Семушкин Тихон. Алитет уходит в горы

   - Вы видели ее, Михаил Петрович?
   - Да. Перед самым отходом из Владивостока вбегает ко мне женщина. Возбуждена, глаза горят - и сразу с допросом: "Товарищ капитан, вы все время работаете на "Совете"? - "Да, все время, говорю, плаваю на "Совете". Она думает, корабль - это какой-нибудь ревком или завод! "И в прошлом году, говорю: пла-а-вал на нем". Спрашивает, не знаю ли я Лося. "Ну как не знать! В прошлую навигацию, говорю, сорок дней вместе шли". - "Где шли?" Ха-ха-ха! Она думает, что на пароходе не ходят, а обязательно ездят. Ну-с, спрашивала, где ты и что ты. Собралась к тебе. Отговорил ее, отговорил. Сказал ей всю правду. "На пустынный берег, говорю, высадил Лося. Что теперь с ним, и сам не знаю". Не рекомендовал ей отдавать концы, не рекомендовал...
   - Пожалуй, правильно сделал, Михаил Петрович, - неуверенно сказал Лось.
   - Ну, разумеется, я же знаю край. Вот обживешь место, дом выстроишь, тогда и поднимай паруса. Так я и сказал ей... А рвется она к тебе! Наши капитанские жены не отличаются этим качеством. Привыкли, чертяки, жить без мужей... Ну, давай выпьем... Митрич, еще картошки! - крикнул капитан, доставая маслины и засахаренный лимон.
   - Как жизнь идет на материке, Михаил Петрович?
   - Жизнь идет по курсу, заданному Владимиром Ильичом. Идет прямым курсом, ломая и рифы и подводные камни. Разумеется, не без бузотеров. Ну да ведь их понемногу списывают с палубы. Иначе и нельзя. Я по себе сужу: распусти экипаж - и пойдешь на дно... раков кормить.
   Грохотали лебедки, веселый шум стоял на палубе, в трюмах. В иллюминатор капитанской каюты доносилось: "Вира!", "Майна!"
   - Домище привез тебе на двадцать комнат. Три школы. Будешь жить теперь, как монакский президент.
   Лось задумчиво покачал головой.
   - Мало это, Михаил Петрович. Три школы... Сам знаешь, какое побережье. Это тебе не монакское государство.
   - Э, батенька мой, ты думаешь, "Совет" резиновый? Хватит для начала. И Москва не сразу строилась.
   Капитан крикнул:
   - Митрич, старпома ко мне!
   Явился старший помощник; капитан сказал:
   - Иван Иванович, весь экипаж на авральные работы по сборке ревкомовского дома! Срок - двое суток.
   - Есть, Михаил Петрович!
   - Задымят печки ревкома - и вира якорь... А школы куда тебе развезти? - обратился капитан к Лосю.
   - Одну - здесь, одну - в южную часть района, третью - в Энмакай.
   - Гм!.. В Энмакай? Это больше трехсот миль по льдам.
   - Надо, Михаил Петрович, очень надо! Место там такое! Очень трудное место. Охотники там в цепях шамана и крупного торгаша Алитета.
   Капитан задумался. Он молча закурил и решительно сказал:
   - Хорошо, Никита Сергеевич! Рискну... - И, хлопнув рукой по столу, восторженно воскликнул: - Нравится мне такая Россия! Целый корабль гонит во льды, чтобы доставить маленькую школу. Это же великий и невиданный гуманизм!
   - Ну, а как же иначе, Михаил Петрович? Это же все наши обычные дела.
   Они вышли на палубу. Подбежавший Андрей Жуков возбужденно крикнул:
   - Вельботы! Двенадцать штук, Никита Сергеевич!
   - Вельботы?! - изумленно переспросил Лось.
   - Привез, - сказал капитан. - Вызывали меня на консультацию в Комитет Севера. Моя рекомендация!
   - Вот за это спасибо тебе, Михаил Петрович! - И Лось, подняв подбородок и проведя по горлу рукой, сказал: - Вот так они нужны здесь.
   ГЛАВА ТРЕТЬЯ
   В тесном домике старого ревкома в ожидании Лося собрались вновь прибывшие работники.
   Доктор Петр Петрович, лет сорока на вид, с широким добродушным лицом, стоял у самодельной схематической карты Чукотского полуострова и разговаривал с геологом Дягилевым.
   - Вот посмотрите, Владимир Николаевич: это, наверное, последнее, исправленное и дополненное издание картографического управления Лося? иронически сказал он инженеру, показывая на висевшую на стене карту.
   Дягилев, высокий худощавый человек с энергичным лицом, вынул из полевой сумки печатную карту и, сличая ее с лосевской, удивленно произнес:
   - Надо сказать, что она все-таки подробней и лучше моей. Видите, Петр Петрович, здесь у меня сплошное белое пятно. Одна береговая полоска - и та не точна. А на карте Лося даже заливы и мысы отмечены...
   Инженер углубился в изучение ревкомовской карты.
   Трое молодых людей внимательно рассматривали тетрадь Лося с чукотскими словами и фразами. Это были учителя: Николай Дворкин, Кузьма Дозорный и Михаил Скориков. Их внимание привлекло грамматическое образование числительных в чукотском языке.
   - Смотрите, ребята, это очень интересное словообразование! - сказал учитель Скориков. - По-моему, у них в основе счета не десятки, а пятерки.
   - Не может быть?! - усомнился Дворкин. - Видишь: один - иннень, десять - мынгиткен, одиннадцать - мынгиткен иннень пароль. Ясно, что десятка в основе.
   - Ты дальше гляди! - горячо возразил Скориков. - Пятнадцать кильхинкен, шестнадцать - кильхинкен иннень пароль. О чем это свидетельствует?
   - Мне тоже кажется, что в основе пятерка, - вмешался Кузьма Дозорный.
   Разгорелся горячий спор.
   Лишь один начфин ревкома Прыгунов сидел в углу и мрачно молчал. Немного одутловатое его лицо выражало недовольство, и, казалось, он думал: "Охота им спорить о всякой чепухе! Ну, братцы, и заехали мы в сторонушку!"
   Милиционер Хохлов натужно писал что-то на полевой сумке, положенной на колено.
   - Что ты пыхтишь как паровоз? - пробурчал начфин.
   - Протокол на тебя пишу, чтобы ты не закис здесь, - огрызнулся Хохлов.
   Все эти люди, прибывшие сюда из разных концов России, за время пути на "Совете" уже хорошо познакомились и от вынужденного дорожного безделья подтрунивали друг над другом. Больше всего доставалось Прыгунову, который поехал на Север за "длинным рублем".
   В комнату вошли заведующие пушными факториями - "красные купцы", как окрестили их в пути, - Русаков и Жохов. Оба они были специалистами-пушниками. Русаков - сибирский охотник и бывший служащий фирмы, а Жохов - бывший владелец своего предприятия, смирившийся перед новым режимом. Однако свою неприязнь к новому он не всегда скрывал.
   Жохов остановился в дверях ревкома и, оглядывая невзрачную комнатушку, с пренебрежением произнес:
   - Это и есть чукотский Дворец Советов?
   Прыгунов прыснул от смеха.
   - Подожди смеяться! - строго сказал милиционер. - Еще как радоваться будешь этому дворцу! Вот большой дом не успеют построить - и будешь щелкать на чердаке своими счетами.
   С улыбкой радушного хозяина вошел Лось в сопровождении инструктора ревкома Осипова.
   - Вот, товарищ Лось, почти все наши люди здесь, - сказал Осипов.
   Небольшого роста, кряжистый, Осипов выглядел пожилым человеком рабочего вида. Он приехал сюда по партийной мобилизации как работник, знающий моторное дело.
   Познакомившись с прибывшими, Лось спросил:
   - Кто из вас член партии?
   - Я, - ответил заведующий факторией Русаков.
   - Учителя - все комсомольцы, - добавил Осипов. - Их уже можно передавать в партию. Молодцов, радист, - тоже комсомолец.
   - Который из вас радист?
   - Вот он, легок на помине, - представил Осипов вбежавшего Молодцова.
   - Здравствуй, товарищ Молодцов! - радостно, как самого дорогого гостя, приветствовал его Лось. - Смотри, вот твое помещение. Здесь будем размещать радиостанцию.
   - Неважнецкое помещение, - разочарованно оглядывая комнату, проговорил радист.
   - Не красна изба углами, а красна пирогами. Отличная будет радиостанция. - И, обратившись ко всем, Лось сказал: - Вот видите, товарищи, как тесно мы жили: посадить даже негде. Но долго я задерживать вас не буду. Дело вот в чем. За время стоянки парохода мы должны во что бы то ни стало собрать новый дом ревкома и школу. Кроме строительной группы, капитан дает мне весь экипаж "Совета". В этот аврал придется включиться нам всем. Я обращаюсь к вам с просьбой приналечь как следует. Успеем отоспаться потом. Ночи здесь будут длинные.
   - Не беспокойтесь, товарищ Лось, приналяжем, - сказал врач. - Нас и подбирали сюда с тем, чтобы мы были годны для всякой работы.
   - Добре! Ты, Осипов, возглавишь бесперебойную доставку лесоматериалов. Доктор возьмет на себя руководство по доставке кирпича и глины - словом, печное дело. С берега надо установить живой конвейер. Местные ребятишки станут цепочкой, а кирпичи из кунгаса пойдут из рук в руки. Я потом помогу вам, товарищ доктор, наладить это дело. Имейте в виду, что это очень важный участок работы. Если не успеем за время стоянки парохода вывести трубы - пропадем: печи у нас некому будет класть.
   - Что вы, товарищ уполномоченный ревкома! Я вам такие печи сложу, сто лет будут стоять! С проволокой! - сказал милиционер Хохлов.
   - Тебе сейчас же надо готовиться к отъезду в северную часть побережья. Сию же минуту. Идет попутная байдара. Высадишься в бухте Ключевой. Задание - борьба с контрабандой. Товарищ Жуков расскажет подробно, как и что.
   - А я готов, товарищ уполномоченный ревкома. Сундучок под мышку - и все в порядке. Мы народ военный, - весело ответил милиционер.
   - Товарища Жукова от аврала я освобождаю. С обратным рейсом "Совета" он выезжает на материк. Пусть готовится. И еще одного человека надо освободить. В стойбище Энмакай, где очень сильно влияние шаманства, теперь же надо послать учителя. Там надо выбрать место под школу, подготовить население и, когда туда придет пароход, сразу же начать работы, чтобы ни одной лишней минуты не задержать пароход. Капитан идет на риск. Учеников там будет немного: максимум - восемь человек. Кто из учителей хочет поехать туда? Предупреждаю: место нелегкое.
   - Любой из нас, - сказал тщедушный паренек Кузьма Дозорный. - Все мы комсомольцы и знали, куда ехали.
   - А покрупней тебя нет учителя? - спросил Лось.
   Поднялся высокий, крепкого телосложения, немного рябоватый учитель Дворкин.
   - Такой подходящий? - с застенчивой улыбкой спросил он.
   - Хорош! Инструкции получишь от товарища Жукова. Вот и все. По местам и немедленно за работу!
   - Одну минуточку, - сказал геолог. - Я, товарищ Лось, конечно, не против аврала. Но, учитывая, что моя работа главным образом летом, я не хотел бы терять времени. Может быть, рюкзак на плечо, в руки геологический молоток - и в горы?
   - Хорошо, - согласился Лось. - Надо только взять с собой проводника.
   ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
   На рейде слабо дымил "Совет". Грохот лебедок оглашал воздух. Между берегом и пароходом сновал катер, таща за собой кунгасы.
   На берегу, недалеко от старого ревкома, прямо на морской гальке укладывали венцы нового здания.
   Весело стучали топоры, визжали пилы. Отовсюду слышались громкие голоса. С кунгасов непрерывным потоком поступали бревна, доски, готовые рамы.
   Учитель Дворкин и милиционер Хохлов сидели уже в байдаре.
   - Андрей! - крикнул Лось. - Отдай учителю мои тетрадки со словами и фразами. У меня там шесть экземпляров заготовлено.
   - И милиционеру дать одну тетрадку?
   - Дай и ему.
   - Эрмен, - сказал Андрей рулевому, - вот эту бумажку передай Ваамчо и скажи ему, что она посылается взамен той, которую он сжег на костре. Передач ему, что мы все равно считаем его председателем Энмакайского родового совета. Разъясни ему, пожалуйста, что шаман Корауге взял его тогда просто на испуг. Понял? Ты же сам председатель.
   Эрмен, благодарный ревкомовцам за спасение отца - Ильича, кивнул головой, спрятал бумажку за пазуху, и байдара отвалила. Взвился парус, попутный ветерок подхватил его, и байдара пошла мимо новостройки.
   Какой-то плотник, сидевший верхом на стене сруба, закричал:
   - Товарищи, минута молчания! Милиция проезжает!
   Все приветственно замахали - кто топором, кто пилой, кто доской.
   Милиционер встал на перекладину байдары и, словно отдавая салют, выстрелил из винтовки вверх три раза.
   Байдара взяла курс на северо-запад.
   Дом вырастал со сказочной быстротой. Одновременно со стенами поднимались и печи. Плотники спешили обогнать печников, печники плотников. Работа кипела. Короткое полярное лето торопило жить и строить.
   Печник Егорыч в белом фартуке, с большой окладистой бородой, как у старообрядца, работал неутомимо. Приложив кирпич, он задорно крикнул с высоты своей печки:
   - Ну, ребята, до захода солнца будем работать!
   Смех пробежал по стройке. Кто-то крикнул в ответ:
   - Пока солнышко здесь закатится, можно целый город выстроить.
   - Ты скажи пожалуйста! Слыхать слыхал, что есть такие земли, где солнышко не заходит, а не верил. Думал, зря болтают, - удивленно сказал Егорыч.
   Охотники отложили моржовый промысел и вместе с женщинами таскали необычные грузы. Ребятишки, забавляясь, с сияющими глазами перебрасывали из рук в руки кирпичи.
   Старик Ильич степенно и молча расхаживал вокруг строящегося дома, осторожно перешагивал через доски и бревна. Он думал о том, как бы не испортилась жизнь на берегу. Зачем понаехало сюда столько таньгов? Смотри, сколько их! И как проворно они работают! Смотри, смотри! И дружно работают! Со смехом работают. Наверное, они все родственники Лося. Иначе зачем бы они стали помогать ему? Какое большое родство! Старик заметил Лося и направился к нему.
   - А, Ильич! Здравствуй! Садись, давай закурим, - сказал Лось, вынимая папиросы.
   - Это зачем строится? - спросил старик, показывая на дом.
   - Жить и работать. Новые люди приехали. Помогать строить вам новую жизнь. Вон вельботы пришли с моторами. Они будут ходить за моржом без весел. Быстро, как вон тот катер.
   - Не знаю, - усомнился старик и, пыхнув папироской, закашлялся.
   К концу второго дня на берег прибыл капитан "Совета". Дом вырос до крыши, уже устанавливали стропила.
   - Вот, Михаил Петрович, еще крыши нет, а одна печка уже задымила. Скоро отпустим вас. Двери и рамы сами установим, - здороваясь с капитаном, сказал Лось.
   - Зачем же? Все доведем до конца. Не люблю бросать дело неоконченным. Погода стоит хорошая, шторма не предвидится.
   Солнце опустилось почти к самому морю. Раскаленный, ярко-огненный шар, словно боясь погрузиться в холодные воды океана, вдруг стал вновь подниматься по небосклону.
   И скоро его длинные косые лучи заиграли на оцинкованной крыше нового ревкомовского дома. Стекла больших рам заблестели, привлекая внимание жителей. Да и сам Лось любовался новым домом.
   - Вот теперь заживем! - мечтательно проговорил он вслух и, вспомнив жену, с тоской подумал: "Все же напрасно капитан не взял ее сюда. Смотри, какой дом! Это же хоромы!" И Лось направился в старый ревком. Он не спал круглые сутки. И, сев за стол, склонил голову, не то от усталости, не то от раздумий. Так и застыл в этой позе. Но тут же, очнувшись, он вслух проговорил:
   - Да, хорошо, если бы она была здесь.
   Вошел Андрей.
   - Дела идут хорошо, - сказал он. - В доме уже задымила печка, а ты, Никита Сергеевич, будто о чем-то грустишь?
   - Это особая грусть, Андрюша, - вставая из-за стола, проговорил Лось и, присаживаясь на скамейку, жестом пригласил его сесть рядом. Одной рукой он обнял Андрея и, глядя в сторону, словно боясь признаться, тихо сказал: - Грустно мне оставаться без тебя, Андрюша.
   - Что ты Сергеич! Сколько людей теперь здесь! Свои все люди, советские.
   - Сжился я с тобой. Наверное, черт возьми, больше ни к кому так не привыкну... - И, усмехнувшись, лукаво спросил: - Не ожидал такого объяснения в любви?.. Но ты смотри у меня не вздумай там застрять. Обязательно возвращайся!
   - А где же я могу застрять? Я скучать буду по этим местам, да и по тебе тоже... Я только и думать буду о скорейшем возвращении.
   - Думать тебе и без того есть о чем. Ты ведь послом едешь от Чукотской державы! В докладе столько наших зимних размышлений, только успевай поворачиваться. Если все, что мы замыслили с тобой, удастся осуществить, народ вздохнет свободней и каждый охотник человеком почувствует себя. Всюду выступай как полномочный представитель ревкома. Понятно?
   - Ясно, Никита Сергеевич.
   Они помолчали.
   - Живой человек, Андрюша, больше может сделать, чем все наши бумажки. Главное, добивайся строительства культбазы. Твоя ведь идея. Капитан сказал мне, что в Москве организовался Комитет Севера при самом ВЦИКе. Туда поезжай. Доходи до самого высокого начальства. Не смущайся, такие ходоки, как ты, не каждый день у них бывают. - И, хитро подмигнув, добавил: Понял?
   - Все, все ясно, Никита Сергеевич.
   - Зайдет пароход в Лорен, помоги там обосноваться Красному Кресту, школе. Мэри посоветуй учиться на медсестру. Я уже говорил с врачом. Он хороший мужик, наш человек. Ярака надо зачислить заведующим пушным складом. Будем готовить из него заведующего пушной факторией. Жохов еще в пути на пароходе показал себя как антисоветский элемент. Все о нем отзываются очень плохо и даже капитан. Да и мне он не по душе.
   Положив блокнот на колено, Андрей быстро записывал наказы и поручения.
   - Теперь о мистере Саймонсе. Он должен сдать факторию и выехать с "Советом" до Петропавловска. Навигация кончается, и другого пути у него нет, а то будет неустойка. По ликвидационному договору американцы сдают нам все ходовые товары со скидкой сорок процентов, неходовые - шестьдесят процентов. Ты понимаешь, в чем тут дело. Это все крупные суммы в валюте. Все это надо помнить, как говорил Рынтеу. Назад они не повезут товары, им просто невыгодно. На Жохова в таком деле положиться никак нельзя. Мистер Саймонс к нему быстро подберет ключи. Такого Жохова можно купить с головой и потрохами за двадцать бумажных долларов.
   - Никита Сергеевич, инструктора ревкома послать надо.
   - Хватит тебя одного. Осипов поедет контролировать другую факторию. Вот все. А теперь, Андрюша, без записи. Моя личная просьба к тебе, как к другу. Постарайся во Владивостоке увидеть Наташу и, если ей здоровье позволит, тащи ее сюда. Работы здесь сам видишь сколько. Разные страсти-мордасти не рассказывай ей. Незачем. Приедет - сама увидит.
   - Все, все сделаю, Никита Сергеевич. Можешь положиться на меня, как на себя.
   Лось улыбнулся и, обняв Андрея, тихо сказал:
   - Знаю, Андрюша!.. Теперь об Айе. Что ты с ним хочешь делать?
   - Будет все время со мной ездить. Пусть смотрит на мир своими глазами. Эта поездка для него будет все равно что университет. Вернется будет сам рассказывать о Большой земле. Но, кроме того, у меня есть такая тайная мысль. Скажу тебе по секрету. Вот, предположим, буду я в губревкоме. Айе со мной. Живой представитель народа! Ты знаешь, какое это произведет впечатление? Там, где и нельзя что-либо получить, дадут.
   - Ну и хитер ты, Андрюшка! - Лось довольно засмеялся. - Здорово придумано! Приедешь в Лорен, выгрузит Жохов свои товары, возьми для Айе костюм, сапоги, белье - все.
   "Совет" дал отходной гудок. Все побежали к кунгасу.
   Пока Лось и Жуков оформляли на пароходе грузовые документы, Айе стоял у борта и с грустью глядел на родные берега. Не один раз он подумывал сбежать по трапу, сесть к охотникам в байдару и удрать в тундру. Может быть, Айе так и сделал бы, если бы он не знал, что пароход должен зайти в Энмакай выгрузить школу. Очень любопытно посмотреть на Тыгрену, на ее малыша и позлить шамана Корауге: "Вот какой стал я, Айе! Хозяин железного парохода. Я приехал забрать Тыгрену. Она с детства предназначена мне в жены".
   К размечтавшемуся Айе подошли Лось и Андрей.
   - Сейчас поплывем, Айе! - радостно сказал Жуков.
   И, словно кладя голову на плаху, Айе печально ответил:
   - Да, поплывем.
   - Не горюй, Айе. На будущий год вместе с Андреем вернешься. Встречать вас буду, - утешал Лось, тряся руку Айе.
   Затем он обнял Андрея, расцеловался с ним и под лязг якорного каната с чувством грусти стал сходить по трапу в байдару.
   ГЛАВА ПЯТАЯ
   Алитет шел вдоль берега моря. Почти босые ноги его утопали в прибрежной гальке. Меховые чулки разорвались в клочья, от кухлянки остались только две полосы, едва прикрывавшие спину и грудь. Не осталось ни лахтажьего ременного пояса, ни торбазов, ни камусовой шапки. Все это и даже нерпичий пузырь Алитет съел, борясь с голодом, на плавающих льдах.
   Оборванный, измученный, он шел теперь по земле и бросал взгляды по сторонам. Он вспомнил Чарли, который, так же как и он, вылез на льдину. Где он теперь? И вельбот пропал. Ай, как жалко вельбот! И хвосты. Сколько хвостов!
   После гибели вельбота Алитет два дня не пил воды. Губы высохли, и горло сжалось. Морская вода и соленый лед вызывали тошноту.
   Лишь на третий день, когда Алитета прибило к ледяному полю, он, бродя по торосам, увидел глыбу опресненного льда. Среди голубых льдов она казалась бледной. За многие годы она выветрилась, крепкие морозы выжали из нее соль.
   Заметив ее издали, Алитет закричал и как безумный бросился бежать к ней. На бегу он выхватил нож, чтобы отколоть кусок льда. Но, добежав до этой глыбы, он бросил нож и, распластавшись, стал жадно грызть пресный лед, не обращая внимания на кровь, сочившуюся из его пораненных губ.
   Утолив нестерпимую жажду, он отколол большой кусок льда в запас и пошел, перепрыгивая через трещины, обходя разводья. Пробираясь в направлении берега с льдины на льдину, он вышел на кромку льда. Чистое море отделяло его от берега. Он стоял и с тоской рассматривал знакомые очертания гор.
   Солнечные блики играли на льдах. Оранжевое раскаленное солнце светило жарко. Торосы и одинокие ропаки отбрасывали тень, и эта тень обманывала человека, казалась бездонным разводьем.
   Алитет долго стоял, словно сам превратившись в ропак. Глаза остановились на вершине горы Рыркаляут. Сколько раз он проезжал на собаках вокруг этой горы!
   Ноги задрожали, и Алитет сел. Он сжал зубы, и они заскрипели. Хотелось спать, но спать было нельзя. Руки поднялись, и он ухватился за голову. Он не почувствовал боли и даже не заметил, как в руке оказался клок его волос.
   Вдоль кромки ледяного поля плыла небольшая льдина, гонимая подводным течением. Заметив ее, Алитет вдруг насторожился, мигом вскочил и затаив дыхание подбежал к кромке. Согнувшись над морской пучиной, он жадно смотрел на эту льдину, потом с надеждой взглянул на вершину горы Рыркаляут. Нервная дрожь пробежала по всему телу. Схватив свой кусок пресного льда, он собрал все силы и прыгнул на льдину. От сильного прыжка льдина покачнулась, и по темно-зеленой воде побежали круги волн. Алитет присел на корточки, втянул шею и замер.
   Дул легкий ветерок, сбивая с лица крупные капли пота. Алитет отгрыз кусок льда, проглотил его и разделся. Он натянул штаны на руки, развернул остатки своей кухлянки и, высоко подняв этот самодельный парус, стал управлять льдиной. Голод и непреодолимое желание выбраться на берег загнали его на эту опасную льдину. Он знал, что, если ветер усилится, волны смоют его. И все же он в страхе убегал от прочного ледяного поля, где не было никакой еды.
   Ветер тянул ровно, не переставая, и льдина шла, как байдара. Алитет стоял голый, припекаемый высоким солнцем, и ни разу не опустил рук.
   Берег манил. И чем ближе придвигалась земля, льдина, казалось, шла все медленнее и медленнее.
   Руки онемели. Хотелось опустить их и упасть. Но он стоял и немигающими глазами смотрел на берег.
   Лишь к вечеру льдина остановилась на мели, почти у самого берега. И, словно теряя рассудок, Алитет схватил свой кусок пресного льда и прыгнул в воду. На четвереньках, как зверь, он вылез на прибрежную, накаленную солнцем гальку, свалился и тут же уснул.
   Солнце спустилось уже к самому краю неба, когда озноб разбудил Алитета. Он открыл глаза. Рядом лежал крохотный кусочек пресного льда, и с него падали редкие тяжелые капли. Алитет уставился на него и долго смотрел на этот кусочек, потерявший теперь всякое значение.
   - Растаял, - прошептал Алитет и, вскочив, побежал дальше от моря.
   Согреваясь, он бежал по мягкой тундре, покрытой весенними цветами. Наткнулся на лужицу и, припав к ней, по-собачьи начал лакать. И вдруг Алитет увидел в воде, как в мутном зеркале, свое косматое, страшное лицо. Он вскочил и, с ужасом оглядываясь на лужицу, пошел прочь от нее.
   Вскоре он нашел мышиную нору, разгреб рыхлую землю и забрал мышиные запасы - все до единого зернышка и съедобного корешка, - но есть не стал. Сорвав два листика дикого щавеля, он сунул их в рот и, на ходу жуя, опять пошел вдоль берега моря.
   Он шел в Энмакай, избегая встреч с людьми. А люди, заметив его еще издали, со страхом шарахались в сторону, принимая его за бродячего человека - тэррака*.
   _______________
   * У приморских чукчей есть поверье, что тэрраки действительно
   существуют. Это люди, унесенные на льдинах во время охоты. Они якобы
   становятся безумными, теряют дар речи, но обретают способность
   переносить невероятные лишения. Старики говорят, что тэрраки изредка
   забегают в стойбища, воруют мясо, одежду и снова убегают во льды.
   Алитет был очень худ. Лицо его осунулось, глаза ввалились глубоко, скулы выдались, борода отросла и поседела. В своей изодранной одежде он был страшен. Он шел медленно, не размахивая руками, с трудом передвигая ноги, но не останавливался. Лишь изредка, нагнувшись, он срывал листик щавеля и опять шел. Он шел до тех пор, пока солнце стало сильно припекать. Тогда он свернул в ложбину, свалился на мох и опять крепко заснул. Он спал долго, пока солнце не сделало большой круг. И когда холодные потоки воздуха разбудили его, Алитет вскочил, пожевал мышином пищи и вновь пошел по берегу. Он шел всю ночь.
   Опять засветило ярко солнце. Алитет залез на холмик. Еще издали он заметил байдару, шедшую ему навстречу. Она быстро приближалась. Вдоль берега бежали собаки, тянувшие ее за длинный ремень. Вскоре по взмахам рук погонщика Алитет узнал Ваамчо. Пристально вглядываясь в байдару, он заметил Тыгрену, сидевшую на носу байдары. Алитет затаился, как волк, выследивший добычу, метнулся с холмика и спрятался.