Семушкин Тихон. Алитет уходит в горы

   _______________
   * Млечный Путь.
   - Я человек солнечного владыки. Меня знают люди всего побережья. Меня знают все чаучу. Я в большой дружбе с самим американом Чарли, - вслух размышлял Алитет, рассматривая небесные огни.
   Насторожившиеся собаки, приняв его голос за знак "трогать", рванули нарту, но тормоз не дал сдвинуть ее. Собаки оглянулись. Алитет глубже забил остол в снег и, глядя на небо, продолжал размышлять вслух:
   - Должно быть, меня знают и жители вселенной - верхний народ. - Он на мгновение задумался. Вот совсем ярко горит Куча Зайцев*. Там звезда Воткнутый Кол**. А это звезды, катающиеся с горы. Вон Прозрачные Ребра***. А Великаны, делающие ветер, где они?
   _______________
   * Кассиопея.
   ** Полярная звезда.
   *** Венера.
   От самой макушки неба до Полярной звезды протянулись длинные световые полосы, как моржовые ремни, натянутые от яранги к яранге. Эти полосы то удлинялись до самых Прозрачных Ребер, то разбегались в разные стороны, как пугливое стадо оленей. Самые разные оттенки цветов, каких нет на земле, пробегали по небу. Огненные полосы горели, содрогаясь, и быстро охватили все небо. Переливы света растекались и вниз, и вверх, и вширь. Среди горевших лент сияния даже луна показалась Алитету бледной, завистливой, как старая жена.
   Алитет с возбужденным лицом тревожно смотрел в небо. Им овладел суеверный страх. Он переводил взгляд с одного места на другое и думал: "Верхний народ делает большой праздник. Он зажег много костров".
   Но небесные огни горели недолго. Они потухли в судорогах, и вскоре на небе по-прежнему засияла луна в окружении ярких звезд. Редко Алитет видел такие большие огни.
   Быстро набив трубку, он чиркнул о нарту толстой американской спичкой и закурил.
   Дальше путь лежал морем. Тишина. С неба падали звезды. И казалось Алитету, что это "верхние люди" бросают их на землю, как выбрасывают из яранг старые, негодные светильники.
   Упряжка, как напуганная птица, понеслась по причудливым торосам, то взбираясь на льдину, то стремительно падая на другую. Алитет привскакивает, бежит рядом, поддерживая нарту. Нарта высоко поднимает нос и, на миг как бы повиснув в воздухе, падает, ударяясь о лед. Она скрипит, но не ломается. Нарта Алитета крепко связана выдержанными ремнями. Такой нарты нет ни у кого на берегу, и так ехать, как едет он, никто из его сородичей не может.
   Торосы кончились, и Алитет выехал на ровный морской берег. На берегу он плашмя бросает изо всей силы остол в Капэра, ловко подхватывает его, собака визжит, упряжка несется во весь дух.
   Наконец собаки с громким лаем влетели в стойбище Янракенот. В ответ протяжно завыли псы всего стойбища. Нарта остановилась около яранги Каменвата.
   Из яранг показались наскоро одетые люди без шапок, в одних меховых чулках, с опущенными рукавами кухлянок. Они окружили нарту Алитета. Подбежал к нарте и Айе. Горькое предчувствие охватило его. На нарте Алитета зачем-то лежал свадебный пыжик. И вдруг он вспомнил свои чернобурки, поверья... Зачем Алитет с пыжиком остановился у яранги Каменвата? Может быть, он остановился здесь проездом? Но зачем же у яранги Каменвата? Или в стойбище нет охотников побогаче этого старика?
   Намерение Алитета было ясно всем. И только один Айе искал причину неожиданной, необычной остановки Алитета. Зачем Алитет заехал к Каменвату? Или он не знает, что Айе многие годы считается женихом Тыгрены? Ведь об этом знают все люди побережья.
   Как птичка летом в тундре порхает с кочки на кочку, так и эта новость полетела из яранги в ярангу.
   В глазах Айе потемнело, и он молча, понурив голову, пошел в своему жилищу.
   ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
   Тыгрена раскинулась на оленьих шкурах и крепко спала, утомленная охотой на нерпу. Ее длинные черные косы рассыпались на шкурах, смешались с оленьей белой шерстью и оттого казались еще черней. Тыгрена спала безмятежным сном. Во сне она улыбалась.
   Около Тыгрены, разглядывая ее молодое лицо, сидела на корточках старуха мать. Долго она сидела над ней, пока решилась разбудить ее. Тыгрена открыла глаза и, увидев мать, засмеялась тихо, беззвучно, обнажив ровные белоснежные зубы. Черные глаза светились.
   - Сон видела я, - сказала Тыгрена. - Хороший сон. Будто мы живем с Айе в отдельной яранге. Много детей в пологе - не повернуться. Айе говорит мне: "Тыгрена, надо расширить ярангу, надо ехать в горы к оленеводам за шкурами".
   И, поднимаясь с постели, Тыгрена звонко расхохоталась.
   Вдруг она насторожилась, прислушиваясь к говору, доносившемуся с улицы.
   - Почему шумно около нашей яранги?
   - Тыгрена, у нашей яранги остановился Алитет. Люди говорят, на его нарте лежит свадебный пыжик. Это неслыханная радость для нас.
   - А как же Айе? - с трудом проговорила Тыгрена. - Он мой жених по обещанию с детства. Наступает день, когда мы вместе должны с ним жить. Или люди на побережье забыли об этом? Забыли наш закон? Зачем Алитет, этот старик, привез свой пыжик? Он хитрый и жадный! Он коварный! Айе хотел купить мне ружье за вторую черно-бурую лисицу, но Алитет не велел Чарли Красному Носу дать еще ружье. Я не хочу жить в его поганом жилище. Пусть Айе унесет этот пыжик и бросит его, с грузом в полынью, - резко и непочтительно сказала Тыгрена.
   - Дочь моя, непривычно такие слова вселять в мои уши. Беда случится от таких слов, - тяжело вздохнув, проговорила мать.
   Тыгрена молча встала. Ей самой стало стыдно за свои слова. Она с жалостью взглянула на мать. Сильно взволнованная, она забыла заплести вторую косу, и половина длинных волос закрыла ей правое плечо. Она отбросила волосы на спину и прошла в угол полога. Повернувшись к матери спиной, она стояла, задумавшись. Сильное, крепкое тело ее, закаленное в мужском охотничьем труде, казалось, состояло из одних мышц.
   Отец Каменват состарился, и ей давно пришлось самой ходить на охоту вместе с мужчинами. Но Тыгрена полюбила этот тяжелый мужской труд. В дни удачной охоты она возвращалась довольная, сияющая, радостная. Ее звонкий смех оглашал все стойбище. Она с большим нетерпением ожидала, когда вместе с Айе заживет какой-то новой, счастливой и еще более радостной жизнью. Теперь в голову проникли страшные думы. В глазах словно туман. Тыгрена не слышала, что говорила ей мать.
   - Тыгрена, ты слышишь, надо чай приготовить. Возьми вон тот большой чайник.
   Тыгрена вздрогнула, подошла к жирнику и палочкой стала разводить большой огонь. Она искоса и недовольно посматривала на мать, которая расстилала лучшие оленьи шкуры для богатого гостя.
   А на дворе по-стариковски суетился Каменват, устраивая собак Алитета. Изредка старик бросал беспокойный взгляд на ярангу Айе. Каменват любил его, как сына, и теперь не понимал, почему Айе не пришел помочь ему. Старику было тяжело думать о нем. Ведь сердце Айе бьется сейчас, как у оленя, загнанного волком. Но что поделаешь? Если бы кто другой вздумал посвататься, то старик и разговаривать не стал бы. Алитету не откажешь! Алитет - богач, сын большого шамана Корауге! Как отказать ему?
   Тяжело взмахивая топором, старик рубил мерзлое мясо, но топор не слушался его. Алитет с важностью стоял, прислонившись к яранге, и ждал, когда будут накормлены собаки. Нельзя же доверить кормежку собак какому-то старику, который никогда не имел хорошей упряжки.
   Айе стоял у своей яранги. От волнения он отбивал ногой куски снега и отбрасывал их в сторону. Он смотрел то в море, то украдкой следил за Каменватом. Ему жаль было старика. Ведь он всегда помогал ему и Тыгрене рубить твердое, как камень, мясо.
   "Теперь не пойду помогать, - думал Айе. - Все равно Алитет увезет Тыгрену... Нет, пожалуй, надо помочь. Жалко ведь старика. Вон как трудно ему рубить!"
   Мысли совсем запутались. Но вдруг Айе сорвался с места и побежал к Каменвату. Молчаливым жестом он попросил у старика топор.
   Каменват разогнул спину, взглянул на Айе и смутился. У старика выпал топор из рук. Айе поднял его и начал рубить. Топор со звоном отлетал от промерзшего мяса, но с каждым ударом врезался все глубже и глубже.
   Каменват с грустью смотрел на Айе.
   Махнув рукой в сторону своего жилища, старик сказал:
   - Я пойду... в полог...
   Айе быстро нарубил мясо, сложил мелкие куски в таз. Алитет сказал ему:
   - Вон тот - Чарли. Ему надо кусок с жиром. Два куска ему.
   Айе поднял таз с кормом, собаки вскочили, сбились в кучу и, подняв морды, насторожились, сверкая глазами.
   - Чарли! - крикнул Алитет.
   Айе бросил кусок мяса, и Чарли на лету схватил его.
   - Утильхен! - позвал Алитет другую собаку.
   Но вместо Утильхена кусок мяса на лету перехватил Капэр. Алитет бросился к собакам, схватил за горло Капэра, вырвал из его пасти мясо и бросил Утильхену.
   Так, окликая собак, Алитет с разбором кормил их.
   На побережье новостей не много - люди держали все в памяти. Люди знали, кто умирал, где родился ребенок, кто на ком должен жениться. Когда зимой в пургу родилась Тыгрена и когда обтерли ее снегом и в стойбище стало известно, что родилась девочка, на другой же день люди узнали, что Тыгрена предназначена в жены Айе. Они вместе играли, ходили на охоту, привыкая друг к другу и ожидая времени, когда станут настоящими мужем и женой.
   Знал об этом и Алитет.
   "Но когда в тундре песец найдет кусок мяса, разве пробегающий волк не отнимет его? Ему и не надо отнимать. Песец сам убежит, как только приблизится волк", - думал Алитет, глядя на Айе.
   Алитет взял свадебный пыжик и пошел в ярангу. Подойдя к пологу, он остановился, кашлянул, давая о себе знать.
   - Ты пришел, Алитет? - послышался старческий голос Каменвата.
   - Да, я, - ответил Алитет и подал старику пыжик.
   Старик принял подарок.
   Алитет, согнувшись, быстро влез в меховой полог. Самодовольное, улыбающееся лицо его раскраснелось. Алитет окинул взглядом жилище, и взор его остановился на Тыгрене. Она стояла спиной к нему и заплетала вторую косу. В пологе было светло. Каменват сидел на мехах и держал в руках свадебный пыжик.
   - Хорошая шкурка, - сказал он, болезненно улыбаясь, и передал ее старухе.
   Женщина бережно свернула пыжик и подвесила его к верхней части полога, - судьба Тыгрены была решена.
   Тыгрена молча поставила столик с маленькими ножками на середину полога и стала разливать чай, угрюмо отвернувшись от Алитета.
   - Тыгрена, почему не видно радости на твоем лице? - спросила мать. Смотри, какой знатный человек пришел в наш полог.
   Тыгрена не подняла глаз. Как будто она и не слышала вопроса матери. Первый раз в жизни она не ответила ей. А может быть, и действительно, занятая своими мыслями, она не слышала ее.
   Алитет, глядя на Тыгрену, оскалил зубы.
   - Ничего. Радость - это снежинка. Подует ветер - она поднимется. Надо выждать попутного ветра.
   Алитет разделся по пояс, придвинулся к столу. Он пил чай и рассказывал о большой летней охоте на моржа, о небесных огнях, которые светили ему в дороге. За все время он не сказал ни слова Тыгрене. Время придет, все станет на свое место.
   Когда Алитет вышел посмотреть собак, вслед за ним вылез из полога и Каменват.
   - Дочь моя! - сказала старуха. - Теперь ты будешь настоящей женщиной. Дети твои не останутся без еды. У Алитета всегда много мяса. Но плохо, если у тебя не будет детей, тогда ты не станешь настоящей женщиной.
   На другой день рано утром Алитет оставил Каменвату трех собак и выехал в стойбище Энмакай с молодой женой Тыгреной.
   ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
   Молчаливая, угрюмая, точно загнанная в клетку лисица, Тыгрена стала совсем другим человеком. Дома, в Янракеноте, обычно говорливая, постоянно веселая, в яранге Алитета она умолкла.
   Тыгрена взяла тюленью кожу, выкроила из нее подошву и стала медленно, как бы нехотя, загибать края ее. Подошва вываливалась из рук.
   Тыгрена шила торбаза с детства. Но дома она с интересом бралась за работу, вышивала голенища разноцветными оленьями ворсинками. За долгую зиму она успевала сшить всего лишь несколько пар: себе, отцу и своему жениху Айе. Сколько радости доставляла каждая пара сшитых торбазов! О мастерстве Тыгрены говорили во всех ярангах.
   Здесь же, у Алитета, она должна была шить простые торбаза для пастухов. Простая работа, работа наспех, изнуряла ее. Она сшила уже двадцать пар, и конца шитью не было.
   Алитет торопил ее, и, когда собиралась партия торбазов, он вместе с другими товарами отвозил их в глубины тундры кочевникам-оленеводам.
   Из своего полога пришла к Тыгрене первая жена Алитета, Наргинаут. Она присела рядом и заговорила с Тыгреной мягко, как мать.
   - Ты все шьешь, работящая. Алитет такой жадный, что по две пары в день шить, и то будет мало. Ведь тундра велика. Людей там много.
   - Наргинаут, зачем он взялся обшивать кочевых людей? - спросила Тыгрена.
   - У них нет тюленьих кож, а пастухи все время бегают, им много нужно обуви.
   - У нас тоже шили обувь кочевникам, но только родственникам. Разве у Алитета такое большое родство?
   - Он меняет торбаза на песцовые шкурки. Все женщины стойбища шьют ему, и все мало, мало, мало.
   Тыгрена, положив шитье, вслушивалась в ласковые слова Наргинаут. Эта пожилая женщина, казавшаяся злой, вдруг так участливо заговорила.
   - Наргинаут, и ты много шила? Я вижу твои потрескавшиеся руки.
   - Нет. Сначала мы жили как все люди. У меня было трое детей. У меня было много радости. Потом не стало. К Алитету пристала сильная болезнь. Корауге сказал, чтобы старший мальчик унес его болезнь. Алитет задушил мальчика и поправился. Так же умерла девочка. И теперь я живу без сердца. У меня, Тыгрена, нет сердца. - И Наргинаут шепотом добавила: - Оно, должно быть, оторвалось...
   Женщины долго молчали.
   - А когда Алитет сдружился с американом, - продолжала Наргинаут, - он испортился совсем. Он стал мучить себя. Редко стал сидеть дома. Все ездит. То на одних собаках, то на других. Много упряжек завел. Беспокойства взял больше, чем нужно для жизни. И жены ему нужны совсем не для того, чтобы они родили детей.
   Тыгрена со страхом слушала эту женщину.
   - Наргинаут, - печально сказала она. - У меня с рождения был жених Айе. Мне жалко его. Я не хотела приехать сюда. Ты не сердись на меня.
   - Я знаю. Мне лучше с тобой. Ты станешь моей сестрой. Ты облегчишь мою жизнь.
   Она помолчала, взяла у Тыгрены шитье и сказала:
   - Ступай, Тыгрена, погуляй. Я пошью за тебя. Ведь даже старик Корауге и тот вылезает из полога. Ступай к Ваамчо. У них весело молодым. Старайся только, чтобы Корауге не заметил тебя. Не любит он Ваамчо и его отца Вааля.
   - Я на охоту хочу, Наргинаут! Во льды, на простор. Привыкла я, там хорошо!
   - Когда вернется Алитет, я скажу ему. Он обрадуется. Сам давно перестал ходить на охоту, а шкур хочет все больше и больше. Вон Туматуге строит ему третий полог. Третью жену решил привезти. - И, глядя на изумленную Тыгрену, Наргинаут добавила: - Ничего, Тыгрена, нам будет легче. Видишь, как много работы придумал Алитет.
   На улице свистел ветер. Домой Алитет не вернулся. Он разъезжал и часто оставался ночевать у невтумов - приятелей по жене.
   На побережье существовал обычай, когда охотники-мужчины договаривались друг с другом и временно обменивались женами. Нередко можно было встретить семью, глава которой говорил: "Это вот мой сын, а это - сын от моего приятеля по сменному браку". Такой союз двух семей обязывал к взаимной помощи. И если один из приятелей погибал или умирал, другой брал на себя заботу о его семье. Двое мужчин, состоящих в сменном браке, и назывались невтумами.
   Но никто не пользовался этим старым обычаем так широко, как Алитет. Почти в каждом стойбище он имел таких приятелей.
   ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
   Жизнь стойбища Энмакай протекала обычным порядком. Как только прекращалась пурга, охотники выходили на море. Навесив ружья в тюленьих чехлах, они шли во льды, где под действием ветра и морских течений открывались полыньи.
   Еще не выходя из стойбища, охотники определяли по отражению на небе величину полыньи и расстояние до нее. Большие полыньи, напоминающие громадные озера с ледовыми берегами, были неудобны для охоты: трудно достать убитого тюленя.
   В белых, защитного цвета, балахонах охотники садились где-нибудь за отрогом льдины, курили трубку и, не отрывая глаз от воды, сторожили тюленя. Он редко показывался. Но как только тюлень бесшумно выныривал на поверхность, обнажая усатую морду, сейчас же раздавался выстрел. Тюлень, взмахнув ластами, на минуту скрывался в море, а затем всплывал, окрасив воду своей кровью.
   В этом промысле Тыгрена не уступала ни одному охотнику стойбища Энмакай. Она с радостью уходила на охоту, во льды, на простор, лишь бы не оставаться в яранге Алитета.
   Три дня подряд охотники ходили во льды и каждый раз возвращались без добычи. На четвертый день неожиданно с берега подул сильный ветер. Оставаться во льдах было опасно. Охотники спешили покинуть льды. Возвратились все, кроме Ваамчо. Люди беспокоились.
   - Особо коварный дух появился на побережье. Нужно большую жертву ему, - сказал Корауге.
   Тыгрена подумала:
   "Алитет уехал в тундру к богатому оленеводу Эчавто. Он-то приедет... А вот Ваамчо... он уехал на четырех собачках далеко во льды, туда, где должна быть хорошая охота. Надо бы Ваамчо быть в тундре, а Алитету на хорошей охоте!"
   И в этот момент она встретилась с упорным, пронизывающим взглядом шамана Корауге. Тыгрена отвернулась и без надобности стала перебирать шкуры. Ей показалось, что старик узнал ее плохие думы. Страх охватил ее. Ей стало так тяжело, что она оделась и вылезла на улицу.
   Ваамчо не выходил у нее из головы. Хорошего человека всегда жалко. Она знает, что Ваамчо сидит теперь где-нибудь во льдах, укрывшись от ветра.
   "Куда пойду?" - спросила себя Тыгрена.
   Ветер дул сильно, порывами, и яранги почти скрылись в поднявшейся пурге. С моря слышался шум уходящих льдов.
   "Пойду к Ваалю", - решила Тыгрена.
   В пологе Вааля было человек восемь охотников. Они сидели вокруг старика. Царило тягостное молчание. Никто не замечал, что жирник коптит. Всем было ясно, что Ваамчо оторван от земли.
   Тыгрена палочкой поправила мох в светильнике. Она боялась спросить о Ваамчо и молча присела в сторонке.
   Старик Вааль сидел, склонив голову. Он даже не курил. По морщинам его лица бежали крупные слезы. Вааль рукой провел по лицу и, глядя в мокрую от слез ладонь, шепотом сказал:
   - Никогда я не видел... этих слез. Стар я стал. Не могу удержать.
   Он долго смотрел на свою руку с растопыренными пальцами.
   - Где вторая одежда Ваамчо? - тихо спросила Тыгрена.
   - Там... в сенках, - ответил старик.
   Охотники принесли запасную одежду Ваамчо и стали набивать чучело. Они торопливо заталкивали в кухлянку, в штаны, в обувь разную домашнюю рухлядь. И скоро подобие человека из одежды Ваамчо было готово. От бедного хозяйства старика осталось только две шкурки - все ушло в чучело.
   - Может быть, слабо набито? - спросил старик. - Возьмите я эти. Я спать не буду.
   Чучело осторожно вынесли в сенки.
   ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
   Возвращаясь домой и не дойдя еще до своей яранги, Тыгрена услышала рокочущие звуки бубна.
   Она остановилась, но ветер сбивал ее с ног. Тыгрена вбежала в сенки и с волнением стала прислушиваться к завываниям шамана и ударам в бубен.
   Казалось, меховой полог был заполнен этими звуками, и они, как живые, летали от стенки к стенке, от пола к потолку. Тыгрене представился никогда не улыбающийся Корауге.
   В темноте кто-то подошел к ее ногам. Тыгрена затряслась от страха. Она хотела броситься скорей в полог - и не могла. Ноги не шли. Но вдруг Тыгрена услышала знакомое поскуливание. У ног ее была старая сука. Тыгрена обрадовалась. Она присела на корточки, прижалась к теплой морде собаки и стала нежно гладить ее.
   Под звуки бубна шаман кричал:
   Ветер остановись!..
   Много дней в отлучке Алитет.
   Духи, сделайте хорошую погоду!
   Ваамчо в жертву вам...
   Прислушиваясь к словам Корауге, затаив дыхание Тыгрена прижалась к собаке, шептала ей:
   - Хорошо тебе собакой быть! Собакой быть лучше. Не хочется идти в полог, опять встречаться с глазами старика. Я бы спала с тобой в сенках, в темноте, чтобы никого не видеть.
   Бубен звенел и рокотал. И опять донеслись слова. Они с хрипом вырывались из горла Корауге:
   Его яранга - источник несчастья...
   Илинеут замерзла... Ваамчо... духи...
   Бубен заглушил слова.
   Склонившись к собаке, долго сидела Тыгрена. Потом в пологе наступила тишина, изредка прерываемая хрипами шамана. Он довел себя до изнеможения и теперь хрипел, как загарпуненный морж.
   От неподвижного сидения на корточках ноги Тыгрены онемели, стали мерзнуть. Она осторожно поднялась и вползла в полог. При потушенных жирниках она бесшумно разделась и внезапно услышала охрипший голос Корауге:
   - Звери в такую погоду не выходят из норы. Или тебе можно бродить, когда муж в отлучке?
   Не упоминая имени Ваамчо, Тыгрена сказала:
   - Корауге, человека оторвало со льдами. Великая печаль в стойбище... Чучело готовили. Ведь хочется узнать, жив ли человек. Слышишь, какой ветер?
   - Все слышу и все знаю. Не там ищи печаль. Все может быть, Алитет... - И шаман не договорил из опасения натолкнуть злых духов на Алитета.
   - Кто знает, Корауге, что замышляют злые духи? Не хотел ли ты сказать, что Алитет сбился с пути или свалился с обрыва? - спросила Тыгрена, воспользовавшись темнотой.
   - Замолчи и ложись спать, - прошипел Корауге. - Язык твой чисто женский, без соображения. Болтает непотребное.
   Между тем скрытое желание Тыгрены и заключалось в том, чтобы Алитет разбился где-нибудь со скалистого обрыва. Ведь бывает же такое даже с хорошими людьми?
   Тревожно прошла ночь. Ветер с прежней силой несся мимо яранг к морю. Охотники опять собрались у старика Вааля. От пронизывающей пурги яранга дрожала. Ветер врывался через щелки в сенки, и чучело содрогалось. Над ним дежурили два охотника и время от времени кричали старику:
   - Шевелится!
   Вааль сидел в пологе, и каждый раз, как только доносилось до него слово "шевелится", радостная улыбка пробегала по его усталому, измученному лицу.
   Чучело шевелилось, и людям было ясно, что Ваамчо все еще жив.
   К полудню опять прибежали охотники. В просветах между густыми облаками они разглядели небо и теперь наперебой сообщали старику:
   - Надо ждать обратного ветра. Его прибьет к берегу.
   - Вааль, небо очищается. Ветер хочет стихнуть. Ему это очень хорошо.
   - Надо попросить Корауге сделать ему обратный ветер.
   Никто из охотников даже не упомянул имени Ваамчо. Надо же скрыть от злых духов, о ком идет речь.
   Старик Вааль внимательно слушал охотников, глядя на них печальными, задумчивыми глазами.
   - Трубку сделайте мне. Душа просит покурить, - сказал он упавшим голосом.
   В полог влезла Тыгрена.
   - Вааль! Небо становится хорошим. Кончится пурга, и он вернется. Я знаю... он ловкий прыгун...
   Старик мотнул головой.
   Тыгрена присела к светильнику, стала заправлять его принесенным с собой жиром.
   - Это Наргинаут велела мне взять жир. Она понимающая женщина.
   ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
   Еще накануне, когда Ваамчо, как и все охотники, вернулся с промысла без добычи, старик Вааль говорил:
   - Тюлени теперь далеко. У дальних полыней тюлени.
   Ваамчо сидел молча и будто равнодушно прислушивался к словам отца. Отец был великим ловцом и говорил правду. Но кто же решится так далеко от берега заезжать в движущиеся льды?
   На побережье был голод. Во всех ярангах только и говорили об охоте на тюленя. Охота на песца и лисицу многих перестала интересовать. Что это за охота? Такой охотой интересно заниматься, когда человек сыт. За шкурки покупают вещи. Без вещей не умрешь, а без еды жить человеку нельзя. Но Ваамчо не пойдет больше к Алитету просить мяса. Он решил попытать счастья у дальних полыней, о которых говорил отец.
   Наутро Ваамчо заложил в легкую нарту четырех собак и выехал во льды.
   Было еще темно, и яранги, стоявшие на горе, быстро скрылись. Ваамчо долго ехал по торосам, пока не показалась луна. И когда она поднялась, озарив скупым светом нагромождения льдов, собаки побежали веселей. Наконец еще издали Ваамчо заметил полынью.
   "Вон там будут тюлени!" - подумал он, и его охватило радостное волнение охотника.
   - Чегыт! Поть-поть! - крикнул он вожаку.
   Чегыт понял и свернул вправо.
   Упряжка побежала мимо огромной ледяной горы. Вскоре Ваамчо остановил собак, залез на торос и осмотрел местность. Вдали виднелась полоса открытого спокойного моря. Было тихо в эту утреннюю пору. Море испарялось. Ваамчо сбежал с тороса, сел на нарту и, прикрикнув на собак, помчался к разводью.
   - Вот здесь. Я скроюсь За льдинами, и мне хорошо будет видно тюленей, - вслух заговорил Ваамчо.
   Он отвел упряжку подальше в сторонку, а сам вернулся к припаю полыньи. Закончив все приготовления, он закурил, но не успел положить за пазуху железную коробку с табаком, как невдалеке от него показался тюлень. Он плыл как видение. Сердце Ваамчо застучало от радости, но не успел он вскинуть ружье, как тюлень скрылся. Ваамчо долго смотрел на расходившуюся во все стороны легкую рябь. Скоро на воде не осталось и следа нерпы.
   "Есть тут нерпы!" И довольная улыбка пробежала по лицу Ваамчо. Не снимая с колена ружья, он снова стал раскуривать трубку.
   В стороне показался еще тюлень, но и этот, едва вынырнув, погрузился в воду.
   "Что такое? Или тюлень стал чуять табак? А может быть, он собак чувствует? Да, пожалуй, он чувствует. Ветерок тянет с берега", - рассуждал Ваамчо.
   Он встал, пошел к собакам и перевел их дальше, за ледяную гору. Вернувшись, он особенно настороженно стал всматриваться в черную полосу полыньи. Она заметно увеличилась.