Семушкин Тихон. Алитет уходит в горы

   - Правильно, правильно, Андрюша. И Москва не сразу строилась, поддержал его Лось. - Подожди, Наташа. Всему свое время. В этом году невеста Андрея окончит университет и к концу навигации будет здесь. Посмотришь, какие хоромы у нас тут вырастут к ее приезду, - лукаво поглядывая на Андрея, заговорил Лось. - Ну хорошо, какой у тебя план проведения праздника?
   - Сегодня торжественное собрание, а завтра состязания. Бег на собаках, стрельба в цель, борьба. Будем выдавать призы. Первый приз, например, за собачьи бега, - винчестер.
   - Винчестер? - удивился Лось.
   - Не удивляйся, Никита Сергеевич. У меня на это есть ассигнования. Ты спроси Айе, какой начался ажиотаж, когда стало известно, что первый приз винчестер. Это же замечательный стимул для улучшения породы собак.
   - Ну, добре. Посмотрим.
   ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
   Ваамчо и Тыгрену задержала пурга. Они приехали на культбазу в тот момент, когда праздник уже начался. Оставив Айвама в яранге Рультыны, они подъехали к большому русскому стойбищу, к огромным домам, ярко освещенным большими лампами. Сквозь залепленное снегом окно Ваамчо разглядел множество людей, сидевших на скамьях.
   - Пойдем, Тыгрена, внутрь. Видишь, на улице никого нет. Наверное, это большое собрание и все люди там, - сказал Ваамчо, оторвавшись от окна.
   Они прошли по коридору и попали в большую комнату, переполненную людьми. Люди стояли даже в проходах дверей. Ваамчо протискался немного вперед и, подняв голову, ловил слова Лося. Тыгрена затаив дыхание смотрела на возвышение, где за столом сидели русские и чукчи. И вдруг среди них она увидела Айе. Он сидел среди таньгов и сам был одет как таньга. Айе весело шептался то с Андреем, то с Мэри, сидевшей рядом с ним. Тыгрене показалось, что Айе стал чужим. Он завернулся в матерчатые одежды, как и Лось и Андрей. А волосы? Как некрасиво лежат они на его голове!
   "Вот он какой, машинный человек! - подумала Тыгрена, не отрывая взгляда от него. Она не слышала, о чем говорил Лось. - Чужим стал Айе! Зачем же звал он меня! Или учитель наврал мне, выдав свои слова за слова Айе? Но ведь рисунок был его?"
   Горькое чувство охватило Тыгрену. Стало жарко и невыносимо тяжело. Она не могла заставить себя стоять здесь и решила уйти на мороз. Сильный мороз изгоняет тяжелые думы, как снег тушит огонь костра.
   Тыгрена шагнула уже к выходу, как вдруг услышала голос Айе.
   - Сейчас будет говорить Наталья Семеновна, - сказал он.
   Да, это настоящий голос Айе. Совсем не изменился голос. Только стал крепче и смелей.
   На возвышение поднималась белолицая русская женщина.
   - Это очень хорошая женщина. Мы вместе с ней ехали на пароходе с Большой земли. Во Владивостоке я у нее жил, - пояснил Айе.
   Женщина смелой походкой прошла к столу, тихо что-то сказала Айе и улыбнулась ему. Затем лицо ее стало очень серьезным, даже строгим, и она заговорила быстро что-то совсем непонятное. Тыгрена смотрела на нее не отрываясь. В первый раз она видела белолицую женщину. Она заметила, что и Айе смотрит на эту женщину и слушает так, будто она рассказывает самую красивую сказку.
   "А может быть, вот эта белолицая испортила Айе, устроив ему такую прическу и завернув его в русские одежды? Такая женщина легко может уговорить любого: смотри, как беспрерывно слетают с ее языка слова!" - с неприязнью подумала Тыгрена.
   Наталья Семеновна вдруг замолчала, нагнулась к Айе и опять что-то сказала ему. Айе поднялся, одернул на себе матерчатый мешок с разрезом на животе и весело сказал:
   - Сейчас я вам переведу, о чем говорила Наталья Семеновна. А потом она еще будет говорить. Она говорила: женщины должны быть равны с мужчинами...
   Тыгрена настороженно прислушивалась к словам Айе, и все лицо ее загорелось от злобы и негодования.
   "О, вдобавок он научился еще и врать! - думала она про Айе. - Разве он забыл, что рождение девочки считается удачей только наполовину? Разве он не знает, что женщины никогда не были равны мужчинам? Или он забыл, что ли, как меня украл Алитет из-под самого его носа? Что он говорит? Или он думает, что всего этого не было? Другим стал Айе. Он одинаково думает с этой белолицей русской женщиной".
   И Тыгрену охватила такая злость, что она крикнула:
   - Неправду он говорит!
   Айе повернулся на голос Тыгрены и, приподнявшись, увидел ее. В один миг он соскочил с возвышения и, раздвигая толпившихся у входа людей, бросился к ней.
   Но Тыгрена исчезла. Айе выбежал из дома, разыскивая ее. Ярко светила луна. Бревна нового дома потрескивали от мороза, под ногами хрустел снег. Неисчислимое множество звезд сверкало на небе, где-то хором выли собаки.
   Тыгрена стояла, прижавшись к стене дома. Она подняла меховой капюшон, и ее глаза, словно из норы, следили за Айе. Она видела, как он искал ее глазами. Ему, наверное, было не очень тепло в этой матерчатой одежде. А штаны какие! Как у американа в летнее время. Она молча следила за ним и не хотела подать голоса.
   И вдруг сам Айе увидел ее.
   - Тыгрена!.. - восторженно вскрикнул он.
   Айе прыгнул к ней, взялся за капюшон, заглянул в ее сверкающие глаза.
   - Уйди! От тебя таньгом пахнет! - сердито сказала она.
   - Сколько времени я поджидал тебя, Тыгрена! Глаза устали смотреть на подъезжавшие нарты. Потерялась, как в пургу олень...
   Тыгрена молча слушала Айе и вдруг вспомнила, как они вот так же стояли около яранг стойбища Янракенот и разговаривали о будущей жизни.
   И Тыгрена тихо спросила:
   - Бумага, которую привез Эрмен, - это твоя бумага?
   - Да, да! - обрадовался Айе. - Это я сам написал ее. И рисунок мой там.
   - Я опять убежала от Алитета. Лучше я зарежусь! И теперь я не вернусь к нему, - гневно сказала она.
   - Вот хорошо! - переминаясь от холода с ноги на ногу, восторженно проговорил Айе.
   - Пожалуй, Айе, я убила шамана Корауге. Я не хотела его убивать. Я только выбросила его в сенки, когда он разбил нос Айваму. А что же было делать?
   - Не бойся, Тыгрена. О, каким сильным я стал! В Москве все начальники мои дружки. Теперь нам бояться нечего...
   И хотя Айе хорошо знал, что Тыгрену не удивишь начальниками неведомой Москвы, но слова сами срывались с языка. Поняв наконец, что Тыгрена равнодушна к его словам, он переменил разговор.
   - А где малыш?
   - Я оставила его пока у Рультыны. Она добрая и хорошая женщина.
   - Надо его забрать от нее.
   - Нет. Подожди... А ты прежним остался? Зачем тебя Испортила эта русская женщина, языком которой только что ты говорил неразумные слова? Видишь, какая на тебе одежда. В ней замерзнешь и летом. И волосы твои стали некрасивыми.
   - Это домашняя одежда, Тыгрена. Сменить одежду всегда можно. Одежда не сердце.
   - А белолицая, которая говорила твоим языком, кто она? Зачем приехала на нашу землю?
   - Ты не знаешь? Это жена Лося.
   - Она - жена Лося?! - удивилась Тыгрена.
   - Она тоже начальник, - сказал Айе.
   - А разве женщины могут быть начальниками? Что-то я этого никогда не слыхала, - недоверчиво проговорила Тыгрена.
   - Она будет начальником женского вопроса.
   - Что такое "вопрос"?
   - Новый закон о женщинах. Хороший закон, Она о тебе все знает. Она сказала, что будет тебе помогать уйти от Алитета. О, это очень хорошая женщина! Мы с ней вместе были на Большой земле, на пароходе вместе ехали.
   - Айе, а мне показалось, что ты стал чужим, не настоящим человеком, тихо сказала Тыгрена.
   - Нет, Тыгрена! - горячо воскликнул Айе. - Разве твои глаза не видят, какой я? Разве уши твои не слышат моих слов? Я такой же, каким был всегда. Только теперь я стал очень сильным человеком по новому закону. Посмотришь, как я расправлюсь с Алитетом, если он покажется здесь.
   В первый момент встречи Тыгрена злорадствовала, что Айе мёрзнет в таньгинской одежде, но теперь ей стало жалко его. Видя, как он дрожит, она сказала:
   - Поди, Айе, согрейся. Добеги до той горы.
   Айе сорвался с места, замахал руками и побежал во весь дух, забыв и о собрании и о том, что он переводчик.
   Около Тыгрены неожиданно вспыхнул огонек. Она вздрогнула и закрыла лицо руками.
   - Испугалась? - спросила Наталья Семеновна и потушила свет электрического фонарика.
   Она взяла Тыгрену за талию, и рука утонула в пушистых мехах. Наталья Семеновна мягко сказала:
   - Смотри, это электрический фонарик.
   Появился опять свет. Тыгрена молча присматривалась к русской женщине и, немного осмелев, коснулась пальцем толстого выпуклого стекла фонарика. Огонь был холодным.
   - Что же ты стоишь здесь одна? Такая нарядная женщина!
   Тыгрена не понимала, о чем говорила белолицая, но все же любопытно было стоять с ней рядом и слушать непонятный ее разговор.
   "Вот она какая, жена бородатого начальника. Может, и вправду она хорошая женщина?" - подумала Тыгрена.
   Запыхавшись, красный от мороза и быстрого бега, с обнаженной заиндевевшей головой, от которой валил пар, подбежал Айе.
   - Что же ты убежал с собрания? Эх ты, переводчик! Андрею пришлось переводить, - сказала Наталья Семеновна.
   - Тыгрена вот приехала! - с радостной улыбкой сказал Айе.
   - Ах, вон что! Это Тыгрена?
   - Да, да. Она теперь совсем убежала от Алитета.
   - Тогда пойдем в комнату Андрея. Ты замерзнешь, Айе.
   - Нет, мне жарко, - ответил он, сияя от счастья.
   В комнате Андрея Жукова было тепло и никто не мог помешать беседе.
   Наталье Семеновне хотелось поговорить с Тыгреной, о которой она много знала и которая давно интересовала ее. Наталье Семеновне не терпелось поскорей приступить к обязанностям заведующей отделом по работе среди женщин.
   И она горячо заговорила о положении женщины в Советской стране. Говорила она долго, взволнованно, быстро, Айе еле успевал переводить.
   В тот момент, когда Наталья Семеновна так усердно просвещала Тыгрену, тихо вошел Андрей и, прислушиваясь к разговору, остановился в дверях. А когда Наталья Семеновна наконец умолкла, он улыбнулся снисходительно и проговорил:
   - И ты думаешь - разъяснила? Все это, Наталья Семеновна, у нас делается по-другому. Одним словом, экзамен на политработника ты не выдержала.
   - Ты вот знаешь как - и объясни, - с оттенком легкой обиды сказала она.
   - Эх, и прытка же ты, Наталья Семеновна! Всему свое время. Неужели Лось не ввел тебя в курс наших дел?
   - Я смотрю, вы тут с Лосем обленились, как волы на пашне. Небось ни разу не удосужились поговорить с этой женщиной?
   Андрей поздоровался с Тыгреной и сказал Айе:
   - Тебя, Айе, разыскивает Лось. Он с народом беседует о вельботах, о рульмоторах, о курсах.
   - Тыгрена, я скоро вернусь, - сказал Айе и убежал.
   - Андрей, предложи хоть раздеться девушке. Ведь жарко! - раздраженно сказала Наталья Семеновна.
   - Она не может раздеться. Видишь, на ней дорожный комбинезон. Для этого ей предварительно нужно разуваться. Сердишься, а не права. Вот и речь свою на собрании, Наталья Семеновна, неправильно построила.
   - Ты еще будешь учить меня!.. Я во Владивостоке в райкоме...
   - Для "материка" речь твоя превосходна, - перебил ее Андрей, - а здесь... - Он пожал плечами и добавил: - Пустой звук. Без учета быта и нравов. Ты спроси у Лося, как он готовился к своим выступлениям. По неделе! Тогда и толк бывал. Это дело с виду только кажется простым. Хорошо, что Айе убежал... Ты меня извини, а я все-таки, оказавшись переводчиком, по-своему перевел твое выступление.
   - А что такое? - взволнованно спросила Наталья Семеновна.
   - Ну, об этом потом поговорим. Садись, Тыгрена, поближе к столу. Будем пить чай. Помнишь, как мы пили чай у старика Вааля? Хороший был человек!
   - Да, - тихо и робко сказала Тыгрена, следя за русскими.
   Тыгрене казалось, что Андрей, молодой начальник, ругал русскую женщину за то, что она привела ее, жену Алитета, в его жилище. Она села к столу. Движением плеч спустила по пояс свою кухлянку, и рукава с росомашьей опушкой упали к полу. На ней было ярко-красное платье. От жары лицо разрумянилось. Две толстые косы лежали на высокой груди. Встряхнув головой, она перекинула косы за спину.
   - Пей чай, Тыгрена. Мне приятно угощать тебя. А вот Алитету я не дал бы и чашки чаю. Плохой он, - сказал Андрей, словно угадывая ее мысли.
   Тыгрена молча вскинула глаза на Андрея.
   - Я убежала от него и не вернусь в Энмакай. Наверно, он захочет приехать сюда и отбить меня. Очень злым стал.
   - Ничего, Тыгрена. Здесь он будет кротким, как заяц. Мы его отсюда выставим так, что он не забудет этого до самой смерти.
   - Не знаю... У Айе яранга здесь есть?
   - Да, конечно. Вот рядом со мной его комната.
   Теперь Наталья Семеновна прислушивалась к непонятному разговору, следя за выражением лица Тыгрены.
   - Андрюша, переводи, пожалуйста, дословно все, что говорит она. Ты сам все равно никогда не поймешь женщину.
   - Учись сама говорить.
   - Андрей Михайлович, вы говорите глупости. Вы отлично знаете, что за один день я не могу овладеть языком. Право, я была лучшего мнения о вас, вспыхнув, сказала Наталья Семеновна.
   - Подожди, подожди, Наталья Семеновна. Мне не хочется прерывать разговора с ней.
   - У меня трудная жизнь, - рассказывала Тыгрена. - Сколько зим она тянется! Постоянно сердце хочет кричать от боли. Сколько раз я хотела зарезать себя!..
   Вошли Лось и Айе.
   - Вот это не дело. Там люди собрались, а вы уединились, - сказал Лось.
   - Никита Сергеевич, и здесь важное дело, - сказал Андрей, с улыбкой глядя на Айе. - Тут свадьбой пахнет.
   - Замечательно! Люблю гулять на свадьбах. Это Тыгрена? Здравствуй, Тыгрена. - Лось с веселой улыбкой подал руку Тыгрене, она испуганно протянула ему свою.
   Лось говорил с ней мягко, ласково, а Айе, наблюдая за ними, испытывал сладчайшие минуты в своей жизни. Ноги его задрожали от переполнившей сердце радости, и Айе сел на пол в своем новом костюме.
   Лось смеялся, шутил. Таким Тыгрена еще никогда его не видела, она думала, что этот человек, носивший бороду, не умеет смеяться.
   - Ну что же? Женитьбенную бумагу будем делать, - сказал Лось и, увидев Айе, сидящего на полу около двери, широко развел руками: - Дружище! Что же ты сидишь так? В Москве, что ли, научился?
   - Я забылся, - смущенно проговорил Айе.
   Пришли Ярак и Ваамчо.
   - А где же Мэри? - спросил Лось.
   - Она теперь всю ночь будет угощать приезжих. Очень ей это нравится, - сказал Ваамчо.
   - Ну, добре. Садись, Ваамчо.
   Но Ваамчо чувствовал себя стесненно. Он думал, что Айе и Ярак перестали быть его товарищами, они были в русских одеждах.
   - Раздевайся, Ваамчо. Будешь моим гостем, - предложил Андрей.
   Смущаясь, Ваамчо тихо сказал:
   - Учитель дал мне рубашку, а я второпях забыл ее надеть.
   - Ах, вон что! Ну, пойдем сюда.
   Они зашли в комнату Айе, и вскоре Ваамчо вернулся в рубашке и пиджаке.
   Увидев его в этом наряде, Тыгрена звонко рассмеялась.
   ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
   Прибывшие на праздник гости бродят по новостройке толпами. Они все разглядывают с любопытством. Сколько здесь дерева! Из каждой дощечки можно сделать весло, каждая щепочка - большая ценность в этой безлесной стране.
   Внимание гостей привлекают два огромных дома, которые так неожиданно выросли здесь. Прибрежная полоса извечно была вотчиной несметных стай уток: белокрылых, вилохвостых, серебристых. Бойкие кулички спокойно бегали здесь по намывному песку.
   В стороне от моря пролетали другие "дачники": лебеди, белые и голубые гуси, рогатые жаворонки, пуночки, подорожники. Тихие, спокойные места!
   И вот этот берег завален бревнами, досками и разными строительными материалами.
   С тех пор как ушли корабли, ежедневно эти тихие места оглашаются стуком топоров, визжанием пил, говором советских людей. Необычно стало на этом берегу.
   Доктор Петр Петрович стоит в толпе охотников и, показывая бумажную мишень Осоавиахима, тыча пальцем в нарисованные круги, с возбуждением говорит на общедоступном языке:
   - Пух! Пух!
   Охотники смеются и отрицательно покачивают головами. Они стоят с винчестерами в руках, готовясь к состязанию в стрельбе. В стороне, поблескивая донышками, лежат бутылки.
   К доктору подходит пожилой охотник и рукой отстраняет бумажную мишень. Показывая на бутылки, он очень серьезно говорит:
   - Голова тюленя лежит на воде, как бутылка на снегу. Бумага - плохо, а бутылка - хорошо. Она все равно что тюлень на воде.
   Но доктор упорно и настойчиво твердит свое:
   - Пух! Пух!
   Кое-где уже раздаются ружейные выстрелы - это идет тренировка.
   Пришли Лось, Андрей, Ярак, Айе и Тыгрена с Натальей Семеновной. Хочется быть веселой и Тыгрене, но какое-то чувство неуверенности в своих поступках тяготит ее. Слишком много любопытствующих глаз.
   Вот стоит толпа нарядно одетых женщин. Заметив Тыгрену, они зашушукались, и Тыгрена хорошо знает, что они шепчутся о ней. Женщины сами не знают, как отнестись к поступку Тыгрены. Даже старики и те пришли в замешательство: как оценить бегство Тыгрены под защиту русских? Она нарушила обычай народа, но ведь и сам Алитет нарушил его, когда отнял ее у Айе. Русские, должно быть, одобряют поступок ее: вон как приветливо разговаривают с ней.
   Ильич стоял в сторонке и неотрывно следил за лицом Тыгрены. Наконец он подошел к ней и заговорил:
   - Тыгрена, эти русские - справедливые люди. Они искатели правды. Ты ведь давно была предназначена в жены Айе. Вот русские тебе и помогут.
   Тыгрена внимательно слушает старика, и радостное чувство охватывает ее все более и более. Она улыбается.
   - Спасибо тебе, Ильич. У тебя доброе сердце.
   - Иди. Тыгрена, состязайся. Ты ведь хорошо стреляешь.
   Охотник уже сидел на снегу, высоко подняв колени, - упор при стрельбе.
   - Тыгрена, вот тебе ружье, очень хорошее ружье, - предложил Айе.
   Тыгрена волновалась, глаза ее заблестели. Она внимательно осмотрела винчестер, пощупала мушку и возвратила его Айе:
   - Я не буду стрелять, Айе, Чужое ружье. Промахнешься - люди смеяться будут.
   - Это хорошее ружье, мое ружье.
   - Нет! И без того люди слишком много разговаривают обо мне. Стреляй сам.
   Выстрелы уже гремели. Охотники с нетерпением ожидали своей очереди. Ведь, кроме почета и всеобщего признания, победитель в соревновании получит примус, банку керосина и десять пачек патронов!
   С замиранием сердца каждый прицеливался а свою бутылку. Ружейный гул наполнял сердца охотников радостью. Уже отгремело свыше трехсот выстрелов, как бы салютуя новому празднику на этих холодных берегах.
   Парни бегают к бутылкам и громко выкрикивают имена охотников, попавших в цель. Волнение все более и более охватывает людей.
   - Айе, - вдруг сказала Тыгрена, - пожалуй, давай мне ружье.
   - Бери, бери! - Айе с радостью подал ружье. - Ваамчо попал только два раза, а нужно три.
   Садясь на снег, Тыгрена посмотрела на Ваамчо и, смеясь, сказала:
   - Эх ты, Ваамчо! Примус потерял.
   Ваамчо смутился и промолчал.
   Раздался выстрел Тыгрены, и Айе стремительно побежал проверить.
   - Есть, есть! - радостно кричал он. Айе отступил от бутылки на шаг и закричал: - Стреляй еще!
   - Уйди подальше. Дрогнет рука - беда будет! - крикнул кто-то из толпы.
   - Стреляй, стреляй, Тыгрена! - настойчиво кричал Айе, веря в глаз Тыгрены, как в свой.
   После второго меткого выстрела Айе схватил бутылку и, на весу подставляя донышко ее, крикнул:
   - Так стреляй, Тыгрена! В руке пусть будет бутылка!
   Тыгрена молча опустила ружье.
   - С ума сошел этот парень! - с укоризной сказал Ильич. - Заставьте его положить бутылку на снег.
   Раздался третий выстрел - и пуля прошла мимо цели.
   - Глаз испортил мне Айе, - недовольно сказала Тыгрена.
   Ваамчо сочувственно улыбнулся ей.
   В полдень начался бег на собаках. Десятки нарт стояли наготове в один ряд. Псы скулили и нетерпеливо рвались вперед.
   Они запряжены по-праздничному: не длинной вереницей, а веером. В корню каждой упряжки по четыре собаки, дальше - по три, потом - по две, и впереди - вожак. У всех по десяти собак. В такой упряжке их можно нахлестывать кнутом.
   С возрастающим возбуждением громко переговаривались люди, бурно взмахивали руками, спорили, стараясь предугадать исход состязания.
   Ильич суетился около нарты своего сына Эрмена, торопливо перепрягая собак с одною места на другое, и давал последние указания. Наконец он дернул вожака за ухо и отбежал в сторону.
   Кому не захочется получить такой приз, как новый винчестер и двадцать пачек патронов? Правда, есть второй и третий призы, но все это по сравнению с ружьем мелочь: куль муки, отрезы ситца, табак и разные незначительные вещи.
   - Ну как, Ильич? - весело спросил Лось.
   Старик лукаво, но с уверенностью подмигнул, еще раз побежал к вожаку и поправил на нем алык.
   - На какую упряжку ставите, Андрей Михайлович? - спросил доктор.
   - Я ставлю на Айе.
   - А я - на Ярака.
   - Ого-ого! Хитер пошел народ, - сказал Лось. - У Айе упряжка Алитета, у Ярака - Томсона.
   - Не хотите ли принять участие, Никита Сергеевич, в этом тотализаторе? - спросил доктор.
   - Хочу! Я ставлю на Эрмена.
   Андрей рассмеялся.
   - У него же кошки, а не собаки, Никита Сергеевич.
   - Не беспокойся. Смеяться последним буду я. Хочешь условие?
   - Какое?
   - Придет первым Эрмен - ты отдаешь своего Рыжика. Если Айе - возьмешь любую собаку из моей упряжки.
   - Согласен, - сказал Андрей, - но только мне жалко тебя: проиграешь.
   - Цыплят считают по осени. Ну, так как? По рукам?
   - Идет. Можно давать сигнал!
   Андрей выстрелил из винчестера, предназначенного на первый приз.
   С шумом, криком, гиканьем, размахивая кнутами, наездники устремились вперед. Одна упряжка, не успев отъехать, запуталась; каюр под общий хохот вскочил с нарты, быстро распутал собак и, злобно нахлестывая их, помчался вдогонку. Но вот из-за холма показались первые нарты. Толпа пришла в движение. Все зрители исступленно закричали, взмахивая рукавицами, шапками, будто сами мчались на нартах:
   - Ярак! Ярак!
   - Айе! Айе!
   Как и следовало ожидать, эти две упряжки сильных, рослых псов мчались впереди всех. Собаки бежали рядом вскачь, сверкая обезумевшими, злыми глазами. Стоило одной упряжке хоть немного выдвинуться вперед, другая вырывалась вслед за ней, тут же настигала ее.
   В решительный момент Айе привскочил на колени и резко хлестнул собак. Упряжка быстро вышла вперед. Собаки Ярака рванули и с ходу бросились на упряжку Айе. Визг, лай, замелькали клыки. Псы рвали друг друга, не чувствуя ударов кнута.
   Ярак и Айе с силой торопливо растаскивали их.
   Держась сторонкой, мимо них стремительно промчался Эрмен. Он стоял на нарте без шапки и, ухватившись за баран, ожесточенно нахлестывал своих не очень видных псов.
   Толпа неистовствовала.
   Ильич бросил рукавицу на снег, сорвал шапку и истошным голосом завопил:
   - Давай! Давай! Эрмен, давай!
   Вместе со стариком, взмахивая рукой и топая ногой, кричал и Лось.
   Эрмен подкатил первым. Вслед за ним прискакал и Ваамчо.
   Запыхавшись, Лось прибежал к Андрею и сквозь смех проговорил:
   - Андрюшка! Рыжик с тебя!
   Ильич гладил вожака, растянувшегося с высунутым горячим языком. Эрмен тоже лежал на снегу и вытирал потное лицо.
   - Я так и знал. Чарли подерется с Алитетом. Я не сказал парням, чтобы они не ехали рядом. Им есть чему поучиться у стариков, - сказал Ильич, довольный своей хитростью.
   До позднего вечера продолжались всевозможные состязания: бег молодых охотников, бег девушек, поднимание тяжестей, борьба. Все свои производственные праздники - "Убой моржа", "Китовый праздник", "Поднятие байдар" - страстные любители состязаний, охотники всегда сопровождают испытанием силы, ловкости, выносливости.
   Никогда еще не было таких состязаний, как в этот день около больших деревянных русских яранг. Этот новый праздник, рожденный Октябрьской революцией, был праздником новой жизни, всенародной радости, впитал в себя все лучшее из созданного чукотским народом и придал всеобщее радостное настроение.
   Старик Ильич, прищурясь, внимательно вслушивался в то, что говорил "мешочный" человек.
   Доктор Петр Петрович разъяснял условия нового вида состязаний - бег в мешках. Его окружила толпа. Принесли сорок мешков.
   Ильич вдруг подвинулся вперед и попросил мешок. Влезая в него, он улыбнулся.
   - Забыл то время, когда по бегам никто не мог опередить меня. Собирался умирать, не испытав больше счастья и радости участника состязаний. Ан нет! Теперь вижу я, что и мне придется лезть в мешок.
   Стоя в мешке и держа его за верхний край на уровне живота, Ильич настороженно ждал сигнала.
   Сильные парни, широко расставив ноги в мешке, сразу заспешили. Они тут же падали, торопливо вставали, хохоча до слез, и снова устремлялись вперед. Но чем больше они спешили, тем скорее падали под хохот толпы.
   Между тем Ильич с серьезным выражением на лице, спокойно перебирая ногами, догнал парней, опередил их и, не оглядываясь, первым дошел до установленного знака, ни разу не упав. Здесь он круто повернулся, свалился в снег, ловко вскочил и пошел в обратный путь.
   Громкий хохот огласил воздух. Ильич взял приз. Он лежал на снегу и кричал:
   - Скорей, скорей стащите с меня мешок, чтобы я смог забрать четыре плитки табаку!
   К нему подбежала Тыгрена и стянула мешок.
   - Где "мешочный" человек? Спасибо тебе. Лось мне подарил жизнь, а ты возвратил молодость. Давай скорей табак! - сказал он доктору.
   Толпа неудержимо хохотала.
   - Им, этим парням, есть чему поучиться у стариков, - нравоучительно добавил Ильич.
   - Видишь, какой праздник, Тыгрена? Мы вместе с Андреем его устроили. Я помощник его! - гордо сказал Айе.
   ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
   Слух о смерти старика Корауге и бегстве Тыгрены дошел до Алитета, когда он все еще находился в горах. К смерти отца он отнесся с полным равнодушием: случилось то, что давно должно было случиться. Алитет только сказал: "Я говорил ему, чтобы уходил к "верхним людям" сам. Теперь смерть его захватила врасплох".