Салов Андрей. Семь смертей Лешего

   Спустя год после рождения у Лешиевых сына, наследника имения и состояния отца, в семействе вновь случилось прибавление. Дочь, точная копия матери. Но с ее рождением радости в семье не прибавилось. При родах, барыня подхватила родовую лихорадку, прожив не более недели после рождения малютки. Чем крепче и розовее становилась малышка, тем бледнее и слабее ее мать. Ни лекарства вызванного из города земского врача, ни молитвы сельского священника, не сумели победить болезнь. Вскоре она умерла.
   Тело барыни упокоилось на родовом кладбище Лешиевых. Церковная служба, по отпеванию покойной и проводами в мир иной, стала последним богоугодным делом, в котором принял участие овдовевший помещик. Неделю, втайне от всех, запершись в кабинете, на коленях, он молил небеса о милости. Сохранить жизнь любимой супруге, без которой не представлял дальнейшего существования. Он готов был заключить сделку с небесами, предать полному забвению безбожные опыты, в обмен на жизнь любимого человека. И он сдержал бы слово, если бы небеса прислушались к его мольбам. Но далекие небеса оставались, глухи и безучастны. Проникновенные молитвы, не достигли заоблачных высот.
   После похорон супруги Лешиев окончательно порвал с церковью, с вышними силами, не пожелавшими ему помочь даже в такой малости. Чтобы забыться, он целиком ушел в алхимию, выбираясь из потайного убежища только для того, чтобы подкрепиться, подышать свежим воздухом, и сделать необходимые распоряжения по хозяйству. Он бы с радостью пошел по стопам отца и совсем забросил имение, поселившись в лаборатории, если бы было, кому передать бразды правления поместьем. Сын слишком мал, доверить имение чужому человеку, даже из числа близких родственников, он не мог.
   Большую часть времени Лешиев проводил в подвале, в компании бесчисленного множества склянок, колб и реторт, заполненных разноцветными жидкостями. Среди порошков, корзин и коробочек, полных различных минералов. Ведь неизвестно, что из них окажется главным связующим звеном на его пути. Со дня смерти супруги прошло около десяти лет, но он был также далек от искомого, как и в начале пути. Но, он не сдавался, не опускал рук, все настойчивее штурмуя твердыню, вознамерившись во что бы то ни стало, добиться своего.
   Жизнь шла своим чередом. Лешиев больше не женился, несмотря на попытки помещиков сосватать вдовцу одну из своих дочерей, что станет супругой ему, матерью осиротевшим детям, и по мере сил поспособствует дальнейшему увеличению рода. Он оставался верен той единственной, в вечной любви и верности которой поклялся стоя у алтаря, и данную небесам клятву, он так и не нарушил. Осознав всю тщету своих потуг, отступились соседские помещики, а вскоре вовсе перестали посещать поместье Лешиевых из-за странностей хозяина. Он стал нелюдим, предпочитая общению с гостями собственную компанию, сутками пропадая в наглухо запертом кабинете.
   Не дождавшись окончания тягостных дней, сельский батюшка вконец оголодал, обносился и озверел. Первое время он сдерживался, надеясь, что минет положенный по старинной русской традиции срок на оплакивание и поминовение покойной, и барин вновь обратит заинтересованный взор на представительниц прекрасной половины человечества, которые в трудный для барина период, старались держаться поближе, в надежде на то, что он оценит их участие, и одарит благосклонностью. Но минули все мыслимые и немыслимые сроки, а барин оставался один, не обращая внимания на множество прелестных созданий, окружающих его. Он намеревался провести остаток своих дней в одиночестве, нет в его сердце места другой женщине.
   Постепенно окрестные помещики, имеющие дочерей на выданье, перестали посещать поместье Лешиевых, отчаявшись привлечь внимание овдовевшего барина. Еще некоторое время они продолжали присылать приглашения в гости, в надежде, что на их территории процесс сватовства сложится более удачно. Но на приглашения Лешиев отвечал вежливым отказом, ссылаясь на массу неотложных дел. А затем и вовсе перестал отвечать на приглашения, и вообще реагировать на проявления дружеского расположения со стороны соседей. Оскорбленные таким невниманием, они прекратили дальнейшие контакты с Лешиевым, предоставив его самому себе.
   Пагубные пристрастия становились в последнее время отличительной чертой рода Лешиевых. И хотя они были разными, объединяло их одно, - отказ от общения с людьми и всепоглощающая страсть к пороку. И если старший Лешиев уходил в запой, младший имел не менее богопротивную страсть. Он тоже искал уединения, но не в компании бутылок с вином, а в обществе бесчисленных склянок и колб, наполненных химическими реактивами.
   В последнее время ничто не мешало ему заниматься преступной, по мнению сельского, батюшки, страстью. Летом пришел его черед отправлять отпрысков в гости, к тетке и кузенам в столицу. На три летних месяца он был избавлен от забот, связанных с их воспитанием. Мог безраздельно отдаться любимому делу, - занятию алхимией.
   Дети не вернулись домой в положенное время. Нынешним, небывало жарким летом, в столице разразилась эпидемия смертельно опасной болезни, лекарств против которой не было, благодаря чему она всякий раз принимала опустошительный размах, собирая огромные урожаи человеческих жизней. Лешиев беспокоился за детей, но ничем не мог им помочь. Оставалось лишь надеяться, что все завершится благополучно для его семьи, и по окончании страшной эпидемии, дети вернутся домой живыми и невредимыми.
   Столичные власти оказались подготовлены к приходу болезни. Чтобы не допустить ее распространения, что чревато огромными человеческими потерями и колоссальными убытками для государственной казны, правительство приняло все меры для того, чтобы локализовать очаг инфекции, не дать болезни вырваться на свободу. И едва первому из заболевших был поставлен страшный диагноз, власти тотчас же отреагировали. В столице было объявлено чрезвычайное положение. Покидать город, было запрещено. Нарушителей высочайшего повеления ждала смерть.
   Войска окружили столицу, имея высочайшее разрешение стрелять на поражение любого, кто дерзнет покинуть зараженный город, невзирая на происхождение. Будь то темный простолюдин, или дворянин благородных кровей, всех ждала одинаковая участь, - смерть.
   День и ночь тысячи настороженных глаз всматривались в темноту. Не промелькнет ли где крадущаяся тень перебежчика, не послышатся ли чьи-то крадущиеся шаги. И если кому-нибудь, что-нибудь привиделось спросонья, или вибрирующий от напряжения слух принимал порыв ветра за человеческие шаги, тотчас же раздавался выстрел. И не беда, что чаще всего стражи палили в никуда, иногда выстрелы достигали цели. И оставались валяться, где их настигла смерть, неубранные тела беглецов, прикасаться к которым, было запрещено, чтобы не подцепить заразы, спасения от которой нет.
   Валялись трупы под полуденным солнцем, разлагаясь, и распространяя ужасное зловоние, от которого выворачивало наизнанку даже привычных ко всему вояк. Солнце и время делали свое дело, довершая начатое солдатами. На смену разложившимся, ставшим перегноем мертвякам, приходили новые тела беглецов, стремящихся вырваться из обреченного на смерть города.
   Предпринятые властями меры позволили остановить распространение эпидемии, но только на время. Виной всему человеческая жадность. Никому не дано было проскользнуть сквозь плотное оцепление, но, ничто не могло помешать солдату, которому не давало покоя содержимое карманов мертвеца, облаченного в шитый золотом сюртук, проверить их. И крадется страж в ночи, воровато озираясь, в компании с подобными ему мародерами, шарит жадными руками по остывшим телам. И нет предела радости, когда из карманов убитого извлекается кошель с золотом, которое поровну делится между подельниками.
   И нет им, ослепленным блеском золота, никакого дела до чумы, свирепствующей в городе, не допустить проникновения которой в мир, они приставлены. Невдомек им, что тела, по которым рыщут в поисках золота жадные руки, в заражены смертоносной болезнью. Она пропитала тела насквозь, въелась в одежду, прилипла к золоту, к которому алчно тянутся руки мародеров. Унося в лагерь надежно припрятанное золото, мародеры даже не догадывались о том, что смертельная зараза обрела нового хозяина, начав свою разрушительную деятельность в его теле.
   Не прошло и месяца с начала осады зараженной столицы, как болезнь вспыхнула среди войск, окруживших зачумленный город плотным кольцом. А затем эпидемия расползлась по стране, ничем более не сдерживаемая, собирая обильный урожай человеческих жизней.
   Подобно кругам от брошенного в воду камня, распространилась смертельная зараза от столицы по всей стране. По прошествии нескольких месяцев, чума перестала быть страшилкой для сельских мужиков, став бедствием, обрушившимся на их головы. Если в городах, при наличии медицины и государственной программы по борьбе со страшным недугом удавалось хоть как-то противостоять болезни, сдерживать ее стремительный натиск, то в глухой провинции, на селе, ничто не могло противостоять ей. Последствия эпидемии в сельской местности были катастрофическими. Некоторые деревни вымерли полностью. Уцелевшие составляли весьма незначительную часть, несоизмеримую с количеством жизней, унесенных в могилу чумой.
   Не обошла стороной беда и поместье Лешиевых. Чума пришла в деревню, требовательно застучав в каждый дом, не делая разбора между домом крестьянским, или господским. И только помещик, с головой ушедший в работу, не обратил внимания на явление посланницы смерти, пришедшей в его дом, и имение. Он и сам был неизлечимо болен, но не придавал этому значения, все недомогания, списывая на нервное истощение. Не обратил внимания и на то, что однажды остался без обеда, потому что чума унесла в могилу кухарку. Однажды он не дозвался дворового человека Кузьмы, спешившего на зов барина, но не дошедшего всего нескольких шагов до кабинета, сраженного смертельным недугом.
   Лешиев продолжал работать, не обращая внимания на такие мелочи, как отсутствие горячего обеда и необходимость лично спускаться в погреб за вином. Просто перешагивал через валяющиеся в доме трупы прислуги, оставшейся до самой смерти верной барину, не покинувшей его в эти страшные дни.
   Он пытался призвать на помощь кого-нибудь из крестьян. Но попытки дозваться кого-нибудь, кто убрал бы из дома мертвецов, не увенчались успехом. И тогда он махнул на все рукой. В доме в изобилии копченого мяса, сыра, ветчины, вина и прочих припасов, не требующих приготовления. Не смотря на занятость, приходилось иногда выбираться из лаборатории на кухню. Оттуда, с полной корзиной съестного, спускаться в погреб, наполнить трехлитровую баклагу вином, которого хватало на сутки. Затарившись едой и выпивкой, он возвращался обратно, чтобы продолжить прерванные изыскания, ставшие смыслом жизни.
   Уход с головой в науку был частично оправдан. Бесконечные опыты и изыскания, отвлекали от мыслей о детях, которым он ничем не мог помочь, о судьбе которых ничего не было известно. Оставалось лишь уповать на то, что в семье сестры, женщины далеко не бедной, они будут защищены от страшной болезни гораздо лучше, нежели большинство жителей охваченного эпидемией города. Только те, кто в силу полноты кошелька мог рассчитывать на качественную медицинскую помощь, могли уцелеть в том аду. Чем больше у человека денег, тем помощь будет более действенной. Им в чем-то даже повезло, если можно назвать везением то, что они оказались в эпицентре смертельной заразы. По крайней мере, у них будут лучшие врачи, со всем арсеналом лекарственных средств, могущих стать серьезным препятствием на пути страшной болезни.
   В провинции, даже имея достаточные средства, трудно рассчитывать на качественную медицинскую помощь. Конечно, есть земской врач со штатом помощников, чего в обычное время вполне достаточно. Но во время эпидемии, всех их вместе взятых, недостаточно для того, чтобы противостоять недугу даже в масштабе дворянских семей. Да и лучшие медицинские кадры провинции, во многом уступали столичным. Иначе и быть не могло. Если бы они не уступали по уровню столичным светилам, то вряд ли бы надолго задержались в провинции. Перебрались бы из глуши в столицу, где более богатая, нежели в захолустье врачебная практика, и гонорары несоизмеримо выше.
   Если небесам было угодно наслать чуму на людей в наказание за их прегрешения, то лучше пусть дети встретят ее в столице, нежели дома. В этом случае шансы пережить эпидемию многократно вырастают.
   Отчаявшись дозваться кого-нибудь из крестьян, Лешиев, слишком ослабевший для того, чтобы таскать тяжеленные тела, просто махнул на все рукой, оставив мертвецов лежать там, где их настигла смерть, не обращая внимания на жуткое зловоние начавших разлагаться трупов, распространившееся по всему дому. Выбравшись в очередной раз из своего убежища, он лишь ускорял шаги, чтобы запастись необходимым для прожития очередного дня.
   В поместье Лешиева бушевала достигшая сельской глуши эпидемия. И не было от нее спасения. Чума не делала выбора между людьми, кося всех подряд, от грудных младенцев, до замшелых стариков, которые и без чумы доживали свои последние дни. Не было на селе силы, способной противостоять болезни, грозящей извести под корень все людское поголовье, принадлежащее помещику Лешиеву.
   Помощи людям ждать было неоткуда, негде искать защиты от свалившейся на их головы беды. В священном ужасе устремились крестьяне в сельскую церковь, где надеялись обрести утешение. Давно старая церковь не знала такого наплыва людей. Давно сельский батюшка не получал такие щедрые дары. И хотя крестьянин по большей части сер и убог, в это страшное время, он нес в дар небесам последнее, в надежде вымолить спасение.
   Невдомек деревенской темноте было то, что чем кучнее они собираются, тем легче болезни находить жертвы и делать свое черное дело. И если кого-то, гуляя по деревне, она и могла обойти стороной, то в людском скопище, разила без промаха.
   Среди людей, что, позабыв про повседневные житейские дела, день и ночь торчали в церкви, стуча лбами в пол и читая бесчисленное множество молитв, был один, который мог дать напуганным людям ценный совет, но не спешил этого делать. Этим человеком, был сельский батюшка, к которому за спасением устремился темный сельский люд. Ему несли последнее, чтобы священник заступился за них перед небесами, вымолил спасение и избавление от страшной болезни. Батюшка не спешил отваживать повалившую к нему толпой паству. Ни сделал он этого, ни сразу, ни потом.
   Он наконец-то зажил так, как предстало жить человеку его положения. И пусть это был пир во время чумы, но он жил так, как хотел, ни в чем себе не отказывая, ни в чем не нуждаясь. А когда скопил достаточно запасов, чтобы в тепле и сытости пережить смутное время, потребность в них отпала сама собой. Он с ужасом понял, что болен, и первые, явные признаки болезни у него налицо. Его смерть только вопрос времени. Он просто немного отстал по дороге на кладбище, куда отправилась большая часть его прихожан. Которой не помогли ни молитвы сельского батюшки, ни бесчисленные земные поклоны перед иконами с суровыми и задумчивыми ликами святых.
   В последние дни жизни ему оставалось только оглядеться по сторонам и подытожить все, что успел сделать в жизни, и чего сделать не успел. И он увидел, что жизнь прожита не совсем так, как ему хотелось, чему виной конкретный человек. И человек этот еще жив, назло сельскому батюшке, и свирепствующей на селе эпидемии. Приглядевшись, он заметил огонек в доме этого человека, и самого человека, что, держа в руках фонарь, медленно брел по огромному, мертвому дому. Помещик Лешиев, сделавший его жизнь невыносимой, был все еще жив, несмотря на смерть, поселившуюся по соседству.
   Крестьяне рассказывали, что как-то, придя к барину за помощью, они нашли в господском доме страшное запустение, темноту и тишину. Напрасно кричали, пытаясь дозваться кого-нибудь из прислуги, кто мог проводить их к хозяину. Простояв около часа, но так никого и не дозвавшись, один смельчак, вооружившись факелом, шагнул внутрь барской усадьбы в поисках ее обитателей. Но уже спустя минуту с выпученными от ужаса глазами и трясущимися руками, стоял рядом с односельчанами, судорожно хватая ртом воздух. От него они-то и узнали, а позже сообщили сельскому батюшке о том, что в доме живых людей нет, одни мертвецы, разложившиеся, кишащие червями и жутко смердящие. И что огонь, который многие наблюдали в доме по вечерам, и зловещая тень на его фоне, не иначе, как сам дьявол, разгуливающий по дому в поисках очередной жертвы.
   Спустя неделю смельчак, принесший людям весть о проклятии барского дома, умер в муках, бредя перед смертью страшным призраком, пришедшим за ним. После его смерти, сельский люд стороной обходил проклятый барский дом, стараясь не глядеть на него, чтобы через пыльные, давно немытые стекла, не узреть лика ужасного призрака, что вглядывается вдаль, высматривая очередную жертву.
   Сельский люд темен, пуглив и суеверен. Священник иного склада и образования. Он знал истинную природу обитающего в усадьбе призрака. Это был человек, которого не брала скосившая пол деревни, зараза. Видно он и впрямь якшался с нечистой силой, которая и уберегала его от чумы.
   До поры до времени сельский батюшка забывал о существовании проклятого безбожника, испортившего ему жизнь. Но когда понял, что смертельно болен и дни его сочтены, вспомнил об обидчике, что вознамерился посмеяться над ним, не желая умирать, как все. Он умрет, но прежде увидит, как покинет этот мир враг, опередив его на пути к богу, на страшный суд, где ему воздастся по заслугам.
   Проповедь сельского священника была проникновенной. Давно он не произносил таких страстных речей. Он открыл изрядно поредевшей пастве глаза на то, что творится вокруг. Указал на человека, богопротивными деяниями навлекшего небесное проклятие, чумой обрушившееся на их головы. Теперь крестьяне знали, куда идти, и что делать, чтобы очиститься от скверны если и не физически, то хотя бы духовно.
   В ту же ночь барская усадьба запылала. Пронзительно завывал ветер, разбрасывая в стороны снопы искр. Собравшимся вокруг пожарища мужикам, вооруженным топорами и вилами, казалось, что это воет и беснуется в очистительном огне бесовское создание, не могущее вырваться наружу из очищающего пламени. А если дьявольская тварь, бывшая некогда человеком попытается выбраться наружу, они встретят ее вилами и топорами, освященными в церкви и окропленными святой водой. Пока не опали в золе последние искры, продолжал стоять на пепелище молчаливый люд, готовый на все. И лишь с рассветом, разошлись мужики по домам, искренне веря, что, разделавшись с демоном, искупили вину перед небесами, и очистились. А значит, страшная болезнь покинет село, удалившись в места, более достойные божьей кары.
   Никого не спас, очистительный огонь. Прибывшим спустя полгода из столицы чиновникам, разыскивающим наследников скончавшихся во время эпидемии чумы чиновника министерства и его супруги, явилась картина полного запустения. Вернувшись в столицу ни с чем, чиновники отписали в пользу государства не нашедшее наследников столичное наследство. А, также оформили в пользу государства имение, от которого не осталось ничего, кроме пустых изб, оставшейся без хозяина земли, да застарелого пепелища на месте барской усадьбы.
   Пройдет ни один десяток лет, прежде чем в проклятых местах вновь зазвучит человеческий смех, возвещая миру, что смерти больше нет, жизнь вернулась в эти края всерьез и надолго!

Глава 9. Возвращение Лешего

   Цветным молотом ударило по голове, ломая черепные кости, сокрушая рассудок. Адским пламенем полыхнуло в лицо, покрывая кожу волдырями, сворачивая в струпья. В ушах звенело от отчаянного вопля, вырвавшегося из раздираемого болью человеческого нутра.
   Леший лежал на снегу, уткнувшись в него лицом и дико, орал, а холод, ледяными клещами, продолжал терзать, рвать на части соприкоснувшуюся с ним плоть. Медленно, подстать изуверу, которому доставляет наслаждение мучительная агония человеческого тела. Лицо ломило, корежило в нестерпимых муках. Рот раззявился в безумном крике, от пара дыхания, растопился лед вокруг дико кричащей глотки. И в этот крохотный черный кружочек, на бескрайнем покрывале ослепительно-белой пустоты, и вперились глаза Лешего, такие же безумные, как и вопль.
   Сила легких не безгранична, не в состоянии бороться с бесконечностью боли, заполонившей тело безжизненно распростертого на снегу человека. Крик стихал, пока вовсе не захлебнулся, застряв в горле хриплым, шерстяным комом. Крик смолк, но не исчезла терзающая тело боль, с каждой секундой делаясь пронзительнее и невыносимее. Не в силах терпеть бесконечную пытку болью, человек сжался в комок и рванулся изо всех сил, дабы оторваться от земли и покрывающего ее снежного покрова. Леший рванулся и тяжеленное тело, оторвалось от земли и перевернулось на спину.
   Еще несколько минут лицо продолжало ломать и корежить, но боль становилась менее отчаянной и пронзительной. Вскоре она ушла совсем, оставив на память о себе лишь тупое покалыванье бесчисленного множества иззубренных игл об потерявшую чувствительность кожу.
   Когда исчезла сводящая с ума боль, Леший пришел в чувство и огляделся. Первое, на что он обратил внимание, - низко нависшее над землей, по-зимнему блеклое солнце, неподвижно застывшее в зените, тщетно пытающееся согреть погрузившийся в снежную пелену мир. Он напряг память, пытаясь вспомнить, кто он, где он?
   Ответов было множество, они роились в голове, толкались, пихались локтями, стремясь поскорее явить себя миру. Но не было среди бесчисленного их множества единственно верного, которого он так жаждал найти. В его мозгу словно поселилось сразу несколько человек. И каждый старался перекричать конкурентов, стремясь погромче заявить о себе, высказать претензию на право обладания тусклым и заснеженным миром, в котором очутился Леший.
   Леший боролся, пытаясь разогнать череду призрачных воспоминаний, принадлежащих другой реальности, миру, раскинувшемуся за мерцающей пеленой аномалии, в нескольких шагах от которой он валялся в снегу, безумными глазами таращась в небо. Поток призрачных воспоминаний был сильнее. То и дело в мозгу всплывали картинки иных, прожитых им жизней, которые объединяло, одно, - ранняя смерть главного действующего персонажа. И каждый из призрачных героев отчаянно кричал в голове, - это мой мир, а все остальные просто тени, призраки, которых никогда не было.
   С каждой секундой хор призрачных голосов становился все громче и настойчивее. Голова Лешего распухла от мучительной боли, готовая в любой момент взорваться мириадом осколков, каждому из которых будет плевать на то, кому данный осколок принадлежит. Боль становилась все пронзительней, и катавшийся по снегу, обхвативший страдающую голову руками Леший, в глубине души сожалел о боли обмороженного лица, оказавшийся ничем по сравнению с болью поселившийся в мозгу. И нет сил, унять эту боль, оставалось только бороться до конца, не дать голове взорваться мириадом осколков, в равной степени поделенных на всех кандидатов, на право обладанием его разумом.
   Поделенный многократно на части, но по-прежнему заточенный в одну оболочку, разделить которую поселившиеся в мозгу призраки, бессильны, он только внешне останется человеком. На деле же превратится в растение, безжизненное и беспомощное, которое не в состоянии пошевелить ни рукой, ни ногой. Постепенно тело умрет, а затем угаснет и разум, поделенный на части бесплотными призраками. И лишь отощавший за зиму, голодный лесной зверь, обнаружив застывший на стылой земле окоченевший труп, возблагодарит небеса и неведомого звериного бога за столь щедрый подарок в голодное зимнее время, в несколько десятков, пусть и порядком подмороженного, но невероятно вкусного человеческого мяса. Чавканье и урчание зверя будет звучать последней песнью для погибшего человека и его бессмертной души, бесславно сгинувшей из-за проклятых призраков.
   Справляться с раздирающей мозг болью становилось все труднее, он чувствовал, что сходит с ума. Еще чуть-чуть и все будет кончено и для него, и для яростно дерущихся в мозгу теней. Нужно что-то, что встряхнуло бы тело, дало необходимый импульс, чтобы разум заработал в нужном направлении, унял бушующую в нем бурю. Должно случиться чудо, или что-то сродни чуду, только это могло спасти Лешего.
   Когда Леший был готов сдаться, прекратить бороться с тенями призраков, и замереть, безжизненно распластавшись на снегу, чудо свершилось! В очередной раз перевернувшись, он напоролся в снегу на какой-то предмет, резкой болью отозвавшийся в боку, заставивший на пару секунд позабыть о терзающей разум боли. Этих секунд хватило, чтобы извлечь из снега причинивший боль предмет и разглядеть его при свете тусклого, зимнего солнца.
   Это была «чекушка», порожняя водочная бутылка емкостью 250 грамм. Он даже прочитал название: «Водка Русская». Еще несколько бесконечно долгих мгновений он продолжал таращиться на нее, чувствуя, как приходит понимание, и все становится на свои места, делаясь простым и понятным. Он чувствовал, как уходит из головы угнездившаяся там боль, а призраки, недовольно ворча и огрызаясь, прячутся в потаенных уголках сознания, грозясь оттуда, и обещая вернуться.