Семушкин Тихон. Алитет уходит в горы

   Дягилев молчал.
   - Вадим Петрович, - наконец обратился он к Саблеру. - Я никогда не был изменником родины и не собираюсь приобретать подобный опыт. Я убежден, что молодая Россия развернет свои могучие плечи и начнет грандиозные работы.
   - Владимир Николаевич, ваша поэзия о молодой России - собачий бред. А что касается грандиозных работ, гарантирую вам, что в ближайшие полсотни лет в стране, разрушенной до основания, не ждите этого и не обольщайтесь, если, разумеется, не выбьют глиняные ноги у этого колосса.
   - Прошу меня извинить, но то, что вы собираетесь сделать по отношению к своей родине, это бесчестно для русского интеллигента.
   - Что?! Как вы сказали?
   - По-моему, я свою мысль выразил довольно ясно.
   - Как вы смеете так оскорблять меня? Я вам этого не прощу!
   - Разговор об этой и не идет, - ответил Дягилев.
   - Что вы? Что вы? - всполошилась Валентина Юрьевна.
   Мистер Ник сказал деловым тоном:
   - Мистер Дягилефф! Геологический профиль Чукотского полуострова тождествен Аляске, поэтому американцы проявляют к этим местам большой интерес. И я не сомневаюсь, что земля эта будет куплена американцами.
   - А я очень сомневаюсь, - ответил Дягилев.
   - Американцы - деловые люди, - продолжал Ник, - и умеют ценить полезных инженеров. В Америке вы можете получить очень много долларов.
   - Но я не подходящий для вас товар. А вот то, что вы оказались на нашей земле, меня наводит на всякие размышления. Я хорошо знаю, что Советская Россия не приглашала вас сюда. Это похоже на то, как если бы вы залезли в чужой дом через окно и стали бы шарить по углам, разыскивая ценности, не принадлежащие вам. Вы сами знаете, как это называется. И я убежден, что в ближайшее время местная власть положит всему этому конец.
   - Не собираетесь ли вы проконвоировать нас до ревкома? - спросил язвительно Саблер.
   - Это не моя функция, - ответил Дягилев, чувствуя, что он находится в крайне враждебном окружении.
   Сдерживая волнение, Валентина Юрьевна встала и наклонившись над Дягилевым с укором проговорила:
   - Владимир Николаевич! Милый! Ведь здесь же собрались культурные люди! - и вдруг упала на него; тут же насели на него мистер Ник и Саблер. Они ловко обезоружили его.
   - Вязать его! Вязать! - неистово кричал маленький Саблер, ухватив кольт Дягилева и победно размахивая им.
   Дягилев тяжело дышал. Верхом на нем сидел мистер Ник, обхватив его своими цепкими руками.
   - Может быть, теперь вы согласитесь поехать с нами в Америку? спросил Ник. - Я не вижу другого пути для вас.
   Дягилев молчал.
   - Владимир Николаевич! Это лестное предложение вам следует принять, сказала Валентина Юрьевна, опутывая веревкой ноги Дягилева.
   Дягилев посмотрел на нее и с чувством горечи проговорил:
   - Не предполагал, что вы так превосходно владеете навыками отъявленных бандитов.
   Валентина Юрьевна звонко расхохоталась.
   - Ведь я же охотник.
   - Мистер Дягилефф! Я жду вашего решения, - сказал Ник. - Повторяю, у вас нет другого пути. Все ваши материалы будут у меня в руках, и я найду возможность сообщить, черт возьми, что они приобретены за двадцать тысяч долларов.
   - Шантаж и бандитизм! - гневно проговорил Дягилев. - Но имейте в виду, что Амгуэма вскроется не ранее чем через пять дней. А вслед за мной едет сюда милиционер Хохлов.
   - Ах вот что! - взвизгнул Саблер. - В таком случае мы расправимся с вами поодиночке! - И неожиданно для всех он в упор выстрелил в лоб Дягилеву.
   - Собака! - крикнул Саблеру мистер Ник. - Черт возьми, вы соображаете не больше, чем морж! Вы поверили ему, что кто-то действительно едет сюда!
   - Мистер Ник, вы не понимаете всей обстановки, в которой мы находимся. Я же вам говорил, что меня обязали явиться в ревком. Мне прямо сказали, что, если я сам не явлюсь, меня доставит милиционер. Вы знаете, какой это верзила. Если придется встретиться с ним, и ему без всяких промедлений надо всадить пулю в лоб. Иначе он перевяжет всех нас.
   - Вы ни черта не понимаете, сэр! Из-за вашей трусливой глупости я потерял очень много долларов. Этот инженер дорого стоил даже в связанном виде, а теперь он годен, черт возьми, только на приманку песцам.
   - Дело сделано, - сказал Саблер. - Теперь разговаривать об этом бесполезно. А в конце концов я тоже кое-чего стою... Надо поскорее ликвидировать труп. Не исключено, что милиционер действительно нагрянет сюда.
   Через три дня мистер Ник, Саблер и его жена шли по мшистой тундре, таща на себе продукты и материал для паруса. Они шли к берегу Амгуэмы, где стоял вельбот.
   Река очищалась ото льда, вынося последние льдинки в Ледовитый океан. Моросил весенний дождь.
   ГЛАВА ПЯТАЯ
   Всю ночь не спал Омрытаген. В пологе было темно, и все же глаза не закрывались. Совсем необычные думы овладели им. Вот уже много лет, как Омрытаген завел жену, шесть собак, но до сих пор никому не приходило в голову пригласить Омрытагена даже на праздник тюленя. А тут вдруг Ваамчо сказал, что бородатому начальнику вздумалось позвать Омрытагена на праздник большого говоренья. Ого! Было от чего потерять сон!
   Каждый день, правда, не очень быстро, но праздник приближался. С каждым днем связка пуговиц уменьшалась и уменьшалась. Теперь на связке оставалась всего одна пуговица. Поэтому Омрытаген и ворочался на шкурах всю ночь.
   Лишь к утру сон все же одолел его, и Омрытаген крепко заснул.
   Проржавленный чайник бушевал над жирником, крышка дребезжала. Женщина нащипала кирпичного чаю и бросила его в булькающую воду чайника.
   - Омрытаген! - окликнула она. - Чай вскипел!
   Омрытаген вскочил. Заспанные глаза уставились на стенку, где висела связка пуговиц. Он схватил связку, снял пуговицу и, окончательно проснувшись, сказал:
   - Все! Последняя пуговица. Надо собираться на праздник большого говоренья.
   В это утро в жизни Омрытагена произошло потрясающее событие: он потерял аппетит, чего никогда еще не было с ним. Он не стал есть тюленье мясо, ограничившись тремя большими кружками чаю. Но и чай он пил торопливо, обжигаясь. Он пил молча и, только когда жена наливала ему следующую кружку, успевал сказать: "Мясо положи мне в сумку! Запасные торбаза не забудь, путь не близкий".
   Выпив последнюю кружку чаю, он с гордостью сказал:
   - Ого! Пожалуй, Омрытаген становится настоящим человеком!
   Он торжественно взял пуговицу, тщательно рассмотрел и, подавая ее жене, велел пришить этот удивительный амулет к поясу.
   Затем он надел новые нерпичьи штаны, хорошо расправил на руке меховые чулки, сам положил в торбаза соломенные стельки, всунул в торбаза чулки, залез в них рукой и до самого носка разгладил все морщинки на подошве чулка. Теперь можно было обуваться. Омрытаген оперся на локти, задрал ноги вверх и важно сказал жене:
   - Завяжи-ка получше ремни!
   Женщина запеленала ногу белыми широкими нерпичьими ремешками и с помощью зубов сделала крепкий узел.
   Надев одинарную кухлянку, Омрытаген взял сумку, посох вышел из яранги - и делегат конференции был на полном ходу.
   В это утро ярко светило солнце. Весело было на душе Омрытагена. Берег чернел морской галькой, и эта черная прибрежная полоса уходила далеко-далеко. Над морем летали белоснежные крикливые чайки, стремительно неслись морские ласточки, а дальше покоилось чудесное северное море.
   После душного полога Омрытаген вздохнул полной грудью и сказал:
   - Ого! Одна чайка огненная.
   Он посмотрел на подошедшую собаку и крикнул жене:
   - Собак не корми. Побереги мясо на песцовую приманку. Пора обзавестись хорошим ружьем. Пусть бегут в тундру ловить мышей.
   - Эгей! - послышался из полога голос жены, что означало: "Так и будет сделано".
   Сделав еще кое-какие наказы по хозяйству, Омрытаген заложил посох за спину и, поддерживая его согнутыми в локтях руками, легко и важно зашагал. Наткнувшись на уголек, валявшийся в гальке, Омрытаген остановился, поднял его и подумал:
   "Палатка здесь стояла. Топорики делал Алитет... Хотел меня взять в работники, молотком стучать по горячему железу... А почему Алитета не позвали на праздник большого говоренья?.. Новый закон?.."
   Омрытаген недоуменно покачал головой, бросил уголек и вышел из стойбища.
   На второй день, придя в соседнее стойбище, Омрытаген увидел Пиляка: тот держал в руках палку с зарубками на ней и озабоченно думал. С досадой Пиляк объяснил Омрытагену, что он совсем сбился с толку. Нельзя было узнать, когда нужно выходить на праздник большого говоренья.
   В то время как Пиляк ходил на нерпичью охоту, его сын, глупый еще, нарезал на палке свои зарубки. Он так искусно их нарезал, что Пиляк не мог отличить свои зарубки от сыновних. Получилась сплошная путаница. Хорошо, что Омрытаген зашел в это стойбище. Иначе как узнаешь, когда выходить?
   Пиляк быстро собрался, и они пошли вдвоем.
   Подходя к ущелью Птичий клюв, они увидели над камнями тонкую струйку табачного дыма и заметили человека, лежавшего в камнях.
   Это был Алитет. На всякий случай он все-таки пришел в условное место. Он лежал здесь уже несколько дней со смутной надеждой встретить Брауна. Правда, он знал теперь, что Браун - обманщик, и все же тайная надежда и безысходность положения привели его в это ущелье.
   Алитет лежал на камне и разглядывал тихое, спокойное море. Но горизонт был чист. У Алитета даже глаза заболели - так напряженно он всматривался в море в надежде увидеть шхуну.
   Здесь, вдали от людей, Алитет обдумывал пути своей дальнейшей жизни. Он вспомнил старика Лёка, который оказался крепким человеком. По слухам, как ни уговаривали его пойти в артель, он не пошел.
   "Лёк - разумный человек. Если Браун и в это лето обманет, придется продавать пушнину русским через Лёка. Русские все-таки торгуют с ним. Они продают ему товары, сколько он хочет, а мне - только на два песца. Гм! Как будто эти русские приехали сюда совсем не за песцами. Безумные, они не понимают, что таких песцов, как у меня, ни у кого из охотников нет. Ого! И сколько их у меня! Я передам, чтобы Лёк приехал ко мне в гости, и поведу с ним большой разговор".
   Алитет перевел глаза на пещеру, где была спрятана пушнина, и вдруг увидел шедших по берегу людей. Как самка, спасающая своих детенышей, Алитет, чтобы отвлечь охотников от норы, бросился бежать на прибрежную гальку. С камня на камень, он несся, как горный баран. Встретившись с Пиляком и Омрытагеном, он сказал:
   - Место себе ищу. Переселяться хочу из Энмакая.
   - Плохое место, - сказал Пиляк. - Люди никогда не жили здесь. И дед мой не помнит, чтобы здесь стояли яранги. Дурное место.
   - А вы куда идете? - перебил его Алитет.
   - На праздник говоренья велели приходить.
   - Хе! И ты, Омрытаген, на праздник говоренья? - ехидно улыбнувшись, спросил Алитет.
   Он хотел им сказать, что они глупые, зря подошвы стирают, но, лишь подумав об этом, сказал совсем другое:
   - Идите, идите! Все идите. И Ваамчо собирается. Только захватите с собой учителя. На русский праздник без русского не примут, зря, проходите, - а про себя подумал: "Хорошо, хорошо. Пусть уберутся отсюда все. Будет совсем безопасно встретиться с Брауном".
   Путники кивнули головой в знак согласия и пошли.
   В Энмакае их встретил Ваамчо, и все они, шумно переговариваясь, направились в школу.
   - Дворкин! - сказал Ваамчо. - Пришли. Вот они. Теперь можно выезжать?
   - Садитесь, садитесь, товарищи, - приветливо приглашал Дворкин, подставляя делегатам стулья. - Попьем чайку и поедем. На вельботе поедем.
   Омрытаген и Пиляк посматривали на русского учителя и робко стояли, не решаясь сесть.
   - Садитесь! - сказал Ваамчо и сам сел на стул с таким знанием дела, что гости удивились.
   Они напились чаю с хлебом, который они считали лакомством, и Дворкин начал собираться в дорогу.
   Омрытаген и Пиляк слышали уже об энмакайском самоходном вельботе слух быстро идет по берегу. И теперь их нетерпение скорей увидеть этот самоходный вельбот разгорелось до предела.
   Уакат в ситцевом платье с важным видом внесла чайник и кружки. Она ходила так, как будто она была хозяйкой всей этой деревянной яранги. Вернувшись, она спросила:
   - Дворкин, а женщины не поедут на этот праздник?
   - Это праздник говоренья. Там будут только мужчины, - важно заметил Ваамчо.
   - Ничего, Уакат, потом будет отдельно и женский праздник. Теперь собираются только охотники-зверобои, - добавил Дворкин.
   - А мы, энмакайские женщины разве плохие охотники? Ты не видел? лукаво спросила Уакат.
   - Ты слишком многоговорливой стала! - рассердился Ваамчо и, взвалив мотор на плечо, пошел к берегу.
   На море сталкивали вельбот. Женщины, подростки, ребятишки, облепив вельбот, с трудом волокли его. Подбежал Омрытаген, и сразу вельбот легко заскользил килем по костяным китовым подкладкам. На берегу, поводя носами, сидели собаки.
   Тыгрена, стоя около своей яранги, следила за отходящим вельботом и с грустью думала:
   "Радость жизни пришла к нам. Веселыми становятся. Уйду я от Алитета. Не поеду с ним в горы. Пусть едет Наргинаут... А куда я пойду? К учителю? Следить за жирниками и скоблить деревянный пол? Не пустит Уакат. Она, пожалуй, привыкла к этой школьной яранге. К кому же мне пойти?.. Почему Ваамчо не хочет взять вторую жену? У него ведь теперь еды хватит. Две нарты собак завел! Моторным человеком стал. Сильным человеком стал. Не хочет. Новый закон не велит вторую жену брать. Глупый он, Ваамчо".
   Из школы выбежала Уакат в блестевшем на солнце пестром, ярком платке. Она пробежала к берегу, будто там выезжал на охоту сам Туматуге.
   "Привыкает к матерчатым одеждам. Наверное, учитель велел ей носить такое платье. Не хочет ли она стать женой белолицего?" - подумала Тыгрена.
   Вельбот покачивался на воде. Омрытаген и Пиляк сидели на поперечной скамеечке и неотрывно, с суеверным страхом следили за Ваамчо, устанавливающим мотор. В колодце вельбота плескалась вода, и вельбот казался дырявым. Ваамчо поднял мотор, опустил его в колодец и крепко завинтил. Потом он взял банку с бензином и стал заливать мотор.
   - Смотри, смотри, Пиляк! - тихо сказал Омрытаген. - Пьет мотор.
   Ваамчо завинтил пробку, обеими руками пошевелил голову мотора - диск.
   "Гм, - удивился Омрытаген, - Ваамчо научился таньгинскому шаманству. Недаром он стал начальником".
   Готовя мотор, Ваамчо отлично знал, о чем думают сейчас Пиляк и Омрытаген. Он чувствовал на себе их взгляды и поэтому неторопливо, замедляя каждое движение показывал свое умение обращаться с такой замысловатой штукой.
   Ваамчо обвил голову мотора тонким ремешком и, держа конец в руке, крикнул учителю, сидевшему на корме, у руля:
   - Готово, Дворкин!
   Ваамчо с силой дернул шнур - мотор кашлянул, фыркнул, и вельбот пошел, быстро удаляясь от берега.
   Пиляк и Омрытаген схватились за руки и смотрели с удивлением то на Ваамчо, то на мотор.
   А мотор словно пел какую-то песню. Может быть, он пел про новую жизнь, про новый закон? Будет что рассказать, когда вернется Омрытаген к себе!
   А в это время в квартире Русакова происходило совещание. У него были председатель родового совета Анчоу, моторист Тэвлянкау и вновь избранный председатель зверобойной артели - старый Лёк. Все они сидели за столом и разговаривали о предстоящей поездке в ревком. Русаков повторил еще раз, какие вопросы там будут обсуждаться.
   - Во-о-от Анчоу обязательно до-о-олжен поехать. О родовых советах там будет разговор.
   Тэвлянкау согласился принять участие в разговоре, как лучше охотиться на морского зверя.
   Лёк сидел молча и не выказывал недовольства на своем лице. Не всякий может скрыть то, что делается у него на сердце. Лёк сердился очень сильно, а заметить этого никто не мог.
   - Так во-о-от, товарищи, решили? - спросил в заключение Русаков.
   И тогда с обидой в голосе Лёк заговорил:
   - Нет. Не решили. А я? Или ты, Русаков, не слышал, как вот на этом самом месте Лось звал меня в гости? А? Про Тэвлянкау я что-то не слышал, чтобы Лось звал его. Ты забыл? Я помню. Если там будут говорить об охоте на морского зверя, как будут говорить без меня? Разве я перестал быть великим ловцом? Или ты думаешь, что Тэвлянкау знает охоту лучше меня? Не-е-ет! Он не знает. - И, обратившись к Тэвлянкау, он строго спросил: Тэвлянкау, ты убивал когда-нибудь шла?
   - Нет, Лёк, я не убивал кита.
   Лёк торжествующе смотрел на Русакова, ожидая, как русский купец выпутается из создавшегося положения.
   Но Русаков молчал, словно он действительно был озадачен Лёком.
   - Вот видишь, - продолжал Лёк, - а я убивал. И не одного кита я убил за свою жизнь. Сколько китовых праздников я справил! Я тоже поеду на праздник говоренья. Нельзя без меня. Я председатель артели.
   - Лёк, я предложил э-э-э-это, потому что Тэвлянкау - сам моторист.
   - Пусть Тэвлянкау едет на вельботе, а я - на своей байдаре. Только моторного человека у меня нет. А-а-а! - застонал Лёк. - Не научился все еще мой парень.
   - Хо-о-орошо, Лёк. Я буду у тебя мотористом, - согласился Русаков. Мотор Тэвлянкау поставим на байдару, а тот, который я привез из кочевий, поставим на вельбот.
   - Когда мы поедем? - возбужденно спросил Лёк.
   - Надо бы подожда-а-а-ать Ваамчо. Вместе поедем. А по пути будем собирать и дру-угих делегатов.
   - Пойдем, Тэвлянкау, я заберу твой мотор, - безапелляционно сказал Лёк. - Пусть он лежит поближе к моей байдаре. - И, выходя из комнаты, он весело добавил: - Мы захватим с собой охотничьи снасти. Случится, встретятся моржи. Весенний ход моржей еще не кончился.
   ГЛАВА ШЕСТАЯ
   Милиционер Хохлов вернулся домой в крайне удрученном состоянии. Он пришел к заключению что его милицейская служба уже кончилась: Саблер удрал, и этого Лось ему никогда не простит.
   По всему видно было, что Саблер поспешно бросил свою землянку: в печке бумажный пепел, никаких ценных вещей в землянке не было, разный хлам разбросан повсюду.
   - Таня, ты не слышала ничего про того русского, который жил на реке? Не проезжал он в ревком? Не было слухов? - озабоченно спросил Хохлов жену.
   - Нет. Вот бумагу тебе привезли. - И она подала ему письмо в закрытом конверте.
   Хохлов разорвал конверт и беспокойно погрузился в чтение. В письме сообщалось:
   "Товарищ Хохлов! За время развозного торга я натолкнулся на жилище американца Ника. Юрта его стоит на Горячих ключах. Я ее обследовал. Видно, что он куда-то отлучился. Из-за кормов я не мог дождаться его. В сенках юрты обнаружил мотор, завернутый в шкуры, который на всякий случай я забрал. Есть слухи будто американец со вскрытием реки собирается утекать. Советую обратить на это дело сугубое внимание и революционную бдительность. Поскольку есть мотор, должен быть и вельбот.
   С коммунистическим приветом Р у с а к о в.
   Жена моя, Анна Ивановна, шлет тебе поклон, часто вспоминает нашу поездку на пароходе "Совет" и сердится, что редко приезжаешь к нам. При сем прилагаю записку инженера Дягилева. Может быть, понадобится".
   Хохлов развернул вторую записку:
   "Зав. факторией Русакову.
   Прошу подателю сей записки оленеводу Камэрину выдать три пачки патронов 30 на 30, одну пачку 30 на 40, четыре кирпича чаю, один килограмм табаку ("папуша"), десять коробков спичек (желательно серных), четыре метра кумачу и на восемь рублей товаров по его усмотрению.
   Это замечательный проводник. Очень прошу отнестись к нему повнимательней. Сейчас он привез меня на Горячие ключи.
   Сердечный привет милейшей Анне Ивановне.
   Крепко жму руку.
   Ваш инженер Д я г и л е в.
   P. S. На Горячих ключах у американца Ника предполагаю пробыть три-четыре дня. На всякий случай сообщаю координаты Горячих ключей: среднее течение реки Амгуэмы, ниже водопада километров двадцать, правый берег по притоку Ичунь - километров тридцать пять.
   19 мая. В. Д.".
   - Эге! - воскликнул Хохлов, прочтя письмо.
   Он запустил пятерню в свою пышную прическу и с душевной болью подумал:
   "Вот если Саблер с этим Ником соберутся и дернут в Америку! Не сносить, Хохлов, тебе тогда головы".
   Милиционер крякнул, и тут же у него родился план. Раз есть вольбот, то они должны спускаться к устью Амгуэмы...
   - Таня! Иди скажи старику, пусть готовит байдару. Отвезет нас в устье. Там в палатке поживем.
   И вскоре милиционер Хохлов перебазировался в устье реки Амгуэмы.
   - Вот на том островке яйца есть. Гусиные. Много их там, - сказал старик тесть.
   Этот островок в устье реки и назывался Гусиным. Во время половодья его заливало водой, и он исчезал. Но как только вода спадала, на нем буйно принималась расти высокая трава. Это было безопасное место для перелетных птиц: там не водились ни песцы, ни лисы.
   Оставив зятя в устье, старик направился домой пешком.
   Милиционер разбил палатку, расстелил оленьи шкуры и лег спать, наказав Тане строго-настрого следить за рекой и немедленно разбудить его, если она что-либо увидит.
   Расчет у Хохлова был прост: сидеть на берегу и караулить беглецов с винтовкой в руках; предупредительными выстрелами заставить их пришвартоваться к берегу; выгнать беглецов на прибрежную полосу, заставить их раздеться догола, прогнать их голыми метров сто в глубь тундры, а тем временем произвести обыск, затем, заняв корму вельбота, рулить, а их силой оружия заставить грести. Таким образом, за каких-нибудь десять дней можно доставить их живьем в ревком.
   Таня была посвящена в этот план и, сидя на береговом холмике, зорко следила за всем, что делалось в устье реки.
   Днем милиционер спал, а ночью следил за рекой сам. Ночи были светлые и от дня отличались только прохладой.
   Хохлов поехал на остров Гусиный и привез почти полную байдару яиц. Он ловил рыбу, спуская в реку сетку длинным шестом. Рыбы попадалось так много, что вдвоем они не успевали ее обработать. Рыбу нужно было выпотрошить, развесить на шестах, чтобы она вялилась на солнце. А когда надоедала эта работа, Хохлов поднимался на холмик, усеянный морошкой, ложился и ел ягоду прямо с корня, посматривая на реку. Единственно, чего опасался Хохлов, - это туманов: в тумане можно не разглядеть вельбота. И он решил вместе с Татьяной в туманные дни курсировать на байдарке и прислушиваться к говору людей: ведь не молча же они будут плыть, в тумане тоже надо советоваться.
   Места эти были пустынны на сотню километров и в ту и в другую сторону побережья...
   Однажды, когда милиционер спал, Таня прибежала в палатку.
   - Вельботы! - крикнула она.
   Хохлов схватил винтовку и выбежал наружу.
   Вдоль берега моря шла байдара, а за ней два вельбота. Шум моторов оглашал воздух, и лодки приближались с удивительной быстротой. Было совершенно ясно, что это не беглецы. Хохлов залез на холмик, выстрелил вверх и замахал шапкой.
   Но Лёк и без того давно уже заметил палатку и взял курс на нее. Разве можно пройти мимо жилого места? Тем более что надо же показать людям, как ходит байдара.
   Лёк первым вошел в устье; встречное течение замедлило ход байдары.
   - Ты что-о-о здесь делаешь, Хохлов? Рыбу ловишь? - глядя на вешала, спросил Русаков, здороваясь с милиционером.
   - Судаков ловлю. По моим расчетам, скоро должны спускаться по реке Саблер и этот Ник. Сбежал Саблер, а бежать ему, окромя как к Нику, некуда.
   - О-о-они на вельботе, а ты на берегу? Как же ты их думаешь за-а-адержать?
   - А винтовка на что? На худой конец перестреляю их - и всему делу венец.
   - Привал! - зычно крикнул одноглазый Лёк. - Чай пить!
   Несмотря на то что жарко светило солнце, Лёк был одет в нарядную пеструю кухлянку, в красивые нерпичьи, с вышивкой, торбаза. Голова его была обнажена, и свежевыбритая макушка блестела на солнце, Вокруг головы свисали венчиком волосы. Лёк ехал на праздник в отличном расположении духа.
   - Я пойду на горку. Надо посмотреть, не видно ли моржей, - с хозяйской озабоченностью сказал он и важно зашагал по берегу.
   - Хохлов, какое замечательное место ты выбрал! Это что, твоя дача? спросил Дворкин, присаживаясь на гальку.
   Хохлов не ответил и с завистью сказал:
   - А вы ездите как флотилия. Прямо даже красота смотреть. Вот бы мне моторчик!
   - Закажи. На бу-у-удущий год привезут, - сказал Русаков.
   - Закажи-и-и... - протянул милиционер. - Так и отвалит тебе губмилиция столько денег! На собак и то как следует не дали.
   - А ты са-ам не проси, пусть Ло-о-ось похлопочет. Тогда вы-ыйдет дело.
   Ваамчо и Тэвлянкау заливали бензином свои моторы.
   - Тэвлянка-а-у! Залей и мой на байдаре! - крикнул Русаков.
   - Да вы, кажется, хотите уезжать? - с грустью спросил милиционер.
   - Попьем чайку - и в путь. Мы спешим, - сказал Дворкин.
   - Эх ты, друг! Вместе еще с тобой ехали сюда. Дайте поговорить с людьми. Месяцами по-русски не разговариваю. Уху сейчас сварим. Смотри, какая рыба здесь! Вон сетка стоит. Вытащи ее - и рыба будет. Факт.
   - Где сетка? - заинтересовался Дворкин.
   - Вон колышек стоит. Видишь?
   Дворкин побежал к берегу и вытащил сетку. Почти полуметровые гольцы трепыхались в ячеях сети, и Дворкин с азартом вынимал рыбу и бросал подальше от воды.
   - Двадцать девять штук! - крикнул он.
   - Вон шест возьми, задвинь сетку - и через полчаса опять будет столько же, - сказал Хохлов.
   - Эх, Хохлов, вот жизнь у тебя какая! Умирать не надо! - восхищался Дворкин.
   - А я и не собираюсь. Немного погодя красная рыба пойдет икру метать. Сам я еще не видел, но говорят - все устье будет так заполнено, что одни спины торчат.
   Вернулся Лёк, присел на гальку и спокойно сказал:
   - Моржей нет, а лодка там есть. Около кромки льдов. Три человека на ней.
   - Что? Что? - вскричал Хохлов, схватив винтовку.