Шеллабарджер Сэмюэл. Рыцарь короля

   - Когда, по-твоему, мы уедем в Лион? - спросил Пьер.
   - Смотря как пойдут дела...
   - А что смотреть-то? Сегодня неделя, как я вернулся из Франции, а кажется, будто год прошел. Все было терпимо, пока нам нечего было делать в гарнизоне, но сейчас... - Пьер поднял голову, его нос вздернулся. - Мсье, я намерен просить у господина маркиза позволения уехать и присоединиться к роте.
   Блез положил руку на плечо товарища. Было неблагоразумно вводить его в курс дела даже самым туманным намеком; но что-нибудь сказать все-таки следовало. Если действительно придется преследовать английского агента, то одному, без Пьера, не обойтись.
   - Подожди. Если уедешь сейчас, то можешь пропустить славную потеху. Сражения в Италии ещё не начались...
   - Потеху?
   - Ага... Назовем её так: охота на оленя в Бурбонне.
   От Пьера не ускользнул намек на крылатого оленя со знаменитого герба.
   - Ну, тогда другое дело. Ей-Богу, этого я дождусь... А погоня, случайно, не пройдет мимо Лальера?
   - Может быть.
   Пьер торжествующе поднял руку. Картина армейской жизни потускнела на фоне иного, более сияющего видения.
   * * *
   Наконец время, отделяющее Блеза от долгожданного свидания с Анной Руссель, сократилось до нескольких часов. Однако именно в этот день, ещё до шести вечера - часа, назначенного Блезу, - произошло другое достопамятное событие.
   Площадь Трех королей, как обычно, была полна народу. На этот раз люди собрались поглядеть на полусветскую, полудуховную процессию, сопровождающую князя церкви, женевского епископа Пьера де ла Больма, который из пригородной церкви Сен-Жерве, на другом берегу Роны, возвращался в собор. Процессия должна была пересечь мост Пон-Бати и пройти через площадь - она и стала центром, куда стекались зеваки. А в ожидании самого события публика развлекалась.
   В одном конце площади молодые люди, надев на голову венки, под аккомпанемент волынки-мюзетты и собственного пения танцевали со своими девушками старинный танец "бранль". Обступившие танцоров зрители хлопали в ладоши и подпевали.
   Чуть дальше кружился водоворот желающих поглядеть на кукольное представление. Продавцы фруктовых напитков разносили свой товар, покрикивая: "А вот освежающее!" Прямо под окном маркиза буфетчик гостиницы густым басом прочитал нараспев меню этого дня, после чего развернул длинный список имеющихся в продаже вин.
   Народ был разодет по-праздничному, во все цвета радуги, с преобладанием красного, зеленого и синего. Лучи полуденного солнца, жар которого приятно смягчался первым дыханием сентября, прибавляли зрелищу яркости.
   - Взгляни-ка на это! - оживился маркиз. - В Люцерне такую толпу никогда не увидишь. Очаровательно! Как живо! Как похоже на Францию!
   Блез рассеянно улыбнулся и кивнул. Он думал о том, удастся ли ему хоть на минуту избавиться от присутствия мадам Ришарде и остаться с Анной наедине. И все же это зрелище он запомнил надолго: празднично сияющие лица, пляшущие пары, даже слова песенки:
   А где же Маргарита?
   Живей, живей, вот так!
   А вот и Маргарита!
   Бодрее, холостяк!
   Может быть, незабываемым оно стало из-за того, что произошло минутой позже.
   Маркиз продолжал говорить:
   - Это напоминает мне Иванов день в Сюрси-ле-Шато в прошлом году. Там были все мои люди. И, черт побери, хоть я и старик, но танцевал с...
   Внезапно он оборвал себя на полуслове. Блез поднял глаза и увидел, что его патрон внимательно смотрит на кого-то в толпе и на лице его удивление постепенно сменяется глубоким почтением.
   Проследив за взглядом де Сюрси, Блез обнаружил, что предметом его внимания является сидящий на муле пожилой мужчина, который, пробиваясь сквозь толпу, медленно приближался к воротам гостиницы. За ним следовал погонщик с вьючным мулом.
   На голове у человека была четырехугольная шапочка вроде берета, указывающая, что это либо ученый, либо лицо духовного звания. У него был длинный, прямой, острый нос и худое широкоскулое лицо. Несмотря на теплую погоду, богатый меховой воротник его плаща бы поднят и прикрывал нижнюю часть лица, словно ему было зябко.
   "Что в этом горожанине среднего достатка могло привлечь восхищенное внимание столь знатного вельможи, как де Воль?" - подумал с недоумением Блез и снова обвел глазами толпу, желая удостовериться, что они оба смотрят на одного и того же человека.
   - Черт побери! - воскликнул маркиз. - Вот уж кого не ожидал увидеть здесь, так это его... Я думал, он в Базеле.
   - Ваша милость имеет в виду старика-горожанина на муле?
   - Какого старика-горожанина?
   - Того, на которого вы, кажется, смотрите.
   Маркиз недоуменно уставился на Блеза, а затем расхохотался:
   - Праведное небо! Так-то ты аттестуешь величайшего человека в Европе?
   Блез снова внимательно взглянул на пожилого буржуа.
   - Величайшего?.. - запинаясь, пролепетал он.
   - Клянусь честью, да! Одного из тех, чьи имена будут жить, когда большинство этих тупых властителей, которым мы служим, уже давно изгладятся из памяти людской... Он более велик, чем император, более велик, чем папа, более велик, чем король Франции - при всем моем почтении к его величеству... - Маркиз покачал головой. - Вот уж действительно старик-горожанин!.. О господи Боже!
   - Я искренне сожалею... - пробормотал Блез. - Я хотел бы, чтобы ваша милость просветили меня... Я никогда прежде не имел чести...
   - Ну что же, бедный мой друг, это не кто иной, как сам великий Эразм! Величайший ум нашей эпохи. Дезидерий, Эразм Роттердамский < Эразм Дезидерий Роттердамский (1469 - 1536), гуманист эпохи Возрождения, великий мыслитель, филолог, писатель, враг религиозного фанатизма.>.
   Хотя де Лальер и не блистал ученостью, знаменитое имя его потрясло. Еще мальчишкой, кое-как обучаясь латыни, он пользовался в качестве учебника "Размышлениями". Как большинство людей, он хохотал над "Похвалой Глупости" и "Диалогами", не задумываясь о том, какие зубы дракона скрывались за шутками автора < Герой греческих мифов Кадм посеял зубы дракона, из которых выросли могучие воины; после битвы их осталось только пятеро, и вместе с Кадмом они основали город Фивы. В переносном смысле посеять зубы дракона означает "породить вражду".>. Он слышал и о тех дерзких комментариях к Новому Завету, которые подняли в Европе целую бурю и превратили Евангелие в революционную прокламацию.
   - Святая Мария! - вспыхнул он. - Я же не знал...
   Но маркиз уже отошел от окна.
   - Плащ, - сказал он пажу. - Тот, что с рысьим воротником. Посох с золотым набалдашником... Блез, ты будешь сопровождать меня вниз по лестнице; мы спустимся приветствовать его. Какое счастье, что он останавливается в этой гостинице!
   - Я не знал, что ваша милость знакомы с достопочтенным Эразмом.
   - Ах, да конечно же знаком. Много лет назад мы пребывали вместе в Париже. Он даже был одно время моим наставником... С тех пор мы переписываемся. Интересно знать, что привело его в Женеву, - думаю, он хочет оказать какую-нибудь любезность герцогу...
   Интерес маркиза де Воля к новоприбывшему и то, что министр Франции намерен лично приветствовать столь непрезентабельного на вид гостя, возвысили ученого в глазах владельца гостиницы больше, чем все его блестящие труды. Ему были оказаны все возможные знаки внимания. Конюхи тут же занялись его мулами и багажом; хозяин низко кланялся, несмотря на свое солидное брюшко; буфетчики и служанки суетились вокруг.
   Тем временем старые друзья обнялись на пороге и приветствовали друг друга на чистейшей живой латыни. Воистину казалось, что ученейший Эразм не может без затруднений изъясняться ни на каком ином языке. Затем гостю был представлен Блез; порывшись в памяти, бравый кавалерист выудил пару латинских слов; но гуманист, который был к тому же истинно светским человеком, с очаровательным милосердием помог ему выкарабкаться из этого затруднения.
   Поднялась большая суматоха.
   Когда Эразм удалился в свои покои, маркиз заказал ужин. Он должен был состояться в шесть часов в беседке гостиничного сада. Хозяину гостиницы надлежало позаботиться, чтобы подали хорошее бургундское, ибо великий ученый ничего другого не пил.
   Был послан паж, чтобы пригласить некоего каноника из собора, поскольку Эразм выразил желаниие его увидеть. Никого другого на этот пир разума приглашать не предполагалось.
   Блез никогда ещё не видел маркиза в таком восторге.
   - А для тебя, сын мой, это будет вечер, который ты сбережешь, как величайшее сокровище, на всю жизнь...
   - Но монсеньор ведь помнит, что в шесть часов я должен посетить миледи Руссель?..
   - Мой дорогой мальчик, отложи свое посещение. Отложи под любым предлогом. У тебя больше никогда не будет такого счастливого случая - уютно посидеть за столом с одним из бессмертных. Это стоит дюжины вечеров с любой женщиной мира... Разве ты не согласен?
   Последовала неловкая пауза.
   - Вижу, что нет. У меня большое искушение использовать свою власть и приказать тебе присутствовать. Но что толку? Ты будешь сидеть, как вяленая рыба, и ничего не услышишь... Ладно, иди своей дорогой. Иди и узнай ещё что-нибудь насчет "лав", тогда как здесь ты мог бы послушать самую изящную латынь со времен Плиния!.. Ты приводишь меня в отчаяние. Сколь печален этот мир!
   Блез мог только стоять со сконфуженным видом и умолять о прощении. Но он надеялся вернуться достаточно скоро, чтобы успеть насладиться симпозиумом < Симпозиум - у древних греков и римлян - пирушка с музыкой, развлечениями, беседой.> хотя бы отчасти. Потом, опасаясь, как бы маркиз не передумал и не задержал его, он выскользнул из комнаты, переоделся в лучшее свое платье и наспех поужинал.
   Когда начало бить шесть, он уже стоял у двери дома синдика.
   Глава 26
   Хотя уже опустились сумерки, было ещё достаточно светло, чтобы различить священные литеры "J.H.S." - "Иисус Христос", высеченные в камне над стрельчатой дверной аркой дома мэтра Ришарде, и даже рассмотреть сложный резной узор на дверных створках. Вывеска указывала, что синдик, не будучи магистратом < Mагистрат - член городского самоуправления.>, является, однако, нотариусом; на первом этаже дома, за окнами, закрытыми сейчас ставнями, помещалась его контора. Окна второго этажа были открыты и освещены. Там, без сомнения, помещались парадные покои, где принимали гостей.
   От самой гостиницы Блез несся чуть не бегом и теперь задержался на минуту перевести дыхание, прежде чем постучать. Был теплый вечер, и на узкой улице, среди домов с выступающими верхними этажами, стоял слабый, но хорошо ощутимый запах, который испускает булыжник мостовой и каменные стены после заката солнца. Там и тут слонялись люди, не спешившие возвращаться домой после вечерней прогулки; закрывались последние ставни лавок; зажигались первые фонари.
   Из окон верхнего этажа дома Ришарде до Блеза донеслись журчащие аккорды цитры и голос, который он узнал бы где угодно. Песня тоже была ему знакома:
   Стоял Чайльд-Уотерс в конюшне своей
   И белого гладил рукой скакуна.
   Пришла к нему леди, рассвета милей,
   Ему говорит она:
   "Спаси тебя Бог, прекрасный сэр,
   Спаси и сохрани..."
   Как о многом напомнила эта песня! И как исчезла вдруг, словно от дружеского прикосновения, светская скованность, которую он уже начинал ощущать!
   Он мог повторить мотив, хотя и не знал английских слов; и вот, прямо на улице, он весело подхватил мелодию. Из комнаты наверху послышался смех.
   Почти сразу же дверь перед ним отворилась. Слуга с зажженным канделябром пригласил его войти и проводил через темное помещение конторы вверх по винтовой лестнице в углу, соединяющей первый этаж со вторым. Выйдя из лестничного колодца, он сразу очутился в просторной, ярко освещенной свечами комнате и в следующий миг увидел Анну, которая шла к нему, протягивая руки.
   Он ожидал обычного церемонного приема, который незамужняя благородная девица оказывает постороннему мужчине в присутствии компаньонки, и это простое дружеское приветствие было для него настолько же неожиданным, насколько очаровательным. Очевидно, он был обязан этим мадам Ришарде, которой его тут же представили. Ею оказалась молодая женщина лет двадцати пяти, приветливая, крепкая, жизнелюбие било из неё буквально через край, нисколько не омраченное беременностью, подходящей уже к концу.
   - Наконец-то! - воскликнула она. - Вот он каков, этот знаменитый мсье де Лальер! Клянусь Богом, если бы миледи не смогла принять вас сегодня вечером, я пригласила бы вас для себя. Она так заинтриговала меня рассказами о ваших доблестях, что я дождаться не могла... Бог свидетель, мадемуазель, он меня не разочаровал. Садитесь-ка вот сюда, мсье, между нами, и дайте на вас поглядеть...
   В обществе госпожи Ришарде невозможно было чувствовать себя скованным.
   - Вижу, что вы не забыли шевалье де Уотерса, - заметила Анна. - Я не знала, услышите ли вы меня на улице... Я старалась петь как можно громче.
   Блез широко улыбнулся:
   - Смогу ли я когда-нибудь о нем забыть?
   Он повернулся к госпоже Ришарде:
   - Мадемуазель рассказывала вам, как меня здорово лягнул мой же конь сразу после того, как она пропела эту песню?
   Супруга синдика заинтересовалась:
   - Нет... Я слыхала только о ваших неприятностях с мадам де Перон.
   Анна быстро вмешалась:
   - Надеюсь, что мадам благополучно отбыла из Женевы, мсье де Лальер. Я была так занята, что не нашла времени побеспокоиться об этом самой...
   Он сразу же понял намек и заверил её, что мадам де Перон и её слуги сейчас уже в пути обратно во Францию. Похоже, семейство Ришарде ничего не слышало о побеге из Санса и предполагало, что Анна рассталась со своими спутниками только в Женеве. Совершенно очевидно было, что пускаться в излишние объяснения не стоит.
   - Но расскажите же мне о себе, мсье, - продолжала Анна. - Я-то полагала, что вы сейчас уже в Лионе. А как же армия? Или женевские дамы не оставляют вас без дела? Как поживает этот ваш молодой приятель де ла Барр, о котором мне говорил маркиз де Воль? Видите, я за вами все время следила...
   - Но не так пристально, как я за вами, мадемуазель...
   Веселая болтовня продолжалась. Он рассказывал Анне о разных случаях, когда ему доводилось издалека видеть её. Госпожа Ришарде, конечно же, осведомилась, как ему понравилась Женева, и он похвалил чистоту в городе, которая так отличает его от грязного Парижа и других французских городов. А гостиница "Три короля" просто великолепна. Коснулись и политики.
   - Вы часто видетесь с монсеньором де Волем? - спросила Анна с подчеркнутой небрежностью, которая от него не ускользнула.
   - Да от случая к случаю, - ответил он тем же тоном. - Маркиз удостаивает меня чести - слово сегодня, два завтра...
   Да, он со дня на день откладывал возвращение в Лион, во многом потому, что все надеялся на эту встречу. Может быть, теперь он дождется отъезда маркиза и поедет в его свите. Торопиться некуда, поскольку итальянская кампания ещё не началась.
   И все же, какой приятной компаньонкой ни была госпожа Ришарде, беседа втроем - совсем не то, что без нее, совсем не то, что тогда, на дороге...
   Драгоценные минуты текли, и у Блеза становилось все тяжелее на сердце. Без сомнения, он видит Анну Руссель в последний раз. Если будущего нет, что толку цепляться за последний раз? Допустимое приличиями время его визита уже почти исчерпалось.
   - Не окажете ли вы мне милость, - попросил он, - не споете ли, прежде чем я уйду? Только не об этом мерзавце де Уотерсе. Вы как-то пели мне балладу о каком-то кавалере по имени Томас - вот фамилию забыл - который встретил чужеземную даму и стал её рабом в далеком краю... Помните?
   Их взгляды встретились. Ему не было нужды подчеркивать аналогию.
   - Томас Рифмач?
   - Вот-вот. Вы споете её, мадемуазель?
   - Если вы подадите мне цитру...
   "Я навсегда запомню её вот такой", - подумал он и почувствовал, что собирает все силы и способности, чтобы ничего не забыть, чтобы образ её остался в его памяти и в душе таким же ярким, как сейчас.
   Она посидела минуту с цитрой на коленях, улыбаясь ему. Потом, высвободив кисти рук из длинных, расширяющихся книзу рукавов бархатного платья, взяла несколько аккордов, легко, словно пальцы её блуждали по струнам.
   Песня зазвучала с такой глубиной и нежностью, что в ней появился какой-то новый смысл.
   Над быстрой речкой верный Том
   Прилег с дороги отдохнуть.
   Глядит - красавица верхом
   К воде по склону держит путь...
   Блез словно наяву увидел тот участок дороги между Маленом и Дижоном, где Анна пела эту балладу, а потом перевела ему слова. Справа был лес, налево убегали холмы, сплошь покрытые виноградниками. На миг эта сцена представилась ему ярко и живо, а потом растаяла в пламени свечей...
   Он мог понять общее содержание песни, но в эти минуты все яснее постигал тот особый, личный смысл, который она вкладывала и в слова, и в мелодию.
   Ее чудесной красотой,
   Как солнцем, Том был ослеплен.
   - Хвала Марии пресвятой!
   Склоняясь ниц, воскликнул он.
   Блез воспроизвел сцену - слегка поклонился и повел рукой в её сторону. Анна покачала головой:
   Твои хвалы мне не нужны,
   Меня Марией не зовут...
   Край её маленького головного убора в форме полумесяца, усыпанный бриллиантами, сверкал в свете горевших свечей. Блез заметил у неё на шее золотую цепочку, спускавшуюся в квадратный вырез лифа. И подумал о медали, висящей на этой цепочке.
   Тебя, мой рыцарь, на семь лет
   К себе на службу я беру... < Перевод С.Я. Маршака.>
   Песня оборвалась. С лестницы донесся - внезапно и громко - мужской голос:
   - К вашим услугам, прекрасные дамы...
   И в комнату шагнул высокий человек, казавшийся ещё выше из-за тени, следовавшей за ним.
   Позднее Блез вспоминал, что отметил, как отворилась, а потом захлопнулась наружная дверь, слышал неразборчивые голоса; но, поглощенный песней, как и обе дамы, не обратил на это внимания. Наверное, он решил про себя, что вернулся мэтр Ришарде, которого не было дома, когда Блез пришел. Та же неясная мысль мелькнула у него в голове и сейчас. Но только на мгновение.
   Цитра соскользнула на пол, зазвенели струны - Анна вскочила на ноги. Она вдруг побледнела от волнения. Что-то воскликнула по-английски. Но её перебил вошедший, в голосе которого звучало какое-то предупреждение:
   - Говард Касл из Лондона, прекрасные дамы, к вашим услугам.
   Это был крупный, широкоплечий, худощавый человек, ростом выше Блеза. Рыжеватая борода, тронутая сединой, не скрывала надменного рта с опущенными уголками, не смягчала крупного носа, крючковатого, как кривой нож, и придающего лицу властное выражение. На госте была суконная шапка и скромное платье купца; однако из-под плаща высовывалась рукоятка шпаги, а рука, лежащая на ней, была большая, сильная и явно умелая. Его присутствие как-то давило на окружающих, и не успел он пройти по комнате и трех шагов, как Блез уже понял, кто перед ним. Даже если бы Анна не взволновалась так, даже если бы её вообще здесь не было, Блез не мог не заметить отдаленное, но ощутимое сходство между ними. Вдобавок он обратил внимание, что у этого человека что-то не в порядке с глазами, и вспомнил, что сэр Джон Руссель ослеп на один глаз от раны, полученной при нападении на Морле.
   Теперь, когда Блез сообразил, кто это, все дальнейшее стало напоминать ему какой-то фарс. Без сомнения, сэра Джона здесь ожидали, хотя, конечно, не сегодня вечером. Госпожа Ришарде приветствовала его с большим почтением, чем обычного купца, однако без всякого удивления повторила имя, которое он назвал, и выразила сожаление, что её супруга, синдика, нет дома и он не может приветствовать гостя.
   Анна сразу же взяла себя в руки:
   - А, господин Говард, мы ожидали вас со дня на день. Мы рассчитывали, что вы предупредите нас письмом...
   - Я и собирался, мадемуазель, - ответил тот, - но не нашел оказии отправить письмо с дороги.
   Он говорил по-французски так же гладко, как и она, и с той же легкой протяжностью.
   - Что нового в Лондоне? - продолжала она. - Как там мой брат, как наши друзья?
   - Когда я выезжал, миледи, у них все было прекрасно... - Он перевел взгляд на Блеза. - Сожалею, что прервал пение. Меня не поставили в известность, что у вас гость, и, услыхав знакомую песню, я хотел сделать вам сюрприз.
   Блез поклонился. Он чувствовал, что попал в ловушку, ему очень хотелось оказаться где-нибудь в другом месте. Он имел несчастье обнаружить, что английским посланцем оказался в конце концов все-таки брат Анны, он встретился с ним в минуту его прибытия - и это страшно его расстроило. Блез чувствовал себя лицемером и двурушником, пусть и невольным. Это делало миссию, которую поручил ему де Сюрси, ещё более отвратительной.
   Анна повернулась к нему.
   - Господин Говард Касл - один из самых старых моих друзей, мсье. Он лондонский торговец шерстью и путешествует по своим торговым делам. Я надеюсь, что он привез мне письма...
   Она нервным коротким жестом представила Блеза:
   - Мсье де Лальер...
   Мнимый Говард Касл поклонился в свою очередь, но потом обнаружил явное удивление:
   - Де Лальер? - повторил он.
   - Да, мсье.
   - Из Форе?
   - Так и есть... - Блез оторопело уставился на собеседника. Откуда, черт побери, этот англичанин знает о нем?
   - Сын Антуана де Лальера?
   - Именно.
   И тут поведение англичанина совершенно изменилось. Он улыбнулся и протянул руку:
   - Ну, господин де Лальер, вот это сюрприз. Я надеялся встретиться с вами в Бург-ан-Бресе, но получилось намного лучше. Позвольте представиться: Джон Русселл < Распространенная английская фамилия Расселл до XVII в. произносилась "Русселл"; во французской речи она получила смягченное "ль" в конце и ударение на "е" - Русс(ль.>. Со мною прибыли мсье Шато и капитан Локингэм...
   - Брат! - воскликнула Анна по-английски.
   Но он был настолько увлечен, что не обратил внимания. Повернувшись к ней, он продолжал:
   - Ну, вы готовы, мисс? Мы должны выехать завтра. Вы составите нам компанию до самого Бурга...
   - Брат! - Она схватила Русселя за руку. - Осторожнее! Это ошибка...
   Пораженный явным отчаянием Анны и не менее явным замешательством на лице Блеза, сэр Джон переводил взгляд с сестры на её гостя.
   - Ошибка? - повторил он по-английски. - Какая же здесь может быть ошибка? Зачем мне сохранять свое инкогнито при этом джентльмене? Я собирался встретиться в городе Бург-ан-Бресе с господином Ги де Лальером, сыном Антуана де Лальера из Форе. Я должен был представиться ему. Вы не знаете об этих планах, мисс...
   - Но его зовут не Ги, а Блез де Лальер. Он кавалерист в войске короля Франции. Сопровождал меня из Фонтенбло...
   Они говорили тихо и по-английски, но Блез мог догадаться, о чем идет речь. Имя его брата объясняло все. Для роли связного между Бурбоном и английским эмиссаром среди сторонников герцога нельзя было выбрать никого лучше, чем Ги де Лальер. Никто из них не знал так хорошо дорог восточной Франции, никто не обладал таким хладнокровием, смелостью и находчивостью. Итак, Ги был назначен проводником, и случайная путаница с именами волей-неволей поставила Блеза в положение шпиона и Иуды.
   Он прочел на лице англичанина испуг, а потом ярость. Затянутая в перчатку рука Русселя вдруг так сильно сжала плечо Анны, что она вздрогнула от боли. Он вымещал на ней досаду за собственный грубый промах. Но Блез не мог понять приглушенных, горячих слов, хотя уловил в них угрозу.
   Бледная, как полотно, Анна, похоже, заверяла его в своей невиновности. Потом, собравшись с духом, она продолжала речь тихим шепотом; и то, что она говорила, несколько смягчило Русселя. Его рука отпустила её плечо; он стал теребить бороду. Очевидно, Анна уверяла его, что этот промах можно поправить, что Блеза несложно прибрать к рукам.
   В конце концов сэр Джон отрывисто кивнул, и они снова повернулись к Блезу.
   - Мсье, простите, - сказал Руссель, - простите мою ошибку... Господина, с которым я должен был встретиться, зовут Ги де Лальер. Поскольку он тоже сын Антуана, носящего ту же фамилию, вы, должно быть, братья.
   - Да, - подтвердил Блез, - он мой старший брат.
   Англичанин демонстративно потер руки:
   - Ну вот, ну вот, этим все и объясняется... Сестра говорит, что вы не на стороне вашего брата в теперешних несчастливых раздорах между королем Франциском и монсеньором де Бурбоном.
   - Нет, я служу королю.
   Блез считал, что единственный выход для него сейчас - говорить правду и придерживаться своей роли бесхитростного солдата.
   - В высшей степени похвально, - одобрил собеседник. - Я далек от намерения осуждать кого бы то ни было за верную службу своему государю...
   Он перевел нетерпеливый взгляд на госпожу Ришарде.
   - С вашего позволения, прекрасная дама, - резко произнес он, - нам нужно обсудить в своем кругу некоторые частные дела... Если бы мы могли остаться одни, я был бы вам чрезвычайно обязан.
   Это была не просьба, а приказ. Он выгонял хозяйку дома из её собственной гостиной, словно служанку. От такой бесцеремонности Блез покраснел до самой шеи. И вспомнил рыцаря Чайльд-Уотерса.
   Несколько испуганная, госпожа Ришарде пролепетала что-то в знак согласия и вышла.
   - Однако служение своему государю, - продолжал Руссель тоном учителя, внушающего что-то школьнику, - не вынуждает дворянина бесчестно использовать случайное преимущество перед другим дворянином. Я полагаю, что вы - человек чести, господин де Лальер.