Монтечино Марсель. Убийца с крестом

   На раскаленных улицах стало совсем темно. Кончился еще один Шаббат.
   Голд покружил по Парку, разыскивая «роллс» Сэпер-стейна, но не нашел и поехал наверх, к зелено-розовому дому в ложноегипетском стиле. Круглая стоянка перед домом пустовала. Он медленно съехал с холма, жуя незажженную сигару. Через три квартала он нажал на акселератор и семь минут спустя был в Сенчури-Сити. Подземный гараж на выходные был закрыт для всех, кроме владельцев месячных абонементов, которые могли прокомпостировать их в автомате и проехать через заграждение, защиты же против пешеходов не было вовсе. Голд оставил машину в переулке и вошел. Не торопясь, но и не слишком медленно, спустился, никого не встретив до третьего этажа. Почти на том же месте, что и в прошлый раз, стоял «роллс» с пуленепробиваемыми стеклами. Кроме него, на третьем этаже было две машины, обычные седаны. Голд отыскал щель между круглыми, толстыми столбами-подпорками, жевал сигару и ждал. Минут через двадцать из лифта вышла женщина в безукоризненно сшитом деловом костюме, села в один из седанов и уехала. Голд подождал еще. На другом этаже заскрипели тормоза, звук глухо разнесся по всему подземелью. Мерцающий свет то тускнел, то становился ярче, барахлил генератор, хотя трудно сказать наверняка – может, подводило зрение. Он выплюнул крошки табака, застрявшие между зубами, и полез за спичками. В этот момент лифт бесшумно открылся и показался Нэтти Сэперстейн. Один. В хлопчатобумажном костюме-тройке тошнотворно-розового цвета, мягкой шляпе с плюмажем и с черным портфельчиком из крокодиловой кожи. Нэтти спешил, крошечные ножки в белых мокасинах так и мелькали. Он будто явился из времен Людовика XVI. Голд вышел из укрытия.
   – Погоди, Нэтти.
   Сэперстейн вздрогнул и застыл на месте, напряженно всматриваясь в темноту, откуда донесся голос.
   – Кто это? Кто здесь?
   Голд подошел к горящей тусклым светом лампе.
   – Джек Голд.
   – Джек? А, Джек. Сколько лет. Какого черта ты прячешься?
   – Наблюдательный пункт.
   – Что-что? Подожди минуту. – Сэперстейн испуганно осмотрелся. – Ты что, выслеживаешь Убийцу с крестом? Где он? Близко?
   Голд пожал плечами.
   – Трудно сказать. Послушай, если уж встретились, надо кое о чем потолковать.
   – А ты уверен, что здесь нет Убийцы с крестом?
   – Не бери в голову, Нэтти.
   Голд приблизился. Теперь их разделял только капот автомобиля.
   – Мне и в самом деле нужно поговорить с тобой.
   Успокоенный Нэтти уже смотрел на него хитрым, проницательным взглядом юриста.
   – О чем?
   – Есть проблемы, и я хотел бы их обсудить с тобой.
   – Тебе нужен адвокат?
   Голд загадочно улыбнулся.
   – Не просто адвокат – именно ты, Нэтти.
   Сэперстейн открыл дверцу «роллса», бросил портфель на заднее сиденье.
   – Позвони в офис, Джек. Секретарша назначит день. В конце следующей недели я вроде более-менее свободен.
   Голд подошел вплотную к машине. Облокотился на капот.
   – Это срочно, Нэтти. Будь так добр, удели мне несколько минут.
   – Джек, ради Бога. Субботний вечер. Мне еще надо в офис. Я уже опоздал к обеду. Перенесем на следующую неделю. На понедельник, о'кей?
   Голд не отставал.
   – Всего несколько минут, Нэтти. Несколько минут – и все.
   Нэтти раздраженно вздохнул.
   – Никак нельзя отложить?
   Голд покачал головой.
   – Только не затягивай, – буркнул Сэперстейн.
   Он проскользнул в «роллс», устроился поудобнее и отпер правую дверцу. Голд сел. Он никогда раньше не видел «роллс-ройс» изнутри. Салон отделан дорогим полированным деревом, мягкие кожаные сиденья.
   – Неплохая машина, Нэтти. В делах, видно, полный порядок. Процветаешь как всегда.
   Нэтти вставил ключ зажигания.
   – Хорошо, так в чем дело? – нетерпеливо спросил он, глядя на пепел, который сыпался с потухшей сигары Голда.
   – Итак... – Голд принужденно улыбнулся. – Давно не виделись, Нэтти.
   Сэперстейн состроил недовольную гримасу.
   – Джек, некогда предаваться воспоминаниям. Какие проблемы?
   Голд будто не слышал его. Не переставая улыбаться, он продолжал:
   – Все по темным делишкам, Нэтти? И клиенты те же, торговцы наркотой? Продаешь в своем роскошном пентхаусе покровительство полиции?
   – Что такое? – Глаза Сэперстейна сузились.
   – Все держишься золотой середины между копами и мошенниками, все посредничаешь? Закажи вывеску: «Оптовая торговля коррупцией».
   Сэперстейн вспылил:
   – Что за дьявол! Да это ловушка! Я что, нахожусь под следствием? Ты допрашиваешь меня? Если так, то послали не того человека. Ты кое-что заработал на мне. Лейтенант. Или ты забыл? Конечно, прошло столько времени, а копы такие жадные. Я требую объяснений. Наш тет-а-тет официальный?
   – Я не допрашиваю тебя, Нэтти.
   – В таком случае настоятельно попрошу удалиться, немедленно. Потому что я чувствую – официальный это разговор или нет, – ничего позитивного из него не выйдет. И в офис не звони, для полиции меня никогда нет. Никогда. А сейчас выйди из машины. Сейчас же!
   Голд не двигался. Сэперстейн повернул ключ, завел мотор.
   – Ты отнимаешь у меня время, лейтенант. А мое время дорого.
   Голд перегнулся через руль и выключил мотор. Вытащил ключи и засунул в карман рубашки. Сэперстейн изумился.
   – Что это значит?! Ложный арест – не шутка, подумай. Или ты меня похищаешь?
   – Заткнись.
   Сэперстейн начал угрожать.
   – Таких дрянных копов, как ты, я съедаю на завтрак. Каждый день, в суде. Ты рискуешь потерять пенсию.
   – Заткнись, – повторил Голд, протянул руку за спиной Нэтти и запер левую дверь.
   – Неужели ты так глуп? – поразился Сэперстейн. – Не верю.
   Голд пристально посмотрел на него. Улыбка пропала.
   – Ты знаешь адвоката Ховарда Геттельмана? Ты знаешь Хоуи Геттельмана?
   Нэтти изменился в лице, глаза его забегали.
   – Да, да... Я знаю Ховарда, но...
   – Почему ты сделал это, Нэтти? – Голд повысил голос, и крошечный человечек отпрянул, будто его ударили.
   – Я... я не понимаю...
   – Не ври, Нэтти! Мне нужна правда. Я хочу знать – почему? Зачем?
   – Джек, пожалуйста, я не знаю, о чем...
   – Умирающий не будет лгать, Нэтти.
   Нэтти все не понимал.
   – Бобби Фиббс, Нэтти. Уверен, он работал на тебя. И он шепнул мне твое имя, шепнул на ухо, тихо-тихо.
   Нэтти понял. И побледнел от страха.
   – Это... это ты! – выговорил он, запинаясь, вытаращив от ужаса глаза.
   – Нет, Нэтти, это ты. И я хочу знать – зачем.
   Сэперстейн отполз от него, забился в угол.
   – Денег у тебя полно. Так зачем? Все же деньги? Или кокаин? Кокаин? Говори, Нэтти.
   Сэперстейн уставился на него, губы шевельнулись, но он не издал ни звука.
   – Нэтти! Скажи мне.
   – Геттельман нанял тебя? Я за-заплачу больше. Го-гораздо больше, – выдавил Сэперстейн.
   Голд покачал головой.
   – Скажи мне зачем, Нэтти.
   Сэперстейн дернулся, налег на дверь. Она не поддалась.
   – Заперто, – сказал Голд.
   – А! – Нэтти все толкал дверь.
   – Заперто. Я запер ее. – Голд тронул Нэтти за плечо, тот затрясся. – Сюда, смотри сюда, Нэтти.
   Сэперстейн повернулся. Голд высунул из кармана брюк дуло револьвера и бережно покачивал, поглаживал его, как будто это пенис, а он предлагает Нэтти заняться сексом.
   – Успокойся, – сказал он мягко. – Расслабься.
   – Джек, ради Бога, давай поговорим... – Маленький человечек дрожал.
   – Этого-то я и хочу, Нэтти. Только этого.
   И вдруг они услышали чувственный женский смех, серебристый и манящий. Из лифта вышли седеющий пятидесятилетний бизнесмен весьма самодовольного вида и женщина, значительно моложе. Левой рукой Голд поднял револьвер и приставил к виску Нэтти.
   – Ш-ш-ш.
   Парочка направилась к седану. Четко, звучно простучали высокие каблуки женщины. Мужчина что-то сказал, и она опять засмеялась, прикрывая рот рукой. Бизнесмен открыл левую дверцу, усадил женщину, задержал ее руку в своей. Потом обошел машину и сел за руль. Теперь через заднее стекло их было хорошо видно, как на картине. Они целовались, она обвила его шею. Целовались долго, минуты три-четыре, но вот силуэты их разъединились, женщина засмеялась снова грудным, волнующим смехом. Мужчина подал машину назад и поехал по скату к выходу.
   Голд и Сэперстейн, застывшие, как восковые фигуры в музее, не двигались еще полминуты. Затем Голд, не опуская револьвера, сказал:
   – Я думал, они будут трахаться. Прямо в машине.
   Нэтти не отозвался.
   Голд задал риторический вопрос:
   – Ты когда-нибудь любил женщину. Нэтти?
   Сэперстейн молчал. Голд повернулся к нему.
   – Нет, конечно нет. Как ты мог любить женщину? Может, мать?
   Сэперстейн пискнул что-то невразумительное.
   – Не слышу.
   Нэтти справился с голосом и выпалил даже слишком громко:
   – Мать я ненавидел.
   – Я любил трех женщин. Кроме матери. Трех. Одна мертва. Другая ненавидит меня. – Голд сделал паузу. – А третья – моя дочь, а Ховард Геттельман – ее муж.
   Нэтти окаменел. Голд придвинулся поближе и быстро, негромко заговорил:
   – Моя дочь боготворит меня. Все признают это, всегда признавали, даже когда она была совсем маленькой. «Девчушка молится на тебя» – вот что говорили люди. Она, только она никогда не осуждала меня. Никогда. Когда умерла Анжелика, и мир рушился, и все ополчились против меня, она ни слова не сказала, ни слова упрека. Ни о чем не спросила. Она никогда не переставала любить меня, ни на секунду. Я чувствовал, знал это. Пойми, Нэтти. Я чувствовал, она тянется ко мне. Отдает мне свою любовь. Она – единственный человек на свете, который думает обо мне, заботится обо мне. А ты... Ты послал к ней тех подонков, чтоб они насиловали и били ее.
   – Джек, Джек, Джек...
   – Они избили ее как собаку. – Голос Голда дрогнул. – Они насиловали ее в задний проход, в рот. По твоему приказанию, Нэтти?
   – О Джек, нет...
   – Они заставили ее сосать их... Ты им велел?
   – Нет, Джек, ради...
   – Они приставили ружье к голове моего внука. Они сказали Уэнди, что вышибут ему мозги.
   – О, пожалуйста, Джек...
   – Я убью тебя, Нэтти.
   – Оооооооо, – стонал маленький человечек, в отчаянии заламывая руки.
   Наверное, он обделался. В «роллсе» воняло, воняло животным страхом.
   – Зачем. Нэтти? Деньги? Кокаин? Или ты хотел причинить боль мне?
   – Нет! Нет! – запротестовал Нэтти изо всех оставшихся сил. – Я-я-я не знал, что Геттельман – твой зять. Я не знал! Клянусь! Я... я просто послал их достать кокаин. И все, просто хотел, чтоб они достали кокаин. Я не знал, что они все это сделают. Ни о чем таком не знал, только что узнал, от тебя. Богом клянусь!
   – Ты знал, что посылаешь туда зверей.
   – Нет! Нет!
   – Ты знал, что при подобных кражах делают с женщиной.
   – Нет!
   – И особенно с белой женщиной.
   – Нет! Умоляю!
   Нэтти взмок от пота. Его розовый костюмчик покрылся темными пятнами.
   – Зачем, Нэтти?
   – Оооо... Кокаин, Джек. Мне нужно было достать кокаин.
   – А купить ты не мог?
   Нэтти попытался покачать головой, но Голд по-прежнему прижимал дуло к его виску.
   – Нет! Никогда не хватает! – задыхался Нэтти. – Мальчики. Мальчики такие красивые. Все хотят их. Они любого могут иметь. А я старею! – Он уже кричал. – Старею! Мне трудно! Все трудней и трудней. Все хотят их, а им нужен кокаин. Так много кокаина. Умоляю, Джек!
   – И даже у тебя не хватает денег, чтоб набить их ненасытные носы...
   – О-о-о! Джек! Прошу, умоляю, Джек! Мне так жаль! Прости меня!
   – Почему Геттельман?
   – Он... Он... Ховард такой нетерпеливый, такой глупый. Такой податливый. Прости, Джек!
   Несколько секунд оба молчали. Потом Сэперстейн начал снова:
   – О Джек! Мне так жаль! Пожалуйста!
   – Нэтти, я больше ничего не могу для нее сделать, – сказал Голд и спустил курок.
   Голова Сэперстейна мотнулась, ударилась о стекло на левой двери. Коротенькие ножки конвульсивно задергались. Голд прижал дуло к затылку. Выстрела не было слышно. Только щелкнуло – и все. Ноги Нэтти перестали дергаться. В салоне пахло порохом, человеческими испражнениями и слабо, едва уловимо кровью. Голд подхватил упавшую шляпу Сэперстейна. Этой мягкой войлочной шляпой он решил воспользоваться как перчаткой. Протер ручки и замки. Вылез из машины. Посмотрел на часы. Они показывали 22.15. Достал из кармана баллончик с краской. И на ветровом стекле «роллса» нарисовал два больших темно-красных креста. Потом стал на колени и по всей длине машины с левой стороны написал огромными, корявыми буквами: УБИВАЙТЕ ЕВРЕЕВ! Мертвые глаза Нэтти смотрели на него. Голд направил струю краски ему в лицо, изобразил крестик и на нем. Поднялся, обошел машину, обтер заднее сиденье, капот, извлек из кармана рубашки ключи от «роллса», тщательно протер каждый ключ и бросил на сиденье рядом с трупом. Сделал надпись и на правой стороне: СМЕРТЬ ЕВРЕЯМ! Пульверизатор шипел, как ядовитая змея. Голд оглядел еще раз свою работу, засунул шляпу под машину и, не оборачиваясь, пошел через пустой гараж к лестнице.
   «Форд», никем не замеченный, спокойно ждал его в переулке у японского ресторанчика. Ярлыка за неправильную парковку не было. Голд поехал на запад, в Олимпийский район, несколько миль ехал медленно, потом, после поворота на юг, к бульвару Вествуд, быстрее. Миновал светофор и выехал на скоростную автостраду, ведущую в Санта-Монику. Через девять минут он остановился на стоянке у пирса. Опять проверил часы. Было 22.36. Запер «форд» и вышел на причал.
   Здесь, около океана, в субботний августовский вечер, казалось, никто и не слышал, что совсем недалеко, в Лос-Анджелесе, готовятся к войне. Люди настроились развлекаться. Не обращая внимания на запрещающие таблички, крепкие, в открытых до предела бикини молодые женщины скользили по пирсу на роликах. Черный мускулистый франт с укрепленным на плече приемником выделывал замысловатые вензеля под ритмичную механическую музыку. Фигура его – от оранжевых роликов до макушки – излучала здоровье и радость. Стайки мексиканских ребятишек собирались у киосков, покупали пиццу, бананы на палочках, поедали тающие в руках вафельные конусообразные стаканчики мороженого. В дальнем конце причала теснились серьезные рыбаки – старики, остаток жизни которых был не длиннее четырехметровой удочки, женщины-эмигрантки с суровыми лицами, латиноамериканки, азиатки, окруженные ордами толстеньких детишек. Они не отрывали глаз от подпрыгивающих на воде пробок, заменявших поплавки. Белый подросток сидел, прислонившись к облепленному ракушками столбу, и играл Баха на серебристой флейте.
   Голд перегнулся через перила, посмотрел на море. В огромных ладонях он прятал револьвер. Минуты через две один из пожилых рыбаков вытащил рыбу и бросил на пирс. Странная, какая-то допотопная рыбина с синей чешуей и красными жабрами. Все повернулись к нему и стали разглядывать рыбу. Голд разжал руки, и револьвер со слабым плеском упал в залив Санта-Моника. Рыбак снял диковинную добычу с крючка и положил в пластмассовое, наполненное водой ведро. Остальные вновь погрузились в созерцание своих удочек. Голд пошел назад по причалу.
   Вдали, на холмах, светились сквозь скрытую ночью завесу дыма огни домов, стоящих на обрыве. Было жарко.
   Голд выбросил пакетик с баллончиком в мусорный ящик, переполненный промасленными обертками хот-догов и коробочками из-под воздушной кукурузы. Он добрел почти до края причала, почти до стоянки и остановился у захудалой шашлычной «Приют джазиста». На вывеске был изображен забавный толстый негр в фуфайке и котелке, а под ним надписи, приглашающие отведать рис с котлетами, цыпленка и сандвичи с ветчиной. Голд зашел в тесную комнатенку, настоящий сарай, в котором помещались шесть покрытых клеенкой столов и прилавок. Столики пустовали. Голд занял один, ближайший к двери. Коротко стриженная, маленького роста женщина в белой форме официантки, без макияжа и украшений, вышла из-за прилавка и подошла к нему с блокнотиком в руках принять заказ. Она была очень черная и простоватая на вид.
   – Что вам угодно, сэр? – спросила она, улыбаясь.
   – Привет, Глэдис. Как поживаешь?
   Она взглянула на него повнимательней, перестала улыбаться.
   – Чего вы хотите? Мы ничего не сделали дурного. Нечего вам сюда шляться.
   – Спокойно, Глэдис. Я просто зашел проведать Реда.
   – Его нет.
   – Он здесь, Глэдис. Ты ведь десять лет его ни на шаг от себя не отпускаешь.
   – Говорю вам, его нет.
   – Он в кухне. Пойди и скажи, что я жду.
   – Чего вам надо от Реда? Он ничего не сможет вам рассказать. Он со своими дружками-наркоманами больше не якшается. И я тоже.
   Голд улыбнулся.
   – Знаю, Глэдис, – кротко сказал ан. – Просто хочу немного поболтать с ним.
   Но кроткий тон не смягчил женщину.
   – Его нет.
   Голд встал и пошел за прилавок, к служебному входу.
   – Эй, Ред! – крикнул он, не заходя.
   – Ну чего там? – откликнулись из кухни.
   – Иди сюда. Один приятель хочет тебя видеть.
   Голд вернулся и сел за столик. Посмотрел на Глэдис.
   – Чашку кофе, пожалуйста.
   Она бросила на него уничтожающий взгляд и круто повернулась на каблуках.
   – Чертовы копы воображают, что они – пуп земли, – ворчала она, возясь за прилавком.
   Дверь открылась, и вошел невысокий жилистый белый, с огненно-рыжими волосами и в поварском переднике. Его веснушчатое, бледное, изборожденное морщинами лицо носило следы усталости и страдания. Ему можно было дать и сорок и шестьдесят лет. Он увидел Голда и захохотал.
   – Лейтенант, какими судьбами? Как поживаешь? Детка, почему ты мне не сказала, что пришел лейтенант?
   Глэдис готовила кофе и даже не подняла глаза.
   – Мы скоро закрываемся.
   – Детка! Не будь такой с лейтенантом, – сказал Ред, усаживаясь напротив Голда. – Он хороший парень.
   Вместо ответа она раздраженно перелила пенящийся кофе в кружку.
   – Извиняюсь, но чашек нет. Мы закрываемся.
   – Детка!
   – Пойду в кухню, нужно закончить уборку, – мрачно заявила Глэдис. – Потому что пора закрывать. – И хлопнула дверью.
   – Не обращай внимания, лейтенант. Она ничего такого не имеет в виду. Она так по-идиотски встречает всех, кто связан с моей прежней жизнью, включая копов. Она просто свирепеет. Наверное, не может забыть те дни. Слушай, пару лет назад зашел к нам на квартиру один парень, мы с ним вместе ширялись. Не знаю, как он узнал адрес. Так я опомниться не успел, как Глэдис схватила кочергу и спустила бедолагу с лестницы. Самое смешное, что парень чист как стеклышко. А Глэдис и дела нет. Она не желает, чтоб эти люди крутились вокруг меня, не желает, и все тут. Верно, боится, мол, мы сядем да начнем вспоминать старые деньки, толковать о наркоте. Ну и слово за слово... Так ей кажется. Так что не обижайся на Глэдис, намерения-то у нее хорошие.
   Голд прихлебывал кофе.
   – Как вообще делишки, Ред?
   – Отлично, лейтенант. Просто превосходно. Девятнадцатого декабря исполнится десять лет, как я завязал. Мы устроим вечеринку. Печенье, пирожные, мороженое. Глэдис покончила с этим дерьмом тремя годами раньше.
   – Здорово, Ред. Я всегда знал, что ты осилишь.
   – М-да. Ты-то знал. Раньше, чем узнал я. – Ред кашлянул и придвинулся поближе. – Слушай, лейтенант, я до сих пор не поблагодарил тебя хорошенько. Ты тогда выступил перед комиссией по досрочке...
   Голд махнул рукой.
   – Ерунда.
   – Нет, – возразил Ред, – не ерунда. Это чертовски важно. Благодаря твоей рекомендации мне дали шанс, выпустили. Больше никто за меня не заступился. Только ты. Вот что ты для меня сделал. Ты настоящий друг.
   Голд пожал плечами.
   – Я чувствовал, рано или поздно ты справишься, все" будет нормально. – Он глотнул кофе. – И я гордился тобой.
   – Гордился?
   Оба засмеялись.
   – Это еще почему?
   – Сам не знаю. Может, потому, что лучшего пианиста я не слышал. Может, потому, что ты был такой упорный, все гнул свою линию. Чертовски упорный, стойкий еврей, сидящий на игле.
   Ред засмеялся опять, чуть смущенно.
   – А может, просто потому, что ты еврей.
   Голд поднес кружку к губам. Ред рассеянно потирал руки.
   – Знаешь, порой думается, сидел-то я за то, что держал язык за зубами. Ведь стоило лишь заложить нескольких парней, и я гулял бы себе преспокойно на свободе, кололся и все такое. Но пусть я повел себя как форменный осел, пусть мне и тридцати пяти не было, а я уже девять лет просидел за решеткой, зато я могу по утрам, когда бреюсь, не краснея смотреть на себя в зеркало.
   – Ты правильно поступил.
   – Думаешь?
   – Уверен.
   В забегаловку, весело переругиваясь, зашли три черных подростка. Ред отпустил им газировку и картофельные чипсы. Один из парнишек вдруг узнал Голда.
   – Эй, я тебя видел по телеку. Ты – коп, что ловит того сукина сына, ну, того Убийцу с крестом.
   – Верно.
   – И что ты с ним сделаешь, когда сцапаешь?
   Голд улыбнулся.
   – В порошок сотру.
   – Класс! – Ребята поаплодировали Голду и убежали, смеясь.
   – Лейтенант, а я и забыл. Как продвигается расследование? – спохватился Ред.
   Голд умоляюще поднял руки.
   – Ради Бога, Ред. Не спрашивай.
   Ред кивнул. Указал на пустую кружку.
   – Еще кофе?
   Голд покачал головой и достал из заднего кармана пол-литровую бутылку виски. Налил себе, потом пододвинул бутылку Реду.
   – Нет, спасибо, лейтенант. Знаешь, одно за другим...
   Голд оставил бутылку на столе.
   – А играть ты не бросил?
   Ред откинулся на спинку стула.
   – Ну нет. Бросил. Как и героин. Семейная жизнь отбивает охоту. С шестнадцати лет я играл джаз и с шестнадцати лет кололся. Это был стиль моей жизни – джаз и героин. Я не смог бы их разделить. Чтоб иметь нормальный дом, надо было от этого избавиться, от всего сразу. Теперь все позади. И слава Богу. А то я в давно подох. Те парни говорили правду.
   Голд плеснул себе еще виски.
   – Все же жаль, что ты бросил играть. Я слышал тебя несколько раз, когда ты уже завязал. Это было здорово.
   Ред невесело улыбнулся!
   – Да, всем моя игра стала нравиться больше. Всем, но не мне. Меня она не трогала.
   Голд понимающе хмыкнул.
   – Вот почему я бросил играть. Без героина ничего не выходило, потеряло смысл. Понимаешь, о чем я?
   – Думаю, да.
   Мужчины посидели молча, оба вспоминали прошлое. Потом Голд сказал:
   – Ты был лучшим пианистом в стиле би-боп. Белый ли, черный, наркоман или благополучный гражданин. Никто. Равных Реду Гринбергу не было.
   Ред благодарно кивнул.
   – А я слышал и Гарленда, и Пауэлла, и Тайнера. Ты бил всех. Однажды на закате я слушал тебя, ты был тогда с Минтом Джулепом. Тем вечером ты играл одну штучку... Такое чувство я испытывал мальчиком в синагоге, пел кантор, и казалось – есть еще что-то большее, чем просто ты и он. Вот что я почувствовал той ночью. Как будто играл кто-то еще, ты, старый, славный «Стейнвей» – и еще кто-то. Ту ночь я никогда не забуду.
   Толпы гуляющих на пирсе редели, закрывались киоски, опускались со стуком ставни, гасли огни. Легкий бриз тронул воду, запах моря усилился, что-то тоскливое, ностальгическое чудилось в нем.
   – Мы с Глэдис каждое воскресенье ходим в комптонскую церковь. Тамошний священник все приставал ко мне, чтоб я аккомпанировал их хору. Я отказался. Не лежит душа.
   – Ты сменил веру?
   – Не совсем. Глэдис понимает. Она-то истовая христианка. А я туда хожу вроде как на прогулку. Преподобный обожает меня. Когда в я ни пришел – он в свинячьем восторге. Еще бы, джазист, еврей, вдобавок на игле сидел – а превратился в аккуратного, законопослушного человечка. Он себя ощущает Великим Спасителем, чем-то в этом роде.
   Голд, попыхивая сигарой, смотрел на потемневший пирс.
   – Раньше казалось, – проговорил он задумчиво, – когда буду стариком, по-настоящему разберусь в религии. И про иудаизм подумаю, про все. Теперь я состарился, и понимаю, что был не прав.
   – Не помню, когда последний раз был в храме. Наверное, на отцовских похоронах.
   – А я на прошлой неделе, на бар мицва.
   – Какой-нибудь родственник?
   – Сынишка моей экс-супруги.
   Ред взглянул на него, потом быстро отвел глаза. Наступило долгое, полное значения молчание. С пирса доносилась дурацкая музыка.
   – Ты... Ты помнишь, – начал Ред неуверенно, – та девчонка, певичка, что умерла, и ты был в той квартире...
   – Не просто певичка, – сказал Голд ровным голосом.
   – Недавно я настроился на джазовую волну – Глэдис этого терпеть не может – передавали, запись Минта Джулепа. Это было написано для нее. Знаешь, «Синий ангел»... Понимаешь, о чем я?
   Голд кивнул.
   – Позволь мне сказать, лейтенант. Не хочу ворошить прошлое, но, когда все это стряслось, многие ребята думали, что ты убил ту девушку, но я никогда не верил сплетням. Я-то знал. Я знал, ты ее любил. Ты бы ее пальцем не тронул.
   Бриз утих, перешел в мертвый штиль. В заливе, далеко-далеко, будто на луне, лязгал бакен. Голд подлил себе виски.
   – Красивая вещь «Синий ангел», – сказал Ред.
   Голд постукивал пальцем по кружке. Ред привычным движением потирал руки. Глэдис вышла из кухни. Ее сердитые черные глаза устремились на Голда.
   – Послушай-ка, давно пора закрываться. А из-за бутылки мы можем потерять лицензию.
   – Я коп, Глэдис. Не беспокойся.
   Бормоча себе под нос ругательства, она вернулась в кухню.
   – Не обращай внимания. Она просто присматривает за мной. И так всю дорогу.