Монтечино Марсель. Убийца с крестом

   – Итак, – наконец сказал он спокойным тихим голосом, – что вам от меня надо?
   – Надо немного помочь моему зятю.
   – Это не так трудно. – Макгриффи взял чашечку и отхлебнул маленький глоток кофе. – Попросите его назвать кое-какие имена. Возможно, мне хватит даже одного имени, если оно – то самое. Тогда я обо всем позабочусь.
   – Он не может сделать этого.
   Прихлебывая кофе, Макгриффи смотрел на Голда поверх чашки.
   – Ему всю жизнь с этими людьми работать. Он не может стучать на них, это будет конец его карьеры.
   – Скажите ему, что я его прикрою. Я ведь тоже не хочу, чтобы мои люди оставались без работы.
   Голд покачал головой.
   – Я не за вас волнуюсь, а за него. Он – настоящий лох. Сами видите, в какую историю влип. Если он кого-нибудь застучит, его и пришить могут. – Он вновь покачал головой и решительно сказал: – Нет, здесь определенно надо подойти к этому делу с другой стороны.
   Макгриффи с грохотом поставил чашку на стол.
   – Что же я могу сделать?
   – Вы можете сказать мне, сколько стоит закончить это дело здесь, прямо за этим столом.
   Макгриффи смерил его долгим взглядом.
   – Мне кажется, я не полномочен...
   – Я вас спрашиваю, сколько с меня причитается за то, чтобы покончить с этим здесь и не мешкая.
   Макгриффи хихикнул – коротко и нервно.
   – Вы действительно такой сумасшедший, как о вас рассказывают. Послушайте, здесь такие шутки не проходят. Может быть, в Нью-Йорке, в Майами, но только не в Лос-Анджелесе.
   Голд жестом остановил его.
   – Кончайте, Макгриффи. Приберегите эту речь для прессы. Я ведь в «наркотиках» девять лет проработал, или вы забыли?
   Лениво поглаживая усы, Макгриффи задумчиво рассматривал Голда.
   – Я хочу знать, – Голд терпеливо начал заново, – сколько стоит расчистить все это...
   – А могу ли я быть уверен, что на вас нет какого-нибудь передатчика или магнитофона?
   – Нет на мне ничего.
   – Да, но как я могу удостовериться в этом?
   – Ну я же вам сказал.
   – Но как мне узнать наверняка?
   Внезапно Макгриффи наклонился и протянул руку через стол, намереваясь прощупать Голда на груди и на поясе. Но не успел – Голд перехватил его руку и сжал запястье как в тисках. Макгриффи – далеко не слабак – попытался было освободиться, но Голд сжал его руку еще сильнее. Глаза Макгриффи загорелись злобой.
   – Послушайте, вы! – хрипло зашептал Голд. – Мы могли бы зайти в сортир, я бы разделся, и вы бы удостоверились, что я чист. Но потом мне пришлось бы вытереть вашей физиономией мочу на полу. Тогда мой зять потеряет возможность получить от вас помощь, а вы потеряете несколько зубов и неплохой куш. Не лучше ли поверить мне на слово, когда я говорю, что на мне нет никаких штуковин. Вам известна моя репутация. Вы знаете, что я человек прямой. На кой хрен мне меняться после стольких лет работы?
   Голд ослабил свои тиски, и Макгриффи вырвал руку. Откинувшись назад, он принялся ее массировать. Когда он вновь взглянул на Голда, его лицо было не особенно дружелюбным.
   – За десять тысяч я мог бы гарантировать условное заключение. Ну, может быть, «мошенничество», которое можно свести к «мелкому преступлению» после того, как срок условного заключения истечет.
   Голд покачал головой.
   – Это его первое правонарушение. Условный срок он получит в любом случае, если мы просто пойдем в зал суда и скажем «виновен». Это не подойдет.
   – Так какого хрена вам надо?
   – Я уже говорил. Замять все дело. Навсегда. Капут. Финита. Я не хочу, чтобы у моего зятя были какие бы то ни было неприятности из-за этого. Я даже не хочу, чтобы дело дошло до обвинения.
   На этот раз головой покачал Макгриффи.
   – А не слишком ли многого вы хотите? Сколько вы служили в полиции, тридцать лет? Тогда вы должны знать, сколько народа бывает задействовано в подобных делах: люди прокурора округа, потом ребята, которые брали его, судья, клерк в суде, в конце концов! Не слишком ли многим придется, э-э-э, дать на лапу, чтобы преступление как бы исчезло?
   – Назовите цифру.
   – Даже с большими деньгами полной уверенности в успехе быть не может. Ведь это не дело о парковке машины в запрещенном месте. Есть много деталей, которые...
   – Ну, хватит меня обрабатывать, – перебил его Голд. – Вы нарочно всю эту чушь несете, чтобы набить цену своим услугам. Я говорил о вас с очень многими, все утверждают, что вы способны доводить дело до конца, и вполне успешно. Если бы у меня не было уверенности, что с моей проблемой вы справитесь, я бы не стал здесь с вами беседовать. Я выбрал бы какой-нибудь другой способ. Так что кончайте ходить вокруг да около и скажите сколько.
   Пристально разглядывая лицо Голда, Макгриффи закурил сигарету. Допил свою чашку кофе. Из другого зала доносилась музыка: музыкальный автомат играл громкую сальсу – много ударных инструментов и бесконечно повторяющаяся партия на пианино.
   – Тридцать тысяч.
   Голд фыркнул.
   – Но ведь его не в групповом убийстве обвиняют! За какое-то хранение наркотиков тридцать тысяч?
   – Полфунта кокаина – не такие уж игрушки. Вдобавок обвиняемый является юристом. Судьи ох как ненавидят попавшихся адвокатов! Ведь это – позор профессии.
   – Двадцать.
   Макгриффи покачал головой.
   – Не получится. Слишком многих придется учесть, взять в долю. – Он на секунду умолк, погладил усы. – Я взялся бы сделать это за двадцать пять.
   – Двадцать две, – поспешно отреагировал Голд.
   – Эй, кончайте дурью маяться! – Макгриффи не на шутку рассердился. – Вы что, меня обжидить пытаетесь?! Мы с вами не на Южном Бродвее, и я вам не какой-нибудь вонючий латинос, покупающий пару туфель из поддельной крокодиловой кожи. Это вы пригласили меня, помните? Так будьте любезны расплатиться по счету!
   Голд примирительно поднял ладонь.
   – Ладно. Извините. Я согласен – по рукам! – Он встал. – Подождите меня здесь.
   Макгриффи мгновенно почувствовал неладное.
   – Здесь обождать? Зачем это?
   – Буду через секунду. Расслабьтесь.
   Голд направился к двери мужского туалета. Пока он шел через короткий вестибюль, подозрительный взгляд Макгриффи жег ему спину.
   Очутившись в уборной, он запер дверь на задвижку и вытащил из кармана пиджака желтый конверт из толстого картона. Отсчитав двадцать пять тысяч долларов, он обернул оставшиеся пять резинкой и запихал сверток в левый карман брюк. Двадцать пять тысяч он вновь засунул в конверт и запечатал его. Наскоро помочившись, он вышел в обеденный зал. Макгриффи, по-прежнему нервно ерзавший, ожидал его с нетерпением.
   – В интересное время приключился у вас зов природы! – буркнул он.
   Голд сел и пустил конверт по столу. Макгриффи быстро положил его в карман, его глаза при этом стреляли по опустевшему залу.
   – Вот так запросто вы носите с собой деньги?
   Голд пожал плечами.
   – А кто у меня их отнимет?
   Макгриффи улыбнулся и покачал головой.
   – Все, что о вас рассказывают, – чистая правда.
   – А рассказывают далеко не все, детектив Макгриффи. Есть многое, о чем можно было бы рассказать еще.
   В зал зашла официантка с чеком. Голд дал ей десятку и двадцатку. От сдачи отказался. Одарив его ослепительной улыбкой, она собрала грязные тарелки и удалилась. Собираясь уходить, Голд поднялся. Макгриффи (теперь его манеры стали небрежны и вальяжны) посмотрел на него и зевнул.
   – Если вам еще когда-нибудь понадобится одолжение... – Он усмехнулся.
   Голд положил руки на стол и нагнулся к Макгриффи; их лица были в нескольких дюймах друг от друга.
   – Слушай, жирный козел! – Голд говорил резко, но тихо. – За двадцать пять тысяч долларов – это уже не одолжение. Двадцать пять тысяч – это чистой воды сделка. И не забудь, что, если хотя бы что-нибудь в этом деле пойдет не так и мой зять просто услышит об этом еще раз, ты мне ответишь за все, а двадцать пять тысяч – это большая ответственность.
   – Спокойно, спокойно. Не принимайте так близко к сердцу. – Макгриффи застенчиво улыбнулся. – Это всего лишь фигура речи. Я знаю, как все это делается.
   Голд выпрямился.
   – Думаю, мы поняли друг друга.
   – Конечно. – Макгриффи кивнул. – Вы действительно нечто большее, чем о вас рассказывают. Вы знаете, в «наркотиках» вас все еще вспоминают!
   – Неужели?
   – Ну да, когда кто-нибудь из «нарков» особенно круто оформит какого-нибудь торговца наркотиками или еще кого, про него говорят, что он «крут, как Голд». Я-то сначала думал, что gold в смысле «золото», то есть золотой такой коп, а потом кто-то сказал мне, что они вашу фамилию имеют в виду.
   – Еще увидимся, детектив. – Голд двинулся к выходу.
   – Хорошо, – закричал вслед ему Макгриффи. – Послушайте, вы не очень-то круто обходитесь с этими заборописцами. Кое-кому кажется, что они настоящие художники!
   Смех Макгриффи отскакивал от стен пустого зала гулким эхом.

* * *

   Сквозь удушливый дневной смог Голд гнал машину обратно – в Центр Паркера. По радио объявили тревогу второй степени по всему бассейну Лос-Анджелеса, по всей долине и многим кварталам к востоку от центра. Согласно сообщению Бюро проверки качества воздуха, воздух был «нездоровым для вдыхания».
   С полчаса Голд бродил по зеленым коридорам Центра на восьмом этаже, пока ему не подвернулся служащий, которого он попросил провести его в комнату 8112В. Там был офис новоиспеченного спецподразделения по борьбе с вандализмом. Находившийся в наиболее удаленном от лифта углу, офис еще недавно был тесной кладовкой – двенадцать на двенадцать футов. Здесь хранились ксероксы и прочее оборудование: пачки с бумагой, тонеры, картриджи. Теперь в тесной комнатенке стояли друг напротив друга два маленьких письменных стола, покрытых множеством царапин, пара стульев с прямой спинкой и изрядно побитый шкаф для папок с делами. Окно как таковое отсутствовало. На столе лежала тонкая папка. Голд сбросил пиджак, сел, задрал ноги на стол. Закурил сигару, открыл папку. В папке были рапорты о трех случаях «вандализма», имевших место в прошлый уик-энд, сверху лежал рапорт о воскресной оргии с разукрашенными автомобилями. С него Голд и начал. Затем он перешел к инциденту, происшедшему в субботнюю ночь, и наконец (двигаясь в обратном порядке) дошел до описания событий, приключившихся в пятницу. Ничего неожиданного он не прочел: простые случаи – однажды он слышал, как один полицейский-психолог назвал действия такого рода «дискомфортом современной Америки, находящим выражение в аномальном антиобщественном поведении». Юные панки размалевывают стены. Впрочем, в субботнем рапорте содержался один момент, доставлявший ему беспокойство. Несколько очевидцев утверждали, что им удалось мельком видеть потенциального виновника – это был белый мужчина лет тридцати пяти, действовавший в одиночку. Это никак не согласовывалось с теорией Голда. Правда, описания были очень фрагментарные и размытые, а свидетелей он всегда находил очень ненадежной публикой даже при наилучших условиях наблюдения, уже не говоря об этих происшествиях – здесь условия были наихудшими. Голд сделал затяжку и принялся перечитывать воскресный рапорт. Когда он дошел до середины, дверь офиса открылась. На пороге стоял молодой коп с полицейской бляхой на кармане рубашки.
   – Чем могу служить? – осведомился Голд.
   – Это и есть спецподразделение по борьбе с вандализмом? – Молодой коп с недоумением огляделся и улыбнулся.
   – Да, как видите, это не сортир, а помещение покрупнее. Если у вас ко мне дело, то изложите его. А если вы пришли поглазеть на роскошь моего офиса, можете уходить.
   Юноша вошел и закрыл за собой дверь.
   – Меня только что причислили к вашему персоналу. Похоже, что я и составляю весь ваш персонал. Вы ведь Джек Голд? Меня зовут Шон Замора. – Он протянул Голду руку, тот пожал ее, хотя и не сразу.
   – Шон Замора? Как это вас угораздило заиметь такое имя?
   Молодой полицейский улыбнулся еще шире. Выглядел он симпатично, был среднего роста, его светлые волосы были густы. При взгляде на его лицо возникало впечатление, что черты были нарисованы остро отточенным карандашом, а затем художник слегка размазал их большим пальцем.
   – Это долгая история. Когда мы будем подыхать от тоски, я все вам расскажу.
   – Здесь у нас будет много таких моментов, – пообещал Голд. – Ну, что же вы стоите там, «персонал»? Садитесь!
   Замора сел.
   – Расскажите, чем это вы так разозлили Гунца? – сказал Голд.
   Замора рассмеялся.
   – Откуда вы узнали?
   – Иначе зачем бы вас сюда послали, приписали ко мне и поручили эту дерьмовую работенку? Так что же вы натворили?
   Замора продолжал смеяться.
   – Да так, ничего особенного.
   – Э-э, вам удалось заинтриговать меня. Теперь я просто обязан выведать.
   – Ну, – застенчиво начал Замора. – Вы знаете такой журнал – «Плейгерл»?
   – Это который пидора покупают?
   – Нет, это журнал для женщин.
   Голд хохотнул.
   – Ну, и при чем здесь журнал?
   – Я был у них моделью.
   – Как это?
   – Ну, в композиции позировал.
   – А просто, по-английски, вы можете изъясняться? – рявкнул Голд.
   Замора вздохнул.
   – Они меня фотографировали, а снимки публиковали.
   – Что за снимки были?
   – Ну, сами знаете.
   – Значит, нагишом снимались?
   – Ну, в общем... да.
   – Прямо совсем в чем мать родила?
   – Ну, не совсем все-таки.
   – О?
   – На паре фотографий я снят с кобурой на плече.
   Голд удивился.
   – Вот это да! Такой имидж полицейского не совсем совпадает с идеалом Гунца; не так он представляет своих орлов в синей форме.
   – Пожалуй.
   – И сколько же вам заплатили за эту... композицию?
   – Полторы тысячи.
   – Полторы тысячи? Не слишком ли мало за всю потерянную карьеру?
   – Не совсем вас понял, – озадаченно сказал Замора.
   – Копы, на которых у Гунца зуб, никогда не получают повышения. Неужели вам это неизвестно, детектив Замора? Это же аксиома департамента полиции Лос-Анджелеса. А я – живое доказательство этой аксиомы.
   – О, Гунц может идти на... Я вовсе не намерен долго ходить в полицейских.
   – Вот как?
   – Да, я ведь актер. У меня и членский билет ассоциации имеется. В июне я играл в «Сладком запахе разложения» в театре «Коллборд». В «Таймс» появились восторженные отзывы о моей игре. Не видели?
   – Я не читаю театральных обозрений, – сухо ответил Голд.
   – Как бы там ни было, я хочу взять месячный отпуск в декабре. Придется изрядно экономить: хочу поехать на съемки фильма в Мексику. Ленту должны отснять за двадцать один день. Работа будет зверская. Придется грызть землю зубами, но я во что бы то ни стало должен получить роль.
   – Как угодно, – сказал Голд.
   – Мой агент раздобыл мне эту работу в «Плейгерл». Они лепят из меня нечто среднее между Эриком Эстрадой и Доном Джонсоном. И кроме того, я всамделишный коп.
   – И когда наступит ваш звездный час? Может быть, уже сегодня?
   Замора хмыкнул.
   – Ну, сегодня – едва ли.
   – Значит, у вас найдется немного времени на работу в полиции со мной?
   – Полагаю, что могу втиснуть вас в свое расписание, – осклабился Замора.
   Голд встал, перекинул через плечо пиджак. Замора поднялся вслед за ним.
   – Вы всегда при пиджаке и галстуке, лейтенант? – спросил Замора, когда они шли по коридору.
   – Коли уж нам придется работать вместе, называйте меня Джеком. Нет, не всегда. Я просто помешан на ярких нейлоновых рубашках. Мы, старики, все носим такие.
   Замора взглянул на Голда.
   – Вы знаете, Джек, работать с вами – большая честь для меня. Я много наслышан о вас.
   Голд отмахнулся.
   – Это для меня честь с вами работать. – Они подошли к лифту. Голд нажал кнопку. – Человек, умудрившийся стать врагом Гунца в столь юном возрасте, достоин наивысшего уважения. Кстати, откуда Гунц узнал об этих фотках в «Плейгерл»? Что-то не похоже, чтобы он выписывал такой журнал.
   Двери лифта открылись.
   – Он – нет, а вот Черри Пай, наверное, выписывает.
   Голд вопросительно посмотрел на Замору. Они вошли в кабину лифта. Замора подмигнул:
   – Когда я уходил из кабинета шефа, она назначила мне свидание.
   По пути к машине Голд неудержимо хохотал.

2.26 дня

   Член городского совета Оренцстайн уже заканчивал пресс-конференцию на ступеньках Центра «Вест-Коуст», принадлежащего студиям «Холокост», когда Голд и Замора вылезли из машины на другой стороне улицы.
   – Итак, – говорил Оренцстайн (полицейские тем временем приближались к небольшой группе репортеров и операторов), – будем надеяться, что благодаря конкретным действиям, которых мне удалось добиться, с помощью вновь созданного спецподразделения по борьбе с вандализмом и объединив усилия всех граждан Вест-Сайда, нам удастся остановить этот ужас. Нельзя допускать повторения в нашем городе подобных безобразий. Благодарю за внимание.
   После жидких аплодисментов техники начали сворачивать кабели и упаковывать камеры.
   – Эй, – прошептал Замора. – А как же вы? Вы же и есть спецподразделение. Разве он не представит вас публике?
   Голд покачал головой.
   – В последнее время я и так слишком часто попадаю в новости.
   Замора понимающе кивнул. Оренцстайн – он был занят тем, что обменивался рукопожатиями со своими немногочисленными сторонниками, – заметил Голда в толпе и еле заметно мотнул головой в сторону стальных дверей Центра. Извинившись, он покинул своих слушателей, поднялся по ступенькам и скрылся внутри.
   – Пошли, – сказал Голд. – Зайдем внутрь.
   В высоком холле Центра было темно и прохладно. Стены из грубого камня были украшены сталью, в центре был фонтан – вода стекала по медной скульптуре. Участок стены за столом администратора был занят полуабстрактной фреской – скорчившиеся в агонии лица и тела. Фигуры были в полосатой лагерной униформе.
   Оренцстайн в окружении своих коллег стоял пол фреской. Оторвавшись от них, он взял Голда под руку и отвел его в тихий угол – подальше от Заморы и всех остальных.
   – Вы – Джек Голд. Позвольте представиться: Харви Оренцстайн. – Они пожали друг другу руки. – Поздравляю вас с назначением на пост начальника спецподразделения. Я настаивал, чтобы назначили выдающегося офицера-еврея. Вы подходите как нельзя лучше.
   – По правде говоря, господин советник, я не уверен, что это назначение достойно поздравлений.
   Оренцстайна такой ответ озадачил.
   – Что-то я не пойму, куда вы клоните.
   Голд пожал плечами.
   – Видите ли, господин советник, все это чушь. Вы делаете из мухи слона.
   – Неужели? – натянуто спросил Оренцстайн.
   – С моей точки зрения, мы имеем дело с двумя случаями мелкого вандализма, между собой никак не связанными.
   – Ущерб, нанесенный автомобилям, составил четверть миллиона долларов – и это, по-вашему, мелкий вандализм, лейтенант?! – Оренцстайн возмущенно засопел.
   – Согласен. Случай пустяковый, но дорогостоящий. Но зачем вы устроили весь этот цирк: телеоператоры, пресс-конференции, спецподразделение? Ведь из-за всего этого акты вандализма не прекратятся, а, наоборот, будут продолжаться до бесконечности: тем, кто безобразничает, только этого и надо. Громкая слава, целая мегилла^[58], устроенная средствами массовой информации. Это и есть первая побудительная причина для их «деятельности». Лучше всего было бы ничего не предпринимать, и все это быстро прекратится, завянет само собой.
   – Значит, вы считаете, что люди, которые натворили все это, не особенно опасны?
   – Вполне возможно.
   – И полагаете, что нам надо просто замять весь этот инцидент?
   – Вот именно. А не впадать из-за этого в паранойю.
   Оренцстайн помрачнел, его губы сжались в суровую линию.
   – Просто не верится, что я слышу это от офицера полиции. Более того, от офицера полиции – еврея.
   Голд вздохнул.
   – Послушайте, господин советник, когда я поймаю этих подонков, я им ноги переломаю. Однако ваши действия приведут лишь к тому, что будет всплывать все больше и больше этого дерьма.
   – Я и намереваюсь заставить его всплыть, лейтенант. Как можно больше этого дерьма, все это дерьмо! Я посвятил свою жизнь борьбе против фанатизма и неравенства любой окраски и вывожу этих подонков на чистую воду, где бы я ни находил их. И если антисемитизм поднимает свою отвратительную голову в моем округе, в моем городе, я не успокоюсь, пока все его очаги не будут найдены и уничтожены, уж поверьте мне!
   Голд смерил Оренцстайна пристальным взглядом.
   – Скажите мне, Харви, откуда эта святая ненависть и запал? Не связаны ли они случайно с нынешней избирательной кампанией?
   – Не зарывайтесь! – огрызнулся Оренцстайн, пытаясь удержать свой голос на уровне сердитого шепота. – Насколько мне известно, вам понадобятся услуги всех друзей, которых вы в состоянии собрать, и это лишь затем, чтобы сохранить за собой пенсию. Вы получили сегодняшнее назначение лишь благодаря моему влиянию, так что я вправе ожидать от вас хотя бы вежливого обращения во время еженедельных рапортов.
   – Во время чего?
   – Еженедельных рапортов о ходе вашей работы, лейтенант. – Оренцстайн повысил голос, с тем чтобы окружающие могли слышать его слова. – Мой офис будет постоянно держать связь с вашим спецподразделением. Я хочу, чтобы меня немедленно информировали о малейших деталях расследования. Я не оставлю так этого дела!
   – Это уж точно, – пробормотал Голд.
   Подбежал один из помощников Оренцстайна.
   – Господин советник, давно пора выходить! Там пожилые дамы жалуются, что жара невыносимая. Едва ли нам удастся провести полноценное собрание.
   – Хорошо, иду. – Оренцстайн протянул Голду руку и широко улыбнулся. – Очень рад работать над этой проблемой вместе с вами, лейтенант. – Щелкнуло несколько фотоаппаратов. Хлопнули вспышки. – Вместе мы замочим ублюдков! – прогремел он. Это был любимый предвыборный лозунг Оренцстайна, который он неизменно выдвигал еще с шестидесятых. – Вместе мы замочим ублюдков! – повторил он громче. Кое-кто зааплодировал, затем Оренцстайн – в тесном кольце своих людей и оставшихся репортеров, за которым следовал менее организованный хвост зевак, – двинулся к выходу. Не прошло и тридцати секунд, как холл обезлюдел.
   К Голду неторопливо подошел Замора.
   – Что он говорил вам, когда вы были с глазу на глаз?
   – Он сказал, что знает, с какой стороны бутерброда масло.
   Замора озадаченно взглянул на Голда.
   – Ну, и что нам теперь делать?
   – А хрен его знает.
   – Ладно, в конце концов, мы здесь полиция. Какова ваша обычная практика?
   – Обычно если я ловлю тех, кто берет банк, то начинаю трясти всех известных мне спецов в этой области. В конечном счете Кто-нибудь выдаст мне искомого субъекта. – Голд закурил сигару. – Тот же прием применяется при поисках торговцев наркотиками, вуайеров, фальшивомонетчиков, издателей порнухи. Надо трясти все дерево, пока твой «фрукт» не свалится. Но сейчас проблема в том, что я не знаю никого из этих заборных художников. А вы?
   – Знаю ребят из разных группировок: «Слабаки», «Черномазые», «Белозаборники». Вы что, хотите прижать их к стенке? Встряхнуть как следует и посмотреть, что посыплется?
   – В общем-то, нет. Разве что у вас есть на примете какой-нибудь махровый антисемит из их тусовки. Нет, сейчас мы имеем дело не с обычными заборописцами. Наши клиенты даже не оставляют завитушек – знаков группировки.
   – Почему вы все время говорите «они», «их»? Наши свидетели видели одного-единственного белого мужчину.
   Они вышли наружу. Горячий неподвижный воздух был нездоров. Солнце светило огненным шаром, закутанным в пелену смога.
   – Какой-то белый одиночка чуть старше тридцати рушит мою теорию о пьяных сопляках, – сказал Голд, глядя на дорогу в сторону стоянки. – Белый одиночка старше тридцати может оказаться куда опасней, чем кучка ужравшихся подростков.
   – Вы полагаете?
   Голд прикусил сигару.
   – Опять-таки хрен его знает. – Он улыбнулся Заморе. – Улики захотелось пособирать? Ну что ж, пойдемте к стоянке и начнем собирать улики, как и полагается прилежным маленьким детективчикам.
   Замора улыбнулся в ответ ему.
   – Конечно. Почему бы и нет?
   Они еще не спустились с лестницы, когда у бордюра с визгом затормозили два белых фургона. На тротуар высыпал десяток вооруженных людей – все молодые.
   – Ни хрена себе! – Замора потянулся за пистолетом.
   – Спокойно, это люди из ЕВС.
   – Из чего?
   – Из Еврейского вооруженного сопротивления. Их следовало бы ожидать сегодня.
   Молодые люди рассыпались неравномерной цепью и заняли позиции: одни – перегораживая доступ к Центру, другие – на лестнице. Все были одеты одинаково – синие береты, голубые джинсы и голубые безрукавки со звездой Давида, скрещенными кулаками, разрывающими путы из колючей проволоки, и буквами IAR (все это было нанесено краской по шаблону). У большинства были винтовки М-1 и М-16, у двоих – автоматы.
   – Иисус Мария! – выдохнул Замора. – Да у них «узи»!
   Голд швырнул сигару на тротуар.
   – Пойдем, надо кончать с этим.
   Из фургона вышел седобородый мужчина лет пятидесяти с небольшим. Он отличался значительным брюхом и пронзительным взглядом. Седобородый начал выкрикивать команды, и все становились перед ним по стойке «смирно».
   – Это кто здесь командует? – заорал Голд на бородача.