Монтечино Марсель. Убийца с крестом

   – Миссис Фиббс, мне нужен Бобби.
   – Его здесь нет.
   – Миссис Фиббс, я хотел бы войти.
   – Я же сказала – его здесь нет.
   – Мне нужно войти. Я на работе.
   Эстер смотрела на него сквозь сетку.
   – Миссис Фиббс, вы должны впустить меня. Именем закона.
   Эстер отперла замок и распахнула дверь.
   – Входите. Но Бобби здесь нет. Он ушел.
   Джонсон вошел в дом.
   – Сегодня утром Бобби не явился на обследование. Вы не знаете, где он сейчас?
   – Я же говорила вам – он ушел.
   – Хотите сказать, навсегда?
   – Навсегда, мистер Джонсон. Навсегда.
   – И вы не знаете, где он и куда пошел?
   – Понятия не имею.
   – Когда он ушел.
   – Этой ночью.
   Он смотрел на Эстер сквозь стекла очков в тонкой золоченой оправе.
   – А что случилось?
   Эстер пожала плечами.
   – Он ушел. Смылся. Вот что случилось.
   – Вы поссорились?
   – Можно сказать, да.
   – Из-за чего?
   – Это личное дело, мистер Джонсон.
   – Из-за наркотиков?
   – Нет.
   – Он опять их принимает?
   – Откуда мне знать?
   Джонсон вздохнул, глядя в опухшие, покрасневшие глаза Эстер.
   – Вы хорошо себя чувствуете?
   – Все в порядке.
   – Нет ли у вас ощущения, что ваш супруг представляет собой опасность для вас и... – он заглянул в записную книжку, – и для вашего сына?
   – Нет.
   – Миссис Фиббс, нам стало ясно, что ваш муж нарушил правила, обязательные для условно освобожденных. Боюсь, он ударился в бега. Мне придется задать вам несколько вопросов и составить протокол. Вы позволите мне сесть?
   – Разумеется, мистер Джонсон. Я не хотела быть невежливой, просто я немного расстроена. Хотите кофе?
   – Буду очень благодарен. – Впервые на памяти Эстер Кларк Джонсон улыбнулся. Усевшись в кресло, он оглядел гостиную. – Прекрасная комната. Вы живете здесь с сыном вдвоем? После того как Бобби ушел?
   – Ага.
   Он вновь улыбнулся.
   – Очень хорошая комната.
   – Сейчас принесу кофе.
   – Спасибо, миссис Фиббс.
   За дверью кухни, подслушивая и подглядывая, стояла мамаша Фиббс.
   – Кто это, Эс? – шепотом спросила она.
   – Мистер Кларк Джонсон, полицейский. Он ищет Бобби.
   Эстер взяла из шкафа еще одну чашку и отвернулась к плите.
   – Смотри-ка, огонь погас.
   – Я его выключила, – рассеянно отозвалась мамаша Фиббс, продолжая выглядывать из-за двери. – Откуда мне было знать, скоро ли ты вернешься.
   Эстер включила конфорку и, подойдя к стойке, оперлась о нее спиной.
   – Что ты делаешь, Эс?
   – Мама, я жду, пока закипит чайник, чтобы налить гостю кофе.
   – Он остался там один. – На лице мамаши Фиббс появилось странное выражение.
   – Ничего, потерпит.
   Мамаша Фиббс подошла к Эстер.
   – Эс, мне кажется, что оставлять гостя одного нельзя.
   – Мама...
   – Я крикну тебе, когда вода согреется. Ты же знаешь, что, если следить за чайником, он никогда не закипит.
   – Мама...
   – Позволь мне сделать все самой. Иди в комнату и займи мистера Джонсона разговором. – Мамаша Фиббс подтолкнула Эстер к выходу в гостиную. Эстер остановилась в дверях, озадаченная и смущенная.
   – Кофе будет через несколько минут.
   – Ну вот и хорошо, Эстер. Можно, я буду вас так называть?
   В первый раз Эстер посмотрела на него так, как обычно женщины смотрят на мужчин. Мистер Джонсон был невысокого роста, хорошо сложен, но красавцем его назвать было нельзя. До Бобби ему было далеко.
   – Так можно вас называть Эстер? – спросил он еще раз.
   – Называйте меня как хотите, но для ужина поздновато, – небрежно бросила Эстер, пытаясь унять внезапное волнение.
   Джонсон откинул голову и хрипло, по-пиратски расхохотался, что было совершенно неожиданно со стороны этого своеобразного человека.
   – Очень смешно. Что это значит?
   – О чем вы?
   – То, что вы сказали. То самое выражение.
   – Так любила говорить моя тетка Розали. Она родом с Юга.
   – Ваша семья оттуда? С Юга?
   – Как и все прочие.
   – Не все. Моя семья около полутора сотен лет жила в окрестностях Сиэтла. Во всяком случае, столько, сколько мы себя помним.
   «Экий сноб», – подумала Эстер.
   Она опустилась во второе кресло.
   – А что теперь будет с Бобби? Я хочу сказать – когда вы его поймаете.
   Джонсон щелкнул авторучкой и положил ее на стол.
   – Боюсь, что, где бы его ни поймали, ему почти наверняка грозит заключение. – Он внимательно посмотрел на Эстер. – Это беспокоит вас?
   – Ну... – Эстер достала сигарету и сунула ее в рот, но прежде, чем она успела поджечь ее, Джонсон наклонился, взял коробок и, чиркнув спичкой, поднес ее Эстер. Пламя лизнуло кончик сигареты, и Эстер почувствовала, что краснеет. – Все же он отец моего ребенка. Мы женаты уже десять лет. Я всегда о нем беспокоилась, мистер Джонсон. Мне невыносима сама мысль о том, что он опять попадет за решетку.
   – И насколько сильна ваша обеспокоенность, миссис Фи... Эстер? Вы по-прежнему намерены время от времени встречаться с ним?
   В глазах Эстер загорелся злой огонек.
   – Если вы имеете в виду, что Бобби станет приходить ко мне по ночам, то – нет, этого не будет.
   – Эстер...
   – Но если вы думаете, что я стану доносчицей и позвоню вам, когда Бобби хотя бы попытается вернуться домой, то вы серьезно заблуждаетесь. Я вычеркнула Бобби из своей жизни, но не собираюсь помогать вам засадить его в тюрьму.
   – Да нет же, я...
   – Тогда прекратите расспрашивать меня, я все равно ничего не знаю.
   – Эстер, прошу вас... Вы совершенно не понимаете меня.
   Из кухни выскочила мамаша Фиббс.
   – Чайник кипит, Эстер. – Она улыбнулась Джонсону. – Здравствуйте.
   Джонсон встал из кресла.
   – Мистер Джонсон, это моя свекровь, миссис Ванда Фиббс. Мама, это мистер Кларк Джонсон.
   – Прошу вас, называйте меня Кларк, – сказал он Эстер. – Миссис Фиббс, мне очень приятно с вами познакомиться. Жаль, что наше знакомство состоялось при таких обстоятельствах.
   – Мне тоже жаль. Эс, если ты не займешься кофе, вода выкипит.
   – Извините. – Эстер вслед за свекровью вышла на кухню. Дверь закрылась, и мамаша Фиббс обернулась к невестке.
   – Что это на тебя нашло, черт побери? – прошипела она.
   – О чем вы?
   – Мистера Кларка Джонсона ты заинтересовала, разве не видишь?
   – Ох, мама, – усмехнулась Эстер, заливая кофе кипятком.
   – И не говори мне «ох, мама»! Я все еще женщина и могу угадать это в глазах мужчины, даже если ты не способна на такое.
   – Мама, вы сумасшедшая.
   – Сумасшедшая, как лиса. Отправляйся в комнату и постарайся быть любезной с этим беднягой. От лишней улыбки тебя не убудет. Может, от этого будет хоть какой-то прок. Может быть, хотя бы одной из нас не придется коротать век, распевая блюз Пустой Постели:
   – Мама, как вы можете такое говорить! Ведь я все еще замужем за Бобби.
   Лицо старой женщины выразило холодную решимость.
   – У Бобби теперь другая жена – пачка этого чертового героина. Она сведет его в могилу, как старого черного паука-вдовца. Ты должна позаботиться о себе, девочка. Приступай к делу прямо сейчас и здесь.
   Женщины долго сверлили друг друга взглядами.
   Внезапно Эстер хихикнула, словно малолетняя девчонка.
   – Вы действительно так думаете, мама? Вы действительно считаете, что я ему нравлюсь?
   Мамаша Фиббс улыбнулась в ответ.
   – Еще бы.
   – Но, мама... он весь такой правильный! – простонала Эстер.
   – Ничего. И такой сгодится.
   Только теперь Эстер заметила, что на ней надета футболка, в которой она спала. И даже голова не прибрана.
   – Боже, я выгляжу настоящей ведьмой. – Она провела пальцами по волосам.
   – Совершенно очевидно, что мистер Джонсон так не считает. Иди туда и постарайся обращаться с ним по-человечески.
   С двумя чашками кофе в руках Эстер остановилась перед дверью, стараясь успокоиться и придать лицу надлежащее выражение. Мамаша Фиббс подмигнула ей. Эстер толкнула дверь и вошла в комнату.
   Джонсон резво вскочил на ноги. Эстер поставила перед ним чашку, уселась на диван и, вытянув ноги, принялась за свой кофе.
   – Миссис Фиббс... Эстер... – проговорил Джонсон, усаживаясь в кресло. – Мне кажется, вы совершенно не понимаете моих намерений. Боюсь, мы начали не с того конца.
   – Вот как? – отозвалась Эстер, глядя поверх ободка чашки.
   – Да. Видите ли, – запинаясь, произнес он, – я расспрашивал вас... так сказать... от себя лично.
   Эстер молча смотрела на него.
   – Ну... видите ли... я постоянно думаю о вас. С тех пор как вы вошли в мой кабинет вместе с вашим мужем.
   – Неужели? И часто вы думаете о замужних женщинах?
   – О нет, конечно нет, – пробормотал он. – Такого прежде не случалось. Я хотел лишь сказать, что вы произвели на меня глубокое впечатление. Когда пришли ко мне в кабинет. И я подумал: вот сильная, независимая, умная, изысканная женщина. И очень привлекательная. Любой мужчина мечтает о такой женщине. Я подумал: ваш супруг чертовски везучий человек, несмотря на трудности, которые выпали на его долю.
   – По-моему, он думает иначе.
   Джонсон улыбнулся.
   – Надеюсь, не обижу вас, если скажу, что мне жаль его...
   Почувствовав, что ее губы подрагивают, готовые улыбнуться, Эстер напрягла мышцы лица, стараясь придать ему серьезное выражение.
   – Так что же я... э-э... хочу сказать, Эстер... в общем, я купил билеты на завтрашнее вечернее представление в Пасадена-Сити-колледж. Я подумал, может быть, мы могли бы...
   – Мистер Джонсон, что вы задумали?
   Он быстро заморгал.
   – Извините, я не пони...
   – Так вот как вы обращаетесь с женами ваших подопечных!
   – Прошу вас, я...
   – Итак, я должна стать вашей любовницей в обмен на снисходительное отношение к моему мужу?
   Из кухни донесся звук разбитой чашки.
   – Нет, нет! Миссис Фиббс... Эстер! Ничего подобного!
   – Мне совершенно безразлично, сколько женщин попались на вашу удочку. Меня вы на этот крючок не поймаете. Как бы то ни было, Бобби сбежал, и я не собираюсь забивать себе голову такой ерундой. Но я готова поспорить, что вы потеряете работу, добиваясь таким образом благосклонности женщин!
   – Эстер! Прекратите! – ужаснулся Джонсон. – Вы поняли меня совершенно превратно. Я не собираюсь шантажировать вас. Я не такой человек. Я пришел к вам только тогда, когда мне стало ясно, что ваш муж покинул вас и что ваш брак расстроился. И я никогда, никогда ничего не требовал от жен моих подопечных. Никогда!
   «Но почему я?» – подумала Эстер.
   – Но почему я? – спросила она.
   – Что?
   – Почему я? – повторила она. – За что мне такое счастье?
   Джонсон заговорил, тщательно подбирая слова:
   – Я не какой-нибудь вертопрах. Я человек серьезный. Может быть, даже чересчур. Может быть, я старомоден, но ничего с этим поделать не могу. Ни одна из моих знакомых не пожелала бы связываться с таким занудой, как я.
   «Это уж точно», – подумала Эстер и хихикнула, словно школьница. Джонсон, приободрившись, решительно продолжал:
   – В тот самый день, когда мы встретились у меня в кабинете, я почувствовал: мы с вами родственные души. Я понял это сразу. Словно мы были знакомы раньше. Вам знакомо это ощущение, Эстер? Мне казалось, что мы знаем друг друга всю жизнь. И что вы, как и я, человек серьезный. Теперь же, узнав, что ваши отношения с мужем прекращены, я был бы полным дураком, не попытавшись познакомиться с вами поближе. Я хотел бы быть рядом с вами. Узнать о вас все. И чтобы вы поняли, кто я и что я.
   Эстер медленно провела рукой по волосам и внимательно посмотрела на Джонсона.
   – Так что у вас за билеты и на какое время?
   – На завтрашний вечер, – с готовностью отозвался он. – Пасадена-Сити-колледж. Вечер современных танцев.
   «Боже мой, – подумала Эстер, – этому человеку верить нельзя».
   – Танцевальная студия Элвина Эйли. В восемь вечера. А потом мы могли бы пообедать и потанцевать.
   Эстер улыбнулась.
   – Буги-вуги?
   Он вновь рассмеялся – удивительно сердечным смехом, звук которого, казалось, пронимал Эстер до самых костей.
   – Точно. Буги-вуги.
   Эстер на секунду задумалась.
   – Завтра вечером? Что у нас завтра – пятница?
   Джонсон кивнул.
   – А как насчет субботы?
   – Они дают лишь одно представление, – с сожалением произнес Джонсон.
   – Мне очень жаль, мистер Джонсон...
   – Зовите меня Кларк.
   – Мне очень жаль, но вечером по пятницам я работаю.
   Кухонная дверь распахнулась, и оттуда выскочила мамаша Фиббс.
   – Извините за вмешательство, но на кухне все слышно. Эс, а почему бы тебе завтра не отработать за два дня и не отложить оставшееся на субботу? Я уверена, твои хозяева не станут возражать. Теперь лето, и ты сама мне говорила на прошлой неделе, что все равно никто в субботу на работу не ходит. Отпросись на вечер. Я уверена, что Луп и та, другая девушка, будут счастливы получить отгул на вечер в пятницу. К тому же ты принимаешься за свой большой отчет в воскресенье вечером, так что ты должна иметь, по крайней мере один отгул на этой неделе.
   Джонсон улыбнулся мамаше Фиббс и обернулся к Эстер.
   – Боюсь, что вам некуда деваться. Соглашайтесь.
   Эстер рассмеялась.
   – Да, похоже на то.
   – Ну что ж. Позвонить вам часиков в семь?
   Эстер замялась, переводя глаза с Джонсона на свекровь. Мамаша Фиббс одарила ее тяжелым взглядом и кивнула.
   – Хорошо, мистер Джон...
   – Кларк.
   – Хорошо, Кларк, позвоните мне в семь.
   Из прицепленной к поясу Джонсона рации раздался сигнал.
   Он отключил его нажатием кнопки.
   – Пора возвращаться. – Его лицо приняло серьезное выражение. – Эстер, еще пару слов по делу. Я не прошу вас сообщать мне, если появится или позвонит Бобби, но постарайтесь уговорить его – пусть он придет сам. У нас еще есть возможность не доводить дело до тюрьмы, если он явится вовремя.
   Эстер кивнула.
   – Если он позвонит, я передам ему ваши слова. Но мне кажется, что он этого не сделает.
   Джонсон поднялся на ноги и протянул руку мамаше Фиббс.
   – Рад был с вами познакомиться, мадам.
   Мамаша Фиббс улыбнулась в ответ.
   – Мне тоже очень приятно, мистер Джонсон.
   Эстер проводила гостя до дверей.
   – Так до завтра? – сказал он, улыбаясь. – В семь часов?
   Эстер кивнула.
   – В семь.
   – До свидания. – Он скрылся за сеткой. Эстер закрыла за ним дверь, обернулась к мамаше Фиббс, и, как только их взгляды встретились, обе женщины расхохотались.

2.03 дня

   Помощник коронера вытянул из холодильника для хранения трупов тяжелый ящик.
   – Вот он, ваш человек, – сказал Хониуелл. – Алонсо Фирп.
   – Он был им когда-то, – добавил помощник, нервно хихикнув. Это был худой, женоподобный негр с розовым пятном на шее.
   – Вы искали этого парня? – спросил у Голда Хониуелл.
   – Похоже, да. У него голубые глаза?
   Помощник протянул руку и, приподняв веко трупа, улыбнулся.
   – Синие, что твой Тихий океан, – пробормотал он с сожалением в голосе. – Эх, красивый был мужчина.
   – Как он погиб? – спросил Голд у Хониуелла, стоявшего по ту сторону тела.
   – Все из-за его подружки. Похоже, Алонсо проснулся в дурном настроении. Должно быть, эта шлюшка шумела в ванной и разбудила его. И он принялся выколачивать из нее дух. Постарался на славу. Я разговаривал с ней около часа назад, ее лицо – сплошной синяк. Покончив с этим делом, Алонсо опять забрался в постель. Видать, решил вздремнуть после утренней зарядки. Как только захрапел, девица встала над ним и выстрелила в него из его же пистолета.
   – Вот так девка!
   – Белокожая, к тому же маленькая и худющая. Трудно поверить, что она на такое способна.
   – Я слишком стар, Хони, чтобы чему бы то ни было удивляться.
   Помощник коронера кашлянул.
   – Так вы закончили с мистером Кадавером? А то я еще не завтракал.
   Выйдя в коридор, Голд закурил сигару, чтобы заглушить запах химикалий и смерти.
   – А что там со вторым парнем?
   Хониуелл вытащил записную книжку.
   – Девка назвала мне его полное имя. Роберт Руперт Фиббс. Его фото будет у меня сегодня, но попозже. Когда все это произошло, он находился в соседней спальне. Увидев, что она натворила, взревел, словно пожарная сирена. Говорит, они занимались сексом на троих, и девка в него втюрилась. И поэтому она не раздумывая разделалась со стариной Алонсо. То-то она опечалилась, когда Фиббс сбежал.
   Двое санитаров прокатили мимо них в морг тележку с трупом. Голд уселся на деревянную скамью с жесткой спинкой. Хониуелл продолжал:
   – Фиббс лишь во вторник вышел из тюряги. Ему было велено сегодня утром явиться на обследование по поводу наркотиков, но он не пришел. Полицейский, которому было поручено за ним приглядывать, составил на него протокол. Вот адрес, по которому он проживал. – Хониуелл протянул Голду листок бумаги. – Это дом его жены, но мой человек из отдела условных освобождений утверждает, что жена его выгнала из дома.
   Голд прочел адрес.
   – Это еще не значит, что он там больше не появится.
   – Верно. Его приметы подходят под описание, которое вы мне дали. Мускулистый, симпатичный, с усами. Думаю, это тот самый парень, который вам нужен.
   – Что еще интересного?
   – Девка говорит, что Фиббс и Фирп совершили вчера ночью кражу. Они вышли часов в девять и вернулись к одиннадцати. Принесли немного денег и наркотиков – кокаина и героина. Они ходили домой к Фиббсу, чтобы он взял чистую одежду, и заодно пошарили там по комнатам. Неожиданно вернулась жена Фиббса и устроила скандал. Нынче утром Фиббс, испуганный убийством, взял все деньги и унес с собой. Девка сказала, что, если не кончились патроны, она и Фиббса бы прикончила. Голд присвистнул.
   – Ну и баба, черт возьми!
   – Я же говорю – настоящий мужик в юбке.
   Голд посмотрел на Хониуелла:
   – Что-нибудь еще?
   – Нет, ничего.
   Голд встал со скамейки.
   – Большое спасибо, Хони. Я твой должник.
   – Да брось ты. Это было нетрудно. После того как нашли Фирпа, остальное получилось само собой. Я не сделал и пяти телефонных звонков.
   – И все равно я твой должник. Если тебе что-нибудь потребуется – звони.
   Хониуелл ухмыльнулся.
   – Не хочешь вернуться в Голливуд и работать со мной? Я скучаю по твоей гнусной роже.
   – Так было бы лучше всего. А то эти гребаные переезды совсем меня замучили.
   – Но как только ты поймаешь этого...
   – Дай мне немного времени, Хони. Я поймаю его, как только смогу.
   – Ага, – кивнул Хониуелл. – Ну, как только поймаешь, врежь этому ублюдку и от меня.
   Теперь улыбнулся Голд.
   – Ты слишком хорошо меня знаешь, Хони.
   – Ага.

2.57 дня

   Дезерт-Виста, залитый солнцем спальный городок, выстроенный из камня и песка покрытой лесами Южной Калифорнии, раскинулся вдоль шоссе Пирблоссом, словно мусор, выбрасываемый из окон проезжающих машин. Когда-то по центральной улице городка проходила основная магистраль, по которой жители Лос-Анджелеса добирались до сияющего огнями Лас-Вегаса с его забавами и развлечениями. Однако после постройки шоссе, соединявшего два штата, антикварные магазинчики, автозаправки и закусочные «обеды как у мамы» в основном были закрыты и заколочены досками. Составлявшие основную часть населения рабочие – «голубые воротнички» и отставные военные, бежавшие от кошмара больших городов, делали покупки в громадных торговых центрах Викторвилля и Барстоу. Единственной достопримечательностью города был музей, посвященный стареющей кинозвезде, игравшей ковбоев, да и тот был на грани разорения. Температура летом редко опускалась ниже 30° С и зачастую целыми неделями держалась на отметке 35° С. Специалисты по ремонту кондиционеров пользовались небывалым для своей профессии почетом, и три последних мэра города были либо ремонтниками, либо продавцами подобного рода аппаратуры.
   Рабочий станции обслуживания, к которому обратился Уолкер, ухмыльнулся и указал ему дорогу, к штаб-квартире Калифорнийского клана: вверх по крутой дороге, недавно проложенной среди опаленных солнцем холмов, затем вдоль железнодорожных путей, выходящих из города и вновь вверх по заросшим полынью холмам, возвышавшимся среди пустыни.
   Штаб-квартира представляла собой хаотическое нагромождение недостроенных кирпичных зданий, расположенных у гребня одного из бурых холмов. Задняя стена примыкала к склону, и на голой рыжей земле все еще виднелись следы ножей бульдозеров, стоявших неподалеку. Передний двор, голое пространство, на котором не росла даже трава, тянулся на сотню футов и кончался у зубчатого обрыва. На флагштоке, укрепленном в залитой бетоном и полузасыпанной песком тракторной покрышке, развевались на горячем ветру два полотнища – флаг Соединенных Штатов и стяг Клана: две буквы "К", наложенные на желтый силуэт штата Калифорния на фоне голубого шелка. Было такое ощущение, что флаг изготовлен вручную.
   Уолкер припарковал фургон среди прочих машин: трех «харли-дэвидсон», пикапа, трех седанов, стоявших у окончания пыльной дороги на плоской площадке чуть ниже здания, и вылез из кабины. Из дома вышли двое мужчин и, стоя в широком патио, наблюдали за тем, как он поднимается по склону. Один из мужчин был субтильный блондин. Второй, должно быть, весил не меньше трехсот фунтов. У него была огненно-рыжая борода, закрывавшая его свитер до половины, и толстое, вечно потное брюхо, складки которого свисали над поясом, на котором держались джинсы. Подойдя поближе, Уолкер увидел, что оба носят на ремнях пистолеты.
   Рыжебородый поднял руку, приказывая Уолкеру остановиться.
   – Чего надо? – В его хриплом голосе слышался южный акцент.
   Уолкер щурился от нестерпимо яркого света.
   – Я хотел бы поговорить с мистером Джессом Аттером.
   – Зачем?
   – Я хочу вступить в Клан.
   Двое в патио переглянулись и заулыбались. Тощий блондин спустился на несколько футов. На нем был надет кожаный жилет, на лице – тонкая щегольская бородка.
   – А с чего ты взял, что Клан в тебе нуждается?
   Оба заржали. Уолкер рассмеялся вместе с ними.
   – Откуда ты?
   – Из Лос-Анджелеса.
   Блондин покачал головой.
   – Страна чудес Третьего мира. У них там мэром негр, население смешанное, а всеми делами заправляют евреи; Как ты мог там жить?
   – Потому-то я и хочу вступить в Клан. Потому-то и хочу встретиться с Джессом Аттером.
   – Подожди здесь, – сказал блондин и вошел в дом.
   Рыжебородый оперся спиной о кирпичную стену и уставился на Уолкера, положив руку на кобуру.
   Уолкер провел рукой по волосам и посмотрел на мокрые от пота пальцы.
   – Чертовски жарко, верно?
   Рыжебородый промолчал бесстрастно взирая на непрошеного гостя.
   Из дома вышел блондин и махнул Уолкеру рукой. Чувствуя, как бьется сердце, он поднялся по ступенькам, и, как только он вошел в патио, рыжебородый грубо остановил его, упершись ему в грудь рукой.
   – Что у тебя с собой, парень? – спросил он, наблюдая за тем, как блондин хлопает по телу Уолкера и водит руками вверх и вниз по его ногам и талии.
   – Все в порядке, – сказал блондин.
   Рыжебородый открыл дверь, и Уолкер вошел в дом.
   Внутри горел слабый свет и было прохладно. Когда глаза Уолкера привыкли к полумраку, он разглядел шестерых или семерых человек, сидящих и полулежащих в большой комнате, стены которой были окрашены ровным тусклым черным цветом. На полу расстелен дешевый золотистый ковер, а вокруг расставлены кресла и кушетки. Две молодые женщины – одна из них толстая и краснолицая, вторая – изящная и симпатичная – пытались унять трех малышей, гонявшихся взапуски по полу. Один из малышей расплакался. По стенам были развешаны большие подсвеченные черно-белые фотографии, плакаты и открытки. Справа от Уолкера висел снимок трех эфиопских детишек со сморщенными, изуродованными голодом телами. Они ели непереваренные остатки кукурузы из взрезанного дымящегося желудка коровы. Над плакатом на белой полосе надпись, исполненная плотным, аккуратным шрифтом: «ПИЩА ЛЮДСКАЯ». На соседней фотографии – изможденный, измученный голодом негритенок, уткнувшийся лицом в задний проход коровы. Под снимком подпись: «СВЕЖАЯ ПИЩА». Рядом висела фотография нацистского концлагеря. Несколько солдат союзников мрачно смотрели на поле, усеянное черепами и скелетами: «БЕРЛИНСКОЕ РАГУ». Затем – снимок тридцатых годов, с которого задумчиво глядел Гитлер, стоявший на балконе в Берхтесгадене, – «ВОТ ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ НА ЭТО СПОСОБЕН». Зернистая фотография двадцатых изображала сцену линчевания. Многие из стоящих в толпе были одеты в ку-клукс-клановские белые плащи с капюшонами: «ТОЛЬКО МЕРТВЫЙ НИГГЕР ХОРОШ». Бегин, Садат и президент Картер в Кэмп-Дэвиде; улыбаясь, они пожимают друг другу руки: «ЖИД-ЧЕРНОМАЗЫЙ И КЛОУН». Джесс Джексон, читающий с кафедры проповедь. На изображение Джексона наложены концентрические круги мишени. Яблочко красовалось точно на лбу Джесса: «ИЗБРАННЫЙ ПРЕЗИДЕНТ».
   – Ты выглядишь так, будто в церковь пришел.
   Уолкер перевел взгляд на широкий пустой письменный стол, стоявший прямо перед ним. За столом сидел худощавый мужчина в белой рубашке и галстуке. Его черные волосы были аккуратно зачесаны назад, на лице – массивные черные очки, кожа бледная, одутловатая.
   – Ты похож на паписта, впервые попавшего в Ватикан. «О-о! Святой отец! – поддразнил он Уолкера высоким жеманным голоском. – Нельзя ли мне поцеловать вашу католическую задницу? Лизнуть ваш итальянский член?»
   Присутствующие весело зафыркали. Женщины расхохотались во весь голос. Дети бросили игру, недоуменно повертели головами и вновь принялись носиться по комнате.