидесятых диктовала возврат к коротким прическам, но звезда Нэтти вспыхнула в конце шестидесятых, когда он, хорошенько подумав, принял решение отрастить длинные волосы. И теперь, то ли из самолюбия, то ли из суеверия, он отказывался обрезать их. К тому же молоденькие мальчики обожали длинные волосы. Нэтти наклонился поближе к своему отражению и поправил напомаженные кончики усов наподобие велосипедного руля, придав им идеальную симметричность. Усы были частью его стиля, к тому же молоденьким мальчикам они тоже нравились.
Удостоверившись в том, что его внешность безукоризненна, Нэтти открыл дверь ресторана и вошел внутрь.
Метрдотель Генри ринулся ему навстречу с масленой улыбкой на губах.
– Месье, ваши гости уже здесь. Я усадил их за ваш столик.
– Да, я знаю, спасибо. Чем будешь потчевать на ужин, Генри?
– Морские окуни очень хороши, мсье Сэперстейн...
Столик Нэтти – кабинет в дальнем углу у задней стены – был к его услугам каждый вечер за исключением воскресений. По воскресеньям ресторан «Ле Парк» был закрыт. За столом Нэтти не имел права сидеть никто другой, даже если хозяин обедал в другом месте. Проходя по залу, завсегдатаи – на лицах многих из них можно было безошибочно прочесть их национальность – махали ему рукой и здоровались. Нэтти приветствовал их сухой улыбкой. Он вошел в свой кабинет вслед за ослепительно красивым юным блондином с такими голубыми глазами, что они казались нарисованными. Нэтти прижался к юноше и, сунув под стол руку, положил ладонь на его ногу и легонько стиснул пальцами его мужские сокровища. Юноша улыбнулся и сдвинул колени.
– Нэтти, йа так много хотель сказать тебе, – произнес он с отчетливым берлинским акцентом.
– Так рассказывай же, – улыбнулся Нэтти, принимая стакан мартини, принесенный официантом.
– Сегодня Эллен гадаль мне по картам. – Юноша просиял и кивнул безвкусно одетой молодой женщине, сидевшей напротив. – И карты биль такой кароши!
Нэтти вовсе не был женоненавистником. Просто они были ему не нужны – разве что в качестве клиентов. В таких случаях он мог быть галантным, словно змей-искуситель. Сидевшее напротив несчастное создание было безвредной фантазией Эрика и забавляло его в дневные часы.
– Что сказали кароши карты, Эллен? – спросил он.
Эллен была бледная, массивная женщина, одетая в свободного покроя платье черного цвета. Ее глаза были щедро подведены черной тушью. Желая произвести на приятелей глубокое впечатление, Эллен признавалась, что она – колдунья.
Эллен таинственно улыбнулась.
– Карты сулят нашему Эрику удачу, – мягким голосом проговорила она, шевеля пунцовыми губами.
– Про ту роль, Нэтти. Роль в кино, куда я ходиль экзаменоваться. Я говориль тебе, что имею кароши данные.
Нэтти пригубил мартини.
– Это чудесно.
– Я готофф взять ту роль, Нэтти. Я ее знаю. Карты биль очень благожелателен. Верно, Эллен?
– Очень, очень.
Нэтти улыбнулся ей.
– Мне вышла пиковая дама, – сказал Эрик. – Эллен говориль, пиковая дама никокта не прихотит. Правда, Эллен?
– Никогда.
– Эллен сказаль, клиенты хорошо заплатиль бы за карты, который мне выпали.
– Карты сулят великое будущее, – сказала Эллен. – Успех в делах. Удачу. Гармонию. Счастье.
– Это очаровательно. – Нэтти открыл черный ониксовый портсигар и, вынув длинную сигарету, прикурил ее от золотой зажигалки.
– И любоффь, – добавил Эрик, улыбаясь ему. – Карты предсказали про романтический, страстный любоффь.
Нэтти еще раз стиснул под столом его гениталии.
– У нас и есть такая любовь, – сказал Нэтти. Эрик вздохнул и положил голову ему на плечо.
Натан Сэперстейн по кличке Нэтти, подогнал белый «корниш» к западному концу улицы Сансет, нырнул в подземный гараж ресторана «Ле Парк», с визгом затормозил и сунул ключи от машины одетому в красную куртку дежурному по имени Грегорио.
– Добрый вечер, мистер Сэперстейн. Вы оставляете машину надолго?
Сэперстейн улыбнулся ему, и Грегорио послал ему в ответ куда более приветливую улыбку.
– Полагаю, мне придется задержаться на ужин, Грегорио. Несколько часов машина мне будет не нужна. Присмотри за ней повнимательнее.
– Конечно, мистер Сэперстейн, – заверил его юноша и, облизнув губы, прыгнул в кресло водителя.
«Вот нахальный паршивец!» – весело подумал Нэтти.
Прежде чем открыть блестящие хромированные двери ресторана, Нэтти, по своему обыкновению, осмотрел себя в установленном справа от входа голубоватом стекле. И, как обычно, остался доволен увиденным: низкорослый, похожий на гнома, он тем не менее выглядел весьма импозантно и был безукоризненно одет. Натан Сэперстейн уже очень давно смирился со своим полутораметровым ростом, точнее – с нехваткой такового. Он понял, что сила человека, его возможности и общественное положение практически не зависят от физических данных. Вот и сегодня, когда Нэтти Сэперстейн вошел в зал суда, помощники окружного прокурора, которые выступали в качестве защитников футбольной команды, лишь сглотнули слюну и потупили глаза. Нэтти поломал карьеру не одному многообещающему молодому человеку, разнося в клочья обвинения, казавшиеся ошеломленному противнику совершенно неопровержимыми. Молодые прокуроры бросали жребий, кому в очередной раз выступать против Нэтти. Его называли сторонником строгой дисциплины, и это определение нравилось Сэперстейну. Оно свидетельствовало о неукротимой свирепости, и богатому клиенту, пожелавшему иметь в своим арсенале столь грозное оружие, приходилось выкладывать немалые деньги. В желающих недостатка не было. Нэтти Сэперстейн был ходячей легендой Лос-Анджелеса – города, полного легенд. Проще говоря, он был лучшим адвокатом города по уголовным делам. Точка. Если вы убили жену или зарезали любовницу, если вас застукали на таможне и нашли в чемодане с двойным дном пару ключиков, если вы растратили имущество компании на удовлетворение низменных желаний, если вы сделали что-то подобное и при этом богаты, то, возможно, вам придет на ум фамилия Сэперстейн. Мафиози, кинозвезды, торговцы наркотиками – все они прибегали к дорогостоящим услугам Нэтти Сэперстейна. Ходили слухи, что Джон Де Лорен обратился было в его контору, но там у него создалось впечатление, что Нэтти ему не по карману. Несколько лет назад произошел нашумевший случай, когда престарелая суперзвезда, узнав о том, что ее юная мужеподобная протеже из Италии путается также и с ее малолетним сыном, позвонила Нэтти и заручилась его поддержкой, а лишь потом вошла в соседнюю комнату и пристрелила мерзавку. Прежде чем действовать, она хотела быть уверенной в том, что Сэперстейн возьмется представлять ее интересы в суде. Нэтти, разумеется, не опровергал, не подтверждал эти слухи.
Нэтти внимательно оглядел себя в голубом окне и улыбнулся. Кое-кто утверждал, что он позаимствовал стиль одежды у писателя Томаса Вулфа; другие утверждали прямо противоположное. Нэтти хранил по этому поводу молчание. Сегодня он надел легкий костюм-тройку ванильного цвета, темно-синюю рубашку с белым воротником, голубой галстук и фетровую шляпу, цвет которой идеально подходил к костюму. К каждому костюму Нэтти подбирал шляпу соответствующего цвета. Это был его стиль. Десятки лет назад Нэтти понял, что, когда ты работаешь адвокатом в Голливуде, следует одеваться эффектно – это вселяет в клиента уверенность.
Из-под шляпы на узкие плечи Нэтти ниспадали тщательно уложенные седые волосы. Мода восьмидесятых диктовала возврат к коротким прическам, но звезда Нэтти вспыхнула в конце шестидесятых, когда он, хорошенько подумав, принял решение отрастить длинные волосы. И теперь, то ли из самолюбия, то ли из суеверия, он отказывался обрезать их. К тому же молоденькие мальчики обожали длинные волосы. Нэтти наклонился поближе к своему отражению и поправил напомаженные кончики усов наподобие велосипедного руля, придав им идеальную симметричность. Усы были частью его стиля, к тому же молоденьким мальчикам они тоже нравились.
Удостоверившись в том, что его внешность безукоризненна, Нэтти открыл дверь ресторана и вошел внутрь.
Метрдотель Генри ринулся ему навстречу с масленой улыбкой на губах.
– Месье, ваши гости уже здесь. Я усадил их за ваш столик.
– Да, я знаю, спасибо. Чем будешь потчевать на ужин, Генри?
– Морские окуни очень хороши, мсье Сэперстейн...
Столик Нэтти – кабинет в дальнем углу у задней стены – был к его услугам каждый вечер за исключением воскресений. По воскресеньям ресторан «Ле Парк» был закрыт. За столом Нэтти не имел права сидеть никто другой, даже если хозяин обедал в другом месте. Проходя по залу, завсегдатаи – на лицах многих из них можно было безошибочно прочесть их национальность – махали ему рукой и здоровались. Нэтти приветствовал их сухой улыбкой. Он вошел в свой кабинет вслед за ослепительно красивым юным блондином с такими голубыми глазами, что они казались нарисованными. Нэтти прижался к юноше и, сунув под стол руку, положил ладонь на его ногу и легонько стиснул пальцами его мужские сокровища. Юноша улыбнулся и сдвинул колени.
– Нэтти, йа так много хотель сказать тебе, – произнес он с отчетливым берлинским акцентом.
– Так рассказывай же, – улыбнулся Нэтти, принимая стакан мартини, принесенный официантом.
– Сегодня Эллен гадаль мне по картам. – Юноша просиял и кивнул безвкусно одетой молодой женщине, сидевшей напротив. – И карты биль такой кароши!
Нэтти вовсе не был женоненавистником. Просто они были ему не нужны – разве что в качестве клиентов. В таких случаях он мог быть галантным, словно змей-искуситель. Сидевшее напротив несчастное создание было безвредной фантазией Эрика и забавляло его в дневные часы.
– Что сказали кароши карты, Эллен? – спросил он.
Эллен была бледная, массивная женщина, одетая в свободного покроя платье черного цвета. Ее глаза были щедро подведены черной тушью. Желая произвести на приятелей глубокое впечатление, Эллен признавалась, что она – колдунья.
Эллен таинственно улыбнулась.
– Карты сулят нашему Эрику удачу, – мягким голосом проговорила она, шевеля пунцовыми губами.
– Про ту роль, Нэтти. Роль в кино, куда я ходиль экзаменоваться. Я говориль тебе, что имею кароши данные.
Нэтти пригубил мартини.
– Это чудесно.
– Я готофф взять ту роль, Нэтти. Я ее знаю. Карты биль очень благожелателен. Верно, Эллен?
– Очень, очень.
Нэтти улыбнулся ей.
– Мне вышла пиковая дама, – сказал Эрик. – Эллен говориль, пиковая дама никокта не прихотит. Правда, Эллен?
– Никогда.
– Эллен сказаль, клиенты хорошо заплатиль бы за карты, который мне выпали.
– Карты сулят великое будущее, – сказала Эллен. – Успех в делах. Удачу. Гармонию. Счастье.
– Это очаровательно. – Нэтти открыл черный ониксовый портсигар и, вынув длинную сигарету, прикурил ее от золотой зажигалки.
– И любоффь, – добавил Эрик, улыбаясь ему. – Карты предсказали про романтический, страстный любоффь.
Нэтти еще раз стиснул под столом его гениталии.
– У нас и есть такая любовь, – сказал Нэтти. Эрик вздохнул и положил голову ему на плечо.