Паркинсон Сирил. Законы Паркинсона

же умирать. И все это время европеец отмечает очевидную леность малайца,
часто осуждая его за это. Относительно примитивный народ, малайцы обычно
избегают тяжелого труда и предпочитают карьеру политиков, солдат,
полицейских или шоферов. Плантаторы и торговцы, сравнивая этих
незадачливых работников с куда более трудолюбивыми китайцами или
индийцами, не раз печально вздохнут. Однако чего европеец никак не может
понять, так это то, что малаец (вкусы которого очень сходны со вкусами
самого европейца) от рождения располагает всеми возможностями для покоя,
ради обретения которых англичанин и работает. Малаец рождается в стране с
приличным климатом и множеством рек, в стране, где еды много, а жизнь
приятна. У него нет необходимости особо утомлять себя работой; деньги ему
нужны разве что на кино и сигареты. Иметь велосипед хорошо, размышляет
малаец, однако лежать в тени еще лучше.
Автор книги Бытия добросовестно перечислил основные стимулы
человеческой деятельности, не забыв упомянуть и о тяге к шалостям. Из
всего этого только отождествление наготы с сексом не может претендовать на
универсальность. У грека, например, нагота скорее ассоциировалась с
атлетизмом. Можно добавить, что и шалость понимается по-разному: запретное
не только соблазнительно, но и очень разнообразно.
Однако дальнейшее развитие цивилизации уже на раннем этапе привело к
возникновению нового важного стимула. Речь идет о статусе. Проблема
статуса становится актуальной, как только удовлетворяются (хотя бы
частично) прочие потребности человека. Эта проблема так важна, что она
накладывает отпечаток и на наше отношение к еде, красоте, знанию, сексу и
шалостям. Есть две разновидности статуса: в одних случаях он основан на
авторитете, в других - на богатстве. Комбинация того и другого возможна,
но все же это два разных понятия. Символы двух вариантов статуса - орден
"За безупречную службу" и автомобиль "роллс-ройс". В странах с
аристократическими традициями (например, в Британии) для достижения особо
высокого статуса важны такие факторы, как служебное положение,
происхождение, образование, атлетические способности и отвага в бою. В
странах, лишенных таких традиций (например, в США), можно обойтись особо
крупным капиталом и доходом. Миллионеры, награжденные "Крестом Виктории",
встречаются очень редко, и рекорд Томаса Мора, сумевшего стать и
сановником, и святым, скорее всего, останется непревзойденным.
Как уже говорилось выше, такое явление, как статус, накладывает свой
отпечаток на более древние и элементарные стимулы. Еда искателей статуса -
икра под шампанское. Красота олицетворяется особняком (желательно, чтобы
он стоял на крыше небоскреба), а знание есть неустанная болтовня на
редкость информированного окружения. Секс изыскан, а шалости таковы, что
менее выдающимся людям и в голову не придет ничего подобного.
Теоретически можно представить себе человека, который лишен стимулов,
поскольку у него уже все есть. Наверно, такие люди существуют, но много ли
их? Ведь тот, у кого есть богатство, мечтает об авторитете, а тому, у кого
есть авторитет, недостает богатства. Причина популярности Джона Ф.Кеннеди
в том, что он обладал и тем и другим, да к тому же прошел действительную
военную службу. Конечно же, немногие люди входят в эту категорию; все
остальные довольствуются более насущными стимулами на низших уровнях
бытия. Но динамическая энергия общества складывается именно из усилий,
которые мы прикладываем ради исполнения желаний. Общее количество этой
энергии равно сумме наших усилий и прямо пропорционально различию в
авторитете и богатстве между высшими и низшими слоями общества. Наши
попытки уравнять все статусы приводят к уменьшению общего количества
энергии, и если эти попытки увенчаются полным успехом (чего, однако, до
сих пор не произошло), то общая сумма нашей энергии станет равна нулю.
Некоторые теоретики утверждают, что в идеальном обществе гражданам не
нужны будут никакие стимулы. Воспитанные надлежащим образом, люди будут
трудиться, мыслить и изобретать ради общественной пользы и на благо всего
человечества. Другие теоретики уверяют нас (совершенно безосновательно),
что такое общество нежизнеспособно. На самом деле подобные
альтруистические сообщества людей существуют и в наши дни; появились же
они несколько веков назад. Это все монастыри мира - и буддийские, и
христианские, - никто не скажет, что этот опыт был неудачным! Однако
основное условие его успеха - отказ от секса, от женщин. Ведь, если не
считать змея, первой поддалась в райском саду действию стимула именно Ева.
Именно она впервые сделала усилие и заполучила мини-юбку и норковую шубку
еще до того, как им с Адамом пришлось поменять место жительства. С тех пор
события разворачивались примерно в том же духе. Наедине с самим собой
монах вполне может ограничиться созерцанием. Но если у него появится жена,
она сразу же потребует каких-то доказательств его любви. Как только у него
родятся дети, он захочет их одеть, накормить и дать им дорогостоящее
образование. Эти человеческие побуждения рождены не эгоизмом, а любовью.
Они крайне далеки от всего, чего следует стыдиться, и у нас есть все
основания с сомнением отнестись к любой модели общества, исключающей эти
побуждения. Монастыри, конечно, существуют, но если бы весь мир стал
монастырем, это означало бы преждевременный конец нашей цивилизации.
Общество, состоящее из различных слоев, обычно представляют в виде
пирамиды, вверх по уступам которой карабкаются люди. Но можно
воспользоваться другим сравнением и сказать, что люди в большинстве своем
рождаются на неплодородном склоне горы и потом прилагают все старания,
чтобы перебраться оттуда в благодатную цветущую долину. Те усилия, что они
затрачивают во время спуска, заставляют вращаться водяные колеса и
динамо-машины, которые приводят в движение все общество. Если лишить людей
этих стимулов, они так и будут влачить жалкое существование на вершине
горы. Если же побуждения будут достаточно сильными, а обстоятельства -
подходящими, люди благополучно достигнут желаемого, проделав, кстати,
немало полезного по пути. Важно, конечно, по каким каналам потечет
человеческая энергия. Когда эти каналы узки, но пригодны, люди,
прикладывая усилия, могут надеяться на успех, и в этом случае будет
произведен максимум энергии - ко всеобщему благу. Если же каналы чересчур
широки, то двигательная сила рассеется и пропадет зря. Но если они
окажутся слишком узкими и непроходимыми, то все замрет, а в итоге - прорыв
и затопление. В динамичном обществе искусство управления и сводится к
умению направить по нужному руслу человеческие желания. Те, кто в
совершенстве овладеет этим искусством, смогут добиться небывалых
результатов. Слишком многие современные общества сходны со сложнейшей
машиной, лишенной двигательной силы, такие общества называют терпимыми.
Действительно, они утратили те силы, которые могли бы быть им полезны.
Итак, мы обнаружили, что, едва удовлетворив свои основные потребности,
человек начинает вожделеть к статусу, а статус бывает основан либо на
авторитете, либо на богатстве. Британцы отдают предпочтение авторитету.
Больше всего мы восхищаемся адмиралами и генералами, игроками в крикет и
актрисами, альпинистами, которые взошли на Эверест, и яхтсменами, которые
обогнули мыс Горн. Наше уважение к пилоту ничуть не усилится, если мы
узнаем, что ему много платят. Больше того, наша система вознаграждения
может сделать бедняка равным любому богачу - и даже выше его. Мы приучены
смотреть на богатство с подозрением, считая, что оно отнюдь не
свидетельствует о заслугах. Если кто-то унаследовал крупное состояние, мы
склонны думать, что ему просто повезло и что, быть может, он того и не
достоин. Если же некий честный человек разбогател за счет своей
предприимчивости, нам трудно удержаться от подозрений, что он бессердечный
эгоист и скупердяй. Можно было бы доказать, однако, что деньги часто
зарабатывают не такими уж порочными путями. Еще важнее то, что мы, пусть с
опозданием, осознали: чтобы создавать прекрасное, нужна крепкая финансовая
поддержка.
Мы говорили о возвышенных стимулах, о финансах и альпинизме, но все
сказанное относится и к гораздо более прозаическим желаниям. Нет ничего
естественнее стремления обеспечить свою семью жильем, а если удастся -
отдельным домом с гаражом, садом и плавательным бассейном. Более чем
естественно и желание человека дать своим детям лучшее образование, чем
то, которое получил он сам, отправить их на каникулы за границу покататься
на лыжах и поплавать на яхте. Пусть все это лишь слагаемые статуса, но
разве человек будет работать сверхурочно, если его лишить такой приманки?
Кто будет просиживать ночь над книгами, не надеясь на получение более
высокой ученой степени? Мужчина, готовый как угодно баловать девушку, на
которой он женился, по-человечески куда привлекательнее фанатика,
мечтающего лишь о марксистском будущем, в котором его ближних будут
преследовать за еретические взгляды. Делать деньги - занятие не из самых
благородных, но есть и куда более порочные желания. Стремление к власти,
например. Оно куда менее похвально, чем стремление к комфорту. В этом
смысле нет места печальнее, чем коммунистический город, где ничего нельзя
купить. Необходимое для жизни (топливо, еда и одежда) имеется, и только, а
потому дополнительный заработок просто никому не нужен. Лишь когда стимулы
исчезают, мы осознаем, как они были важны.
Противоположность стимула - негативный стимул, битье дубинкой вместо
кормления морковкой. Ввиду чувствительности наших современников мы не
будем вдаваться в рассуждения о пользе негативных стимулов, однако простая
добросовестность не позволяет нам закончить этот обзор, не упомянув хотя
бы кратко об их применении. Первое в истории применение негативного
стимула описано в книге Бытия:

"...от всякого дерева в саду ты будешь есть: а от дерева познания добра
и зла, не ешь от него; ибо в день, в который ты вкусишь от него, _смертию
умрешь_".

Казалось бы, все ясно. Однако обещанная кара не свершилась и Адам жил,
как нам сказано, до 930 лет. Да что Адам, даже змей легко отделался, но
вот потомки первого человека, за исключением Ноя, сплошь и рядом
приговаривались к смертной казни за преступления, суть которых нам в
точности не известна. Гораздо подробнее описаны грехи Содома и Гоморры,
которые повлекли за собою гибель этих городов. Вообще в книге Бытия немало
примеров наказания тех, кто ослушался воли господа. В то же время нельзя
сказать, чтобы таким путем был достигнут серьезный воспитательный эффект.
Это наводит на мысль, что прямой стимул действеннее негативного, то есть
морковка полезнее дубинки. Возможно, впрочем, что в каждом из этих случаев
били не того ослика, который виноват.


ПРАВИТЕЛЬСТВО И БИЗНЕС

Частные предприниматели и контролирующие их правительственные органы
обычно не ладят между собою (особенно ясно это видно на примере США).
Правительство, с точки зрения бизнесменов, некомпетентно, консервативно,
продажно, медлительно и всегда только мешает. Промышленники, с точки
зрения чиновников, эгоистичны, безжалостны, скупы, настроены непатриотично
и антисоциально. Бюрократы убеждены, что сами они благородны,
самоотверженны, преданы делу, трудолюбивы и высокоинтеллектуальны.
Бизнесмены же в свою очередь считают себя людьми энергичными, смелыми,
дальновидными, снисходительными к чужим просчетам и, что самое главное,
безусловно честными. Маловероятно, чтобы хоть одна из этих двух групп была
столь добродетельна и благородна, как кажется ей самой, или же достойна
того презрения, с каким относится к ней другая группа. Наверно, сходства
между этими группами куда больше, чем полагают люди, которые к ним
принадлежат. Они также гораздо более взаимозависимы, чем им кажется. Но
есть и различия, которые мы должны будем перечислить, прежде чем
попытаемся разрешить или хотя бы описать конфликт, вызванный несхожестью и
противостоянием двух групп.
Известны по меньшей мере три принципиальных различия, первое из которых
самоочевидно. Правительство, состоящее из политиков и чиновников, работает
в пределах национальных границ. Область его деятельности и интересов четко
обозначена этими границами. Вот почему не удается разрешить такие
проблемы, как, например, загрязнение моря, если случилось это за пределами
территориальных вод. Конечно, бизнесменам тоже приходится признавать
какие-то рубежи, да и национальные границы игнорировать они никак не
могут, но сфера их деятельности - это та или иная отрасль промышленности
(либо ряд отраслей), их рынок - это мировой рынок, капитал поступает к ним
и из чужих стран. В наше время все попытки создать мировое правительство
будут обречены на провал до тех пор, пока мы не решимся доверить это
важное дело не политикам, а людям, которые уже сейчас воспринимают мир как
единое целое. Пусть руководители нефтяной компании живут в своей стране,
но компания действует во всех районах мира и при этом так хорошо
интегрирована, что ее подданные, собравшись за одним столом, уже и не
обращают внимания на то, кто из членов правления родом из Голландии, а кто
из Британии. Чтобы спасти человечество от гибели, крайне необходимы люди,
способные всесторонне видеть проблему. Тут не обойтись без математиков,
ученых, спортсменов, шахматистов, акробатов, банкиров, балерин и
директоров нефтяных компаний. Из этого списка должны быть безоговорочно
исключены политики, особенно те из них, кто избран хоть сколько-нибудь
демократическим путем, потому что в этом случае они ограничены уже самими
правилами игры. Раз их избрали, значит, они должны представлять интересы
своих избирателей. Порой им доводится представлять и интересы своей
страны. Однако их избирали не затем, чтобы они спасали мир, и если они
проявят хоть немного интереса к таким вопросам, то наверняка провалятся на
следующих выборах. В демократическом обществе политик - это человек с
ограниченными взглядами, и иным он - если только хочет удержаться у власти
- стать просто не может.
Второе принципиальное различие между правительством и бизнесменами
относится к области финансов. Когда речь идет о бизнесе, об успехе или
неудаче можно узнать, заглянув в балансовый отчет. Но об успехе или
неудаче правительства нельзя судить на основе математических выкладок, да
и вообще судить об этом очень трудно. Кроме того, едва ли существует метод
оценки, который устраивал бы всех. Метод, предложенный однажды автором
этих строк, еще не получил признания в масштабах планеты, и к тому же не
совсем ясно, хотят ли сами правительства, чтобы их оценивали. Таким
образом, различие пока остается, особенно в том, что касается финансов. О
бизнесе можно судить, если знаешь, каковы прибыли и убытки. Неудача
правительства становится очевидной лишь в случае революции. В принципе
можно задать вопрос: довольны ли люди тем или иным правительством или даже
той или иной формой правления? Но какой ответ мы получим? Кто-то доволен,
кто-то недоволен, а большинство ни о чем таком и думать не думало. Словом,
можно сказать, что бизнесмены компетентнее правительства, иначе у них бы
просто ничего не получилось.
Третье же принципиальное различие состоит в следующем: то, чего
пытается достичь правительство, куда сложнее, чем то, чего хотим достичь
мы, бизнесмены. Занимаясь бизнесом, мы должны помнить это и не впадать в
чрезмерное самодовольство из-за наших относительных успехов. Промышленные
магнаты - это люди, которые могут потерпеть убытки; такова их основная
характеристика. Именно этим они отличаются от моряков, полицейских,
военных и духовенства. Военных в случае чего могут не повысить по службе,
полицейским угрожает увольнение и бесчестье. Все это может случиться и с
промышленниками, но к тому же они рискуют потерять те деньги, которые сами
вложили в дело, а иногда и еще большие суммы, которые доверены им другими
людьми. На промышленниках лежит поистине тяжелая ответственность, ведь тут
дело касается их жен и детей, предков и потомков, их коллег и компаньонов,
друзей и работников. Любая ошибка бизнесмена принесет несчастье тысячам
людей. С другой стороны, его успех сулит благополучие всем тем, кто
пострадал бы в случае его неудачи. Таково бремя людей бизнеса, причем их
надежды и страхи прямо пропорциональны вложенным ими суммам. И все же,
несмотря на это, следует помнить, что задача промышленника сравнительно
проста. Он хочет производить именно то, что люди хотят купить. Он хочет
продавать вещи так, чтобы получать за них больше, чем ему самому пришлось
на них потратить. Он хочет иметь прибыль.
Задача политика или чиновника бесконечно сложнее. Эти деятели должны
направлять человеческую энергию и финансовые средства на достижение самых
различных целей: на обеспечение безопасности, законности и порядка, на
здравоохранение, образование, социальное обеспечение, научные
исследования, охрану природы и улучшение торгового баланса. Когда
международный консорциум хочет просверлить в национальном парке нефтяную
скважину, когда отходы с фабрики загрязняют реку, именно на долю политика
- или бюрократа - выпадает обязанность сказать "нет". И никто другой не
может предотвратить ущерб или же соотнести все плюсы и минусы. Когда, к
примеру, речь заходит о выборе места для нового аэропорта, мы все
согласны, что он нужен, но все хотим, чтобы он был где-нибудь в другом
месте. И опять-таки на долю правительства выпадает обязанность принимать
решение, не забывая при этом о коммуникациях, удобстве, красотах природы и
о расходах. Если бы речь шла о бизнесе, то решение было бы принято без
особого труда, исходя из чисто математического расчета. Но когда речь идет
о политическом решении, необходимо помнить об уровне шума и обеспечении
занятости, о степени возбуждения местных жителей, древности вот этой
церкви и защите интересов водоплавающих вот на том озере.
Для тех, кто хочет построить многоэтажное здание, нет большего
несчастья, чем раскопать на строительной площадке римский храм; это
создаст совершенно иную ситуацию и заставит считаться с новыми
соображениями, которые грозят все запутать. Но такое случается редко. Как
правило, основной принцип бизнесмена - выделить экономический мотив перед
принятием решения и руководствоваться им как основным, а зачастую и
единственным соображением. А основной принцип политика, напротив, в том,
чтобы учитывать целый ряд факторов - военных, финансовых, религиозных,
социальных, эстетических - и каждому из них придавать ровно столько
значения, сколько он заслуживает, чтобы соблюсти баланс между желаниями
людей и необходимостью. Едва ли есть смысл доказывать, что политики и
чиновники всегда принимают на редкость удачные решения, хотя очевидно, что
их задачи бесконечно сложнее задач бизнесмена. Поэтому не стоит
удивляться, если их решения оказываются неверными. Не стоит приходить в
изумление, даже если они вовсе не способны ничего решить. Быть мэром
Нью-Йорка - большая честь, но никто из нас ничуть не переживает из-за
того, что этот пост занимает не он, а кто-то другой. И кто бы ни был
премьер-министром Восточной Бенгалии, мы не станем оспаривать у него эту
честь. Если после отбора кандидатов на пост генерального секретаря ООН
автор этой книги не найдет в окончательном списке своего имени, то он,
автор, этим ничуть не оскорбится. Многие политические высоты
непривлекательны вне зависимости от того, доступны они или нет.
Итак, существует по меньшей мере три принципиальных различия между
бизнесменами и политиками, причем различия эти характерны для всех обществ
- от самых ранних до современных. Как правило, купец, банкир или
промышленник были полностью подчинены правительству: они имели возможность
заявлять протест и выражать свое недовольство, но в конце концов бывали
вынуждены смириться даже с самыми нежелательными для них политическими
решениями. Серьезные трения возникали оттого, что некое деловое
объединение становилось слишком крупным для страны, чтобы окончательно
сложиться и начать действовать (или, иначе говоря, оттого, что рамки этой
страны становились слишком тесными). Но почему возникает такая
диспропорция? Иными словами, почему деловые объединения имеют обыкновение
увеличиваться в размерах?
Причин тому несколько, но первая (она же зачастую и самая важная) -
это, конечно, стремление прочно стать на ноги и обрести силу путем
вертикальной интеграции. Промышленник или купец обычно пытается держать
под контролем своих поставщиков и рынки сбыта. Чем больше он чувствует
свою ответственность перед вкладчиками и работниками, тем менее приемлем
для него риск остаться без сырья и рынков. Что, если его поставщики найдут
себе другого покупателя? Или оптовые торговцы решат закупать товар у
кого-нибудь еще? Он не почувствует себя в безопасности до тех пор, пока не
будет контролировать весь этот торговый путь, от одного конца до другого.
Неудивительно, если в этом случае он обретет в стране больше власти и
больше ресурсов, чем само государство, в подданстве которого он находится.
Возможно - и даже вероятно, - что его торговый путь пересечет границу и
его деятельность перекинется на другую страну, а то и на несколько сразу.
Он вырвется за границы своей родины, как цыпленок - из родной ему
скорлупы. В подобных случаях возможны два варианта: либо такое предприятие
будет национализировано, либо его владелец сам станет реальной властью в
стране. В пятнадцатом веке, во времена итальянских городов-государств,
второй вариант был осуществлен во Флоренции. Медичи, владельцы ведущего
торгового банка, установили тогда контроль над государственными делами и
утратили этот контроль лишь в восемнадцатом веке.
В наши дни ситуация повторяется, но в несколько усложненной форме и в
гораздо больших масштабах. Города-государства еще не исчезли, но обычным
для Европы явлением стало национальное государство - политическое
образование, предназначенное только для войны, объединяющее от тридцати до
шестидесяти миллионов людей; достаточно малое, чтобы сохранять
политическое единство, и достаточно большое, чтобы являть собой военную
угрозу. Эффективно управлять им нельзя - для этого оно слишком велико
(возможно, в федеративных государствах дела обстоят лучше). Индустрия его
развивается медленно, так как оно слишком мало и зачастую не вписывается в
экономические структуры. В пределах одного государства промышленные
компании разрастаются до неимоверных размеров, едва ли не взламывают
границы. В США, правда, индустриальные группировки еще больше, но им и
есть где развернуться! Однако не следует забывать, что некоторые из этих
крупных корпораций по своим масштабам и значению превосходят многие штаты.
Президент "Дженерал моторс" - лицо гораздо более влиятельное, чем
губернатор штата Нью-Хэмпшир или Мэн. Разница между этими людьми в том,
что один из них занимает государственную должность, а другой - просто
глава делового объединения, или, как иногда говорят, индустриальной
империи.
Всем хорошо знакомы те американские фильмы, где политики показаны как
продажные и бесхребетные марионетки, которыми манипулируют их невидимые
хозяева, владельцы тугих кошельков. Европеец, если у него есть хоть
какой-то такт, не станет рассуждать о том, насколько это соответствует
истине, но американцам такая версия кажется весьма правдоподобной. Видимо,
они уже ощутили перемену, суть которой мало кто из них может
сформулировать, - перемену, состоящую в том, что политическая теория
больше не соответствует финансовой и экономической действительности.
Вначале конгрессмены представляли сельские общины, так что фермеры и
колонисты могли избрать на этот политический пост людей, которых они
знали; теперь же все обстоит совсем иначе. Те сельские общины почти
полностью исчезли, а их место заняли промышленные объединения, которые
интересуются сталью, резиной, пластмассой и нефтью. Теория и реальность
разошлись уже очень далеко. Если конгрессмен от штата Мичиган не
представляет "Дженерал моторе", то кого же он в таком случае представляет?
Крупное индустриальное объединение стало главной чертой пейзажа во всех
технически развитых несоциалистических странах. Оно бывает так велико, что
на него даже не сразу обращают внимание. И во всех наших конституциях вы
не прочтете о нем ни единого слова.
Чтобы проиллюстрировать этот последний факт и раскрыть его значение,
напомним сперва, что политики былых времен подходили к своему делу во
многом реалистичнее, чем их сегодняшние собратья. Идея создания в Англии
палаты лордов состояла в том, чтобы собрать вместе людей, которые были
слишком значимы, чтобы ими пренебречь, и которые были бы опасны, оставшись
в стороне. В число их светлостей входили ближайшие королевские
родственники мужского пола (родство это могло быть законным и не вполне),
архиепископы, некоторые аббаты, крупнейшие землевладельцы, лучшие военные