Шеллабарджер Сэмюэл. Рыцарь короля

   Сознание то прояснялось, то затуманивалось, но светлые промежутки не приносили покоя. У него определенно проломлена голова, и чтобы выжить, необходима помощь. Но он совершенно не представлял себе, как далеко может оказаться ближайшее жилье и найдет ли он там гостеприимство. Крестьяне далеко не всегда похожи на добрых самаритян. Платье и кошелек беспомощного путника - вещи куда более осязаемые, чем его благодарность. У Блеза оставалось ещё шесть крон - притягательная сумма для неразборчивого в средствах мужика. Не помешает переложить их во внутренний карман камзола, пока сознание его не покинуло.
   Стянув перчатку, он пошарил в сумке на поясе - и с минуту ещё продолжал шарить, пока перед ним не забрезжила горькая правда. Сумка была пуста.
   Откинувшись на стог, он не смог удержаться от невеселого смеха: ну и влип же... Да-а, Анна Руссель обезопасила его от воров... Конечно, ей самой нужны деньги, и, выполнив все прочие пункты своего плана, она не остановилась и перед последним шагом. Но могла бы, по крайней мере, оставить ему хоть крону...
   В висках заколотило сильнее, и на несколько минут сознание затуманилось.
   Когда он снова смог думать, то решил попробовать добраться до большой дороги. А там уж - как повезет, все зависит от того, кому случится проезжать мимо. Но несколько сот ярдов от стога до придорожной изгороди казались бесконечными, а сама изгородь - непреодолимой для человека, который едва держится на ногах. И все же надо попытаться...
   Хуже всего были борозды. Он споткнулся об одну и упал, поднялся, споткнулся о другую, но сумел удержать равновесие и проковылять несколько ярдов, пока снова не померкло в глазах. Нет, ничего не выйдет... Господин Баярд любил повторять, что рецепт чести - это невзгоды и твердое сердце. Так что сделаем ещё один шаг... ещё шаг...
   У Блеза туманилось в голове. Ему казалось, что он готовится к какой-то атаке. В стене брешь - но от неё мало толку. Слишком крутой подъем. И доспехи никогда не казались ему такими тяжелыми. А кроме того - где вся остальная рота? Не могут же они рассчитывать, что он удержит позицию в одиночку...
   Послышался скрип колес - артиллерия на подходе. Какое счастье! Немного подождать, пока они ядрами расширят брешь...
   Очнулся он на земле, в каком-то ещё более сильном бреду; голова его покоилась на чем-то мягком, и он смотрел в склонившееся над ним перевернутое лицо Анны Руссель.
   В её голосе была странная нежность:
   - Почему же вы не дождались там, где я вас оставила?
   Как ни удивительно, он понял.
   - Я думал, вы уехали, - пробормотал он. - Я пытался добраться до дороги.
   - Уехала?.. Куда уехала?
   - Наверное, в Макон...
   - Но я же сказала вам, что поскакала за помощью. Мне показалось, вы поняли. Не помните? Я перевязала вам голову и взяла деньги для сохранности...
   Он тупо уставился на нее:
   - Нет. Не могу вспомнить...
   Беспокойство в её голосе усилилось:
   - Пресвятая дева! Вы уж простите, что я так долго. Эти добрые люди были в поле; а потом пока запрягли повозку...
   Блез наконец заметил, что рядом с ним стоят два человека в потрепанных куртках. Они были более реальны, чем Анна с её перевернутым лицом.
   - Почему вы вниз головой? - спросил он.
   - Но я не вниз головой!
   - Значит, это я... Или, может быть, мои глаза...
   Подушка у него под головой шевельнулась.
   - Ах, - пробормотал он, - вы так добры ко мне... Простите...
   Она осторожно сдвинула его голову у себя на коленях.
   - Скажите, как вы себя чувствуете? Вы ведь получили такой страшный удар...
   Нет, это было невозможно - сказать ей, как он себя чувствует. Проще оказалось пошутить.
   Он закрыл глаза.
   - Да... Цена романтики.
   На него снова надвинулась тьма, но теперь он её уже не боялся.
   Глава 21
   Прошли целые сутки, прежде чем Блез окончательно пришел в себя; об этом времени у него остались лишь смутные воспоминания. По каким-то признакам он понял, что находится в сарае, и нисколько не удивился, услышав, как жуют и похрустывают кормом животные где-то рядом. Он лежал на куче сена и видел, как пробивается дневной свет сквозь щели в плетеных стенах и соломенной крыше. До него долетал голос Анны, беседующей с кем-то из крестьян во дворе.
   Главное состояло в том, что он снова мог нормально думать и чувствовал в голове лишь слабую боль. Это было такое неожиданное счастье, что какое-то время он просто наслаждался новым ощущением.
   Он вспомнил некоторые мгновения из путаницы прошедших часов. Мягкость и осторожность, с какой Анна ухаживала за ним; её прохладную руку у себя на лбу; плеск воды в деревянном ведре, когда она с бесконечным терпением снова и снова меняла повязки. Он вспомнил её лицо в тусклом свете фонаря, полное сочувствия и тревоги.
   И ещё память сохранила момент, когда болело просто невыносимо и она сидела, обняв его, и говорила какие-то английские слова, которых он не понимал, но звук их утешал и успокаивал.
   И вот эту самую миледи Руссель он подозревал не только в том, что она его ограбила и бросила, но и в том, что она намеренно затеяла скачки, планируя несчастный случай, который дал бы ей возможность бежать!..
   Голоса снаружи умолкли. Он услышал, как Анна легкой походкой входит в сарай. Через несколько секунд она, ступая на цыпочках, чтобы не потревожить его, показалась из-за кучи сена, увидела, что глаза его открыты, и уловила новое выражение на его лице.
   - Мсье! - воскликнула она. - Слава Богу! Вы выглядите лучше.
   - Я выздоровел, - ответил он, - спасибо Господу и вам!
   Анна просияла.
   - Клянусь Богом, - улыбнулась она, наклоняясь над ним и протягивая ему руки, - это самое радостное зрелище, какое я когда-либо видела. Нигде не болит? Вы уверены?
   Он взял её руки:
   - Совершенно уверен. Но какими словами мне благодарить вас за все!
   - Вы хотите сказать - как мне перед вами оправдаться! Может быть, это излечит меня от привычки дразниться...
   Присев рядом с ним, она пощупала ему лоб.
   - Замечательно! Жар совсем прошел.
   - Дразниться?.. - повторил он. - Не понимаю...
   - И не поймете, мсье. Вот что мне в вас нравится. Не люблю мужчин, которые понимают женщин... Но вы не из таких. Вы ещё такой мальчик!
   Она сидела, улыбаясь ему.
   - Так вы и не объясните?..
   - Ну, - призналась она, - я просто не могла удержаться, чтобы не подцепить вас чуть-чуть на крючок... Меня совершенно не интересовал Макон, но было так забавно внушить вам, будто у меня там какие-то дела! У вас сразу сделался вид такого проницательного и мужественного человека. А потом, вспомните сами, как вы уверяли, будто французские кавалеристы обскачут любого! Ваша лошадь устала, и я подумала, что смогу посмеяться над вами. Конечно, я и в мыслях не имела...
   Она покачала головой.
   - Бедная, беспомощная женщина! - улыбнулся Блез. - Вам вовсе не было нужды доказывать, как вы умны.
   - Вы хотели сказать - как глупа... Видите, сколько бед я натворила. Однако мне не следовало позволять вам говорить. Я принесу сейчас миску супа, тетушка Одетта сварила. Эти люди такие милые!.. Только до сих пор не могут взять в толк, отчего я настояла, чтобы вас положили в сарае, когда они предлагали свою постель... Но, Боже милосердный, в доме нет дымовой трубы - там такой чад, такая грязь!.. Вы погибли бы, если б я не настояла на своем. По сравнению с хозяевами их лошади и коровы живут, как цари.
   Она встала, отряхивая солому с куртки. Он заметил круги у неё под глазами. Она сменила сапоги на туфли, которые возила в седельной сумке. Ее зеленые обтягивающие штаны потрепались и вытянулись на коленях.
   Поймав его взгляд, она улыбнулась:
   - Действительно, что за пугало!
   Он ответил искренне:
   - Я просто думал, как вы красивы.
   Она игриво погрозила ему пальцем:
   - Перестаньте, вы сами прекрасно знаете, мсье, что все французы льстецы.
   И заспешила прочь.
   Суп, очевидно, был готов, потому что она вернулась через несколько минут с дымящейся миской в сопровождении самой тетушки Одетты. Смуглолицая женщина с голыми ногами, в белом чепце, похожем на капюшон монахинь-бегинок, с подоткнутой верхней юбкой, из-под которой видна была нижняя, поздравила мсье с выздоровлением и извинилась за сарай. Не часто встретишь мужчин, заметила она, у которых такие преданные и заботливые... сестры, как мадемуазель. Счастлив будет тот, кому она достанется в жены!
   Анна явно произвела впечатление на это семейство, однако по искоркам в глазах тетушки Одетты видно было, что она не особенно верит в родство между молодыми людьми; впрочем, Анну, кажется, это не беспокоило.
   Когда женщина раскланялась и удалилась, не переставая заверять мсье и мадам в удовольствии видеть их и в готовности к услугам, Блез заметил:
   - Увы, миледи, у нашей хозяйки, кажется, скептический склад ума.
   - Это не причина, чтобы ваш суп остывал, - сказала Анна. - Я ей призналась по секрету, что мы не родственники. Тетушка Одетта так обрадовалась - она, как все женщины, любит секреты.
   - Но зачем же вы ей сказали?..
   - Потому что мы ещё во Франции, а эта усадьба расположена близко к дороге. Нам может потребоваться больше, чем гостеприимство - нам может понадобиться преданность. А пара беглых любовников гораздо милее женщинам вроде тетушки Одетты, чем все на свете братья с сестрами.
   Блез вдруг испугался:
   - Черт возьми, я совсем забыл!.. Какой сегодня день?
   - Суббота. Пятый день, как мы выехали из Фонтенбло.
   - Но тогда, если король...
   Он быстро просчитал в уме. Два дня охотничьей вылазки короля дали им хорошую фору, и, пока не случилась эта неприятность, они с самого выезда из Санса не теряли даром времени. Но задержка на сутки значительно меняла дело. Если предположить, что король, вернувшись в Фонтенбло, пренебрег мнением регентши и сразу же выслал за ними гонцов, то погоня, наверное, уже достигла Дижона.
   Господи, из-за него Анна может лишиться возможности покинуть Францию... Блеза охватило острое чувство вины.
   - Но тогда, мадемуазель, во имя Бога...
   - Не волнуйтесь, - прервала она, - я уже начинаю думать, что регентша добилась своего и никаких курьеров не посылали вообще. Я всего лишь объяснила вам, почему тетушка Одетта проявляет к нам такое участие.
   - Нет, - волновался Блез. - Предположение - не уверенность. Отсюда до границы чуть больше пяти лиг. Мы успеем добраться до Сен-Боннета сегодня к вечеру.
   - Если бы не один пустячок! Вы не сможете сесть в седло раньше, чем послезавтра.
   - Я вот покажу вам, смогу или нет!
   Отставив миску в сторону, он начал было вставать, потом ухватился за одеяло и с растерянным видом снова сел:
   - Где мои штаны?
   - Там, где вы их не найдете до завтрашнего дня. А сапоги вы и тогда ещё не получите. Нет, мсье, вы попались в ловушку. Так что будьте послушны и доедайте свой суп.
   - Это деспотизм! - запротестовал он. - Но вы-то можете продолжать путь, миледи. Я никогда не прощу себе, если вас схватят из-за меня.
   В её глазах появилась знакомая насмешка:
   - Хороший же вы стражник! А как насчет приказов мадам регентши? Как раз подходящий случай донести на вас её высочеству. Разве не приказала она стеречь меня, будто сокола? А вы даже осмеливаетесь выпроваживать меня отсюда в одиночку - демонстративная измена Франции и вопиющее неповиновение!.. Ну вот, я опять начинаю... Бедный мсье де Лальер! - Она положила свою ладонь на его руку. - Никак не могу удержаться, чтобы не подразнить вас.
   Блез рассмеялся и опять взялся за миску с супом.
   - А не замыслить ли нам заговор - видимости ради? Вы могли бы подождать меня в Сен-Боннете, а я караулил бы вас потом до самой Женевы.
   - О мсье, - подшучивала она, - я не осмелюсь ехать так далеко одна. Со мной может что-нибудь случиться...
   - А как же все ваши разговоры о срочных делах, призывающих вас в Женеву?
   - Дела могут подождать лишний день.
   Однако, как часто случалось в минуты, когда, казалось, им было особенно легко друг с другом, Анна вдруг замолчала и замкнулась в себе. И несмотря на всю близость, возникшую между ними после несчастного случая, он опять почувствовал, что она весьма и весьма далека от него.
   - Не будет ли нескромностью, - сказал он после паузы, - спросить, о чем вы думаете?
   - Нисколько... - Но он тут же понял, что ответ будет уклончивым. - Я думала, где мне спать сегодня ночью. Конечно, не в доме. Я достаточно закаленный человек, но не до такой степени. А насчет того, чтобы спать здесь, то теперь, когда вы оправились... - Она вздернула бровь.
   Блез махнул рукой:
   - Весь этот дворец в вашем распоряжении. А я отправлюсь в поле - не в первый раз. Только для этого мне понадобятся мои штаны.
   Она покачала головой:
   - Нет... Мы не должны разочаровывать тетушку Одетту. Давайте сделаем вот как. Эта сторона сеновала - ваша. Другая - моя. И "Да будет стыдно тому, кто об этом дурно подумает" < Девиз английского ордена Подвязки, повторенный на гербе Великобритании.>. Все равно я испортила свою репутацию - спасибо вам, непристойному соблазнителю... Восстановлю ли я её когда-нибудь, господин де Лальер?
   У него был наготове правильный ответ, но он не мог произнести эти слова сейчас, когда его страсть к ней вот-вот могла сорваться с непрочной привязи. Сказать то, что вертелось у него на языке, - значит, бесповоротно порвать связывающую их нить, тонкую, как паутинка. К этому времени она стала слишком драгоценной, чтобы рискнуть ею ради циничного удовлетворения регентши. Нет, не сейчас. Но когда-нибудь, несмотря даже на де Норвиля...
   Он мог обуздать свой язык, но не мог скрыть огня во взгляде. Заметив эту искру, она смешалась, потом проговорила легким тоном:
   - Это был нечестный вопрос... Я сама отвечу: никогда, господин де Лальер.
   Улыбка исчезла.
   А он попытался угадать, что она имела в виду.
   * * *
   Потом, оставшись один, он отважился встать и, неуклюже передвигая ноги, казавшиеся чужими, принялся разыскивать свою одежду. Нашел он её без особого труда в другом углу сеновала. Но, пока одевался, понял, что Анна была совершенно права: сегодня вечером никак не получится сесть на лошадь. Он снова лег.
   И все же, прислушиваясь к звукам голосов за обеденным столом, стоявшим во дворе хозяйского дома, он укрепился в своей решимости добраться до Сен-Боннета завтра же (а для этого ему придется как можно больше пользоваться своими ногами). Через некоторое время, собравшись с силами, он предпринял новую попытку.
   Чувствуя, что затеял рискованное дело, он вышел из сарая - и наткнулся на изумленные взгляды крестьян-хозяев. Анна тут же учинила ему выговор.
   Дядюшка Оден, тетушка Одетта, трое их неповоротливых сыновей и целая россыпь потомства помельче приветствовали его за столом под липой в небольшом дворике перед домом с соломенной крышей. Блез, очень стараясь понравиться хозяевам, подкрепился несколькими кружками красного вина и неизбежным супом с черным хлебом; и случилось чудо: к концу ужина он смог убедить Анну, что они должны выехать завтра.
   Затем, после бесконечных благодарностей и взаимных пожеланий доброй ночи, провожаемые многозначительными взглядами тетушки Одетты, они удалились в сарай.
   Было последнее полнолуние перед осенним равноденствием. Луна, багровая и огромная, ещё выщербленная внизу, потому что не полностью вышла из-за горизонта, глядела в открытую дверь сеновала. Вечерний покой и широко разлившийся мягкий свет окутали бурые поля, которым предстояло скоро стать серебристыми.
   Анну и Блеза непреодолимо тянуло к двери; они присели ненадолго, свесив ноги через порог и глядя в пространство. Ни ему, ни ей не хотелось говорить, и они сами не догадывались, как много значило для них это молчание. Несколько дней назад такая тишина была бы неловкой и неестественной; а теперь она так легко сливалась с общим настроением, что они даже не замечали её.
   В полях за селением то нарастал, то сонно стихал стрекот сверчков; иногда из ближнего пруда подавала басистый голос лягушка. Луна уже поднялась над изгородями.
   Задумавшись, Анна стала шепотом напевать песню на чужом языке, её слова показались Блезу похожими на те, которые он слышал прошлой ночью.
   Он начал издалека:
   - Я хотел бы знать ваш язык, мадемуазель.
   - Зачем?
   - Чтобы вам не надо было переводить мне баллады, которые вы поете. Это грубая речь, но она не кажется мне неприятной. Я только удивляюсь, как вам удается произносить такие звуки.
   Она улыбнулась:
   - Это совсем не трудно... В Англии их могут произнести даже дети.
   Блез разыграл удивление:
   - Смотри-ка! Они у вас, должно быть, очень смышленые. А как вы думаете, я смог бы научиться?
   - Думаю - нет, мсье, - резко ответила она. - Французы никогда не могут произносить никаких слов, кроме французских. И если вы спросите меня, почему, то я скажу: из-за презрения к другим языкам.
   - Ну, клянусь святой мессой, я докажу, что вы неправы! Вот послушайте... - И Блез медленно произнес: - Ай... лаф... иуу. Пожалуйста!
   - Ну, и что это значит, мсье?
   Он покачал головой:
   - Честное слово, не знаю... Но вы же видите, я могу произнести эти звуки! А вот что они означают?..
   - "Ай лаф иуу" < Искаженное "I love you" (англ.) - я люблю тебя.>, озадаченно повторила она. - Увы...
   Но потом резко взглянула на него:
   - Где вы это слышали?
   Ему удалось солгать без труда:
   - В одной из ваших песен. "Ай лаф иуу", а потом что-то насчет "тру лаф" < Искаженное "true love" (англ.) - по-настоящему люблю.>.
   Она продолжала глядеть на него с подозрением:
   - В какой песне?
   - О, клянусь праздником тела господня! Не помню. Это самое "лаф" есть во всех песнях... Я вижу, вы узнали слово.
   - Вряд ли... Но, может быть, вы имели в виду "лав"?
   - Вот-вот, оно самое и есть. И что оно значит?
   - Любовь, друг мой.
   - Ха! Ну и словечко для любви! Хотя в ваших устах... Ну а "ай" и "иуу"?
   - Вам этого знать не надо, - сказала она строго. - С вас и так достаточно.
   Снова воцарилось молчание. Блез повторял про себя волшебные слова. Анна была права: он догадался или, вернее, надеялся, что догадался, о чем тихо говорила она ему тогда, обвив его руками, - если только то был не сон.
   Тьма снаружи сгустилась. Тихий ветер, напоенный запахами жатвы, коснулся их. Издалека донесся крик совы.
   - Миледи, - сказал он через некоторое время, - скажите, что вы имели в виду, ответив "никогда" на вопрос, который сами же задали сегодня днем? Спрашивали-то вы шутя, а ответ ваш был серьезен, и это не дает мне покоя.
   Она чуть повернулась к нему:
   - Что за вопрос?
   - О нашем путешествии. Насчет того, говоря вашими словами, сможете ли вы когда-нибудь восстановить свою репутацию. Мне стыдно думать, что я каким-то образом являюсь причиной вашего позора...
   Ответ, который уже вертелся у него на языке прежде и который он так и не высказал, явился снова. Кровь застучала у него в висках. Быть рядом с нею в эту летнюю ночь, чувствовать, как его властно влечет к ней, ощущать тепло её дыхания и сидеть при этом, как истукан, во имя хитросплетения каких-то моральных правил и сомнений - это больше, чем в состоянии вынести человек из крови и плоти!
   - Потому что вы...
   - Дурачок! - произнесла она. - Конечно же, вы поняли, что я имела в виду. Позор...
   И вдруг запнулась, схватив его за локоть:
   - Слушайте... Слышите этот звук?
   Звук был ещё далеким, но отчетливым. С севера доносилась дробь лошадиных копыт по дороге. Нет, не обычный галоп запоздалых путников, а целенаправленный, настойчивый, опасный. С каждой минутой эта непрерывная дробь становилась громче. Приближались несколько всадников, погоняя взмыленных от скачки коней.
   - Может быть, это и ничего... - прошептал он, однако поднялся на ноги.
   Они вышли из полосы лунного света и остановились, прислушиваясь.
   Все ближе, все громче стук копыт в ночной тишине. Проедут мимо? Вот они уже за двором. Вдруг раздался голос: "Эй!" Копыта врезались в землю, заскрипела кожа седел - всадники остановились у самого дома.
   - Мсье де Варти, похоже, это то самое место.
   Анна крепко сжала руку Блеза:
   - Мсье де Варти! - повторила она. - Королевский курьер!
   Глава 22
   Блез часто размышлял, как ему поступить, если королевские гонцы настигнут их с Анной прежде, чем они доберутся до савойской границы, и всегда приходил к одному и тому же выводу: случись подобное, он не сможет абсолютно ничего сделать.
   До сих пор он со всей возможной поспешностью выпроваживал Анну из Франции, повинуясь приказу регентши, и, пока не было никаких распоряжений короля, отменяющих данные ему инструкции, его не в чем упрекнуть. Конечно, никому в голову не приходит, что ему известны намерения короля относительно Анны и что он может отказаться выполнить повеление регентши.
   Но стоит только полномочному королевскому курьеру догнать его с новым приказом, как он должен будет немедленно подчиниться, иначе его обвинят в неповиновении.
   Анне это было известно так же хорошо, как и ему. Их обоих, затаивших дыхание во тьме, охватило одно и то же ощущение - полной беспомощности.
   Сквозь плетеные стены сарая они могли слышать каждый звук во дворе, а когда первое оцепенение прошло, переползли к другой стороне сеновала и смогли даже увидеть сквозь щели в стене группу всадников, освещенных луной.
   Их было четверо; очевидно, двое дворян со слугами.
   Блез и Анна сразу же узнали по силуэту - острому носу и выступающему подбородку - Пьера де ла Бретоньера, сеньора де Варти. Он был дворянином королевской палаты и главным лесничим; воистину железный человек, неутомимый слуга короля, великолепный наездник, для которого не существовало слишком большого расстояния, рьяный исполнитель и живое воплощение любой королевской воли или каприза. То, что с этим поручением послали именно его, свидетельствовало о важности дела.
   - Ну что ж, господин де Флерак, - проговорил он сухо, - с вашего позволения, мы спешимся и выразим свое почтение миледи Руссель. Нет никаких сомнений, что это именно то место. И расстояние правильное, и липа перед домом. Вы хорошо придумали - спросить в доме на околице.
   Он соскочил с седла, оставил коня слуге и в сопровождении де Флерака зашагал через двор; впереди двигалась его тень - короткая, неровная.
   Для двоих смотревших из сарая шаги его были как последние песчинки в песочных часах. Если бы гонцы спросили наудачу у хозяев дома, не видел ли кто-нибудь из них проезжавших по этой дороге даму и господина, то у беглецов ещё оставалась бы надежда. Можно было рассчитывать, что сьер Оден и его жена солгут со спокойной совестью. Но, по-видимому, их соседи дали де Варти точные сведения, и он знает, что его добыча находится здесь. Едва ли приходилось ждать от робких крестьян, что они станут это отрицать и дерзко врать в глаза королевскому офицеру.
   Когда раздался стук в дверь, Анна снова стиснула руку Блеза.
   - Именем короля! - прозвучало в тишине. - Откройте! - И нетерпеливый окрик: - Вы что там, оглохли?
   После паузы стукнули отодвигаемые засовы; верхняя половина двери распахнулась.
   - В чем дело? - послышался недовольный голос Одена.
   - Ты, мошенник, - заговорил де Флерак, - ну-ка, говори повежливей, когда отвечаешь дворянину, черт побери! Я тебе велел открыть дверь, а не её половину. Что, мы с монсеньором так и будем топтаться здесь перед твоим свинарником?
   - Но, господа, откуда ж мне знать, кто вы?
   В запинающемся бормотании Одена ощущались отголоски векового рабства. Перед знатными господами он мгновенно сделался мягким и покладистым.
   - Когда понадобится, тогда и узнаешь, кто мы. Тебе приказано было открыть именем короля - этого достаточно. Так что поторопись.
   Оден отодвинул остальные засовы.
   - Господа, умоляю простить меня... Это я спросонья. Что вашим милостям угодно?
   Де Варти заговорил, повысив голос так, чтобы его услышали все в доме:
   - Мы хотели бы поговорить с английской госпожой, которая остановилась здесь - с очень знатной англичанкой, мадемуазель Руссель.
   - Но, господа, - возразил Оден дрожащим голосом и достаточно искренне, поскольку соображал медленно, - здесь нет никакой иностранной мадемуазель...
   - Ты врешь! Нам сказали в доме чуть дальше по дороге - как бишь звали эту скотину? Флодрен? Флодре? Ну да, Флодре, - он сообщил, что эта госпожа здесь со своим спутником, господином де Лальером, который был ранен, свалившись с коня. Так что не шути со мною, деревенщина, а передай мадемуазель, что я свидетельствую ей свое почтение и прошу оказать мне честь побеседовать с нею.
   - Вот и все, - шепнула Анна на ухо Блезу. - Лучше я выйду. Все кончено...
   Но он удержал ее:
   - Подождите...
   - О-о, - прозвучал ещё один раболепный голос, - конечно! Монсеньор герцог имеет в виду высокую красивую барышню в штанах и сапогах! А я и не знала, что она англичанка. Ну да, монсеньор...
   Без сомнения, это Одетта выступила вперед, оттеснив Одена.
   - Ах да, конечно же, монсеньор. Госпожа со странными глазами и рыжеватыми волосами? Сильно загорелая?
   - Совершенно верно... Где она?
   - И господин с широкими скулами, такой большеротый?
   - О Господи, создатель... Да.
   - Монсеньор, я в отчаянии! Их здесь нет. Они выехали сегодня рано утром в Сен-Боннет-ан-Брес.
   - Врешь! Этот самый Флодре говорит, что де Лальер опасно ранен, что он может даже умереть.
   - Да нет же, монсеньор герцог, не давайте себя обмануть такому идиоту, как Флодре. Ну что за скотина - монсеньор заслуженно его так назвал! Откуда Флодре знать, что случилось, если это мы привезли сюда бедного господина? Расшибся он сильно, что правда, то правда, а голова у него болела и того хуже; но его никак нельзя было уговорить остаться в постели нынче утром. Они с госпожой уехали вскорости, как рассвело. Правда ведь, Оден?