Страница:
время молчавший, отошел от окна и, на всякий случай, стал у дверей; мешки
его тут же лежали на табурете,
-- Ты это зачем же раскидываешь? -- глухо спросил Маґланьин сожитель.
-- Мне что ль готовила? Ах, ты паскуда! Да если бы сонный еще, а то из
глухих!
Последнего слова понять было нельзя, но, очевидно, оно было страшно,
потому что усач побагровел и наотмашь, страшґным ударом убил бы Маланью на
месте, если б она инстинкґтивно не отскочила. Никандр подхватил свой мешок.
-- Ленька, за мной! -- крикнул он и, не оборачиваясь, выґлетел в дверь.
Там внизу, готовый каждую минуту ринуться дальше, он остановился и
подождал. Наверху слышен был крик, сначала мужской, потом преодолел его
женский, потом опять заорал, почти взвыл Маланьин сожитель, и, вслед за тем,
дверь расґпахнулась и что-то упало. Потом все затихло.
Никандр догадался: это, конечно, усач выкинул Леньку.
XII
Этот день в городе был, очевидно, особенным детским днем, - процессии
утром, афиши о детях, игры ребят на бульварах и освещенные окна в детских
домах. Весь долгий вечер ребята бродили но городу, не зная, куда себя им
приткнуть.
Ленька отделался очень счастливо. Он не сразу сообраґзил, что надо
бежать, а когда оглянулся и увидал, что Никандра уже не было, совсем
потерялся. Ему непонятным остаґлось и это исчезновение, и то, почему Маланья
так вдруг на него остервенилась. А потом кинулся этот и, как щенка, выкинул
вон, сразу на несколько ступенек вперед. Булочка выґпала из кармана и
покатилась вниз. Ленька только о ней в эту минуту и памятовал. Но когда
потянулся, чтобы поднять, рука отказалась. Как и подобает, он упал на нее. В
странном оцепеґнении он лежал и не чувствовал боли, покуда, тихо, как
кошґка, не подобрался Никандр и не поднял его.
- Можешь ходить? -- спросил он негромко, сурово, но и заботливо.
Ленька кивнул головой, понимая, что говорить было нельзя. Но в
занемевшем плече поднялась вдруг такая неґстерпимая боль, что Никандр учуял
ее еще до Ленькина крика. Он зажал ему рот и с поспешностью стащил брата с
лестницы. Однако и булочку он подобрал и сунул обратно Леньке в карман.
Когда они вышли на улицу, Никандр огляделся и, завидев пустырь, свернул
вместе с Ленькой туда. Забор был разобґран, от дома еще полууцелели две
невысоких стены, такая же, между них с одной стороны изразцовая печь, а под
грудами мусора, между ржавыми рельсами, темнел, уже густо обросґший полынью
и лебедой, деревенскими травами, вход в госґтеприимное подземелье. Никандр в
него и укрылся.
Там-то они и досидели до вечера. Ленькина боль улеглась, и они вышли
бродить.
Город при свете ночных фонарей, с огнями еще кое-где в магазинах, с
огнями за окнами, где одна за другой им открыґвались картины незнакомого им
бытия и незнакомых людей, а больше всего ленты бульваров, такие ни на что не
похожие, с толпою гуляющих, смехом и говором, -- все это было особенґно,
необыкновенно. День им казался не имевшим конца.
Никандр был угрюм, неразговорчив и всякую диковинку разглядывал молча,
сосредоточенно, как-то цепляя ее за свои тяжелые мысли.
Видели они опять и опять папиросников с наглыми и воґровскими глазами,
маленьких девочек, которым давно бы пора видеть сны, как сидели они, держа
на коленях по два, по три пирожных и внимательно, с готовой на случаи
улыбкой, встреґчали и провожали глазами проходивших мужчин; у иных сильґно
темнели глаза, а щеки и губы горели, как мак.
Голод и нищета, понятные им, были отгаданы и в этом седом, аккуратно
подстриженном господине, который, коротко вскидыґвая наметавшимся глазом на
парня, сидевшего перед ним на скаґмейке, с напыщенно-важной физиономией, с
рыженьким пухом на пухлых щеках и с треугольничками по-американски
подбриґтых усов на детски припухлой губе, быстро чертил карандашом похожий
портрет; и в этой старухе, в черном, заплатанном плаґтье, певшей остатками
семидесятилетнего голоса:
Очи черные, очи страстные,
Очи жгучие и прекрасные...
Потом она обходила жиденький полукруг и собирала, коґкетливо улыбаясь,
нищенскую за свой концерт мзду.
-- Пойдем отсюда, -- сказал Никандр.
-А куда ?
-- А помнишь, звала.
Они спросили теперь про Плющиху и быстро пошли. Тольґко раз все же
остановились.
Посередине бульвара, в крытом бараке, стоял истукан с кожаной харей. За
деньги его, надев рукавицу, били по физиґономии. Стрелка показывала силу
удара. Охотников было немало, и у них была очередь. Зрелище это, само по
себе отґвратительное, вдохновило Никандра своеобразно, он словно опять нашел
сам себя и, неизвестно кого подразумевая, едва ли даже заметив, что почти
закричал, громко излил свою душу:
-- Так! Это вот так! Я им покажу! Я им всем покажу!
Когда несколько позже, в одном из переулков, они заслыґшали снова
знакомый мотив и детские опять голоса, Никандр еще раз, и опять неизвестно
кому, уже не так громко, но столь же внушительно, про себя повторил:
-- Нет, погоди, я им всем покажу!
А у Леньки опять, по-детски задорно и весело, запело на сердце как там,
у сломанных крыльев:
Своею собственной рукой,
Своею собственной рукой...
И он зашагал снова бодрей, махая ручонками в такт. Правая болталась
несколько криво и задевала за оттопыренный Ленькин карман. Там была целая
булочка, и это было тоже приятно.
XIII
Какое тут все было другое! В углу перед образом, тихо потрескивая,
горела лампадка, на свежевымытом деревянном полу аккуратно серел половичок,
на коленях у Ниночки сладґко мурлыкал дымчатый котик. Нынче суббота. Агафья
Матафевна, вернувшись из дальней поездки, все убрала, перетерґла; выкупала и
внучку, закорявевшую без нее под присмотґром соседки, вымылась и сама,
сходила ко всенощной, разогґрела на плите, в прошлом году обложенной
кирпичом собственноручно самою Агафьей Матвеевной, дорожный свой чайник. Он
еще не остыл, когда ребята стукнули в дверь.
Она их приняла и радушно, и немного ворчливо. Устала, и пора было
спать. Но потом и с ними она разболталась, проґдолжая свой длинный, точно
вязала спицами длинный чулок, рассказ о путешествии на Украину. Ниночка
слушала и наґслаждалась. Она очень любила сухонькую и подвижную, мило
ворчливую бабушку, без нее было все дни скучно и неуютно. И как теперь зато
хорошо! Бабушка ей привезла белого хлебґца, платье и голова опять были
чистые, опять она не одна, а тут еще эти ребята, и незаметно можно было лечь
спать поґпоздней. Волосенки у ней, Ленькина цвета, нежные и шелкоґвистые,
успевшие быстро просохнуть, легко вились надо лбом, а сзади над тонкою
шейкой двумя небольшими косичками горґбиком ложились на спину.
Ленька, усталый, дремал, и когда полуоткрывал глаза, не сразу мог
разобрать, сон или правда. Люди его не толкают, не бьют, не суетятся, никуда
больше не надо идти, чисто, тепло. Ниночка Леньке очень понравилась, на
деревенских девчонок совсем не похожа, к ним он привык относиться
по-мальчиґшески пренебрежительно, как это делал Никандр, а эта сама взяла
его за руку, показала картинки. В углу у нее для тряґпочной куклы целая
комната, и там они вместе с ней поиграли, а завтра еще обещала показать на
дворе, там между деревьяґми устроен шалашик, и настоящие в нем скамейки и
стол, и маленький погреб в земле, целое поместье, усадьба. Ленька так и
заснул, а когда пробудился, была уже темная ночь.
Он окликнул Никандра, но тот не отозвался. Пошарил руґкой. Оба они
легли на полу, и Никандровы ноги были тут, рядом, все слава богу. Ленька
прислушался, сонное дыхание спящих было ровно и тихо. Чуть обозначалось,
белея, окно, и низенькая перед ним занавеска. Ленька перевернулся и сладко
заснул.
Никандр, несмотря на усталость, однако не спал. Когда потушили огонь,
небольшой под стеклом ночничок, и Агафья Матвеевна улеглась, пошептавши
молитвы и оправив уже засґнувшую в ногах ее внучку, Никандр на какую-то долю
миґнуты утратил сознание, все перед ним поплыло, задвигалось и остановилось,
и от этого толчка остановки он сразу очнулся и стал трезв. Точно обрезало. И
все прояснилось, и перед ним стало голо, как голое осеннее дерево: все было
глупо и неґудачно. Сколько он думал, готовился, и Иван Никанорыч подвел...
Он, значит, хотел все концы в узел и в воду. "Смотґри у меня, не шали". Это
он разъяснял, чтобы чисто. Умный он человек, а я, видно, дурак. Никандру
стало обидно, он не хоґтел быть дураком. И как же с пустыми руками явиться?
И какой дать ответ: И хлеба он взял на дорогу, а -- ничего.
Никандр лежал в темноте, как в гробу, незачем было ни шевелиться,
нечего даже желать. Но, однако же, он завозилґся, круто двинул плечами, а
руки, сами собою, судорожно сжались в кулак. И это движение, активностью
своей, его развязало. Как в широко распахнутую в непогоду наружную дверь
врывается разноголосый вихрь бури, так, в перебивку, но слитная такая же
разноголосица дня ворвалась в его грудь, и он должен был устоять, не
потеряться, найти свое место, что-то он должен был сделать, иначе нельзя.
Тут был и матрос с разорванным ухом, условившийся о свидании, куда и
Никандр хотел кое-что принести, и азор этих глаз, коляный и грубый, как
рукавица, схватившая душу в кулак, эти глаза, которыми сразу поймал
широкоплечий Маланьи сожитель, и все эти широкие спины людей, перед
котоґрыми надо сворачивать, чтобы не задавили, и эти ныне засґтывшие в камне
гиганты, -- все они и в лесу пошли бы так точно, как идут между людей,
напролом, целиной. Зависть и ненависть на две половины раздирали Никандрово
сердце. А парни, бившие в морду бульварного идола, словно подхлестыґвали и
подвывали в груди. Никандр был готов заплакать от злости, что Маланья,
сестра, от него ускользнула. Вся эта сумятица чувств, весь их напор что-то
ему диктовали опредеґленное. Кровь от него была неотступна, это она давила
на мозг; это она над ним колдовала. Никандр начал соображать. Он
полупривстал и мысленно видел, так ясно, как днем, каждый угол подвала, и
где стояла мука, и кое-какие вещицы, и как спит старуха, и только забыл о
калачиком свернувшейся деґвочке да о коте, уткнувшем свою пушистую морду
между тепґлых ее дремотных колен.
Ленька в эту минуту как раз и проснулся. Он тронул, поґшарив, ноги
Никандра, но Никандр промолчал, И все же было это как предупреждение, как
остановка. Бог весть почему, вспомнил Никандр и о старушке, певшей про очи,
и о художниґке, и о своих стариках, и о девочках, продававших пирожные, и
вот об этой лежавшей в ногах у своей старенькой бабушки. Руки Никандра
обмякли, а в оба виска вступила глухая, давяґщая боль. Боль эта все
возрастала, и чтобы унять ее, Ниґкандр охватил уши руками и закачался. Это
был непонятный, досель ему незнакомый припадок тоски и мучительной жалоґсти.
Смертельно ему стало жалко и Леньку, и стариков, и себя, и всех
деревенских... О городских он забыл. Ему показалось, что это не он, а за
него вся деревня надумала послать их, реґбят, ходоками за хлебом...
А пока он так тихо покачивался и Ленька с ним рядом сноґва сопел,
Ниночка тоже проснулась.
- Бабушка! бабушка! -- позвала она тихо, а потом и поґгромче. -- Ты
разве тут? Ты разве приехала?
-- Спи... спи... -- отвечала Агафья Матвеевна, не просыпаясь. Ниночка
слабо в ответ рассмеялась и завозилась, как коґшечка.
-- А мне без тебя как было страшно, -- сказала она, опять закрывая
глаза. - А с тобой как ничего мне не страшно!
Было тихо, мертво, когда Никандр снова прислушался. Он от висков провел
руками к глазам. Пальцы его ощутили две капли, холодные, как ночная роса.
Это его удивило. Он их растер по щекам, не раздумывая, что это было такое.
Он уже знал, как теперь сделать. Надо было все тихо собрать, улоґжить в
мешки, поднять Леньку, и с Богом. А если проснется?
Тотчас же он встал и принялся за работу. С кошачьей ловґкостью, вовсе
бесшумно, не разбирая, он набивал один мешок за другим. Муку, привезенную с
юга, не пересыпая, также он сунул в один из своих просторных мешков. Все уже
было близґко к концу, когда он зацепил чайную чашку, забытую на краю стола.
Она шумно упала и разлетелась в куски. Никандр засґтыл, выжидая. Агафья
Матвеевна приподнялась.
-- Знать, кот, -- про себя, негромко сказала она, села, зевґнула;
Никандр в темноте фигуры ее не различал.
Но вот он расслышал, как она поднялась и пошла. Отойти он боялся, как
бы она не услыхала. Все сжалось в нем и напрягґлось. Его раздражало, зачем
она не легла, злоба его опять охґватила, он готов был па все. На пути его
снова было препятствие. И когда Агафья Матвеевна, искавшая стол, чтобы
ощупать его, натолкнулась внезапно на Никандрову грудь, ему показаґлось, как
если б его схватили за горло. Ни раздумывать, ни выбирать было нечего --
надо было оборонять свое достояние, на которое город опять посягнул. Он даже
не дал ей крикнуть и, наудачу, как свинцом налитыми руками, со страшною
силой схваґтил ее шею и начал давить. Она захрипела, рванулась и увлекла его
в угол. Там она спотыкнулась о лежавшее у печки полено и глухо упала.
Никандр на секунду ее отпустил, но тотчас опять навалился. Колено его теперь
упиралось в тощий старухин жиґвот, а рука, чего-то ища, судорожно цапала по
полу рядом, и, как всегда в таких случаях, нужный предмет точно подсунут.
Рука отгадала сразу колун, и, зачем-то зажмурившись, он подґнял его, круто
взмахнул и с силой обрушил прямо перед собой, где должна была быть голова.
XIV
Ленькина слуха вся эта глухая возня досягала только отґчасти. В ногу с
другими ребятами он шел и размахивал флаґгом. "Своего собственной рукой!" --
звенело в ушах и пело в груди. А Никандр, похожий сейчас на Иван Никанорыча,
как бывает похоже только во сне, сидел на крылах поверженной птицы, грозил
ему пальцем и говорил: "Смотри у меня, не шали!" А Ленька в ответ пел еще
громче, сердце его будто летело, и он и во сне улыбался. Но вот голоса
прорезал глуґхой, сдавленный крик, и Ленька проснулся. В самый, может быть,
миг пробуждения мелькнуло ему еще будто бы платьиґце Ниночки; до сей поры он
ее не видал.
От того же самого крика проснулась и девочка. Оба они ничего не
понимали. Но вдруг, темным каким-то инстинктом, ощутив возле себя пустоту,
незаполнимую, она поняла и испуґстила крик, от которого сразу Ленька
вскочил.
-- Не кричи! Я убью тебя! -- крикнул Никандр, но крик его вышел хриплый
и сдавленный.
Он разогнулся и потянул, не выпуская, колун, за колуном приподнялось и
рухнуло на пол что-то тяжелое. Никандр опять наклонился и тронул рукой.
Пальцы его, через расщелину, окунулись в податливую, невязкую массу. Он
непроизвольно, с жадною судорогой, стал ее мять. В эту минуту для него
ниґчего иного не существовало. Зубы дробно стучали во рту, но остальной
механизм работал, как и обычно, строго-налаженно, глаза были полуприщурены,
сужены, а скулы ровно и мерно ползли к мочкам ушей.
-- Оставь меня! -- крикнула девочка.
Это Ленька, искавший убежища от охватившего страха, наґщупал кровать и
схватил девочку за руку. Никандр расслышал, и через стену темного своего
упоения, этот острый и режущий вскрик. "Ленька работает. Правильно", --
нелепо мотнулось в его распаленном мозгу. " Разбудит весь дом. Надо девчонку
скруґтить". Один из мешков, неполный еще, не был завязан, и, сообґражая не
столько сам, как за него соображали дрожавшие липкие руки, он прихватил с.
собою веревку и, грубо окинув ею голову девочки, туго на шее ее затянул
мертвым узлом; обе косички, между собой внизу перевязанные, так же легли под
веревку, как со спутанными ногами барашки ложатся под нож.
-- Держи и крути, а я подберу мешки. Ленька спросил:
-- А бабушка где?
-- Солонина в углу, -- ответил Никандр, а впрочем тотчас же поправился:
-- Просвирка в углу. Только не стоит. Сухая.
Ленька его не понимал и понимал, как и сам Никандр едва ль отдавал себе
полный отчет в том, что говорил, но говорил и делал теперь ровно, спокойно,
как очередную работу, только что спешную.
- А зачем же ее? -- спросил Ленька.
Губы его и руки, в которые сунул Никандр грубый, в ладоґни едва
помещавшийся узел веревки, дрожали и путались, звенело в ушах.
-- Крути, говорят. Если докажет, и матери тебе не видать.
- Не...не докажет, мы с ней даве играли. Доказывать грех, нехорошо.
Слабый свет утра падал теперь поверх занавески, да и ее, будто как ветер,
дующий в парус, светло надувал в
темноту.
-- А я говорю, что докажет. Ты матери хлеба хотел приґвезти: Эх, ты,
сухоручка! На вот лучину, возьми и подкрути.
Девочка слабо дышала под дохлою Ленькиной, слабой и страшной рукой, от
сонной еще шейки ее дышало теплом. Так, действительно, было удобнее. Ленька
подсунул лучину и наґчал крутить. И снова стало похоже на сон, уже бывший
коґгда-то и от которого, как от судьбы, не убежишь. На секунду почудилось
Леньке, что под руками его котиная теплая шейґка, и в ту же минуту
почувствовал он острую боль, схватил и отшвырнул обеими лапами вонзившегося
в больную его, усерґдно работавшую руку, кота.
Когда все было кончено, Никандр вместе связал два мешка и перекинул их
за плечи, больший на спину, поменьше, с мукою, на грудь. Третий, заполненный
наполовину, дал Леньке. Они отворили дверь и вышли, никем не замеченные. И
один только жалобный, странный, получеловеческий писк сопутствовал им. Это
был Ниночкин кот; едва ли он не сошел с ума.
После жаркого дня ночь им показалась прохладной. На углу переулка
серела невысокая церковь. Никого на улицах не было. Идти на базар еще рано и
не безопасно. Никандр устаґвил мешки у ограды, и они сели ждать, пока совсем
рассветет.
Ни слова они между собой не произнесли и так просидели час или два в
странном оцепенении. Ни сторож на них внимания не обратил, ни они не
заметили, как он, покрестившись на Троґицу, открыл перед собою железную
дверь. Но вдруг, как змеею ужаленный, Ленька вскочил и закричал. Ему
показалось, что у него быстро-быстро, в мозгу, стала раскручиваться тугая
пружина. Вскочил и Никандр. Он, словно в припадке, кинулґся и, навалившись
на Ленькин мешок, стал его мять и дуґшить. Но все это было напрасно. Из
мешка, металлически ясно звенел и звенел, вырастая в ушах в неумолимый
набат, звонкий будильник покойницы. Он ею поставлен был точно, и еще не
успел отзвучать, как гулко упал с колокольни первый удар воскресного
благовеста. А на ребят из мистической Троґицы сбоку глядел сам Бог Саваоф,
знать снова, как встарь, над землею поднявший грозный свой скипетр.
Церковь была небольшая, Благовещенья пресвятой Богоґродицы, что на
Бережках. У ранней обедни прихожан было немного, и когда расходились, друг
другу передавали, что утґром, у самой ограды, были задержаны два мальчугана
с мешкаґми, как видно, воришки.
XV
Никандра, после суда, отправили в колонию для малолетґних преступников,
Леньку сначала в приют, после в больницу для душевнобольных.
Обоих их видела мать. До деревни дошли сначала одни темные слухи, но
она собралась тотчас и поехала. Никандр был угрюм, неразговорчив. С ним
ничего, казалось, не проґизошло. В работах он был исполнителен, как
настоящий муґжик, и вообще на хорошем счету.
Ленька на вид также почти не переменился, только еще исхудал. Одной из
его странностей было то, что он почти ниґчего не ел. Также не выносил он
котят и боя часов. Он затыґкал себе уши и убегал. Во всем остальном он был
тих и спокоен. Иногда на него находило блаженное самозабвение. Он махал
тогда в воздухе своею иссохшей рукой, и губы его что-то беззвучно шептали.
Когда вошла к нему мать, он ее сразу узнал, но вместо того, чтобы
кинуться к ней, полез рукою в карман и начал там шарить. Недоумение и как бы
обида отразились на лице его.
- Что поздно пришла? -- сказал он с укором. -- Все время берег для
тебя, а вот куда-то девалась.
Врачи Катерине сказали, что долго он не проживет, и она осталась в
Москве. Они были правы.
Узнавши от матери о Ленькиной смерти, Никандр и тут ничем себя не
проявил. Наказав поклониться отцу, он вышел с ней за ворота. Был жаркий и
облачный день. Облака гроґмоздились по небу огромными кучами. Парило.
Никандр поґглядел и сказал:
-- Земля-то, чай, сохнет у нас. Хорошо бы дождя.
А когда Катерина ушла, он долго еще глядел ей вослед. И никто не видал,
а если б и видел, не разгадал бы необычного странного выражения его
остановившихся глаз.
В обратный путь Катерина не села на поезд, а вышла пешґком. Город был
позади, а по бокам и впереди лежали поля, родная страна. Шла она не спеша,
некуда было ей торопиться, как торопилась когда-то к Алеше. Сын ее с ней был
теперь неразлучен, как неразлучна была та земля, на которую Катеґрина
ступала и в которой лежал ее Ленька.
Через четверо суток пути дошла она до родных краев. Опять ее обступил
знакомый тот лес, где когда-то билась крылами, как залетевшая птица,
тревожная ее и больная душа. Тут бы ей и осесть. Может быть, только хотелось
бы ей одного человека. И это не муж, а Алеша. Открывшийся ей шалаш не дымил.
По-прежнему травы цвели, но ярче и строже, молитвенней. И когда переступила
Катерина порог, она не удивилась.
Поодаль от толстого дубового пня был поставлен другой толстый обрубок,
между ними постланы были три свежих доски, и на них тихо лежал отошедший
Алеша. Рядом, в углу, приготовленная, стояла лопата. Постояв и простившись,
Каґтерина взяла ее в руки, вышла на волю и принялась за работу. Лесная земля
копалась легко.
Перепадали дожди, хлеба колосились и наливались. Точно бы кто умолил
жестокое небо жестокою жертвой. Мужицкое сердце забытою радостью радовалось.
С другими, пожалуй, повеселел бы и Болдырев, но Катерина сильно его
озадачила. Предавши земле Алешино бренное тело, она так и осталась в лесу.
Степан ее звал, грозил и стыдил, уговаривал, но Катеґрина ему отвечала:
-- Куда мне из дому идти? Со мною тут Ленька; и нам хорошо.
Отец Михаил, как и Алешу, Катерину не одобрял. Кое-кто из старух на
селе также считали ее чародейкой, волховавшей ночами над человеческим телом,
без отпевания и самоґчинно преданным ею земле. Другие, напротив того,
считали ее тихой молитвенницей.
Иван Никанорыч был зол на Никандра. Он говорил муґжикам:
-- Жалко мне Болдыревых. Ну, а только Никандр не глуґпо устроился. Свой
срок отсидит на казенных хлебах, а потом и назад, на готовенькое. Такие-то,
брат, и выживают. Что гоґворить, молодая Россия!
Но Катерина молилась и за Никандра. Ей вспоминалось про Иван Никанорыча
Алешино слово: "Лукавый он есть и маловер. И правды не скажет".
И в молитвах своих Катерина, как только умела, заступаґла детей, не
отдавала их. Для ее материнского сердца были они, равно и свои, и чужие, --
как жертва неведомая.
8 октября 1921 г, Москва
СОДЕРЖАНИЕ
М.В. Михайлова. Слова любви и прощенья от
Алексея Христофорова................... ..... 5
Золотые кресты. Роман............... ...... 24
Во имя Господне................................ 195
Петух................................................. 207
Пчелы-причастницы........................ 224
Троицкая кукушка.......................... 241
Повесть о коричневом яблоке ............252
Гарахвена.................................... 290
Жертва.......... ............................ 315
Иван Алексеевич НОВИКОВ ЗОЛОТЫЕ КРЕСТЫ
Ответственные за выпуск И.А. Александрова,
Редакторы
Технический редактор .Художник
Корректоры
А.В. Конопля
Л.В. Дмитрюхина,
О.В. Вологина
Г.В. Скорикова
С.И. Прокопов, член Союза
художников России,
заслуженный работник
культуры
М.С. Корчагина, преподаватели
мценской гимназии
Подписано в печать 28.04.2004 г.
Формат 84х108/з;. Печать Офсетная. Бумага офсетная. Усл. п. л. 23,31.
Тираж 500 экз. Заказ No 1902
Отпечатано и ОГУП Орловская областная типография "Труд". 302028, Орел,
ул. Ленина, 1.
[1] См. Волков Я. Светлый талант // Новиков И. Калина в палисаднике.
Тула, 1982. С. 311. 308.
[2] Козловский Ю. О творчестве И.А. Новикова // Новиков И.А. Повести
"рассказы. М, 1981. С. 10.
1 Новиков И.Л. Собр. соч. в 4-х тонах. 1967. Т. 1. С. 32.
2 Правда. 1922. 2 апреля. Труд. 1922. 10 апреля.
Труд. 1922. 10 апреля.
1 И.А.Новиков в кругу писателей современников. Орел-Мценск, 2003, С.
141,
2 Жирмунский В. Современная литература о немецком романтизме //
Русґская мысль. 1913.
No 11. 3-я паг. С. 31.
1 Новиков Ив. К возрождению. Рассказы. Изд. С. Скирмунта. М., б.г. С.
287.
2 М.З. // Утро, России. 1916. No 190. 9 июля.
1 Вяткин Г. Из новинок беллетристики. Рассказы Ив. Новикова //
Сибирґская жизнь. 1912. No 277. 14 дек
2 Maйгyp. Литература и жизнь // Утро России. 1916. No 281. 8 апр.
1 См. анализ этой пьесы в рец. Е. Колтоновской ( Речь. 1917. No 9. 11
янв.)
1 Новиков Ив. К возрождению. С. 287.
1 См. Крайний Антон. Предмет десятой необходимости // Утро России.
1916, No 259. 17 сент.
2 Петровская Н. И. Новиков. Золотые кресты // Весы. 1908. No 1. С. 99.
3 Там же. С.99
1 Биржевые ведомости. 1916. No 15819. 23 сент.
2 Раннее утро. 1908. No 98. 15 марта.
3 Майгур. Литература и жизнь // Утро России. 1916. No 281
1 Известия. 1924. 12 сентября.
2 Труд. 1922. 10 апреля.
3 Вечерняя Москва. 1926. 25 мая.
1 Труд. 1922.10 апреля.
2 См. Правда. 1922. 2 апреля.
1 Семен Р. Рассказы И.Новикова // День. 1913. No 6. 7 янв.
2 Петровская Н. Указ соч. С.100.
3 Сполохи. 1917. No И. С. 209, 204.
4 М.З. // Утро России. 9 июля. 1916. No 190.
1 Б.Э. (Эйхенбаум Б.) Иван Новиков. Рассказы // Запросы жизни. 1912. No
52. С. 3013 .
его тут же лежали на табурете,
-- Ты это зачем же раскидываешь? -- глухо спросил Маґланьин сожитель.
-- Мне что ль готовила? Ах, ты паскуда! Да если бы сонный еще, а то из
глухих!
Последнего слова понять было нельзя, но, очевидно, оно было страшно,
потому что усач побагровел и наотмашь, страшґным ударом убил бы Маланью на
месте, если б она инстинкґтивно не отскочила. Никандр подхватил свой мешок.
-- Ленька, за мной! -- крикнул он и, не оборачиваясь, выґлетел в дверь.
Там внизу, готовый каждую минуту ринуться дальше, он остановился и
подождал. Наверху слышен был крик, сначала мужской, потом преодолел его
женский, потом опять заорал, почти взвыл Маланьин сожитель, и, вслед за тем,
дверь расґпахнулась и что-то упало. Потом все затихло.
Никандр догадался: это, конечно, усач выкинул Леньку.
XII
Этот день в городе был, очевидно, особенным детским днем, - процессии
утром, афиши о детях, игры ребят на бульварах и освещенные окна в детских
домах. Весь долгий вечер ребята бродили но городу, не зная, куда себя им
приткнуть.
Ленька отделался очень счастливо. Он не сразу сообраґзил, что надо
бежать, а когда оглянулся и увидал, что Никандра уже не было, совсем
потерялся. Ему непонятным остаґлось и это исчезновение, и то, почему Маланья
так вдруг на него остервенилась. А потом кинулся этот и, как щенка, выкинул
вон, сразу на несколько ступенек вперед. Булочка выґпала из кармана и
покатилась вниз. Ленька только о ней в эту минуту и памятовал. Но когда
потянулся, чтобы поднять, рука отказалась. Как и подобает, он упал на нее. В
странном оцепеґнении он лежал и не чувствовал боли, покуда, тихо, как
кошґка, не подобрался Никандр и не поднял его.
- Можешь ходить? -- спросил он негромко, сурово, но и заботливо.
Ленька кивнул головой, понимая, что говорить было нельзя. Но в
занемевшем плече поднялась вдруг такая неґстерпимая боль, что Никандр учуял
ее еще до Ленькина крика. Он зажал ему рот и с поспешностью стащил брата с
лестницы. Однако и булочку он подобрал и сунул обратно Леньке в карман.
Когда они вышли на улицу, Никандр огляделся и, завидев пустырь, свернул
вместе с Ленькой туда. Забор был разобґран, от дома еще полууцелели две
невысоких стены, такая же, между них с одной стороны изразцовая печь, а под
грудами мусора, между ржавыми рельсами, темнел, уже густо обросґший полынью
и лебедой, деревенскими травами, вход в госґтеприимное подземелье. Никандр в
него и укрылся.
Там-то они и досидели до вечера. Ленькина боль улеглась, и они вышли
бродить.
Город при свете ночных фонарей, с огнями еще кое-где в магазинах, с
огнями за окнами, где одна за другой им открыґвались картины незнакомого им
бытия и незнакомых людей, а больше всего ленты бульваров, такие ни на что не
похожие, с толпою гуляющих, смехом и говором, -- все это было особенґно,
необыкновенно. День им казался не имевшим конца.
Никандр был угрюм, неразговорчив и всякую диковинку разглядывал молча,
сосредоточенно, как-то цепляя ее за свои тяжелые мысли.
Видели они опять и опять папиросников с наглыми и воґровскими глазами,
маленьких девочек, которым давно бы пора видеть сны, как сидели они, держа
на коленях по два, по три пирожных и внимательно, с готовой на случаи
улыбкой, встреґчали и провожали глазами проходивших мужчин; у иных сильґно
темнели глаза, а щеки и губы горели, как мак.
Голод и нищета, понятные им, были отгаданы и в этом седом, аккуратно
подстриженном господине, который, коротко вскидыґвая наметавшимся глазом на
парня, сидевшего перед ним на скаґмейке, с напыщенно-важной физиономией, с
рыженьким пухом на пухлых щеках и с треугольничками по-американски
подбриґтых усов на детски припухлой губе, быстро чертил карандашом похожий
портрет; и в этой старухе, в черном, заплатанном плаґтье, певшей остатками
семидесятилетнего голоса:
Очи черные, очи страстные,
Очи жгучие и прекрасные...
Потом она обходила жиденький полукруг и собирала, коґкетливо улыбаясь,
нищенскую за свой концерт мзду.
-- Пойдем отсюда, -- сказал Никандр.
-А куда ?
-- А помнишь, звала.
Они спросили теперь про Плющиху и быстро пошли. Тольґко раз все же
остановились.
Посередине бульвара, в крытом бараке, стоял истукан с кожаной харей. За
деньги его, надев рукавицу, били по физиґономии. Стрелка показывала силу
удара. Охотников было немало, и у них была очередь. Зрелище это, само по
себе отґвратительное, вдохновило Никандра своеобразно, он словно опять нашел
сам себя и, неизвестно кого подразумевая, едва ли даже заметив, что почти
закричал, громко излил свою душу:
-- Так! Это вот так! Я им покажу! Я им всем покажу!
Когда несколько позже, в одном из переулков, они заслыґшали снова
знакомый мотив и детские опять голоса, Никандр еще раз, и опять неизвестно
кому, уже не так громко, но столь же внушительно, про себя повторил:
-- Нет, погоди, я им всем покажу!
А у Леньки опять, по-детски задорно и весело, запело на сердце как там,
у сломанных крыльев:
Своею собственной рукой,
Своею собственной рукой...
И он зашагал снова бодрей, махая ручонками в такт. Правая болталась
несколько криво и задевала за оттопыренный Ленькин карман. Там была целая
булочка, и это было тоже приятно.
XIII
Какое тут все было другое! В углу перед образом, тихо потрескивая,
горела лампадка, на свежевымытом деревянном полу аккуратно серел половичок,
на коленях у Ниночки сладґко мурлыкал дымчатый котик. Нынче суббота. Агафья
Матафевна, вернувшись из дальней поездки, все убрала, перетерґла; выкупала и
внучку, закорявевшую без нее под присмотґром соседки, вымылась и сама,
сходила ко всенощной, разогґрела на плите, в прошлом году обложенной
кирпичом собственноручно самою Агафьей Матвеевной, дорожный свой чайник. Он
еще не остыл, когда ребята стукнули в дверь.
Она их приняла и радушно, и немного ворчливо. Устала, и пора было
спать. Но потом и с ними она разболталась, проґдолжая свой длинный, точно
вязала спицами длинный чулок, рассказ о путешествии на Украину. Ниночка
слушала и наґслаждалась. Она очень любила сухонькую и подвижную, мило
ворчливую бабушку, без нее было все дни скучно и неуютно. И как теперь зато
хорошо! Бабушка ей привезла белого хлебґца, платье и голова опять были
чистые, опять она не одна, а тут еще эти ребята, и незаметно можно было лечь
спать поґпоздней. Волосенки у ней, Ленькина цвета, нежные и шелкоґвистые,
успевшие быстро просохнуть, легко вились надо лбом, а сзади над тонкою
шейкой двумя небольшими косичками горґбиком ложились на спину.
Ленька, усталый, дремал, и когда полуоткрывал глаза, не сразу мог
разобрать, сон или правда. Люди его не толкают, не бьют, не суетятся, никуда
больше не надо идти, чисто, тепло. Ниночка Леньке очень понравилась, на
деревенских девчонок совсем не похожа, к ним он привык относиться
по-мальчиґшески пренебрежительно, как это делал Никандр, а эта сама взяла
его за руку, показала картинки. В углу у нее для тряґпочной куклы целая
комната, и там они вместе с ней поиграли, а завтра еще обещала показать на
дворе, там между деревьяґми устроен шалашик, и настоящие в нем скамейки и
стол, и маленький погреб в земле, целое поместье, усадьба. Ленька так и
заснул, а когда пробудился, была уже темная ночь.
Он окликнул Никандра, но тот не отозвался. Пошарил руґкой. Оба они
легли на полу, и Никандровы ноги были тут, рядом, все слава богу. Ленька
прислушался, сонное дыхание спящих было ровно и тихо. Чуть обозначалось,
белея, окно, и низенькая перед ним занавеска. Ленька перевернулся и сладко
заснул.
Никандр, несмотря на усталость, однако не спал. Когда потушили огонь,
небольшой под стеклом ночничок, и Агафья Матвеевна улеглась, пошептавши
молитвы и оправив уже засґнувшую в ногах ее внучку, Никандр на какую-то долю
миґнуты утратил сознание, все перед ним поплыло, задвигалось и остановилось,
и от этого толчка остановки он сразу очнулся и стал трезв. Точно обрезало. И
все прояснилось, и перед ним стало голо, как голое осеннее дерево: все было
глупо и неґудачно. Сколько он думал, готовился, и Иван Никанорыч подвел...
Он, значит, хотел все концы в узел и в воду. "Смотґри у меня, не шали". Это
он разъяснял, чтобы чисто. Умный он человек, а я, видно, дурак. Никандру
стало обидно, он не хоґтел быть дураком. И как же с пустыми руками явиться?
И какой дать ответ: И хлеба он взял на дорогу, а -- ничего.
Никандр лежал в темноте, как в гробу, незачем было ни шевелиться,
нечего даже желать. Но, однако же, он завозилґся, круто двинул плечами, а
руки, сами собою, судорожно сжались в кулак. И это движение, активностью
своей, его развязало. Как в широко распахнутую в непогоду наружную дверь
врывается разноголосый вихрь бури, так, в перебивку, но слитная такая же
разноголосица дня ворвалась в его грудь, и он должен был устоять, не
потеряться, найти свое место, что-то он должен был сделать, иначе нельзя.
Тут был и матрос с разорванным ухом, условившийся о свидании, куда и
Никандр хотел кое-что принести, и азор этих глаз, коляный и грубый, как
рукавица, схватившая душу в кулак, эти глаза, которыми сразу поймал
широкоплечий Маланьи сожитель, и все эти широкие спины людей, перед
котоґрыми надо сворачивать, чтобы не задавили, и эти ныне засґтывшие в камне
гиганты, -- все они и в лесу пошли бы так точно, как идут между людей,
напролом, целиной. Зависть и ненависть на две половины раздирали Никандрово
сердце. А парни, бившие в морду бульварного идола, словно подхлестыґвали и
подвывали в груди. Никандр был готов заплакать от злости, что Маланья,
сестра, от него ускользнула. Вся эта сумятица чувств, весь их напор что-то
ему диктовали опредеґленное. Кровь от него была неотступна, это она давила
на мозг; это она над ним колдовала. Никандр начал соображать. Он
полупривстал и мысленно видел, так ясно, как днем, каждый угол подвала, и
где стояла мука, и кое-какие вещицы, и как спит старуха, и только забыл о
калачиком свернувшейся деґвочке да о коте, уткнувшем свою пушистую морду
между тепґлых ее дремотных колен.
Ленька в эту минуту как раз и проснулся. Он тронул, поґшарив, ноги
Никандра, но Никандр промолчал, И все же было это как предупреждение, как
остановка. Бог весть почему, вспомнил Никандр и о старушке, певшей про очи,
и о художниґке, и о своих стариках, и о девочках, продававших пирожные, и
вот об этой лежавшей в ногах у своей старенькой бабушки. Руки Никандра
обмякли, а в оба виска вступила глухая, давяґщая боль. Боль эта все
возрастала, и чтобы унять ее, Ниґкандр охватил уши руками и закачался. Это
был непонятный, досель ему незнакомый припадок тоски и мучительной жалоґсти.
Смертельно ему стало жалко и Леньку, и стариков, и себя, и всех
деревенских... О городских он забыл. Ему показалось, что это не он, а за
него вся деревня надумала послать их, реґбят, ходоками за хлебом...
А пока он так тихо покачивался и Ленька с ним рядом сноґва сопел,
Ниночка тоже проснулась.
- Бабушка! бабушка! -- позвала она тихо, а потом и поґгромче. -- Ты
разве тут? Ты разве приехала?
-- Спи... спи... -- отвечала Агафья Матвеевна, не просыпаясь. Ниночка
слабо в ответ рассмеялась и завозилась, как коґшечка.
-- А мне без тебя как было страшно, -- сказала она, опять закрывая
глаза. - А с тобой как ничего мне не страшно!
Было тихо, мертво, когда Никандр снова прислушался. Он от висков провел
руками к глазам. Пальцы его ощутили две капли, холодные, как ночная роса.
Это его удивило. Он их растер по щекам, не раздумывая, что это было такое.
Он уже знал, как теперь сделать. Надо было все тихо собрать, улоґжить в
мешки, поднять Леньку, и с Богом. А если проснется?
Тотчас же он встал и принялся за работу. С кошачьей ловґкостью, вовсе
бесшумно, не разбирая, он набивал один мешок за другим. Муку, привезенную с
юга, не пересыпая, также он сунул в один из своих просторных мешков. Все уже
было близґко к концу, когда он зацепил чайную чашку, забытую на краю стола.
Она шумно упала и разлетелась в куски. Никандр засґтыл, выжидая. Агафья
Матвеевна приподнялась.
-- Знать, кот, -- про себя, негромко сказала она, села, зевґнула;
Никандр в темноте фигуры ее не различал.
Но вот он расслышал, как она поднялась и пошла. Отойти он боялся, как
бы она не услыхала. Все сжалось в нем и напрягґлось. Его раздражало, зачем
она не легла, злоба его опять охґватила, он готов был па все. На пути его
снова было препятствие. И когда Агафья Матвеевна, искавшая стол, чтобы
ощупать его, натолкнулась внезапно на Никандрову грудь, ему показаґлось, как
если б его схватили за горло. Ни раздумывать, ни выбирать было нечего --
надо было оборонять свое достояние, на которое город опять посягнул. Он даже
не дал ей крикнуть и, наудачу, как свинцом налитыми руками, со страшною
силой схваґтил ее шею и начал давить. Она захрипела, рванулась и увлекла его
в угол. Там она спотыкнулась о лежавшее у печки полено и глухо упала.
Никандр на секунду ее отпустил, но тотчас опять навалился. Колено его теперь
упиралось в тощий старухин жиґвот, а рука, чего-то ища, судорожно цапала по
полу рядом, и, как всегда в таких случаях, нужный предмет точно подсунут.
Рука отгадала сразу колун, и, зачем-то зажмурившись, он подґнял его, круто
взмахнул и с силой обрушил прямо перед собой, где должна была быть голова.
XIV
Ленькина слуха вся эта глухая возня досягала только отґчасти. В ногу с
другими ребятами он шел и размахивал флаґгом. "Своего собственной рукой!" --
звенело в ушах и пело в груди. А Никандр, похожий сейчас на Иван Никанорыча,
как бывает похоже только во сне, сидел на крылах поверженной птицы, грозил
ему пальцем и говорил: "Смотри у меня, не шали!" А Ленька в ответ пел еще
громче, сердце его будто летело, и он и во сне улыбался. Но вот голоса
прорезал глуґхой, сдавленный крик, и Ленька проснулся. В самый, может быть,
миг пробуждения мелькнуло ему еще будто бы платьиґце Ниночки; до сей поры он
ее не видал.
От того же самого крика проснулась и девочка. Оба они ничего не
понимали. Но вдруг, темным каким-то инстинктом, ощутив возле себя пустоту,
незаполнимую, она поняла и испуґстила крик, от которого сразу Ленька
вскочил.
-- Не кричи! Я убью тебя! -- крикнул Никандр, но крик его вышел хриплый
и сдавленный.
Он разогнулся и потянул, не выпуская, колун, за колуном приподнялось и
рухнуло на пол что-то тяжелое. Никандр опять наклонился и тронул рукой.
Пальцы его, через расщелину, окунулись в податливую, невязкую массу. Он
непроизвольно, с жадною судорогой, стал ее мять. В эту минуту для него
ниґчего иного не существовало. Зубы дробно стучали во рту, но остальной
механизм работал, как и обычно, строго-налаженно, глаза были полуприщурены,
сужены, а скулы ровно и мерно ползли к мочкам ушей.
-- Оставь меня! -- крикнула девочка.
Это Ленька, искавший убежища от охватившего страха, наґщупал кровать и
схватил девочку за руку. Никандр расслышал, и через стену темного своего
упоения, этот острый и режущий вскрик. "Ленька работает. Правильно", --
нелепо мотнулось в его распаленном мозгу. " Разбудит весь дом. Надо девчонку
скруґтить". Один из мешков, неполный еще, не был завязан, и, сообґражая не
столько сам, как за него соображали дрожавшие липкие руки, он прихватил с.
собою веревку и, грубо окинув ею голову девочки, туго на шее ее затянул
мертвым узлом; обе косички, между собой внизу перевязанные, так же легли под
веревку, как со спутанными ногами барашки ложатся под нож.
-- Держи и крути, а я подберу мешки. Ленька спросил:
-- А бабушка где?
-- Солонина в углу, -- ответил Никандр, а впрочем тотчас же поправился:
-- Просвирка в углу. Только не стоит. Сухая.
Ленька его не понимал и понимал, как и сам Никандр едва ль отдавал себе
полный отчет в том, что говорил, но говорил и делал теперь ровно, спокойно,
как очередную работу, только что спешную.
- А зачем же ее? -- спросил Ленька.
Губы его и руки, в которые сунул Никандр грубый, в ладоґни едва
помещавшийся узел веревки, дрожали и путались, звенело в ушах.
-- Крути, говорят. Если докажет, и матери тебе не видать.
- Не...не докажет, мы с ней даве играли. Доказывать грех, нехорошо.
Слабый свет утра падал теперь поверх занавески, да и ее, будто как ветер,
дующий в парус, светло надувал в
темноту.
-- А я говорю, что докажет. Ты матери хлеба хотел приґвезти: Эх, ты,
сухоручка! На вот лучину, возьми и подкрути.
Девочка слабо дышала под дохлою Ленькиной, слабой и страшной рукой, от
сонной еще шейки ее дышало теплом. Так, действительно, было удобнее. Ленька
подсунул лучину и наґчал крутить. И снова стало похоже на сон, уже бывший
коґгда-то и от которого, как от судьбы, не убежишь. На секунду почудилось
Леньке, что под руками его котиная теплая шейґка, и в ту же минуту
почувствовал он острую боль, схватил и отшвырнул обеими лапами вонзившегося
в больную его, усерґдно работавшую руку, кота.
Когда все было кончено, Никандр вместе связал два мешка и перекинул их
за плечи, больший на спину, поменьше, с мукою, на грудь. Третий, заполненный
наполовину, дал Леньке. Они отворили дверь и вышли, никем не замеченные. И
один только жалобный, странный, получеловеческий писк сопутствовал им. Это
был Ниночкин кот; едва ли он не сошел с ума.
После жаркого дня ночь им показалась прохладной. На углу переулка
серела невысокая церковь. Никого на улицах не было. Идти на базар еще рано и
не безопасно. Никандр устаґвил мешки у ограды, и они сели ждать, пока совсем
рассветет.
Ни слова они между собой не произнесли и так просидели час или два в
странном оцепенении. Ни сторож на них внимания не обратил, ни они не
заметили, как он, покрестившись на Троґицу, открыл перед собою железную
дверь. Но вдруг, как змеею ужаленный, Ленька вскочил и закричал. Ему
показалось, что у него быстро-быстро, в мозгу, стала раскручиваться тугая
пружина. Вскочил и Никандр. Он, словно в припадке, кинулґся и, навалившись
на Ленькин мешок, стал его мять и дуґшить. Но все это было напрасно. Из
мешка, металлически ясно звенел и звенел, вырастая в ушах в неумолимый
набат, звонкий будильник покойницы. Он ею поставлен был точно, и еще не
успел отзвучать, как гулко упал с колокольни первый удар воскресного
благовеста. А на ребят из мистической Троґицы сбоку глядел сам Бог Саваоф,
знать снова, как встарь, над землею поднявший грозный свой скипетр.
Церковь была небольшая, Благовещенья пресвятой Богоґродицы, что на
Бережках. У ранней обедни прихожан было немного, и когда расходились, друг
другу передавали, что утґром, у самой ограды, были задержаны два мальчугана
с мешкаґми, как видно, воришки.
XV
Никандра, после суда, отправили в колонию для малолетґних преступников,
Леньку сначала в приют, после в больницу для душевнобольных.
Обоих их видела мать. До деревни дошли сначала одни темные слухи, но
она собралась тотчас и поехала. Никандр был угрюм, неразговорчив. С ним
ничего, казалось, не проґизошло. В работах он был исполнителен, как
настоящий муґжик, и вообще на хорошем счету.
Ленька на вид также почти не переменился, только еще исхудал. Одной из
его странностей было то, что он почти ниґчего не ел. Также не выносил он
котят и боя часов. Он затыґкал себе уши и убегал. Во всем остальном он был
тих и спокоен. Иногда на него находило блаженное самозабвение. Он махал
тогда в воздухе своею иссохшей рукой, и губы его что-то беззвучно шептали.
Когда вошла к нему мать, он ее сразу узнал, но вместо того, чтобы
кинуться к ней, полез рукою в карман и начал там шарить. Недоумение и как бы
обида отразились на лице его.
- Что поздно пришла? -- сказал он с укором. -- Все время берег для
тебя, а вот куда-то девалась.
Врачи Катерине сказали, что долго он не проживет, и она осталась в
Москве. Они были правы.
Узнавши от матери о Ленькиной смерти, Никандр и тут ничем себя не
проявил. Наказав поклониться отцу, он вышел с ней за ворота. Был жаркий и
облачный день. Облака гроґмоздились по небу огромными кучами. Парило.
Никандр поґглядел и сказал:
-- Земля-то, чай, сохнет у нас. Хорошо бы дождя.
А когда Катерина ушла, он долго еще глядел ей вослед. И никто не видал,
а если б и видел, не разгадал бы необычного странного выражения его
остановившихся глаз.
В обратный путь Катерина не села на поезд, а вышла пешґком. Город был
позади, а по бокам и впереди лежали поля, родная страна. Шла она не спеша,
некуда было ей торопиться, как торопилась когда-то к Алеше. Сын ее с ней был
теперь неразлучен, как неразлучна была та земля, на которую Катеґрина
ступала и в которой лежал ее Ленька.
Через четверо суток пути дошла она до родных краев. Опять ее обступил
знакомый тот лес, где когда-то билась крылами, как залетевшая птица,
тревожная ее и больная душа. Тут бы ей и осесть. Может быть, только хотелось
бы ей одного человека. И это не муж, а Алеша. Открывшийся ей шалаш не дымил.
По-прежнему травы цвели, но ярче и строже, молитвенней. И когда переступила
Катерина порог, она не удивилась.
Поодаль от толстого дубового пня был поставлен другой толстый обрубок,
между ними постланы были три свежих доски, и на них тихо лежал отошедший
Алеша. Рядом, в углу, приготовленная, стояла лопата. Постояв и простившись,
Каґтерина взяла ее в руки, вышла на волю и принялась за работу. Лесная земля
копалась легко.
Перепадали дожди, хлеба колосились и наливались. Точно бы кто умолил
жестокое небо жестокою жертвой. Мужицкое сердце забытою радостью радовалось.
С другими, пожалуй, повеселел бы и Болдырев, но Катерина сильно его
озадачила. Предавши земле Алешино бренное тело, она так и осталась в лесу.
Степан ее звал, грозил и стыдил, уговаривал, но Катеґрина ему отвечала:
-- Куда мне из дому идти? Со мною тут Ленька; и нам хорошо.
Отец Михаил, как и Алешу, Катерину не одобрял. Кое-кто из старух на
селе также считали ее чародейкой, волховавшей ночами над человеческим телом,
без отпевания и самоґчинно преданным ею земле. Другие, напротив того,
считали ее тихой молитвенницей.
Иван Никанорыч был зол на Никандра. Он говорил муґжикам:
-- Жалко мне Болдыревых. Ну, а только Никандр не глуґпо устроился. Свой
срок отсидит на казенных хлебах, а потом и назад, на готовенькое. Такие-то,
брат, и выживают. Что гоґворить, молодая Россия!
Но Катерина молилась и за Никандра. Ей вспоминалось про Иван Никанорыча
Алешино слово: "Лукавый он есть и маловер. И правды не скажет".
И в молитвах своих Катерина, как только умела, заступаґла детей, не
отдавала их. Для ее материнского сердца были они, равно и свои, и чужие, --
как жертва неведомая.
8 октября 1921 г, Москва
СОДЕРЖАНИЕ
М.В. Михайлова. Слова любви и прощенья от
Алексея Христофорова................... ..... 5
Золотые кресты. Роман............... ...... 24
Во имя Господне................................ 195
Петух................................................. 207
Пчелы-причастницы........................ 224
Троицкая кукушка.......................... 241
Повесть о коричневом яблоке ............252
Гарахвена.................................... 290
Жертва.......... ............................ 315
Иван Алексеевич НОВИКОВ ЗОЛОТЫЕ КРЕСТЫ
Ответственные за выпуск И.А. Александрова,
Редакторы
Технический редактор .Художник
Корректоры
А.В. Конопля
Л.В. Дмитрюхина,
О.В. Вологина
Г.В. Скорикова
С.И. Прокопов, член Союза
художников России,
заслуженный работник
культуры
М.С. Корчагина, преподаватели
мценской гимназии
Подписано в печать 28.04.2004 г.
Формат 84х108/з;. Печать Офсетная. Бумага офсетная. Усл. п. л. 23,31.
Тираж 500 экз. Заказ No 1902
Отпечатано и ОГУП Орловская областная типография "Труд". 302028, Орел,
ул. Ленина, 1.
[1] См. Волков Я. Светлый талант // Новиков И. Калина в палисаднике.
Тула, 1982. С. 311. 308.
[2] Козловский Ю. О творчестве И.А. Новикова // Новиков И.А. Повести
"рассказы. М, 1981. С. 10.
1 Новиков И.Л. Собр. соч. в 4-х тонах. 1967. Т. 1. С. 32.
2 Правда. 1922. 2 апреля. Труд. 1922. 10 апреля.
Труд. 1922. 10 апреля.
1 И.А.Новиков в кругу писателей современников. Орел-Мценск, 2003, С.
141,
2 Жирмунский В. Современная литература о немецком романтизме //
Русґская мысль. 1913.
No 11. 3-я паг. С. 31.
1 Новиков Ив. К возрождению. Рассказы. Изд. С. Скирмунта. М., б.г. С.
287.
2 М.З. // Утро, России. 1916. No 190. 9 июля.
1 Вяткин Г. Из новинок беллетристики. Рассказы Ив. Новикова //
Сибирґская жизнь. 1912. No 277. 14 дек
2 Maйгyp. Литература и жизнь // Утро России. 1916. No 281. 8 апр.
1 См. анализ этой пьесы в рец. Е. Колтоновской ( Речь. 1917. No 9. 11
янв.)
1 Новиков Ив. К возрождению. С. 287.
1 См. Крайний Антон. Предмет десятой необходимости // Утро России.
1916, No 259. 17 сент.
2 Петровская Н. И. Новиков. Золотые кресты // Весы. 1908. No 1. С. 99.
3 Там же. С.99
1 Биржевые ведомости. 1916. No 15819. 23 сент.
2 Раннее утро. 1908. No 98. 15 марта.
3 Майгур. Литература и жизнь // Утро России. 1916. No 281
1 Известия. 1924. 12 сентября.
2 Труд. 1922. 10 апреля.
3 Вечерняя Москва. 1926. 25 мая.
1 Труд. 1922.10 апреля.
2 См. Правда. 1922. 2 апреля.
1 Семен Р. Рассказы И.Новикова // День. 1913. No 6. 7 янв.
2 Петровская Н. Указ соч. С.100.
3 Сполохи. 1917. No И. С. 209, 204.
4 М.З. // Утро России. 9 июля. 1916. No 190.
1 Б.Э. (Эйхенбаум Б.) Иван Новиков. Рассказы // Запросы жизни. 1912. No
52. С. 3013 .