Шеллабарджер Сэмюэл. Рыцарь короля

   У монастыря Сен-Жан они свернули направо, протиснулись через пару ужасно узких улочек и вскарабкались по крутому подъему под названием Гуржильон, или Гюлле - то ли улочке, то ли ущелью, ведущему наверх, к Сен-Жюсту.
   Почти сразу же они оказались за городом. Отдышавшись после подъема и оглянувшись назад, они увидели, что большой город со своими сорока тысячами жителей, раскинувшийся по обеим сторонам реки, остался внизу. Миновали линию стен, построенных сто пятьдесят лет назад для защиты от англичан, выбрались на самую вершину горы, а оттуда до обители Сен-Жюст оставалось уже рукой подать.
   Это был не только монастырь, но и крепость, в которой могла укрыться тысяча человек. Окруженный тридцатишестифутовой стеной с двадцатью двумя башнями, он включал в себя церковь Сен-Жюст, большую трапезную, здание трибунала, двенадцать просторных домов для каноников церкви, двадцать восемь других строений с внутренними дворами, садами, клочками виноградников - одним словом, целый город из величественных зданий. Теперь, многолюдный более обычного из-за присутствия королевской свиты, монастырь цвел многоцветьем одежд и гудел, как гигантский улей.
   Один из солдат, дежуривших у ворот, проводил Блеза со стражниками сквозь толпу к дверям главной резиденции, где стояли на часах алебардщики с вышитыми королевскими гербами на груди. Затем, пройдя под аркой, они очутились во внутреннем дворе, в каждом углу которого стояла башенка с винтовой лестницей. Привратник проводил их по одной из этих лестниц в монастырскую комнату с голыми стенами и окнами в свинцовых переплетах.
   И сразу же нашелся ответ на один из вопросов, так беспокоивших Блеза: он увидел Анну Руссель, сидевшую в кресле между двумя послушницами, которые стояли по бокам, а на некотором расстоянии от неё - Пьера де ла Барра, изнывающего от ожидания.
   Итак, трех актеров, игравших в трагикомедии преследования от Нантюа, будут допрашивать вместе.
   Когда она внимательно взглянула на него, он так ясно представил себе свой вид, словно посмотрел в зеркало. В это утро ему удалось побриться, а тюремный надзиратель одолжил ему одежную щетку, однако в остальном на нем лежала разрушительная печать тюрьмы.
   В камерах Пьер-Сиза человек быстро покрывается плесенью. Застоявшаяся сырость, отвратительная еда и прежде всего - неотступный страх пыток и смерти оставляют свою отметину на впалых щеках и в запавших глазах. Блез видел слишком многих товарищей по заключению, чтобы питать какие-либо иллюзии насчет своей внешности. И сейчас он почувствовал все это ещё острее из-за контраста, который представляла собой Анна.
   Она была одета в темное платье, однако сшитое по последней моде. Полотно её куафа, складки головного убора, атлас платья были безукоризненны. Лицо, с которого сошел дорожный загар, вновь обрело свой великолепный цвет. От неё веяло свежестью, бодростью и уверенностью. Никогда Блез не видел её такой очаровательной.
   Поспешно, чтобы скрыть изумление и испуг, но не настолько быстро, чтобы они могли ускользнуть от внимания Блеза, она ответила на его поклон словами: "А, мсье де Лальер!" и улыбкой, которую он так и не смог истолковать. Она казалась далекой - но все же не слишком далекой. Возможно, это была всего лишь дипломатичная улыбка. Он видел, что монахини ни на миг не спускают с неё глаз.
   Не было никакой возможности узнать что-нибудь еще. Офицер, командир группы стрелков, стоящих перед закрытой дверью в глубине комнаты, резко бросил:
   - Арестованным запрещается каким бы то ни было образом общаться между собой!
   Обменявшись долгим взглядом с Пьером, который покачал головой и пожал плечами, Блез с двумя своими стражами отошел к стене.
   Потом пришлось долго ждать, пока наконец распахнулись створки двери и церемониймейстер объявил:
   - Именем короля! Пусть эти арестованные предстанут перед королем.
   * * *
   Франциск сидел в резном дубовом кресле и выглядел, как всегда, блистательно; за плечом у него стоял Дюпра. Секретарь за столом позади проверял, как заточено перо, собираясь вести протокол. Стражники, доставившие Блеза, и монахини, сопровождавшие Анну, остались снаружи; теперь за спинами пленников стояли шотландские стрелки короля - грубоватого вида люди с дублеными лицами.
   Следуя этикету, Анна, Блез и Пьер преклонили колени, опустив головы, и так ожидали королевского позволения подняться. Такого позволения не было долго. Украдкой взглянув на короля, Блез обнаружил, что лицо его носит загадочное выражение. Глаза холодно блеснули, глядя мимо Блеза, словно того не было, а потом все внимание короля сосредоточилось на Анне.
   Наконец он проговорил:
   - Итак, миледи, прошло некоторое время с тех пор, как мы имели удовольствие видеть вас при дворе.
   Она подняла взгляд без улыбки, но впечатление было такое, словно она улыбается:
   - Слишком много времени, сир, для того, кто привык к великолепию гостеприимства вашего величества.
   - Слишком много, да? Но это не моя вина. Клянусь честью, вы удирали от этого гостеприимства довольно быстро. Даже Пьер де Варти не смог за вами угнаться!
   Анна кивнула:
   - Это была ошибка, которую я сейчас пытаюсь исправить, вверяя себя снисходительности вашего величества.
   Король расхохотался, откинув назад голову:
   - Нет, вы поглядите - что за очаровательная дерзость! От вашей женской самоуверенности прямо дух захватывает. После сговора с моими врагами, после того, как вы столь блестяще послужили Англии во вред мне, вы спокойно вверяетесь моей снисходительности!
   - О нет, - прожурчал её голос, - я лишь надеюсь на нее, помня, что ваше величество превосходит всех других государей в галантности так же, как превосходит их в величии. Сир, если бы ваше величество были Карлом Австрийским, а я - француженкой, на которой тяготела бы такая же вина, я из гордости не стала бы унижаться и тщетно просить прощения у этого холодного дельца. Но, стоя на коленях перед вашим величеством, я чистосердечно смиряюсь, сознавая, что, хотя вина моя велика, ваше рыцарство безгранично.
   Музыкальность речи, чарующие модуляции голоса, великолепная утонченность. И, конечно, точный расчет: если Франциск что и презирал, так это дела; если он чего жаждал, так это славы самого галантного кавалера в Европе; если он кого-то ненавидел, так это императора Карла. Но прежде всего и превыше всего он любил красоту - а эта женщина представлялась ему исключительно красивой.
   Блезу показалось, что короля опутывают какие-то колдовские сети. Он видел, как изменилось выражение лица Франциска: из сурового оно, словно под пальцами невидимого скульптора, превратилось в самодовольное. Глаза смягчились, над бородой сверкнула улыбка, румянец удовольствия окрасил бледные щеки...
   Блез вспомнил, как Луиза Савойская обвиняла Анну в том, что та напустила на её сына чары; теперь ему была понятна причина этого обвинения. Он и раньше бывал свидетелем странных перемен в Анне, но эта ловкая, находчивая просительница, очаровательная обольстительница внезапно показалась ему совершенно чужой и незнакомой.
   Эта безукоризненная придворная дама ничего общего не имела с той Анной Руссель, которую он знал. Слушая её чарующий голос, он почему-то окончательно пал духом и почувствовал себя более отвергнутым, чем в минуты, когда она испепеляла его своим гневом.
   - Клянусь Богом, - произнес Франциск, снова рассмеявшись, но в этот раз в смехе его чувствовалось довольство, - боюсь, что вы меня переоцениваете, мадемуазель. Однако мое рыцарство простирается во всяком случае настолько далеко, что я прошу вас подняться с колен и сесть. Эй, кто-нибудь! Кресло для миледи Руссель! Если бы все мои враги были так привлекательны, как вы, то я с радостью обменял на них некоторых моих друзей...
   Она встала и, прежде чем сесть в кресло, поданное слугой, склонилась перед королем в глубоком реверансе.
   Король добавил:
   - Однако не заблуждайтесь во мне. Ваши преступления ужасны и требуют от меня суровости. Нет сомнения, что из-за них вы потеряете голову...
   Его улыбка позволяла предполагать, что это всего лишь игра слов.
   - Однако отложим пока приговор и вынесем его попозже. - Если бы Франциск обещал ей герцогство, то говорил бы тем же тоном. - А тем временем позвольте выразить надежду, что заключение ваше не слишком сурово и что сестры монастыря Сен-Пьер достаточно милосердны.
   - Подобно вашему величеству, они - сама доброта. Однако Сен-Пьер - не двор вашего величества. Я сдалась господину де ла Палису не для того, чтобы меня заточили в монастырь. Ах, государь мой, каким тусклым показался мне савойский двор после незабываемых лет в Блуа и в Париже!
   Король просиял:
   - Так вы тосковали по вашему дому?
   - Клянусь Богом!
   По крайней мере одной причиной для тревоги у Блеза стало меньше. Как верный подданный, он теперь почувствовал, что беспокоится о короле больше, чем об Анне. Однако следующие реплики вытеснили у него из головы все остальное.
   - Ну, посмотрим, посмотрим, - задумчиво произнес Франциск. - Меня тут наводят на мысль, что вы готовы стать одной из нас - доброй француженкой. У вас есть при дворе чрезвычайно деятельный друг, миледи.
   Она чуть помедлила:
   - Ваше величество имеет в виду мсье де Норвиля?
   - Безусловно. Этот дворянин стал далеко не последним из наших высоко ценимых слуг... - Король взглянул на Дюпра. - Не так ли, господин канцлер?
   Блез не обратил внимания на ответ. Де Норвиль?! Де Норвиль - слуга короля? Главный агент Бурбона - здесь, при дворе Франциска? Это было невозможно. Это было абсурдно, словно безумный сон.
   Выйдя наконец из оцепенения, Блез услышал, как Анна говорит:
   - Сдаваясь кавалеристам вашего величества, я не знала, что господин де Норвиль в Лионе. Я ни разу ещё не имела удовольствия встретиться с ним, хоть мы и помолвлены. Однако он соизволил написать мне в монастырь с позволения вашего величества.
   Сон превращался в кошмар. В путанице этого кошмара Блез ощутил ледяное дыхание ужаса, какое сопровождает победу злых сил. И в этом ужасе участвовала Анна.
   - Я позабочусь, - сказал Франциск, - чтобы вы увиделись со своим женихом, и притом в самом скором времени. Не будь ваше дело столь безнадежным... - улыбка короля противоречила его словам, - я поздравил бы его. Однако это напомнило мне о другом... Вы призваны сюда не для того, чтобы вас судили, но для того, чтобы помочь мне судить этого предателя, раскосые глаза обратились к Блезу, в голосе, прежде бархатном, зазвучал металл, - этого гнусного злодея. Вы, там, вставайте. Я даю вам позволение защищаться, если можете.
   Охватившее Блеза гневное замешательство сменилось яростным чувством попранной справедливости, вытеснившим почтение к королю. Достаточно и того, что Анна Руссель, открытый враг Франции, будет обласкана и прощена. Но чтобы такого Иуду, как де Норвиль, приняли ко двору, а честных людей называли предателями...
   - Сир, я не предатель и не злодей. Я потерпел неудачу в деле, которое мне поручили, - да, это провал, но не предательство.
   Король смерил его взглядом с головы до ног:
   - Клянусь Богом, дерзко кукарекает этот петушок. Думаю, когда мы с тобой покончим, ты запоешь потише.
   Он повернулся к Анне, прищурившись. Его голос вновь зазвучал сладко слишком сладко:
   - А что вы скажете о нем, миледи? Вы должны достаточно хорошо его знать...
   Если король ждал хоть следа эмоций, то миледи Руссель его разочаровала. Она посмотрела на Блеза с отчужденностью знатной дамы, глядящей на какого-то конюха, который когда-то прислуживал ей и о котором теперь пришлось по необходимости вспомнить.
   - Сир, хоть это меня и не касается, я удивлена, что вы считаете этого человека предателем. Он повиновался приказам герцогини Ангулемской, сопровождая меня из Франции. Это я покинула мадам де Перон в Сансе, и ему ничего другого не оставалось, как последовать за мною. А что до недавнего дела - честное слово, мне кажется, он сделал все, что мог. Вашему величеству известно, какую шутку я с ним сыграла... С моей стороны это была очень злая шутка.
   - Весьма злая, мадемуазель.
   - Увы, действительно! Но он шел за мною по следу - он и вот этот молодой дворянин, - она легким кивком указала на Пьера, стоящего рядом с Блезом, - и в конце концов меня изловили. Он, без сомнения, туповат. Но если из-за этого считать его предателем, то, боюсь, придется повесить множество других солдат вашего величества. Да, туповатый, простоватый человек - что же еще?
   Она достала из бархатной сумочки на поясе ароматический шарик и небрежно понюхала его. От её тона и поведения Блез похолодел. Конечно, она играла роль, чтобы укрепить уже отвоеванные позиции, но Блез не находил в этом утешения.
   Скрытая напряженность государя ослабла. Он не смог уловить в её ответе ни одной фальшивой ноты. Конечно же, это было смехотворно - вообразить, что такая безукоризненная, блестящая женщина могла увлечься столь мелкой сошкой, как этот арестант. Тем не менее Франциск не смог удержаться от колкости:
   - Однако для того, чтобы восхищаться некоей очаровательной девицей и ради неё презреть свой долг, - на это у него смекалки хватило.
   Анна взглянула вопросительно:
   - В самом деле?..
   - Да. Видите ли, у нас есть признание этого чернобородого мошенника, который сопровождал вас от Нантюа. Перед тем, как его вздернули в Роане, он - под пыткой - разговаривал достаточно охотно. Нам известно, что произошло в охотничьем домике мсье де Шамана.
   Смутным утешением для Блеза было то, что Анна обнаружила некоторое подобие чувства. Ее глаза увлажнились:
   - Бедный Этьен! Он был преданным слугой...
   Затем продолжала рассеянно:
   - Произошло?.. Не могу понять мысль вашего величества...
   - Разве де Лальер не позволил негодяю бежать и не понуждал вас присоединиться к беглецу? Если даже поверить остальным его россказням - а я им не верю, - разве это поступок верноподданного француза?.. Хотя, признаюсь, искушение было велико... - добавил король, окидывая её сальным взглядом.
   Анна отозвалась с высокомерной холодностью:
   - Надеюсь, ваше величество не имеет в виду, что этот человек... и я... - Она оборвала фразу и пристально посмотрела на короля. - Боже справедливый!
   - Я ничего не имею в виду, кроме того, что он - предатель.
   - А? Ну, вашему величеству лучше знать... Я бы назвала это глупостью. Разочарованный тем, что господина Бурбона там не оказалось, он не видел смысла задерживать меня. Он всегда проявлял галантность. А помимо того, откуда ему было знать, - в её голосе снова зазвучала музыка, - что я предпочту вверить себя милосердию вашего величества, а не возвращаться в Англию или в Савойю?
   И тогда грянул гром.
   - Вам, по-видимому, неизвестна одна подробность, миледи: он на содержании у Бурбона. Искупает ли это глупость?
   - Сир! - взорвался Блез.
   Во всем, что говорилось раньше, для него не было ничего особенно неожиданного, если не считать откровений, касающихся де Норвиля. Участие его семьи в мятеже, предвзятость короля, его собственный дурацкий промах в Нантюа - все это могло послужить основанием для обвинения в предательстве. Допросы, которым его подвергали в тюрьме, подготовили его к такой мысли. Но это чудовищное обвинение вообще не имело никакого смысла!..
   - Сир, я протестую. Вашему величеству известно, что это не так. Монсеньор де Воль может поручиться...
   - Пусть ручается за самого себя. Он тоже совершил измену и ответит за нее.
   - Господин де Воль?!
   - Вот именно - каков господин, таков и слуга. Но сейчас мы не будем говорить о нем. Вы отрицаете, что находитесь на содержании у герцога?
   - Отрицаю ли я? Да я Бога и всех святых призываю в свидетели, что отрицаю!
   - Ну, тогда объясните вот это! Дюпра, пожалуйста, ту расписку.
   И, когда канцлер подал ему бумагу со стола, Франциск поманил Блеза пальцем:
   - Подойдите сюда. Взгляните и перестаньте лгать!
   Ошеломленный Блез смотрел на свою собственную подпись, нацарапанную на листе бумаги. Он видел знакомый росчерк своего имени. Не сразу смог Блез прочитать остальное; потом слова постепенно сложились во фразы:
   "Я, Блез де Лальер, в настоящее время кавалерист в роте сеньора Пьера де Баярда, но отныне по должности капитан тридцати кавалеристов в гвардии монсеньора Карла, герцога Бурбонского, сим подтверждаю получение от Жана де Норвиля, советника и казначея означенного герцога, наличных денег в сумме ста пятидесяти турских ливров - в качестве выданной вперед платы за упомянутую службу за месяцы август, сентябрь и октябрь текущего года. И сим свидетельствую, что оный Жан де Норвиль указанную сумму уплатил. Что удостоверяется моею подписью и печатью сего июля двадцать шестого дня года одна тысяча пятьсот двадцать третьего.
   Блез де Лальер".
   Да, подпись была его, печать была его, указанная сумма равнялась четверти платы, которую предлагал ему де Норвиль. Однако, если только он совершенно не потерял голову тогда в Лальере, он видел эту бумагу в первый раз. И у него в памяти живо встала каждая минута того дня.
   - Ну? - резко спросил король.
   - Сир, я никогда не подписывал эту бумагу. Де Норвиль сделал мне такое предложение, как известно вашему величеству. Я отверг его и был в результате изгнан из дома моего отца.
   - Вы прикидываетесь, что это подделка?
   - И притом бесчестнейшая.
   - Ну, а печать?
   - Она подделана так же, как и подпись. Я умоляю ваше величество сказать мне, как эта бумага попала сюда!
   - Да как - от человека, которому вы её дали, от господина де Норвиля. И позвольте вам сказать, что заявление о подделке - это самый простой способ защиты, к которому может прибегнуть любой мошенник, когда его ловят за руку, как вас.
   Блез почувствовал, что не может сказать ни слова - не от смущения, а от гнева. Быть осужденным за неудачу - это одно, но быть осужденным на основании доказательства, подделанного подлецом, - совсем иное дело. Он стоял, глядя в лицо королю, с пылающими щеками и стиснутыми кулаками.
   Неожиданно Пьер де ла Барр, тоже чуть не дымящийся от гнева, выпалил:
   - Сир, я могу сказать несколько слов? Я знаю этого де Норвиля как негодяя и головореза, который предал бы нас всех смерти во время поездки в Роан, если б у него получилось. Я находился рядом с господином де Лальером весь последний год. И готов жизнь свою прозакладывать, что в ротах вашего величества нет более верного дворянина. И я спрашиваю...
   - Замолчите, мсье! - нетерпеливо оборвал король. - Не вам тут рот раскрывать! Ваше счастье, что вы были пажом у мадам д'Алансон и что добрый губернатор Парижа - ваш родственник. Радуйтесь, что никто не подвергает сомнению вашу верность. И помалкивайте, пока вас не спрашивают.
   К Блезу вернулся дар речи:
   - Я заявляю о своем праве стать с этим негодяем лицом к лицу и загнать его ложь обратно ему в глотку. Ваше величество дарует мне, по крайней мере, это право?
   Глаза короля вспыхнули:
   - Ну-ка поосторожнее и потише. Вы забыли, где находитесь. Случилось так, что господин де Норвиль точно так же жаждет поглядеть вам в лицо. Против вас свидетельствует не только этот клочок бумаги... И я вам прямо заявляю: прежде, чем вас четвертуют на площади Гренет, вы ещё раз подпишете свое имя - на этот раз под полным признанием!..
   И приказал одному из слуг:
   - Приведите к нам мсье де Норвиля!
   Глава 37
   Если бы презрение, ненависть и возмущение, сосредоточенные в паре глаз, могли пронзить трехслойный панцирь уверенности, то Жан де Норвиль по меньшей мере почувствовал бы себя неловко под пристальным взглядом Блеза, который неотрывно следил за ним, пока он шел через комнату, и словно пригвоздил к полу, когда де Норвиль кланялся королю. Однако зло, как и добро, бывает иногда чистым и беспримесным.
   Стыд может чувствовать лишь второразрядный подлец. Человек, совершенно лишенный совести, - это святой наоборот. Он следует за путеводной звездой собственной выгоды без малейших колебаний.
   Взгляд де Норвиля не был таким же пристальным, он холодно скользнул по Блезу - без всяких признаков уклончивости, но абсолютно безразлично. И в самом деле, он казался настолько спокойным, что любой посторонний наблюдатель, увидев невозмутимого де Норвиля и пылающего гневом Блеза, сразу предположил бы, что первый безгрешен, а второй виновен во всех на свете преступлениях.
   - Ваше величество посылали за мной?
   В каждом движении де Норвиля сквозило изящество и почтительность. От его одежды, манер и красивого лица веяло уверенностью и достоинством. Потом, повернувшись в сторону Анны Руссель, он выразил на лице изумленное восхищение и отступил на шаг:
   - Это?..
   Вопрос деликатно завис где-то между робостью и восторгом.
   - Да, друг мой, - улыбнулся Франциск. - Сожалею, что вам приходится впервые встретить свою невесту в таких обстоятельствах. Тем не менее я счастлив, что именно мне доводится представить вас друг другу. Миледи Руссель - мсье де Норвиль.
   Анна привстала для реверанса; де Норвиль, целуя ей руку, почти преклонил колено.
   - Наконец-то! - сказал он, и ему удалось вложить в свои слова и страсть, и восхищение, и радость от исполнившегося стремления. Он был одновременно мягок, нежен и величествен.
   Ни одна женщина, что бы она о нем ни думала, не смогла бы игнорировать его обаяние. Анна улыбнулась и пробормотала пару фраз.
   Он снова поклонился:
   - Так редко бывает, миледи, что осуществленная надежда посрамляет самый смелый полет воображения...
   Затем последовали выражения заботы о её благополучии, сожаления по поводу неблагоприятных обстоятельств, над коими он не имел власти и кои до сих пор препятствовали ему пасть к её ногам.
   Блез, слушая поток любезностей де Норвиля, вынужден был признать, что человек этот великолепен, и позавидовал ему; гнев его от этого, однако, не утих.
   - Надеюсь, мадемуазель, - говорил между тем де Норвиль, - то, что со времени нашей помолвки я исправил старые ошибки и обратился к покровительству его величества, не создаст у вас предвзятого мнения обо мне...
   Она ответила дипломатично:
   - Когда вы расскажете мне о причинах вашего обращения, мсье, то они, без сомнения, убедят меня. Разумеется, я с нетерпением ожидаю, когда смогу их выслушать, и надеюсь, что его величество позволит мне услышать их вскорости.
   - Не позже, чем сегодня, - вставил Франциск. - Но пока что нам надо управиться с другим делом.
   И обратился к де Норвилю:
   - Мсье, вот этот арестант, Блез де Лальер, заявляет, что расписка, которую вы мне передали, - поддельная. Это весьма серьезное обвинение. Что вы можете ответить на него?
   Центр сцены сразу же переместился. Однако глаза де Норвиля на миг ещё задержались на Анне, прежде чем он перевел рассеянный взгляд на Блеза.
   - Подделка?
   - Вы знаете, что это подделка, - вспыхнул Блез. - Вам известно, что я не принял предложенной вами должности капитана в войске герцога Бурбонского. Вам известно, что произошло во время обеда, когда вы и другие набросились на монсеньора де Воля, и то, как я один вместе с маркизом стоял на стороне короля и как мой отец из-за этого обошелся со мною. Я все ещё не могу поверить, что есть человек, настолько лишенный стыда, чтобы составить этот документ и подделать мое имя и печать в полном противоречии со всем, что произошло в действительности.
   На этот раз де Норвиль спокойно выдержал пристальный взгляд Блеза. У него был невозмутимый, хотя немного скучающий вид. В конце речи Блеза он улыбнулся.
   - Ваше величество, что я могу сказать? Бумага эта говорит сама за себя. Монсеньор Дюпра, я уверен, позаботился сравнить подпись и печать с другими, заведомо подлинными. А что до всего остального, тут только слово этого человека против моего - если не брать в расчет, что его действия подтверждают мою правоту. Я признаю, что если бы он исправно служил вашему величеству, то оставалось бы место для сомнений. Но он послужил вашему величеству столь плохо, что вследствие его попустительства провалился главный, мастерски задуманный ход против врага. Разумеется, его расписка на сто пятьдесят ливров - не единственный счет к нему. Я весьма удивился бы, если бы он, будучи пойман, как сейчас, не объявил бы её подделкой. А что ещё ему остается?
   - Вот и я то же самое сказал, - кивнул король. - Хороший ответ.
   И снова Блез почувствовал, что у него нет слов, - и на миг ошутил свою беспомощность. Что можно противопоставить такому наглому бесстыдству? Ох, если бы только он мог схватить этого де Норвиля за глотку...
   - Нет, сир, с вашего позволения, - вмешался тут Пьер, которого не устрашили нахмуренные брови короля, - не такой уж хороший ответ. Пусть он скажет, почему - если господин де Лальер действительно принял герцогские деньги, - почему он пытался убить его вместе со всеми нами по дороге в Роан. Дьявольски странную шутку он пытался сыграть с одним из своих собственных людей, как я посмотрю!
   - Клянусь Богом, - резко оборвал его Франциск, - с вашим языком вы сядете в сортир, мой милый, и причем очень скоро... Однако в его словах есть смысл - да, признаю это, - есть смысл, господин де Норвиль.
   Тот поднял брови:
   - Какой смысл, ваше величество? Конечно же, этот молодой дворянин не настолько потерял правдивость, чтобы обвинять меня в попытке убить кого-нибудь! Если компания чересчур горячих деревенских дворянчиков, над которыми я не имел никакой власти, без моего ведома напала на отряд монсеньора де Воля, то могу ли я нести за это ответственность? Указанные дворяне выданы вашему величеству, и большинство из них сейчас ожидает суда и приговора. Прикажите расспросить их, посылал я их на это или нет!