Семушкин Тихон. Алитет уходит в горы

   От сырой одежды охватил озноб. Томсон принялся шагать по льдине. К вечеру его бросило в жар. Мучила жажда. Он взял кусок льда, положил в рот, но сейчас же выплюнул: противный сладко-соленый вкус вызывал тошноту. Обессиленный, Томсон прилег на торос, приложив кусок льда ко лбу.
   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
   Лось не выходил из ревкома. С костылем он передвигался от кровати к столу и от стола к кровати. Досадно быть прикованным к дому, но что же делать?
   С тех пор как они вернулись на берег из-под обрыва вместе с Яраком и Айе, Мэри была зачислена сторожихой в ревком. Она навела в помещении порядок и старательно поддерживала его.
   Мэри приходила в ревком утром и уходила поздно вечером. Работы было немного, и время уходило главным образом на изучение русского языка и грамоты.
   Лишенный возможности отлучаться из дому, Лось с удовольствием взял на себя обязанности ее учителя. Обычно Лось лежал на кровати, а Мэри, присев на кол, застланный оленьими шкурами, раскладывала на скамейке бумагу и старательно выводила крючки-буквы, из которых будто бы состоит разговор человека. Она словно вышивала на этой бумаге, как на коже оленьими ворсинками.
   - Очень хорошо, Мэри! - хвалил Лось. - Если и дальше так пойдет, мы скоро освоим эту премудрость. А может быть, надоело тебе, Мэри, учиться?
   - Нет, нет! Это очень интересно, - живо возражала она.
   - Мэри! Отец твой никогда не пробовал учить тебя грамоте?
   - Нет. Он говорил, что грамота нужна только белым людям. А я ведь только наполовину белая.
   И странным казалось это Лосю. Помолчав немного, он сказал:
   - Да, но ты же дочь его?
   Мэри промолчала.
   - Наверное, в это лето отец твой уедет совсем в Америку.
   - Пусть, - равнодушно ответила Мэри.
   - А ты не хотела бы с ним вместе поехать?
   - Нет. Я никуда не поеду от Ярака. У нас будет маленький ребенок. Мы будем жить здесь. Пусть Чарли уезжает.
   Она встала и прошла в своих мягких вышитых торбазах к камбузу. Длинные черные косы качались на ее спине. Ситцевое платье облегало ее талию. Лось посмотрел ей вслед и вспомнил свою Наташу. Ему представилось, что она уже здесь и хозяйничает не Мэри, а Наташа. Наверное, она приедет с первым пароходом... Не узнает, пожалуй, с такой бородищей...
   Лось задумался, теребя свою бороду.
   "Придет пароход, люди будут шарахаться от меня", - подумал он.
   - Мэри, дай мне, пожалуйста, зеркало.
   Лось посмотрел на себя и попросил ножницы. Он решительно отхватил бороду, бросил на пол.
   Изумленная Мэри стояла с полуоткрытым ртом.
   - Лось!.. Ты что делаешь? - испуганно прошептала она.
   Лось улыбнулся, лукаво кивнул Мэри и взял бритву и мыло.
   - Ты хочешь лицо сделать чистым? - спросила Мэри.
   - Да.
   - Я умею это делать. Меня Чарли заставлял. Хочешь, я это сделаю?
   И Мэри побрила его.
   Лось обтерся одеколоном, взглянул на себя в зеркало, рассмеялся и спросил:
   - Ну как, Мэри?
   - Лось, да ты мальчиком стал. И совсем ты не страшный теперь. Люди перестанут тебя бояться. - И Мэри громко и звонко расхохоталась.
   - А мне, Мэри, и не нужно, чтобы меня люди боялись. Вот десны и ноги пухнут - это нехорошо. Движения мало. Боюсь, не заболеть бы цингой.
   - Лось, я слышала разговор от людей о твоих ногах. Утром люди говорили. Если опухоль появится, надо есть сырое тюленье мясо, - сказала Мэри.
   В комнату вошел старик Ильич, бывший Умкатаген.
   - Где Лось? - спросил он Мэри.
   - Вон сидит, - показала она.
   Старик посмотрел на Лося, потом опять повернулся к Мэри и нравоучительно сказал:
   - Я не так молод, чтобы заводить со мной шутки. Я пришел по важному делу. Если тебе по молодости требуется шутить, поищи, Мэри, другого человека, помоложе.
   - Ильич, я тебе правду говорю, я совсем не шучу, - смутившись, сказала Мэри.
   Лось, приняв серьезный вид, сказал:
   - Мэри правду говорит, Ильич. Вот я и есть Лось. Ты меня не узнал, потому что я бороду состриг.
   Старик внимательно посмотрел на него.
   - А пожалуй, и вправду ты - Лось, - обрадованно проговорил Ильич.
   Старику понравилось, что Лось изменил свой вид. Он решил, что Лось человек с головой и очень разумно поступил, чтобы запутать следы злым духам при своей болезни. Теперь самые коварные духи легко спутают его с другим человеком.
   Старик сел на краешек табуретки, вынул кусок тюленьего мяса и сказал:
   - Слышал я, ноги у тебя пухнут. Надо вот это мясо поесть. С охоты приеду - привезу свежего. Сейчас идет собрание людей, разговаривают о промысле на моржей. Там с людьми и Андрей. Я в свою артель взял Ярака и Айе. Очень сильные парни. Охота будет хорошая. На, забери это мясо пока.
   Лось привстал на одну ногу и, странное дело, почувствовал, как к горлу подступил комок. Он с силой глотнул и, волнуясь, сказал:
   - Спасибо тебе, Ильич!
   - Ну, я пойду. Надо спешить. Ждать меня будут.
   И старик ушел.
   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
   На берегу царило большое оживление. На байдары тащили гарпуны, воздушные пузыри, ружья, бочонки пресной воды. Воздух оглашался криками. Люди спешили выходить на охоту.
   Ильич уже сидел на корме, и в байдару прыгали охотники: сын Эрмен, Ярак, Айе и еще четыре парня. Старик улыбался. Еще бы, подобрались такие здоровые охотники! С ними без ветра байдара быстро пойдет. С такими парнями можно охотиться!
   Ярак и Айе, соскучившиеся по береговой жизни, теперь с радостью взялись за весла. Вот это - настоящая жизнь! Не то что бегать за оленями в горах.
   - Где же Андрей? - спросил старик.
   - Вон, бежит с примусом, - сказал Эрмен.
   Охотники любили брать с собой Жукова. Он помогал им носить тяжести, вытаскивать байдару на берег, но самое главное - они любили его за рассказы. Несмотря на свою молодость, Андрей, по мнению охотников, мог состязаться в рассказах с любым древним стариком, так много знал он забавных историй. Особенно восторгались охотники, когда Андрей рассказывал о русских докторах, которые разрезают живому человеку живот, копаются в нем, как в брюхе моржа, "вырезают" там разные болезни, потом живот зашивают иголкой, и человек ходит как здоровый.
   Конечно, в это поверить нельзя, но все-таки интересно.
   Андрей прыгнул в байдару, и она тотчас отвалила от берега. Вскоре гребцы посбрасывали с себя одежды и, полуголые, с азартом навалились на весла. Заскрипели в ременнык уключинах весла, и старик, сидя на руле, изредка выкрикивал:
   - Ага-га! Ага-га!
   И тогда байдара еще быстрее шла по морской глади. Другие байдары далеко отстали.
   Ильич зорко всматривался вперед. Охотники верили в своего рулевого: они знали, что старик не заставит зря работать, он обязательно приведет их к моржам. Ильич был опытным зверобоем.
   Байдара вошла в разреженные льды. Старик велел остановиться, вылезти на лед и посмотреть, что делается вокруг. В стороне охотники заметили на льдине что-то желтое. Они сообщили об этом старику, и байдара сейчас же двинулась в том направлении.
   Старик вылез на льдину, тщательно осмотрел ее и сказал:
   - Здесь лежали моржи. Вчера лежали. Два моржа: самка и самец.
   В полдень байдара натолкнулась на моржей. На льдине мирно дремали два крупных зверя.
   Раздался выстрел, вслед за ним полетел гарпун, и воздушный поплавок, увлекаемый моржом, скрылся в воде.
   Вскоре морж, раненный в шею, где у него расположены мешки с запасом воздуха, вынырнул, окрасив кровью воду.
   Раздались еще три выстрела. Морж повис на поплавке.
   - Готов! - крикнул старик.
   Охотники вытащили его на льдину и с сияющими лицами принялись точить свои ножи о каменные бруски.
   - Андрей, пока они разделывают моржа, ты заводи примус. Чай будем пить, - сказал Ильич.
   Морж был разделан так быстро, что чайник не успел закипеть. Охотники сложили мясо в байдару, вымыли руки и, довольные удачным началом, принялись пить чай.
   - Скорей пейте! - торопил старик. - Надо искать второго моржа, самца, он далеко не уйдет.
   И снова заскрипели уключины.
   - Ярак, ты положи весла, смотри кругом. У тебя глаза помоложе, распорядился старик.
   Байдара, лавируя между льдинами, уходила все дальше и дальше в море.
   К вечеру Ярак всполошился и тихо предупредил:
   - Морж, морж!
   Айе и Эрмен схватились за ружья и прошли на нос. Андрей в бинокль разглядывал добычу. И в тот момент, когда охотники готовились уже выстрелить, Андрей закричал:
   - Стойте! Это человек!
   Охотники опустили ружья, гребцы - весла.
   На льдине лежал мистер Томсон. Лицо его горело, он тяжело дышал. Открыв глаза, он хотел подняться, но силы оставили его.
   - Пить, - прошептал он.
   Андрей взял его руку, нащупывая пульс.
   - Все утонули, - проговорил мистер Томсон.
   - Ярак, надо его переодеть. Видишь, совсем у него сырая спина, сказал Андрей.
   Чарльза Томсона переодели в сухое, уложили в байдару. Он бредил.
   Байдара шла быстро. Мистер Томсон неподвижно лежал на кусках моржового мяса, прикрытый шкурой.
   Андрей положил ему руку на лоб, приложил ухо к сердцу и, послушав, сказал:
   - Умер... Давай к берегу.
   - Охотники не пошевелились, молчал и старик Ильич. Не полагалось везти труп на байдаре. Надо его опустить в море.
   - Старик! Чарли - белый человек. Его надо доставить на берег. Плохого от этого ничего не будет. Едем! - настаивал Андрей.
   И старик взялся за руль.
   Весть о смерти Чарли быстро разнеслась по стойбищу. Вокруг толпились люди.
   Мэри молча смотрела на труп человека, который был ее отцом. Она вспомнила почему-то, как Чарли тащил Ярака за ногу и сильно ругался. А теперь он лежит вот совсем бледный, без стекляшек на лице. И Мэри вдруг стало страшно. Она отошла в сторону и, подойдя к Ильичу, сказала:
   - Надо похоронить поскорей его.
   - На нашем кладбище нельзя. Надо его отвезти в Лорен, где он постоянно жил, - сказал старик.
   Когда труп был доставлен туда, где мистер Томсон прожил более двадцати лет, на берег прибежала Рультына. Она с ужасом посмотрела на Чарли и, отойдя в сторону, где стояли Мэри с Яраком, тихо спросила:
   - Мэри, а Бэн где?
   - Не знаю.
   - Ярак, где Бэн?
   - Утонул он. Все утонули.
   Рультына опустилась на гальку. Ноги перестали держать ее. Подошел Саймонс. Он посмотрел на мистера Томсона. Чарли лежал в чукотской одежде.
   Рультына встала. Она подошла к Мэри и сказала:
   - Надо ему сшить новую кухлянку и отвезти в камни, на кладбище.
   - Рультына, пусть его хоронит Сайм по-своему, по-американски. Не надо его отвозить на наше кладбище. Чарли не был настоящим человеком, - с грустью ответила Мэри.
   К Н И Г А В Т О Р А Я
   ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
   ГЛАВА ПЕРВАЯ
   В безоблачном иссиня-черном небе бродит круглосуточное солнце, ярко освещая приморский берег и темно-зеленую ширь океана. Ни одной льдинки на море, ни одной тучки на небе. Кажется, и солнцу одному скучно бродить в небесных просторах.
   В ложбинках уже зазеленела трава, запестрели цветы. Они выскочили тут же, как только сошел снег, точно торопясь жить в этой стране с коротким полярным летом. Даже зверь не топчет их, обходя разноцветный ковер по его кромке.
   Красные, голубые, желтые, на тонких стебельках, они словно прислушиваются нежными, прозрачными лепестками к струящимся потокам теплого воздуха. Будто настороженно, они следят за солнцем и, как только оно опустится к горизонту и охладится воздух, быстро закрывают свои лепестки.
   И сразу в ложбине гаснет разноцветный ковер.
   Около яранг дремлют собаки, изредка лениво открывая глаза. Они уже не возят груженые нарты и, развалившись на пригретой солнцем морской гальке, целыми днями лежат вытянувшись, а не сжавшись в комок, как зимой. Они набираются сил для зимней работы.
   И море в эту утреннюю пору словно разлепилось. Оно еле-еле колышется, нежно облизывая наносный галечный берег.
   Тыгрена сидит на берегу моря и, веселя своего сына Айвама, бросает в воду камешки. Сегодня так не хочется шить торбаза пастухам.
   Тыгрена одернула цветное ситцевое платье и улыбнулась. В черных глазах ее блеснул огонек. Небрежно откинув косы за спину, она подумала: "А как противно было надевать это матерчатое платье!"
   Разглядывая цветочки на нем, она вспомнила Алитета - и сразу погасла улыбка, уступив место тревоге и страху: так гаснет цветок, почувствовав холодное дыхание ночи.
   Алитет уехал на пять дней. Но прошло уже больше двадцати, а его все нет и нет. Все-таки лучше жить, когда не видишь его злых глаз.
   Айвам уже научился ходить и звонко смеяться. На нем пыжиковая с капюшоном, отделанным росомахой, кухлянка, красивые маленькие торбаза, вышитые разноцветными оленьими ворсинками. Он с любопытством смотрит на море, на мать, на все, что видит вокруг. Айвам тоже весел.
   Тыгрена, любуясь им, следит за каждым его движением, за каждым вздохом, за каждым взглядом его черных глаз. И ею овладевает великое чувство радости. В порыве нежности она хватает своего Айвама, высоко поднимает его, потом, прижав к себе, целует.
   Она держит его в своих сильных руках и говорит:
   - Айвам, это море! Ты будешь великим ловцом! Я сама научу тебя ловкости. Ты станешь настоящим человеком.
   Глядя на море - источник жизни, Тыгрена опять вспомнила Алитета.
   "Всегда так, - с досадой подумала она, - дома нет его, а в голову все-таки лезет".
   И беспокойные думы потянулись одна за другой, как морские волны.
   "Опять скоро вернется. Хорошо, что недолго будет в стойбище. Живет в дороге. Луна из маленькой сделалась большой, а он все ездит и ездит. Пусть. Пусть долго не приезжает".
   Удивительная пора стоит на Севере в это время! Земля так залита солнцем - глазам больно. Оно щедро посылает свои длинные лучи на землю, радуя человека. Но будто и этого недостаточно: из-за гор поднимается луна. Полная, огненно-красная, она улыбается солнцу.
   Тыгрена показывает ее сыну.
   - Смотри, Айвам, жена солнца вышла.
   Вдали возле берега показалась байдара. Тыгрена громко и восторженно заговорила:
   - Смотри, смотри. Айвам! Байдара! Это Ваамчо плывет!
   Байдара шла с обнаженной высокой мачтой. От самой верхушки мачты до берега протянулся длинный тонкий ремень. Пять собак бежали по краю берега и тащили на ремне байдару. Быстро скользила байдара по гладкой поверхности моря, приближаясь к стойбищу Энмакай.
   Подросток-погонщик в одних нерпичьих штанах бежал рядом с собаками, и на его темно-коричневом теле играло солнце.
   Подошла байдара. Ваамчо прыгнул с нее прямо в воду. Задыхаясь от желания рассказать необычные новости, Ваамчо подбежал к Тыгрене. Лицо его было взволновано, и, хотя в байдаре он не работал веслами, пот выступил на его шее. Он молча сел у ног Тыгрены и, глядя в море, тихо проговорил:
   - Тыгрена, дурные вести привез я. Я узнал их в соседнем стойбище.
   - Какие, Ваамчо? - тревожно спросила она.
   - Хищный морж потопил вельбот Алитета. Пропали люди. Все пропали. Много наших охотников пропало.
   - Утонули?! Все? - переменившись в лице, испуганно спросила Тыгрена.
   - Все утонули. Только Чарли Красный Нос вылез на льдину. Его нашли, когда он умирал... И Алитет утонул.
   Радость и горе смешались в душе Тыгрены. Она не могла стоять и села на гальку. Прижав сына к груди, она сидела молча. Молчал и Ваамчо. Люди вытаскивали байдару на берег.
   Тыгрена ласково взглянула на сына.
   - Айвам, теперь, пожалуй, будет перемена жизни, - шепотом сказала она.
   На мгновение счастье отразилось на ее лице. Теперь никто не заставит ее жить в Энмакае. Нет больше Алитета. И опять на лицо набежала грусть. Сколько женщин сразу осталось без мужей! И Туматуге, и Апа, и Кейнин, и Вальхиргын. А Гырголь? Он совсем недавно женился. "Жалко людей", - с грустью подумала Тыгрена.
   Она долго сидела молча, и Ваамчо не мешал ей думать. Даже Айвам притих, не понимая, почему мать не смеется. Вдруг Тыгрена порывисто встала, взяв сына за руку.
   - Ваамчо, - решительно сказала она, - я завтра ухожу из стойбища Энмакай. Я пойду искать Айе. Теперь я буду жить рядом с ним.
   - Тыгрена, он живет с русскими в одном стойбище. Ушел он от кочевников.
   - Пусть. Если правда, что они стали его приятелями, я буду вышивать тем русским самые красивые торбаза. Я буду охотиться еще лучше. У нас будет много мяса. У нас будет много детей.
   - Тыгрена, я отвезу тебя на своей байдаре, пристегну десять собак - и мы понесемся быстро, как весенние птицы. Я сам буду погонщиком собак, а ты ведь знаешь, как я бегаю!
   - Ты добрый, Ваамчо. Ты очень добрый. Ты настоящий человек, Ваамчо!.. И Айвам будет такой же. Айе будет очень любить его. Я знаю.
   К берегу бежали женщины.
   С широко раскрытыми глазами они слушали Ваамчо. Их лица стали каменными, но ни одного вздоха не услышало солнце, ни одной слезинки не подсмотрела луна.
   ГЛАВА ВТОРАЯ
   Ревкомовцы еще спали, когда в их комнату ворвался продолжительный хриплый гудок парохода. Он взорвал северную тишину - и вмиг стойбище ожило.
   Уполномоченный ревкома Лось и его секретарь Андрей Жуков вскочили с кроватей и, уставившись друг на друга, улыбаясь, прислушивались к гудку.
   Распахнулась дверь, и вбежавший Айе тихо, по взволнованно сказал:
   - Пароход. К берегу подходит...
   После того как Лось и Жуков свалились с обрыва и Айе помог им выбраться из тундры, он вместе с ними приехал в ревком и готовился к отъезду на Большую землю. Айе, чувствуя расположение к себе русских начальников, держался важно и, казалось, даже возмужал. Черные усики его стали гуще, с лица исчезла растерянность. Он гордился тем, что собирается в далекий путь, куда не всякий решится поехать. Но, увидев пароход, Айе испугался.
   - Может, не надо мне ехать на Большую землю? - умоляюще прошептал он.
   Айе сказал это так тихо, что ни Лось, ни Андрей, занятые своими мыслями, не услышали его.
   Андрей бросился к окну, сорвал занавеску и, приплясывая, заорал:
   - "Совет" пришел! "Совет"!
   - Опоздал, друг, с новостью. По гудку узнаю "Совет", - торопливо застегивая пуговицы гимнастерки, сказал Лось и вдруг тоже пустился в пляс.
   Половицы пошли ходуном, и весь ревкомовский домик задрожал.
   Один Айе стоял неподвижно, не зная, радоваться ли ему или пора уже начать грустить. Ведь этот пароход должен увезти его далеко-далеко, в неведомую русскую страну. И что случится там с ним, никто не знает. Увидит ли он Тыгрену?
   В утренней тишине, оглашая побережье, загрохотала якорная цепь. Скрежет железа казался Лосю и Жукову торжественной музыкой.
   Торопливо и шумно охотники спускали байдару на воду.
   Лось так налег на весла, что они прогибались и скрипели.
   - Ага-га-га! Ага-га-га! - выкрикивал рулевой, старик Ильич, и байдара быстро неслась к пароходу.
   На борту "Совета" толпились люди. Они с любопытством разглядывали подходившую байдару и, свесив головы через борт, оживленно переговаривались. Они впервые видели лодку с прозрачными бортами. Желтоватая моржовая кожа, очищенная от ворса, просвечивала, и байдара казалась таким легкомысленным сооружением, что прибывшие на пароходе люди поражались, как можно выходить на ней в море? Между тем эта байдара поднимала трех моржей.
   С капитанского мостика послышался громкий, густой командирский голос:
   - Приветствую вас, товарищ Лось!
   Лось по голосу узнал капитана Михаила Петровича Лядова, который в прошлую навигацию высадил его на этот чукотский берег.
   В ответ Лось замахал шапкой, напряженно всматриваясь в людей, стоявших на палубе, с надеждой увидеть свою жену. Но по всему видно было, что она не приехала. Она первая прокричала бы слова приветствия.
   - Парадный трап спустить! - торжественно скомандовал капитан.
   Взойдя на палубу, Лось радостно притопнул ногой и будто ощутил под собою родную землю.
   - Товарищ Лось, капитан просит вас пройти в его каюту. Сейчас он спустится с мостика, - сказал молодой штурман.
   Буфетчик, до тонкости изучивший все привычки своего капитана, уже расставлял в его каюте на белоснежной скатерти приборы и закуску. Так он всегда делал почти механически, как только до его слуха доносился лязг якорной цепи.
   Буфетчик любил важных гостей. Лось же не произвел на него такого впечатления: он был одет в изношенную военную гимнастерку, брюки цвета хаки, заправленные в нерпичьи, не очень красивые торбаза.
   В капитанской каюте все блестело чистотой. Эта непривычная обстановка несколько смутила Лося. Он неуверенно оглянулся и под строгим взглядом буфетчика осторожно сел в кресло, обтянутое белым чехлом, потом поднялся, посмотрел на сиденье и, набравшись мужества, опять опустился в него.
   - Чисто у вас здесь! - с восхищением сказал он буфетчику.
   - На воде живем, - ответит тот и, подойдя к Лосю, строго добавил: Это кресло капитана. Пересядьте на диван.
   Лось послушно пересел.
   Вошел улыбающийся капитан и, крепко пожимая руку Лосю, приветливо сказал:
   - Здравствуйте, Никита Сергеевич! Ну-с, Робинзон, со свиданьем придется горилки выпить. Горилка у меня прямо для богов. Коньяк!.. А почему с палочкой ходите?
   - Ногу сломал, Михаил Петрович. Но теперь все срослось.
   - Вот, стало быть, еще удобный случай выпить за здоровье, - сказал добродушный капитан, придвигая к себе бутылку. - Ты смотри, что будешь пить! Звездочек на бутылке как в созвездии Ориона! - сразу переходя на "ты", воскликнул капитан.
   - Михаил Петрович, а у тебя на корабле нет ли картошечки? Целый год не видел ее.
   - Митрич, доставь-ка нам сей драгоценный продукт, - распорядился капитан, обращаясь к буфетчику.
   Старые знакомые чокнулись, выпили. Капитан вытер сафлеткой седые усы и, лукаво подмигнув, спросил:
   - Ну как?
   - Горилка добрая, а закуска еще лучше! - уплетая жареный картофель, пробормотал Лось.
   Они чокнулись еще - за приход корабля, потом за хорошую погоду.
   - Какие еще новости на материке, Михаил Петрович? Газеты привезли?
   - Все, все привез. За весь год. Будешь теперь читать старые газеты, как роман. Еле подобрали полный комплект. Где их возьмешь, старые газеты? В губревкоме из подшивки взяли. Ну-с... народу еще понавез тебе.
   - Кого же?
   - Три учителя. Медицинский отряд Красного Креста - пять человек. Как видишь, уйма народу! Таких специалистов этот край еще не видел.
   - Добре! - радостно воскликнул Лось.
   - Ревкомовских работников - шесть человек. Одного милиционера.
   - Вот милиционеров маловато. Контрабанда ведь у нас здесь.
   - Этот милиционер один стоит двадцати. Косая сажень в плечах, а усы подлинней моих. Демобилизованный красноармеец из Барнаула. Заба-авный парень! Зашел как-то на мостик, смотрит на приборы, на карту, где я прокладываю курс, и спрашивает: "А трудно выучиться на капитана?" "Потрудней, говорю, чем на милиционера". - "Но-о, говорит, милиция - самая важная должность. Охрана порядка". Служби-ист такой!
   Капитан помолчал.
   - Ну-с, прибыли еще работники пушных факторий. Ты знаешь ведь "Норд компани" "сгорела". Расторгли с ней договор. Ликвидироваться будет. Организовалось советское Охотско-Камчатское акционерное рыбопромышленное общество. Сокращенно ОКАРО называется. Вот придумали слово! Прямо по-японски! Это ОКАРО и пушниной будет заниматься. А "Норд компани" - гуд бай!
   Это сообщение удивило Лося. Удивило тем, что в Москве, как он думал, не могли знать положения на месте и все-таки пришли к правильному решению. Даже досадно было, что это решение принято без участия его, уполномоченного ревкома. И, вздохнув, Лось сказал:
   - До этой ликвидации "Норд компани" мы здесь сами додумались. Только, черт возьми, почта наша лежит до сих пор в шкафу. Вот связь какая! Была бы связь, наши соображения как раз попали бы в самую точку...
   - Значит, Москва предвосхитила твои мысли? - улыбнувшись, спросил капитан.
   - Да-да! Удивительно! Далеко отсюда Москва, а знает, что здесь надо делать. Правильно решили. Без американцев обойдемся. Революцию сделали, а уж торговать как-нибудь научимся.
   - Безусловно! - пробасил капитан. - В стране идет наступление по всему хозяйственному фронту. И что удивительно - мне один архангельский капитан рассказывал, - еще шла гражданская война, а Ленин уже дал поручение разыскать материалы по месторождению ухтинской северной нефти. Какой человек! Вот и сюда для начала привез тебе геолога. Будет разнюхивать, чем тут пахнут горы. Горжусь, горжусь молодой Россией!
   - Да, для геологов работа здесь найдется, - сказал Лось, вспомнив о горах, где капризничает компасная стрелка.
   Капитан глотнул коньяку и продолжал:
   - А ты знаешь, с момента революции я ведь был в бегах. На Дальнем Востоке, как тебе известно, была такая правительственная чехарда, что тошно становилось. Я смотрел, смотрел... Вира якорь - и угнал пароход. Вот этот самый. На китайской линии работал, как извозчик, без родины! Потом пришла Советская власть, я вернулся во Владивосток, замазал старое название корабля и написал: "Совет"...
   Лось с улыбкой слушал капитана, который рассказывал это и в прошлом году.
   - Радиста и рацию привез тебе, чтобы не был ты одиноким здесь.
   - Что ты говоришь! - обрадовался Лось. - Ну, Михаил Петрович, за рацию придется выпить еще твоей божественной горилки.
   - За такое дело не выпить, - надо быть брашпилем, - сказал капитан, наливая стопки. - Да... с прошлой навигации тебе письмо вожу. Тогда, на обратном пути из Колымы, не попал к тебе. Привез его во Владивосток. Возил домой, в Шанхай, в Нагасаки, в Дайрен. И все же вот доставил адресату. Помнишь Толстухина? От него... И еще одно есть... - Капитан весело подмигнул: - От жены. Но предупреждаю: читать его будешь не в моей каюте. Кто знает, что она там написала? Может быть, она поносит меня самыми последними словами и ты после этого не захочешь со мной и стопку держать?
   Лось с волнением взял письмо, узнав знакомый почерк жены. Ему и самому хотелось прочесть письмо в уединении, подумать над ним, вспомнить далекую молодость, когда он был машинистом, а она - учительницей. Это ведь ей он обязан своей грамотностью. Лось бережно положил письмо в бумажник.