Смирнов Андрей. Чернокнижник

   – Верю, – сказал Уилар, доставая из сумки ножи и ложки. – Верю и нисколько в этом не сомневаюсь.
   – Естественно, – продолжал Эрбаст. – Суеверные люди, наблюдая или слыша о чем-либо подобном, тут же выдвигают самые дикие, чудовищные объяснения. Но на самом деле – об этом писал ещё Мальком Димельт в своей бессмертной «Анатомии духа» – в основе этого явления лежит телесный недуг, называемый… – Тут душевидец произнёс какое-то очень длинное, заумное слово, которое разум Эльги попросту отказался запоминать. – В других случаях это связано не столько с телесными, сколько с психическими расстройствами. Наблюдается своего рода обратная связь: люди, не имеющие должного душевного равновесия, слышат о случаях так называемого «вампиризма» и переживают страх, потрясение, которые через какое-то время переплавляются в глубине их души в возбуждение и вожделение к тому, что прежде вызывало страх. Запретное, противоестественное, окружённое вдобавок ореолом баек и небылиц, обладает необыкновенной притягательностью…
   В это время слуги принесли глиняные плошки, овощи и хлеб. Эльга подцепила ножом кусочек мяса и, придерживая его пальцем (горячее!), быстро опустила в свою тарелку.
   – Я вспоминаю наши давние споры…
   – Ты не согласен?
   – Нет, все верно, – кивнул Уилар. – Различие между нами состоит в том, что я признаю за пределами психических феноменов наличие некой «скрытой» реальности, которая с человеком соприкасается, но человеком отнюдь не исчерпывается, а ты, вслед за Малькомом Димельтом и плеядой не менее известных авторов, её отрицаешь.
   – Нисколько не отрицаю! Я лишь утверждаю, что в этой реальности нет ничего «магического» и «таинственного»… Без сомнения, существуют незримые связи между разумом одного человека и разумом другого, но…
   – Только между разумами? – Уилар захрустел огурцом. – А как же быть с Королями-Колдунами?
   Эрбаст поморщился.
   – Слухи о якобы творимых ими чудесах сильно преувеличены.
   – Преувеличены? – Уилар приподнял бровь. – А расколотые молниями каменные глыбы в радиусе пяти миль от Анвегноса – это тоже преувеличение?
   – Конечно! Большая часть этих глыб была расколота в результате сошедшего с гор ледника и уже после сражения была приписана действию «колдовства» Натаниэля Скельвура.
   – А сожжённые огнём предместья?.. Уничтоженная армия Хескалингов?..
   – Постой, Уилар – примирительно вытянул руки Эрбаст Ринолье. – Я вовсе не утверждаю, что не было той необыкновенно сильной грозы, которую описывают все хроники. Несомненно, гроза была. Я всего лишь предлагаю взглянуть на происходящее не с точки зрения мистики и примитивных суеверии, а трезво, как и подобает здравомыслящим людям. Можем ли мы допустить, что один человек в состоянии создать грозу, уничтожившую несколько тысяч воинов? Конечно, такое предположение совершенно абсурдно…
   – Но…
   – Позволь, я закончу. С другой стороны, можем ли мы допустить, что Натаниэль Скельвур каким-то образом узнал, что такая гроза произойдёт под Анвегносом в определённый день? В этом предположении нет ничего фантастического. Известно, что многие животные умеют чувствовать надвигающуюся непогоду, землетрясения, наводнения и прочее. Почему бы не предположить, что и королевская семья Скельвуров, в силу присущих ей необыкновенно высоких психических способностей, обладает схожим свойством? Это вполне вероятно. Таким образом, король Натаниэль не создавал никакой грозы. Он просто знал, когда и где она произойдёт, и использовал это знание в своих целях.
   – Глубокая мысль, – кивнул Уилар, подхватывая очередной кусочек мяса. – Особенно если учесть, что гроза произошла под Анвегносом, куда Хескалинги пришли сами, и произошла именно в то время, когда в район боевых действий прибыл король…
   – Ничего удивительного. Он знал, когда и где произойдёт гроза, и сознательно приехал к этому сроку.
   – То есть мы на протяжении девяти столетий наблюдаем гигантскую мистификацию, которую перед нами разыгрывают потомки Скельвура?
   – Полагаю, во многом дело обстоит именно таким образом, – подтвердил Эрбаст. – Я вовсе не отрицаю особую психическую силу, присущую этой семье. Хотя за последние столетия наука, изучающая скрытые психические силы, продвинулась далеко вперёд, многое ещё остаётся для нас неизведанным. Я всего лишь утверждаю, что большую часть «чудес», которые приписывают этой семье, можно объяснить и естественными причинами, не прибегая к столь двусмысленным терминам, как «магия», «колдовство» и «чародейство».
   – М-да… Не знаю даже, что и сказать. – Уилар покачал головой. – Вижу, за последние восемь лет твоя точка зрения никаких изменений не претерпела. И теперь ты, как человек во всех отношениях трезвый и здравомыслящий, собираешься присутствовать на нашем ведьмовском ковене, чтобы со всей определённостью отделить правду от вымысла, а фантазии, которыми склонны тешить себя излишне впечатлительные натуры, – от подлинных фактов?
   – Совершенно верно.
   – А ты не думаешь, что спустя сто лет какой-нибудь «здравомыслящий исследователь», прочитав твой отчёт, назовёт тебя самого либо «излишне впечатлительной натурой», либо человеком, подкупленным Скельвурами для того, чтобы ещё раз подтвердить все их «мистификации»?
   Эрбаст пренебрежительно фыркнул, демонстрируя своё отношение к подобным предположениям. Уилар пожал плечами.
   – Пока мы чересчур не увлеклись спором, расскажи мне о сборе. В любом случае тебе известно больше, чем мне.
   – Рассказывать особенно нечего. Айлис Джельсальтар разослал письма всем наиболее известным колдунам, приглашая их прибыть в его замок к началу декабря.
   – С целью?
   – Говорят, речь пойдёт об отношениях с Церковью.
   – Я так и думал. – Уилар кивнул. – В нашей среде давно уже витала мысль о необходимости создания подобного союза. Правда, до сих пор дальше слов дело не заходило… Людей нашей профессии мало, мы разрознены и зачастую ведём друг с другом смертельную вражду. Мы все как-то свыклись с ненавистью джорданитов, желающих узурпировать все права на чудеса и тайны – а между тем необходимость как-то адекватно отреагировать на эти бесконечные преследования назрела уже очень давно.
   – Кхм… – Эрбаст откашлялся. – Насколько я понимаю, речь пойдёт не о союзе против Церкви.
   – Да? А о чем же тогда?
   – Мне представляется более вероятным, что Айлис стремится не к какой-то бездумной военной авантюре – ибо чем ещё, как не безумной авантюрой, может быть открытая конфронтация с такой могущественной организацией, как Церковь? – а скорее к дипломатическому урегулированию…
   – Что?! Какому ещё урегулированию? Ты, похоже, совсем не представляешь себе настоящее положение дел. Видишь девочку? – Уилар кивнул на Эльгу. – Её собирались убить только за то, что она обладает Даром. Совершенно официально, поскольку всем было ясно, что никакого вреда она никому не причиняла и причинить не могла…
   – Ну-у, – потянул Эрбаст. – Отдельные злоупотребления ещё не означают, что…
   – Это не злоупотребления. Это система. Продуманная, хорошо отлаженная система. И ничего странного в этом нет. Существование людей, способных творить чудеса при помощи собственной, а не божественной силы, – кость в горле всей джорданитской церкви. И они либо эту кость проглотят, либо ею подавятся. Все совершенно закономерно. Пойми, на самом деле меня нисколько не возмущают их действия. Будь я на их стороне, я действовал бы точно так же. Но я-то на этой стороне, а не на той. И поэтому готов приветствовать любую инициативу по созданию «профессионального союза», противостоящего тем, кто хочет нас истребить. Даже если человек, собирающий такой союз, мне совершенно несимпатичен.
   – Хмм… Что тебе не нравится в Джельсальтаре?
   – Лично против герцога я ничего не имею. – Уилар покачал головой. – Но… он слишком высокопоставленный человек. Понимаешь? Интересы империи… Север против Юга… и тому подобное. Политика. – Уилар вздохнул. – Меня все это не интересует. Но я очень удивлюсь, если в предстоящем «дипломатическом урегулировании» Айлис Джельсальтар не планирует получить большую личную выгоду. Он один из самых влиятельных людей в Северной Империи и, кроме того, один из ближайших родственников нынешнего правителя Шарданиэта…
   – Думаешь, он предложит вам поддержать его в борьбе за корону, обещая в случае своего вступления на трон как-то усмирить джорданитскую церковь? – понизив голос, спросил Эрбаст.
   Уилар пожал плечами.
   – Все может быть.

Глава 13

   Не важен объект веры. Вера самоценна. Пока человек верит, его жизнь имеет смысл. Отсюда: в чем смысл жизни? в вере.
   Вера – достояние сердца, верования достояние разума. Верования есть иллюзии, вера есть реальность.

«Дети Тьмы»

   Была глубокая ночь, когда Уилар Бергон в комнате на втором этаже трактира при помощи угля нарисовал круг, заключённый в квадрат. В образовавшихся четырех треугольниках он написал четыре имени, над каждой из четырех вершин вывел замысловатый символ.
   Затем он сел в круг, скрестив ноги, и задул свечу.
   Он дышал медленно и глубоко, делая паузы после каждого вдоха и выдоха. Чтобы очистить сознание, он сконцентрировался на произнесении одного из слогов, составляющего четвёртую часть Невидимого Ключа. Он тянул слог столько, сколько длился выдох – монотонно и едва слышно, никуда не торопясь и не стремясь ничего достигнуть. Он быстро потерял ощущение времени, а окружающие предметы, скрытые темнотой, выпали из поля его внимания в тот момент, когда он потушил свечу. Вскоре исчезли все мысли, сознание превратилось в колодец без стен, в котором, вибрируя, раскатывался последний слог Ключа. Когда Ключ вошёл в замочную скважину, Уилар повернул его, открыв ту дверь, которой был он сам.
   Беспредельный тёмный океан пребывал над ним, простирался перед ним, окружал его. Возникло ощущение все ускоряющегося движения. Ритм дыхания сбился – но это уже не имело никакого значения, как не имело значения и то, что он перестал повторять слог Ключа, выбросивший его в это состояние. Дверь была открыта, и он был на другой стороне яви.
   Нельзя сказать, что он знал окружавшую его тьму или умел как-то управлять ею. Законы, которые можно узнать и использовать, остались на тои стороне, откуда он ушёл, – в царстве порядка и света, на лицевой стороне мироздания. Здесь же простиралось беспредельное царство иррационального, немыслимое, непредставимое и неописуемое.
   В бесконечном океане тьмы были свои течения, заводи и водовороты. Здесь не было границ между «я» и «не-я». Дыхание тьмы вливалось в Уилара и беспрепятственно текло дальше, сквозь него. Не зная ничего, он одновременно знал все. Он тёк вместе с Силой её безмолвными путями, ни к чему не стремясь и ничего не желая. Ему приходилось быть осторожным – он был тут не один. Где-то далеко, в безбрежных водах хаоса, раскинулось, подобно левиафану, исполинское тело Климединга. Хозяин Демонов сливался с тьмой в единое целое, был частью её, проникал своим естеством во множество её течений. По сравнению с ним Уилар казался мотыльком, порхающим над телом дремлющего дракона. Он не мог противодействовать Климедингу – вся его тактика заключалась в том, чтобы держаться от Хозяина Демонов как можно дальше и оставаться не замеченным им. Но и сам Климединг был бесконечно мал по сравнению с иными существами, древними и медлительными, пребывающими где-то в глубинах бездны… но и эти существа, впрочем, были ничем по сравнению с самой тьмой – вечной и беспредельной, не имеющей ни конца ни начала, хранящей в себе и обитателей хаоса, и корни иного, юного и безмятежного мира, который его обитатели считали единственно существующим.
   Уилар не собирался погружаться во тьму слишком глубоко. В своём путешествии он преследовал исключительно практические интересы. Здесь, у корней мира, на изнанке упорядоченного, ему иногда удавалось отыскать различные загадочные предметы, которыми можно было завладеть и использовать в обыденном мире. Некоторые из этих предметов, перенесённые на дневную половину мира, становились осязаемыми, но большинство – нет: Кельрион не был способен вместить их. Впрочем, и «предметами» называть их можно лишь с большой долей условности – с тем же правом их можно назвать и «состояниями» и «сущностями». Чтобы завладеть такой сущностью, Уилар должен был расширить себя до её пределов, стать ею, постичь её и включить в себя. Чем-то этот процесс напоминал выращивание новых конечностей, открытие дополнительных органов восприятия, поглощение пищи или, в меньшей степени, приобретение нового имущества. Расширив себя до пределов безымянной сущности, пойманной в сети воли и волшебства, Уилар «сжимался» обратно, в более естественную и привычную форму, но связь сохранялась. Теперь он легко, даже на дневной половине мира, мог вызвать пойманную сущность снова, использовать силы и необычные способности, которые она давала. Большинство тех заклятий, которые Эльга наблюдала за время их совместного путешествия, были уловлены Бергоном здесь, во тьме. Со временем их сила иссякала, и тогда Уилар возвращался в тьму и наполнял резервуары энергией или подбирал другие сущности, более привлекательные заклятья, словно звери, посаженные в клетку, нуждались в том, чтобы дрессировщик постоянно подкармливал их.
   Он успел наполнить энергией только три резервуара и отыскать ещё одну новую сущность (после соответствующей обработки эта сущность будет превращена в отравленный шип, длинный и гибкий; невидимый в Кельрионе, шип тем не менее будет обладать силой достаточной для того, чтобы убить двух или трех человек) – и вдруг понял, что… устал. Это открытие неприятно удивило Уилара. Его путешествие во Тьме было совсем недолгим, но отчего-то поддержание открытого канала между явью и изнанкой мира требовало большего, чем обычно, количества сил. Это было странно. Напротив, он полагал, что путешествие должно будет стать необыкновенно лёгким – само по себе присутствие того числа магов, которые нынче собрались на Лайфеклике, должно было отчасти размыть границы реальности, приблизить друг к другу «тот» и «этот» миры. Вместо этого картина была обратной: пожалуй, он не мог припомнить случая, когда поддержание открытых врат во Тьму требовало таких энергетических затрат. В чем причина?.. Он не составлял заранее гороскопа для этой ночи, не выяснял, какие стихии и силы будут находиться в союзе, а какие – во вражде. Может быть, все дело в том, что он выбрал неподходящее время для путешествия?.. Сосредоточив внимание на том, чтобы новая, только что пойманная, сущность не вышла из-под контроля и не натворила бед. Уилар отправился в обратный путь. Он прошёл во врата, которые были его глазами, вошёл в дверь своего тела. Он закрыл врата, сжавшись едва ли не до точки внутри себя самого и повернул Невидимый Ключ в замочной скважине. Спустя несколько секунд он открыл глаза. В комнате ничего не изменилось. Он по-прежнему сидел на полу. Несмотря на темноту, сейчас он видел окружающие предметы почти так же чётко, как днём. Он по прежнему ни о чем не думал, внутренняя пустота не спешила сменяться повседневными мыслями и желаниями. Потрясающая ясность восприятия отпускала его очень медленно, как бы нехотя. Чтобы ускорить процесс «вживания», Уилар начал думать о том, что могло привязать его к Кельриону: о вкусной еде, о женщинах, о политике и новейших проблемах философии. Поначалу процесс мышления никак не хотел идти так, как должно, мысли то и дело срывались в бездну, где все вопросы теряли свои смысл, в ничто, заключавшее в себе всё, и приходилось едва ли не силой возвращать себя в обыденное русло восприятия. Это было похоже на попытку перелить бочонок вина в кувшин. В конце концов Уилару все-таки удалось справиться с этой задачей. Ясность восприятия поблекла, мысли потекли своим чередом, темнота стала обычной темнотой, в которой он видел уже отнюдь не так хорошо. Ныла поясница – по полу, на котором он просидел около двух часов, гуляли сквозняки. Уилар зажёг свечи и стал готовиться ко сну. Прежде чем заснуть, он снова подумал о том, что могло явиться причиной столь быстро завершившегося путешествия.
   «Неужели старею?..» – подумал он с усмешкой. На самом деле он вообще не верил в то, что когда-нибудь состарится. Собственное будущее всегда представлялось ему следующим образом: либо он изменит свою природу и станет бессмертным – либо умрёт на пути к этой цели. Он давно забыл и день своего рождения и год, в который это произошло. Он лучше чем кто-либо знал, что возраст – всего лишь состояние. Он избегал крайностей – старости и детства – и был всем тем, что лежит между ними. Между его двадцатью годами и пятьюдесятью не было непреодолимых барьеров. Его время медленно текло внутри этого промежутка – то в одну сторону, то в другую – не пытаясь вырваться за установленные пределы. Вместе с тем Уилар знал, что так не может продолжаться вечно. Его время становилось все более медлительным, все чаще и чаще приходилось подпитывать его извне, чужим временем и чужой жизнью. Если он не хочет окончательно превратиться в вампира, ему необходимо отыскать источник подлинного бессмертия – или, за неимением такового, создать его.
   Засыпая, он размышлял о предстоящей встрече в замке Айлиса Джельсальтара, у него были плохие предчувствия.

* * *

   Эльга открыла глаза. Сквозь щели между ставнями пробивался солнечный свет. В комнате было холодно, а под одеялом, ещё и накрытым сверху зимним плащом, – так тепло и приятно… Эльга подумала, что в жизни есть множество удовольствии, которые всегда сытые, довольные люди просто не могут испытать. Чтобы узнать настоящий вкус хлеба, нужно несколько дней поголодать, чтобы испытать подлинное наслаждение теплом – путешествовать в слякоть и снег. Она вполне может позволить себе ещё немного поспать. Эльга подоткнула одеяло и завернулась в него с головой. Недовольно потёрла замёрзший нос. Закрыла глаза.
   Но сон не шёл. Некоторое время она ворочалась на кровати, устраиваясь поудобнее – и в результате проснулась окончательно. Высунула наружу руку и тут же, пробормотав «Уууу, мамочки!..», сунула её обратно. Такое ощущение, что в комнате холоднее, чем на оледеневшей дороге три дня назад, когда они с Уиларом, не найдя ни постоялого двора, ни самой последней избёнки, устроились ночевать прямо под открытым небом. Поначалу Эльга думала, что они попросту околеют к утру, но этого не произошло. Напротив, она, как ни странно, почти и не замёрзла. Спали они всего несколько часов, но наутро она чувствовала себя на удивление бодрой и свежей.
   Сейчас все было наоборот: она спала долго, но вставать не хотелось. Повалявшись ещё некоторое время, Эльга наконец совершила над собой героическое усилие: откинула одеяло и бросилась к одежде. Переступая с ноги на ногу и стуча зубами, она натягивала на себя одежду, которая была не менее холодна, чем пол, состоявший, казалось, не из дерева, а изо льда. Зевая и кутаясь в плащ, она спустилась вниз.
   Уилар, похоже, ещё не проснулся. В общем зале она обнаружила Эрбаста Ринолье, который, прихлёбывая горячее вино, что-то оживлённо строчил скрипучим пером на листе бумаги. Стоило Эльге подумать, что душевидец, по-видимому, настолько увлечён своей работой, что не обратит внимания на её появление, как Эрбаст поднял голову, отыскал глазами Эльгу и приветливо кивнул ей, приглашая за свой стол.
   – Доброе утро, сударыня. Вы ещё не завтракали?.. Нет?.. Кстати, я тоже. – Эрбаст несколько раз щёлкнул пальцами, подзывая слугу.
   – А что вы пишете? – вежливо поинтересовалась Эльга. Эрбаст пустился в длинные и путаные объяснения, которые, впрочем, были прерваны сразу после появления на их столе каши и молока. Профессор Лаллеранского университета управился со своей порцией на удивление быстро. «Ну он и здоров лопать!..» – подумала Эльга, не успевшая к этому времени осилить ещё и половины своей.
   Эрбаст смущённо улыбнулся.
   – Студенческая привычка, знаете ли.
   Эльга густо покраснела. «Он опять читает мои мысли!..»
   Эрбаст смотрел на неё и улыбался. «Разве Уилар не научил вас…?» – услышала она у себя в голове чужой голос. Окончание вопроса она не разобрала – как и вчера, во время двойного диалога Эрбаста и Уилара, когда она понимала в лучшем случае лишь половину их мысленных реплик – вместо второй половины она уловила не осмысленную речь, а какое-то неразборчивое бормотание.
   – Разве Уилар не научил вас защищать свои мысли? – повторил вслух Эрбаст Ринолье. Эльга помотала головой. Ей все ещё было стыдно за свою первую мысль, подсмотренную душевидцем.
   – Странно. Обычно это одно из самых первых упражнений, которому учат тех, в ком стремятся развить способность к эмпатическому общению. Впрочем, если вы путешествуете недавно…
   Почувствовав, что девушка споткнулась на незнакомом слове, Эрбаст поспешил разъяснить его – с помощью мысленной речи: «Эмпатия – это…» Далее последовал целый водопад понятии и смысловых оттенков, долженствующих объяснить всевозможные значения данного слова.
   – Какие упражнения для освоения этой способности вы практиковали? – поинтересовался Эрбаст после того, как Эльга более-менее справилась с наплывом информации.
   Эльга опустила глаза и тихо покачала головой. Эрбаст изумлённо вскинул брови.
   – Никаких? Очень странно… Уилар вас совсем ничему не учил?! Но… но тогда это просто поразительно!
   – Что поразительно? – удивилась Эльга.
   – Если вы обладаете столь высокой психической чувствительностью от рождения, это, поистине исключительный случай!
   От рождения? Эльга задумалась, а затем снова сделала отрицательный жест. Пока она жила в Греуле, ничего подобного она не умела. Была самым обычным ребёнком… Как и все дети, время от времени она испытывала разного рода странные переживания, что-то изменялось в её восприятии мира, но не более того. Ничем не отличалась она и от простой бродяжки, когда после сожжения Греула была вынуждена побираться в землях Данласского архиепископства. Что-то начало меняться, когда она поселилась у матушки Марго. Перемены были настолько медленными и незаметными, что поначалу казалось, будто бы их и вовсе нет. Эльга вспомнила, как матушка Марго пыталась научить её слушать людей. Впрочем, матушка утверждала, что всё, буквально всё на свете имеет свой голос: люди, животные, деревья, камни, реки и небеса… «Научись слушать людей, – сказала она как-то. – Когда они молчат, они всё равно говорят. Часто так бывает, что у них что-то болит, а они сами об этом не знают и сказать, бедные, ничего не могут. А тело-то знает. Ты к телу прислушайся, узнай, где у него беда и болезнь. Это первое правило для всякого лекаря. Вот если ты знать не будешь, где болезнь сидит, как же ты её вынуть сумеешь?..» Когда Эльга спрашивала, как нужно слушать, матушка Марго не могла толком объяснить. «Слушай и все». Иногда Эльге казалось, что она и вправду что то слышит. Вернее, не слышит, а чувствует. Иногда удавалось угадать, зачем очередной посетитель пришёл в дом матушки, что ему надо и что у него болит – ещё раньше, чем человек открывал рот. Случалось, что она ошибалась, но со временем ошибок было все меньше и меньше. Во всем этом почти ещё не было ничего чудесного, но с тех пор, как она начала своё путешествие с Уиларом, «чудесное» стало происходить постоянно. Вернее, не происходить, а прямо-таки обрушиваться на голову, когда меньше всего этого ожидаешь. Эльга вдруг осознала, насколько преобразило её путешествие.
   Хотел этого Уилар или нет, но она сильно изменилась, будучи вынужденной как-то приспособиться к пугающему и противоречивому миру, в который он её втянул.
   – Простите, – самым непринуждённым тоном попросил Эрбаст Ринолье. – Вы не могли бы думать чуть помедленнее?..
   – Вы не успеваете?.. – Эльга против воли улыбнулась. Её щёки снова вспыхнули, но на этот раз она решила побороть смущение. Она подумала, что в просьбе Эрбаста есть что-то неприличное, что-то, похожее на просьбу незнакомого мужчины, который, заглянув в чужую комнату и увидев там обнажённую девушку, просит её не визжать и вообще одеваться чуть помедленнее и поизящнее – иначе он, видите ли, не успеет её рассмотреть! Потом Эльга подумала о том, что и эту мысль Эрбаст, скорее всего, тоже прочитает, покраснела ещё сильнее и решительно подумала: «Ну и пожалуйста! Хочется ему пялиться – пусть пялится!..»
   – Я успеваю уловить только самые поверхностные мысли, – ответив улыбкой на её улыбку, сказал Эрбаст. – Вообще, в большинстве случаев, мышление это очень сложный и неупорядоченный процесс. Как вы могли бы заметить, словами мы мыслим не так уж часто. Как правило, это целые букеты образов, полуоформленные ощущения и идеи – но не как логические цепочки, а идеи, данные сразу, целиком, идеи, имеющие даже свой вкус и цвет. Для практикующего душевидца вроде меня одной из самых сложных проблем в изучении мысленной речи человека является проблема отделения собственно душевных переживаний субъективных по самому своему существу – от объективной реальности, свидетелем которой является человек. Вот характерный пример. Иногда городская стража привлекает кого-нибудь из моих коллег для помощи в том или ином деле, но в целом наше заключение не имеет неопровержимой силы – и сейчас я поясню почему. Казалось бы, что может быть проще – заглянуть в разум человека и узнать непосредственно и точно, что было с ним в тот или иной момент его жизни? Тем не менее это вовсе не так просто, как может показаться. Зачастую бывает так – особенно если речь идёт о человеке излишне эмоциональном и не обладающим даже в зачатке должным критическим подходом к фактам, – что объективная реальность и собственные фантазии сливаются в одно неразличимое целое. Десять свидетелей утверждают, что драку начал именно этот человек, а он сам уверен в обратном. Понимаете, в чем дело? Человек никогда не воспринимает реальность такой, какая она есть, но иногда его сознание искажает факты в довольно незначительной степени, а иногда – буквально переворачивает все с ног на голову. И даже опытному душевидцу подчас невозможно разобраться, что есть что на самом деле. Именно поэтому я попросил вас думать чуть помедленнее и почётче. Несомненно, за время знакомства с господином Бергоном вы имели массу весьма интенсивных и необычных переживаний… Вообще Уилар Бергон – человек необыкновенной психической силы… Правда, его мировосприятие несколько… эээ… специфично и, я бы даже сказал, архаично, но это уже вопрос сугубо личный и несущественный. Что же касается природы ваших переживаний…