Страница:
Чёрный волк и серебристо-серая волчица неслись по заснеженному полю к дикому, первозданному лесу, где зима, осень, весна и лето царили все вместе, не враждуя друг с другом, как в мире людей. Лес был населён странными животными и птицами, Тайнами и духами, и невидимыми существами, чьё дыхание можно было ощутить, но чьё присутствие оставалось незамеченным и неуловимым. Волки мчались по лесу, играясь, кусаясь и догоняя друг друга, принимая как должное то, что четырехликий лес в эту ночь обратил к ним своё весеннее лицо. Их кровь кипела, и мир пел вместе с ними. Они были неутомимы и в игре и в любви, но когда наконец они успокоились и, отдыхая, неторопливо бежали вдоль реки, что поднималась из низины и текла вверх по склону горы, из леса вышло огромное чёрно-серое существо, чьи размытые очертания то выдавали в нем волка, то медведя, то – сотни других зверей и птиц. Любовники не боялись никого в этом лесу; вернее, почти никого – потому что тварь, которая приближалась к ним, была намного сильнее каждого из них. Чёрный волк молча оскалился, серебристо-серая волчица припала к земле и зарычала. Огромный зверь остановился. Конечно, на самом деле он не был зверем, как никогда не был и человеком. В своём лесу он стерёг Тайны и выслеживал неосторожных пришельцев; если бы даже Климединг в обличье зверя вошёл в его лес, он бы напал на него и, скорее всего, победил бы. Он и сейчас не сомневался в победе, но волков было двое, и пока он будет расправляться с одним, второй сумеет ранить его. Волк и волчица – слишком опасная неблагодарная добыча, и огромный туманный зверь не стал тратить на них силы. Они отступили, и он позволил им уйти. А они, потеряв его из виду, тут же забыли о нем. Они ничего не боялись и ни о чем не тревожились. Они затеяли любовную игру на поляне, где припорошенные снегом, выраставшие из золотого ковра опавшей листвы, яркие цветы благоухали так, как может благоухать только сама весна.
Несмотря на то что небо было закрыто пеленой облаков, ночь была необычайно светлой. Ворота были распахнуты настежь. Эльга села на скамейку и стала ждать возвращения Марты и Уилара. Мир вокруг неё дышал волшебством. По небу летали сгущения света и затевали хороводы странные существа; Чернявка, ставшая сгустком тьмы, таилась под кровлей, прильнув к теням и лениво, как полноправная заместительница хозяйки дома, изучала округу; сторожевые демоны, сидящие на жердях вдоль частокола, бесстрастно пялились в пустоту; а за распахнутыми воротами был виден далёкий таинственный лес, притягивавший, как магнит, взгляд Эльги. Лес привлекал её, но она знала, что не может войти в него – пока ещё не может. Если она тронется с места, выйдет за ворота, то, скорее всего, попадёт в какое-нибудь другое место, может быть – вернётся в Кельрион, но не достигнет леса. У неё хватало сил, чтобы видеть дорогу, но хватало и ума, чтобы понимать: эта дорога – не для неё. Пока ещё – не для неё.
Девушка не заметила, как косматое существо, с которым она познакомилась несколько дней назад, снова оказалось рядом с ней – возникло из ниоткуда и тихо присело на краешек скамейки. Они встретились как старые друзья, которым не нужно говорить, чтобы понимать друг друга. Хотя Эльга была одета легко, возникшая симпатия согрела её не хуже мехового плаща. На этот раз взаимопонимание между ними было гораздо глубже, чем во время первой их встречи. Они были совершенно разными и именно этим – привлекательны друг для друга. Каждый дарил другому тот мир, которым жил. Бессловесный, внеразумный, бесформенный, как вода или пламя, мир косматого существа наполнял Эльгу, становился её кровью и воздухом; а её мир – хотя она и не осознавала этого – впервые открывался глазам создания, прежде и не подозревавшего о существовании Кельриона. Он жил в мире действий, а не предметов; она жила в мире представлений о предметах, и каждый из них, проникаясь жизнью другого, поражался её противоречивостью.
Безмолвие пульсировало в Эльге, как кровь, как сердце, как живое существо, как цветок, готовый раскрыться. Их тэнгам, соединившись, вознёс её разум на какую-то новую, более полную ступень восприятия. Появились ответы на те вопросы, которые она давно забыла, так и не сумев – или не пытаясь – решить. Она улыбнулась, вспомнив свою неудачную попытку позвать ворону. Она могла кричать хоть до посинения, но в результате – в лучшем случае – всего лишь напугала бы птицу, и та улетела бы. Сейчас она поняла, в чем была её ошибка – а точнее, ошибки не было, потому что все её действия в отношении вороны были неверны от начала и до конца.
Но мысль о вороне занимала лишь тысячную часть её сознания, она одновременно думала о многих странных вещах, у большей части которых не было даже названия. В какой-то момент она поняла, что должна чем-то отдарить неуклюжее и одновременно текучее, косматое и гладкое, как вода, создание, предложившее ей свою дружбу и сделавшее такой замечательный подарок. Она задумалась: что может дать ему, порождению волшебства и безмолвия, она, человек из мира слов? Задав себе этот вопрос, она поняла, что в нем же содержится и ответ.
– Я буду называть тебя Бьеот Медвежонок, – торжественно произнесла Эльга на своём родном языке – хескалите. Существо, не знавшее имён и названий, вытянулось и напряжённо застыло. К худу или к добру, но теперь и его собственный мир менялся так же, как только что он сам изменил мир Эльги. Люди, пользующиеся тысячами слов, давно забыли их силу, на существо же, пришедшее с изнанки реальности, имя обрушилось подобно грому с ясного неба. Слово, ставшее его именем, было насыщено тэнгамом до такой степени, что ему казалось – слово убивает его. Но оно не убивало, а рождало Медвежонка заново.
Каждый изумлялся чужому подарку и каждый не понимал, насколько странный, удивительный подарок сделал он сам.
Прошло ещё некоторое время, и Эльга наконец увидела, как возвращаются Марта и Уилар. Волшебный ветер принёс их к воротам и, закрутив, оставил там, а сам – умчался прочь. В голове вдруг вспыхнула боль, Эльга несколько раз моргнула и, протерев глаза, увидела, как Уилар и Марта, уже вполне весомые и осязаемые, входят во двор, увидела, как Уилар выдирает из ворот длинный нож. На них не было одежды, но она была им и не нужна – несмотря на царившую вокруг зиму, они, казалось, ещё пребывали в каком-то другом мире, где не было ни холода, ни стыда. Бьеот опасливо покосился на колдунов, но Уилар вовсе не обратил на него внимания, а Марта находилась слишком в хорошем расположении духа для того, чтобы разоряться по поводу бездомной нечисти, шляющейся возле её дома. На Эльгу, впрочем, они тоже не обратили внимания, и она услышала обрывок их разговора.
– …был? – спросил Уилар. Марта пожала плечами.
– Не знаю, – ответила она. – Может быть, один из богов этого леса.
– Один из? – переспросил Уилар. – Разве ты с ними незнакома?
– Не со всеми. С богами, чьих имён не знаю, я не связываюсь.
– Какой он, к чёрту, бог… – пробормотал чернокнижник. – Божок…
– Как и твой…
Окончание фразы Эльга не услышала – Уилар и Марта скрылись в доме. Эльга посидела ещё несколько минут, но мир опустел, Бьеот куда-то пропал, Чудесный лес растаял, и демоны стали пожелтевшими черепами. «Да и вообще, – подумала Эльга, – пора идти спать. А то я совсем замёрзну…»
Она закрыла ворота и вошла в дом.
Когда они садились на лошадей, Эльга заметила ворон, угрюмо застывших на частоколе, и не могла не рассмеяться. Вчерашняя ночь вернулась к ней, она прикоснулась к одной из тысячи струн, пронизавших мироздание, заставила струну вибрировать и, вытянув руку, одними губами прошептала:
– Иди сюда!
Птицы поднялись в воздух и, громко каркая, закружились над двором – все, кроме одной. Словно ловчий сокол, ворона опустилась на протянутую руку и, широко разевая клюв, стала оглядываться по сторонам. «Не надо скрежетать зубами и напрягать волю для того, чтобы совершить чудо, – подумала Эльга. – Нужно, чтобы твоя воля стала необходимостью, чтобы сам порядок вещей, который вечно крутится и создаёт Кельрион, повернулся бы и сотворил то, что нужно… И тогда сотворить небольшое чудо будет так легко и просто, что это будет уже почти что и не чудо вовсе».
Она заметила, что Уилар и Марта не спускают с неё глаз. Взгляд Марты, как и её мысли, оставались скрытыми, непонятными; глаза же Уилара улыбались – чернокнижник явно был чем-то доволен.
«Вот видишь, – услышала Эльга его мысль, обращённую к Марте. – Нельзя оставлять её у тебя, она такая же, как я, а на тебя она совсем не похожа».
– Почему? – требовательно спросила Эльга. – Почему я – такая же? Почему вы так думаете?
– Потому что. – Уилар улыбнулся. – Хотя Марта и может обругать любое живое существо, она всегда оставляет их теми, кто они есть, и никогда не подавляет их волю.
Сначала Эльга не поняла. Потом долго смотрела на ворону. Мир, словно мыльный пузырь в руке Бога, вдруг лопнул и сжался до точки.
– Лети! – отчаянно закричала она – и ворона, громко хлопая крыльями, полетела прочь. Она слышала, как за её спиной издевательским смехом хохочет Уилар и как отчуждённо молчит Марта. Эльга смотрела на удаляющуюся птицу и не могла понять – летит ли птица по своей воле или же повинуется той необходимости, которую она сама, своими руками, привела в действие.
Купив в городе все, что им было необходимо, они, не мешкая, выехали из Тондейла и поскакали по северному тракту. Эльга не знала, что является целью их пути, но помнила, что, последний, не зачёркнутый кружок на карте Уилара находился где-то здесь, на восточном краю гор Джеретай Грауте.
Зима – не самое лучшее время для путешествий. И если бы не зима, Уилар обязательно нашёл бы какой-нибудь другой путь, потому что путешествие по тракту, несмотря на все свои удобства, подвергало их немалой опасности – с каждым днём и часом расстояние между ними и горой Лайфеклик все больше сокращалось, и встреча с оцепившими округу шээлитами становилась все более вероятной. Но им повезло. Спустя три дня они проехали развилку, оставив наконец Лайфеклик за спиной и слева, и ни один из Господних Псов так и не остановил их.
Они ночевали в постоялых дворах, разбросанных по всему Мольтегскому тракту, а если такого двора не находилось – просились в первый попавшийся дом. Здесь жили люди, привыкшие и к путешественникам, и к тому, что на них можно неплохо заработать. Человек, который платит, не торгуясь, вызвал бы куда больше толков и пересудов, чем постоялец, яростно сбивающий цену в течение получаса; и Эльга видела, как Уилар, без всякого, впрочем, удовольствия, каждый вечер принимается спорить о цене с каким-нибудь бородатым крестьянином или с громкоголосой бабой вроде той, в которую так любила превращаться Марта Весфельж, когда у неё портилось настроение.
Спустя полторы недели от начала пути они свернули с тракта, все больше и больше забиравшего на восток, и направились дальше на север, к белеющим где-то далеко впереди, изломанным Ангельским Костям.
Это были глухие, малолюдные места, с разбросанными то там, то тут баронскими замками и укреплёнными поселениями. Изменились и люди. Теперь часто случалось так, что без всяких объяснений путешественников попросту отказывались пускать в дом. Подобное пренебрежение всеми законами гостеприимства, да ещё и зимой, не столько злило, сколько удивляло Эльгу – люди, жившие совсем рядом, вели себя совсем иначе, хотя, конечно, их гостеприимство вовсе не было бескорыстным. Но здесь… Уилар между тем не только не злился, но даже не удивлялся, когда в ответ на стук и просьбу пустить на ночь дверь оказывалась наглухо закрытой, а сам дом – погружён в зловещее молчание, нарушаемое разве что бешеным лаем рвущихся с цепи собак Ещё в самый первый раз, столкнувшись с таким «тёплым» приёмом, он, не оборачиваясь, приказал Эльге:
– Прочти молитву.
Это требование, пожалуй, поразило Эльгу больше всего.
– Ч-что? – переспросила она ошеломлённо. – Молитву?!. Но какую?! И зачем?..
– Любую. И погромче.
– Славься, Владыка Света, жизнедатель, справедливый судья, Святейший, в чьей деснице пребывает душа моя… – затараторила она, но собачий лай полностью заглушал её голос. Тогда Уилар посмотрел на собаку, и та задрожала и припала к земле, и под собачье скуление и хрип Эльга дочитала молитву до конца. После этого их все-таки пустили в дом, как пускали и потом, по мере их дальнейшего продвижения на север, и только каждый раз время, которое Эльга тратила на молитву, все удлинялось и удлинялось; но каждый раз, входя в дом, Уилар неизменно улыбался, глядя на установленные в углу статуэтки и изображения ангелов и святых. Статуэток же раз от разу становилось все больше и больше…
Наконец все дороги кончились, пропали и деревеньки, в которых можно было остаться на ночь, укрывшись от холода и непогоды. Местность была неровной, сплошные холмы и низины. Густой лес, хотя и защищал от ветра, изрядно портил Эльге настроение, вызывая гнетущие, мрачные предчувствия, наименьшее из которых состояло в том, что они заблудились и обречены блуждать по этому лесу до тех пор, пока не замёрзнут или не умрут с голоду. Каждый раз, поднимаясь на какую-нибудь возвышенность, Эльга только утверждалась в этом ощущении – громоздившиеся где-то вдалеке белые горы, казалось, не приблизились ни на дюйм. Но, конечно, это было не так. Впрочем, пункт назначения, к которому стремился Уилар Бергон, располагался не в самих горах, а гораздо ближе. Один раз они наткнулись на занесённую снегом, пустующую деревню, которую объехали стороной.
– Здесь был мор? – тихо спросила Эльга. – Или война?
Уилар молча покачал головой. После этой деревни у Эльги возникло ощущение, что за ними следит что-то очень древнее, злое и неживое.
На шестнадцатый день путешествия они неожиданно выехали к заброшенному замку. Стены по большей части были целы, и лишь зиявшая дырами крыша вкупе с тёмными глазницами окон и бойниц ясно свидетельствовали о том, что здесь уже давно никто не живёт. Было ещё кое-что – тот особый дух запустения, который сопровождает все пустующие строения. Замок давно был мёртв, как были мертвы и его хозяева.
Уилар долго смотрел на замок, на подъёмный мост, переброшенный через расщелину, на обледенелые стены и обломанные зубцы стен. Внезапно Эльга поняла, что их путешествие закончено. Уилар нашёл то, что искал.
Несмотря на это, они не поехали в замок Они вернулись в лес, очистили небольшой участок от снега, развели костёр, поужинали и покормили лошадей. Овса в седельных сумках оставалось совсем немного – может быть, ещё на три или четыре дня, а потом лошадям придётся поголодать. День быстро погас – Длинная Ночь была уже совсем близко. Дыхание наступающей на мир темноты становилось все холодней.
Они снялись с места, когда взошла луна. Они ехали обратно по своим следам, и Эльга не спрашивала, куда они едут и что их ждёт. Уилар заговорил сам.
– Мы направляемся в очень странное и опасное место, – сказал он. – Не знаю, как нас примут, но даже если мы встретим самый тёплый приём, который только можно себе представить, я хочу, чтобы ты постоянно помнила: этим… людям… им нельзя доверять.
Эльга хотела задать какой-то вопрос, но тут же забыла о нем. Последние деревья расступились, и перед путниками возник замок – населённый, целый и невредимый. Снег был расчищен, оборванные ещё несколько часов тому назад цепи подъёмного моста теперь поблёскивали в лунном свете, из освещённых окон до слуха путешественников доносились музыка и смех.
«Мы не в Кельрионе, – подумала Эльга. – Не в Альфхейме и не в Азагалхаде… Странно, что изменился только замок. Может быть, этот мир совсем маленький – всего несколько миль?.. А может быть, это и вовсе не мир?..»
Когда они подъехали к мосту, ворота с глухим скрипом открылись. Их ждали двое вооружённых молодых людей и слуга, державший в вытянутой руке факел. Лошади отчаянно не хотели входить внутрь, пришлось спешиться и приложить немало усилий для того, чтобы провести их по мосту. Люди, стоявшие в тени ворот, молча наблюдали за этой картиной. Они не шевелились, и только огонь танцевал над головой слуги. Эльгу пробрала дрожь, когда она увидела их лица. В них не было никакого видимого уродства, но все же они вызывали какое-то отталкивающее, омерзительное ощущение, как будто бы принадлежали не живым людям, а утопленникам и самоубийцам. Молодые люди явно рыцарского происхождения, являвшиеся, судя по всему, приближёнными хозяина замка, были поразительно красивы. Впечатление портила, может быть, слишком белая и гладкая, будто мраморная, кожа. У слуги, напротив, кожа была морщинистой и потемневшей от времени. Казалось, улыбка, обнажающая кривые жёлтые зубы, навсегда застыла на его бесформенном лице. Но хуже всего были глаза. У слуги они были выпученные, неподвижные, нацеленные в одну точку, у молодых людей – бездушные, холодные и пустые.
– Какой приятный вечер, – произнёс бархатным голосом один из рыцарей. Эльга поймала себя на странном ощущении: все её тело заныло от этого голоса. Голос был приятен, как ласковый сон. Крайне неприятное впечатление, которое с первого взгляда произвело на неё это место, усиленное вдобавок и предупреждением Уилара, отступило в сторону, на смену ему пришла мягкая расслабленность, готовность беспрекословно покориться обладателю этого голоса – и лишь холодные, колючие глаза рассматривавших её рыцарей вернули Эльге некоторое ощущение реальности. Голос тем временем журчал, как ручей:
– Мы не могли и надеяться, что в такое суровое время нам доставят удовольствие своим визитом нежданные гости…
– Я приехал к вашему хозяину. – Хриплый, злой голос чернокнижника стегнул Эльгу, как плеть. – К графу Йонгану Шабрезу.
Прошло несколько секунд. Рыцари не двигались. Теперь их внимание было полностью сосредоточено на Уиларе. Эльгу била дрожь.
– Он нам не хозяин, – произнёс все тот же юноша. Он говорил тихо, но на этот раз его голос был наполнен не приторной сладостью, а неприкрытой угрозой. – Он – наш Отец.
Уилар безразлично пожал плечами.
– Ну хорошо, пусть будет «отец».
Спустя мгновение, показавшееся Эльге вечностью, рыцари молча повернулись и направились во внутренний двор, гости двинулись за ними, ведя в поводу лошадей, а за их спинами привратник со зловещим грохотом закрыл ворота.
Во дворе было холодно, но иначе, чем за стенами замка – этот холод вытягивал в первую очередь не телесное, а внутреннее тепло. Лошади больше не рвали поводья из рук, а, напротив, совершенно успокоились, даже как будто бы омертвели – они двигались безропотно и неторопливо, словно во сне. Конюшня, которую им предоставили, выглядела пустой и заброшенной.
– Прикажите им не трогать лошадей, – сказал Уилар, посмотрев на рыцарей. Но те молчали, будто не слыша его слов, а Эльга напряжённо пыталась понять, о ком он говорит?
Не дождавшись ответа, Уилар резко извлёк из чехла Скайлаггу. Рыцари отступили на шаг. Клинки с тихим шелестом на треть вышли из ножен. Эльга заметила, с каким проворством и уверенностью, с какой мягкостью двигаются эти люди. Исходивший от них внутренний холод – такой же, какой растекался и от Уилара, когда он собирался кого-нибудь убить – в несколько раз усилился. Эльга внезапно поняла, что эти два человека… два существа?.. вряд ли уступают Уилару в искусстве убивать.
Но чернокнижник не собирался ни на кого нападать. Он коснулся концом Скайлагги пола и, перемещаясь по пустой конюшне, стал быстро что-то рисовать на полу, прямо в пыли. Скрежет, с которым Скайлагга царапала пол, раздирал Эльге уши, но вместе с тем казался единственным живым звуком в этом странном призрачном замке.
Когда она снова повернулась к хозяевам, их мечи уже снова покоились в ножнах, а сами они – отступили ещё на шаг, как будто бы то, что делал Уилар, могло представлять для них какую-то угрозу.
– Вы слишком многое себе позволяете, – сухо заметил молодой рыцарь, когда Уилар, закончив работу, выпрямился и убрал посох.
Уилар посмотрел на него – тем взглядом, который был хорошо известен Эльге – взглядом, который нельзя было вынести, взглядом, который бил, как чёрный коготь. Рыцарь не отвёл глаз.
– Я не хочу, чтобы ваши упыри сожрали их, пока мы будем разговаривать с графом, – процедил чернокнижник.
«Упыри». – Это слово прогремело в ушах Эльги похоронным звоном.
Рыцарь широко улыбнулся:
– Если вы так хорошо знаете Отца, чего вам опасаться?
– Мне, – сказал Уилар, – нечего опасаться в любом случае. Но с графом буду разговаривать я, а не мои лошади.
«Упыри». – Произнесённое слово продолжало звучать в сознании Эльги, пока они пересекали внутренний двор и поднимались по великолепной парадной лестнице к залу, откуда доносились музыка и смех. Несмотря на великолепное убранство, замок был пуст, и лишь у самых дверей их встретили двое слуг с зажжёнными канделябрами в руках. Они распахнули двери, пропуская вперёд рыцарей и гостей, и Эльга увидела ярко освещённую залу, одну половину которой занимал длинный стол, а вторая, где мраморный пол был вылизан до зеркального блеска, была пуста. Музыканты с морщинистыми и грубыми лицами, явно принадлежавшие к тои же породе существ, что и привратник, и слуги, наигрывали что-то живое и легкомысленное – но глаза их при этом были совсем невеселы. За столом сидели ещё трое благородных: рыцарь и девушка, стройные, красивые, с бледной кожей и холодными глазами – в точности такие же, как те двое, что сопровождали Эльгу и Уилара. Третий – высокий, сильный мужчина лет сорока, занимавший место во главе стола, хотя был и бледен, и неестественно красив, чем-то неуловимо отличался от молодых людей, являвшихся то ли его детьми, то ли вассалами и фаворитами. Эльга не сразу смогла понять, в чем же состоит это отличие, но то, что оно есть, она почувствовала совершенно ясно с первой же секунды. Мужчина во главе стола казался завершённым, обладающим какой-то внутренней целостностью, отсутствовавшей у молодых людей, и – в неизмеримо большей степени – у замковых слуг. Кроме того, в нем как будто бы, помимо смерти, было немного жизни – так же как в Уиларе была жизнь и немного смерти; в самой Эльге, как она вдруг поняла, была только жизнь, а в молодых людях составлявших свиту Йонгана Шабреза, равно как и в замковых слугах, которых Уилар назвал упырями, – только смерть.
– Мы привели их, Отец, – своим чарующим музыкальным голосом произнёс юноша. Он стоял справа и чуть позади Эльги, его более рослый собрат занимал такое же положение относительно Уилара. В такой расстановке вроде бы не было ничего угрожающего, но Эльге стало нехорошо при мысли о том, что один из этих стоит у неё за спиной – и неизвестно ведь ещё, чем все закончится! Она ощущала скрытое напряжение и в Уиларе – чернокнижник казался похожим на туго сжатую пружину, в любой момент готовую распрямиться. Вместе с тем было ясно, что в случае конфликта ничего хорошего их не ждёт. Эльгу отправят на тот свет мимоходом, даже не заметив; Уилар, бесспорно, великолепный боец, но и обитатели замка – отнюдь не обычные люди, и неизвестно ещё, кто выйдет из схватки победителем даже один на один – а их тут четверо. Четверо – включая девушку, но исключая самого хозяина замка, графа Йонгана Шабреза, медленно встававшего из-за стола в те мучительные секунды, когда в голове Эльги метались все эти мысли – исключая, потому что он казался Эльге куда опаснее и сильнее, чем все четверо его фаворитов, вместе взятые.
* * *
…Эльга находилась на границе между бодрствованием и сном, когда почувствовала – что-то изменилось в доме. Откуда-то она уже знала, что Уилара и Марты здесь нет. Она не слышала их шагов, слышала только, как скрипнула дверь и дом опустел; и ей представилось на минуту, как чернокнижник и ведьма – уже не живые люди, а порождения её собственных снов – плывут по воздуху, не касаясь половиц, к двери, и как дальше их подхватывает ветер и уносит в какую-то далёкую страну, оставляя её здесь в одиночестве. Эльга долго лежала в темноте, прислушиваясь к шорохам и шептаниям, переполнявшим дом – так долго, пока темнота не стала так же ясна, как день, и не явилась уверенность, что она уже не сможет заснуть. Тогда она встала, кое-как оделась и, обойдя печку, заглянула во второю половину дома – туда, где стояла кровать Марты. Она ожидала увидеть любовников спящими, по чудеса продолжались, и она почти не удивилась, обнаружив, что кровать пуста. «Возможно, их нет потому, что сплю я сама», – подумала Эльга. Очевидно, она и в самом деле спала, потому что даже эта мысль не показалась ей странной. Повинуясь логике того странного состояния, которое владело ею, она вышла во двор. Она не рассчитывала, что Марта и Уилар возьмут её с собой, но надеялась – хотя бы издалека – увидеть ту далёкую страну, в которую они улетели.Несмотря на то что небо было закрыто пеленой облаков, ночь была необычайно светлой. Ворота были распахнуты настежь. Эльга села на скамейку и стала ждать возвращения Марты и Уилара. Мир вокруг неё дышал волшебством. По небу летали сгущения света и затевали хороводы странные существа; Чернявка, ставшая сгустком тьмы, таилась под кровлей, прильнув к теням и лениво, как полноправная заместительница хозяйки дома, изучала округу; сторожевые демоны, сидящие на жердях вдоль частокола, бесстрастно пялились в пустоту; а за распахнутыми воротами был виден далёкий таинственный лес, притягивавший, как магнит, взгляд Эльги. Лес привлекал её, но она знала, что не может войти в него – пока ещё не может. Если она тронется с места, выйдет за ворота, то, скорее всего, попадёт в какое-нибудь другое место, может быть – вернётся в Кельрион, но не достигнет леса. У неё хватало сил, чтобы видеть дорогу, но хватало и ума, чтобы понимать: эта дорога – не для неё. Пока ещё – не для неё.
Девушка не заметила, как косматое существо, с которым она познакомилась несколько дней назад, снова оказалось рядом с ней – возникло из ниоткуда и тихо присело на краешек скамейки. Они встретились как старые друзья, которым не нужно говорить, чтобы понимать друг друга. Хотя Эльга была одета легко, возникшая симпатия согрела её не хуже мехового плаща. На этот раз взаимопонимание между ними было гораздо глубже, чем во время первой их встречи. Они были совершенно разными и именно этим – привлекательны друг для друга. Каждый дарил другому тот мир, которым жил. Бессловесный, внеразумный, бесформенный, как вода или пламя, мир косматого существа наполнял Эльгу, становился её кровью и воздухом; а её мир – хотя она и не осознавала этого – впервые открывался глазам создания, прежде и не подозревавшего о существовании Кельриона. Он жил в мире действий, а не предметов; она жила в мире представлений о предметах, и каждый из них, проникаясь жизнью другого, поражался её противоречивостью.
Безмолвие пульсировало в Эльге, как кровь, как сердце, как живое существо, как цветок, готовый раскрыться. Их тэнгам, соединившись, вознёс её разум на какую-то новую, более полную ступень восприятия. Появились ответы на те вопросы, которые она давно забыла, так и не сумев – или не пытаясь – решить. Она улыбнулась, вспомнив свою неудачную попытку позвать ворону. Она могла кричать хоть до посинения, но в результате – в лучшем случае – всего лишь напугала бы птицу, и та улетела бы. Сейчас она поняла, в чем была её ошибка – а точнее, ошибки не было, потому что все её действия в отношении вороны были неверны от начала и до конца.
Но мысль о вороне занимала лишь тысячную часть её сознания, она одновременно думала о многих странных вещах, у большей части которых не было даже названия. В какой-то момент она поняла, что должна чем-то отдарить неуклюжее и одновременно текучее, косматое и гладкое, как вода, создание, предложившее ей свою дружбу и сделавшее такой замечательный подарок. Она задумалась: что может дать ему, порождению волшебства и безмолвия, она, человек из мира слов? Задав себе этот вопрос, она поняла, что в нем же содержится и ответ.
– Я буду называть тебя Бьеот Медвежонок, – торжественно произнесла Эльга на своём родном языке – хескалите. Существо, не знавшее имён и названий, вытянулось и напряжённо застыло. К худу или к добру, но теперь и его собственный мир менялся так же, как только что он сам изменил мир Эльги. Люди, пользующиеся тысячами слов, давно забыли их силу, на существо же, пришедшее с изнанки реальности, имя обрушилось подобно грому с ясного неба. Слово, ставшее его именем, было насыщено тэнгамом до такой степени, что ему казалось – слово убивает его. Но оно не убивало, а рождало Медвежонка заново.
Каждый изумлялся чужому подарку и каждый не понимал, насколько странный, удивительный подарок сделал он сам.
Прошло ещё некоторое время, и Эльга наконец увидела, как возвращаются Марта и Уилар. Волшебный ветер принёс их к воротам и, закрутив, оставил там, а сам – умчался прочь. В голове вдруг вспыхнула боль, Эльга несколько раз моргнула и, протерев глаза, увидела, как Уилар и Марта, уже вполне весомые и осязаемые, входят во двор, увидела, как Уилар выдирает из ворот длинный нож. На них не было одежды, но она была им и не нужна – несмотря на царившую вокруг зиму, они, казалось, ещё пребывали в каком-то другом мире, где не было ни холода, ни стыда. Бьеот опасливо покосился на колдунов, но Уилар вовсе не обратил на него внимания, а Марта находилась слишком в хорошем расположении духа для того, чтобы разоряться по поводу бездомной нечисти, шляющейся возле её дома. На Эльгу, впрочем, они тоже не обратили внимания, и она услышала обрывок их разговора.
– …был? – спросил Уилар. Марта пожала плечами.
– Не знаю, – ответила она. – Может быть, один из богов этого леса.
– Один из? – переспросил Уилар. – Разве ты с ними незнакома?
– Не со всеми. С богами, чьих имён не знаю, я не связываюсь.
– Какой он, к чёрту, бог… – пробормотал чернокнижник. – Божок…
– Как и твой…
Окончание фразы Эльга не услышала – Уилар и Марта скрылись в доме. Эльга посидела ещё несколько минут, но мир опустел, Бьеот куда-то пропал, Чудесный лес растаял, и демоны стали пожелтевшими черепами. «Да и вообще, – подумала Эльга, – пора идти спать. А то я совсем замёрзну…»
Она закрыла ворота и вошла в дом.
* * *
Встали поздним утром, а выехали и вовсе в середине дня, потратив первую половину на сборы, завтраки и разговоры. Тёплые полусапожки и плащ, принадлежавшие Эльге, остались в замке, и Марта поделилась с ней своими старыми вещами. Вещей было недостаточно для долгого путешествия, но в Тондейле, куда они должны были заехать по дороге, Уилар собирался купить для своей спутницы всё необходимое. Эльга не спрашивала, откуда у него деньги, как не спрашивала, откуда у него лошади или почему деньги хранятся в новом кошельке. Она только тихо надеялась на то, что ценой за её новую лошадь и обновку не стала чья-то чужая жизнь.Когда они садились на лошадей, Эльга заметила ворон, угрюмо застывших на частоколе, и не могла не рассмеяться. Вчерашняя ночь вернулась к ней, она прикоснулась к одной из тысячи струн, пронизавших мироздание, заставила струну вибрировать и, вытянув руку, одними губами прошептала:
– Иди сюда!
Птицы поднялись в воздух и, громко каркая, закружились над двором – все, кроме одной. Словно ловчий сокол, ворона опустилась на протянутую руку и, широко разевая клюв, стала оглядываться по сторонам. «Не надо скрежетать зубами и напрягать волю для того, чтобы совершить чудо, – подумала Эльга. – Нужно, чтобы твоя воля стала необходимостью, чтобы сам порядок вещей, который вечно крутится и создаёт Кельрион, повернулся бы и сотворил то, что нужно… И тогда сотворить небольшое чудо будет так легко и просто, что это будет уже почти что и не чудо вовсе».
Она заметила, что Уилар и Марта не спускают с неё глаз. Взгляд Марты, как и её мысли, оставались скрытыми, непонятными; глаза же Уилара улыбались – чернокнижник явно был чем-то доволен.
«Вот видишь, – услышала Эльга его мысль, обращённую к Марте. – Нельзя оставлять её у тебя, она такая же, как я, а на тебя она совсем не похожа».
– Почему? – требовательно спросила Эльга. – Почему я – такая же? Почему вы так думаете?
– Потому что. – Уилар улыбнулся. – Хотя Марта и может обругать любое живое существо, она всегда оставляет их теми, кто они есть, и никогда не подавляет их волю.
Сначала Эльга не поняла. Потом долго смотрела на ворону. Мир, словно мыльный пузырь в руке Бога, вдруг лопнул и сжался до точки.
– Лети! – отчаянно закричала она – и ворона, громко хлопая крыльями, полетела прочь. Она слышала, как за её спиной издевательским смехом хохочет Уилар и как отчуждённо молчит Марта. Эльга смотрела на удаляющуюся птицу и не могла понять – летит ли птица по своей воле или же повинуется той необходимости, которую она сама, своими руками, привела в действие.
* * *
Тондейл, город серых башен и припорошенных снегом черепичных крыш, высился на холме, у подножия которого сходились три дороги: первая, что бежала, минуя город, от Мольтегского перевала дальше на север, вторая уходила на запад, к Лаллерану, и третья, которая была древнее первых двух и сотворена не человеком, а самой природой – Хеглена, не слишком широкая, но глубокая, удобная для судоходства река, летом и осенью являвшаяся самой оживлённой торговой артерией в юго-восточной части Шарданиэта.Купив в городе все, что им было необходимо, они, не мешкая, выехали из Тондейла и поскакали по северному тракту. Эльга не знала, что является целью их пути, но помнила, что, последний, не зачёркнутый кружок на карте Уилара находился где-то здесь, на восточном краю гор Джеретай Грауте.
Зима – не самое лучшее время для путешествий. И если бы не зима, Уилар обязательно нашёл бы какой-нибудь другой путь, потому что путешествие по тракту, несмотря на все свои удобства, подвергало их немалой опасности – с каждым днём и часом расстояние между ними и горой Лайфеклик все больше сокращалось, и встреча с оцепившими округу шээлитами становилась все более вероятной. Но им повезло. Спустя три дня они проехали развилку, оставив наконец Лайфеклик за спиной и слева, и ни один из Господних Псов так и не остановил их.
Они ночевали в постоялых дворах, разбросанных по всему Мольтегскому тракту, а если такого двора не находилось – просились в первый попавшийся дом. Здесь жили люди, привыкшие и к путешественникам, и к тому, что на них можно неплохо заработать. Человек, который платит, не торгуясь, вызвал бы куда больше толков и пересудов, чем постоялец, яростно сбивающий цену в течение получаса; и Эльга видела, как Уилар, без всякого, впрочем, удовольствия, каждый вечер принимается спорить о цене с каким-нибудь бородатым крестьянином или с громкоголосой бабой вроде той, в которую так любила превращаться Марта Весфельж, когда у неё портилось настроение.
Спустя полторы недели от начала пути они свернули с тракта, все больше и больше забиравшего на восток, и направились дальше на север, к белеющим где-то далеко впереди, изломанным Ангельским Костям.
Это были глухие, малолюдные места, с разбросанными то там, то тут баронскими замками и укреплёнными поселениями. Изменились и люди. Теперь часто случалось так, что без всяких объяснений путешественников попросту отказывались пускать в дом. Подобное пренебрежение всеми законами гостеприимства, да ещё и зимой, не столько злило, сколько удивляло Эльгу – люди, жившие совсем рядом, вели себя совсем иначе, хотя, конечно, их гостеприимство вовсе не было бескорыстным. Но здесь… Уилар между тем не только не злился, но даже не удивлялся, когда в ответ на стук и просьбу пустить на ночь дверь оказывалась наглухо закрытой, а сам дом – погружён в зловещее молчание, нарушаемое разве что бешеным лаем рвущихся с цепи собак Ещё в самый первый раз, столкнувшись с таким «тёплым» приёмом, он, не оборачиваясь, приказал Эльге:
– Прочти молитву.
Это требование, пожалуй, поразило Эльгу больше всего.
– Ч-что? – переспросила она ошеломлённо. – Молитву?!. Но какую?! И зачем?..
– Любую. И погромче.
– Славься, Владыка Света, жизнедатель, справедливый судья, Святейший, в чьей деснице пребывает душа моя… – затараторила она, но собачий лай полностью заглушал её голос. Тогда Уилар посмотрел на собаку, и та задрожала и припала к земле, и под собачье скуление и хрип Эльга дочитала молитву до конца. После этого их все-таки пустили в дом, как пускали и потом, по мере их дальнейшего продвижения на север, и только каждый раз время, которое Эльга тратила на молитву, все удлинялось и удлинялось; но каждый раз, входя в дом, Уилар неизменно улыбался, глядя на установленные в углу статуэтки и изображения ангелов и святых. Статуэток же раз от разу становилось все больше и больше…
Наконец все дороги кончились, пропали и деревеньки, в которых можно было остаться на ночь, укрывшись от холода и непогоды. Местность была неровной, сплошные холмы и низины. Густой лес, хотя и защищал от ветра, изрядно портил Эльге настроение, вызывая гнетущие, мрачные предчувствия, наименьшее из которых состояло в том, что они заблудились и обречены блуждать по этому лесу до тех пор, пока не замёрзнут или не умрут с голоду. Каждый раз, поднимаясь на какую-нибудь возвышенность, Эльга только утверждалась в этом ощущении – громоздившиеся где-то вдалеке белые горы, казалось, не приблизились ни на дюйм. Но, конечно, это было не так. Впрочем, пункт назначения, к которому стремился Уилар Бергон, располагался не в самих горах, а гораздо ближе. Один раз они наткнулись на занесённую снегом, пустующую деревню, которую объехали стороной.
– Здесь был мор? – тихо спросила Эльга. – Или война?
Уилар молча покачал головой. После этой деревни у Эльги возникло ощущение, что за ними следит что-то очень древнее, злое и неживое.
На шестнадцатый день путешествия они неожиданно выехали к заброшенному замку. Стены по большей части были целы, и лишь зиявшая дырами крыша вкупе с тёмными глазницами окон и бойниц ясно свидетельствовали о том, что здесь уже давно никто не живёт. Было ещё кое-что – тот особый дух запустения, который сопровождает все пустующие строения. Замок давно был мёртв, как были мертвы и его хозяева.
Уилар долго смотрел на замок, на подъёмный мост, переброшенный через расщелину, на обледенелые стены и обломанные зубцы стен. Внезапно Эльга поняла, что их путешествие закончено. Уилар нашёл то, что искал.
Несмотря на это, они не поехали в замок Они вернулись в лес, очистили небольшой участок от снега, развели костёр, поужинали и покормили лошадей. Овса в седельных сумках оставалось совсем немного – может быть, ещё на три или четыре дня, а потом лошадям придётся поголодать. День быстро погас – Длинная Ночь была уже совсем близко. Дыхание наступающей на мир темноты становилось все холодней.
Они снялись с места, когда взошла луна. Они ехали обратно по своим следам, и Эльга не спрашивала, куда они едут и что их ждёт. Уилар заговорил сам.
– Мы направляемся в очень странное и опасное место, – сказал он. – Не знаю, как нас примут, но даже если мы встретим самый тёплый приём, который только можно себе представить, я хочу, чтобы ты постоянно помнила: этим… людям… им нельзя доверять.
Эльга хотела задать какой-то вопрос, но тут же забыла о нем. Последние деревья расступились, и перед путниками возник замок – населённый, целый и невредимый. Снег был расчищен, оборванные ещё несколько часов тому назад цепи подъёмного моста теперь поблёскивали в лунном свете, из освещённых окон до слуха путешественников доносились музыка и смех.
«Мы не в Кельрионе, – подумала Эльга. – Не в Альфхейме и не в Азагалхаде… Странно, что изменился только замок. Может быть, этот мир совсем маленький – всего несколько миль?.. А может быть, это и вовсе не мир?..»
Когда они подъехали к мосту, ворота с глухим скрипом открылись. Их ждали двое вооружённых молодых людей и слуга, державший в вытянутой руке факел. Лошади отчаянно не хотели входить внутрь, пришлось спешиться и приложить немало усилий для того, чтобы провести их по мосту. Люди, стоявшие в тени ворот, молча наблюдали за этой картиной. Они не шевелились, и только огонь танцевал над головой слуги. Эльгу пробрала дрожь, когда она увидела их лица. В них не было никакого видимого уродства, но все же они вызывали какое-то отталкивающее, омерзительное ощущение, как будто бы принадлежали не живым людям, а утопленникам и самоубийцам. Молодые люди явно рыцарского происхождения, являвшиеся, судя по всему, приближёнными хозяина замка, были поразительно красивы. Впечатление портила, может быть, слишком белая и гладкая, будто мраморная, кожа. У слуги, напротив, кожа была морщинистой и потемневшей от времени. Казалось, улыбка, обнажающая кривые жёлтые зубы, навсегда застыла на его бесформенном лице. Но хуже всего были глаза. У слуги они были выпученные, неподвижные, нацеленные в одну точку, у молодых людей – бездушные, холодные и пустые.
– Какой приятный вечер, – произнёс бархатным голосом один из рыцарей. Эльга поймала себя на странном ощущении: все её тело заныло от этого голоса. Голос был приятен, как ласковый сон. Крайне неприятное впечатление, которое с первого взгляда произвело на неё это место, усиленное вдобавок и предупреждением Уилара, отступило в сторону, на смену ему пришла мягкая расслабленность, готовность беспрекословно покориться обладателю этого голоса – и лишь холодные, колючие глаза рассматривавших её рыцарей вернули Эльге некоторое ощущение реальности. Голос тем временем журчал, как ручей:
– Мы не могли и надеяться, что в такое суровое время нам доставят удовольствие своим визитом нежданные гости…
– Я приехал к вашему хозяину. – Хриплый, злой голос чернокнижника стегнул Эльгу, как плеть. – К графу Йонгану Шабрезу.
Прошло несколько секунд. Рыцари не двигались. Теперь их внимание было полностью сосредоточено на Уиларе. Эльгу била дрожь.
– Он нам не хозяин, – произнёс все тот же юноша. Он говорил тихо, но на этот раз его голос был наполнен не приторной сладостью, а неприкрытой угрозой. – Он – наш Отец.
Уилар безразлично пожал плечами.
– Ну хорошо, пусть будет «отец».
Спустя мгновение, показавшееся Эльге вечностью, рыцари молча повернулись и направились во внутренний двор, гости двинулись за ними, ведя в поводу лошадей, а за их спинами привратник со зловещим грохотом закрыл ворота.
Во дворе было холодно, но иначе, чем за стенами замка – этот холод вытягивал в первую очередь не телесное, а внутреннее тепло. Лошади больше не рвали поводья из рук, а, напротив, совершенно успокоились, даже как будто бы омертвели – они двигались безропотно и неторопливо, словно во сне. Конюшня, которую им предоставили, выглядела пустой и заброшенной.
– Прикажите им не трогать лошадей, – сказал Уилар, посмотрев на рыцарей. Но те молчали, будто не слыша его слов, а Эльга напряжённо пыталась понять, о ком он говорит?
Не дождавшись ответа, Уилар резко извлёк из чехла Скайлаггу. Рыцари отступили на шаг. Клинки с тихим шелестом на треть вышли из ножен. Эльга заметила, с каким проворством и уверенностью, с какой мягкостью двигаются эти люди. Исходивший от них внутренний холод – такой же, какой растекался и от Уилара, когда он собирался кого-нибудь убить – в несколько раз усилился. Эльга внезапно поняла, что эти два человека… два существа?.. вряд ли уступают Уилару в искусстве убивать.
Но чернокнижник не собирался ни на кого нападать. Он коснулся концом Скайлагги пола и, перемещаясь по пустой конюшне, стал быстро что-то рисовать на полу, прямо в пыли. Скрежет, с которым Скайлагга царапала пол, раздирал Эльге уши, но вместе с тем казался единственным живым звуком в этом странном призрачном замке.
Когда она снова повернулась к хозяевам, их мечи уже снова покоились в ножнах, а сами они – отступили ещё на шаг, как будто бы то, что делал Уилар, могло представлять для них какую-то угрозу.
– Вы слишком многое себе позволяете, – сухо заметил молодой рыцарь, когда Уилар, закончив работу, выпрямился и убрал посох.
Уилар посмотрел на него – тем взглядом, который был хорошо известен Эльге – взглядом, который нельзя было вынести, взглядом, который бил, как чёрный коготь. Рыцарь не отвёл глаз.
– Я не хочу, чтобы ваши упыри сожрали их, пока мы будем разговаривать с графом, – процедил чернокнижник.
«Упыри». – Это слово прогремело в ушах Эльги похоронным звоном.
Рыцарь широко улыбнулся:
– Если вы так хорошо знаете Отца, чего вам опасаться?
– Мне, – сказал Уилар, – нечего опасаться в любом случае. Но с графом буду разговаривать я, а не мои лошади.
«Упыри». – Произнесённое слово продолжало звучать в сознании Эльги, пока они пересекали внутренний двор и поднимались по великолепной парадной лестнице к залу, откуда доносились музыка и смех. Несмотря на великолепное убранство, замок был пуст, и лишь у самых дверей их встретили двое слуг с зажжёнными канделябрами в руках. Они распахнули двери, пропуская вперёд рыцарей и гостей, и Эльга увидела ярко освещённую залу, одну половину которой занимал длинный стол, а вторая, где мраморный пол был вылизан до зеркального блеска, была пуста. Музыканты с морщинистыми и грубыми лицами, явно принадлежавшие к тои же породе существ, что и привратник, и слуги, наигрывали что-то живое и легкомысленное – но глаза их при этом были совсем невеселы. За столом сидели ещё трое благородных: рыцарь и девушка, стройные, красивые, с бледной кожей и холодными глазами – в точности такие же, как те двое, что сопровождали Эльгу и Уилара. Третий – высокий, сильный мужчина лет сорока, занимавший место во главе стола, хотя был и бледен, и неестественно красив, чем-то неуловимо отличался от молодых людей, являвшихся то ли его детьми, то ли вассалами и фаворитами. Эльга не сразу смогла понять, в чем же состоит это отличие, но то, что оно есть, она почувствовала совершенно ясно с первой же секунды. Мужчина во главе стола казался завершённым, обладающим какой-то внутренней целостностью, отсутствовавшей у молодых людей, и – в неизмеримо большей степени – у замковых слуг. Кроме того, в нем как будто бы, помимо смерти, было немного жизни – так же как в Уиларе была жизнь и немного смерти; в самой Эльге, как она вдруг поняла, была только жизнь, а в молодых людях составлявших свиту Йонгана Шабреза, равно как и в замковых слугах, которых Уилар назвал упырями, – только смерть.
– Мы привели их, Отец, – своим чарующим музыкальным голосом произнёс юноша. Он стоял справа и чуть позади Эльги, его более рослый собрат занимал такое же положение относительно Уилара. В такой расстановке вроде бы не было ничего угрожающего, но Эльге стало нехорошо при мысли о том, что один из этих стоит у неё за спиной – и неизвестно ведь ещё, чем все закончится! Она ощущала скрытое напряжение и в Уиларе – чернокнижник казался похожим на туго сжатую пружину, в любой момент готовую распрямиться. Вместе с тем было ясно, что в случае конфликта ничего хорошего их не ждёт. Эльгу отправят на тот свет мимоходом, даже не заметив; Уилар, бесспорно, великолепный боец, но и обитатели замка – отнюдь не обычные люди, и неизвестно ещё, кто выйдет из схватки победителем даже один на один – а их тут четверо. Четверо – включая девушку, но исключая самого хозяина замка, графа Йонгана Шабреза, медленно встававшего из-за стола в те мучительные секунды, когда в голове Эльги метались все эти мысли – исключая, потому что он казался Эльге куда опаснее и сильнее, чем все четверо его фаворитов, вместе взятые.