Монтечино Марсель. Убийца с крестом

   Уэнди заметила его, тепло улыбнулась. Сердце Голда растаяло.
   – Привет, папочка, – поздоровалась она, снимая пальто. – Я видела твою фотографию в газете. На свадьбе той девушки. Девушки, на которую напал садист-наци.
   Она проскользнула к нему за столик, уселась напротив. Нет, выглядела она замечательно. Но по-другому, совсем по-другому.
   – Как ты? – спросил Голд.
   Она только рукой махнула.
   – Очень мило со стороны той девушки пригласить тебя на свадьбу. За кого она вышла, за полицейского?
   – За офицера из отдела по условным освобождениям. – Голд рассматривал дочь, как будто видел ее впервые. Она так изменилась.
   – На фотографии она хорошенькая. Она совсем оправилась? От того... того избиения? – Уэнди запнулась на слове «избиение» и несколько секунд избегала взгляда Голда. Потом прямо, спокойно посмотрела на него.
   – Я думаю, она еще лечится. Но у нее все прекрасно, просто превосходно.
   – С ее стороны было очень мило пригласить тебя.
   – Очень мило.
   – Хотя естественно. Ты спас ей жизнь. – В голосе Уэнди слышалась гордость за отца.
   Голд пожал плечами.
   – Я опоздал. Я должен был спасти остальных.
   – Ты сделал все, что мог. Больше. Ты спас ей жизнь. Не будь так строг к себе, папочка. Ты всегда слишком строг к себе, – запротестовала Уэнди.
   Они помолчали. Дождь усилился, нагруженные свертками люди разбегались в разные стороны, спешили укрыться где-нибудь.
   – И еще один полицейский был на свадьбе. Красивый мексиканец.
   – Наполовину мексиканец, наполовину ирландец. Но он ушел из полиции.
   – Да?
   – Он стал актером. Сразу после каникул начнет сниматься в одном фильме в Мехико.
   – Я не знала.
   – После этой истории у него было много предложений. С тех пор он все время снимается.
   Вернулся официант с шахматными волосами. Уэнди заказала шпинат и шабли. Голд долго изучал меню: Какие-то диковинные пиццы, салаты для гурманов, торты с пикантными наполнителями, горячие сдобные булочки с ломтиками ананаса. Официант нетерпеливо переминался с ноги на ногу.
   – Гамбургер, – наконец сказал Голд.
   Официант покровительственно улыбнулся.
   – С авокадо, сэр?
   Голд улыбнулся в ответ.
   – С луком. И побольше майонеза.
   Официант ушел. Голд чиркнул спичкой, зажег потухшую сигару.
   – И мне, папочка. – Уэнди порылась в сумочке, вытащила сигарету.
   – Ты-то когда начала? – Голд дал ей прикурить.
   Уэнди затянулась.
   – Забыл? Той ночью.
   Они долго молчали. Потом Голд увещевающим тоном сказал:
   – Все же это нехорошо.
   Уэнди улыбнулась, погладила его по руке.
   – Папочка, я подала на развод.
   Голд кивнул.
   – Думаю, ты права. – Глаза его сверкнули. – Подожди-ка. Ты потому пригласила меня? Хоуи беспокоит тебя? У него хватает наглости предъявлять права на Джошуа?
   – Нет, нет. Ничего подобного.
   – Если он на что-то такое осмелится, скажи мне. Я с ним разберусь по-своему.
   – Папочка, – у Уэнди тоже загорелись глаза, – это как раз то, чего я тебя прошу не делать. Оставь Хоуи в покое. Он тебя до смерти боится, и я прошу тебя не трогать его после того, как развод будет завершен. Что случилось, то случилось. Ничего изменить нельзя. Но я знаю, какой ты злопамятный. Обещай мне, что оставишь Хоуи в покое.
   Голд жевал сигару.
   – Кроме того, он достаточно настрадался. – Голд ухмыльнулся, но она продолжала: – Он потерял жену. Он потерял сына. И я слышала, что его выгоняют из фирмы.
   – Сам виноват.
   – Это убивает его, папочка. Я понимаю, он жалкий человечек. Наркоман к тому же. Но, какой бы он ни был, он отец Джошуа. Пусть он не муж мне, но всегда будет отцом твоего внука. Обещай мне не обижать его. Обещай не мстить ему. Обещай.
   – Уэнди, уж не думаешь ли ты, что твой старый...
   – Папочка, я слишком хорошо тебя знаю. Обещай мне.
   Голд взглянул на нее поверх сигары.
   – Тебе адвокатом бы быть.
   – Обещай!
   Голд махнул рукой.
   – Хорошо. Я никогда близко не подойду к этой маленькой вонючке. Обещаю.
   – Честное слово?
   – Богом клянусь. Жизнью моего внука. Официант принес Уэнди белое вино. Она попробовала, потом опять обратилась к отцу:
   – Это одна причина, почему я хотела встретиться с тобой. Но есть и другая.
   Голд сделал большой глоток пива, негромко рыгнул.
   – Пли, Пирожок. – Он лукаво улыбнулся ей, как улыбался, когда она была маленькой. – В полиции так говорят. Пли.
   – Я еду в Израиль.
   Голд вылил остатки пива в свою кружку.
   – Здорово, детка. Сам всегда хотел съездить. Когда едешь?
   – Сегодня ночью. Мы летим до Нью-Йорка, потом из Нью-Йорка до Тель-Авива.
   – Кто «мы»? Кто едет с тобой?
   – Джошуа и я.
   – Долгий полет для такого малыша. Ты уверена, что с ним все будет в порядке?
   – Ну, он молодец. Я за него не волнуюсь.
   Голд пожал плечами, поднес к губам кружку с остатками пива.
   – Ты мать, тебе видней. А когда вернешься?
   Уэнди перевела дыхание.
   – Мы не вернемся, папочка.
   Голд опустил кружку.
   – Не понял, Уэнди.
   – Я уезжаю в Израиль. Эмигрирую. Я воспользуюсь правом, данным мне от рождения. Я еврейка. Я приму израильское гражданство. И Джошуа тоже. Мы едем домой.
   Пораженный, выбитый из колеи, Голд не находил слов. – Ты... ты не сделаешь этого.
   – Почему?
   – Потому что... потому что ты американка.
   – Голда Мейр тоже была американкой.
   – Это не то.
   – Почему не то?
   – По рождению она иностранка. Голда Мейр родилась в России.
   – Папочка, все евреи, родившиеся не в Израиле, иностранцы.
   – Что сказала твоя мать? Что думает об этом Эвелин?
   Уэнди закурила новую сигарету. Упрямо сжав губы, посмотрела на отца.
   – Она против, изо всех сил против. Чтобы ты мне сейчас ни сказал – я все уже слышала от мамы и Стэнли. И не изменила своего решения.
   Голд заикался от злости. Он не помнил, чтоб когда-нибудь так сердился на дочь.
   – Уэнди, это безумие. Какого черта ты будешь делать в Израиле? Одинокая женщина с ребенком. Не обижайся, но ты дитя Беверли-Хиллз. Мы все очень любим тебя, окружали заботой, баловали. Что ты собираешься делать в Израиле? Вступишь в киббуц? Станешь фермершей? Поля будешь обрабатывать? Ты обломаешь ногти, от солнца появятся морщины. А как ты будешь воспитывать Джошуа? Как коммунисты?
   Она засмеялась, ласково покачала головой.
   – Папочка, папочка. Я не вступлю в киббуц. Ты помнишь Лори Фрэнкель? Мы вместе учились. Так вот, у нее магазин подарков в Иерусалиме. Обслуживает в основном христиан-паломников. Она открывает новый филиал, недалеко от Вифлеема, я буду там вести дела. Если повезет, выкуплю магазин, стану компаньоном.
   – Я помню Лори Фрэнкель, – сказал Голд. – Она старая дева?
   – Папочка! Она замужем за израильским летчиком. У них двое детей. Как видишь, Джошуа будет с кем поиграть.
   Голд откусил мокрый кончик сигары, уставился на нее.
   – Ты все это затеяла из-за того, что стряслось с тобой?
   Уэнди старалась не смотреть на него. Она погасила вновь закуренную сигарету, пригубила вино.
   – Наверное, и поэтому...
   – Эта скотина Хоуи! – воскликнул Голд. Люди за соседними столиками уже оборачивались на них. – Уэн, не позволяй этой гадюке разрушить твою жизнь.
   – Дай же мне кончить, папочка. То, что случилось той ночью, конечно, ужасно. Это поразило меня. Испепелило ту золотую клетку, в которой меня держали всю жизнь. Ты говоришь, вы баловали меня, нянчились, цацкались со мной. Увы, ты прав, но не гордись этим, я думаю, ты, мама и Стэнли оказали мне плохую услугу. Роковую. Я и представить себе не могла, что на свете существуют такие подонки, тем более не могла представить, что муж приведет их в мой дом, что они будут бить и насиловать меня, угрожать жизни моего ребенка. Я думала, что «Девятичасовые новости» такая же выдумка, как саблезубые тигры из «Страны Оз». Теперь я поумнела. Я столкнулась с реальностью. Я рада, что живу теперь не в стране чудес. Но приходится платить большой ценой. Я больше не чувствую себя в безопасности. Нигде.
   – Те гады никогда....
   – Не желаю слушать, папочка! Я не позволю втянуть меня в это. Я уезжаю отсюда. Из города. Из страны. Я хочу понять, что действительно ценно в этом мире. Я вижу, что мама попалась в сети, расставленные американскими богачами. Чтобы жить, она должна приобретать вещи. У нее есть золотая карточка «Америкен экспресс» – значит, она существует, она кто-то. А кого я выбрала в мужья? Дальше идти некуда. Человечишко, не способный защитить семью от себя самого, не то что от других. – Она постукивала ногтем по бокалу, как молоточком по металлофону. – А я? Что-то не ладно со мной, если я выбрала такое ничтожество.
   Голд молчал, не смел взглянуть на нее.
   – И мой отец. Более нежного мужчины я не знаю, – прошептала она. – Но он так любил кого-то, а она умерла на его руках. И теперь он не способен выразить свою любовь иначе, как убивая других людей.
   Голд заплакал. Закрыл лицо руками, чтобы скрыть краску стыда на щеках.
   – Мне жаль, папочка, но я должна покинуть это место. Это Вавилон. Это место не для меня. И не только из-за того, что случилось со мной. А с тобой, что случилось с тобой? История Убийцы с крестом потрясла меня. Ненависть пропитала эту страну. Это неизлечимо. Нация больна, больна горячкой, и эпидемия может вспыхнуть в любом месте, в любую минуту. – Она вздохнула, рассеянно поправила серебряную цепочку на шее. – Может, некоторые люди просто не годятся для этого общеамериканского салата, не могут вариться в общем котле, или какое там название придумали социологи на этой неделе. Может, некоторые просто не могут ассимилироваться, стать частью толпы.
   В окно стучал дождь.
   – А может, дело во мне, папочка. Я больше не знаю, кто я. Я еду в Израиль искать себя.
   Официант принес шпинат и гамбургер. Взглянул на Голда и сразу же отвел глаза, отошел. Уэнди взяла вилку, нерешительно поковыряла салат.
   – Последняя некошерная еда. Даже в самолет подают кошерное. – Она откусила кусочек шпината, задумчиво пожевала. – Честное слово, не думаю, что соскучусь по ней.
   Голд отнял руки от лица. Он выглядел ошеломленным, постаревшим. Уэнди перегнулась через стол, коснулась его руки.
   – Поедем со мной. Тебя ничто здесь не держит. Ничто. Ты можешь подать в отставку и поехать со мной в Израиль. Ты мог бы открыть сыскное агентство или что-то в этом роде. Эксперты такого класса нужны всюду. Поедем со мной, с Джошуа. Начнем новую жизнь вместе.
   Голд долго думал, потом покачал головой.
   – Я не могу, Уэнди. Я лос-анджелесский коп. Это я знаю точно. Я уезжаю в соседний штат, к реке, и мне не сидится там, не терпится вернуться, потому что это слишком далеко от дома. Я брожу как потерянный.
   – Папочка, ты не можешь вечно патрулировать эти улицы.
   Голд слабо улыбнулся.
   – Я должен, детка, я должен.
   Они попрощались у выхода из ресторана, под навесом, она крепко обняла его, прошептала: «Пожелай мне удачи» – и ушла, заторопилась скорей спрятаться от проливного дождя. Он смотрел ей вслед, пока она не скрылась за углом. Потом поднял воротник, чтобы защитить лицо от южно-калифорнийского зимнего ветра, и прошел с полквартала пешком, до винного магазина. Купил две литровые бутылки «Джонни Уолтера». Сразу у входа в магазин был платный телефон. Он бросил монетку, набрал номер.
   – Линия любви, – ответил женский голос с придыханием, растягивая слова.
   Голд удивился, помедлил секунду.
   – Я хотел бы поговорить с девушкой, которую называют Пышка.
   – У нас три Пышки, – голос источал сладость, – Пышка Джонсон, Пышка с Кремом и Пышка Сантос.
   – Сантос.
   – Боюсь, сейчас она занята. Оставьте, пожалуйста, свой номер. Она скоро вам перезвонит. А может, вас интересуют другие Пышки?
   – Что за чертовщина! Это что, телефон, по которому шлюх вызывают?
   Короткая пауза, и невозмутимо, уклончиво и все же с потугами на сексуальность.
   – Это линия любви, сэр. Может, оставите свой номер?
   Голд повесил трубку. Вышел из будки. Дождь припустил с новой силой. Он неторопливо прошел два квартала до своего старого «форда». Одежда промокла, в ботинках хлюпало. Он положил бутылки на сиденье, вытер лицо ладонями. И поехал под дождем домой.