Шеллабарджер Сэмюэл. Рыцарь короля

   А по мнению Блеза, в подвале жутко отдавало дьявольщиной, и он перекрестился, когда сьер Франсуа не смотрел в его сторону.
   - Вы дадите мне торжественный обет, - сказал ведун, - хранить это место в тайне от любой живой души. Я сомневаюсь, чтобы какой-нибудь непосвященный хоть раз входил сюда прежде. И при всей своей скромности могу сказать вам, что никто, кроме Франсуа из Форе, не смог бы добиться для вас почетного права войти сюда. Даже мой добрый друг, Фома-Бродяга, выдвигал столько возражений...
   Он вдруг запнулся, внимательно взглянув на Блеза:
   - Вот так штука! Какая перемена! Я с трудом узнаю вас, мсье. Один скелет остался... И эта седина в волосах!
   - Седина?..
   - Белая прядь, словно перо, - подтвердил Пьер. - А борода!
   Блез опустился на один из цоколей. Он вдруг почувствовал, что смертельно устал и у него немного мутится в голове.
   - Три недели в замке Пьер-Сиз, друзья мои. Но эта, последняя неделя...
   Его охватил ужас при воспоминании о недавнем прошлом - и невероятное облегчение при мысли об избавлении. Он закрыл лицо руками.
   Пьер заполнил паузу, произнеся длинное и витиеватое ругательство, которому позавидовал бы любой солдат королевского войска. В заключение он выразил горькое сожаление, что не смог немного отложить убийство этого мерзопакостного типа, который, помимо прочих казней, вполне заслуживал, чтобы его посадили на кол.
   Любопытство вытеснило из головы Блеза мысли о перенесенных страданиях:
   - Все-таки не пойму, зачем ты его задушил. Конечно, туда ему и дорога; но уговор-то он выполнил.
   - Кто, этот проклятый двурушник? - возмущенно вскричал Пьер. - Вы что, не слыхали криков с другой стороны замка, как раз оттуда, где мы должны были спускаться? Ну погодите, я вам расскажу...
   И он описал фокус Тибо, как слышал о нем от сьера Франсуа. Идея поймать негодяя в раскинутую им самим сеть пришла к нему во время встречи на бойне. Потом они с Франсуа все это как следует обмозговали.
   Поскольку он не мог пронести с собой в замок оружие, нужно было изобрести какое-то орудие убийства - бесшумное и надежное. Кнут погонщика мулов как нельзя более подходил для этой цели, ибо не мог вызвать подозрений. Они его специально подготовили для намеченной операции.
   Потом Пьер и Франсуа отрепетировали якобы случайное падение кошелька, внезапное набрасывание удавки. Они тщательно осмотрели снаружи стены замка, чтобы определить подходящее место для спуска. С трудом уговорили Фому-Бродягу, чтобы тот позволил спрятаться в тайном подвале. Однако для осуществления этого плана, как ни скрупулезно он был продуман, требовалась ещё и удача - и удача им не изменила.
   - Святой Иоанн! - промолвил Блез немного охрипшим от волнения голосом. - Уж не знаю, как вас обоих благодарить... - Он замолчал на минутку, чтобы прочистить горло. - Однако вы так и не рассказали, как вам удалось достать тысячу ливров за два дня. Это самое поразительное во всем деле. Я полагаю, монсеньор маркиз...
   - Нет, - прервал его Пьер.
   У него был необыкновенно торжественный вид.
   - Это, мсье, истинное чудо. Вы обязаны своим избавлением самой Пресвятой Деве, и я дал обет совершить паломничество в Лорето < Лорето город в Италии, знаменитый местной святыней - домом Богоматери, якобы чудесным образом перенесенным из Палестины.> в самое ближайшее время, как только можно будет. Дело было так. Все, что мне удалось, - это достать пять сотен ливров, и ни на одно су больше. На случай, если не будет никакого выхода, я намеревался обратиться к маркизу - но только в самом крайнем случае, потому что сейчас он у короля в самой что ни на есть черной немилости. Наш друг, сьер Франсуа, предложил изготовить для меня какие-то волшебные монеты, которыми можно одурачить почти любого; но для этого требовалось время, и опять же мы не решались испытывать их на такой лисе, как Тибо Одноглазый. Так что оставалось надеяться только на небеса. Я изложил дело перед Пресвятой Девой в её часовне у святого Иоанна. И мгновенно - я и молитву до конца не успел прочесть - мне пришла мысль о доброй аббатисе Сен-Пьера, мадам Антуанетте д'Арманьяк. До тех пор я и не вспомнил о ней. "Вот, - подумал я, - вот друг мадам де Лальер, и деньги у неё определенно есть - только бы уговорить её дать в долг". Я сразу же помчался через весь город в монастырь, переговорил с госпожой вашей матушкой и с Рене и предоставил им сделать, что смогут, за ближайшую пару часов. К концу этого времени я возвратился, все ещё вознося горячие молитвы Пресвятой Деве. Так вот, мсье, эти молитвы были не напрасны...
   Пьер сделал паузу для большего эффекта. Его глаза округлились.
   - Если после этого кто-нибудь когда-нибудь осмелится при мне насмехаться над ценностью молитвы, я такому ублюдку кровь пущу! Меня ждала мадемуазель Рене, которая вручила мне три дорогих кольца, а также золотую вещицу ценою в двести пятьдесят ливров. И - подумать только! - эта самая золотая вещица имела форму розы - явный символ Розы Небесной!
   - Роза?! - воскликнул Блез. - Ты можешь описать ее?
   - Еще бы! Она была пятилепестковая и висела на тонкой золотой цепочке. Этот медальон могла бы носить и сама Пресвятая Дева!
   - И роза была от аббатисы?
   - А от кого же еще? Хотя в таких случаях имена, естественно, вслух не произносятся... Ради себя самой и ради монастыря мадам д'Арманьяк не могла рисковать, навлекая на себя обвинение в измене королю. Ну, что вы скажете о таком чуде? С этими кольцами да с золотой розой я смог получить даже на сто пятьдесят ливров больше, чем требовалось.
   Блез сидел молча, охваченный удивлением и восторгом. Он был далек от того, чтобы сомневаться в чуде; но он один здесь понимал, как велико было это чудо.
   Анна Руссель рассталась с самым большим своим сокровищем ради его спасения... Это вдохнуло в него новую жизнь и указало новый смысл жизни. Никакой иной целебный дар Небес не смог бы принести ему столь быстрого исцеления. Он почувствовал, как в него вливается прежняя сила.
   - Чудесно! - пробормотал он. - Скажи-ка, Пьер, ты эту розу оставил в залог или продал?
   - В залог, у итальянских банкиров на Площади Менял. Поскольку мы не потратили денег на эту одноглазую собаку, розу теперь можно выкупить вместе с кольцами и вернуть госпоже аббатисе.
   - Только не розу! - сказал Блез. - Пьер, друг мой, окажи мне такую милость - верни деньги за нее, а розу отдай мне, я возмещу тебе двойную её стоимость, если останусь жив. А если нет - я все-таки прошу об этом, ради дружбы. Как! Отдать обратно такой талисман, истинное свидетельство Божьего благоволения? Я буду носить его отныне, и он принесет мне удачу. Ну пообещай, что окажешь мне такую милость!
   Пьер прекрасно понимал ценность такого амулета: это был прямой отклик на молитву, если не дар самой Пресвятой Девы. Удержать его у себя в таких обстоятельствах - не кража: а если уж кому нужна удача, так это Блезу.
   - Конечно же, сделаю, как вы просите, - сказал он искренне. - И да поможет он вам! Все, что я хочу, когда мы выпутаемся из этой петли, выкупить свой браслет. Я ценю его как память. - Он вдруг запнулся, нахмурившись. - Но как я, черт побери, покажусь после всего, что сделано, в банке Медичи? Меня же будут искать как беглого преступника - в точности так же, как вас. И если обнаружат в Лионе - не сносить мне головы...
   Сьер Франсуа вмешался:
   - У вашей милости есть расписка на драгоценности?
   - У самого сердца ношу, как святыню. - Пьер усмехнулся и хлопнул себя по груди.
   - Ну, тогда, ваша светлость, я мог бы уладить дело, если вы подпишете бумагу и доверите мне деньги.
   Это был большой риск, но Пьер согласился сразу:
   - Если уж на то пошло, мы доверили тебе свои жизни. Ты мог бы сделать красивую штуку, милейший сьер, если б захотел нас продать.
   Возможно, что Франсуа и сам немного удивлялся своей добродетели. Как ни странно это выглядело, он любил Рене де Лальер - старый мошенник мог позволить себе такую сентиментальность, малую толику доброты. Рене выросла у него на глазах, и он содействовал ей самыми сильными своими чарами. Он ценил её доверие к себе. Было даже лестно выступать в роли доброго домового, покровительствующего ей и этому щедрому молодому аристократу. Разумеется, в конечном счете он надеялся извлечь выгоду из своей честности, но посчитал бы себя последним подлецом на свете, если бы предал их.
   Он широко улыбнулся, показав пожелтевшие зубы:
   - Хорошо сказано, мой господин. Я колдун, а не Иуда. Ваша честь понимает в людях. Я займусь этим делом с утра, верну деньги и кольца мадемуазель Рене, а золотую вещицу принесу вам. Ваши милости могут быть уверены, что ничего не потеряют на этом, и, - добавил он многозначительно, - зная вашу щедрость, уверен, что не потеряю и я.
   Пьер поклялся, что сьер Франсуа, конечно же, ничего не потеряет.
   - А теперь, - приказал он, - выставляй-ка еду и вино, что мы припасли. Поедим и обсудим наши планы.
   За едой Пьер, с некоторым самодовольством играя роль руководителя, вкратце пояснил, что нужно делать. Завтра они посидят тихо, пока не кончится охота, а затем отправятся напрямик, минуя город, до первого места, где можно нанять лошадей, и поедут на почтовых в центральную Францию. Направляться в Пуату, в родовое поместье де ла Барра, было бы небезопасно, поскольку королевские слуги станут, без сомнения, искать их именно там и по дороге туда. Однако у Пьера были родственники в Лимузене, вблизи Тюренна, которые на время смогут их приютить. А тем временем, надо надеяться, буря утихнет. Маркиз рассчитывает на добрую помощь госпожи регентши.
   - Так её высочество в Лионе? - перебил его Блез.
   - Да, и монсеньор де Воль завтра будет иметь у неё аудиенцию. Услышав, что вы бежали из замка, он в первый раз вздохнет спокойно. Завтра ваша неделя отсрочки должна закончиться, и он очень опасался, что его беседа с герцогиней произойдет слишком поздно.
   - А в какое время он должен явиться к ней, тебе известно?
   - Перед самым ужином... А что?
   Блез не сказал ничего. Минуту спустя Пьер добавил:
   - Ну вот, мсье, таковы наши планы... хорошие планы. Я надеюсь, вы их одобряете.
   Он был ошеломлен, когда Блез покачал головой:
   - Они действительно хороши, но не для меня. Я намерен сам явиться к регентше завтра - по возможности одновременно с монсеньором де Волем...
   Пьер покачал головой:
   - Бедный мой друг! Не удивительно, вы ведь не в себе. Однако небольшой отдых...
   - Чепуха! - улыбнулся Блез. - Я не сошел с ума. Сам увидишь - это единственное, что я могу сделать.
   - Вы собираетесь явиться в главную квартиру короля в Сен-Жюсте, предстать перед её высочеством в ту самую минуту, когда назначена награда за вашу голову? И ещё говорите, что не сошли с ума! Почему бы не податься прямиком обратно в замок? Меньше было бы хлопот...
   - Придется рискнуть и надеяться, что госпожа регентша меня не выдаст. Слушай, Пьер. - Блез наклонился и хлопнул друга по колену. - Есть две причины, почему мне нужно увидеть её. Во-первых, потому, что маркиза обвинят в моем побеге, хотя он к нему не имел никакого отношения. На его плечи и так много взвалили. Во-вторых, мне есть что рассказать её высочеству насчет де Норвиля, чего она ещё не знает. Это касается короля и безопасности Франции. И, наконец, ещё одна причина, третья - некий счет к самому де Норвилю. В этом счете значится и то, что он меня оклеветал, и то, что я перенес за эту последнюю неделю в Пьер-Сизе. Я не намерен бежать отсюда и позволить ему по-прежнему подниматься вверх на крыльях удачи нет, если я могу его сдернуть вниз. Ты понимаешь?
   Глаза Франсуа-Ведуна выдавали напряженное внимание.
   - Истинный мерзавец! - проворчал он. - По-моему, я могу предположить, о чем мсье сообщит её высочеству. Игра, которую ведет этот сеньор де Норвиль, пахнет подозрительно даже для такого простака, как я.
   - Но как? - спросил Пьер. - Как вы пройдете через ворота Сен-Жюста? Вас схватит за шиворот первый же стражник.
   - Не схватит, если я изменился настолько сильно, как вы со сьером Франсуа мне говорили. Кожа да кости; какой-то насквозь пропыленный, ссутулившийся от усталости гонец с проседью в бороде и в волосах. Курьер, скакавший день и ночь из Парижа со срочным посланием для её высочества. Кто меня узнает? К тому же, заметь себе, Сен-Жюст - то место на земле, где меньше всего ожидают найти Блеза де Лальера. Как бы то ни было, я рискну.
   Снаружи донесся лай собак и крики всадников, несущихся по склону горы, - звуки казались далекими, хотя на деле погоня промчалась совсем рядом. Шум быстро затих вдали. Сьер Франсуа ухмыльнулся.
   С минуту Пьер сидел, прислушиваясь, потом щелкнул пальцами:
   - Ну что ж, наш девиз - "Из огня да в полымя". Рискнем вместе. И да пошлет нам Господь ещё одно чудо!
   Глава 45
   - Вы подозреваете Дюпра?
   В монотонном голосе Луизы Савойской отражалось не больше эмоций, чем если бы она осведомлялась о сегодняшней цене за мешок ячменя, а лицо её было столь же бесстрастным, как у шахматного игрока, который только что сделал очередной ход.
   Однако де Сюрси, опытный мастер словесной игры, подумал над вопросом, прежде чем отвечать. Дюпра - его давний враг. Это было приглашение разоблачить его. И это приглашение следовало отклонить.
   - Если ваше высочество имеет в виду, подозреваю ли я его в неверности королю, то я со всей определенностью отвечу - нет.
   - Ну, а в ошибочной оценке мсье де Норвиля?..
   - Со всей определенностью - да.
   - И, возможно, в получении, скажем так, ценного подарка в обмен на поддержку, оказываемую этому господину?
   Снова приглашение.
   Маркиз пожал плечами:
   - Ваше высочество знает господина канцлера лучше, чем я...
   Луиза усмехнулась; это была одна из её обычных кривых улыбок, выражающих такую опытность и такое полное отсутствие всяких иллюзий...
   Потом она заметила:
   - Задай я ему подобные вопросы в отношении вас, он вряд ли оказался бы столь милосерден.
   Однако, поскольку де Сюрси ничего не ответил, она оставила эту тему и некоторое время сидела молча, постукивая по резному подлокотнику кресла длинными, притупленными на концах пальцами.
   Предположение де Сюрси о том, что её неожиданное посещение Лиона может быть связано с деятельностью Жана де Норвиля и со вновь ожившей страстью короля к Анне Руссель, оказалось совершенно точным. Тревожные новости о том и о другом насторожили герцогиню - преданность материнскому долгу была единственным неизменным принципом её жизни. Ее подозрения в отношении савойского авантюриста и английской миледи были настолько сильны, что даже критическое положение на севере Франции не удержало её от кратковременного выезда на юг - ради того, чтобы увидеть ситуацию своими глазами и оценить её.
   Однако она с привычной уклончивостью скрыла эти побудительные причины от короля и всех прочих, ссылаясь лишь на необходимость обсудить с его величеством меры для защиты границ.
   Такая осторожность была оправдана. Король уже перерос направляющие помочи, на которых она его водила (хотя все ещё нуждался в них), и возмущался вмешательством матери в свои дела.
   Пока Франциск не перешел Альпы, её полномочия как регентши не вступили в полную силу; власть оставалась в его руках, и он был склонен доказывать это.
   Поэтому она зондировала дело де Норвиля и миледи Руссель с деланной небрежностью, окольными путями: веселым, беззаботным тоном, словно бы невзначай, задавала вопрос-другой то канцлеру, то кому-то ещё из придворных; обращалась с самим де Норвилем подчеркнуто любезно - и делала между тем выводы один тревожнее другого.
   Если маркизу пришлось несколько дней дожидаться аудиенции у Луизы, то это объяснялось лишь осмотрительностью (неразумно спешить с приемом человека, находящегося в такой немилости у короля), а вовсе не отсутствием желания с её стороны. Сегодняшняя их встреча была скрытной, почти тайной. Де Сюрси, спрятавшего лицо под маской, как часто поступали в те времена знатные люди, проводил в Сен-Жюст Джованни Пассано, её дворецкий-итальянец, который поручился за маркиза у ворот. Она принимала его частным образом.
   Сейчас, выслушав сообщение де Сюрси, герцогиня молча обдумывала новости. По выражению её лица маркиз не мог бы сказать, на чьей она стороне, - с ним или с его врагами. Однако оба они давно знали друг друга и обладали одним общим талантом - проницательностью. Маркиз не поверил бы, что её может провести ловкость де Норвиля.
   Когда она заговорила снова, то слова её вроде бы по-прежнему относились к Дюпра, однако имели и второе, более глубокое значение:
   - Может быть, вы не слыхали, что канцлер настаивал на вашем аресте сегодня, после того, как ваш протеже, де Лальер, бежал прошлой ночью из тюрьмы и убил этого типа... Тибо. Дюпра клянется, что это был ваш замысел, который вы осуществили с помощью молодого де ла Барра, боясь признаний, которые мог бы сделать под пыткой де Лальер... Мне стоило некоторых трудов отговорить его величество от издания указа об аресте. В первый раз я вмешалась в это дело.
   И добавила, словно отрицая какую бы то ни было свою пристрастность в отношении маркиза:
   - Я не желала лишиться возможности узнать ваше мнение.
   Де Сюрси выразил свою признательность поклоном.
   - Я полагаю, канцлер прав? - добавила она, приподняв тонкие брови. Вы можете без опаски признаться в этом мне. Совершенно естественно, что вы желали содействовать побегу молодого человека... по всем причинам.
   - Клянусь честью, - произнес маркиз, - я не имел к этому делу никакого отношения и никоим образом не участвовал в разработке плана. Однако позвольте сказать, что я радуюсь его свободе и сожалею, что не помогал ему.
   Луиза кивнула:
   - Ну, если вы говорите, что не помогали, то я вам верю. - Она помолчала. - И не только относительно побега. Я верю и всем вашим заявлениям насчет этого подонка де Норвиля. Тем скорее верю, что он порочил и меня перед его величеством.
   Де Сюрси вздрогнул в изумлении:
   - Вас, мадам? Это невероятно!
   - Не так уж невероятно. Конечно, в измене королю он меня пока что не обвиняет. Это было бы ошибкой. Эта хитрая бестия действует постепенно. Знает, что сперва надо подготовить почву, лить яд медленно, капля за каплей. Намек, улыбка, мина человека, знающего больше, чем говорит... Но ах, с таким почтением ко мне!
   Она замолкла - и тут же стала бесстрастна, как прежде. Но де Сюрси почувствовал, как сгущается атмосфера в комнате.
   Чтобы прервать молчание, он спросил:
   - Что же это за яд? На что он намекает?
   И только тут понял, что холодная невозмутимость Луизы не означала сейчас ни холодности, не бесстрастия, а была лишь следствием гнева столь сильного, что для него не нашлось подходящего внешнего проявления. Как и при всяком чрезвычайно сильном чувстве - горе или ненависти - гнев этот казался застывшим, ибо выразить его было нельзя. На миг на маркиза глянула сама воплощенная ярость: монашеское лицо Луизы исказилось.
   Почти сразу же она взяла себя в руки, однако слова её прозвучали, как шипение пара, вырывающегося из кипящего котла:
   - На что могут намекать нагроможденные одна на другую непристойности? Помоги мне, Боже! На то, что внимание, которое я однажды проявила к Карлу Бурбонскому, благосклонность, которой я его удостоила... - Она не смогла закончить фразу. - Что я все ещё спелое яблоко для его зубов. О, кровь Господня! На то, что он, герцог то есть, излил этому сукину сыну свою страсть ко мне... свою надежду завладеть мною, когда захватит трон. На то, что моя ненависть к нему - всего лишь оборотная сторона старой любви, которая может вспыхнуть снова. И что потому королю следует все это иметь в виду при рассмотрении любого дела, касающегося герцога.
   Она снова лишилась дара речи.
   Маркиз, вспомнив, как беспощадно она преследовала Бурбона, смог лишь воскликнуть:
   - Да этот де Норвиль, должно быть, с ума сошел!
   - Да, если сатана может сойти с ума... - Пламя гнева герцогини постепенно затухало. - Ибо, как у дьявола, его цель - отторгнуть сердце от сердца, друга от друга, верность от преданности. Что-что, а это совершенно ясно. Но ради чьей выгоды? По-моему, это тоже ясно... И, как дьявол, он имеет силу очаровывать.
   Де Сюрси кивнул. На долгом жизненном пути ему никогда ещё не приходилось встречать такого изощренного интригана.
   - Однако в нападках на ваше высочество он превзошел самого себя... Как вы об этом узнали, мадам?
   - У меня есть свои способы, - уклончиво ответила она, - и сложить два и два я тоже могу...
   Опять герцогиня умолкла на какое-то время. Костяшки пальцев, стискивающих подлокотник, побелели. Наконец она взяла себя в руки и продолжила:
   - Итак, взглянем на дело, господин де Воль: мы ни к чему не придем, если не будем все время помнить, что этот мерзавец способен на все абсолютно. Ему не надо особенно изощряться, ибо - помяните мое слово! - он может читать короля, как раскрытую книгу, и продумал свою игру до последнего трюка. Я повторяю, - это колдун. Он заставляет людей поверить во все, что ему угодно. Канцлер, старый дурак, - марионетка в его руках. Придворные слетаются к нему, как бабочки на огонь. Он держит короля сразу на нескольких крючках: любви к искусству, любви к охоте и любви к женщине. Кто бы мог вообразить, что король согласится даже посетить на следующей неделе его имение в Форе!
   - Быть не может! - воскликнул маркиз.
   - Может... и миледи Руссель будет приветствовать его там. Посудите сами, какова цена её заключению!
   Маркиз вскочил с места.
   - Это нужно предотвратить, мадам.
   - Как?
   - Силой, если потребуется. Господин де ла Палис или господин Великий Магистр могли бы согласиться...
   - На что согласиться? На вооруженное неповиновение? И дать де Норвилю тот выигрыш, ради которого он, видимо, и ведет всю игру, - разобщение, раздоры в такое время, как сейчас? Нет и нет!
   - Но они могут хотя бы сопровождать короля.
   - Если он согласится на такую компанию. Но насчет этого я сомневаюсь. Черт побери, вся беда в том, что у нас нет никаких доказательств против де Норвиля, кроме нашей с вами убежденности.
   Маркиз был реалистом:
   - Ну, всегда есть последнее средство.
   - Да, я думала об этом - и насчет него самого, и насчет его английской потаскухи. Это, возможно, самое лучшее средство. Но в данном случае я против...
   В дверь постучали.
   - Наденьте маску, - шепнула она.
   И, встав так, чтобы оказаться между маркизом и дверью, резко спросила:
   - Ну, что там?
   Из-за двери донесся голос:
   - Ваше высочество, курьер...
   - Разве я недостаточно ясно приказала, чтобы меня не беспокоили? Что, мои приказы отдаются для того, чтоб их нарушали из-за какого-то курьера? Черт вас побери! Убирайтесь!
   - Мадам, умоляю, простите. Этот человек прибыл с севера чрезвычайно спешно с депешей от монсеньора де ла Тремуйля. Он говорит, что должен передать её в собственные руки вашего высочества, что дело это наивысшей важности...
   Последовала пауза. Англичане наступают от Кале. Это может быть весть о какой-то катастрофе. Регентша была не вправе медлить.
   - Ладно, - велела она, - впустите его... одного.
   Она осталась ждать у двери, в то время как маркиз стоял, полускрытый в тени оконной ниши.
   Обросший бородой человек, посеревший от пыли, в одежде, казавшейся для него слишком просторной, вошел и преклонил колено. Ее поразила седая прядь волос у него на голове - по другим признакам он показался ей молодым.
   - Ну, давайте же письмо, - потребовала она. - Надеюсь, вы не принесли плохих вестей.
   Он поднял глаза:
   - Я прошу прощения... Письма нет. Ваше высочество не узнает меня?
   - Письма нет? - она отступила на шаг, сразу насторожившись. - Что общего между тем, узнаю ли я вас, и вашей дерзостью?..
   - Я - Блез де Лальер.
   Она воззрилась на него, не в силах вымолвить ни слова; в тот же миг маркиз повернулся от окна с резким вскриком и бросился к Блезу:
   - Блез! Ты! Что это значит?
   Они не виделись с той последней ночи в Женеве. Казалось, что с тех пор прошла целая жизнь. Пока длились объятия, регентша была забыта.
   Наконец, вспомнив о ней, маркиз отстранился.
   - Умоляю, простите, мадам. Неожиданность...
   - Мягко говоря, - заметила регентша. - И мне ещё нужно узнать, что все это значит. - На её лице отразился неподдельный интерес. - Вы что, сошли с ума, сударь, что являетесь сюда? Или вы забыли, что мой долг - немедленно передать вас в руки правосудия его величества? Беглый изменник, который прибавил к списку своих преступлений ещё одно - убийство слуги его величества в тюремном замке! Врываетесь ко мне под фальшивым предлогом! Изумляюсь вашей наглости. Ну, что вы можете сказать?
   Наверное, регентшу удивило, что Блез не опустил головы и голос его был тверд:
   - Что касается передачи меня в руки правосудия, то ваше высочество поступит, как сочтет наилучшим, когда я объясню, что привело меня сюда. Тогда вы сможете также рассудить, мадам, оправдана или нет хитрость, которую я измыслил, чтобы получить доступ к вам. Я не мог придумать иного способа поговорить одновременно с вами и с монсеньором де Волем, а это очень важно.
   - Кто сообщил вам о нашей встрече? - прервала Луиза. - Пьер де ла Барр, я полагаю?
   - Да, он знал, что монсеньор вызван вашим высочеством на этот час. Поскольку я не сомневался насчет предмета, который будет вами обсуждаться, и поскольку я имею важные сведения касательно сего предмета, то ваше высочество, возможно, согласится, что, решаясь появиться здесь, я принял во внимание более свой долг, чем свою безопасность... хоть я всего лишь беглый изменник...
   - Неплохо сказано, - сухо констатировала она. - Ну, и что же за предмет мы обсуждали?
   - Жана де Норвиля, мадам. Другого быть не может.