Страница:
президента по должности, только два или три могут занять его место при
наличии вакансии, нам придется сделать вывод, что пятьдесят семь или
пятьдесят восемь из них обречены в силу естественного хода вещей на
разочарование. Даже если бы десять из них были потенциальными кандидатами
на эту должность, большинству пришлось бы довольствоваться должностью
менее высокой. Сужение пирамиды задерживает служебный рост людей вне
зависимости от их компетентности. Люди, соответствующие только должности
управляющего, не становятся директорами, скорее наоборот: многие из них
так и остаются управляющими из-за отсутствия вакансий в совете директоров.
В применении к прямоугольнику Принцип Питера мог бы еще иметь какое-то
правдоподобие. В применении к пирамиде он просто не годится.
Какова бы ни была структура организации, Принцип Питера предполагает,
что уровень компетентности каждого так же неизменен, как его рост и группа
крови. Но нельзя уподоблять компетентность коэффициенту умственной
деятельности. Если отдельные неудачи и провалы и объясняются недостатком
ума у исполнителей, то все же большая часть этих неудач есть следствие
непорядочности, лени, трусости, неаккуратности, невнимательности и
небрежности. Это уже пороки скорее морального свойства, чем
интеллектуального, а моральные качества могут меняться день ото дня под
влиянием разного рода воздействий, из которых главное - кто вами
руководит. Говорят, что нет плохих солдат, есть плохие офицеры. В сфере
промышленности и торговли моральное состояние рабочей силы формируется
линией, которую проводит та или иная компания, но и не без влияния общих
условий процветания или спада, а также разнообразных факторов местного
значения, от средств сообщения до погоды. Некоторые человеческие свойства,
такие, как интеллект, несомненно, передаются по наследству, но основа
производительности труда - нежелание уйти домой, пока работа как следует
не выполнена, - изменчива, как ветер. Нам это знакомо по собственному
опыту, когда мы то полны лихорадочной энергии, то она иссякает совсем.
Правда, есть некоторый индивидуальный уровень, но он может то резко
возрастать при перспективе повышения, то столь же резко падать при
перспективе отставки.
Раз и навсегда установленный предел компетентности - это миф. Еще один
миф - то, что каждый человек работает ради повышения по службе, пока не
достигает того момента, когда дальнейшее повышение невозможно. Число людей
честолюбивых относительно невелико. Некоторые приняли бы назначение на
более высокую должность, если бы им его предложили, но большинство было бы
смущено таким предложением. Случись нам быть на мостике "Елизаветы II" в
нью-йоркской гавани, большинство из нас не было бы в восторге, прикажи
капитан: "Ну, давайте вот вы, выводите судно в море!" Картина, созданная
нашим воображением в тот момент, представляла бы не личный триумф, но
неминуемую серию катастроф, среди которых низвержение статуи Свободы было
бы лишь незначительным эпизодом. Не так уж много найдется мальчишек,
которые скажут, что цель их жизни - стать президентом США. Если же им
объяснить, что влечет за собой этот пост, их число сократилось бы до нуля.
Вполне вероятно, что занимающий эту должность может оказаться
некомпетентным, поскольку обязанности его превосходят пределы разумного.
Но это отнюдь не доказательство в пользу Принципа Питера, так как
претендентов обычно бывает ограниченное количество, и тот, кого избирают,
в конечном счете не обязательно оказывается, например, компетентным
губернатором штата.
Сомнительно также и то, что большинство повышений - даже на уровне ниже
президентского - определяются компетентностью кандидата, обнаруженной им
на низшей ступени служебной лестницы. Во многих организациях существует
барьер, который большинству сотрудников никогда не преодолеть. В некоторых
учреждениях высшие должности доступны только родственникам директора, в
других - только выпускникам Принстона. В корпорации А для того, чтобы
преуспеть, вы должны быть белым, англосаксоном и протестантом. В
корпорации Б для этого нужно быть выходцем из развивающегося района, белым
с примесью, неврастеником и членом епископальной церкви. А уж в корпорацию
В попасть в совет директоров не дано никому, кроме типичного упрямого
южанина, католика и ирландца по происхождению. Очевидно, и сам доктор
Питер признает, что существование такого барьера никогда не позволит одним
достичь потолка своих возможностей, даже если допустить, что такой
существует, тогда как другие будут продвигаться по службе на основаниях,
ничего общего с компетентностью не имеющих. Более того, в организациях,
предлагающих равные возможности, получение высшего вознаграждения может
быть никак не связано с конкретной деятельностью. Основанием для блестящей
карьеры может быть способность успешно сдавать экзамены, развиваться она
может за счет способности льстить, а вершины своей достигнет благодаря
способностям претендента удачно жениться. Каждая разновидность
способностей по-своему вполне реальна, но трудно сравнима с
компетентностью, предполагаемой у претендентов на административную
должность. А потому даже самые поверхностные наблюдения приводят нас к
выводу, что Принцип Питера неприменим в сфере общественной, деловой или
какой-либо еще, имеющей отношение к торговле или военному делу. Он
действует только в сфере образования и особенно в теоретической области.
Но даже и там он не универсален, но распространен главным образом в Южной
Калифорнии. Можно даже предположить, что он оправдывает себя только в
школах Эксельсиор-Сити. Быть может, царство некомпетентности и в самом
деле настолько мало, что ключи от него имеются только у одного человека -
самого Питера.
ОТ ЖЕСТА К СЛОВУ
Речь имеет две цели. Основная и древнейшая состоит в том, чтобы,
выражая эмоции, облегчать душу. Позднейшая и более утонченная - в том,
чтобы передавать кому-то какое-то сообщение. Еще с более ранних пор, чем
речь, и тоже служа двум целям, существует язык жестов, общий для человека
и других животных. Люди, не имеющие единого разговорного языка, могут
общаться, в известной степени, так же, как и животные. Посредством гримас
и пантомимы они легко выразят такие наиболее примитивные реакции, как
удивление, раздражение, расположение, нетерпение, желание и скорбь.
С большими затруднениями и больше рискуя, что их неправильно поймут они
могут передавать тем же способом простые сообщения, как, например,
враждебность, предупреждение, приветствие или отказ. По сравнению с
другими животными, включая обезьян, с тех пор как человек перестал быть
четвероногим, у него появилось больше возможностей жестикулировать.
Поднявшись на ноги, он оставил за руками свободу подавать знаки, причем
нередко сообщение это еще и усиливалось выражением лица или движениями
головы. Движения ног, унаследованные от четвероногих предков, известны с
еще более давних пор. Лошади бьют в нетерпении копытом - человеку тоже
знакомо это движение, однако в более сдержанной форме. Топать ногами в
приступе гнева - один из древнейших жестов, больше выражающий эмоции, чем
какое-либо содержание. Интересно, что эмоции часто выражаются в отсутствие
кого бы то ни было. Мы облегчаем свои чувства жестами без свидетелей,
доказывая тем самым, что ничего полезного сообщить не можем.
Речь пришла к человеку много позже. Она дает нам возможность выражать
более сложные чувства и позволяет передавать более подробные и точные
сообщения. Но дар речи распределен неравномерно между разными расовыми,
культурными и интеллектуальными группами. Язык крестьянина-малайца или
представителя одного из арабских племен может быть очень примитивным. Язык
немецкого философа может быть изощренным до такой степени, что становится
совершенно непонятным. Казалось бы, развитие языка должно привести к
исчезновению жестов. Однако в мире есть множество людей, каждое слово
которых непременно должно быть подчеркнуто движением. Они не могут сказать
"не знаю", не пожав плечами, или сказать "да", не кивнув головой. В
некоторых случаях, когда он намеренно подчеркивает какой-то момент, жест
бывает эффективен. В гораздо большем числе случаев жест - всего лишь
ненужное повторение сказанного.
Зачем мы жестикулируем? Пытаясь ответить на этот вопрос, мы прежде
всего должны понаблюдать за людьми, говорящими по телефону. Вглядываясь в
стекло кабины телефона-автомата, мы часто, в сущности, присутствуем на
спектакле-пантомиме. На лице говорящего выражается то озабоченность, то
восторг. Он взмахивает рукой то в возбуждении, то безнадежно. Палец
указывает то туда, то сюда. Пожатие плеч выражает унылую готовность
примириться с обстоятельствами, ноги топают от нетерпения или отвращения.
Все эти жесты адресованы слепой телефонной трубке - прямое
доказательство, что они в данном случае являются самоцелью. Это просто
выход для эмоций, которые говорящий не в силах сдержать. Человек, который
просто хочет поболтать какое-то время, как правило, не способен
представить себе эффект, производимый его словами. Ей (или ему) и в голову
не приходит, что человеку на Другом конце провода может быть неинтересно,
скучно, что он озабочен своими собственными проблемами или работой,
которой занят. Ну можно ли предположить, что тот, перед кем он изливается,
тем временем положил трубку, чтобы открыть кому-то дверь или накормить
кошку? Все внимание сосредоточено на самом себе, а усиленная жестикуляция
свидетельствует лишь о полном отсутствии воображения. То, что люди
улыбаются или хмурятся в трубку, хорошо известно, но мало кто связывает
это с недостатком воображения, хотя факт, казалось бы, очевиден.
Любителями болтать по телефону мы склонны представлять себе женщин,
поскольку домашние хозяйки больше страдают от одиночества, но и мужчины
могут отличаться тем же свойством. Понаблюдайте, например, за человеком,
объясняющим по телефону супружеской паре, заблудившейся по дороге на
вечеринку, как к нему проехать. "Так где вы сейчас? Напротив библиотеки?
Ну так оттуда совсем просто нас найти. Поезжайте прямо до муниципалитета,
там развилка. Сворачиваете налево (жест) и едете примерно милю вперед, там
налево от вас (жест) будет административное здание. Огибаете его (жест), и
затем второй (жест) поворот направо. Это и будет Сикамора-стрит, тупик, а
наш дом - последний налево (жест). Понятно? Ну вот и прекрасно. Ждем вас
через десять минут". Но приедут ли гости так скоро? Слабое место этих
указаний в том, что человек машет рукой вместо того, чтобы сосредоточиться
на точном выборе слов. Положившись на жест, которого его гости не могут
видеть, он, скорее всего, опустил важное слово. Возможно также, что в
какой-то момент он сказал "налево", вместо "направо". Когда вы спрашиваете
дорогу у прохожих, они часто посылают вас в одном направлении, указывая в
то же время в другом. Если это случается, мы знаем по опыту, что жест в
данном случае точен, а слово нет. По телефону же слово летит к
собеседнику, не будучи исправлено зрительным образом.
Еще более сбивчивы указания, как найти что-либо внутри помещения,
когда, например, профессор А рассказывает студенту, где находится в замке
В малоизвестный портрет архиепископа С, обычно, хотя и ошибочно,
приписываемый художнику Д: "Пересекаете второй дворик, потом вниз по
лестнице и направо. Потом наверх по винтовой лестнице (штопорообразный
жест) и вы окажетесь в оружейной. Налево (жест вправо) от камина дверь в
гобеленовую комнату, а оттуда по другой лестнице (жест вверх спиралью) вы
попадаете в хранилище древних рукописей, бывшую часовню, и там (жест
вверх, налево) вы увидите портрет. Он примерно такого размера (жест), и не
спутайте его с другим, похожим портретом напротив". При таком описании
говорящий явно не в состоянии вообразить себя на месте слушающего. Для
этого потребовалось бы напрячь воображение, а на это профессор неспособен.
Мы относимся критически к жестикуляции не потому, что эта привычка
свидетельствует о бедности языка, но потому, что она заменяет слова.
Жестикулировать в телефонную трубку лишь немногим более нелепо, чем делать
это в разговоре лицом к лицу. Если бы мы обращали внимание на то, что
говорим, наших слов было бы вполне достаточно.
Вообще говоря, мы могли бы взять на себя смелость заключить, что людям,
склонным прибегать к жестам, более свойственно выражать эмоции, чем
что-либо сообщать. Наши наблюдения могут также привести нас к выводу, что
женщины жестикулируют чаще, чем мужчины, южане чаще, чем жители северных
стран, неграмотные люди чаще, чем образованные, молодежь - чаще чем
старики.
Такие обобщения, может быть, сомнительны, но употребление жестов, на
первый взгляд свидетельствующее о бедности словаря, становится всеобщим
явлением, когда мы не можем найти нужное слово. Широко распространена
привычка повторять сказанное. Речи обычно предшествует жест, как правило
ненужный. Это имело бы смысл, если бы половина из нас были глухими, но при
реальном положении вещей это просто нелепо.
Когда речь идет об эмоциях, позволить себе большую выразительность даже
приятно. Но ситуаций, где жесты желательны, мало, и еще меньше таких, где
они необходимы. Решающий аргумент против жестикуляции основан на
предположении, что гримасы и размахивание руками - это проявление
умственной лени. Так, мы прибегаем к жестам, если не можем передать смысл
словами. В результате наша следующая словесная попытка может также
потерпеть неудачу. Отвыкнув, таким образом, от умственного напряжения,
наше воображение притупляется в бесплодных усилиях воспринять постороннюю
точку зрения, и мы начинаем жестикулировать там, где необходима речь,
например в темноте или в разговоре по телефону.
В заключение мы должны сказать, что использование нарочитых и заученных
жестов ораторами или актерами может быть эффективно и даже необходимо как
средство достижения особой выразительности. Бывают случаи, когда нам не
хватает слов и жест нужен, чтобы полностью передать смысл того, что мы
хотим сказать. Вообще же, молодых людей особенно, нужно отучать от
жестикуляции как проявления умственной лени. Мы гримасничаем и
жестикулируем не потому, что язык не предоставляет нам достаточно
возможностей, но потому, что нам не удалось освоить все, что он дает.
Средство преодолеть это - читать больше, думать глубже, меньше говорить и
больше слушать.
Если жесты отдельной личности являются пережитком отдаленного прошлого,
не говорящими ни о способностях, ни о воображении, то как же истолковывать
групповые жесты и поведение толпы? Можно предположить, что организованная
демонстрация есть нечто, свойственное нашему веку, доселе неизвестное
проявление деградации. Такое предположение было бы, однако,
необоснованным, поскольку новизна этого явления не в публичном жесте, но в
телевидении, на внимание которого и рассчитывают организаторы беспорядков.
Беспорядки, спровоцированные телекамерой, - печальный комментарий к нашему
образу жизни. Признавая это обстоятельство, можно лишь сожалеть по поводу
современного обычая толкаться на улицах с целью поддержки или осуждения
чего-либо. Такое шествие может иметь цель - забросать камнями посольство,
сорвать митинг, заявить протест. Но значительно чаще это лишь поход
ниоткуда в никуда, доказывающий, что все эти люди имеют определенные
взгляды на какой-то вопрос, и только. Независимо от того, мирная это
демонстрация или нет, ее участники отдали предпочтение жесту и высказали
презрение к печатному слову. Сжатыми кулаками или поднятыми руками,
скандированием лозунгов и выкрикиванием угроз толпа отвергает связную речь
и возвращается к обезьяньему бормотанию. Обезьяна может проделать все это
и даже более успешно. Подчинившись закону толпы, мы возвращаемся в
каменный век, отвергая все, что было достигнуто человечеством. Потрясающий
кулаками участник этого сборища - не гражданин и не солдат, не мыслитель и
не художник. По своему уровню он меньше загоняющей овец собаки и
неизмеримо ниже человека. Если есть что-то незрелое в гримасе индивидуума,
ее примитивность становится еще более очевидной в карикатуре. Безмозглая
истерия демонстранта есть отрицание цивилизации.
Пришло время еще раз вспомнить о жесте. Если уличная демонстрация
(коллективный жест) - это движение назад, в каменный век, у нас есть все
основания считать жесты отдельного лица пережитками какого-то еще более
примитивного периода. Служить доказательством ума или образованности они
уж никак не могут. Давайте взглянем еще раз на участников телевизионных
дебатов. Служат ли их жесты какой-либо цели? Помогают ли движения рук
пояснить смысл и придать силу аргументу или они просто утомляют нас
бессмысленным повторением? Выпускники театральных училищ могут показать,
как повторение одного и того же жеста помогает раскрыть характер персонажа
или содержание пьесы. Но можно ли сказать то же о тех, кто не имеет
специальной подготовки актера или адвоката? Эффект от удара кулаком по
столу в суде зависит от уместности и своевременности употребления этого
жеста, тогда как при повторении он скорее ослабит, чем усилит впечатление.
Сравните его с суетливой жестикуляцией, отличающей участника телевизионных
дебатов. Изучите, наконец, видеозапись собственного выступления.
Понаблюдайте за выражением лица, движением бровей, пожатием плеч,
поднятием пальца. Какой из этих жестов был необходим? Какое впечатление
производят все остальные, кроме того, что человек не может сидеть
спокойно? Может, они и раскрывают ваш характер, но желали бы вы раскрыть
именно эти его стороны? Убеждают эти жесты или отвлекают? Способствуют ли
выразительности или просто раздражают? Давайте наблюдать критическим оком
и стремиться лучше использовать дар речи, присущий лишь человеку,
отказавшись по мере возможности от жестов, сближающих нас с животными.
Сосредоточимся лучше на правильном использовании нашего благородного
языка, развитого и обогащенного Шекспиром и Мильтоном, Ньютоном и
Джонсоном, Джефферсоном и Линкольном. Говоря словами молитвы, оградим язык
наш от лжи и клеветы и руки наши от воровства, а также, кстати, и от
бессмысленных жестов. Научимся, наконец, думать, что мы говорим, а в конце
концов, может быть, и говорить то, что думаем.
ПРАВО НА ЛЕВОЙ СТОРОНЕ
Во всем мире многие были поражены и даже напуганы тем, как
недемократически и вопреки прогрессу Швеция (в 1967 году) изменила
старинные дорожные правила, уменьшив тем самым на одну число стран с
левосторонним движением. Только небольшое их число по-прежнему
противостоит в этом вопросе советско-американскому блоку. Конечно же,
большая часть настроена безразлично или считает, что вопрос может быть
решен простым большинством голосов. Но как и в аналогичном случае с
сантиметрами, гектарами, литрами и граммами, спор этот имеет большее
значение, чем может показаться на первый взгляд. Это не тот случай, когда
побежденным остается только красиво признать свое поражение. Речь здесь
идет о высоких моральных принципах. Мы должны быть готовы бороться за свои
убеждения в одиночку и, если нужно, годами. Мы должны дать знать всему
цивилизованному миру, что право здесь не на стороне силы. В данной
ситуации права левая сторона.
Старинный обычай, согласно которому конный и автомобильный транспорт
держатся левой стороны, основан на глубоких человеческих инстинктах. Было
бы ошибкой считать, что решение этого якобы несущественного вопроса может
быть предоставлено произволу несведущего большинства. Человеческое тело
имеет по этому поводу изначально свое собственное мнение, поскольку сердце
помещается слева. На этом основывается и главный тактический принцип в
рукопашной схватке - атаковать правой, левой защищая сердце. Когда палка
или дубина уступила место шпаге, вскоре обнаружилось, что оружие любой
длины, кроме самого короткого, следует носить на левом бедре. Так заняли
свое естественное положение ножны, которые стали бы помехой, окажись они
на любом другом месте.
В более поздний исторический период перед воином со шпагой на перевязи
стала проблема: как сесть на лошадь. Повторные эксперименты, часто с
катастрофическими последствиями, привели его к выводу, что вооруженный
шпагой человек должен садиться слева, так как, попытайся он сделать это
иначе, непременно оказался бы лицом к хвосту. Помимо всего прочего, на
лошадь садятся, когда она находится с левой стороны дороги. Таким образом
всадник защищен от проходящего по дороге движения, и в этом выгодном для
него положении ему лучше и оставаться. Если же всадник к тому же вооружен
копьем, основания держаться левой стороны у него лишь возрастают: так
меньше риска зацепиться за нижние ветки деревьев, а сам он - опаснее для
любого противника, приближающегося к нему с противоположной стороны.
Заменим всадника колесным экипажем, и перечисленные доводы станут еще
убедительнее. Кучер держит вожжи в левой руке, а кнут - в правой. Когда он
правит, например, четверкой, ему необходимо пространство справа, иначе ему
не достать боков впереди идущей лошади. Чтобы высвободить это
пространство, он должен держаться левой стороны, как он это всегда и
делал, что давало ему преимущества, попытайся кто-либо обогнать его
справа. Для повозки, кареты или кабриолета левая сторона, несомненно,
предпочтительней. Причины, по которым движение в более цивилизованных
странах придерживалось левой стороны, таким образом, весьма основательны и
убедительны.
Но у пешехода логика иная. Хотя примитивный инстинкт заставляет его
держаться левой стороны при входе в магазин или ресторан, события
последнего времени оказали на него противоположное влияние. Дуэлянт со
шпагой или пистолетом подставляет противнику правую сторону, одновременно
защищая сердце и уменьшая цель. Но если дать ему щит, побуждения его
делаются диаметрально противоположными. Он выставляет вперед левый бок,
чтобы максимально использовать возможности щита, оберегая правую руку.
Средневековый пехотинец тоже держался правой стороны, что нашло отражение
в архитектуре того времени. В средневековом замке винтовая лестница шла от
основания по часовой стрелке. На последних стадиях обороны, когда
защитники замка отступали на верхний этаж, щит нападающего приходился
против стены и движения его правой руки были стеснены. Отсюда у пешехода
историческая причина держаться правой стороны, хотя природные его
инстинкты направляют его влево.
В этом последнем обстоятельстве можно, казалось бы, усмотреть некоторое
оправдание странных обычаев на американских дорогах. Но такая идея лишена
всякого основания. Дело в том, что на улице с левосторонним движением
пешеходы должны держаться правой стороны. Только в этом случае они могут
видеть, что движется им навстречу. Транспорту приходится наступать на
пешехода в открытую; экипажи или машины не могут с легкостью спрятаться за
его спиной, чтобы, незаметно подкравшись, наброситься на него. Англичане,
которые всегда больше заботились о лошадях или собаках, чем о людях, уже в
1930 году настояли, чтобы всякий, ведущий на поводу животное, не только
держался правой стороны, но и сам помещался бы между животным и потоком
транспорта, руководствуясь, видимо, тем соображением, что лошади - не
люди, ими бросаться не приходится.
Ввиду всех этих неопровержимых аргументов в пользу левостороннего
движения кажется странным, что в странах, вроде бы не столь уж отсталых в
других отношениях, преобладает противоположная система. Как могло
случиться, что Англия и Швеция сохранили средневековый обычай, тогда как
французы и их приспешники - как следствие, разве что, французской
революции - усвоили совершенно иной? Почему, в самом деле, должна была
произойти такая перемена?
Это явный случай новшества ради новшества, который можно было бы
отнести к той же категории, что и нелепое законодательство в отношении
календаря, десятичной системы мер и весов, внутренних границ и бог весть
чего еще. Неудобство республиканского календаря сразу всем стало ясно.
Недостатки десятичной системы обнаруживаются в настоящее время (математики
признают, что преимущество за двенадцатеричной системой). Но
правостороннее движение не только упорно сохранялось, но даже и
распространилось по сравнению с 1815 годом.
На эту тенденцию в Англии последовала реакция в виде Параграфа 78
Парламентского Акта о путях сообщения от 1853 года. До этого времени
дорожные правила опирались на неписаный закон, чья древность доступна
только воображению. С 1853 года они официально приобрели силу, особенно в
применении к автомобилям в 1904 году. По своей мудрости этот Парламентский
Акт уступает только закону, согласно которому впереди любого безлошадного
экипажа должен был идти человек с красным флагом и который, будь он
прочнее внедрен, мог бы избавить нас от многочисленных несчастных случаев
и расходов. Его отмена в 1896 году была равносильна катастрофе, неизбежно
повлекшей за собой и требования сделать дороги удобными для автомашин.
наличии вакансии, нам придется сделать вывод, что пятьдесят семь или
пятьдесят восемь из них обречены в силу естественного хода вещей на
разочарование. Даже если бы десять из них были потенциальными кандидатами
на эту должность, большинству пришлось бы довольствоваться должностью
менее высокой. Сужение пирамиды задерживает служебный рост людей вне
зависимости от их компетентности. Люди, соответствующие только должности
управляющего, не становятся директорами, скорее наоборот: многие из них
так и остаются управляющими из-за отсутствия вакансий в совете директоров.
В применении к прямоугольнику Принцип Питера мог бы еще иметь какое-то
правдоподобие. В применении к пирамиде он просто не годится.
Какова бы ни была структура организации, Принцип Питера предполагает,
что уровень компетентности каждого так же неизменен, как его рост и группа
крови. Но нельзя уподоблять компетентность коэффициенту умственной
деятельности. Если отдельные неудачи и провалы и объясняются недостатком
ума у исполнителей, то все же большая часть этих неудач есть следствие
непорядочности, лени, трусости, неаккуратности, невнимательности и
небрежности. Это уже пороки скорее морального свойства, чем
интеллектуального, а моральные качества могут меняться день ото дня под
влиянием разного рода воздействий, из которых главное - кто вами
руководит. Говорят, что нет плохих солдат, есть плохие офицеры. В сфере
промышленности и торговли моральное состояние рабочей силы формируется
линией, которую проводит та или иная компания, но и не без влияния общих
условий процветания или спада, а также разнообразных факторов местного
значения, от средств сообщения до погоды. Некоторые человеческие свойства,
такие, как интеллект, несомненно, передаются по наследству, но основа
производительности труда - нежелание уйти домой, пока работа как следует
не выполнена, - изменчива, как ветер. Нам это знакомо по собственному
опыту, когда мы то полны лихорадочной энергии, то она иссякает совсем.
Правда, есть некоторый индивидуальный уровень, но он может то резко
возрастать при перспективе повышения, то столь же резко падать при
перспективе отставки.
Раз и навсегда установленный предел компетентности - это миф. Еще один
миф - то, что каждый человек работает ради повышения по службе, пока не
достигает того момента, когда дальнейшее повышение невозможно. Число людей
честолюбивых относительно невелико. Некоторые приняли бы назначение на
более высокую должность, если бы им его предложили, но большинство было бы
смущено таким предложением. Случись нам быть на мостике "Елизаветы II" в
нью-йоркской гавани, большинство из нас не было бы в восторге, прикажи
капитан: "Ну, давайте вот вы, выводите судно в море!" Картина, созданная
нашим воображением в тот момент, представляла бы не личный триумф, но
неминуемую серию катастроф, среди которых низвержение статуи Свободы было
бы лишь незначительным эпизодом. Не так уж много найдется мальчишек,
которые скажут, что цель их жизни - стать президентом США. Если же им
объяснить, что влечет за собой этот пост, их число сократилось бы до нуля.
Вполне вероятно, что занимающий эту должность может оказаться
некомпетентным, поскольку обязанности его превосходят пределы разумного.
Но это отнюдь не доказательство в пользу Принципа Питера, так как
претендентов обычно бывает ограниченное количество, и тот, кого избирают,
в конечном счете не обязательно оказывается, например, компетентным
губернатором штата.
Сомнительно также и то, что большинство повышений - даже на уровне ниже
президентского - определяются компетентностью кандидата, обнаруженной им
на низшей ступени служебной лестницы. Во многих организациях существует
барьер, который большинству сотрудников никогда не преодолеть. В некоторых
учреждениях высшие должности доступны только родственникам директора, в
других - только выпускникам Принстона. В корпорации А для того, чтобы
преуспеть, вы должны быть белым, англосаксоном и протестантом. В
корпорации Б для этого нужно быть выходцем из развивающегося района, белым
с примесью, неврастеником и членом епископальной церкви. А уж в корпорацию
В попасть в совет директоров не дано никому, кроме типичного упрямого
южанина, католика и ирландца по происхождению. Очевидно, и сам доктор
Питер признает, что существование такого барьера никогда не позволит одним
достичь потолка своих возможностей, даже если допустить, что такой
существует, тогда как другие будут продвигаться по службе на основаниях,
ничего общего с компетентностью не имеющих. Более того, в организациях,
предлагающих равные возможности, получение высшего вознаграждения может
быть никак не связано с конкретной деятельностью. Основанием для блестящей
карьеры может быть способность успешно сдавать экзамены, развиваться она
может за счет способности льстить, а вершины своей достигнет благодаря
способностям претендента удачно жениться. Каждая разновидность
способностей по-своему вполне реальна, но трудно сравнима с
компетентностью, предполагаемой у претендентов на административную
должность. А потому даже самые поверхностные наблюдения приводят нас к
выводу, что Принцип Питера неприменим в сфере общественной, деловой или
какой-либо еще, имеющей отношение к торговле или военному делу. Он
действует только в сфере образования и особенно в теоретической области.
Но даже и там он не универсален, но распространен главным образом в Южной
Калифорнии. Можно даже предположить, что он оправдывает себя только в
школах Эксельсиор-Сити. Быть может, царство некомпетентности и в самом
деле настолько мало, что ключи от него имеются только у одного человека -
самого Питера.
ОТ ЖЕСТА К СЛОВУ
Речь имеет две цели. Основная и древнейшая состоит в том, чтобы,
выражая эмоции, облегчать душу. Позднейшая и более утонченная - в том,
чтобы передавать кому-то какое-то сообщение. Еще с более ранних пор, чем
речь, и тоже служа двум целям, существует язык жестов, общий для человека
и других животных. Люди, не имеющие единого разговорного языка, могут
общаться, в известной степени, так же, как и животные. Посредством гримас
и пантомимы они легко выразят такие наиболее примитивные реакции, как
удивление, раздражение, расположение, нетерпение, желание и скорбь.
С большими затруднениями и больше рискуя, что их неправильно поймут они
могут передавать тем же способом простые сообщения, как, например,
враждебность, предупреждение, приветствие или отказ. По сравнению с
другими животными, включая обезьян, с тех пор как человек перестал быть
четвероногим, у него появилось больше возможностей жестикулировать.
Поднявшись на ноги, он оставил за руками свободу подавать знаки, причем
нередко сообщение это еще и усиливалось выражением лица или движениями
головы. Движения ног, унаследованные от четвероногих предков, известны с
еще более давних пор. Лошади бьют в нетерпении копытом - человеку тоже
знакомо это движение, однако в более сдержанной форме. Топать ногами в
приступе гнева - один из древнейших жестов, больше выражающий эмоции, чем
какое-либо содержание. Интересно, что эмоции часто выражаются в отсутствие
кого бы то ни было. Мы облегчаем свои чувства жестами без свидетелей,
доказывая тем самым, что ничего полезного сообщить не можем.
Речь пришла к человеку много позже. Она дает нам возможность выражать
более сложные чувства и позволяет передавать более подробные и точные
сообщения. Но дар речи распределен неравномерно между разными расовыми,
культурными и интеллектуальными группами. Язык крестьянина-малайца или
представителя одного из арабских племен может быть очень примитивным. Язык
немецкого философа может быть изощренным до такой степени, что становится
совершенно непонятным. Казалось бы, развитие языка должно привести к
исчезновению жестов. Однако в мире есть множество людей, каждое слово
которых непременно должно быть подчеркнуто движением. Они не могут сказать
"не знаю", не пожав плечами, или сказать "да", не кивнув головой. В
некоторых случаях, когда он намеренно подчеркивает какой-то момент, жест
бывает эффективен. В гораздо большем числе случаев жест - всего лишь
ненужное повторение сказанного.
Зачем мы жестикулируем? Пытаясь ответить на этот вопрос, мы прежде
всего должны понаблюдать за людьми, говорящими по телефону. Вглядываясь в
стекло кабины телефона-автомата, мы часто, в сущности, присутствуем на
спектакле-пантомиме. На лице говорящего выражается то озабоченность, то
восторг. Он взмахивает рукой то в возбуждении, то безнадежно. Палец
указывает то туда, то сюда. Пожатие плеч выражает унылую готовность
примириться с обстоятельствами, ноги топают от нетерпения или отвращения.
Все эти жесты адресованы слепой телефонной трубке - прямое
доказательство, что они в данном случае являются самоцелью. Это просто
выход для эмоций, которые говорящий не в силах сдержать. Человек, который
просто хочет поболтать какое-то время, как правило, не способен
представить себе эффект, производимый его словами. Ей (или ему) и в голову
не приходит, что человеку на Другом конце провода может быть неинтересно,
скучно, что он озабочен своими собственными проблемами или работой,
которой занят. Ну можно ли предположить, что тот, перед кем он изливается,
тем временем положил трубку, чтобы открыть кому-то дверь или накормить
кошку? Все внимание сосредоточено на самом себе, а усиленная жестикуляция
свидетельствует лишь о полном отсутствии воображения. То, что люди
улыбаются или хмурятся в трубку, хорошо известно, но мало кто связывает
это с недостатком воображения, хотя факт, казалось бы, очевиден.
Любителями болтать по телефону мы склонны представлять себе женщин,
поскольку домашние хозяйки больше страдают от одиночества, но и мужчины
могут отличаться тем же свойством. Понаблюдайте, например, за человеком,
объясняющим по телефону супружеской паре, заблудившейся по дороге на
вечеринку, как к нему проехать. "Так где вы сейчас? Напротив библиотеки?
Ну так оттуда совсем просто нас найти. Поезжайте прямо до муниципалитета,
там развилка. Сворачиваете налево (жест) и едете примерно милю вперед, там
налево от вас (жест) будет административное здание. Огибаете его (жест), и
затем второй (жест) поворот направо. Это и будет Сикамора-стрит, тупик, а
наш дом - последний налево (жест). Понятно? Ну вот и прекрасно. Ждем вас
через десять минут". Но приедут ли гости так скоро? Слабое место этих
указаний в том, что человек машет рукой вместо того, чтобы сосредоточиться
на точном выборе слов. Положившись на жест, которого его гости не могут
видеть, он, скорее всего, опустил важное слово. Возможно также, что в
какой-то момент он сказал "налево", вместо "направо". Когда вы спрашиваете
дорогу у прохожих, они часто посылают вас в одном направлении, указывая в
то же время в другом. Если это случается, мы знаем по опыту, что жест в
данном случае точен, а слово нет. По телефону же слово летит к
собеседнику, не будучи исправлено зрительным образом.
Еще более сбивчивы указания, как найти что-либо внутри помещения,
когда, например, профессор А рассказывает студенту, где находится в замке
В малоизвестный портрет архиепископа С, обычно, хотя и ошибочно,
приписываемый художнику Д: "Пересекаете второй дворик, потом вниз по
лестнице и направо. Потом наверх по винтовой лестнице (штопорообразный
жест) и вы окажетесь в оружейной. Налево (жест вправо) от камина дверь в
гобеленовую комнату, а оттуда по другой лестнице (жест вверх спиралью) вы
попадаете в хранилище древних рукописей, бывшую часовню, и там (жест
вверх, налево) вы увидите портрет. Он примерно такого размера (жест), и не
спутайте его с другим, похожим портретом напротив". При таком описании
говорящий явно не в состоянии вообразить себя на месте слушающего. Для
этого потребовалось бы напрячь воображение, а на это профессор неспособен.
Мы относимся критически к жестикуляции не потому, что эта привычка
свидетельствует о бедности языка, но потому, что она заменяет слова.
Жестикулировать в телефонную трубку лишь немногим более нелепо, чем делать
это в разговоре лицом к лицу. Если бы мы обращали внимание на то, что
говорим, наших слов было бы вполне достаточно.
Вообще говоря, мы могли бы взять на себя смелость заключить, что людям,
склонным прибегать к жестам, более свойственно выражать эмоции, чем
что-либо сообщать. Наши наблюдения могут также привести нас к выводу, что
женщины жестикулируют чаще, чем мужчины, южане чаще, чем жители северных
стран, неграмотные люди чаще, чем образованные, молодежь - чаще чем
старики.
Такие обобщения, может быть, сомнительны, но употребление жестов, на
первый взгляд свидетельствующее о бедности словаря, становится всеобщим
явлением, когда мы не можем найти нужное слово. Широко распространена
привычка повторять сказанное. Речи обычно предшествует жест, как правило
ненужный. Это имело бы смысл, если бы половина из нас были глухими, но при
реальном положении вещей это просто нелепо.
Когда речь идет об эмоциях, позволить себе большую выразительность даже
приятно. Но ситуаций, где жесты желательны, мало, и еще меньше таких, где
они необходимы. Решающий аргумент против жестикуляции основан на
предположении, что гримасы и размахивание руками - это проявление
умственной лени. Так, мы прибегаем к жестам, если не можем передать смысл
словами. В результате наша следующая словесная попытка может также
потерпеть неудачу. Отвыкнув, таким образом, от умственного напряжения,
наше воображение притупляется в бесплодных усилиях воспринять постороннюю
точку зрения, и мы начинаем жестикулировать там, где необходима речь,
например в темноте или в разговоре по телефону.
В заключение мы должны сказать, что использование нарочитых и заученных
жестов ораторами или актерами может быть эффективно и даже необходимо как
средство достижения особой выразительности. Бывают случаи, когда нам не
хватает слов и жест нужен, чтобы полностью передать смысл того, что мы
хотим сказать. Вообще же, молодых людей особенно, нужно отучать от
жестикуляции как проявления умственной лени. Мы гримасничаем и
жестикулируем не потому, что язык не предоставляет нам достаточно
возможностей, но потому, что нам не удалось освоить все, что он дает.
Средство преодолеть это - читать больше, думать глубже, меньше говорить и
больше слушать.
Если жесты отдельной личности являются пережитком отдаленного прошлого,
не говорящими ни о способностях, ни о воображении, то как же истолковывать
групповые жесты и поведение толпы? Можно предположить, что организованная
демонстрация есть нечто, свойственное нашему веку, доселе неизвестное
проявление деградации. Такое предположение было бы, однако,
необоснованным, поскольку новизна этого явления не в публичном жесте, но в
телевидении, на внимание которого и рассчитывают организаторы беспорядков.
Беспорядки, спровоцированные телекамерой, - печальный комментарий к нашему
образу жизни. Признавая это обстоятельство, можно лишь сожалеть по поводу
современного обычая толкаться на улицах с целью поддержки или осуждения
чего-либо. Такое шествие может иметь цель - забросать камнями посольство,
сорвать митинг, заявить протест. Но значительно чаще это лишь поход
ниоткуда в никуда, доказывающий, что все эти люди имеют определенные
взгляды на какой-то вопрос, и только. Независимо от того, мирная это
демонстрация или нет, ее участники отдали предпочтение жесту и высказали
презрение к печатному слову. Сжатыми кулаками или поднятыми руками,
скандированием лозунгов и выкрикиванием угроз толпа отвергает связную речь
и возвращается к обезьяньему бормотанию. Обезьяна может проделать все это
и даже более успешно. Подчинившись закону толпы, мы возвращаемся в
каменный век, отвергая все, что было достигнуто человечеством. Потрясающий
кулаками участник этого сборища - не гражданин и не солдат, не мыслитель и
не художник. По своему уровню он меньше загоняющей овец собаки и
неизмеримо ниже человека. Если есть что-то незрелое в гримасе индивидуума,
ее примитивность становится еще более очевидной в карикатуре. Безмозглая
истерия демонстранта есть отрицание цивилизации.
Пришло время еще раз вспомнить о жесте. Если уличная демонстрация
(коллективный жест) - это движение назад, в каменный век, у нас есть все
основания считать жесты отдельного лица пережитками какого-то еще более
примитивного периода. Служить доказательством ума или образованности они
уж никак не могут. Давайте взглянем еще раз на участников телевизионных
дебатов. Служат ли их жесты какой-либо цели? Помогают ли движения рук
пояснить смысл и придать силу аргументу или они просто утомляют нас
бессмысленным повторением? Выпускники театральных училищ могут показать,
как повторение одного и того же жеста помогает раскрыть характер персонажа
или содержание пьесы. Но можно ли сказать то же о тех, кто не имеет
специальной подготовки актера или адвоката? Эффект от удара кулаком по
столу в суде зависит от уместности и своевременности употребления этого
жеста, тогда как при повторении он скорее ослабит, чем усилит впечатление.
Сравните его с суетливой жестикуляцией, отличающей участника телевизионных
дебатов. Изучите, наконец, видеозапись собственного выступления.
Понаблюдайте за выражением лица, движением бровей, пожатием плеч,
поднятием пальца. Какой из этих жестов был необходим? Какое впечатление
производят все остальные, кроме того, что человек не может сидеть
спокойно? Может, они и раскрывают ваш характер, но желали бы вы раскрыть
именно эти его стороны? Убеждают эти жесты или отвлекают? Способствуют ли
выразительности или просто раздражают? Давайте наблюдать критическим оком
и стремиться лучше использовать дар речи, присущий лишь человеку,
отказавшись по мере возможности от жестов, сближающих нас с животными.
Сосредоточимся лучше на правильном использовании нашего благородного
языка, развитого и обогащенного Шекспиром и Мильтоном, Ньютоном и
Джонсоном, Джефферсоном и Линкольном. Говоря словами молитвы, оградим язык
наш от лжи и клеветы и руки наши от воровства, а также, кстати, и от
бессмысленных жестов. Научимся, наконец, думать, что мы говорим, а в конце
концов, может быть, и говорить то, что думаем.
ПРАВО НА ЛЕВОЙ СТОРОНЕ
Во всем мире многие были поражены и даже напуганы тем, как
недемократически и вопреки прогрессу Швеция (в 1967 году) изменила
старинные дорожные правила, уменьшив тем самым на одну число стран с
левосторонним движением. Только небольшое их число по-прежнему
противостоит в этом вопросе советско-американскому блоку. Конечно же,
большая часть настроена безразлично или считает, что вопрос может быть
решен простым большинством голосов. Но как и в аналогичном случае с
сантиметрами, гектарами, литрами и граммами, спор этот имеет большее
значение, чем может показаться на первый взгляд. Это не тот случай, когда
побежденным остается только красиво признать свое поражение. Речь здесь
идет о высоких моральных принципах. Мы должны быть готовы бороться за свои
убеждения в одиночку и, если нужно, годами. Мы должны дать знать всему
цивилизованному миру, что право здесь не на стороне силы. В данной
ситуации права левая сторона.
Старинный обычай, согласно которому конный и автомобильный транспорт
держатся левой стороны, основан на глубоких человеческих инстинктах. Было
бы ошибкой считать, что решение этого якобы несущественного вопроса может
быть предоставлено произволу несведущего большинства. Человеческое тело
имеет по этому поводу изначально свое собственное мнение, поскольку сердце
помещается слева. На этом основывается и главный тактический принцип в
рукопашной схватке - атаковать правой, левой защищая сердце. Когда палка
или дубина уступила место шпаге, вскоре обнаружилось, что оружие любой
длины, кроме самого короткого, следует носить на левом бедре. Так заняли
свое естественное положение ножны, которые стали бы помехой, окажись они
на любом другом месте.
В более поздний исторический период перед воином со шпагой на перевязи
стала проблема: как сесть на лошадь. Повторные эксперименты, часто с
катастрофическими последствиями, привели его к выводу, что вооруженный
шпагой человек должен садиться слева, так как, попытайся он сделать это
иначе, непременно оказался бы лицом к хвосту. Помимо всего прочего, на
лошадь садятся, когда она находится с левой стороны дороги. Таким образом
всадник защищен от проходящего по дороге движения, и в этом выгодном для
него положении ему лучше и оставаться. Если же всадник к тому же вооружен
копьем, основания держаться левой стороны у него лишь возрастают: так
меньше риска зацепиться за нижние ветки деревьев, а сам он - опаснее для
любого противника, приближающегося к нему с противоположной стороны.
Заменим всадника колесным экипажем, и перечисленные доводы станут еще
убедительнее. Кучер держит вожжи в левой руке, а кнут - в правой. Когда он
правит, например, четверкой, ему необходимо пространство справа, иначе ему
не достать боков впереди идущей лошади. Чтобы высвободить это
пространство, он должен держаться левой стороны, как он это всегда и
делал, что давало ему преимущества, попытайся кто-либо обогнать его
справа. Для повозки, кареты или кабриолета левая сторона, несомненно,
предпочтительней. Причины, по которым движение в более цивилизованных
странах придерживалось левой стороны, таким образом, весьма основательны и
убедительны.
Но у пешехода логика иная. Хотя примитивный инстинкт заставляет его
держаться левой стороны при входе в магазин или ресторан, события
последнего времени оказали на него противоположное влияние. Дуэлянт со
шпагой или пистолетом подставляет противнику правую сторону, одновременно
защищая сердце и уменьшая цель. Но если дать ему щит, побуждения его
делаются диаметрально противоположными. Он выставляет вперед левый бок,
чтобы максимально использовать возможности щита, оберегая правую руку.
Средневековый пехотинец тоже держался правой стороны, что нашло отражение
в архитектуре того времени. В средневековом замке винтовая лестница шла от
основания по часовой стрелке. На последних стадиях обороны, когда
защитники замка отступали на верхний этаж, щит нападающего приходился
против стены и движения его правой руки были стеснены. Отсюда у пешехода
историческая причина держаться правой стороны, хотя природные его
инстинкты направляют его влево.
В этом последнем обстоятельстве можно, казалось бы, усмотреть некоторое
оправдание странных обычаев на американских дорогах. Но такая идея лишена
всякого основания. Дело в том, что на улице с левосторонним движением
пешеходы должны держаться правой стороны. Только в этом случае они могут
видеть, что движется им навстречу. Транспорту приходится наступать на
пешехода в открытую; экипажи или машины не могут с легкостью спрятаться за
его спиной, чтобы, незаметно подкравшись, наброситься на него. Англичане,
которые всегда больше заботились о лошадях или собаках, чем о людях, уже в
1930 году настояли, чтобы всякий, ведущий на поводу животное, не только
держался правой стороны, но и сам помещался бы между животным и потоком
транспорта, руководствуясь, видимо, тем соображением, что лошади - не
люди, ими бросаться не приходится.
Ввиду всех этих неопровержимых аргументов в пользу левостороннего
движения кажется странным, что в странах, вроде бы не столь уж отсталых в
других отношениях, преобладает противоположная система. Как могло
случиться, что Англия и Швеция сохранили средневековый обычай, тогда как
французы и их приспешники - как следствие, разве что, французской
революции - усвоили совершенно иной? Почему, в самом деле, должна была
произойти такая перемена?
Это явный случай новшества ради новшества, который можно было бы
отнести к той же категории, что и нелепое законодательство в отношении
календаря, десятичной системы мер и весов, внутренних границ и бог весть
чего еще. Неудобство республиканского календаря сразу всем стало ясно.
Недостатки десятичной системы обнаруживаются в настоящее время (математики
признают, что преимущество за двенадцатеричной системой). Но
правостороннее движение не только упорно сохранялось, но даже и
распространилось по сравнению с 1815 годом.
На эту тенденцию в Англии последовала реакция в виде Параграфа 78
Парламентского Акта о путях сообщения от 1853 года. До этого времени
дорожные правила опирались на неписаный закон, чья древность доступна
только воображению. С 1853 года они официально приобрели силу, особенно в
применении к автомобилям в 1904 году. По своей мудрости этот Парламентский
Акт уступает только закону, согласно которому впереди любого безлошадного
экипажа должен был идти человек с красным флагом и который, будь он
прочнее внедрен, мог бы избавить нас от многочисленных несчастных случаев
и расходов. Его отмена в 1896 году была равносильна катастрофе, неизбежно
повлекшей за собой и требования сделать дороги удобными для автомашин.