Шеллабарджер Сэмюэл. Рыцарь короля

   Возвратившись мыслями к беседе с герцогиней, Блез сразу же согласился, что Анна права. Теперь стали понятны намеки и туманные взгляды, которые тогда его озадачивали. Он вспомнил повеление: любой ценой как можно быстрее доставить миледи Руссель в Женеву, а все прочее, мол, не имеет значения. Никакого.
   План регентши был ясен. И, чувствуя, как учащенно бьется сердце от привлекательности этого замысла для него, Блез не мог не видеть его циничности по отношению к Анне. От неё пытались таким способом отделаться, и если удастся, то и схватить с её помощью английского эмиссара, посланного к Бурбону, судьба же самой Анны никого не волновала. Она всего лишь служила пешкой в игре, которую вела регентша.
   Ну а Блез? Он был не настолько туп, чтобы не понять, как легко можно использовать его бегство с Анной, чтобы опорочить её в глазах короля - и самого Блеза заодно. Возможно, Луиза Савойская рассчитывала и на это, как на часть своей "отличной игры".
   Возможность проявить себя на новом поприще, которую он приветствовал с таким ликованием два дня назад, теперь казалась ему куда менее счастливой, чем вначале.
   - Что-то не вижу восторгов с вашей стороны, - заметила Анна и снова улыбнулась. - Некоторые известные мне господа обеими руками ухватились бы за такой случай. А вы не очень-то польщены.
   - Ваша камеристка замужем? - вдруг спросил Блез. - Если да, то можно было бы взять её с собой.
   - Жаннетта? Нет, она не замужем, и к тому же наездница из неё неважная. Так что это нам ничем не поможет. Будь у меня деньги, я ускользнула бы от вас. Именно это я имела в виду, когда просила у вас в долг. Но теперь вы уже предупреждены; кроме того, вам наверняка приказано составлять мне компанию, что бы ни случилось. Так что придется ехать вместе, и пусть дьявол тешится... Тяжкий жребий выпал вам, господин де Лальер!
   От веселья, прозвучавшего в её голосе, щеки Блеза покрылись густым румянцем. Она что, считает его робким простофилей или святым Иосифом Прекрасным? < Красота Иосифа пленила жену Потифара, начальника телохранителей египетского фараона, но юноша устоял против соблазна.> Видит Бог, не стоит ей подстрекать его к тому, чтобы он её скомпрометировал. У него вспыхнули глаза.
   - Я всего лишь человек, мадемуазель, - парировал он.
   И был поражен - так внезапно изменилось её лицо. Она наклонилась вперед, положив руки на стол ладонями вверх:
   - Знаете, по-моему, её высочество и рассчитывает на то, что мы с вами - всего лишь люди... Она из тех, кто играет на человеческих чувствах, как музыкант на своей лютне. Она знает, что мы молоды, что сейчас лето... И ненавидит меня, потому что я нравлюсь королю и потому, что не рабыня ей. Мсье, я говорю это, чтобы показать, что я начеку, - и остерегаюсь не вас, а себя. Я не согласна быть марионеткой в руках регентши... А вы?
   В её вопросе не прозвучало ни вызова, ни требования. Он выражал неуверенность, словно она говорила с кем-то, кто мог не понять её.
   - Договорились, - сказал Блез, хотя в эту минуту, под влиянием её чар, он вовсе не был уверен в себе.
   Последовала пауза. Он удивился, когда она вдруг заметила:
   - Лучше бы вы были другим.
   - Каким?
   - Ну, кавалером обычного сорта - из стали и кожи. Подобного проще держать в руках... Но такой, как вы есть... - Она покачала головой. - Не повезло мне... боюсь, что вы из самой опасной породы...
   - Сожалею, миледи... Что вы имеете в виду?
   - Просто, что... - Она спохватилась. - Нет, не скажу. Возможно, тогда вы не будете опасны.
   "Уж не кокетничает ли она?" - подумал Блез.
   Но Анна не улыбалась. Внезапно отстранившись, она встала и плотнее завернулась в плащ.
   - Когда, по-вашему, мы должны выехать? Перед рассветом?
   Он кивнул:
   - Чем раньше, тем лучше. Я сейчас повидаюсь с хозяином гостиницы сочиню какую-нибудь басню и оплачу счет. После этого у нас останется, должно быть, около десяти крон на двоих. Этого достаточно, если мы поедем быстро и не будем тратиться ни на что, кроме ночлега. Ну, а как насчет мадам де Перон и остальных?
   Анна пожала плечами:
   - Как-нибудь устроятся. У неё достаточно денег в кошельке, чтобы вернуться со слугами в Фонтенбло. Бог ты мой! Буря её гнева будет гнать нас отсюда до самой Савойи!
   - Ваши седельные сумки уложены?
   - Уложу сейчас, пока мадам и Жаннетта спят. Увы! Такие красивые платья придется бросить! - Она постояла в задумчивости. - Может быть, я смогу взять одно. Это позволит мне хоть иногда освобождаться от штанов... Святые угодники! И как только вы, мужчины, можете мириться с такими тесными штуками - чудеса, да и только! Итак, мсье, до завтра!
   У двери она подала Блезу руку, он склонился к ней и задержал руку на миг дольше, чем следовало, но Анна не протестовала.
   * * *
   На дороге за Сансом, в первом свете утра, пока копыта несущихся галопом лошадей поднимали тучи пыли, отделяющие их от ещё спящего города, Аннa Руссель взмахнула над головой хлыстом, обогнала Блеза на пару ярдов и, обернувшись, закричала со смехом:
   - Догоните меня! Догоните, мсье де Лальер! Вызываю вас на состязание!
   Ее плащ полоскал на ветру; ритм галопа все ускорялся. Она весело запела по-английски песенку, слов которой Блез не понял:
   Седлай вороного, седлай,
   Или седлай мне гнедого,
   Коня, что резвее всех...
   Но он чувствовал их ритм, улавливал мелодию - и в эту минуту не поменялся бы местами ни с одним земным властителем.
   Глава 18
   Вильнев, Жуаньи, Тоннер - двадцать одна лига.
   Анси, Нюитсу-Равьер, Ализ-Сен-Рен - пятнадцать лиг.
   Сальмез, Мален, Дижон - пятнадцать лиг...
   Святой Павел, как ездит верхом эта девушка! Даже Блез чувствовал усталость, а она выглядела такой же бодрой, как в то первое утро, когда они выехали из Санса. Лошадям нужно было отдохнуть в Дижоне, а ей - нет.
   - Можно позволить себе перевести дух, - заметил Блез по этому поводу. - Если только король не послал всадников сразу же после возвращения и если погоня не покроет за два дня то расстояние, на которое нам понадобилось четыре, - а это, Бог свидетель, им никак не под силу, - то мы в достаточной безопасности. Кроме того, до границы не более дня езды. Думаю, что даже Пьер де Варти (он назвал имя самого известного королевского курьера) не сможет нас догнать.
   Прибыв в Дижон минувшей ночью, они позволили себе роскошь поспать до самой обедни и сейчас сидели за трапезой. Гостиница "Три фазана", где они остановились, выдав себя за брата и сестру, после придорожных трактиров казалась землей обетованной. Они завтракали вдвоем в красивой комнатке с круглыми окнами, выходящими на улицу.
   - Вероятно, вы правы, - согласилась она. - Но я не буду спокойна, пока мы не пересечем границу у Сен-Боннет-ан-Брес. Потом можно позволить себе ехать и медленнее. Если лошади выдержат, я хотела бы тронуться после обеда. - Она улыбнулась ему. - Вы устали, господин де Лальер?
   - Нет... Но иногда мне хочется, чтобы устали вы, мадемуазель. И если бы лошади умели говорить, они, уверен, поддержали бы меня.
   Она покачала головой:
   - Не надо сваливать на лошадей. Я согласна, вино здесь превосходное, пища прекрасная, постели удобные. Но, мсье, мы пришли в этот мир не для того, чтобы тешить свои желудки, а чтобы трудиться в поте лица своего и заслужить славу. Так что, если ваша временная сестрица в состоянии уговорить вас, позаботьтесь, пожалуйста, о лошадях. Мы могли бы к вечеру поспеть в Сен-Боннет.
   Блез шутливо застонал:
   - Ну дайте мне хотя бы покончить с телятиной! От нашей беспокойной жизни я уже похудел на десять фунтов. Когда мы достигнем Женевы, от меня останется один скелет. Сломить силы человека, осудить вожделения его и очистить его для царствия небесного - нет для этого лучше диеты, чем романтика... Знаете, о чем я больше всего мечтаю - и давно?
   - Нет, мсье.
   - О компаньонке.
   Она расхохоталась:
   - Бедняжка! Неужто все так плохо?
   - Хуже некуда, - широко улыбнулся он.
   - Ну ладно, в таком случае можете сидеть за столом лишние полчаса тридцать минут счастья. Пусть никто не назовет меня погонщиком рабов. А я возьму себе ещё одного голубя.
   Они естественно и часто переходили на шутливый тон - отчасти потому, что в дороге, когда приходится долгие часы ехать рядом, стремя в стремя, во время коротких гостиничных передышек соблюдать формальную вежливость просто глупо; но главным образом, несомненно, потому, что посмеиваться друг над другом было безопаснее, чем принимать эти двусмысленные дружеские отношения всерьез. Юмор был своеобразной защитной маской.
   Блезу вновь и вновь приходило на ум, что, по существу, он знал сейчас об Анне Руссель немногим больше, чем при первой их встрече в Фонтенбло. Она была прекрасной наездницей, выносливой путешественницей, очаровательной спутницей. Но ему почти ничего не удавалось узнать о её прошлом или о нынешних её заботах.
   Не раз и не два вспоминал он, что и она так же мало знает о нем, хотя, возможно, воображает, что ей все известно. Очевидно, он был для неё простым солдатом-дворянином, совершенным невеждой по части политических интриг, с которым не нужно соблюдать профессиональную осторожность.
   Как-то раз она сказала ему:
   - Мсье, я в жизни получила свою долю поклонников, но вы - единственный мужчина, которого я когда-нибудь по-настоящему узнала...
   Его бросило в жар при мысли о том, как изменилось бы её отношение к нему, узнай она об инструкциях, полученных им от регентши - поручении наблюдать за ней в Женеве, о его отношениях с Дени де Сюрси, событиях в Лальере.
   Он думал об этой преграде между ними, отрешенно глядя, как она разделывает голубя на своем ломте хлеба.
   У неё красивые крепкие руки, на них приятно смотреть... Ее худощавое загорелое лицо, запыленная шляпа и поношенная одежда были ему милее всей той женской изысканности и красоты, которыми его приучили восхищаться.
   - Ну вот! - наконец произнесла она, держа голубиное крылышко двумя пальцами.
   На улице за окнами вопил торговец, расхваливая свой товар: "Шампанский сыр... сыр бри!.." Лучи утреннего солнца яркими пятнами лежали на столе. Жизнь была полна тепла и казалась прекрасной.
   Потом Анна вдруг заметила:
   - А ведь отсюда недалеко до Бурбонне, правда?
   И для Блеза этот небрежный вопрос - может быть, слишком небрежный прозвучал сигналом тревоги.
   - Довольно далеко, - ответил он. - До Мулена два долгих дня пути.
   Но она опять вернулась к этой теме:
   - Однако герцог Бурбонский имеет владения и поближе - у Шароля, в Божоле, вдоль Соны... Если мы поедем на юг, то это будет не так далеко.
   - Вообще-то верно, - сказал Блез как можно более безразличным тоном. Для иностранки вы чудесно знаете Францию, миледи.
   Она кивнула:
   - Не так плохо. Вспомните, ведь я прожила здесь три года... По-моему, вы как-то говорили мне, что родом из Бурбонне.
   - Так оно и есть. Я родился в Форе.
   - Вам не случалось там бывать в последнее время?
   - А как же, конечно... По пути из Лиона.
   Он старался говорить таким же небрежным тоном, как и она, но дорого бы дал, чтобы узнать, что у неё на уме.
   От следующего её вопроса у него перехватило дух.
   - Я вот думаю... - Она помедлила. - Не приходилось ли вам случайно встречаться с одним дворянином, который часто бывает в этих местах, - с господином де Норвилем... Жаном де Норвилем?
   Он надеялся, что его изумление осталось незамеченным, и, чтобы лучше скрыть его, осушил свой бокал. А сам тем временем лихорадочно соображал, как ответить. Что бы он ни сказал, без некоторой доли лжи не обойтись. В конце концов ему показалось, что лучше всего обойти правду стороной, но держаться к ней как можно ближе.
   Поставив бокал на стол, он повторил имя:
   - Жан де Норвиль?
   Он произнес его так, словно в этом имени звучало что-то знакомое, а затем воскликнул:
   - Черт побери, ну конечно! И не так давно! А что?
   Окончательно удивив его, она заметила:
   - Я с ним помолвлена... Какой он?
   То, что она призналась в этом, было поразительно даже без заключительного вопроса. Блез невнятно пробормотал, пытаясь выпутаться:
   - Но раз вы помолвлены, вы должны его знать...
   - Да нет, не слишком. Мы никогда не встречались. У меня есть его миниатюрный портрет, и, должна признать, на вид де Норвиль вполне привлекателен. Мой брат и кардинал Йоркский пишут о нем разные чудеса. Но, видите ли, мсье, мой брак, как и большинство других, заключен будет отнюдь не на небесах. Этот мир очень практичен. Так каково ваше мнение о нем? Где вы встречались?
   Блез не знал, что сказать, - не так просто было найти подходящий и ни к чему не обязывающий ответ. Тем не менее, неожиданно для себя он почувствовал облегчение, узнав, что она не видела жениха, хотя и не мог бы толком объяснить причину такого облегчения. Ему даже в голову не приходило, что он просто ревнует её к де Норвилю.
   - Ну-у, - протянул он с вполне уместной неуверенностью, - дайте-ка вспомнить... Это было в доме одного дворянина неподалеку от Роана. Я заехал туда на ночь. Господин де Норвиль остановился там же. Что касается моего мнения о нем, то, честное слово, у меня было слишком мало времени, чтобы составить его... Красивый мужчина, настоящий вельможа. Он из Савойи, не так ли? Хотя я слыхал, что у него есть земли в Форе. Говорят, он в хороших отношениях с господином коннетаблем.
   Она кивнула:
   - Да... в очень хороших. Если бы госпожа регентша узнала о нашей помолвке, она бы весьма заинтересовалась.
   - Несомненно, - сказал Блез.
   Тема беседы становилась все более щекотливой. Он надеялся, что сумеет до конца сохранить верный тон, разыгрывая полную невинность.
   Анна взглянула на него из-под полуопущенных век:
   - Я вижу, вам не по душе мсье де Норвиль.
   Вот это выстрел так выстрел, черт возьми, точно в яблочко! И как, черт побери, она догадалась?
   - Не по душе?.. Помилуйте, да можно ли такое сказать о человеке, которого видел всего-то пару раз! Конечно, раз он сторонник герцога Бурбонского, то уж точно не из моей компании. Но теперь, - добавил Блез более правдиво, чем полагалось бы по законам галантности, - поскольку господин де Норвиль помолвлен с вами, я его возненавижу.
   Она ответила рассеянной улыбкой.
   Блез рискнул:
   - Вы спешите в Женеву... Это связано с ним?
   - Отчасти.
   Разговор продолжался, но эта тема иссякла, хотя у Блеза осталось немало вопросов, над которыми стоило поразмыслить. Появится ли де Норвиль в Женеве? Намерены ли они пожениться там? Может быть, все-таки свадьба главная цель поездки, а не какая-то встреча с английским посланцем, как думает регентша.
   Блезу показалось величайшей иронией судьбы, что именно ему выпала доля сопровождать Анну Руссель к де Норвилю, что ему приходится проводить с нею наедине целые дни, тогда как нареченный жених ещё ни разу не видел её, именно ему, которого де Норвиль ненавидит.
   Может быть, это к счастью, что неожиданное упоминание о де Норвиле показало Блезу, как сильно его расположение к Анне и какого рода это расположение. Не хватало только безнадежно влюбиться. Именно от этого и предостерегала его регентша - и к этому тайком подталкивала...
   Они закончили трапезу в молчании. Среди прочего он размышлял и о том, что кроется за внезапным интересом миледи Руссель к Бурбонне. Отныне надо будет следить за ней с удвоенным вниманием.
   И он почувствовал, как невыносимо это - следить за ней...
   Глава 19
   Однако после полудня, на пути в Сен-Боннет, подозрение вспыхнуло с новой силой.
   Когда они ехали по большой дороге, пересекавшей широкую долину Соны, она вдруг спросила:
   - Я не слишком заблуждалась, считая, что смогу убедить вас поехать дальше к югу - через Макон? Этот путь в Бург ненамного длиннее, чем через Сент-Амур.
   - Но оттуда до границы значительно дальше, - возразил он, - а мне казалось, вы торопитесь оставить Францию.
   Она искоса взглянула на него:
   - По правде говоря, я думала о вас. Маконское вино славится.
   Он не мог понять, сказала ли она это всерьез или в шутку, но хорошо помнил, что от владений герцога Бурбонского Макон отделяют всего несколько лиг. Может быть, она замышляла встретиться там с де Норвилем, а то и с самим герцогом. Женева, вероятно, лишь ширма, за которой скрывается настоящая цель. Луиза Савойская что-то такое предполагала. Блез вспомнил её сухие слова: "В Женеву - вот куда она едет, и никуда больше".
   Вслух он произнес:
   - Премного благодарен! Но, если говорить обо мне, то желание помочь вам покинуть поскорее Францию пересиливает даже заманчивость маконских вин.
   - И кроме того, - продолжала она, - я с большим удовольствием осмотрела бы тамошний собор - святого Винсента, по-моему. Если я попрошу вас об этом, господин друг мой, неужели вы сможете мне отказать?
   Никогда прежде она не называла его "господин друг мой" и не говорила таким тоном.
   - Мадемуазель, ради Бога, зачем вы ставите меня в столь трудное положение? Вы же знаете, какой приказ мне дан: доставить вас в Савойю кратчайшим путем. Не просите, чтобы я нарушил его.
   - Ну, а если я все-таки попрошу?.. - настаивала она.
   Блез с трудом проглотил вставший в горле комок:
   - Я буду вынужден умолять вас о прощении...
   И снова, как уже случалось не раз, его сбило с толку выражение её лица. Она, правда, резко вскинула голову и заметила:
   - Ну что же, мсье, значит, вы именно тот, за кого я вас и принимала, не только проводник, но и конвоир, а я - ваша пленница...
   Но что-то в её голосе и в смягчившемся взгляде противоречило сказанному. Она прибавила еще:
   - Как жаль, что вы не пытаетесь подыграть мне в роли Самсона - из меня вышла бы отличная Далила! Однако не скажу, чтобы я огорчалась по этому поводу. Можно догадываться, что Далила думала о Самсоне < Далила (Далида), женщина легкого поведения, которую полюбил Самсон, хитростью выманила у богатыря тайну его небывалой силы (она заключалась в волосах), остригла его и выдала филистимлянам.>.
   И после этих слов стала особенно обаятельной, словно втайне была довольна им:
   - Ах, мсье, если бы вы знали, как страстно я иногда хочу быть мужчиной... У нас, бедных женщин, нет ни силы, ни ума. Как я завидую вам и как восхищаюсь!
   Она явно шутила, но лицо её было совершенно серьезно.
   - Клянусь святой Пасхой! Желал бы я знать, с чего это, миледи!
   - Ну, например, возьмем вот этот частный случай. Будучи женщиной, я как ребенок в ваших руках. Предположим, мне доставило бы удовольствие поехать в Макон; допустим, мне хотелось бы встретиться там с некоторыми господами, живущими к западу от него, которые являются друзьями Англии и были бы рады услышать от меня кое-какие новости. Это лишь предположение, мсье, ибо у меня нет таких намерений, и я просто испытывала вас... Ну так вот, будь я мужчиной, мне, возможно, удалось бы нанести вам поражение. А поскольку я только глупая женщина, то мне ничего не остается, кроме как следовать туда, куда ведете меня вы. Если же я попытаюсь сбежать, то вы, без сомнения, привяжете меня к лошади и потащите за собой, хочу я того или нет.
   - Боже избави! - воскликнул Блез.
   - Именно так. Вы были бы обязаны выполнять приказ. И, поскольку я женщина, мне пришлось бы покориться, как это всегда приходится делать женщинам. Мы - дети по натуре и никогда не можем перерасти розгу... И не возражайте, мсье де Лальер, ибо сие есть истина.
   - Вы смогли бы назвать госпожу регентшу ребенком по натуре? осведомился он.
   Анна расхохоталась:
   - Вот уж что нет, то нет. Однако мне доводилось слышать, как она говорила о женщинах вещи и похуже. Наверное, есть исключения.
   - Наверное, и вы - одно из них, - отпустил Блез комплимент. - Лучшая часть любого правила - это исключения.
   - А беда всех французов, - парировала она, - что они оспаривают любое правило. Будь вы англичанином, не нужно было бы нам спорить из-за такой ясной вещи. Для англичанина это так же само собой разумеется, как его овсянка... Вы слышали когда-нибудь балладу о рыцаре Уотерсе?
   Она без слов промурлыкала мотив, а потом запела. Когда баллада кончилась, Анна вздохнула и сказала:
   - Вот это истинно по-английски.
   - Очень симпатичный мотив, - сказал Блез, - но что означают слова?
   - Что-то вроде этого:
   Весь долгий день Чайльд-Уотерс скакал,
   А она - за ним, босиком по стерне;
   Но рыцарь недобрый ей не сказал:
   "Эллен, садись ко мне".
   Нет, весь день Чайльд-Уотерс скакал,
   А она - босиком, по камням вдоль реки;
   Но рыцарь недобрый ей не сказал:
   "Эллен, надень башмаки".
   "Не гони коня, Чайльд-Уотерс, постой,
   Сказала она, утирая пот,
   Ведь это не чей-то ребенок, а твой
   Тело мне разорвет".
   Когда она закончила переводить последний стих, Блез взорвался:
   - Что за свинья! У него манеры не лучше, чем у немецкого пикинера! Если это истинно по-английски, то для вас должно быть утешением, миледи, что вы так долго жили во Франции, которая, как каждый знает, страна поистине вежливых людей. В конце концов мне начинает казаться, что все прочие народы - просто варвары!
   Его удивило, что в ответ она только расхохоталась, не пожелав объяснить, что её так позабавило. Разговор перешел на достоинства той и другой нации. Она утверждала, среди прочего, что англичане - лучшие наездники, чем французы, тогда как Блез со всей искренностью доказывал, что французским всадникам нет равных в мире.
   - Себя самого вы считаете хорошим наездником, мсье?
   - Средним, - ответил он, на этот раз скромничая, потому что был известен как выдающийся конник.
   - А прыгать через препятствия вам приходилось?
   - Бывало.
   - Тогда поглядите на прекрасные изгороди вон там, в поле, где хлеба уже сжаты. Попробуем-ка их взять. А я погляжу, можете ли вы тягаться с английскими охотниками. Или нет, погодите! Держу пари, что сама смогу вас обскакать!
   Противостоять такому предложению было невозможно.
   - К вашим услугам, миледи! - принял он вызов.
   И они свернули с дороги.
   Первые изгороди преодолели легко - прыгая в тех местах, где они были пониже. Блез восхищался её изяществом и уверенностью и сказал ей об этом, а её похвала была более чем сдержанной:
   - Неплохо справляетесь, мсье. Но это ещё не настоящее испытание. Взять барьер в три фута каждый может. Вы вовсе не доказали, что французы такие уж блестящие всадники... Впереди есть кое-что посолиднее - видите, между двух тополей. Давайте-ка попробуем там.
   Блез улыбнулся. Препятствие было серьезное, но не слишком - неполных четыре фута. Сотни раз ему приходилось брать барьеры повыше этого. Однако он помнил, что лошади притомились и, кроме всадников, несли ещё и поклажу. Тем не менее он сделал широкий жест:
   - Если вам угодно, но на этом, с вашего разрешения, мы и покончим.
   - Увиливаете? - поддразнивала она. - Осторожничаете?
   - Да. Вспомните, что я должен доставить вас в Женеву.
   - Я помню, мсье. Если я и забуду об этом, то не по вашей вине.
   Они галопом поскакали к изгороди.
   - По одному, - предупредил он. - Здесь узко. Я пойду первым. А вы уж решайте, может ли французский кавалерист...
   Блез подобрал коня, послал его на препятствие - и слишкои поздно увидел канаву по другую сторону изгороди.
   Он упал удачно, но лошадь свалилась рядом с ним, отчаянно брыкая копытами. Он попытался уклониться, почувствовал, как зазвенело у него в голове от удара, увидел вспышку света - а потом не стало ничего.
   Глава 20
   Очнувшись, Блез обнаружил, что смотрит вверх сквозь путаницу стебельков травы, поднимающихся всего на несколько дюймов выше его носа. Потом по глазам хлестнула резкая боль, и он зажмурился. Земля колыхалась под ним, как море; он почувствовал тошноту, словно хватил лишнего, и вцепился пальцами в землю, чтобы не соскользнуть с нее. Он был не в силах сообразить, где он, что с ним случилось.
   Но постепенно головокружение прошло; напрягшись, чтобы перетерпеть боль от яркого света, он заставил себя открыть глаза и, преодолевая бешеный стук в висках, попытался поднять голову. Первая попытка не удалась. Он повторил её чуть позже и неуверенно огляделся. Что за черт...
   В голове путались обрывки мыслей. Дорога... широкая равнина и горы вдали... скачка галопом через какое-то поле...
   Внезапно вспыхнуло другое воспоминание: миледи Руссель, прыжок, лошадь, бьющаяся в канаве рядом с ним...
   Он силился сесть; хоть и нескоро, ему это удалось, и он, опершись на локти, снова стал бороться с головокружением, от которого опять закачалась земля.
   Наконец Блез что-то рассмотрел вокруг. Он все ещё находился в канаве, неподалеку от места падения. Слева виднелись отпечатки лошадиных копыт, но коня не было.
   Он позвал слабым голосом:
   - Миледи! Мадемуазель!
   Но услышал только шум листьев в кустах живой изгороди над собой.
   Сколько же он здесь провалялся? Он не мог определить; видел только, что тени от тополей протянулись довольно далеко, - это указывало на предвечерний час.
   Коснувшись пальцами головы, он нащупал повязку; потом опустил руку - и с минуту тупо разглядывал красный след на перчатке.
   Постепенно стало ясно - даже слишком ясно, - что произошло. Он вспомнил, как Анна Руссель предлагала ехать через Макон, её смирение, явно рассчитанное на то, чтобы усыпить его бдительность; вспомнил и то, как она поддразнивала его, словно невзначай заставив состязаться в прыжках через изгороди. Конечно, она не могла в точности предвидеть такой случай, но, по-видимому, рассчитывала на то, что он возможен, и, когда несчастье произошло, не замедлила им воспользоваться. Он постепенно вспомнил, как ловко она распалила его глупую французскую гордость...
   Ну что ж, она доказала ему, что он дурак, и поехала своей дорогой. На войне все средства хороши. Ему не следовало и ожидать чего-нибудь иного от неё - от врага.
   Но где она? Воспоминания ускользнули. Он почувствовал, как снова надвигается тьма, и понял, что должен собрать все силы, пока не стало слишком поздно. С трудом приподнявшись на четвереньки, он вскарабкался на противоположный откос, кое-как поднялся на ноги и вслепую заковылял вперед. Наткнулся на стог ячменя, остановился, привалившись к колкой соломе, и постоял, переводя дыхание.