Голд вскочил и почти выбежал на улицу. Он стоял на пустынной дорожке, вглядываясь в ночное небо. Ярость клокотала в нем, как в хорошем котле, растекалась по жилам, как героин.
   Ему вспоминалась наркотическая эйфория Анжелики за утренним кофе.
   Он думал об Уилли Дэвисе, полицейском, с которым когда-то был знаком. Тихий наркоман, пробавлявшийся героином. Во что он превратился, Голду было слишком хорошо известно. Он думал о том, как сам всю жизнь боялся прикоснуться к героину, ибо знал, что героин способен лишить его главного – ярости. А это означало конец ему, Голду.
   Он снова глянул вверх. Луна висела совсем близко. Казалось, до нее можно дотронуться или, по меньшей мере, поразить из спецполицейского револьвера 38-го калибра.
   Голд присел на обочину и провел рукой по глянцевитой ухоженной траве.
   Человек средних лет, в шлепанцах и купальном халате, выключил поливальный фонтанчик на соседнем газоне. Помедлив, он направился к Голду.
   – Послушайте, что здесь происходит? И что означают все эти рыдания, вопли, грохот, шум? Я уже хотел вызывать полицию.
   – Я полицейский, – тихо проговорил Голд. – Идите отсюда.
   Человек хотел еще что-то добавить, но выражение лица Голда заставило его ретироваться. Он отправился восвояси, бормоча под нос: «Это не Уаттс. И не Комптон».
   Голд сорвал несколько травинок, растер их между ладонями. Попробовал стебельки на вкус. Они горчили. Горькие травы. Голд вспомнил драку на борту корабля, когда он служил во флоте. Тридцать лет назад. Какой-то дурень с Миссисипи обозвал его «жидом пархатым», и они сцепились в одном из цейхгаузов. Кроме них, там никого не было. Они долго молотили друг друга, сопя и обливаясь потом, покуда Голд не въехал парню локтем в дыхательное горло; тот, хрипя, рухнул на пол. Голд его, почти бездыханного, продолжал добивать обломком ящика. Парню пришел бы конец, если бы в цейхгауз не занесло кого-то из команды. Голда оттаскивали вчетвером; он угодил на «губу», а потом и вовсе был списан с флота.
   Ярость.
   Голд встал, отряхнул штаны и направился к дому.
   Хоуи сидел на диване в той же позе – наклонившись вперед, с низко опущенной головой. Уэнди пустила воду в ванной. Голд смахнул осколки со стула и уселся напротив Хоуи. Под ногами скрипело стекло.
   – Хоуи, – начал он ровным голосом, – как они выглядели?
   Хоуи поднял голову.
   – Я все слышал, – проговорил он севшим голосом. – Там, в спальне. Я все слышал. Пока один из них был с Уэнди, его приятель издевался надо мной. Они с ней... по очереди. Я все слышал.
   В черной бороде Хоуи блестели слезинки.
   Голд долго изучал зятя.
   – Ты зря ждешь от меня сочувствия. Больше всего на свете мне хочется тебя убить просто сию же секунду. Раздавить, как клопа, каковым ты и являешься. И сделать это весьма просто. Но сейчас ты выложишь мне все, что знаешь, а душевные излияния прибереги для психоаналитика. Итак, опиши их внешность.
   Хоуи сглотнул.
   – Двое черномазых. Оба рослые, за шесть футов. О Боже, Джек, я не хотел...
   – Прекрати, – резко оборвал Голд. – Возьми себя в руки и отвечай, сволочь, на поставленные вопросы. Итак, оба высокие, за шесть футов. Негры. Совсем черные?
   Хоуи замигал, пытаясь вникнуть в смысл.
   – Ну, один – скорее смуглый. Темный, но не совсем. Второй – практически светлокожий. Лысый.
   – Который? Светлый? – Голд быстро записывал за Хоуи. Он знал, что потом эти листки придется уничтожить.
   – Да, светлый. У светлокожего была лысая голова.
   – Ладно, остановимся пока на нем. Приметы? На голове вообще нет волос?
   – Нет, я же говорю, абсолютно лысый.
   – Но, может быть, он их сбрил? Да или нет?
   – Конечно, конечно. Он точно был бритый. Как Марвин Хаглер.
   – Дальше.
   – Действительно очень высокий. Выше напарника.
   – Рост?
   – Шесть футов шесть дюймов. Ну, может, семь дюймов.
   – Комплекция?
   – Что? – Хоуи отвлекся.
   – Толстый? Худой? Какой?
   – А, средней упитанности. Но очень высокий.
   – Так, – записывал Голд. – Что еще?
   – У него необычные для негра глаза. Голубые. Зеленовато-голубые.
   – И он действительно светлый?
   – Кажется, да.
   – Может он быть еще кем-то кроме негра? Испанцем? Пуэрториканцем?
   – Нет, точно негр. Только светлокожий, с зеленовато-голубыми глазами. У него серьга в левом ухе, в форме пера.
   – Какие-нибудь шрамы, отметины?
   – Нет. По крайней мере, я ничего подобного не заметил.
   – Как он был одет?
   – Довольно заношенный спортивный костюм. Темно-бордовый, с белыми лампасами.
   – Кроссовки?
   – Не помню.
   – Так. Перейдем ко второму. Его рост?
   Хоуи пригладил рукой волосы. Морщась от боли, опустил руку.
   – Его рост? – холодно повторил Голд.
   – Приблизительно шесть на шесть. Очень мускулистый. Мощная грудная клетка, сильные руки. Как у футболиста или у тяжелоатлета.
   – Прекрасно, – строчил Голд. – Продолжай, – произнес он по привычке. Жертву иногда следует подбодрить.
   – Модная прическа. Аккуратные черные завитки. У них это считается шиком. И вообще он похож на киноактера. Красивый, и усы, как Панчо Вилла.
   – Цвет лица?
   – Темный. Просто темный.
   Голд отметил у себя.
   – Характерные отметины, шрамы?
   – Нет. – Хоуи попытался встать, но, застонав от боли, осел, держась за грудь.
   – Ты чего-нибудь хочешь?
   – Выпить.
   Голд достал из бара бутылку виски, разлил, один стакан поставив перед Хоуи.
   – Они кого-нибудь упоминали? Обращались друг к другу по имени?
   – Только раз, – сказал Хоуи хмуро. Он сделал большой глоток и сморщился. – Когда тот, что с усами, был в спальне с Уэнди, второй, у которого голубые глаза, – он все издевался надо мной, – так вот, он произнес: «Бобби, разорви-ка этой сучке все на свете». – Хоуи судорожно глотнул виски. – Гребаные обезьяны.
   Голд выдержал паузу. Неспешно раскурил сигару, отхлебнул. Из ванной доносился нежный голос Уэнди, успокаивавшей малыша.
   – Сколько же кокаина у тебя было.
   Хоуи старался смотреть в сторону. Он вертел стакан, позвякивая льдом.
   – Так сколько же, Хоуи?
   – Джек, – умоляюще начал он, – ну кто знал, что все так обернется! Я никогда...
   – Хватит, – оборвал Голд. – Эту песню я уже слышал. От тебя требуется одно:ответить, сколько кокаина ты прятал у себя.
   Хоуи, запрокинув голову, залпом прикончил стакан. Его трясло. Болезненно морщась, он ощупывал разбитую голову.
   – Хоуи!
   – Десять килограммов.
   Голд вытаращил глаза.
   – То есть как?
   – Десять килограммов, – повторил Хоуи, по-прежнему отводя взгляд.
   – Десять кэгэ кокса?! – Голд раздельно выговорил каждое слово. – Недурно, ты действительно сорвал большой куш. Рафинад тянет на четверть миллиона. Если оптом. – Голд помотал головой и ядовито добавил: – Просто голливудская история. Этакий преуспевший замухрышка. Только, к сожалению, кино без хэппи-энда, или я не прав?
   – Джек, зачем ты так?
   – Держать в доме столько леску и не завести хотя бы хлопушку! Не будь ты таким ничтожеством, ты бы знал по крайней мере, как обращаться с марафетом. Десять кэгэ кокса, а эти голубчики играючи вскрывают грошовый замок и целятся в твоего сына, потом походя насилуют жену, – а почему бы и не поразвлечься с белой бабенкой, коли есть такая возможность, – ведь полицию ты вызывать не собирался?!
   – Джек...
   – Хоуи, ты просто поц. Я ли не упреждал, это отнюдь не детки из воскресной школы. – Тихий голос Голда звучал зловеще. – Но ты полез в это гнилое дело, захотел приторговывать дурью, – ты что, не знал, что такую шмакодявку, как ты, неизбежно раздавят?! Это серьезные люди, Хоуи. Они скушают тебя просто от нечего делать. Я говорил, держись подальше от этого дерьма. Но ты очень самоуверенный мальчик. Ты захотел иметь большой успех, так ведь? А теперь знай: если бы не Уэнди, не моя дочь, я бы забил тебя до смерти, просто не сходя с этого места. Пожалуйста, учти это. Надеюсь, я понятно изъясняюсь?
   Хоуи медленно кивнул.
   Голд пожевал сигару, чтобы слегка остыть.
   – Почему у тебя дома оказалось столько крэка? Кто еще знал об этом?
   Хоуи беспомощно развел руками.
   – Ну, как обычно. Все, кто вошли в долю...
   – Что, сплошь адвокаты?
   – Да, адвокаты: Только в этот раз сделка была куда крупнее. И – о Боже! – Хоуи судорожно вздохнул, – я отвечал за эту партию. Я старался как лучше! Хотел, чтобы каждый имел с этого навар!
   Голд скептически оглядел Хоуи.
   – Хоуи, ты действительно не человек, а дерьмо! Над Уэнди надругались, избили ее, как собаку, – ты же горюешь об уплывших деньгах! Чем эти твари больше могли насолить тебе? Убить? Вот уж, право, осчастливили бы мир!
   Хоуи молча потирал лоб.
   – А теперь скажи, – продолжал Голд, – почему именно у тебя хранился кокаин?
   – Подошла моя очередь. Я его брал только до вечера.
   – Пусть даже так. Но как-то странно оставлять у тебя товар, когда ты совсем недавно на этом попался.
   Хоуи начал заикаться:
   – Ну, наверное, я слегка расхвастался, что так легко ускользнул от первого ареста, и вызвался провернуть сделку и подержать партию в офисе до завтра, а там бы мы ее вскрыли...
   – Так ты сам предложил взять ее домой?
   – Ну, в общем, да.
   – Зачем?
   – Понимаешь, Джек...
   – Кажется, я действительно понимаю, – протянул Голд. – Ты хотел немного отсыпать себе, подменив кокаин, к примеру, питьевой содой.
   Хоуи вертел пустой стакан.
   – Ты грязный, омерзительный тип. Не перестаю тебе удивляться.
   – Боже мой, Джек, но ведь я и представить не мог!
   Открылась дверь ванной, оттуда вышла Уэнди с сонным Джошуа. Голд вскочил.
   – Уэн, я вызову врача! Скажу своим ребятам, они сейчас же будут здесь.
   Она отсутствующе посмотрела на Голда, покачала головой и скрылась в детской. Голд долго созерцал закрытую дверь, потом вырвал из блокнота чистый лист и положил его перед Хоуи.
   – Мне надо позвонить. А ты пока составь список тех, кто мог знать, что у тебя хранится кокаин. – Голд поднялся.
   – Джек...
   – Делай, что говорят, – оборвал Голд. Он вышел в кухню. Замок на двери, выходившей на задний дворик, был сорван. Каждый, кто хотел, мог спокойно войти. Голд набрал номер. Ему ответил веселый мужской голос.
   – Хони? – спросил Джек.
   – Да, слушаю, – отозвался Хониуелл.
   – Хони, это Джек Голд.
   – Джек! Привет! Старая перечница, как нам тебя не хватает! Голливудская полиция без Голда не в полном составе! Ты еще не поймал этого ненормального расиста?
   – Пока нет. Ищу. Надеюсь, я тебя не разбудил?
   – Что ты, наоборот! Мы только-только начали гулять. Еженедельное сборище Негритянской ассоциации офицеров. Немного покера, зато пива от пуза. Я уже выиграл тридцать долларов! Впервые за год! Джек, помнишь такого Джонни Джимса, порнозвезду? Он в прошлом году был у нас в Каунти.
   – Кажется, да.
   – Так вот, мы крутили сегодня конфискованные порнофильмы – просто чтобы повеселиться, – и этот черт нам такое предъявил! Вот это актер! Вот кого вы, белые, должны избрать президентом! У этого парня член – в полтора фута длиной! У белых хрен такое увидишь! В одном кадре он развлекался с темнокожей девочкой, и, скажу тебе, Джек, у нее была такая блаженная улыбка, что все наши ребята просто озверели! Вот уж угроза так угроза! Такой штуки в мешке не утаишь! – Хониуелл громко расхохотался.
   Голд старался быть вежливым и веселым, но слова застревали в горле. Хониуелл, кажется, понял настроение бывшего напарника.
   – Джек, у тебя все нормально?
   – Нет, чудовищно.
   – Я могу помочь?
   – Надо найти двух подонков. Оба – негры, мужчины. Один – довольно темный, мускулистый, шесть на шесть, усы как у Панчо Вилла, зовут Бобби. Второй – шесть на шесть или шесть на семь, светлокожий, зеленовато-голубые глаза, бритая голова, в ухе серьга в виде пера.
   Хониуелл немного подумал.
   – Погоди, дай спрошу у ребят.
   Голд услышал, как Хониуелл крикнул в комнату: «Джентльмены, джентльмены, необходима помощь в установлении личности двух преступных элементов. Один – шесть на семь, бритоголовый, голубоглазый негр с пером в ухе...»
   Голд услыхал громкий смех, потом гул голосов, снова смех. Наконец Хониуелл взял трубку.
   – Этот длинный – не иначе как Алонсо Фирп. Для одних – Черный Коджак, для других – Голубоглазый. Наркоман, колется. Несколько месяцев назад выслан за пределы округа за хулиганство. Про Бобби пока ничего не могу сказать. Хочешь, чтобы я помог их найти?
   – Буду тебе крайне признателен, Хони. Я совершенно зашился с этим убийцей. Сможешь позвонить завтра в Центр Паркера?
   – Завтра? С ними надо поскорее покончить?
   – Да, Хони. Чем раньше, тем лучше.
   – Считай, все уже сделано.
   – И еще, Хони...
   – Да?
   – Это дело сугубо личное, не для записи.
   – Какая еще запись? Все твои любимые джазисты?
   – Спасибо, Хони.
   – Как управлюсь, дам знать. Вернувшись в комнату, Голд взял листик.
   – Здесь человек двенадцать?
   – Тринадцать, – ответил Хоуи.
   – Вам, адвокатам, доверять нельзя. – Он пробежал список. Ни одного знакомого имени. – Ты сегодня приобрел партию?
   Хоуи кивнул.
   – Я ходил к посреднику домой и принес все сюда.
   – А его имя есть в списке?
   – Нет.
   – Так кто связующее звено?
   – Джек, – заныл Хоуи, – этого я сказать не могу. Ведь ты, черт побери, все же полицейский.
   Голд глубоко вздохнул.
   – Хоуи, до тебя, по-моему, никак не доходит. Они избили и изнасиловали мою дочь. Кто-то должен за это ответить. Право, было бы лучше всего, если бы этим кем-то оказался ты, но, сдается мне, семье не на пользу, если Уэнди останется вдовой, а мой внук осиротеет. Это не самый хороший вариант. А потому я должен знать каждого, кто как-то связан с этим делом, ибо кто-то один, а может, и все до единого виновны в том, что сегодня произошло. И уж поверь, меньше всего я сейчас говорю как полицейский. – Голд старался держаться спокойно, но гнев и ярость готовы были прорваться наружу. – И если ты сию же минуту не назовешь мне имени, я выбью его из тебя. Так кто он?
   Хоуи теребил поднос.
   – Еще один адвокат.
   – Вот как. Мне что, прикажешь удивляться?
   Хоуи кинул многозначительный взгляд.
   – Это Нэтти Сэперстейн.
   Голд присвистнул и медленно опустился на край столика.
   – Нэтти Сэперстейн, – повторил он растерянно. – Нэтти Сэперстейн замешан в этом деле?
   – Ты его знаешь?
   Голд кивнул.
   – К сожалению, да. Похоже, собственного дерьма копам недостаточно. Но у тебя-то какое оправдание?
   Хоуи выглядел очень обиженным.
   – Но ведь Нэтти Сэперстейн – лучший адвокат по уголовным делам в Калифорнии! Он же знаменитость! Автор бестселлеров! У него всенародная слава! Он...
   – Проходимец и торговец наркотиками. Беспринципный адвокат и развратник. Он готов защищать хоть Гитлера, лишь бы хорошо платили. Вдобавок ко всему растлевает молоденьких мальчиков.
   Хоуи вдруг пошел в наступление. Кажется, он начал приходить в себя.
   – Да кто бы говорил! Тоже мне, ходячая добродетель!
   Голд нехорошо улыбнулся.
   – Речь не обо мне. По крайней мере не сегодня. Хоуи сменил тон, заговорил мягко, без тени сарказма:
   – В правовых кругах Лос-Анджелеса Нэтти Сэперстейн пользуется всеобщим уважением. Его рождественские вечера давно стали легендой. Чтобы туда попасть, нужно быть в списке избранных!
   – Вот потому ты с ним и познакомился, – ядовито заметил Голд, – что ты у нас избранный?!
   – Но он – лучший из лучших!
   – Куда уж лучше! Он – распоследняя дрянь.
   Хоуи счел за благо не продолжать спор. Голд раскурил потухшую сигару.
   – Понятно. Нэтти надоело защищать торговцев наркотиками и контрабандистов. Он сам решил заняться бизнесом. Кажется, он хочет нажиться на всех колумбийских клиентах.
   Хоуи согласно кивнул.
   – У него очень широкая сеть. Очень.
   – В последней афере посредником тоже был он? Когда тебя сцапали на автостоянке? Ты и тогда покупал наркотики через Нэтти Сэперстейна?
   – Да.
   Какое-то время оба молчали. Голд сплюнул прилипший табак. Хоуи завел по новой:
   – Я до сих пор не могу поверить! Какой-то ночной кошмар. Неужели это было на самом деле?!
   Голд стряхнул пепел, Хоуи взглянул исподлобья.
   – Что же ты предлагаешь?
   – Можно, конечно, подать официальную жалобу, – начал Голд. – Мы втроем пойдем в отделение, Уэнди заявит, что ее избили и изнасиловали, по твоим описаниям в самое скорое время мерзавцы будут схвачены. Естественно, полицию заинтересует, почему они напали именно на ваш дом. Эти голубчики, как ты понимаешь, особо стесняться в выражениях не будут, десять килограммов героина рано или поздно всплывут. И вот тогда кто-нибудь вспомнит, что не так давно ты уже попался на хранении наркотиков; стоит потянуть за эту ниточку, как возникает вопрос, почему дело так быстро замяли, почему не приняли никаких мер, почему не осталось ни одного письменного свидетельства. Нет, – с расстановкой сказал Голд, – это отнюдь не лучший путь.
   – Боже мой, конечно, – замотал головой Хоуи, – и речи быть не может.
   – На что и рассчитывали те, кто устраивал эту милую вечеринку. В подобных ситуациях главное – захватить инициативу. О тебе, как ты понимаешь, они думали в последнюю очередь. – Голд раздавил окурок. – В равной степени они и меня не принимали в расчет.
   – Так что же ты предлагаешь? – нервно повторил Хоуи.
   Голд смерил его взглядом.
   – Лучше оставайся в неведении, советничек.
   – Но, – брызгая слюной, затараторил Хоуи, – ведь не будешь ты каждую голову разбивать о шкафы! В списке есть очень именитые адвокаты, к ним не полезешь с твоими гестаповскими методами. И они узнают, что это я их выдал, я все рассказал, я...
   – Ну и сука же ты! – взорвался Голд. – Из какого только жидкого дерьма тебя лепили! Над твоей женой надругались, твоему ребенку угрожали! И все это подстроил один из тех, с кем ты попиваешь кофеек, кому закатываешь обеды в ресторанах; один из тех, кого ты держишь за друзей, кто не моргнув глазом будет раскланиваться с тобой при встрече. Неужели тебе не хочется придушить их на месте, неужели...
   – Так ты с ними знаком? – проговорила Уэнди, появившись на пороге детской. Она в упор смотрела на Хоуи.
   – Уэнди... – начал он.
   – Ты знаком с этими скотами? Уэнди медленно прошла в гостиную. Хоуи опять принялся растирать синяки, боясь поднять глаза на жену.
   – Этих подонков подослал кто-то из твоих дружков?
   – Деточка, это просто ошибка, – пытался успокоить Хоуи, – коммерческая сделка, которая, к сожалению, провалилась.
   – Коммерческая сделка? – эхом отозвалась Уэнди. Она смотрела то на одного, то на другого. Хоуи прятал глаза. – Ошибка? – Она вскинулась на Хоуи. – Да как ты мог водить знакомство с людьми, которые связаны с такими подлецами?!
   Хоуи по-прежнему смотрел вбок.
   – Так отвечай же!
   Она угрожающе надвигалась на него.
   – Хоуи, что они искали? Почему целились в Джошуа? Что им было надо?
   – Уэнди. – Хоуи все ниже склонял голову.
   – Я имею право все знать.
   Хоуи яростно продолжал массировать шишки; казалось, он хотел добраться до мозгов. Уэнди в замешательстве обернулась к отцу.
   – Папа?
   Голд подошел к дочери.
   – Уэн, хорошая моя, все позади. Все нормально...
   – Хватит! – с криком оттолкнула его Уэнди. – Хватит меня утешать! Надо мной измывались два подонка, и я наконец хочу понять, что здесь сегодня произошло и какое я имею к этому отношение. Я вправе требовать.
   Голд вглядывался в Уэнди.
   – Хоуи, расскажи ей, она действительно имеет право.
   Хоуи всхлипнул. Голд с омерзением от него отвернулся.
   – Хорошо, папа, тогда расскажи ты.
   – Я не дома.
   – Вот проклятье! У вас что, не хватает мужества говорить со мной?
   Голд с интересом следил за дочерью. Такая Уэнди была для него внове. Он узнавал в ней себя.
   – Дело в том, что Хоуи пристрастился к наркотикам. Он не только употреблял кокаин, но и приторговывал им. Сегодня в доме оказалась большая партия; некто, знавший об этом, навел двух парней. Им нужен был наркотик, а тебя они изнасиловали между делом, так как были уверены, что Хоуи не кинется в полицию. Вот, пожалуй, и все.
   – Кокаин, – недоверчиво протянула Уэнди. – Кокаин... Хоуи, нежели это правда?
   Плечи Хоуи вздрагивали, он по-прежнему не смотрел на Уэнди.
   – Почему я ничего об этом не знала? Хороша супружеская жизнь, если от меня скрывают такие веши!
   Хоуи поднял голову, глотая слезы.
   – Прости меня, Уэнди, – выдавил он.
   – Как ты только посмел допустить, чтобы подобное происходило в нашем доме? – Ее голос срывался, дрожал.
   – Я знаю, каково тебе, Уэн. Клянусь, я все поправлю.
   – Ты знаешь?! Ты поправишь?! Можно подумать, что насиловали тебя! Что тебя таскали за волосы и тыкали носом в эту мерзость!
   – Уэнди...
   Она как следует съездила ему по лицу. Хоуи здорово перепугался.
   – Да разве тут можно хоть что-то поправить? Каким образом? Как?
   Она уже просто кричала. Сжав кулак, она с силой влепила ему хорошую затрещину. Хоуи отшвырнуло назад.
   – Тварь! – кричала она. – Как ты мог ставить наш дом под угрозу?!
   Голд положил ей руки на плечи.
   – Пошли отсюда, моя девочка.
   Уэнди его не слышала. Она с новой силой накинулась на Хоуи. Он дотронулся до лица, пальцы были в крови. Три глубоких царапины пересекали щеку.
   Голд пытался ее удержать, но она вырвалась.
   – Убирайся! – в исступлении кричала она.
   – Уэнди, Уэнди, – всхлипывал Хоуи. – Ну, пожалуйста, не надо!
   – Убирайся!
   – Прости меня! Умоляю, прости!
   – Убирайся! Убирайся! Убирайся! – яростно набрасывалась она на Хоуи. – Пусти! Пусти! – кричала Голду.
   Хоуи встал. Он выглядел совершенно больным.
   – О Боже, Уэнди, ну пожалуйста, я так тебя люблю!
   – Убирайся вон, гадина!
   Он медленно пошел к двери.
   – На кой ты нам нужен! – кричала она вслед. – Убирайся к своим подонкам! К своему кокаину! Нам гораздо лучше без тебя, Джошуа и мне!
   Хоуи уже стоял в дверях.
   – Прости меня, Уэн. Пожалуйста, не надо...
   – Убирайся! – завизжала она.
   Хоуи вышел. В доме вдруг стало очень тихо. Голд разжал руки, и Уэнди, не глядя на отца, медленно прошлась по комнате, наступая на битое стекло. Она принесла из кухни мусорное ведро и, опустившись на колени, принялась собирать осколки. Напоровшись на острый край, долго сидела, наблюдая, как из пальца капает кровь. Слизнув ее, села в кресло, вытащила из стола сигареты. Достала одну и подняла глаза на отца, стоявшего посреди комнаты.
   – Остались от домработницы. Я не курила с тех пор, как узнала, что беременна Джошуа.
   – Может, не стоит начинать? – тихо проговорил Голд.
   Она повела плечами.
   – Не все ли равно? Дай мне прикурить. – Сигарета прыгала в руке.
   Голд поднес зажигалку. Уэнди слегка затянулась и сморщилась.
   – Чудовищная гадость. – Но сигарету не положила.
   Голд сел на журнальный столик.
   – Девочка моя, с тобой все в порядке? Дай я все же вызову врача.
   Она выдохнула дым.
   – Не волнуйся, все нормально, – ответила, тихо плача. Обвела глазами гостиную, взгляд ее задержался на двери спальни.
   – Я не смогу здесь остаться.
   – Может быть, поедем ко мне? Я устроюсь в кресле. Она через силу улыбнулась.
   – Нет. Ты не отвезешь меня к матери? Там так много комнат. Лучше я поеду к маме.
   – Хорошо, девочка моя. Они со Стэнли будут ухаживать за тобой.
   Она снова огляделась.
   – Знаешь, я вообще не смогу находиться здесь.
   Голд взял ее за руку.
   – Все будет хорошо. С тобой все будет хорошо.
   – Конечно. Не волнуйся. – Взгляд ее все время возвращался к спальне. Она встала.
   – Надо взять кое-что из вещей. Для Джошуа.
   – Хочешь, побуду с тобой? Пока ты собираешься?
   Уэнди чуть поколебалась.
   – Нет, не надо. Я быстро.
   Она слегка помедлила и пошла.
   – Уэнди...
   Обернулась.
   – Хочу тебе сказать, – начал Голд, запинаясь, – те подонки, которые так поступили с тобой, уверяю, больше никогда не сделают ничего подобного.
   Помолчав, она кивнула.
   – Хорошо. – Повернулась и пошла в спальню собирать вещи.

Четверг, 9 августа

1.00 ночи

   Дождавшись двадцатого гудка, Эстер повесила трубку. Она звонила из приемной фотоателье. Набрала номер еще раз. К телефону опять никто не подошел. Эстер бросила трубку.
   – Луп, – позвала она, – Луп!
   Луп вышла с веником из съемочного павильона.
   – Que pasa, Es?
   Эстер кинула ей увесистую связку ключей.
   – Дома что-то неладно. Никто не отвечает. Мамаша Фиббс пошла в церковь, пришлось малыша Бобби оставить одного, а сейчас почему-то к телефону никто не подходит.
   – Может, он просто спит. Все-таки час ночи.
   – Может быть. Но мне все равно надо съездить домой. Думаю, часа за полтора обернусь. Ключи оставляю вам с Флоренсией.
   – No problema. Ester.
   – Если закончишь раньше, чем я вернусь, прикорни там на диванчике.
   – Ладно. Думаю, Флоренсия уже спит.
   – Это слышно, – сказала Эстер, выходя из ателье.
   – Будь поосторожней! – крикнула Луп ей вслед. – Con cuidado![61]
   Эстер вывела машину со стоянки и рванула в сторону Уилшира, стараясь лишний раз не натыкаться на полицейских. Бобби не пришел домой. Она прождала его до начала одиннадцатого, но он так и не появился. Зачем она себя с ним так вела? Неужели нельзя было поласковее? Разве это мужская работа – чистить сортиры, выносить помои, мыть посуду? Кто угодно взбеленится. Его тоже можно понять, ведь надо же хоть чуть-чуть пообвыкнуть. А она его так отметелила. Любой бы вышел из себя.