Страница:
Чувство направления теряется, все машины начинают буксовать. По сути, на
любом направлении может подстерегать опасность. Когда именно возникает эта
опасность, определить трудно, но выдающиеся достижения в периоды застоя
или хаоса - большая редкость.
Зоны, относящиеся к группам А и Б, в Англии четко определены
географически. Чтобы показать их на карте, нужно совместить промышленную
революцию и гражданскую войну. Земли "круглоголовых" лежат на юге и на
востоке, захватив Ливерпуль, они раскололи территорию "кавалеров" на две
части - север и запад. Промышленная революция произошла главным образом на
территории "круглоголовых" и кое-где за ее пределами - во владениях
методистской церкви. Эти карты не утратили своего значения и сейчас, и мы
готовы это доказать.
Если схему социальной структуры совместить с картой, получим следующую
схему. Здесь Центральная линия (с юго-востоком наверху) соединяет Лондон и
Ливерпуль. Если точнее, она идет от Гастингса до причала
Мэд-Фрешфилд-Уорф, рассекая Лондон на Уэст-Энд и Сити, а Парламент - на
палату общин и палату лордов.
Центром всей системы - теперь это очевидно - является деревня Эджкот в
Нортгемптоншире. В нижней части карты разместился ливерпульский район
отчаяния, он разделился между отчаявшимися (А) из Биркенхеда и
отчаявшимися (Б) из Уоррингтона или Салфорда. Кембридж, разумеется, - это
центр честолюбивых (Б), а Оксфорд, где гнездятся частные школы,
олицетворяет честолюбие группы (А). К востоку от центральной линии
отчаявшиеся (Б) из Манчестера или бывшие пассивные из Шеффилда могут, при
некотором усилии, примкнуть к более честолюбивым графствам Ноттингем или
Лесестершир. То есть с охотничьего поля они могут попасть прямо в Кембридж
и ворваться в Лондон по Ливерпуль-стрит.
Сколотив состояние, семья с таким положением может выбиться в зону
привилегий (Б) в Норфолке или Кенте; или - еще лучше - на границе между
Эссексом и Саффолком. Колчестер же (при всей его привлекательности)
находится слишком далеко от Виндзорского замка [резиденция королей]. Когда
перед соблазном привилегий (А) устоять уже решительно невозможно, эта
семья перебирается дальше на запад через Найтсбридж и поселяется около
Арунделя.
Тем временем другие семьи из пассивного Шропшира или Херфорда выходят
маршем на Челтенхем. Окончив Оксфорд, некоторые направляются прямиком в
Уайтхолл [здесь: правительство] либо на Портленд-Плейс [здесь: дипломаты].
Другие, пройдя курс в королевской военной академии или королевской
астрономической обсерватории, подаются в Олдершот, Кемберли или Портсмут.
В конце концов они часто оказываются в самом центре зоны привилегий (А),
то есть, конечно же, в Беркшире; другие военные семьи - поверженные -
оттеснены в район Глостера или Бристольского залива.
Разумеется, без исключений не обойтись, но общие тенденции не подлежат
сомнению. Армейские офицеры редко бывают родом из промышленного Ланкашира,
как едва ли встретишь миллионеров из Херфорда, Брекона или феодального
Дорсета. Пути к достижению успеха давно проторены и достаточно известны.
Но так ли уж они неизменны, эти пути? Лейбористы в открытую заявляют,
что их цель - создать бесклассовое общество. Если таковое явится на свет,
барьер между зоной честолюбия (Б) и зоной привилегий (Б) станет
непреодолимым. Чтобы разбогатеть, надо будет свернуть горы, но богатство
не даст доступа к власти. Передвижение на более высоких уровнях из Б в А
будет более чем сбалансировано перемещением из А в Б. Более того, с
исчезновением категории отчаявшихся зачахнет движение и в нижней части
схемы.
И колесо, лишившись движущей силы, просто остановится. Социалисты
выразят удовлетворение таким состоянием дел - кругом тишь да гладь. Что ж,
покой и безмятежность, возможно, и восторжествуют, но все указатели
давления в системе будут на нуле. И тогда премьер-министр от лейбористов,
может быть, впервые переведет дух - наконец-то положение стабилизировалось
и находится под контролем.
ЛОРДЫ И ЛАКЕИ
В прекрасной книге "Управление и Макиавелли" (1967) мистер Энтони Джей
напоминает нам, что высшее начальство любой крупной организации -
политической, промышленной, военной или религиозной - подразделяется на
две категории: вельможи и придворные. В средние века вельможи были куда
могущественнее своего короля - им присягали на верность целые провинции.
Власть короля над вельможами была весьма иллюзорной. В то же время на
глазах у него находились знатоки своего дела, к которым он обращался за
советом: священники, банкиры, судьи и генералы, они-то и составляли его
окружение. Придворный был важен, потому что имел доступ к королю, и, пока
состоял при дворе, важность его оставалась незыблемой. Вельможа был важен
сам по себе - на своей территории он располагал реальной властью, но
доступ к королю имел лишь от случая к случаю. При слабом правлении
вельможи были всемогущи, король лишь пытался натравить их друг на друга.
При сильном правлении на ведущие позиции выступали придворные, вельможи
уходили в тень. Не переходя на личности, можно сказать, что поход против
другого королевства - еще лучше не просто поход, а крестовый -
способствовал централизации власти, а при угрозе нападения повышались
акции вельмож, что правили в приграничных районах. Так было в
средневековье, так оно есть и сейчас. На смену феодальным королевствам
пришли промышленные синдикаты, но суть осталась прежней. У придворных -
общий контроль над производством, рынками сбыта, рекламой, финансами.
Вельможи правят на местах. Успех придворного измеряется благосклонностью
директора центральной фирмы, успех вельможи определяется процентным
отношением: каков выход продукции относительно капитальных вложений? Эти
непреложные законы управления столь же верны сегодня, как и во времена
норманнских завоеваний. Придворные всегда жаждали централизации - вельможи
всегда рвались к автономии. Конфликт между ними заложен в природе явлений,
и его не разрешить каким-нибудь внезапным проблеском нетленной истины.
Если современная головная контора что и потеряла в сравнении с
королевским двором средневековья, так это существовавшую издревле
должность дурака или королевского шута. Именно дурак был облечен
привилегией и обязанностью выдавать точку зрения, отличную от официальной,
но и не схожую с точкой зрения опальной группировки. По уму королевский
шут как минимум не уступал другим официальным лицам - такова была
традиция. Никто не требовал принимать его советы всерьез, но и обижаться
на него считалось дурным тоном. Ведь ему за то и платили, чтобы он
подпускал шпильки и говорил невпопад. Есть основания считать, что он делал
полезное дело, есть даже основания подозревать, что он был бы весьма
полезен и сейчас. Или психолог на производстве - это его современный
двойник? Мысль об официальном и узаконенном дураке по крайней мере
нуждается в изучении, без него не проколоть мыльные пузыри самодовольства!
Когда хор взаимного восхваления начинает звучать до неприличия громко,
кто-то должен оборвать эти песнопения окриком: "Ерунда! Хватит ломать
комедию!" Конечно, выкрикнуть это можно и сейчас, да только не наживет ли
себе смельчак ненароком врагов? Дурак же - не будем об этом забывать -
такой привилегией - своего рода дипломатической неприкосновенностью -
обладал. Явно полезная должность - пока что абсолютно вакантная. Есть еще
одна - параллельная - должность, которая, правда, недавно была
реанимирована: королевский исповедник. Эта фигура, всегда стоявшая в тени,
была по меньшей мере весьма влиятельной. Ныне эту роль играет
психоаналитик, именно у него председатель правления директоров ищет
духовного водительства.
Итак, если не считать дурака, нынешнее учреждение крупного пошиба мало
чем отличается от королевского двора, особенно в смысле общей установки на
централизацию.
Стремление сосредоточить власть в одном месте всегда было свойственно
любой крупной организации. Отбрасывая в сторону чьи-то личные интересы,
нельзя не отметить: у централизации есть солидные плюсы. Идея такая:
только из центра можно охватить всю картину целиком. А то что получалось?
Когда защищали средневековую Британию, принц-епископ Даремский и герцог
Нортумберлендский явно благоволили к Шотландии. На границе между Англией и
Уэльсом речь шла только об одном - об уэльских мародерах. Вельможи пяти
портов явно помешались на пиратстве - какой уж тут кругозор! Только
королевский двор мог сопоставить эти столь разные сообщения и решить,
откуда грозит реальная опасность и грозит ли вообще. Решить - и разумно
распределить ресурсы, прибегнуть к дипломатии там, где не хватает войск.
Решения, принятые наверху, имеют еще одно ценное свойство - они
окончательны. Если всех этих вельмож созвать вместе, они бы выясняли
отношения до бесконечности, скандалили, обливали друг друга грязью,
вызывали друг друга на смертный бой. А ситуация требовала четкого и ясного
приказа от графа-маршала, чтобы первые слова звучали (примерно) так: "По
распоряжению Его Величества...", а последние: "Ни шагу назад!" Решение
современного кабинета должно иметь схожий эффект, а его промышленный
эквивалент - письмо, подписанное председателем правления директоров.
Оценив ситуацию в целом, правление решает: закрыть отделение в
Бейзингстоке и расширить, завод в Ньюкасл-он-Тайне. Новый филиал в Йорке
будет контролировать работу всех производственных подразделений севера, а
около Кентербери откроется специальный отдел по экспорту. Планы
определены, обсуждение закончено. За два года надо увеличить объем
производства на 12,5% - такова цель. И ни шагу назад!
Нимало не изменилась с течением веков и реакция на окраинах
организации. Провинциальные лорды и ныне убеждены, что эти типы в Лондоне
совсем свихнулись. Им там куда как просто отдавать распоряжения, они же
штаны просидели в своих кабинетах и понятия не имеют, что у нас делается!
Прислали план марша, а ведь кавалерии там не пройти! И где прикажете брать
фураж? А дорога, которую они выбрали, - да ее прошлой зимой так развезло,
что теперь ее и нет вовсе! В общем, надо знать, что и с чем едят на
местах, иначе толку не будет. А политическая ситуация? Она же постоянно
меняется! Из вождей, которых нам велено захватить в плен, один перешел на
нашу сторону, а другой приказал долго жить.
Лорд из глубинки не выносит кабинетного стратега, равно как и
управляющего отделением воротит от политики, которую проводит центральный
аппарат фирмы. На рекламу, подобранную в Лондоне, в Данди никто и смотреть
не будет, а товары, которые хороши для Челси, в Белфасте захламят все
склады. И чего ради планировать расширение завода N З? У нас и на этом
оборудовании работать некому! А еще выдумали производственное обучение, с
курсами по инженерному делу и экономике. Да они там в головной конторе
просто не понимают, что желающих учиться в наших краях днем с огнем не
сыщешь! Вся эта писанина из Лондона - сплошной бред. Тоже мне, великие
профессора, приехали бы сюда и посмотрели своими глазами, что почем. А то
мы их инструкциями (если честно) сыты по горло!
Итак, вот вам две основные точки зрения. Причем люди на местах до
последнего времени пытались гнуть свою линию. Центральное правительство,
даже очень сильное, во все периоды истории не могло сделать свое правление
эффективным. Способности управлять, может, и были, да вот беда -
письменные распоряжения шли больно долго. А когда возникли океанские
империи (политические, коммерческие), линии связи растянулись до
непомерной длины. Полгода письмо идет туда, полгода обратно, а тем
временем губернатор колонии знай себе правит по-своему. Или, скажем, не
нравится ему приказ из центра, он идет на хитрость: мол, не все ясно,
прошу разъяснить - и дело застопорилось на год, а через год, глядишь,
поменяется ситуация, и этот приказ будет никому не нужен. Веками
центральная администрация боролась с этой своенравнейшей из проблем,
требуя информации и отдавая распоряжения, но ощущение всегда было такое,
будто у тебя на поводке медуза. Ах, с какой неохотой имперским правителям
и коммерческим директорам приходилось отдавать вице-королевскую власть
людям, которые, может, управляют и толково, а вот особой преданностью не
отличаются. И ведь ничего с ними не сделаешь, остается только стиснуть
зубы и терпеть. Попробуй-ка замени непослушного вельможу; далеко не каждый
Трумен отважится уволить своего Макартура. И до недавних времен о
серьезном контроле из центра не могло быть и речи.
Но примерно с 1870 года положение стало резко меняться. Последовала
череда открытий: телеграф, дешевая бумага (для размножения), телефон,
пароход, автомобиль. Далее - телетайп, радио, самолет, реактивный
двигатель. Внезапно центр каждой империи - политической или коммерческой -
получил возможность насаждать свою власть. К королям, президентам и
директорам теперь стала стекаться полнейшая информация, они могли выдавать
ценнейшие инструкции и рассчитывать на нижайшее послушание, причем все это
в течение даже не дней, а часов. Вице-короли превратились в
дипломатических представителей, послы - в посыльных, а управляющие стали
исполнительными директорами. К 1900-му, а тем более к 1950 году вельможи
превратились в собственную тень, зато сплошь и рядом восходили звезды
придворных. Словно для того, чтобы окончательно закрепить такое положение
дел, головные конторы приобрели компьютер - эдакий магический кристалл, в
котором вся организация видна как на ладони. "Свет мой, зеркальце, скажи,
да всю правду доложи..." Сегодняшняя магия позволяет получить ответ, не
успеешь моргнуть и глазом, а следом - нужную статистическую выкладку.
Современный управляющий всегда на глазах у Самого, все его решения как бы
освящены свыше. В любую минуту его могут вызвать на небеса с докладом - а
ну, рассказывай, как правишь? В любой момент в его кабинете может
появиться архангел и потребовать отчет. Похоже, сегодняшние вельможи сидят
на довольно коротком и прочном поводке.
Централизация нынче в моде, каждое новое слияние приближает эту
тенденцию к абсолюту. Однако становится очевидным, что этот процесс не
лишен недостатков, которые центральные правители как-то не предусмотрели.
Для управления нужна информация, и первое требование центра - отчеты,
статистические данные, сведения о доходах, доклады. В результате со всех
краев широко раскинувшейся империи хлынули бумажные воды, и каждый
бурлящий ручеек норовит обернуться полноводной рекой. Бумага неизбежно
порождает бумагу, а статистические отчеты год от года становятся все
изощреннее. В конце концов головная контора начинает задыхаться от обилия
информации, все отделы только тем и занимаются, что распихивают ее по
ящичкам и папкам. Полы заставлены стальными картотечными шкафчиками, и
клерки тонут в море ссылок. Главному чародею потребовались факты, и ученик
чародея выпустил джинна из бутылки - факты в четырех экземплярах можно
черпать ведрами. Когда уж тут заглянуть в бумагу - только бы успеть сунуть
ее в нужную папку. Бурный поток информации захлестывает всех и вся, никто
не знает, как выключить кран. Если чей-то фамильный кабинет на время
остался без хозяина, можно не сомневаться - через два года он будет снизу
доверху забит никому не нужной перепиской. Незадачливые руководители
беспомощно барахтаются в бумажном водовороте и в конце концов тонут, а
другие если и могут чем похвастаться, то лишь тем, что все-таки удержались
на плаву.
В спектре проблем с бумажным потоком успешно конкурирует укороченный
рабочий день. Головные конторы, государственные либо промышленные,
тяготеют к большим городам, где жить нынче совсем тяжко. Начальство обычно
определяет свой статус мерой удаленности от центра и в основном живет за
городской чертой. Поднимаясь где-то с первыми петухами, они, если сильно
постараться, добираются до своих рабочих мест к 10:00. Чтобы к 19:00
попасть домой, им надо покинуть свой кабинет в 16:00. Если учесть, что
обеденный перерыв тянется с 12:00 до 14:00, на праведный труд у
руководителей остается четыре часа в день. Чем больше и разветвленное
паутина, тем больше дел стекается в головную контору, а решать их некогда.
Вот и принимаются неверные решения, да еще с опозданием, а неотложные
проблемы валятся в одну кучу с пустяковыми и запиваются чаем. На первом
месте в смысле тщеты и бесплодности усилий стоит Вестминстерский дворец -
английский парламент, - где от самого обилия дел образуется затор и всякое
движение замирает. В Правительственных департаментах структура
ответственности имеет форму пирамиды: чтобы принять любое серьезное
решение, принято обращаться на самый верх, а там ни у кого нет времени
вникнуть в суть дела. Такая иерархия работает и в промышленности: день
столь же короток, результат столь же невелик. В любой крупной головной
конторе сегодня пожинаются плоды сверхцентрализации, доведенной до полного
абсурда.
Сосредоточение власти в центре, где скрещиваются все линии, не просто
создает хаос. Избыток этих линий вызывает чувство безысходности и на
периферии, откуда они исходят. По идее управляющего директора надо
выбирать из руководителей подразделений, потому что только на руководящем
посту, на производстве, человека можно проверить по результатам его труда,
а когда он лишь консультирует и высказывает мнения, оценить его весьма
сложно. С другой стороны, попробуй прояви себя в дочернем отделении фирмы
- ведь там только сортируют почту и ждут указаний свыше. В итоге -
моральные потери, руководители на местах уходят в отставку, а у тех, что
остаются, и со знаниями туговато, и опыта кот наплакал. А коль скоро на
местах попросту нет руководителей с солидной репутацией, правление ищет
нового Главного среди сотрудников головной конторы. Но среди начальников
отделов редко сыщешь идеального кандидата на повышение. Познания их
ограниченны, а ответственность они привыкли с кем-то делить. И уж,
конечно, не им восстанавливать моральный климат в отделениях фирмы. Все
последние годы они не руководили, а консультировали. Едва ли в ком-то из
этих стареющих кабинетных работников перед заходом солнца вдруг пробудится
жажда деятельности, запоздало вспыхнет созидающий огонь. Если не привлечь
свежие и задорные силы со стороны, компанию может основательно затянуть в
трясину. Сверхцентрализация ведет к катастрофе; но платить по счетам
придется все равно, и рано или поздно час расплаты наступит.
Пока тяга к сверхцентрализации живет и здравствует, но кое-где она уже
сталкивается с противодействием. В крупнейших американских промышленных
группировках некоторые подразделения имеют право действовать на свой страх
и риск - во всем, кроме разработки генеральной линии и финансовой
политики; что ж, есть смысл взять эти примеры за образец. С другой
стороны, наивно полагать, что некое правило позволит всегда определить
золотую середину между избыточным и недостаточным контролем. Джон Стюарт
Милл проводил в жизнь такую идею: информация должна быть централизованной,
а власть - рассредоточенной. В разумных пределах это правило полезно, но -
увы! - его нельзя считать формулой для любой организации в любой период ее
истории. Положение постоянно меняется, и наше выживание зависит от
скорости, с какой мы перераспределяем силы и проводим реорганизацию. Если
и выводить общий принцип, я бы сформулировал его так: централизация
нужнее, когда готовишь наступление, а если ждешь атаки противника, власть
лучше рассредоточить.
КНЯЖЕСТВА И ДЕРЖАВЫ
Многонациональное государство - такая политическая единица выковалась
за долгие века европейской экспансии. Произошло это главным образом из-за
войн. Франция объединилась, потому что боялась Англии, Испания - потому
что боялась Ислама, Великобритания - Испании, а Германия - Франции. Во
времена агрессивных войн государство проявило себя крупнейшей единицей,
которая не распадалась из-за различия региональных интересов. Для
эффективного управления такое государство зачастую было слишком велико, а
для экономики, наоборот, требовались масштабы покрупнее. Сейчас Европа
снова защищается от Азии, и распространенное мнение таково: нужна какая-то
реорганизация. Движение к объединению Европы - взять к примеру Европейское
экономическое сообщество - это предвестник возникновения новой Римской
империи со всеми преимуществами, какие несет такое объединение - целый
континент! - в смысле обороны, свободной торговли и внутреннего
спокойствия. Но при этом провинции логично требуют автономии. Ибо меньшие
политические подразделения (Бавария, Нормандия, Шотландия) так или иначе
принесли в жертву идее прочного государства свою национальную гордость.
Они отдали независимость, но обезопасили свои границы и, более того,
получили свой кусок от общегосударственного пирога. В пору расцвета
Британской империи кусок этот был столь внушителен, что шотландцы были не
прочь (в тот момент) считать себя британцами. Они гордились
принадлежностью к империи, которой тогда было чем похвастать, как в свое
время Испании, Австрии, Франции и Германии. Во второй половине двадцатого
века многонациональному государству - увы! - почти нечего предложить своим
провинциям за их лояльность. Их никто не защитит, если они не входят в
альянс более крупный, не приходится рассчитывать и на трофеи. Конечно, кое
в чем такое государство полезно и сейчас, но во многом стало обузой - оно
тормозит торговлю на густо разветвленных внутренних границах, тратит
впустую кучу времени из-за сверхцентрализованного управления. Некоторые
государства действуют весьма эффективно - Финляндия, Дания или Швеция, -
но ведь они и сами размером с провинцию, а населяют их от четырех до семи
миллионов человек. Если население превышает десять миллионов, совершенно
ясно, что нужна децентрализация, как в Голландии, где у каждой провинции
свой губернатор, или как в США. На этом фоне разворачиваются движения в
Шотландии и Уэльсе, от которых так просто не отмахнешься. Мы начали
понимать, что многонациональное государство с населением в
тридцать-пятьдесят миллионов человек безнадежно "не тянет", оно сводит на
нет культуру провинций и стрижет под одну унылую гребенку всю общественную
жизнь. Для надежного управления нам нужно правительство доступное,
экономное, обслуживающее зону, которая объединена общей культурой и в
разумных пределах невелика.
Итак, следствие объединения в Европе - новое стремление провинций к
автономии. Оно влечет за собой два колоссальных преимущества чисто
практического свойства. Во-первых, набившие оскомину споры насчет
социализма можно перенести на уровень провинций. Все отрасли
промышленности можно национализировать в одном районе, а в другом все их
отдать частным предпринимателям. Исчезнет надобность обсуждать проблемы
здравоохранения и жилищного строительства в Париже или Риме; зато в этих
городах высвободится время на то, чтобы решать проблемы действительно
национального или интернационального свойства. Наша же нынешняя политика
такова: убить всякую инициативу на периферии и не оставить времени для
серьезных дел в центре. Парламент в Эдинбурге - по типу североирландского
- позволит в конечном итоге повернуть этот курс на сто восемьдесят
градусов, и требование шотландцев создать его вполне справедливо. Между
прочим, мы забываем: если уступить требованиям шотландцев и предоставить
им автономию, это наверняка ослабит напряжение в Вестминстере. Все, что
будет сделано для Шотландии, в равной степени пойдет на пользу и Англии, и
всем Британским островам. Возможно, к Англии присоединится и Ирландия,
возникнет федерация более свободного типа; такой шаг принес бы
колоссальную пользу этим двум народам, чьи отношения косы и камня
позволили им достичь выдающихся успехов в искусстве руководить, в
литературе и умении мыслить.
Со скрипом, но дело сдвинулось с места - наши политики начали понимать,
что от децентрализации никуда не деться. Но какова их реакция? Они ведут
разговор о создании в Англии дюжины органов административной власти, чтобы
каждый такой орган координировал экономическую деятельность советов
графств и графств-городов в данном районе. Возникнет эдакий
бюрократический запор, и сразу напрашиваются три возражения. Во-первых,
такие регионы по размеру будут не то, что, скажем, Дания или Шотландия.
Во-вторых, они никогда не были автономными, не имели своей программы - еще
минус. В-третьих, они совсем застопорят и без того хилое движение, возведя
еще один бюрократический заслон между гражданами и законодательными
властями. В чем функции провинциального парламента? В том, чтобы, как в
Белфасте, целиком и полностью заменить центральный парламент в делах, не
имеющих отношения к другим регионам. Строительство тоннеля под Ла-Маншем -
проблема международная, и вполне понятно, что обсуждают ее и в Париже, и в
Вестминстере. Организация единых средних школ (и их последующая отмена) -
это вопрос местного значения, и решать его в Кардиффе или Эдинбурге. Но
любом направлении может подстерегать опасность. Когда именно возникает эта
опасность, определить трудно, но выдающиеся достижения в периоды застоя
или хаоса - большая редкость.
Зоны, относящиеся к группам А и Б, в Англии четко определены
географически. Чтобы показать их на карте, нужно совместить промышленную
революцию и гражданскую войну. Земли "круглоголовых" лежат на юге и на
востоке, захватив Ливерпуль, они раскололи территорию "кавалеров" на две
части - север и запад. Промышленная революция произошла главным образом на
территории "круглоголовых" и кое-где за ее пределами - во владениях
методистской церкви. Эти карты не утратили своего значения и сейчас, и мы
готовы это доказать.
Если схему социальной структуры совместить с картой, получим следующую
схему. Здесь Центральная линия (с юго-востоком наверху) соединяет Лондон и
Ливерпуль. Если точнее, она идет от Гастингса до причала
Мэд-Фрешфилд-Уорф, рассекая Лондон на Уэст-Энд и Сити, а Парламент - на
палату общин и палату лордов.
Центром всей системы - теперь это очевидно - является деревня Эджкот в
Нортгемптоншире. В нижней части карты разместился ливерпульский район
отчаяния, он разделился между отчаявшимися (А) из Биркенхеда и
отчаявшимися (Б) из Уоррингтона или Салфорда. Кембридж, разумеется, - это
центр честолюбивых (Б), а Оксфорд, где гнездятся частные школы,
олицетворяет честолюбие группы (А). К востоку от центральной линии
отчаявшиеся (Б) из Манчестера или бывшие пассивные из Шеффилда могут, при
некотором усилии, примкнуть к более честолюбивым графствам Ноттингем или
Лесестершир. То есть с охотничьего поля они могут попасть прямо в Кембридж
и ворваться в Лондон по Ливерпуль-стрит.
Сколотив состояние, семья с таким положением может выбиться в зону
привилегий (Б) в Норфолке или Кенте; или - еще лучше - на границе между
Эссексом и Саффолком. Колчестер же (при всей его привлекательности)
находится слишком далеко от Виндзорского замка [резиденция королей]. Когда
перед соблазном привилегий (А) устоять уже решительно невозможно, эта
семья перебирается дальше на запад через Найтсбридж и поселяется около
Арунделя.
Тем временем другие семьи из пассивного Шропшира или Херфорда выходят
маршем на Челтенхем. Окончив Оксфорд, некоторые направляются прямиком в
Уайтхолл [здесь: правительство] либо на Портленд-Плейс [здесь: дипломаты].
Другие, пройдя курс в королевской военной академии или королевской
астрономической обсерватории, подаются в Олдершот, Кемберли или Портсмут.
В конце концов они часто оказываются в самом центре зоны привилегий (А),
то есть, конечно же, в Беркшире; другие военные семьи - поверженные -
оттеснены в район Глостера или Бристольского залива.
Разумеется, без исключений не обойтись, но общие тенденции не подлежат
сомнению. Армейские офицеры редко бывают родом из промышленного Ланкашира,
как едва ли встретишь миллионеров из Херфорда, Брекона или феодального
Дорсета. Пути к достижению успеха давно проторены и достаточно известны.
Но так ли уж они неизменны, эти пути? Лейбористы в открытую заявляют,
что их цель - создать бесклассовое общество. Если таковое явится на свет,
барьер между зоной честолюбия (Б) и зоной привилегий (Б) станет
непреодолимым. Чтобы разбогатеть, надо будет свернуть горы, но богатство
не даст доступа к власти. Передвижение на более высоких уровнях из Б в А
будет более чем сбалансировано перемещением из А в Б. Более того, с
исчезновением категории отчаявшихся зачахнет движение и в нижней части
схемы.
И колесо, лишившись движущей силы, просто остановится. Социалисты
выразят удовлетворение таким состоянием дел - кругом тишь да гладь. Что ж,
покой и безмятежность, возможно, и восторжествуют, но все указатели
давления в системе будут на нуле. И тогда премьер-министр от лейбористов,
может быть, впервые переведет дух - наконец-то положение стабилизировалось
и находится под контролем.
ЛОРДЫ И ЛАКЕИ
В прекрасной книге "Управление и Макиавелли" (1967) мистер Энтони Джей
напоминает нам, что высшее начальство любой крупной организации -
политической, промышленной, военной или религиозной - подразделяется на
две категории: вельможи и придворные. В средние века вельможи были куда
могущественнее своего короля - им присягали на верность целые провинции.
Власть короля над вельможами была весьма иллюзорной. В то же время на
глазах у него находились знатоки своего дела, к которым он обращался за
советом: священники, банкиры, судьи и генералы, они-то и составляли его
окружение. Придворный был важен, потому что имел доступ к королю, и, пока
состоял при дворе, важность его оставалась незыблемой. Вельможа был важен
сам по себе - на своей территории он располагал реальной властью, но
доступ к королю имел лишь от случая к случаю. При слабом правлении
вельможи были всемогущи, король лишь пытался натравить их друг на друга.
При сильном правлении на ведущие позиции выступали придворные, вельможи
уходили в тень. Не переходя на личности, можно сказать, что поход против
другого королевства - еще лучше не просто поход, а крестовый -
способствовал централизации власти, а при угрозе нападения повышались
акции вельмож, что правили в приграничных районах. Так было в
средневековье, так оно есть и сейчас. На смену феодальным королевствам
пришли промышленные синдикаты, но суть осталась прежней. У придворных -
общий контроль над производством, рынками сбыта, рекламой, финансами.
Вельможи правят на местах. Успех придворного измеряется благосклонностью
директора центральной фирмы, успех вельможи определяется процентным
отношением: каков выход продукции относительно капитальных вложений? Эти
непреложные законы управления столь же верны сегодня, как и во времена
норманнских завоеваний. Придворные всегда жаждали централизации - вельможи
всегда рвались к автономии. Конфликт между ними заложен в природе явлений,
и его не разрешить каким-нибудь внезапным проблеском нетленной истины.
Если современная головная контора что и потеряла в сравнении с
королевским двором средневековья, так это существовавшую издревле
должность дурака или королевского шута. Именно дурак был облечен
привилегией и обязанностью выдавать точку зрения, отличную от официальной,
но и не схожую с точкой зрения опальной группировки. По уму королевский
шут как минимум не уступал другим официальным лицам - такова была
традиция. Никто не требовал принимать его советы всерьез, но и обижаться
на него считалось дурным тоном. Ведь ему за то и платили, чтобы он
подпускал шпильки и говорил невпопад. Есть основания считать, что он делал
полезное дело, есть даже основания подозревать, что он был бы весьма
полезен и сейчас. Или психолог на производстве - это его современный
двойник? Мысль об официальном и узаконенном дураке по крайней мере
нуждается в изучении, без него не проколоть мыльные пузыри самодовольства!
Когда хор взаимного восхваления начинает звучать до неприличия громко,
кто-то должен оборвать эти песнопения окриком: "Ерунда! Хватит ломать
комедию!" Конечно, выкрикнуть это можно и сейчас, да только не наживет ли
себе смельчак ненароком врагов? Дурак же - не будем об этом забывать -
такой привилегией - своего рода дипломатической неприкосновенностью -
обладал. Явно полезная должность - пока что абсолютно вакантная. Есть еще
одна - параллельная - должность, которая, правда, недавно была
реанимирована: королевский исповедник. Эта фигура, всегда стоявшая в тени,
была по меньшей мере весьма влиятельной. Ныне эту роль играет
психоаналитик, именно у него председатель правления директоров ищет
духовного водительства.
Итак, если не считать дурака, нынешнее учреждение крупного пошиба мало
чем отличается от королевского двора, особенно в смысле общей установки на
централизацию.
Стремление сосредоточить власть в одном месте всегда было свойственно
любой крупной организации. Отбрасывая в сторону чьи-то личные интересы,
нельзя не отметить: у централизации есть солидные плюсы. Идея такая:
только из центра можно охватить всю картину целиком. А то что получалось?
Когда защищали средневековую Британию, принц-епископ Даремский и герцог
Нортумберлендский явно благоволили к Шотландии. На границе между Англией и
Уэльсом речь шла только об одном - об уэльских мародерах. Вельможи пяти
портов явно помешались на пиратстве - какой уж тут кругозор! Только
королевский двор мог сопоставить эти столь разные сообщения и решить,
откуда грозит реальная опасность и грозит ли вообще. Решить - и разумно
распределить ресурсы, прибегнуть к дипломатии там, где не хватает войск.
Решения, принятые наверху, имеют еще одно ценное свойство - они
окончательны. Если всех этих вельмож созвать вместе, они бы выясняли
отношения до бесконечности, скандалили, обливали друг друга грязью,
вызывали друг друга на смертный бой. А ситуация требовала четкого и ясного
приказа от графа-маршала, чтобы первые слова звучали (примерно) так: "По
распоряжению Его Величества...", а последние: "Ни шагу назад!" Решение
современного кабинета должно иметь схожий эффект, а его промышленный
эквивалент - письмо, подписанное председателем правления директоров.
Оценив ситуацию в целом, правление решает: закрыть отделение в
Бейзингстоке и расширить, завод в Ньюкасл-он-Тайне. Новый филиал в Йорке
будет контролировать работу всех производственных подразделений севера, а
около Кентербери откроется специальный отдел по экспорту. Планы
определены, обсуждение закончено. За два года надо увеличить объем
производства на 12,5% - такова цель. И ни шагу назад!
Нимало не изменилась с течением веков и реакция на окраинах
организации. Провинциальные лорды и ныне убеждены, что эти типы в Лондоне
совсем свихнулись. Им там куда как просто отдавать распоряжения, они же
штаны просидели в своих кабинетах и понятия не имеют, что у нас делается!
Прислали план марша, а ведь кавалерии там не пройти! И где прикажете брать
фураж? А дорога, которую они выбрали, - да ее прошлой зимой так развезло,
что теперь ее и нет вовсе! В общем, надо знать, что и с чем едят на
местах, иначе толку не будет. А политическая ситуация? Она же постоянно
меняется! Из вождей, которых нам велено захватить в плен, один перешел на
нашу сторону, а другой приказал долго жить.
Лорд из глубинки не выносит кабинетного стратега, равно как и
управляющего отделением воротит от политики, которую проводит центральный
аппарат фирмы. На рекламу, подобранную в Лондоне, в Данди никто и смотреть
не будет, а товары, которые хороши для Челси, в Белфасте захламят все
склады. И чего ради планировать расширение завода N З? У нас и на этом
оборудовании работать некому! А еще выдумали производственное обучение, с
курсами по инженерному делу и экономике. Да они там в головной конторе
просто не понимают, что желающих учиться в наших краях днем с огнем не
сыщешь! Вся эта писанина из Лондона - сплошной бред. Тоже мне, великие
профессора, приехали бы сюда и посмотрели своими глазами, что почем. А то
мы их инструкциями (если честно) сыты по горло!
Итак, вот вам две основные точки зрения. Причем люди на местах до
последнего времени пытались гнуть свою линию. Центральное правительство,
даже очень сильное, во все периоды истории не могло сделать свое правление
эффективным. Способности управлять, может, и были, да вот беда -
письменные распоряжения шли больно долго. А когда возникли океанские
империи (политические, коммерческие), линии связи растянулись до
непомерной длины. Полгода письмо идет туда, полгода обратно, а тем
временем губернатор колонии знай себе правит по-своему. Или, скажем, не
нравится ему приказ из центра, он идет на хитрость: мол, не все ясно,
прошу разъяснить - и дело застопорилось на год, а через год, глядишь,
поменяется ситуация, и этот приказ будет никому не нужен. Веками
центральная администрация боролась с этой своенравнейшей из проблем,
требуя информации и отдавая распоряжения, но ощущение всегда было такое,
будто у тебя на поводке медуза. Ах, с какой неохотой имперским правителям
и коммерческим директорам приходилось отдавать вице-королевскую власть
людям, которые, может, управляют и толково, а вот особой преданностью не
отличаются. И ведь ничего с ними не сделаешь, остается только стиснуть
зубы и терпеть. Попробуй-ка замени непослушного вельможу; далеко не каждый
Трумен отважится уволить своего Макартура. И до недавних времен о
серьезном контроле из центра не могло быть и речи.
Но примерно с 1870 года положение стало резко меняться. Последовала
череда открытий: телеграф, дешевая бумага (для размножения), телефон,
пароход, автомобиль. Далее - телетайп, радио, самолет, реактивный
двигатель. Внезапно центр каждой империи - политической или коммерческой -
получил возможность насаждать свою власть. К королям, президентам и
директорам теперь стала стекаться полнейшая информация, они могли выдавать
ценнейшие инструкции и рассчитывать на нижайшее послушание, причем все это
в течение даже не дней, а часов. Вице-короли превратились в
дипломатических представителей, послы - в посыльных, а управляющие стали
исполнительными директорами. К 1900-му, а тем более к 1950 году вельможи
превратились в собственную тень, зато сплошь и рядом восходили звезды
придворных. Словно для того, чтобы окончательно закрепить такое положение
дел, головные конторы приобрели компьютер - эдакий магический кристалл, в
котором вся организация видна как на ладони. "Свет мой, зеркальце, скажи,
да всю правду доложи..." Сегодняшняя магия позволяет получить ответ, не
успеешь моргнуть и глазом, а следом - нужную статистическую выкладку.
Современный управляющий всегда на глазах у Самого, все его решения как бы
освящены свыше. В любую минуту его могут вызвать на небеса с докладом - а
ну, рассказывай, как правишь? В любой момент в его кабинете может
появиться архангел и потребовать отчет. Похоже, сегодняшние вельможи сидят
на довольно коротком и прочном поводке.
Централизация нынче в моде, каждое новое слияние приближает эту
тенденцию к абсолюту. Однако становится очевидным, что этот процесс не
лишен недостатков, которые центральные правители как-то не предусмотрели.
Для управления нужна информация, и первое требование центра - отчеты,
статистические данные, сведения о доходах, доклады. В результате со всех
краев широко раскинувшейся империи хлынули бумажные воды, и каждый
бурлящий ручеек норовит обернуться полноводной рекой. Бумага неизбежно
порождает бумагу, а статистические отчеты год от года становятся все
изощреннее. В конце концов головная контора начинает задыхаться от обилия
информации, все отделы только тем и занимаются, что распихивают ее по
ящичкам и папкам. Полы заставлены стальными картотечными шкафчиками, и
клерки тонут в море ссылок. Главному чародею потребовались факты, и ученик
чародея выпустил джинна из бутылки - факты в четырех экземплярах можно
черпать ведрами. Когда уж тут заглянуть в бумагу - только бы успеть сунуть
ее в нужную папку. Бурный поток информации захлестывает всех и вся, никто
не знает, как выключить кран. Если чей-то фамильный кабинет на время
остался без хозяина, можно не сомневаться - через два года он будет снизу
доверху забит никому не нужной перепиской. Незадачливые руководители
беспомощно барахтаются в бумажном водовороте и в конце концов тонут, а
другие если и могут чем похвастаться, то лишь тем, что все-таки удержались
на плаву.
В спектре проблем с бумажным потоком успешно конкурирует укороченный
рабочий день. Головные конторы, государственные либо промышленные,
тяготеют к большим городам, где жить нынче совсем тяжко. Начальство обычно
определяет свой статус мерой удаленности от центра и в основном живет за
городской чертой. Поднимаясь где-то с первыми петухами, они, если сильно
постараться, добираются до своих рабочих мест к 10:00. Чтобы к 19:00
попасть домой, им надо покинуть свой кабинет в 16:00. Если учесть, что
обеденный перерыв тянется с 12:00 до 14:00, на праведный труд у
руководителей остается четыре часа в день. Чем больше и разветвленное
паутина, тем больше дел стекается в головную контору, а решать их некогда.
Вот и принимаются неверные решения, да еще с опозданием, а неотложные
проблемы валятся в одну кучу с пустяковыми и запиваются чаем. На первом
месте в смысле тщеты и бесплодности усилий стоит Вестминстерский дворец -
английский парламент, - где от самого обилия дел образуется затор и всякое
движение замирает. В Правительственных департаментах структура
ответственности имеет форму пирамиды: чтобы принять любое серьезное
решение, принято обращаться на самый верх, а там ни у кого нет времени
вникнуть в суть дела. Такая иерархия работает и в промышленности: день
столь же короток, результат столь же невелик. В любой крупной головной
конторе сегодня пожинаются плоды сверхцентрализации, доведенной до полного
абсурда.
Сосредоточение власти в центре, где скрещиваются все линии, не просто
создает хаос. Избыток этих линий вызывает чувство безысходности и на
периферии, откуда они исходят. По идее управляющего директора надо
выбирать из руководителей подразделений, потому что только на руководящем
посту, на производстве, человека можно проверить по результатам его труда,
а когда он лишь консультирует и высказывает мнения, оценить его весьма
сложно. С другой стороны, попробуй прояви себя в дочернем отделении фирмы
- ведь там только сортируют почту и ждут указаний свыше. В итоге -
моральные потери, руководители на местах уходят в отставку, а у тех, что
остаются, и со знаниями туговато, и опыта кот наплакал. А коль скоро на
местах попросту нет руководителей с солидной репутацией, правление ищет
нового Главного среди сотрудников головной конторы. Но среди начальников
отделов редко сыщешь идеального кандидата на повышение. Познания их
ограниченны, а ответственность они привыкли с кем-то делить. И уж,
конечно, не им восстанавливать моральный климат в отделениях фирмы. Все
последние годы они не руководили, а консультировали. Едва ли в ком-то из
этих стареющих кабинетных работников перед заходом солнца вдруг пробудится
жажда деятельности, запоздало вспыхнет созидающий огонь. Если не привлечь
свежие и задорные силы со стороны, компанию может основательно затянуть в
трясину. Сверхцентрализация ведет к катастрофе; но платить по счетам
придется все равно, и рано или поздно час расплаты наступит.
Пока тяга к сверхцентрализации живет и здравствует, но кое-где она уже
сталкивается с противодействием. В крупнейших американских промышленных
группировках некоторые подразделения имеют право действовать на свой страх
и риск - во всем, кроме разработки генеральной линии и финансовой
политики; что ж, есть смысл взять эти примеры за образец. С другой
стороны, наивно полагать, что некое правило позволит всегда определить
золотую середину между избыточным и недостаточным контролем. Джон Стюарт
Милл проводил в жизнь такую идею: информация должна быть централизованной,
а власть - рассредоточенной. В разумных пределах это правило полезно, но -
увы! - его нельзя считать формулой для любой организации в любой период ее
истории. Положение постоянно меняется, и наше выживание зависит от
скорости, с какой мы перераспределяем силы и проводим реорганизацию. Если
и выводить общий принцип, я бы сформулировал его так: централизация
нужнее, когда готовишь наступление, а если ждешь атаки противника, власть
лучше рассредоточить.
КНЯЖЕСТВА И ДЕРЖАВЫ
Многонациональное государство - такая политическая единица выковалась
за долгие века европейской экспансии. Произошло это главным образом из-за
войн. Франция объединилась, потому что боялась Англии, Испания - потому
что боялась Ислама, Великобритания - Испании, а Германия - Франции. Во
времена агрессивных войн государство проявило себя крупнейшей единицей,
которая не распадалась из-за различия региональных интересов. Для
эффективного управления такое государство зачастую было слишком велико, а
для экономики, наоборот, требовались масштабы покрупнее. Сейчас Европа
снова защищается от Азии, и распространенное мнение таково: нужна какая-то
реорганизация. Движение к объединению Европы - взять к примеру Европейское
экономическое сообщество - это предвестник возникновения новой Римской
империи со всеми преимуществами, какие несет такое объединение - целый
континент! - в смысле обороны, свободной торговли и внутреннего
спокойствия. Но при этом провинции логично требуют автономии. Ибо меньшие
политические подразделения (Бавария, Нормандия, Шотландия) так или иначе
принесли в жертву идее прочного государства свою национальную гордость.
Они отдали независимость, но обезопасили свои границы и, более того,
получили свой кусок от общегосударственного пирога. В пору расцвета
Британской империи кусок этот был столь внушителен, что шотландцы были не
прочь (в тот момент) считать себя британцами. Они гордились
принадлежностью к империи, которой тогда было чем похвастать, как в свое
время Испании, Австрии, Франции и Германии. Во второй половине двадцатого
века многонациональному государству - увы! - почти нечего предложить своим
провинциям за их лояльность. Их никто не защитит, если они не входят в
альянс более крупный, не приходится рассчитывать и на трофеи. Конечно, кое
в чем такое государство полезно и сейчас, но во многом стало обузой - оно
тормозит торговлю на густо разветвленных внутренних границах, тратит
впустую кучу времени из-за сверхцентрализованного управления. Некоторые
государства действуют весьма эффективно - Финляндия, Дания или Швеция, -
но ведь они и сами размером с провинцию, а населяют их от четырех до семи
миллионов человек. Если население превышает десять миллионов, совершенно
ясно, что нужна децентрализация, как в Голландии, где у каждой провинции
свой губернатор, или как в США. На этом фоне разворачиваются движения в
Шотландии и Уэльсе, от которых так просто не отмахнешься. Мы начали
понимать, что многонациональное государство с населением в
тридцать-пятьдесят миллионов человек безнадежно "не тянет", оно сводит на
нет культуру провинций и стрижет под одну унылую гребенку всю общественную
жизнь. Для надежного управления нам нужно правительство доступное,
экономное, обслуживающее зону, которая объединена общей культурой и в
разумных пределах невелика.
Итак, следствие объединения в Европе - новое стремление провинций к
автономии. Оно влечет за собой два колоссальных преимущества чисто
практического свойства. Во-первых, набившие оскомину споры насчет
социализма можно перенести на уровень провинций. Все отрасли
промышленности можно национализировать в одном районе, а в другом все их
отдать частным предпринимателям. Исчезнет надобность обсуждать проблемы
здравоохранения и жилищного строительства в Париже или Риме; зато в этих
городах высвободится время на то, чтобы решать проблемы действительно
национального или интернационального свойства. Наша же нынешняя политика
такова: убить всякую инициативу на периферии и не оставить времени для
серьезных дел в центре. Парламент в Эдинбурге - по типу североирландского
- позволит в конечном итоге повернуть этот курс на сто восемьдесят
градусов, и требование шотландцев создать его вполне справедливо. Между
прочим, мы забываем: если уступить требованиям шотландцев и предоставить
им автономию, это наверняка ослабит напряжение в Вестминстере. Все, что
будет сделано для Шотландии, в равной степени пойдет на пользу и Англии, и
всем Британским островам. Возможно, к Англии присоединится и Ирландия,
возникнет федерация более свободного типа; такой шаг принес бы
колоссальную пользу этим двум народам, чьи отношения косы и камня
позволили им достичь выдающихся успехов в искусстве руководить, в
литературе и умении мыслить.
Со скрипом, но дело сдвинулось с места - наши политики начали понимать,
что от децентрализации никуда не деться. Но какова их реакция? Они ведут
разговор о создании в Англии дюжины органов административной власти, чтобы
каждый такой орган координировал экономическую деятельность советов
графств и графств-городов в данном районе. Возникнет эдакий
бюрократический запор, и сразу напрашиваются три возражения. Во-первых,
такие регионы по размеру будут не то, что, скажем, Дания или Шотландия.
Во-вторых, они никогда не были автономными, не имели своей программы - еще
минус. В-третьих, они совсем застопорят и без того хилое движение, возведя
еще один бюрократический заслон между гражданами и законодательными
властями. В чем функции провинциального парламента? В том, чтобы, как в
Белфасте, целиком и полностью заменить центральный парламент в делах, не
имеющих отношения к другим регионам. Строительство тоннеля под Ла-Маншем -
проблема международная, и вполне понятно, что обсуждают ее и в Париже, и в
Вестминстере. Организация единых средних школ (и их последующая отмена) -
это вопрос местного значения, и решать его в Кардиффе или Эдинбурге. Но