Семушкин Тихон. Алитет уходит в горы

   В пологе опять воцарилась тишина. Алитет напряженно думал:
   "Непослушны стали люди. А Тыгрена? Она всегда подставляла свои уши, когда летели новости от русских; она бежала туда, где останавливались русские, и трудно было уследить за ней. А теперь она ни разу не заглянула к русскому. Учитель звал ее, она не пошла. Учитель пришел сам в ярангу, и Тыгрена не открыла уши для его слов. Все перевернулось, все перепуталось, как собаки в упряжке при быстром беге с горы".
   Тыгрена жила в отдельном пологе, редко выходила из яранги и неустанно шила торбаза. Она примирилась со своей судьбой. Все равно теперь нет Айе. И она даже рассердилась, когда Алитету в русской фактории отказали в товарах. Только на два песца дали, а остальные Алитет привез обратно. Он не захотел отдавать пушнину за бумажки-рубли. Заскучал Алитет. Ездить перестал. Наверное, стыдно ему с пустой нартой ездить.
   И в первый раз за все время Тыгрене вдруг стало жалко его.
   Алитет пришел в ее полог, Тыгрена покорно взглянула на него.
   - Не надо шить торбаза, - сказал он. - С одними торбазами не поедешь к кочевникам. Патронов нет, табаку нет, спичек нет. Осталась только таньгинская пища: мясо в железных коробках, фрукты, масло, лук, перец. - И Алитет, сморщив нос, добавил: - Кому они нужны?
   Тыгрена молча смотрела на Алитета.
   - Если Браун не приедет в это лето к ущелью Птичий Клюв, надо уходить в горы. Подальше от русских. Их много прибавилось на побережье за этот год. Кочевать надо. Соберу всех оленей, собью их в одно стадо. Мало только оленей. Наверное, две тысячи. Смеяться будут кочевники. Еще надо купить. За песцов надо купить оленей. - И, с грустью покачав головой, добавил: Только не станут продавать оленей за песцовые шкурки. Им товары нужны.
   От тяжкого раздумья лицо Алитета покрылось испариной. Он присел на оленью шкуру рядом с Тыгреной.
   - Ты слышал, Чарли, новость? - называя его новым именем, спросила Тыгрена. - На реке Кувэт объявился какой-то новый русский. Из горячего железа делает ножи и топорики. Всем делает, кто принесет кусок железа, а железа у людей нет. Из старых топориков делает новые.
   - Откуда эта новость? - оживленно спросил Алитет.
   - Приезжий кочевник говорил. Очень хорошие топорики, какие любят оленеводы.
   Алитет задумался, и лицо его сразу повеселело.
   - Ты сама слышала эту новость?
   - Да, я сама слышала.
   Алитет подбежал к своему складу и ногой стал разгребать снег. Здесь лежала груда полосового железа, брошенного американской шхуной. Когда-то контрабандисты привезли его, но Алитет не дал за него ни одной шкурки, и американцы бросили железо, чтоб не везти обратно.
   Теперь Алитет смотрел на железо горящими глазами и что-то шептал. Схватив железную полосу и выдернув ее из снега, он почувствовал, как к железу прилипла рука. Алитет бросил полосу и, посасывая ссадину на пальце, зашептал:
   - Один нож - один олень, один топорик - три оленя.
   К вечеру он нагрузил одну нарту железом, другую - таньгинской пищей: маслом, фруктами; сверху положил мешок с песцами и, забрав сына Гой-Гоя из школы, в ночь выехал на двух нартах в устье реки Кувэт.
   ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
   Вскоре после отъезда Алитета учитель услышал стук мотора, доносившийся с моря. Дворкин крикнул Ваамчо, и они пустились бежать во весь дух к морскому припаю. Вслед за ними ринулась толпа ребятишек, побежали и женщины.
   Вельбот приближался с необычайной быстротой.
   И когда он ударился носом о припай, учитель восторженно закричал:
   - Осипов! Василий Степанович! Здравствуй!
   Люди ухватились за вельбот, он скользнул по ледяному припаю и вмиг оказался на берегу.
   - Здравствуй, Коля, - сказал Осипов. - Жив?
   - Конечно.
   - Вельбот вот пригнал для артели. Один оставил у Русакова. Подготовлю здесь моториста и уеду на собаках к нему.
   - Вот здорово! Сколько же ты проживешь у нас?
   - Недельки две придется.
   - Ваамчо, иди сюда! - крикнул учитель и, представляя его Осипову, сказал: - Председатель родового совета.
   Осипов поздоровался.
   - Вот с ним мы и будем учиться у тебя моторному делу, - сказал Дворкин, - а сейчас давай в школу.
   - Надо мотор взять с собой, - озабоченно сказал Осипов.
   Они вынули из гнезда руль-мотор, и учитель, взвалив его на плечо, понес к себе. Мотор блестел железом и разноцветной окраской. Толпа людей сопровождала учителя. А в это время старик Ильич осторожно, по-хозяйски скалывал топором лед с бортов вельбота.
   - Дворкин, это чей вельбот? - спросил Ваамчо.
   - Наш, Ваамчо, наш. Артельный. И мотор наш.
   - О-о-о! - восторженно сказал Ваамчо. - Пожалуй, надо собрание устроить.
   - Правильно, Ваамчо! Собирай всех в школу.
   - И женщин и ребятишек?
   - Всех, всех собирай. Всех, кто хочет.
   Ваамчо побежал. Около яранги Алитета стояла Тыгрена и следила за толпой.
   Ваамчо подбежал к ней и сказал:
   - Тыгрена, Лось прислал нам артельный вельбот... с машиной. Не обманул Лось. Сейчас собрание будет. Пойдем, Тыгрена!
   - Нет, Ваамчо, я не пойду.
   - Как хочешь, Тыгрена. - И Ваамчо побежал в крайнюю ярангу.
   Тыгрена смотрела вслед ему и думала:
   "Перестал быть робким. Смелым становится. С русским подружился".
   И вдруг ей самой захотелось пойти в школу, куда бежали люди из всех яранг. Самой захотелось поговорить с учителем, которого прислал сюда бородатый начальник. "Айе любил его, этого бородатого. Но зачем он услал Айе с нашей земли на русскую землю? Ваамчо вчера сказал: за новым законом Айе поехал. А новый закон пришел сюда сам. Везде на побережье говорят о новом законе. Обманывает Ваамчо. Пожалуй, он научился у таньгов обманывать, как Алитет у американов".
   К ней подошла Алек.
   - Пойдем, Тыгрена, в школу, - сказала она. - Там много новостей будет. Любопытно послушать. Он хороший, этот учитель. Я присмотрелась к нему за зиму.
   Тыгрена молча смотрела на женщину, которая всегда тянула Ваамчо назад, а теперь Алек вздумала повести ее по тропинке новой жизни.
   Тыгрена недовольно нахмурилась и сказала:
   - Иди в школу. Одна.
   А когда Алек скрылась, Тыгрена побежала вслед за ней.
   Школьный класс был забит народом. За столом президиума сидели старик Ильич, Ваамчо, школьная сторожиха Уакат и учитель.
   Войдя в школу, Тыгрена почувствовала себя здесь чужой. Ей показалось, что все смотрят на нее, смеются над ней. Из школьного коридора она посматривала внутрь помещения, и взгляд ее остановился на Уакат, которая сидела рядом с Ваамчо. Эта женщина вместе с ним хотела заставить Алитета убрать дохлых собак. Раньше она всегда ходила с опущенной головой и разговаривала с Алитетом тихим голосом. А теперь голова ее торчит высоко. Что случилось? Не оттого ли, что она часто ходит в эту деревянную ярангу а каждый раз разговаривает с русским учителем?
   Тыгрена перевела взгляд на старика Ильича. Он сидел, важно посматривая на людей.
   Учитель взял мотор и положил его на стол.
   - Товарищи! - сказал он. - Вот он, мотор. А на берегу стоит ваш вельбот. Теперь вы никогда не будете знать, что такое голод. Весной у нас будет настоящая охота. На вельботе с этим мотором мы будем быстро настигать моржей.
   - Он говорит правильно, - сказал старик Ильич. - За дорогу я видел, как он ходит. Без паруса ходит, сам, как вельбот Алитета. За три дня мы доехали к вам, ни разу не махнув веслом. Учитель правильно сказал: весной будет настоящая охота.
   Все с любопытством и возбуждением смотрели на мотор.
   - В нем живет добрый дух! - торжественно сказал Ильич. - И зовут его Бен-Зин. Так сказал инструктор.
   ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
   Красноармеец Кузаков демобилизовался из частей особого назначения, которыми командовал приятель Лося - Толстухин. За время пребывания в армии Кузаков вступил в партию и теперь возвращался коммунистом. Пробираясь из Колымы к Берингову морю, где чаще ходили пароходы, Кузаков застрял на побережье и вынужден был остаться на зимовку.
   Поселившись в яранге охотника, Кузаков от нечего делать как-то взялся починить сломанный топорик. Он отковал его заново, чем вызвал немалый восторг в среде охотников стойбища. Кузнец по профессии. Кузаков отдался этому занятию с любовью и неторопливо ковал топорики и ножи, коротая длинную зимнюю ночь.
   Кузаков лежал в пологе и над жирником калил кусочек старого, обломанного ножа, когда вошел Алитет.
   - Здравствуй! - заискивающе сказал Алитет.
   - Здравствуй, здравствуй, - ответил Кузаков и принялся молоточком отбивать на булыжном камне раскаленное железо.
   Алитет зорко наблюдал, как мягкое, горячее железо изменяло свой вид. Потом Кузаков опять повесил нож над жирником.
   - Ты русский начальник? - испытующе спросил Алитет.
   - Какой я начальник? Кузнец я.
   Алитет взял топорик, сделанный Кузаковым, и долго вертел его в руках.
   - Очень хороший топорик. Купцы привозят только американские и русские топоры. Кочевники любят топоры мотыжкой, вот такие, как этот.
   - Было бы железо, знаешь сколько можно наделать их!
   - Есть железо, - торопливо сказал Алитет. - Много есть железа. У меня на нарте лежит. - И, заглядывая в лицо Кузакову, спросил вкрадчиво: Хочешь посмотреть?
   - Пойдем посмотрим.
   Они подошли к нарте, и Кузаков вскрикнул от восторга:
   - Ох ты? Да железо какое! - И профессиональное чувство заиграло в нем. - Эх, если бы мне настоящую наковальню да горн - завалил бы всех топорами!
   - А что такое наковальня, горн? - живо заинтересовался Алитет, глядя в глаза Кузакову.
   Кузаков объяснил, и Алитет вспомнил, как несколько лет тому назад он все это видел в тундре, брошенное американцами у камня Лысая Голова.
   - Есть это! - радостно сказал Алитет. - Через два дня привезу. День и ночь буду ехать. На легкой нарте быстро доскачу.
   Через несколько дней Алитет привез горн, наковальню и уголь, собранный там же из-под снега.
   Алитет поставил палатку и в ней оборудовал кузницу. Он без устали работал молотобойцем - только искры летели из-под его молотка. Каждый день Алитет уносил груду топориков и все складывал и складывал на свою нарту. Через неделю Алитет нагрузил нарту топориками, отдал Кузакову всю таньгинскую еду, мешок песцов и спешно выехал, чтобы привезти еще нарту железа.
   К Кузакову приехал Ваамчо вместе с инструктором Осиповым. Кузаков, соскучившийся давно по русской речи, обрадовался приезду Осипова. Он рассказал о своей жизни здесь, об Алитете, о кузнечной работе.
   Осипов выслушал его с мрачным лицом и спросил:
   - Говоришь, коммунист ты?
   - Да. До лета проживу здесь и уеду к пароходу. Алитет обещал дать мне упряжку собак. Вот мужик какой! Толковый! Такого молотобойца я в жизни не видал!
   - Эх ты, голова садовая! - вздохнув, сказал Осипов. - Горе-коммунист! Да знаешь ли ты, кто такой Алитет? Кулак он. Контрабандист. Он всю тундру держал в руках. Но это еще куда ни шло: он начинает закабалять коммунистов вроде тебя, дурака!
   - Ну, ты! Не очень-то! - растерянно возразил Кузаков.
   - Слушай! - рассердился Осипов. - Мы проводим в отношении кулаков политику ограничения и вытеснения из экономики, а ты ставишь Алитета опять на ноги. Ты подумай своей дурной головой. Ты же разлагаешь у нас тут работу! Алитет купил тебя на корню со всеми потрохами. Этот мироед так обвел тебя вокруг пальца, что ты и не заметил. Ведь если об этой кузнице узнает уполномоченный ревкома Лось, он тебе башку свернет.
   - Да я ж ничего такого и не знал! - испуганно проговорил Кузаков.
   - Кончай здесь всю эту лавочку и поедем вместе с нами. В ревкоме найдется тебе работа. Если руки чешутся, по крайней мере будешь работать не на кулаков.
   Ваамчо погрузил на нарту горн, наковальню, а утром все они выехали в стойбище Энмакай.
   Светило солнце. Собаки бежали по твердому насту, не оставляя следа. Льды вновь вернулись к берегу. Необозримые ледовые поля уходили далеко за горизонт. Ваамчо бежал около нарты; когда он садился отдохнуть, вскакивали с нарты Осипов и Кузаков.
   К вечеру они встретили нарту Алитета. Она была так нагружена железом, что Алитет, помогая собакам, сам тянул ее за баран. Поравнявшись, нарты остановились. Алитет растерянно, упавшим голосом, тихо спросил:
   - Кузаков, ты куда?
   - В ревком поехал, - с чувством жалости к Алитету ответил Кузаков.
   - Трогай, Ваамчо, - сказал Осипов.
   Алитет долго смотрел вслед Ваамчо, на свою нарту, груженную железом, и вдруг ни с того ни с сего ударил ногой собаку-вожака.
   ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
   Утопая в снегу, низко опустив морды, собаки медленно тянули нарту. Встречный пронизывающий северозападный ветер нес острые, колючие снежинки и больно хлестал лицо Алитета. Но он сидел на нарте неподвижно, подставив щеку под ветер, и даже не кричал на собак. Пурга кружила всюду, звезды исчезли, и, кроме мелькающих хвостов задней пары собак, ничего не было видно. Стояла глубокая полночь.
   Щека служила Алитету компасом, и он ехал, определяясь по направлению ветра. Он не обращал внимания на свистящую пургу и думал только о Кузакове:
   "Зачем его увезли? Наверное, этот новый русский - тоже начальник? Но какой совсем дрянной человек стал Ваамчо! Это он привез его сюда".
   - Меркичкин! - громко выругался Алитет. - Пусть. Теперь я и без Кузакова сам наделаю топориков. Я возьму молотобойцем Омрытагена. Он сильный, а держать и поворачивать горячее железо буду сам!
   И, обрадовавшись предстоящей работе, он соскочил с нарты, крикнул на собак и, борясь с пургой, стал помогать упряжке, вцепившись в баран нарты.
   На щеке образовалась наледь. Алитет смахнул ее, сел на нарту и, взяв горсть снега, стал растирать щеку. От боли он усмехнулся и подумал: "Что случилось? Никогда не обмораживал. Перестал быть мужчиной".
   Растерев щеку, он опять вскочил и, покрикивая на собак, побежал рядом с нартой в беспросветную тьму.
   В стойбище, где стояла кузница, все спали. Люди не ожидали приезжих, и Алитета никто не встретил. Он подъехал прямо к палатке, остановил собак и торопливо вбежал в нее. Чиркнув толстой американской спичкой, он осветил палатку и сразу увидел, что наковальни и горна нет. Алитет застонал. В темноте он присел на корточки, низко опустив голову, и долго сидел молча, пока не онемели ноги. Палатка гудела, шум полотнищ леденил душу.
   Алитет зажег спичку, взял дощечку и, нащепав лучинок, развел костер. Положив в него несколько угольков, он стал раздувать их. Языки пламени осветили всю палатку. Алитет увидел в углу маленький молоток и пристально уставился на него.
   На улице завыла собака, поднялся лай. В палатку вошел человек из соседней яранги.
   - Чарли, зачем ты здесь сидишь? Пойдем в мой полог. Там чай есть, и Гой-Гой спит у меня, - сказал он.
   Алитет поднял глаза и молча смотрел на него.
   - Пойдем, Чарли. Здесь холодно.
   - Кто увез отсюда все это? - показав на чурбак, где стояла наковальня, спросил Алитет.
   - Русские увезли. Они сначала ругались, потом Ваамчо стал грузить все в нарту. Их не поймешь, этих русских. Новый русский сердитый. Ваамчо привез его. Ваамчо тоже начальником стал. Он сам сказал мне об этом.
   - Я догоню их, отобью Ваамчо, заарканю, как дикого оленя, и привезу его сюда, в эту палатку. Я сниму с него штаны и посажу на холодное железо, и ты посмотришь тогда, какой он начальник... Куда он повез Кузакова?
   - К бородатому повез.
   - О чем они говорили здесь?
   - Разве можно понять птиц, о чем они разговаривают?
   - А что говорил Ваамчо, этот безумец, достойный презрения?
   - Он сказал, что один человек из нашего стойбища должен поехать на большой праздник к бородатому начальнику. Омрытаген вызвался ехать.
   - Омрытаген? Я с нам хотел делать топорики.
   - Только они оставили ему связку пуговиц. Он их по одной снимает каждое утро. Кончится вся связка, тогда он поедет на праздник говоренья.
   - Не рассказывай! - раздраженно закричал Алитет. - Не надо. Лучше пойдем чай пить.
   Гой-Гой сидел на оленьей шкурке и на листке бумаги что-то писал маленьким карандашиком. Алитет вырвал у него и бумагу и карандаш. Он разорвал листок в мелкие клочья и с остервенением изгрыз карандаш. Мальчик удивленно посмотрел на отца и тихо сказал:
   - Отец, ты сам велел мне учиться.
   - Не надо. Пойди запряги свою упряжку, я скоро поеду на ней. Отдохнут мои собаки - вернешься на них домой.
   - Чарли, может быть, один он не найдет дорогу? - спросил хозяин яранги, называя Алитета новым именем.
   - Жить захочет - найдет, - пробурчал Чарли-Алитет. - Давай скорее чай.
   ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
   Напившись чаю, Алитет забежал еще раз в кузницу. Все, что осталось от нее, - это забытый молоток. Алитет стоял и долго смотрел на него. Алитет поднял молоток и постучал им о деревянный чурбак. Разобрав палатку, он положил ее в нарту и помчался в Энмакай.
   На третий день ночью Алитет вернулся домой. Он разбудил Тыгрену и велел засветить жирник.
   Укрыв Айвама пыжиковым одеялом, Тыгрена подожгла смоченный тюленьим жиром мох. Язычок пламени осветил полог. Горящей лучинкой она сделала еще язычок и, быстро соединяя их, зажгла широкую ленту пламени.
   В полог вошла Наргинаут.
   Алитет сердито взглянул на нее и проговорил:
   - Зачем пришла? Ты, глупая! Займись-ка лучше собаками. Распряги их и накорми. Только не сразу. Подольше надо их выдержать. Они бежали быстро и разгорячились. Ступай!
   Наргинаут молча удалилась.
   Тыгрена сняла с потолочной балки оленью шкуру, развернула ее и положила рядом с Алитетом. Он перекатился на мех, растянулся и, глядя в потолок, спросил:
   - Сколько в стойбище русских?
   - Один. Только один учитель, - ответила Тыгрена.
   - А другие где?
   - Двое утром уехали.
   - И Ваамчо уехал с ними?
   - Нет. Он здесь.
   Алитет быстро повернулся к Тыгрене и шепотом спросил:
   - Здесь?!
   Поднялась меховая занавеска, и в пологе показалась голова шамана Корауге с пожелтевшим лицом.
   - Ты приехал, Чарли? - послышался его дребезжащий голос.
   Алитет сказал:
   - Ступай к себе спать! Все равно помощь не приходит от тебя. Ступай!
   Корауге растерянно взялся дрожащей рукой за свою бороденку и, уставившись на сына, сказал:
   - Ты непочтительным становишься, Чарли.
   - Я устал. Я очень устал. - Алитет махнул рукой. - Иди спи.
   Корауге с шипеньем скрылся из полога.
   - Чарли, - сказала Тыгрена. - Скажи ему, чтобы он никогда не заходил в мой полог. Плохо будет, Чарли, если он станет ходить ко мне.
   Алитет промолчал - это означало, что он согласен с Тыгреной.
   Она подвесила чайник над жирником и принялась дробить мерзлое оленье мясо.
   - Много дум скопилось в голове, - сказал Алитет. - Разных дум... Убери мясо. Я не хочу есть...
   Тыгрена насторожилась, и вдруг тревога охватила ее.
   Сверкая глазами, Алитет приблизился к ней и тихо, злобно прошептал:
   - Я пойду к нему и убью его.
   - Ты хочешь убить Ваамчо? - спросила Тыгрена.
   - Очень сильно хочу. Мешает он мне, этот безумец.
   С невозмутимым спокойствием, стойко скрывая свое волнение, Тыгрена спросила:
   - Ты чем хочешь убить его? Ножом или ружьем?
   - Я задушу его руками.
   Тыгрена молча достала кирпичный чай и, отковыривая ножом кусочки, стала бросать их в чайник. С тем же спокойствием она сказала:
   - Чарли, если ты задушишь Ваамчо, тебя убьет учитель. Он в большой дружбе с ним. Учитель - сильный человек... И кто тогда соберет твоих оленей во многих стадах чаучу?
   Алитет набил трубку, закурил.
   - Ты думаешь, не надо убивать Ваамчо? - глотнув дым, спросил он.
   - Не надо. Русские начнут охотиться за тобой, если ты даже нынче ночью убежишь в горы. Их много появилось на побережье, этих русских. Ваамчо - их большой приятель. И сам он стал другим, перестал быть робким.
   - Откуда взялась у него сила? - спросил Алитет.
   - Не знаю. Пожалуй, от русских. Они пригнали ему вельбот для охоты на моржей. Научили его злить железный мотор. Каждый день около школы Ваамчо дергает мотор за ремешок. Мотор выпускает дым, злится, фырчит и шумит. А в середине у него огонь. Мотор будет возить вельбот во время охоты. Этот мотор пригнал вельбот сюда от самого мыса Чукотского Носа.
   Алитет настороженно слушал рассказ Тыгрены.
   - Мотор? Такой, как у меня? - удивился Алитет.
   - Люди говорят, еще лучше. Дух Бен-Зин в нем.
   - Глупая ты. Это не дух.
   - Люди так говорят.
   - А где он, этот мотор? - спросил он.
   - Его взаперти держат, в школе. А вельбот на берегу, против яранги Ваамчо.
   Тыгрена налила ему кружку чаю.
   - Пей, - сказала она.
   Алитет отодвинул кружку и, возбужденный, со злостью в глазах, вылез из полога.
   - Тыгрена, - послышался его голос из сенок, - засвети огонь. Темно здесь.
   Светя горящей лучинкой, Тыгрена тревожно спросила:
   - Чарли, ты куда?
   Алитет взял американский топор с длинной ручкой.
   - Ты хочешь Ваамчо убить топором? - спросила Тыгрена.
   Не ответив, Алитет скрылся а темноте.
   Тыгрена быстро оделась, побежала к яранге Ваамчо, остановилась, но из полога слышалось только сонное дыхание людей.
   Тыгрена подумала:
   "Его здесь нет. Наверное, Алитет пошел к вельботу".
   Она нырнула в полог, ощупью нашла Ваамчо и, растолкав его, тихо сказала:
   - Ваамчо, Алитет пошел к вельботу с топором.
   Алек проснулась, зажгла огонь. Ваамчо уже сидел на своей постели и быстро надевал торбаз, не попадая в него ногой.
   - Иди скажи учителю, - сказала Тыгрена.
   Сквозь ночные облака кое-где пробивались звезды. Как большой гранитный валун, из тьмы выступал школьный дом.
   Ваамчо бежал мимо школы, прямо к берегу. Алитет сидел верхом на киле вельбота с топором в руках.
   Увидев Ваамчо, Алитет вздрогнул, топор вывалился у него из рук и с шумом скатился по днищу вельбота. Ваамчо схватил его за длинную ручку и громко спросил:
   - Ты зачем пришел сюда с топором, ночной человек?
   Алитет продолжал молча сидеть на вельботе.
   Не дождавшись ответа, Ваамчо бросил топор я столкнул Алитета с вельбота. Алитет свалился, тут же поднялся, и они, разделенные вельботом, оказались друг против друга.
   - Сколько женщин осталось без мужей, которых ты утопил! - сказал Ваамчо. - Теперь ты хочешь, чтобы они умерли с голоду без вельбота!
   - Не вызывай духа умерших, - проговорил Алитет и, помолчав, добавил: - Это крепкий вельбот. Я пришел изрубить его и не мог. Жалко стало. Топор не послушался. Пожалуй, он лучше моего затонувшего... Кружится голова у меня. Отдай топор - и я пойду к себе.
   В пологе Алитет долго не мог успокоиться. Задумавшись, он долго сидел, пил чай.
   - За свой вельбот я много заплатил американу. Откуда Ваамчо возьмет плату за этот вельбот? - спросил он Тыгрену.
   - Говорят, все будут платить. Вся артель.
   Алитет криво усмехнулся.
   - Не болтай зря. Или у женщин-вдов найдется плата? Или ты не знаешь, что в их ярангах валяются одни гнилые оленьи шкурки? До них таньги не большие охотники, они любят песцовые. Не разузнали об этом еще русские. Пойди к учителю и расскажи ему об этом. Только от меня они могут получить хорошую плату.
   - Я не пойду к нему. Язык не послушается говорить с русским, ответила Тыгрена.
   - И у меня не послушается, - довольный, согласился Алитет.
   - Слух есть: пять зим будут платить за вельбот, понемножку. Шкурками моржа, бивнями, бумажками-рублями.
   - Эти русские совсем не понимают толк в песцах. За такой хороший вельбот я много отдал бы песцов! Браун никогда не сменял бы его на одни моржовые шкуры. Он понимает.
   Тыгрена, вспомнив Брауна, сказала:
   - Наверное, он обманщик, этот Браун. Глаза у него плохие. Пожалуй, не привезет тебе товар. Когда они пили огненную воду, я все время следила за американами. Вот увидишь, обманут они. Не привезут товар.
   - Замолчи! - крикнул Алитет. - Ты слишком болтлива стала. Женщине дай только волю, она много наговорит вздора.
   Тыгрена замолчала и, повернувшись к жирнику, стала поправлять огонь.
   Алитет потянулся на шкурах, тяжко вздохнул и сказал:
   - Надо уходить в горы... Глаза здесь устанут смотреть на русских... и на эту артель... Топориков много есть, но без спирта они дешевыми будут... Я сам сделаю спирт.
   Тыгрена удивленно смотрела на Алитета. Ей показалось, что он начинает сходить с ума.
   - Что ты уставилась на меня, как сова на зайца? - сердито сказал Алитет.
   - А ты можешь сделать спирт? - спросила Тыгрена.
   - Могу. Надо развести жидкую муку, закрыть ее теплыми шкурами, потом поставить на огонь, и по стволу от винчестера потечет огненная вода. Муки нет. Русский купец больше одного пудовичка не дает мне. Дурной он. Как будто ему совсем не нужны мои песцовые шкурки. Бумажки-рубли давал мне за них.
   Наступило утро, а Алитет все думал и думал. Он крикнул Наргинаут:
   - Сходи к соседям и обменяй одного песца на один пудовичок муки. У них глаза вылезут от радости, и они обменяют все свои запасы муки. Русский за одного песца дает четыре пудовичка, а я отдаю за один.
   Наргинаут ушла. Алитет наелся тюленьего мяса и лег спать. Он спал беспокойно и недолго. Пришла Наргинаут.
   - Чарли, муки нет. Один мешочек выменяла у Туматугиной жены, но учитель не велел ей брать твоего песца. И муку взяла она обратно. Учитель сказал: "Поезжайте сами в торговую ярангу, у вас есть собаки". Она послушалась его, Чарли.
   - Меркичкин! - выругался Алитет.
   Нахмурив лоб, он задумался.
   - Тогда пусти слух, что Чарли за один мешочек муки отдает одну собаку, - сказал Алитет. - За двенадцать мешочков отдам целую упряжку собак. Все равно их много. Корм только съедают.
   Наргинаут ушла, и слух, пущенный ею, немедленно проник в каждую ярангу.
   Ваамчо тут же побежал к учителю. Выслушав новости, Дворкин сказал:
   - Пожалуй, Ваамчо, надо завести тебе хорошую упряжку.
   - Да, да. Надо, - подтвердил Ваамчо. - Ой, как надо хорошую упряжку! Быстро можно ездить. Только муки у меня четыре мешочка, а нужно двенадцать.