Семушкин Тихон. Алитет уходит в горы

   - Вот сюда, - указал старик.
   - Хорошо, - ответил Айе.
   Ему дали винчестер, и тот же молодой парень поставил рога в снег.
   - Дальше, дальше ставь! Еще хорошо вижу отросток - крикнул Айе.
   Охотники удивленно переглянулись.
   "Не безумным ли он стал? На таком расстоянии трудно попасть даже в глаз тюленя!"
   Охотникам жалко стало Айе, и даже старик подумал, что Айе достоин сожаления. Но Айе спокойно уселся с винчестером в руке на снег и спросил:
   - Давнишнее ружье?
   - В прошлую зиму выменял, - ответил старик.
   - Чужое ружье, - сказал Айе, прицеливаясь.
   Он поставил локти на согнутые колени и долго целился. И вдруг, приблизив к глазам ствол ружья, стал внимательно рассматривать мушку.
   - Хорошая мушка, - сказал владелец винчестера. - Американскую снял, свою приделал. Ружье пристреляно.
   Айе вновь прицелился. Он целился очень долго. Люди с напряжением смотрели на него, и сам Айе волновался. Он опять снял ружье с колена и посмотрел на мушку. Это было нелегкое дело!
   Наконец Айе выстрелил. Люди побежали к рогам.
   - Промах! - послышался крик.
   Айе сидел на снегу и чесал затылок.
   - Промахнулся Айе. Старик прав, - сказал пожилой охотник.
   Айе вскочил и сердито сказал:
   - Это ружье твое. Ты хозяин ему. Попробуй сам отстрелить кончик отростка!
   Владелец ружья сел, прицелился, выстрелил и тоже промахнулся.
   Старик, затеявший испытание Айе, с важностью проговорил:
   - Айе, наверное, научился хвастовству у белых людей. Поставьте рога там, где велел я.
   Рога перенесли ближе.
   Раздался выстрел, и опять вся толпа бросилась к рогам. Айе остался вдвоем со стариком.
   - Есть, есть! - радостно закричали охотники.
   Айе вскочил и облегченно вздохнул.
   Старику поднесли рога. Он ощупал пальцами отбитый пулей отросток и сказал:
   - Теперь я вижу, что ты остался настоящим человеком нашей земли. Пожалуй, надо посмотреть, что за праздник будут устраивать русские.
   - Праздник хороший, - сказал Айе. - Будут бега на собаках, состязания в стрельбе, в беге, будет борьба. За все будут выдаваться призы. Готовьте собак. Лучший наездник получит ружье!
   - Хо! Ты, пожалуй, врешь? - недоверчиво спросил старик.
   - Нет, не вру. Приезжай - увидишь сам.
   И все стали готовиться к празднику правильной жизни.
   ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
   Удивительный обычай возник в стойбище Энмакай: бабы принялись за охоту на пушного зверя. Ну, бабье ли это дело - ездить на собаках в тундру, разбрасывать приманки на зверя, ставить капканы и затем ежедневно осматривать их?
   И все это сделал русский учитель Дворкин.
   Люди стойбища верили ему и объединились в обиде на Алитета. В их ярангах поселилась и прижилась радость жизни.
   Сами женщины, услышав в первый раз от учителя, что им нужно ловить песцов, смеялись над ним.
   - Вы попробуйте, а потом мы и собак хороших разведем. У каждой будет хорошая упряжка, - убеждал их учитель.
   И чтобы не огорчать учителя, которого уже полюбили, женщины решили попробовать заняться охотой.
   В тот вечер они поздно разошлись, и Дворкин, слушая их смех, доносившийся с улицы, сам улыбался.
   И по всему побережью русские с настойчивостью принялись помогать бедным людям. Это они изгнали голод с побережья своими вельботами-самоходами и новым законом жизни.
   - О, это только начало! - говорил учитель.
   Мяса было много, и каждая из женщин без ущерба для хозяйства могла отвезти в тундру приманку на песца.
   А сколько было радости, когда Уакат привезла первого песца, за которого можно получить сорок бумажек-рублей!
   Женщины тоже научились понимать толк в бумажках-рублях. Чтобы отметить это небывалое событие - первого песца, пойманного женщиной, Ваамчо устроил собрание.
   Виновница торжества Уакат была в центре внимания. Все только и говорили о ней. После собрания она не спала всю ночь, а рано утром уже умчалась осматривать капканы.
   Вот он какой, новый закон! Неплохой закон. Каждый, у кого есть глаза, видит это сам.
   Ваамчо, обзаведясь хорошей упряжкой, успевал разбрасывать приманки на песца и ездить по соседним стойбищам, развозя великие слова правды.
   И лишь Алитета ничто не радовало. Скучно стало ему в стойбище Энмакай. Он давно отвык от охотничьей жизни и теперь не находил себе дела. Днем он спал, чтобы не разговаривать с людьми, а ночью, как хищник, бродил по стойбищу или в торосах моря. Когда же в стойбище заезжал кто-либо из ревкома и люди бежали в школу послушать новости, Алитет уходил в камни и не возвращался до тех пор, пока не уезжал русский. Ушла радость жизни. Перестал Алитет дружить с удачей. Сердце ныло от тоски по торговле. Безделье угнетало его, оно порождало лишь мрачные думы. Браун и в это лето обманул. На всем побережье негде было взять товаров. Всюду сидели русские купцы из племени Лося. Трудно стало жить Алитету: вся семья переселилась в один полог, потому что не стало хватать жира, чтобы отопить и осветить три полога. Но и в единственном пологе огонь светил тускло.
   В полумраке с открытыми глазами молча лежал Алитет. И никто не знал, о чем думал он. Всем было тягостно, и все старались молчать.
   Тыгрена догадывалась, что скоро, скоро Алитет покинет побережье и навсегда уйдет в горы.
   Озлобленный, он лежал и неприязненно посматривал на своего отца Корауге. Алитет возненавидел и его. Недовольство и вражда поселились в пологе.
   - Ты все лежишь? Не мешало бы позаботиться о жире, - напомнил Корауге сыну.
   Алитет поднялся с оленьей шкуры и, сидя, долго смотрел на отца. Потом недовольно сказал:
   - Ты перестал видеть, что настала трудная жизнь. Не мешало бы тебе подумать об уходе к "верхним людям". Что-то давно я не вижу от тебя никакой пользы. Или ты все еще думаешь, что помогаешь мне в моих делах?
   Шаман вздрогнул и с глубокой обидой сказал:
   - Где это видано, чтобы человеку кто-то предлагал уходить к "верхним людям"? Разве у меня перестал ворочаться язык во рту, чтобы самому попросить смерти? Разве я перестал быть хозяином своей жизни? Или ты думаешь, что я не могу сам вымолвить последнее слово?
   Алитет вскочил и резко, непочтительно, повысив голос, сказал:
   - А ты не видишь, нас окружил новый закон, привезенный русскими?!
   Алитет в ярости сорвал деревянных и костяных прокопченных божков, висевших на стенках, и торопливо вылез из полога. Он схватил топор и озлобленно начал рубить их на мелкие кусочки, приговаривая:
   - Вот вам, помощники в жизни!
   Он собрал кусочки божков в пригоршню и, выйдя из яранги, разметал их по снегу. Затоптав их, он вернулся, взял ружье и ушел во льды сторожить нерпу.
   Давно не сидел он у отдушины. Скучно сидеть и бесконечно долго ждать, когда покажется эта глупая нерпа подышать воздухом. Но Алитет терпеливо сидел и думал. Он долго сидел и, разозлившись, бросив ружье в отдушину, сказал:
   - Все! Нечего делать здесь на берегу. Пора уходить в горы.
   Вернувшись домой и встретив около яранги Тыгрену, он крикнул:
   - Живо собак! Скорей надо готовиться к кочевой жизни.
   Лицо Алитета было необыкновенно злым и страшным, когда, одетый по-дорожному, он вышел к нарте, где Тыгрена пристегивала собак. Она запрягала собак торопливо и не могла скрыть радости, что Алитет наконец-то уезжает из стойбища. Слишком тяжело стало жить вместе.
   Алитет бросил озлобленный взгляд на Тыгрену и предостерегающе сказал:
   - Я знаю, о чем ты думаешь. Ты опять перестаешь ненавидеть русских... К тебе возвращаются прежние думы. Не вздумай зайти к учителю. Знай, худо будет и тебе и мальчишке.
   Тыгрена промолчала: она уже хорошо знала, что лучше не говорить в таких случаях.
   Алитет сел на нарту, гаркнул на собак, и они, сорвавшись с места, сразу взяли в галоп. И хоть нельзя было пускать собак вскачь, пока они не втянулись, Алитет не стал тормозить.
   Тыгрена смотрела вслед убегающей упряжке, пока она не скрылась за холмом.
   Она вернулась в ярангу с тяжелым чувством. Впереди все казалось мрачным и тревожным. Тыгрена, предчувствуя что-то недоброе, остановилась в раздумье. Ей захотелось с кем-нибудь поговорить, но с Наргинаут и ее сестрой она давно перестала делиться думами. Она решила сходить к Ваамчо и поговорить с ним.
   Она шла к яранге Ваамчо медленно, ноги не слушались, печаль не сходила с ее лица.
   Встретившись с Ваамчо, она долго не могла заговорить с ним. Они молча стояли около яранги и смотрели в ту сторону, где скрылась упряжка Алитета.
   - Уехал? - спросил Ваамчо.
   Тыгрена кивнула головой.
   - Что случилось с тобой, Тыгрена? Ты сама всегда подталкивала меня на дорогу новой жизни, а потом ушла в сторону. Айе увезли на Большую землю совсем не для того, чтобы убить его там. Он должен вернуться. Так говорит учитель. У тебя есть глаза, а ты перестала видеть, что русские не враги нам. Посмотри сама, своими глазами. Сердце русских несет нашему народу радость и дружбу. Смотри, Тыгрена, кругом: сколько людей освободилось из капкана Алитета, и теперь они резвятся, как песцы весной. Только одна ты сидишь в капкане. Русские хотят вытащить тебя из этого капкана, но ты огрызаешься. Почему так? Тебе нравится сидеть в капкане?
   - Нет, Ваамчо. У меня, наверное, скоро лопнет сердце от злости. Вот как мне не нравится.
   - Новый закон есть, Тыгрена. Не хочешь жить у Алитета - можно уйти от него. Так говорит учитель, и так говорил мне Лось. Я всегда с ним говорю о тебе. Когда не было нового закона, который теперь прижился на берегу, сколько раз ты убегала от Алитета? Теперь есть новый закон, но ты не хочешь уходить от него. Почему так?
   - Куда идти? Разве у меня есть где-нибудь другой муж?
   - В школьную ярангу иди. Будешь убирать школу, топить углем печи, кипятить чай. За это учитель будет давать тебе бумажки-рубли. Уакат уйдет. Она согласна. Все равно она получает рубли-бумажки по родовому совету. Ей хватит их. И учитель сказал: "Пусть приходит Тыгрена". Он тебя в обиду не даст. Ты же знаешь, какой он сильный. Ты забыла, как он Свалил Алитета?
   - Ты не знаешь, Ваамчо, каким стал Алитет теперь. У него кружится голова. Он стал походить на бешеного волка. Он не будет драться с учителем, как раньше. Он застрелит и его, и меня, и Айвама. Наверное, и тебя застрелит. Скоро заберет всех нас в горы. Я не хочу туда. Я не хочу туда. Я не умею жить в горах.
   Мальчик Гой-Гой, заметив Тыгрену, стоящую с Ваамчо, побежал сообщить об этом Корауге.
   Наргинаут, прислушиваясь к словам Гой-Гоя, сердито сказала:
   - Помолчи. Пусть Тыгрена говорит с Ваамчо. Разве он не отец ее сына Айвама? С каждым днем Айвам становится все больше и больше похожим на него.
   Тыгрена пришла домой и, не глядя на шамана, почувствовала на себе его пронизывающий взгляд, Она села к нему спиной и про себя решила напомнить этому дрянному старику, что пора ему уходить к "верхним людям".
   - Этот мальчишка Айвам чей сын? - послышался голос Корауге.
   Тыгрена вздрогнула и, не оборачиваясь к старику, без признаков почтения в голосе сказала:
   - Мой сын.
   - А кто его отец? - испытующе протянул Корауге.
   - Не знаю.
   - Нет, ты знаешь. Ты хочешь спрятать отца? Мальчишка становится похожим на этого презренного Ваамчо, сына строптивого старика Вааля, разодранного бурым медведем. Мальчишка не нашего рода! - взвизгнул Корауге и затряс костлявой рукой.
   Лицо Тыгрены зарделось. Она молча в упор посмотрела на старика.
   - Молчишь? Что-то я не помню, чтобы Алитет сам выбрал Ваамчо в невтумы. Не потому ли мальчишку и зовут Айвам? А?
   - Я сама выбрала Ваамчо в невтумы. Он настоящий человек и ловкий охотник. Айвам - сын двух отцов.
   - Безумная! - закричал старик. - Прикуси скорей язык! Он слишком разболтался. Разве сами женщины выбирают невтумов?
   - Теперь новый закон жизни, - волнуясь, сказала Тыгрена, и ей захотелось подбежать к старику и наступить на его тощую шею ногой, чтобы из его горла вылетали не слова, а хрип.
   - Если ты перестала бояться гнева духов, берегись гнева Чарли. Он скоро вернется.
   - Перестань болтать вздор. Не лучше ли тебе подумать о том, что сказал тебе твой сын? Ты надоел всем людям, живущим на земле, и пора тебе уходить к "верхним людям".
   - А-а-а! - застонал Корауге и в знак своего возмущения принялся биться головой о шкуру.
   - Тыгрена! - послышался из сенок окрик.
   Взволнованная разговором с Корауге, Тыгрена не узнала голос Ваамчо.
   И когда окрик повторился, она стремительно подняла меховую занавеску и увидела Ваамчо. Он молча кивнул ей в сторону наружной двери и вышел из яранги.
   "Что случилось? Давно Ваамчо не заходил сюда", - подумала Тыгрена, быстро оделась и догнала его.
   - Что случилось, Ваамчо?
   - Тыгрена, большие новости пришли. Приехал Эрмен, сказал, что Айе вернулся с Большой земли. Машинным человеком стал. Капитаном стал. Живет в заливе Лаврентия с русскими и строит много деревянных яранг...
   - Вернулся Айе?! - удивилась Тыгрена. - Значит, его не убили там?!
   - Нет, его видел Эрмен сам. Он привез бумаги учителю: одну - мне, другую - тебе.
   - Мне бумагу? Зачем?
   Глаза Тыгрены широко, удивленно раскрылись.
   - Пойдем, Тыгрена, к учителю. Он велел позвать тебя. Не бойся. Мы постоим за тебя. Ты ведь знаешь, что я теперь начальник многих стойбищ!
   - Пойдем, Ваамчо, - согласилась Тыгрена.
   В школе было тепло, лампа "молния" светила ярко, как солнце.
   - Здравствуй, Тыгрена, - сказал Дворкин, протягивая ей руку. Садись! Садись и ты, Ваамчо.
   Учитель разбирался в каких-то бумагах. Тыгрена следила за каждым его движением.
   - Тыгрена, тебе пришло письмо от Айе. Вот что он пишет: "Тыгрена, я, Айе, вернулся с Большой земли. Теперь я стал помощником Андрея. Помнишь, который приезжал к вам с Лосем? Теперь я стал совсем другим человеком. Если ты не перестала думать обо мне, забирай Айвама и приезжай ко мне. Я говорил с Андреем, с Лосем, и они мне сказали: "Пусть Тыгрена приезжает. Теперь Алитет не заберет тебя обратно, как раньше. Кончилась его сила. Вот все. Айе".
   Тыгрене показалось, будто она спит и видит сон. Голова закружилась, в глазах потемнело. Кто знает: слова ли Айе она слышит или это говорит сама бумага? Никогда она не слышала таких слов от Айе. Да и откуда знает Айе, как вложить слова в бумагу? Не сам ли учитель придумывает такой разговор?
   И восторг на лице Тыгрены сменился недоверием.
   - А может быть, это говорит не Айе? Он никогда не умел разговаривать по бумажке, - тихо сказала Тыгрена.
   Дворкин встал со стула и, показывая письмо, мягко сказал:
   - Смотри, Тыгрена. Вот письмо. Его написал сам Айе. Наверное, он научился так же, как и мои ученики, Ведь они тоже раньше не разговаривали по бумажке. Я говорю тебе правду: письмо написал Айе.
   Тыгрена осторожно взяла бумажку, посмотрела в нее, и ничто не напоминало в ней Айе. Она напряженно вглядывалась в бумагу, силясь понять смысл и значение рассыпанных крючков, и не могла. Она перевернула бумажку и вдруг с изумлением проговорила:
   - Смотри, смотри, Ваамчо! Здесь нарисовано стойбище Янракенот, где мы с детства жили с Айе. Смотри, вот яранга моего отца Каменвата, вот яранга Айе, вот яранги соседей. Всего их было десять яранг. Вот все они здесь. А это наша гора. Айе всегда палкой рисовал это стойбище на снегу. Это его рисунок!
   Дворкин с улыбкой слушал восторженный рассказ Тыгрены.
   - Я тебе и говорю, Тыгрена, что эта бумага написана Айе. Я не выдумываю. Я совсем не хочу шутить над твоей тяжелой жизнью. Я говорю тебе правду. Тебя зовет Айе к себе, и ты немедленно поезжай. Ничего не бойся и не опасайся. Там у тебя найдутся защитники. Давно пора бросить к черту этого Алитета. Вот завтра же вместе с Ваамчо и поезжай. Его вызывают туда на праздник.
   Тыгрена вопросительно взглянула на Ваамчо.
   - Поедем, Тыгрена, а то увезет тебя Алитет в горы, оттуда трудней будет убежать.
   Тыгрена поспешно встала и сказала решительно:
   - Едем, Ваамчо.
   Запыхавшись, она прибежала домой. Айвам смеялся, что-то лепетал, держа в руках круглые морские камешки.
   Тыгрена подняла его на руки и пристально взглянула на него, ища в его лице черты Айе. И несмотря на то, что их не было в лице Айвама, она увидела их.
   - Играй, Айвам, - сказала она.
   - Ты куда ходила? - злобно спросил Корауге. - К учителю ходила? Блудня!
   Тыгрене трудно было промолчать, скрипучий голос старика раздражал ее, но ей совсем не хотелось вступать в разговор с ним. И она молчала.
   - Я знаю, куда ты ходила! - визгливо прокричал старик. - Ты умножила свои проступки. И худо, ой как худо будет тебе!
   Айвам подошел к старику и поднес ему камешки.
   - Убери его, этого мальчишку! Он не нашего рода, этот волчонок! - И шаман сунул жесткую, костлявую руку прямо в лицо Айвама.
   Мальчик закричал, свалился на шкуры, из носа его потекла кровь.
   Тыгрена кинулась к старику. Она сгребла его своими руками, оторвала от пола и со всего размаха бросила дряблое тело в сенки, на галечный пол. Старик грохнулся, как мешок с костями, и, распластавшись, остался лежать неподвижно.
   Тыгрена схватила Айвама и с побагровевшим лицом побежала к учителю.
   - Сейчас я хочу ехать? - крикнула она.
   Вслед за ней вбежал Ваамчо.
   - Запрягай собак, Ваамчо! Я хочу ехать сейчас!
   - Сейчас?! - удивился Ваамчо. - Ночь. Утром поедем.
   - Луна скоро засветит. Сейчас едем. Иди, иди, Ваамчо. - И она выпроводила его на улицу.
   - Учитель, пусть Айвам побудет здесь. Пожалуй, я запрягу своих собак.
   Подбежала встревоженная Наргинаут.
   - Старик умирает, - шепотом сказала она.
   - Пусть умирает, - равнодушно ответила Тыгрена.
   - Да, пожалуй, ему все-таки пора умереть, - согласилась Наргиваут.
   Разъяренная Тыгрена быстро заложила собак и подкатила к школе, где уже стояла нарта Ваамчо.
   Она взяла в одну руку сына, в другую - остол и, садясь на нарту, сказала:
   - Едем, Ваамчо!
   - Подожди, Тыгрена. Мне надо что-то сказать учителю.
   - Что такое, Ваамчо? - спросил Дворкин, провожавший их.
   - Пусть Алек с ребенком, пока я не вернусь, поживет у тебя в школе. Как бы Алитет что-нибудь не сделал.
   - Хорошо, - сказал учитель.
   Едва нарты выехали из стойбища и скрылись яранги, Тыгрена остановила упряжку.
   - Ваамчо, пристегни моих собак к своей нарте. Мне трудно управлять упряжкой.
   Ваамчо пристегнул собак к своей нарте, и длинная вереница в двадцать четыре собаки, извиваясь вдоль морского берега, тронулась в путь. Тыгрена сидела рядом, прижав к себе Айвама.
   - Тыгрена, ты убила старика? - спросил Ваамчо.
   - Нет. Он сам убился.
   На небе, одетая в рубашку, смеялась луна - предвестник пурги.
   ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
   К октябрьским праздникам в заливе Лаврентия, на галечной косе, выросли два огромных дома: школа-интернат и больница. Уже задымили печи, и строители временно переселились в теплые дома.
   Такова уже традиция советских людей - ознаменовывать годовщину своего великого праздника производственными достижениями.
   Так встречали праздник и на берегах холодного северного моря.
   На зданиях стояли высокие флагштоки с развевающимися алыми полотнищами.
   Наступила уже настоящая зима.
   Всюду на приколах лежали собачьи упряжки. Охотники ходили вокруг зданий, с любопытством заглядывая во все уголки невиданного русского стойбища. Хозяином этого стойбища был Андрей Михайлович Жуков.
   Люди удивлялись тому, что этот русский юноша Андрей так неожиданно разбогател. Ведь первый раз, когда он приехал к ним, у него, кроме упряжки собак, ничего не было. Теперь он вернулся совсем другим. У него даже выросли усы!
   - Смотрите, - говорили люди, - сколько он навез дерева в нашу безлесную страну.
   В здании будущей больницы стоял "титан", привлекший всеобщее внимание. О, это был чудесный чайник! В нем беспрерывно кипела вода, и здесь как началось с утра чаепитие, так и продолжалось до самого позднего вечера. Хозяйничала Мэри. Она была одета в белый халат, выделявший ее из общей массы людей, одетых в меха. Мэри гордилась тем, что ей поручили угощать приехавших на праздник. В ее распоряжении находились "титан", чай, сахар и мешки сухарей. Как приятно угощать людей! Такого множества гостей даже у Чарли Томсона никогда не собиралось.
   В большой комнате-классе, где пока разместился Андрей Жуков, оживленно разговаривали Лось, Наталья Семеновна и Ярак.
   Лось впервые за время пребывания на Чукотке нарядился в костюм.
   В таком же костюме были Андрей и даже Ярак. Андрей рассказывал, что до конца года предстоит построить еще ветеринарно-зоотехнический пункт, жилые дома с благоустроенными квартирами, столовую, пекарню, прачечную и механические мастерские - для ремонта рульмоторов, капканов и оружия.
   Лось посмотрел на Ярака и сказал с восхищением:
   - Погляди, Андрюша, какой стал Ярак! Настоящий спец.
   - Айе и Мэри велели все это надеть, - сказал смутившийся Ярак, словно извиняясь за свою одежду. - Айе говорил, что а Москве все люди наряжаются на праздник. И удавку эту сам привязал мне, - дергая за длинный яркий галстук, проговорил Ярак. - Вот и Лось так же оделся. В первый раз я его вижу в такой одежде.
   - Молодец, Ярак! - сказал Лось. - Как ты работаешь с новым заведующим факторией?
   - Хорошо, очень хорошо, товарищ Лось! Смелов - правильный человек. Всегда позовет меня и спросит: "Ну, как ты думаешь, Ярак?"
   - Советуется, значит?..
   - Да, да. Мы хорошо работаем. Я ему говорю: надо факторию перевести сюда, поближе к культбазе. Люди приедут торговать, будут заходить и в школу и в больницу. Весной на вельботах факторию быстро можно перевезти.
   - Андрей Михайлович, - впервые обратившись к Жукову по имени и отчеству, оживленно заговорил Лось, - а ведь это интересная мысль! Ты понимаешь, помимо культурных мероприятий, здесь будет и центр экономического тяготения. Это очень хорошо. Организовать здесь заезжий дом, скажем, Дом охотника. Посадить в него политпросветработника, украсить этот дом плакатами, кинопередвижку выписать. Да ты знаешь, какую работу можно развернуть с приезжающими! Сколько людей ездит в факторию! Твое предложение, Ярак, очень ценно.
   - Блестящая мысль! - сказал Андрей. - Молодец, Ярак! Твою идею мы осуществим непременно.
   Ярак слушал этот разговор с большим удовлетворением; он не знал еще, что такое идея, но он понял, что предложил что-то дельное, и оживленно, с восторгом опять заговорил:
   - Конечно, надо факторию перенести сюда. И Смелов тоже так думает. Мэри захочет работать в большой больнице - как тогда будем жить? В разных местах?
   - Правильно, правильно, Ярак, - подтвердил Лось.
   - Придется заказывать еще дом, - сказал Андрей.
   - Зачем? Дом уже готов. Ведь лоренская больница Красного Креста закрывается. Доктор Петр Петрович сюда же переводится. Перевезем сюда его больницу - вот тебе и Дом охотника.
   - А меня назначьте в него политпросветработником, - предложила Наталья Семеновна.
   - Нет, это не выйдет. Как тогда будем жить? В разных местах? усмехнувшись, сказал Лось, глядя на Ярака, словно ища у него сочувствия. Тогда и ревком надо переводить сюда?
   В комнату вбежал Айе и, от удивления широко раскрыв глаза, громко воскликнул:
   - Какомэй! Лось! Наташа - дорожный товарищ!
   - Здравствуй, здравствуй, Айе! Вот и мы приехали на ваш праздник. Наташа вот даже соскучилась по тебе. Давно, говорит, не видела Айе, сказал Лось.
   Наталья Семеновна, полюбившая Айе и действительно соскучившаяся по нему, с улыбкой подала ему руку.
   - Ну, как живешь, Айе? - ласково сказала она.
   - Хорошо живем. Дома строим, праздник делаем.
   - А где ты живешь?
   - Вот рядом с Андреем моя комната. Пойдем, я тебе покажу.
   Комната Айе напоминала не жилое помещение, а мастерскую. На кровати Айе, у стола, сидели охотники и с любопытством рассматривали детали рульмоторов. Посредине комнаты стояли козлы, прикрепленные болтами к полу, и на них висел в полной готовности рульмотор.
   - Здравствуйте, товарищи! - обращаясь к охотникам, сказала Наталья Семеновна.
   - Это жена Лося и моя приятельница. Я жил у нее во Владивостоке! гордо и весело представил Айе Наталью Семеновну.
   Здесь были преимущественно молодые парни, которым предстояло стать мотористами. Наталья Семеновна с каждым из них поздоровалась за руку, чем привела парней в немалое смущение.
   - Айе, что у тебя здесь? Комната или мастерская?
   - Мастерские еще не построили. А людям надо показывать мотор. Эрмен, открой окно, я сейчас покажу.
   Айе подошел к козлам, дернул шнур маховичка. Мотор затарахтел и сразу напустил полную комнату дыма. На шум вбежали Лось, Андрей и Ярак.
   - О, что тут делается! - крикнул Лось. - Завод здесь!
   Айе выключил мотор и серьезно сказал:
   - Это я немножко показывал. Дым уйдет в окно.
   - Пусть выходит. Пойдем, Айе, в комнату Андрея, - предложила Наталья Семеновна.
   В комнате Андрея стояли кровать, стол, шкаф. На столе лежали всевозможные чертежи, бумаги, книги. Порядка в комнате не было.
   Наталья Семеновна с упреком сказала:
   - Андрей Михайлович, я не в восторге от вашего быта. Ну что это такое? В комнате Айе не то жилье, не то мастерская, не то склад. У тебя тоже не поймешь что. Надо создавать культурный быт, дорогой товарищ.
   - Только одну женщину привезли - и уже пошла критика, - улыбнувшись, сказал Лось.
   Андрей смутился:
   - Во-первых, Наталья Семеновна, комнату Айе в таком виде я сам только что увидел. И все это он настроил не иначе как к празднику.
   - Вчера ночью я поставил мотор, - сказал Айе.
   - Во-вторых, мы с ним не обзавелись еще женами и живем на "холостом ходу". В-третьих, только перед вашим приездом мы вылезли из палаток. Приезжайте к нам на майский праздник, тогда ваша строгая и справедливая критика отпадет сама по себе. У нас будет три дома с настоящими, очень благоустроенными квартирами.