Монтечино Марсель. Убийца с крестом

   – Что ты хочешь сказать, мама?
   – Только то, что говорю. – Ее лицо посуровело. – Да, Бобби – мой единственный сын. Но маленький Бобби – мой внук. И тоже один-единственный. А ты для меня что родная дочь. Я не позволю, чтобы ты сгубила свою жизнь, да и жизнь маленького Бобби, потому что Бобби не может вести себя как настоящий мужчина. Я не хочу, чтобы он и тебя потащил за собой.
   – Мама, в этот раз он поклялся мне, что исправится. Старуха выпрямилась. Ее глаза полыхнули обжигающим огнем.
   – А если нет?
   Эстер надолго задумалась. Она присела, затянулась сигаретой, затем вынула ее наполовину недокуренной. Своими длинными пальцами она мягко притронулась к пепельнице, словно прощупывая ее фактуру. И только тогда взглянула в глаза свекрови.
   – Это последний раз.
   – Ты взвалила на себя непосильное бремя, Эстер. Каждый вечер чистишь туалеты в домах у других людей. А ведь все учителя говорят, что Бобби очень способный. У него есть право стать человеком. Настоящим человеком. Ты не можешь...
   – Это последний раз, мама.
   Эстер встала. Усталость навалилась на нее с непреодолимой силой.
   – Это последний раз, мама.
   – Этот парень свел отца в могилу раньше времени. – Глаза старухи смотрели куда-то далеко. Далеко за пределы дома.
   Эстер повернулась и вышла из кухни. Она уже поднималась по лестнице, когда мамаша Фиббс крикнула ей вдогонку:
   – И тогда тоже, на похоронах отца, он обещал исправиться.
   В комнате Бобби, которая располагалась в передней части дома, было жарко, и малыш сбросил с себя простыню. Эстер мысленно еще раз пообещала себе купить маленький кондиционер для этой комнаты. В ее собственной спальне был установлен кондиционер, иначе она попросту не смогла бы спать летом в этом жарком лос-анджелесском климате. Тем не менее, она ощутила чувство вины.
   Она смотрела, как он спит – самое дорогое, принадлежащее ей сокровище. Затем она села на краешек кровати и поцеловала его в лобик. Его веки затрепетали, и он сразу же проснулся. Быстрота, с которой он пробуждался, всегда поражала ее.
   – Мама!
   Он сел и поскреб у себя под мышкой.
   – Кто отвезет меня в школу? Ты или бабушка?
   – Я. Но мне придется задержаться, чтобы навестить твоего отца.
   – Хорошо.
   – Что хорошо?
   – Хм, – пробормотал он с широко раскрытыми глазами, и она в миллионный раз почувствовала безграничную любовь к своему сыну.
   – Что хорошо? Что я отвезу тебя в школу? Или что я навещу сегодня отца?
   Малыш соскользнул с кровати и выбежал из комнаты. В следующий миг из расположенного в холле туалета послышался сильный плеск струи, бьющей в унитаз. Затем громкий голос:
   – Мисс Абрамс хочет...
   – Не разговаривай со своей матерью, пока не кончишь писать. – Она встала и стала убирать кровать. – И пожалуйста, закрывай дверь. Ты уже достаточно большой, чтобы...
   Он уже успел вернуться в спальню и натягивал штаны поверх спортивных трусиков.
   – Тебе надо еще принять душ, сынок.
   – Я принимал вчера вечером!
   – Прими и сегодня. А то ты все еще сонный.
   – Да нет, не сонный.
   Эстер рассмеялась.
   – Вот уж неправда.
   Она подоткнула угол простыни под матрас.
   – Иди, помойся. От воды и мыла еще никто не пострадал.
   – О'кей. – Он кинулся к двери.
   – Маленький Бобби! – крикнула она.
   Он резко остановился.
   – Да, мэм.
   – Так чего же хочет мисс Абраме?
   – Мисс Абраме? – Его лицо посветлело. – У нас будет поездка за город. На Каталину. С ночевкой.
   Она повернулась к нему лицом.
   – В следующем месяце, мама, – возбужденно продолжал он. – Только для самого лучшего класса. Мы покатаемся там на пароходике, мама, и...
   Эстер скрестила руки.
   – И кто же будет вас сопровождать?
   – Мисс Абраме и мисс Гутьерес...
   – Гм.
   – И мисс Куолман, и мисс Сильва. Мы увидим там буйволов, моржей и... и...
   – И во что мне влетит эта поездочка?
   Улыбка сразу соскользнула с лица мальчика.
   – Пятьдесят долларов. Но мисс Абраме хочет поговорить с тобой; возможно, за меня заплатит школа.
   Эстер покраснела от стыда и гнева.
   – Передай мисс Абраме, что мы сами заплатим за эту паршивую поездку на пароходике.
   Мальчик сперва не понял, затем завопил от радости.
   – Значит, я смогу поехать, мама? Значит, я поеду?
   – Конечно. Не могу же я допустить, чтобы весь класс поехал, а ты остался.
   – Это остров.
   – Я знаю.
   – Там есть город и национальный парк.
   – Но я ведь согласилась. Зачем ты меня убеждаешь? Иди прими душ, не то ты опоздаешь в школу, и тогда тебя никуда не пустят.
   Мальчик выбежал, и через минуту Эстер услышала веселый плеск воды в ванной. Она кончила убирать кровать и устало присела на край матраса. Затем оглянулась, ища взглядом сигареты, но вспомнила, что они внизу.
   – Мама.
   В дверях, скрестив ноги, стоял маленький Бобби; на его лице было какое-то странное выражение.
   – В чем дело, малыш? Я думала, ты моешься.
   – Мама, – начал он, – Дарнелл, и Ллойд, и все на игральной площадке сказали, что в специальные классы ходят только ребята, у которых не все ладно.
   Она помолчала.
   – Ну и что? – наконец спросила она.
   Теперь молчал он.
   – Ты слепой?
   – Нет, мэм.
   – Ты глухой?
   – Нет, мэм.
   – Ты калека?
   – Нет, мэм.
   – Тогда с тобой все в порядке, ты у меня как огурчик. Только меньше слушай Дарнелла, и Ллойда, и всю эту компанию. А теперь беги мойся. У тебя вода зря льется.
   – Да, мэм, – весело сказал он и тут же исчез.
   Эстер тихо рассмеялась и покачала головой. Похлопала по карманам рубашки, все еще ища сигареты, и опять вспомнила, что оставила их внизу. Она глубоко вздохнула, забросила свои длинные ноги на кровать, вытянувшись во весь рост, и в тот же миг уснула.

7.05 утра

   Уолкер вышел из-под душа и посмотрел на часы. Оставалось еще два часа до выхода на дневную работу. Он лег, весь мокрый, на односпальную кровать и положил на глаза полотенце. От дексамила по всему его телу пульсировала кровь, сердце учащенно билось, в горле совсем пересохло. Но чувствовал он себя прекрасно.
   Квартирка у него была маленькая, всего одна комната, и то в форме буквы "L". В одном конце помещалась крохотная кухня: газовая плита с двумя горелками, старый холодильник, облезлая мойка. В другом конце находилось все необходимое для накачивания мускулов: гантели, гири, штанги, скамья и опорные стойки. По всей комнате была разбросана одежда и обувь и большие кипы желтеющих газет.
   Уолкер, так и не высохнув, встал и подошел к гирям. Взял две двадцатипятикилограммовые гири и стал их раскачивать перед зеркалом, висящим на двери клозета. Шумно, словно паровоз, вдыхая и выдыхая воздух, он, как зачарованный, наблюдал за своими вздувающимися мускулами, которые плавно перекатывались под его татуированной кожей.
   Татуировкой было густо изукрашено почти все его тело: пантера и череп на левой руке, крест и пронзенное кинжалом сердце – на правой, на груди и спине – летящие птицы. И он с удовольствием любовался, как под этими наколотыми картинками напрягаются его мускулы и сухожилия.
   Проделав по двадцать движений каждой рукой, он уронил тяжелые гири на пол. Квартирка находилась в гараже, и под ним не было никаких других жильцов. Он прислонился к кухонному столу, пережидая, пока пройдет легкое головокружение, вызванное упражнениями и капсулами. Вновь поднял глаза на зеркало, понаблюдал за собой пару минут и занялся мастурбацией. Дело подвигалось медленно. Это все из-за капсул, подумал он.
   Закрыв глаза, он думал о негритянке с черными сосками. И ему почему-то хотелось отрезать их.

9.43 утра

   Мимо них снова проскользнул серый «линкольн» с шашками.
   – Он едет в центр, – сказал Голд.
   – Не думаю, – ответил Хониуелл.
   – Нет, он едет в центр, я уверен.
   «Линкольн» прибавил скорость и скрылся за углом.
   – Он уже в третий раз тут проезжает. Мы в Пасадене, – сказал Хониуелл.
   Его черное лицо поблескивало тонкой пленкой пота. Окна машины были закрыты, и жара внутри стояла удушающая.
   – Такие веши я всегда могу определить. Он направляется к центру, я уверен, – сказал Голд.
   – Стало быть, ты уверен. Может, ты еврейский колдун?
   – Не хочешь – не верь, – сказал Голд с сильным еврейским акцентом. – Смотри внимательно.
   Они стояли на стоянке около бульвара Санта-Моника, напротив западноголливудского филиала Золотой государственной банковской и трастовой компании. Они сидели в красной машине, конфискованной две недели назад у венесуэльского торговца кокаином; его выпустили под залог, и, по всей вероятности, он уже был дома, в Каракасе. Машина никак не походила на полицейскую.
   В радио послышался шум и треск, затем кто-то сообщил:
   – Они свернули на Санта-Монику, лейтенант.
   – Они направляются к центру, – повторил Голд.
   Хониуелл улыбнулся, но его глаза были холодны и прикованы к улице. На стоянке возле банка, в ожидании его открытия, собралась небольшая толпа.
   Хониуелл был высок и худощав, ему было уже под сорок. На нем был блестящий, голубой с красным кантом спортивный костюм.
   Голд, сидевший на пассажирском месте, был старше и плотнее. На нем была яркая цветастая гавайская рубашка, теннисные туфли и выцветшие джинсы. На голове спортивная, для игры в гольф, шапочка, надвинутая на самые глаза.
   «Линкольн» проехал снова. Хониуелл и Голд сидели не шелохнувшись, стараясь; чтобы их не заметили. Когда автомобиль исчез, Голд спросил:
   – Ты знаешь этих братьев?
   – Я знаю младшего, Уэтерса. Того, что зовут Псом. Однажды я задержал его за опасную езду. Он просидел три года в тюрьме. Старшего зовут Джоджо. Этот размазня. Я даже не знаю, почему он ввязался в это дело. В первую очередь наблюдай за Псом. Он может убить тебя.
   – Они все могут убить.
   – Что верно, то верно. – Хониуелл вновь улыбнулся. – Но я не знаю водителя.
   – Зато я его, знаю, – сказал Голд.
   Хониуелл недоуменно взглянул на него.
   – Он стукач, – объяснил Голд.
   – Должно быть, он в большом долгу перед тобой, если выдал Пса.
   – Поэтому надо, чтобы все выглядело правдоподобным.
   Как раз в эту минуту мимо них, громко стуча обувью, прошла веселая пара; они крепко обнимали друг друга за талию. Голд и Хониуелл проводили их глазами. В открытые двери банка устремилась собравшаяся толпа.
   – Теперь уже скоро, – сказал Голд.
   В следующий момент серый «линкольн» остановился за полквартала от банка, в запрещенном для стоянки месте.
   – Они остановились, лейтенант, – доложил голос по радио.
   – Вижу, Манкузо, – ответил Голд в свой передатчик.
   Хониуелл нервно хохотнул.
   Из «линкольна» на жгучее утреннее солнце вышел высокий черный человек в черном кожаном пальто. За ним появился, человек поменьше, в коричневом замшевом пиджаке и в кепке с большим козырьком.
   – На улице больше тридцати, – сказал Хониуелл. – Любопытно, что эти гады прячут под своими пальто.
   Оба человека остановились у входа в банк. Тот, что поменьше, оперся о стену и закурил сигарету, с мнимым безразличием наблюдая за улицей через зеркальные очки. Второй стоял совсем рядом и что-то ему втолковывал, быстро и возбужденно. Правой рукой он яростно жестикулировал.
   – Похоже, этот Джоджо уже наложил в штаны, – сказал Голд.
   – Да. Похоже, он отговаривает своего напарника. И впрямь наложил в штаны. Явно хочет отказаться от всей этой затеи.
   Пес в последний раз затянулся сигаретой и швырнул ее на мостовую. Джоджо подошел еще ближе и коснулся руки Пса. Он что-то шептал ему на ухо.
   – Он не здешний, – сказал Хониуелл. – И к тому же размазня. Ему следовало бы заняться каким-нибудь другим делом, полегче. Если он вытащит револьвер, то рискует отстрелить себе свою собственную шишку. Следи за Псом. Пес может...
   – Убить меня, – с улыбкой договорил за него Голд.
   Хониуелл посмотрел на него искоса.
   – Я только хочу, чтобы ты берег свою шкуру, Джек. Вот и все.
   – Знаешь, что я тебе скажу, Хони? Я буду беречь свою шкуру. Но и ты береги свою черную шкуру. Нам надо смотреть в оба.
   Пес сказал что-то тихо, но резко Джоджо, и тот отпустил его руку и понурил голову. Они оба вошли в банк.
   – Манкузо, – сказал Голд в микрофон, – вы со Спайсером возьмите водителя. Не стреляйте в него – он наш человек. А вы, Кристиансен и Флорес, спрячьтесь за подпорной стенкой. И не показывайтесь. Мы возьмем их на выходе. Понятно?
   – Понятно, лейтенант, – ответил другой голос.
   – А ты, Майклс, со своим напарником закрой своей машиной подъездную дорогу. О'кей?
   – О'кей, лейтенант.
   – Ну что, все готовы?
   Радио молчало. Хониуелл протянул руку к заднему сиденью и достал оттуда автоматический пистолет.
   – Пошли, – сказал Голд в микрофон, одновременно толчком ноги распахивая дверцу.
   На полпути через Санта-Монику Голд, точно с чьей-то подсказки, вытащил свой полицейский револьвер 38-го калибра и загнал патрон в патронник. Проезжавшие мимо них машины отклонялись в сторону. Разинув рты и широко раскрыв глаза, на них смотрели матроны с голубыми волосами и бородатые строители. Как будто на глазах у них, под ярким солнцем, разыгрывалась очередная сцена из телевизионного боевика. Машина Майклса остановилась на подъездной дороге.
   – Проклятый ковбой! – прошипел Голд.
   Они тесно прижались к стене по обеим сторонам от входа в банк. Шероховатости стены врезались в их спины. В висках у Голда стучало. Он дышал часто-часто, и во рту у него все пересохло, точно он был в знойной пустыне. И он знал, что это было не от короткой перебежки через улицу.
   Они ждали.
   Из кузова проезжающего пикапа им помахал маленький мальчик. К тротуару подъехала женщина в зеленой «севилье», но, увидев их, тотчас же укатила прочь.
   Хониуелл прижался лицом к стеклянной двери и заглянул внутрь.
   – Я не вижу их, Джек.
   Голд хмыкнул в ответ.
   – Хочешь зайти в банк?
   – Нет, они же должны выйти, – сказал Голд. – Запасись терпением.
   Хониуелл вновь привалился спиной к стене и тыльной стороной руки стер пот со лба. Мимо, с таксой на поводке, медленно пробежал мужчина лет шестидесяти в зеленых беговых трусах. Он улыбнулся им.
   – Господи Иисусе, – выдохнул Хониуелл.
   Голд заглянул одним глазком внутрь.
   – Они выходят, – сказал он.
   Хониуелл опустил автомат, прижав его плашмя к своей ноге, подошел к фургону, который стоял на стоянке. Он сделал вид, что открывает дверь, но в последний миг положил автомат на крышу фургона и занял боевую позицию. Пес и Джоджо были уже посредине двора, когда заметили, что подъездную дорогу загораживает машина Майклса. Они замерли на месте, отыскивая глазами свой «линкольн», где никого не было за рулем. Джоджо попятился назад. Рука Пса медленно поползла в карман пальто.
   – Эй вы, чертовы поганцы! – завопил Хониуелл. – Руки вверх!
   Джоджо пятился назад. Пес как-то весь съежился, стараясь быть незаметнее. Теперь рука была уже в кармане. Его взгляд метался между «линкольном» и прячущимся за машиной без номера Хониуеллом.
   – Руки вверх или мы пристрелим вас на месте! – крикнул Хониуелл.
   Джоджо уперся спиной в стену банка и медленно поднял руки. В это время из боковой двери банка появилась средних лет женщина в жакете от Шанеля. Она что-то записывала в свою чековую книжку и, не поднимая глаз, направлялась к своему «мерседесу».
   – Берегитесь, леди! – закричал Хониуелл, но Пес уже успел обвить рукой ее горло и приставить дуло своего автоматического пистолета 45-го калибра к ее виску. Она была выше, чем Пес, но он резко наклонил ее назад, так что ее ноги оторвались от земли и только его рука удерживала ее от падения.
   – Я вышибу ей все мозги! – заорал Пес, туфли свалились с ее ног, обтянутых чулками, и она тщетно барахталась, пытаясь достать до земли.
   – Я вышибу ей все мозги.
   Голд ворвался в банк и пробежал по залу, крича:
   – Происходит ограбление. Никому не выходить в переднюю дверь. Всем лечь на пол.
   Послышался удивленный гул, стоявшие в очереди люди уставились на Голда с нескрываемым удивлением. Было ясно, что только кассир знает об ограблении.
   – Всем лечь на пол! – повторил свой приказ Голд и толкнул молодую азиатскую девушку, чтобы она легла. В поднятой левой руке он держал свой золотой значок и поворачивал его так, чтобы все могли видеть.
   – Я из полиции. Всем лечь на пол. Сейчас же!
   Толпа наконец осознала, что происходит, и все распростерлись на гладких плитках. Голд осторожно открыл боковую дверь.
   Женщина стояла на коленях. Пес тесно прижимался к ней сзади. Одной рукой он держал ее за волосы, другой все еще приставлял пистолет к ее виску. Джоджо все еще стоял у стены с поднятыми руками так близко от Голда, что тот чувствовал, как он дрожит.
   – А сейчас мы сядем в машину этой суки! – кричал Пес.
   – Пес, ничего у тебя не получится, – сказал Хониуелл. – Твоя затея не сработает.
   – Послушай меня, мать твою... Мы сядем в машину этой суки. Уберите ваш чертов драндулет!
   Какой-то миг никто не двигался, никто ничего не говорил. Только шумели машины, проезжавшие по Санта-Монике.
   – Сейчас я ее убью!
   – О'кей, о'кей, – сказал Хониуелл. – Мы уберем машину.
   Он подал знак Манкузо, и тот, пригнувшись, сел за руль и медленно вывел задним ходом машину с подъездной дорожки. Пес поднял женщину за волосы, все время стараясь держаться поближе к ней. Женщина хныкала. Голд оперся о косяк двери и прицелился.
   – Мы сядем в машину этой суки и уедем.
   – Мы не можем допустить этого, Пес! – крикнул в ответ Хониуелл. – Ты знаешь, что мы не можем этого допустить.
   – Лучше пропусти меня, проклятый ниггер, или, клянусь, я пришью эту суку! Вышибу ей все мозги. Держитесь от меня подальше, мать вашу так!
   Пес медленно, дюйм за дюймом, потащил женщину по стоянке. Не отрывая глаз от Хониуелла, он кивнул Джоджо.
   – Пошли, парень.
   Голд услышал, что сообщник Пса тихо плачет.
   – Пошли, Джоджо, – повторил Пес.
   – Ну, пожалуйста, Пес. – Джоджо вдруг зарыдал. – Пожалуйста!
   – Говорю тебе, пошли, – прорычал Пес.
   – О Господи, – сказал Джоджо, и вокруг его ширинки расползлось темное пятно. – Ну, пожалуйста, пожалуйста.
   – Иди сюда, кусок куриного помета, или я тебя убью, – сказал Пес и направил свой автоматический пистолет на Джоджо. В этот момент он увидел Голда в дверях, увидел, что тот вооружен и что его пистолет нацелен прямо на него. Прежде чем он успел выстрелить, Голд опередил его. Джоджо у стены завопил и упал на колени. Из-под его кожаного пальто послышался оглушительный грохот, и Джоджо вновь завопил. Пес покачивался, у него на боку расползалось пятно крови. Он попробовал поднять свой пистолет, но Голд выстрелил два раза подряд. Пес повалился вперед на женщину, его тело забилось в конвульсиях. Женщина завизжала и попробовала выбраться из-под него. Она ломала себе длинные ногти, а ее рот и глаза были широко раскрыты от ужаса. Голд прошел вперед, не опуская своего револьвера 38-го калибра, готовый выстрелить еще раз, но Пес вдруг затих. Чувствуя на себе всю тяжесть мертвого тела, женщина завизжала еще громче. Голд схватил ее за руку и вытащил из-под убитого Пса. Он попробовал поднять ее на ноги, но ноги у нее были как резиновые, и она тяжело осела на асфальт. Она перестала визжать и, горько рыдая, старалась отдышаться. Теперь вокруг них собрались все другие полицейские, и Манкузо, который был в таких делах мастак, стоя перед ней на коленях, утешал ее. Хониуелл и Кристиансен накладывали ременной жгут на кровавый обрубок, который некогда был ногой Джоджо.
   – Я же вас предупредил, что он отстрелит себе свою шишку. Только он отстрелил ногу, – сказал Хониуелл. – У него был обрез под пальто. Лучше бы у него был с собой игрушечный пистолет.
   Джоджо стонал.
   – Заткнись, задница! – проворчал Хониуелл, пытаясь остановить кровь. – Ты перепачкал мой лучший спортивный костюм.
   Хониуелл поднял глаза на Голда.
   – Пес мертв?
   – Мертвее не бывает. Больше эта собака никого не укусит.
   Голд прислонился к стене.
   – С тобой все в порядке, Джек?
   – Меня что-то подташнивает, Хони.
   Хони пригляделся попристальней.
   – Почему бы тебе не сесть в машину, Джек?
   – Со мной все в порядке, – сказал Голд. – Ты уже вызвал «скорую» для этого засранца?
   Хониуелл буркнул что-то невнятное. Он вновь принялся затягивать жгут. Появился Флорес с молодым парнем в наручниках.
   – Как поступить с водителем, лейтенант?
   Парень смотрел на тело убитого Пса.
   – Господи, – чуть слышно произнес он.
   – Чего ты хочешь, Нолан? – спросил его Голд. – Я могу отпустить тебя прямо сейчас. Или из полицейского участка. Или продержать тебя пару дней в кутузке, а потом выпустить.
   Парень не мог оторвать глаз от Пса.
   – Господи! Ведь он муж моей сестры.
   – Отведи его в машину, – сказал Голд Флоресу. – Мы задержим его, а завтра я поговорю с окружным адвокатом, и через день мы его отпустим за отсутствием улик. Так будет лучше. Не думаю, что у такого дерьма, как Пес, были друзья, но осторожность не помешает. Так будет лучше.
   Он повернулся к парню.
   – Я поговорю с окружным прокурором, Нолан. Доложу ему о том, что ты для нас сделал, и попрошу отнестись к тебе снисходительнее. Я считаю, что ты искупил свой давешний проступок. Я поговорю с ним, а он позвонит кому следует.
   – Господи Иисусе, – сказал парень. – Ты уложил его на месте.
   – Завтра суббота, – вставил Флорес.
   – Значит, ему придется побыть в кутузке до понедельника или вторника. Так будет лучше.
   – Господи Иисусе, – продолжал твердить Нолан.
   Вдалеке послышалось еще негромкое завывание сирены «скорой помощи», оно чем-то походило на отзвук гитарных струн. Спайсер, стоя на улице, махал вертолету, зависшему высоко в пропитанном смогом воздухе. Подкатил черно-белый автобус, и полицейские в униформах стали разгонять собравшихся зевак-автомобилистов. Хониуелл и Кристиансен все еще продолжали возиться с ногой Джоджо. Несколько мгновении Голд наблюдал за ними, затем пересек улицу и зашел в небольшой бар. Бар назывался «Уют»; бармен стоял на тротуаре с группой молодых людей, наблюдая за происходящим. Он вошел в бар следом за Голдом и занял свое место за короткой, обтянутой искусственной кожей стойкой.
   – "Джонни Уолкер", черная марка, – сказал Голд и поднял широко расставленные большой и указательный пальцы.
   Бармен был худым, загорелым, похожим на сосиску человеком в тесно облегающей футболке и шортах цвета хаки. Его волосы были острижены коротко, по-военному; в одном ухе – золотая серьга; на шее повязана красная банданна^[3], на левом бедре – огромная связка ключей.
   Он налил виски, отошел от стойки и смотрел, как Голд одним залпом выпил половину налитой ему большой порции.
   – Эти люди мертвы? – спросил он.
   Голд сделал еще глоток, наблюдая за барменом над краешком стакана. Поставил стакан на стойку и показал на него. Бармен налил еще порцию.
   – Один мертв, а другой нет, – ответил Голд.
   С улицы вернулось несколько молодых людей; собравшись в другом конце бара, они опасливо посматривали на полицейского. Кто-то бросил в музыкальный автомат четверть доллара, послышался старый хит «Еще один целует прах земной» в исполнении «Квин». Кто-то приглушенно рассмеялся.
   – Я тоже однажды убил человека, – сказал бармен.
   Голд посмотрел на него.
   – Да, – подтвердил бармен. – Прошло много, много, много дней, прежде чем я очухался.
   Молодые люди засмеялись. Один из них, маленького роста, танцуя, прошел вперед. Он был лишь в «бананах» и бейсбольной шапочке с надписью «Доджерз».
   – Тебе пришлось убить этого негодяя или это получилось само собой?
   Голд мрачно улыбнулся коротышке:
   – Уматывай-ка ты лучше, пустозвон, а то я тебе выдерну ноги из задницы.
   – О-о-о, вы только послушайте, Пресвятая Мария, – сказал коротышка и с вызывающим видом вернулся к своим друзьям, которые встретили его заливистым смехом.
   Голд вновь показал на стакан. Бармен налил двойную порцию и ушел в другой конец бара, чтобы присоединиться к своим друзьям. Голд достал из нагрудного кармана длинную, толстую сигару и закурил. Загасив спичку, он поднес ее к своему лицу. Рука не дрожала.
   В дверях показался Хониуелл. Его лицо было все в поту. Он всмотрелся в прохладный полумрак, разглядел Голда и сразу же подошел к нему.
   – Какого хрена ты тут околачиваешься, Джек? – спокойно спросил он.
   – Выпей немножко, Хони. – Голд прищелкнул пальцами, подзывая бармена, который хотел было подойти, но Хониуелл взмахом руки заставил его оставаться на месте.
   – Тебе нельзя этого делать, Джек. Эти гады из отдела проверки уже здесь. Они хотят знать, куда ты запропастился, и я их понимаю. Это твоя операция, а ты здесь попиваешь виски. Тебе нельзя этого делать, дружище.
   Голд раскурил сигару, и его окутал венок сизого дыма. Посасывая шотландское, он посмотрел на Хониуелла.
   – Отдел проверки уже здесь?
   – Да.
   – Быстро же они примчались.
   – Такая уж у тебя репутация.
   – Кто там?
   – Куш. И кое-кто из его людей.
   – Сержант Куш, – медленно произнес Голд и отхлебнул еще виски. – Если Куш здесь, значит, недалеко и телевизионщики.
   – Одна независимая телекомпания уже готовится к съемке. Они находятся в трех кварталах отсюда. На Сансет.