Страница:
Вольфовиц вел себя так, что казалось: если он помнит, что надо застегнуть брюки, – это уже чудо.
Репортеры наседали на президента.
– Господин президент, что реально означает формула: «Украина находится под ядерным щитом “Космокрепости Америка”»?
– Хм... в данный момент Москва знает об этом столько же, сколько я.
– Вы хотите сказать, что не знаете даже, какая сегодня политика?
– Я хочу сказать, что прежняя политика умерла вместе с Гарри Карсоном и что у меня не было времени в ней разобраться.
– Господин президент, что будут делать Соединенные Штаты, если Красная Армия захватит Украину?
– Я, э-э... уверен, что господин Горченко тоже хотел бы это знать...
– Господин президент, вы поддерживаете стремление народов Советского Союза к независимости?
– Э-э... Было бы недипломатично давать комментарии, которые могут быть истолкованы как попытка повлиять на выборную кампанию в Советском Союзе.
Так оно и шло; Вольфовиц увиливал от прямых ответов, глаза его исступленно бегали, руки подергивались, сжимая край трибуны. Он был похож на человека, поставившего на кон ферму и увидевшего в чужих руках ту самую карту, которой ему не хватало. Или на человека, только что узнавшего страшную тайну.
Бобби вспомнил книжку, читанную им в юности в Париже – «Проклятье Овального кабинета». Автор – Тимоти Лири, язвительный гуру шестидесятых годов – выдвинул гипотезу: над президентским кабинетом висит проклятие, под гнетом которого люди сходят с ума. Лири указал на Линдона Джонсона и войну во Вьетнаме, на Ричарда Никсона и Уотергейт. В то время Бобби посчитал это забавным. Сейчас это не показалось бы смешным.
– Господин президент, поддерживаете ли вы связь с правительством Украины?
– Мм... комментариев не будет...
– Господин президент, не планируете ли вы обсудить создавшийся кризис непосредственно с президентом Горченко?
– Мм... я готов говорить с кем угодно обо всем, что может вывести нас из тупика...
«Господи, что за напасть, – думал Бобби. – Что случилось с этим человеком?» Вольфовиц после каждого вопроса оглядывался через плечо, как бы в надежде, что кто-нибудь появится и сгонит его со сцены.
По давней традиции такие пресс-конференции закрывались не президентом, а старейшиной корреспондентов, аккредитованных при Белом доме; он говорил: «Спасибо, господин президент». Но сегодня ни он, ни кто-либо другой не собирался положить конец этой муке. Лица репортеров становились все более и более угрюмыми. После каждого ответа по залу прокатывались волны тревожного гула, кое-кто даже негромко ругался. Бобби и не думал задавать вопросы; в голове крутился лишь один: «Что с тобой, Нат, черт побери?» Он стал пробираться сквозь толпу к трибуне, что оказалось не так уж трудно, потому что все вокруг подпрыгивали и размахивали руками. Он не знал, что будет делать, но он не мог уйти, не попытавшись войти в контакт с Натаном Вольфовицем.
– Господин президент, не считаете ли вы, что должны сказать американскому народу хоть что-нибудь о политике, которую вы намерены проводить для предотвращения ядерной катастрофы? Честно говоря, господин президент, вы пока не сказали ничего путного.
Внезапно наступила тишина, все затаили дыхание в ожидании ответа. Неожиданный огонек – как у прежнего Натана Вольфовица – мелькнул в глазах жалкой фигуры на трибуне, украшенной президентской эмблемой.
– Каких, черт побери, слов вы от меня ждете? – взорвался Вольфовиц. – Мир на грани катастрофы, я получил в наследство политику всевластного маньяка! Вы на самом деле ждете, что я начну идиотически молоть языком, хотя у меня не было секунды, чтобы подумать? Нравится вам это или нет, но я не Гарри Карсон. Не кажется ли вам, что достаточно безответственного дерьма было выдано вот отсюда?
Эти слова ошеломили даже ветеранов пресс-службы Белого дома. Ни один президент публично не называл своего предшественника идиотом и маньяком – когда тело не успело остыть. Ни один не сказал «дерьмо» по национальному телевидению. И ни один президент еще не признавался, что ему нужно время подумать. Несколько долгих секунд никто не двигался, не произносил ни звука.
Наконец старейшина корреспондентов милосердно произнес магическое: «Спасибо, господин президент», – и началось столпотворение.
Все завопили разом. Одни репортеры бросились к выходу, другие пробирались вперед, пытаясь задать вопрос Вольфовицу, все еще стоявшему на трибуне с растерянным и отсутствующим видом. Позади него возникли три агента секретной службы. Один деликатно взял его за локоть, другой что-то сказал, и они стали его уводить.
Не раздумывая, Бобби кинулся в толпу и, когда Вольфовиц со своим эскортом уже уходил в коридор, завопил за его спиной: «Нат, Нат!»
Его схватили сзади. Президент обернулся. Их глаза встретились.
– Нат! Нат! Пожалуйста! Я должен поговорить с тобой! – во всю мощь своих легких орал Бобби – его уже тащили назад.
Не мелькнуло ли что-то в глазах президента? Безнадежно...
– Малая Москва! Беркли! Бобби Рид! – отчаянно вопил Бобби. – «Пришло время последних козырей», помнишь, Нат?
– Ах, говорите, говорите, – загадочно пробормотал президент и чуть улыбнулся.
Охранники двойным замком держали руки Бобби. Эскорт президента выступил вперед и закрыл его своими телами.
– Нат! Пожалуйста! Мне нужна твоя помощь!
Президент Вольфовиц протиснулся между охранниками.
– Стоп, я хочу поговорить с этим человеком!
– Господин президент...
– Выполняйте! – приказал Вольфовиц. – Вы! – крикнул он. – Ведите его сюда!
Никто не двинулся. Один из охранников снова встал между ним и Бобби. Вольфовиц раздраженно оттолкнул его.
– Я кто, сраный президент или нет? – рявкнул он. – Делайте как я говорю или прощайтесь со своим местом!
Бобби потащили вперед – все еще со скрученными за спиной руками. Вольфовиц повернулся, прошел футов десять по коридору – все шли за ним, – обернулся, посмотрел на Бобби и странно ухмыльнулся.
– Сумасшествие какое-то, – сказал он, пристально изучая Бобби. – Я ведь тебя знаю, а? – проговорил он медленно. – Малая Москва?.. Беркли?.. Ты... Ты...
– Мальчик из Парижа, помнишь, Нат? Кампания по выборам в конгресс...
– Бобби! – ухмыльнулся президент. – У меня память на месте! Ты – Бобби...
– Рид.
– Точно, Бобби Рид, – сказал президент и удовлетворенно рассмеялся. – Ну, детка... что такой славный парень делает в подобном месте?
Бобби глубоко вздохнул от облегчения. Он чуть было сам не рассмеялся. Это был настоящий Натан Вольфовиц – человек, с которым он когда-то дружил.
– Я попал в переплет, Нат. Отец при смерти в Париже, а я не могу получить выездную визу, ты моя единственная надежда, мне надо поговорить с тобой, Нат, всего лишь пять минут, пожалуйста...
– Отпустите его, – сказал президент.
Охранники не шелохнулись.
– Я сказал. Отпустите. Этого. Человека. – Президент произнес это медленно, как бы говоря с малыми детьми. – Мне надоело, парни, повторять все по два раза.
Очень неохотно охранники отпустили Бобби.
– Валяй, Бобби. У тебя есть пять минут.
– Господин президент, вам надо...
– Что мне надо, так это помочиться! – сказал президент. – Где тут сортир?
– Господин президент?..
– Туалет, черт побери! Нам надо помочиться, не так ли, Бобби?
– У меня лопается мочевой пузырь, господин президент, – промычал Бобби.
Охранники повели их по коридору, за угол, в другой коридор – к мужскому туалету. Один распахнул дверь перед президентом, но тот жестом пригласил Бобби пройти вперед. Когда Вольфовиц, войдя за Бобби, взялся за ручку двери, охранник встал на пороге, не давая ей закрыться.
– Куда вы, по-вашему, направляетесь? – осведомился президент.
– Нам не положено оставлять вас наедине с...
– Думаю, я сам смогу держать свою пипиську, спасибо, – отрезал президент. – А теперь убирайтесь к чертям и дайте нам пописать спокойно!
– Господи, я всю жизнь ненавидел волкодавов, – проговорил Вольфовиц, когда они остались одни. – А теперь они вьются вокруг меня, как мухи у лошадиного дерьма! – Он подошел к писсуару и расстегнул брюки. – Мне действительно надо освободиться. Ну, рассказывай свою печальную историю, Бобби. Я хотел бы рассказать тебе свою.
И вот здесь, в мужской комнате Белого дома, Бобби облегчил свою душу перед президентом Соединенных Штатов, в то время как тот облегчал свой мочевой пузырь.
– Давай расставим все по порядку, – сказал Натан Вольфовиц, застегивая ширинку. – Твой отец умирает в Париже, ты должен туда попасть, чтобы уговорить свою мать помочь ему осуществить его мечту, заморочить ей голову, чтобы она поверила, будто какое-то похоронное бюро в Пало-Альто сможет вернуть его к жизни после полимеризации мозга, а Центральное агентство безопасности не дает тебе выездную визу...
– Я знаю, это звучит как сущий бред, Нат, но...
– Бред! – воскликнул президент. – Ты думаешь... это бред? – Он уставился в какую-то точку, как будто видел что-то, заставившее его передернуться и опустить плечи. – Я мог бы рассказать кое о чем похуже, да не могу... Просто не могу...
– Ты поможешь мне, Нат?
Президент Вольфовиц усилием воли заставил себя вернуться к действительности. Он слабо улыбнулся Бобби. Взмахнул руками, как эстрадный фокусник.
– Считай, что дело сделано, – сказал он. – Я дам тебе дипломатическую выездную визу в Монреаль. Там ты сможешь сесть на самолет в Париж. Я заставлю какую-нибудь гориллу из секретной службы лично оформить твои бумаги, мне будет это приятно... – Он улыбнулся и спросил: – Ну, как я поступаю? Как настоящий президент, а, парень?
– Боже мой, спасибо тебе, Нат. – Это все, что Бобби смог произнести.
– Господин президент! Вы опаздываете на заседание кабинета!
– Господи Иисусе, вас что, не учили стучать?
Охранник без приглашения вошел в туалет и стоял, нервно постукивая ногой:
– Господин президент...
– Вперед, мамаша... – нараспев сказал Натан Вольфовиц, передернул плечами, повернулся и пошел к двери. Остановился, оглянулся на Бобби.
– Между прочим, – сказал он, – тебе должно быть интересно. Эти парни полимеризовали мозг Карсона. Он, правда, и так был мертв уже несколько лет. Я думаю использовать его как систему наведения на первой ракете, которой мы шарахнем по Москве. Туда ему и дорога, педерасту. Хотя, если подумать, он, ублюдок, этому бы порадовался.
С таким прощальным словом он и удалился.
Бобби никогда раньше не летал на «Конкордски» и теперь потерял чувство времени. Предыдущие двое суток он на перекладных добирался до Монреаля, поскольку авиарейсы из Соединенных Штатов по-прежнему были отменены. И вдруг всего через три часа после того, как он въехал в Монреаль, он проскочил таможню аэропорта Шарль де Голль, сел в электричку и покатил к Парижу, городу своего детства и юности.
Благодаря Вольфовицу.
После той пресс-конференции дела шли все хуже. Шовинистическая пресса сообщила, что Вольфовиц якобы пытался избавиться от госсекретаря, министра обороны и министра юстиции, но был предупрежден лидерами обеих партий, представленных в конгрессе, об импичменте – буде он продолжит это дело. Просочилась информация, будто Пентагон потребовал от него ввести военное положение – в соответствии с Законом о национальной безопасности. Вадим Кронько открыто требовал от Вашингтона политического заявления по поводу «необъявленного вторжения Советов на Украину». В Тбилиси на нелегальном сборище – в каком-то ресторане – неизвестный психопат объявил Грузию независимой республикой, и толпы демонстрантов буянили на улицах. Войска справились с ними за несколько часов, были арестованы сотни людей, но «Республика Украина» успела официально признать «Республику Грузию».
При всем при том не прошло и двух дней после пресс-конференции, как Бобби, к своему удивлению, узнал, что президент, барахтающийся в этом кошмаре, не забыл слова, данного старому приятелю. Когда они с Сарой обедали, явился агент ЦРУ и угрюмо вручил конверт с печатью президента.
На нем была двухнедельная дипломатическая виза в Монреаль – без визы для Сары. И записка:
– Значит, ты уезжаешь, Бобби, да?
– Это необходимо.
– Я бы поехала с тобой...
– Я знаю.
Она вздохнула, слабо улыбнулась и взяла его руку.
– Не горюй, Бобби, – сказала она мягко. – Я все понимаю.
– А я думал...
– При Карсоне тебе бы не вернуться. Я верю Нату Вольфовицу, этот маразм кончается...
– Если не наступит конец всему, – брякнул Бобби.
– Не надо так, Бобби! Ты съездишь в Париж на пару недель, за это время все уладится. – Сара вздохнула и сжала его руку. – Я хочу сказать... я верю в Ната Вольфовица.
– Даже после этой пресс-конференции?
– Главное, он никогда не нажмет красную кнопку...
– Это правда, – от всего сердца согласился Бобби. – Но если нажмет Горченко, Пентагон начнет жать на кнопки без Вольфовица.
– Горченко тоже этого не сделает. Красная Армия без ядерного оружия пройдет Украину насквозь.
– Похоже на то. Но если они вторгнутся, мы обязаны...
– Мы ничего больше не должны! – вспыхнула Сара. – Запомни, этот бешеный ублюдок Карсон умер! Вольфовиц ничего не должен.
– Может быть, ты и права, – промолвил Бобби. – Но... ты не видела, какой он был... Потерянный, испуганный.
– Кто бы не испугался на его месте? Разве что Гарри Карсон.
Они уже могли смеяться над этим, и Сара обрела твердость духа. Она даже не плакала, провожая его на Центральном вокзале. Она улыбалась, она поцеловала его и махала вслед поезду – с той же улыбкой, застывшей на лице.
Бобби ехал в Монреаль и летел в Париж с надеждой в сердце. Сара была права. Мир на край пропасти привел Гарри Карсон, но теперь Карсон мертв. Вольфовиц был на пресс-конференции в шоковом состоянии, это верно, но уже в туалете он был почти тем же стариной Натом Вольфовицем. Карты сданы заново, и кто сыграет лучше, чем старый мастер покера?
В вагоне, глядя на осунувшиеся лица пассажиров и знакомясь с европейской версией событий – в «Монд», «Либерасьон» и «Юроп тудей», – Бобби почувствовал, что надежда снова гаснет.
Отсюда положение выглядело гораздо мрачнее. Европейцы не были прикрыты зонтом «Космокрепости Америка». Если американские ракеты упадут на Советский Союз, что последует за этим?.. Но предположим, войну удастся предотвратить; все равно Объединенной Европе будет скверно. Если Горченко позволит Украине отделиться, Советский Союз распадется, и этнические меньшинства в Европе начнут требовать независимости. «Либерасьон» с неодобрением писала о тайных поставках американского оружия через Одессу и одновременно по-донкихотски выражала сочувствие независимости Украины. «Монд» поддерживала оккупацию Украины ради сохранения стабильности в Европе. Но было и общее мнение: все эти события – хотя бы отчасти – следствие американского заговора против стабильности Объединенной Европы и ее лучшей в мире экономики. Никто в Европе не скорбел по поводу кончины Гарри Карсона, но никто и не воспринимал всерьез Натана Вольфовица. С точки зрения европейца, произошла замена маньяка-авантюриста на пустое место, пленника Пентагона, ЦРУ и ЦАБ, правящих Америкой все прошлые годы. C'est l'Am?rique. C'est la m?me merde[78].
Левые, правые, центристы – все ненавидели Америку еще сильней, чем в юные годы Бобби. В метро на Северном вокзале он увидел антиамериканские надписи. В киосках – журналы; на их обложках – то же самое. Пассажиры были угрюмы и раздражены. Они больше походили на нью-йоркскую публику, чем на парижан, какими он их помнил. Бобби преследовала мысль, что они могут разглядеть американский паспорт в кармане его пиджака.
Авеню Трюден соответствовала воспоминаниям: мясные и кондитерские магазинчики, овощные и табачные лавки, цветочницы, пивные, запах свежего хлеба и жареного кофе – неуловимая истинно парижская атмосфера, joie de vivre [79] обычного парижского дня. Еще мальчиком он не чувствовал себя здесь как дома – не совсем как дома, и теперь, вернувшись сюда мужчиной, после стольких лет, ощущал в этой прелести нечто фальшивое и нереальное – как бы диснеевский макет вечного Парижа – мясник и булочник, продавец цветов и торговец овощами, газетчик на углу и покупатели с их сумками и тележками – все это будет здесь вечно, неприкосновенное и бессмертное, что бы ни случилось в окружающем мире.
Нажимая кнопку звонка, он ощущал себя пришельцем с другой земли, американцем, совсем не почтенной личностью.
Дверь открыла мать. Она постарела, но в той степени, в которой он ожидал. Ее глаза и губы окружала сетка морщинок, но подбородок был по-прежнему тверд, волосы без седины – возможно, она их красила. Новым было другое: ее взгляд стал твердым, в ней была уверенность зрелой женщины, испытавшей трагедию, но научившейся держать себя в руках. Профессиональный руководитель в расцвете сил.
Они стояли молча, смущенно изучая друг друга.
– Все-таки ты приехал, Роберт, – сказала мать и поцеловала его по-французски в обе щеки, чинно и холодно.
Отец сидел на кушетке в гостиной. Его вид поразил Бобби. Отец сильно похудел, лицо изможденное, заметная седина, волосы на висках поредели. В глазах лихорадочный, чересчур яркий блеск.
И эта машина...
Отец часто рассказывал о ней по телефону, и все же Бобби ошеломило это зрелище: электроды, прижатые к голове резиновым бинтом; провода тянутся от затылка к серому металлическому кронштейну над кушеткой, на кронштейне – бобина. И от нее – еще провод к ящику с электроникой, поддерживающей в отце жизнь. Мертвое лицо. Мертвая техника. Живыми были только глаза, видевшие то, что не дано увидеть другим. Они сказали Бобби, что он поступил правильно, слетав в Пало-Альто и обратно в разгар кризиса и приехав, рискуя всем, в Париж. Что он поступил правильно, прорвавшись к президенту Соединенных Штатов, и что сейчас он тоже намерен поступить как надо.
Отец поднялся с кушетки и пошел навстречу Бобби. Провод бесшумно разматывался и тянулся за ним. Он молча протянул руки и обнял сына. Они долго стояли обнявшись.
– Рад тебя видеть, Боб, – сказал отец.
– Я тоже рад тебя видеть, папа.
Они стояли, рассматривая друг друга – о, Боже, сколько прошло лет... Мать грустно глядела на них. Сдержанно сказала:
– Я... я пойду, приготовлю ленч. Нам много нужно успеть сделать.
– Ты привез материалы «Бессмертия»? – с тревогой спросил отец, как только она вышла.
– Да, да, они в сумке, – сказал Бобби, отчасти досадуя, отчасти удивляясь его фиксации на единственной идее – и все-таки глубоко тронутый.
Десять лет он не видел отца, долгих десять лет. Отец прицеплен к своему аппарату, медленно умирает – посреди мира, приготовившегося к гибели, и остается тем же космическим фанатом. Словно Бобби выходил в булочную и вернулся, словно этих десяти лет не было.
За ленчем Джерри был неспокоен – ждал, когда начнется разговор. Говорили о том о сем, и казалось, этому не будет конца. Понемногу Соня оттаяла и заговорила по-человечески:
– Видишь ли, Роберт, все не так просто. Если бы ты смог приехать раньше...
– Понимаешь, мама, – отвечал Боб, тщательно подбирая слова, – мне не хотели давать визу потому, что моя мать занимает высокий пост в «Красной Звезде»...
– Неужели не было возможности...
– Ни малейшей! Боже мой, мама, президентом был Гарри Карсон!
– Я все же...
– Оставь, Соня, – сказал Джерри. – Главное, он здесь. – И, поняв, что удобный случай настал, добавил: – Чтобы попасть сюда, ему пришлось прорваться к президенту Вольфовицу!
– Пойми, мама, если бы не сам Вольфовиц, меня бы и сейчас здесь не было, – подтвердил Боб.
– Ты в самом деле учился в колледже с этим Вольфовицем, Роберт? – сказала она менее агрессивно. – Он действительно не такой, как Гарри Карсон?
– День и ночь, мама.
Соня задумалась.
– По телевизору он выглядел так себе. А что он нес! Он еще не совсем у власти, а? Делами все еще заправляют ЦРУ, ЦАБ, Пентагон да прежний карсоновский кабинет, не так ли?
Бобби пожал плечами.
– Я думаю, он пока борется за реальную власть. Жаль, ты не слышала, как он орал на чинов секретной службы...
– Он похож на... на клоуна.
– Ты не играла с ним в покер. Не стоит недооценивать Вольфовица.
– И президент сказал Бобу нечто удивительное, – вставил Джерри.
– Вот как?
Боб недоуменно посмотрел на Джерри.
– Мозг Карсона, – пояснил Джерри.
– Господи, да что можно сказать удивительного о мозге этого сумасшедшего? – воскликнула Соня. – Кроме того разве, что вскрытие показало, что у него был мозг?
Бобби взглянул на Джерри. Отец толкнул его ногой под столом. Бобби пожал плечами.
– Он был полимеризован, мама, – произнес он нерешительно.
– Кто – он?
– У нас с Бобом есть для тебя сюрприз, – сказал Джерри, – нечто совершенно удивительное. Скажи ей, Боб.
– О, Боже, папа! – простонал Бобби.
– Когда-нибудь нам придется сказать.
Соня переводила взгляд с одного на другого.
– Что вы задумали?
– Лучше тебе, папа. Ты понимаешь в этих вещах, много лучше, чем я.
Джерри глотнул вина, собрался с мужеством и мыслями и начал.
– ...Все это звучит как бред, – сказала Соня, когда Джерри закончил свой рассказ. – Записать разум и генетическую информацию, полимеризовать мозг! Это несерьезно.
– Наука работает, – упорствовал Джерри. – Они уже вырастили мозг крысы.
– Но ты же не крыса, Джерри Рид! У тебя есть разум! И... и душа!
– Возможно, какая-то информация пропадет, но когда они вырастят мне новое тело, трансплантируют деполимеризованный мозг и введут в него голограмму, это буду я.
– Надеюсь, ты не думаешь, что выйдет живой человек, с душой, с мыслью?
Джерри взглянул на нее волком.
– Я думал, ты диалектический материалист...
Соня повернулась к Роберту, не произнесшему ни слова во время отцовского доклада.
– Ты тоже веришь, что это возможно?
– Ну... Пожалуй...
– Покажи ей материалы, – приказал Джерри.
Бобби принес из гостиной толстый фолиант с золотой тисненой надписью на переплете: «Бессмертие».
Роскошное издание. Юридический раздел, многочисленные иллюстрации, технический раздел с формулами, диаграммами, графиками и уравнениями. Один разворот был посвящен финансовому состоянию фирмы – блестящему, как и следовало ожидать. Сообщалось, что большая часть прибыли идет на научные исследования и расширение деятельности. Книга ничем не отличалась от тысяч рекламных изданий, прошедших через Сонины руки за годы ее заведования отделением «Красной Звезды». Все они на одно лицо.
– Выглядит внушительно, – сказала Соня. – Но так может выглядеть и хорошо оформленная липа.
– Они уже обработали президента Карсона, – сказал Джерри. – Боб узнал об этом от самого Вольфовица.
– Что толку? – парировала Соня. – Его мозг мумифицировался давным-давно, и, если удастся вернуть его к жизни в виде зомби, никто не заметит разницы.
Джерри бросил быстрый взгляд на сына. Тот сказал:
– Папа говорит дело. Карсон был президентом, эти сведения – от Центрального агентства безопасности.
Соня задумалась – это был аргумент... Трудно поверить, что Агентство не разобралось бы в мошенничестве. И все же...
– Ты действительно веришь всему этому, Джерри? – спросила она мягко.
Джерри вздохнул, пожал плечами. Соня видела, что сейчас он скажет все как есть.
– Я хочу поверить, Соня. Это далекий прицел, прыжок в неизвестность. Кот в мешке, верно – и все же шанс, а?
Из глаз Сони ручьем хлынули слезы. Он так мужественно держался после катастрофы, он был много храбрее, чем она сама. А сейчас он говорит о бессмертии не для того, чтобы облегчить ее боль, – чтобы у нее было моральное оправдание, чтобы она помогла ему отправиться в смертельно опасное путешествие. Как это важно для него! Важнее ее огорчений и собственной его жизни!
Соня вздохнула и слабо улыбнулась.
– Не скажу, что вы меня убедили, но я тоже очень хочу поверить.
Репортеры наседали на президента.
– Господин президент, что реально означает формула: «Украина находится под ядерным щитом “Космокрепости Америка”»?
– Хм... в данный момент Москва знает об этом столько же, сколько я.
– Вы хотите сказать, что не знаете даже, какая сегодня политика?
– Я хочу сказать, что прежняя политика умерла вместе с Гарри Карсоном и что у меня не было времени в ней разобраться.
– Господин президент, что будут делать Соединенные Штаты, если Красная Армия захватит Украину?
– Я, э-э... уверен, что господин Горченко тоже хотел бы это знать...
– Господин президент, вы поддерживаете стремление народов Советского Союза к независимости?
– Э-э... Было бы недипломатично давать комментарии, которые могут быть истолкованы как попытка повлиять на выборную кампанию в Советском Союзе.
Так оно и шло; Вольфовиц увиливал от прямых ответов, глаза его исступленно бегали, руки подергивались, сжимая край трибуны. Он был похож на человека, поставившего на кон ферму и увидевшего в чужих руках ту самую карту, которой ему не хватало. Или на человека, только что узнавшего страшную тайну.
Бобби вспомнил книжку, читанную им в юности в Париже – «Проклятье Овального кабинета». Автор – Тимоти Лири, язвительный гуру шестидесятых годов – выдвинул гипотезу: над президентским кабинетом висит проклятие, под гнетом которого люди сходят с ума. Лири указал на Линдона Джонсона и войну во Вьетнаме, на Ричарда Никсона и Уотергейт. В то время Бобби посчитал это забавным. Сейчас это не показалось бы смешным.
– Господин президент, поддерживаете ли вы связь с правительством Украины?
– Мм... комментариев не будет...
– Господин президент, не планируете ли вы обсудить создавшийся кризис непосредственно с президентом Горченко?
– Мм... я готов говорить с кем угодно обо всем, что может вывести нас из тупика...
«Господи, что за напасть, – думал Бобби. – Что случилось с этим человеком?» Вольфовиц после каждого вопроса оглядывался через плечо, как бы в надежде, что кто-нибудь появится и сгонит его со сцены.
По давней традиции такие пресс-конференции закрывались не президентом, а старейшиной корреспондентов, аккредитованных при Белом доме; он говорил: «Спасибо, господин президент». Но сегодня ни он, ни кто-либо другой не собирался положить конец этой муке. Лица репортеров становились все более и более угрюмыми. После каждого ответа по залу прокатывались волны тревожного гула, кое-кто даже негромко ругался. Бобби и не думал задавать вопросы; в голове крутился лишь один: «Что с тобой, Нат, черт побери?» Он стал пробираться сквозь толпу к трибуне, что оказалось не так уж трудно, потому что все вокруг подпрыгивали и размахивали руками. Он не знал, что будет делать, но он не мог уйти, не попытавшись войти в контакт с Натаном Вольфовицем.
– Господин президент, не считаете ли вы, что должны сказать американскому народу хоть что-нибудь о политике, которую вы намерены проводить для предотвращения ядерной катастрофы? Честно говоря, господин президент, вы пока не сказали ничего путного.
Внезапно наступила тишина, все затаили дыхание в ожидании ответа. Неожиданный огонек – как у прежнего Натана Вольфовица – мелькнул в глазах жалкой фигуры на трибуне, украшенной президентской эмблемой.
– Каких, черт побери, слов вы от меня ждете? – взорвался Вольфовиц. – Мир на грани катастрофы, я получил в наследство политику всевластного маньяка! Вы на самом деле ждете, что я начну идиотически молоть языком, хотя у меня не было секунды, чтобы подумать? Нравится вам это или нет, но я не Гарри Карсон. Не кажется ли вам, что достаточно безответственного дерьма было выдано вот отсюда?
Эти слова ошеломили даже ветеранов пресс-службы Белого дома. Ни один президент публично не называл своего предшественника идиотом и маньяком – когда тело не успело остыть. Ни один не сказал «дерьмо» по национальному телевидению. И ни один президент еще не признавался, что ему нужно время подумать. Несколько долгих секунд никто не двигался, не произносил ни звука.
Наконец старейшина корреспондентов милосердно произнес магическое: «Спасибо, господин президент», – и началось столпотворение.
Все завопили разом. Одни репортеры бросились к выходу, другие пробирались вперед, пытаясь задать вопрос Вольфовицу, все еще стоявшему на трибуне с растерянным и отсутствующим видом. Позади него возникли три агента секретной службы. Один деликатно взял его за локоть, другой что-то сказал, и они стали его уводить.
Не раздумывая, Бобби кинулся в толпу и, когда Вольфовиц со своим эскортом уже уходил в коридор, завопил за его спиной: «Нат, Нат!»
Его схватили сзади. Президент обернулся. Их глаза встретились.
– Нат! Нат! Пожалуйста! Я должен поговорить с тобой! – во всю мощь своих легких орал Бобби – его уже тащили назад.
Не мелькнуло ли что-то в глазах президента? Безнадежно...
– Малая Москва! Беркли! Бобби Рид! – отчаянно вопил Бобби. – «Пришло время последних козырей», помнишь, Нат?
– Ах, говорите, говорите, – загадочно пробормотал президент и чуть улыбнулся.
Охранники двойным замком держали руки Бобби. Эскорт президента выступил вперед и закрыл его своими телами.
– Нат! Пожалуйста! Мне нужна твоя помощь!
Президент Вольфовиц протиснулся между охранниками.
– Стоп, я хочу поговорить с этим человеком!
– Господин президент...
– Выполняйте! – приказал Вольфовиц. – Вы! – крикнул он. – Ведите его сюда!
Никто не двинулся. Один из охранников снова встал между ним и Бобби. Вольфовиц раздраженно оттолкнул его.
– Я кто, сраный президент или нет? – рявкнул он. – Делайте как я говорю или прощайтесь со своим местом!
Бобби потащили вперед – все еще со скрученными за спиной руками. Вольфовиц повернулся, прошел футов десять по коридору – все шли за ним, – обернулся, посмотрел на Бобби и странно ухмыльнулся.
– Сумасшествие какое-то, – сказал он, пристально изучая Бобби. – Я ведь тебя знаю, а? – проговорил он медленно. – Малая Москва?.. Беркли?.. Ты... Ты...
– Мальчик из Парижа, помнишь, Нат? Кампания по выборам в конгресс...
– Бобби! – ухмыльнулся президент. – У меня память на месте! Ты – Бобби...
– Рид.
– Точно, Бобби Рид, – сказал президент и удовлетворенно рассмеялся. – Ну, детка... что такой славный парень делает в подобном месте?
Бобби глубоко вздохнул от облегчения. Он чуть было сам не рассмеялся. Это был настоящий Натан Вольфовиц – человек, с которым он когда-то дружил.
– Я попал в переплет, Нат. Отец при смерти в Париже, а я не могу получить выездную визу, ты моя единственная надежда, мне надо поговорить с тобой, Нат, всего лишь пять минут, пожалуйста...
– Отпустите его, – сказал президент.
Охранники не шелохнулись.
– Я сказал. Отпустите. Этого. Человека. – Президент произнес это медленно, как бы говоря с малыми детьми. – Мне надоело, парни, повторять все по два раза.
Очень неохотно охранники отпустили Бобби.
– Валяй, Бобби. У тебя есть пять минут.
– Господин президент, вам надо...
– Что мне надо, так это помочиться! – сказал президент. – Где тут сортир?
– Господин президент?..
– Туалет, черт побери! Нам надо помочиться, не так ли, Бобби?
– У меня лопается мочевой пузырь, господин президент, – промычал Бобби.
Охранники повели их по коридору, за угол, в другой коридор – к мужскому туалету. Один распахнул дверь перед президентом, но тот жестом пригласил Бобби пройти вперед. Когда Вольфовиц, войдя за Бобби, взялся за ручку двери, охранник встал на пороге, не давая ей закрыться.
– Куда вы, по-вашему, направляетесь? – осведомился президент.
– Нам не положено оставлять вас наедине с...
– Думаю, я сам смогу держать свою пипиську, спасибо, – отрезал президент. – А теперь убирайтесь к чертям и дайте нам пописать спокойно!
– Господи, я всю жизнь ненавидел волкодавов, – проговорил Вольфовиц, когда они остались одни. – А теперь они вьются вокруг меня, как мухи у лошадиного дерьма! – Он подошел к писсуару и расстегнул брюки. – Мне действительно надо освободиться. Ну, рассказывай свою печальную историю, Бобби. Я хотел бы рассказать тебе свою.
И вот здесь, в мужской комнате Белого дома, Бобби облегчил свою душу перед президентом Соединенных Штатов, в то время как тот облегчал свой мочевой пузырь.
– Давай расставим все по порядку, – сказал Натан Вольфовиц, застегивая ширинку. – Твой отец умирает в Париже, ты должен туда попасть, чтобы уговорить свою мать помочь ему осуществить его мечту, заморочить ей голову, чтобы она поверила, будто какое-то похоронное бюро в Пало-Альто сможет вернуть его к жизни после полимеризации мозга, а Центральное агентство безопасности не дает тебе выездную визу...
– Я знаю, это звучит как сущий бред, Нат, но...
– Бред! – воскликнул президент. – Ты думаешь... это бред? – Он уставился в какую-то точку, как будто видел что-то, заставившее его передернуться и опустить плечи. – Я мог бы рассказать кое о чем похуже, да не могу... Просто не могу...
– Ты поможешь мне, Нат?
Президент Вольфовиц усилием воли заставил себя вернуться к действительности. Он слабо улыбнулся Бобби. Взмахнул руками, как эстрадный фокусник.
– Считай, что дело сделано, – сказал он. – Я дам тебе дипломатическую выездную визу в Монреаль. Там ты сможешь сесть на самолет в Париж. Я заставлю какую-нибудь гориллу из секретной службы лично оформить твои бумаги, мне будет это приятно... – Он улыбнулся и спросил: – Ну, как я поступаю? Как настоящий президент, а, парень?
– Боже мой, спасибо тебе, Нат. – Это все, что Бобби смог произнести.
– Господин президент! Вы опаздываете на заседание кабинета!
– Господи Иисусе, вас что, не учили стучать?
Охранник без приглашения вошел в туалет и стоял, нервно постукивая ногой:
– Господин президент...
– Вперед, мамаша... – нараспев сказал Натан Вольфовиц, передернул плечами, повернулся и пошел к двери. Остановился, оглянулся на Бобби.
– Между прочим, – сказал он, – тебе должно быть интересно. Эти парни полимеризовали мозг Карсона. Он, правда, и так был мертв уже несколько лет. Я думаю использовать его как систему наведения на первой ракете, которой мы шарахнем по Москве. Туда ему и дорога, педерасту. Хотя, если подумать, он, ублюдок, этому бы порадовался.
С таким прощальным словом он и удалился.
Советы обвиняют США в тайной отгрузке вооружения на Украину
Рейтер
Кронько требует подтверждения обещаний, данных Карсоном
Франс Пресс
Американские аэропорты закрыты Пентагоном
«Ле Монд»
Конгресс народов выступает в поддержку украинцев
«Либерасьон»
В Будапеште разгромлено американское посольство
«Таймс»
Украинская милиция захватила русских офицеров
«Ди Вельт»
Бобби никогда раньше не летал на «Конкордски» и теперь потерял чувство времени. Предыдущие двое суток он на перекладных добирался до Монреаля, поскольку авиарейсы из Соединенных Штатов по-прежнему были отменены. И вдруг всего через три часа после того, как он въехал в Монреаль, он проскочил таможню аэропорта Шарль де Голль, сел в электричку и покатил к Парижу, городу своего детства и юности.
Благодаря Вольфовицу.
После той пресс-конференции дела шли все хуже. Шовинистическая пресса сообщила, что Вольфовиц якобы пытался избавиться от госсекретаря, министра обороны и министра юстиции, но был предупрежден лидерами обеих партий, представленных в конгрессе, об импичменте – буде он продолжит это дело. Просочилась информация, будто Пентагон потребовал от него ввести военное положение – в соответствии с Законом о национальной безопасности. Вадим Кронько открыто требовал от Вашингтона политического заявления по поводу «необъявленного вторжения Советов на Украину». В Тбилиси на нелегальном сборище – в каком-то ресторане – неизвестный психопат объявил Грузию независимой республикой, и толпы демонстрантов буянили на улицах. Войска справились с ними за несколько часов, были арестованы сотни людей, но «Республика Украина» успела официально признать «Республику Грузию».
При всем при том не прошло и двух дней после пресс-конференции, как Бобби, к своему удивлению, узнал, что президент, барахтающийся в этом кошмаре, не забыл слова, данного старому приятелю. Когда они с Сарой обедали, явился агент ЦРУ и угрюмо вручил конверт с печатью президента.
На нем была двухнедельная дипломатическая виза в Монреаль – без визы для Сары. И записка:
Извини. Вот все, что я мог сделать в нашем бардаке. Честно говоря, никому не хотелось ставить на твою меченую карту. Я только надеюсь, что парень на другом конце стола распознаёт блефы не лучше, чем когда-то ты.Прочитав записку, Сара изменилась в лице.
Нат
– Значит, ты уезжаешь, Бобби, да?
– Это необходимо.
– Я бы поехала с тобой...
– Я знаю.
Она вздохнула, слабо улыбнулась и взяла его руку.
– Не горюй, Бобби, – сказала она мягко. – Я все понимаю.
– А я думал...
– При Карсоне тебе бы не вернуться. Я верю Нату Вольфовицу, этот маразм кончается...
– Если не наступит конец всему, – брякнул Бобби.
– Не надо так, Бобби! Ты съездишь в Париж на пару недель, за это время все уладится. – Сара вздохнула и сжала его руку. – Я хочу сказать... я верю в Ната Вольфовица.
– Даже после этой пресс-конференции?
– Главное, он никогда не нажмет красную кнопку...
– Это правда, – от всего сердца согласился Бобби. – Но если нажмет Горченко, Пентагон начнет жать на кнопки без Вольфовица.
– Горченко тоже этого не сделает. Красная Армия без ядерного оружия пройдет Украину насквозь.
– Похоже на то. Но если они вторгнутся, мы обязаны...
– Мы ничего больше не должны! – вспыхнула Сара. – Запомни, этот бешеный ублюдок Карсон умер! Вольфовиц ничего не должен.
– Может быть, ты и права, – промолвил Бобби. – Но... ты не видела, какой он был... Потерянный, испуганный.
– Кто бы не испугался на его месте? Разве что Гарри Карсон.
Они уже могли смеяться над этим, и Сара обрела твердость духа. Она даже не плакала, провожая его на Центральном вокзале. Она улыбалась, она поцеловала его и махала вслед поезду – с той же улыбкой, застывшей на лице.
Бобби ехал в Монреаль и летел в Париж с надеждой в сердце. Сара была права. Мир на край пропасти привел Гарри Карсон, но теперь Карсон мертв. Вольфовиц был на пресс-конференции в шоковом состоянии, это верно, но уже в туалете он был почти тем же стариной Натом Вольфовицем. Карты сданы заново, и кто сыграет лучше, чем старый мастер покера?
В вагоне, глядя на осунувшиеся лица пассажиров и знакомясь с европейской версией событий – в «Монд», «Либерасьон» и «Юроп тудей», – Бобби почувствовал, что надежда снова гаснет.
Отсюда положение выглядело гораздо мрачнее. Европейцы не были прикрыты зонтом «Космокрепости Америка». Если американские ракеты упадут на Советский Союз, что последует за этим?.. Но предположим, войну удастся предотвратить; все равно Объединенной Европе будет скверно. Если Горченко позволит Украине отделиться, Советский Союз распадется, и этнические меньшинства в Европе начнут требовать независимости. «Либерасьон» с неодобрением писала о тайных поставках американского оружия через Одессу и одновременно по-донкихотски выражала сочувствие независимости Украины. «Монд» поддерживала оккупацию Украины ради сохранения стабильности в Европе. Но было и общее мнение: все эти события – хотя бы отчасти – следствие американского заговора против стабильности Объединенной Европы и ее лучшей в мире экономики. Никто в Европе не скорбел по поводу кончины Гарри Карсона, но никто и не воспринимал всерьез Натана Вольфовица. С точки зрения европейца, произошла замена маньяка-авантюриста на пустое место, пленника Пентагона, ЦРУ и ЦАБ, правящих Америкой все прошлые годы. C'est l'Am?rique. C'est la m?me merde[78].
Левые, правые, центристы – все ненавидели Америку еще сильней, чем в юные годы Бобби. В метро на Северном вокзале он увидел антиамериканские надписи. В киосках – журналы; на их обложках – то же самое. Пассажиры были угрюмы и раздражены. Они больше походили на нью-йоркскую публику, чем на парижан, какими он их помнил. Бобби преследовала мысль, что они могут разглядеть американский паспорт в кармане его пиджака.
Авеню Трюден соответствовала воспоминаниям: мясные и кондитерские магазинчики, овощные и табачные лавки, цветочницы, пивные, запах свежего хлеба и жареного кофе – неуловимая истинно парижская атмосфера, joie de vivre [79] обычного парижского дня. Еще мальчиком он не чувствовал себя здесь как дома – не совсем как дома, и теперь, вернувшись сюда мужчиной, после стольких лет, ощущал в этой прелести нечто фальшивое и нереальное – как бы диснеевский макет вечного Парижа – мясник и булочник, продавец цветов и торговец овощами, газетчик на углу и покупатели с их сумками и тележками – все это будет здесь вечно, неприкосновенное и бессмертное, что бы ни случилось в окружающем мире.
Нажимая кнопку звонка, он ощущал себя пришельцем с другой земли, американцем, совсем не почтенной личностью.
Дверь открыла мать. Она постарела, но в той степени, в которой он ожидал. Ее глаза и губы окружала сетка морщинок, но подбородок был по-прежнему тверд, волосы без седины – возможно, она их красила. Новым было другое: ее взгляд стал твердым, в ней была уверенность зрелой женщины, испытавшей трагедию, но научившейся держать себя в руках. Профессиональный руководитель в расцвете сил.
Они стояли молча, смущенно изучая друг друга.
– Все-таки ты приехал, Роберт, – сказала мать и поцеловала его по-французски в обе щеки, чинно и холодно.
Отец сидел на кушетке в гостиной. Его вид поразил Бобби. Отец сильно похудел, лицо изможденное, заметная седина, волосы на висках поредели. В глазах лихорадочный, чересчур яркий блеск.
И эта машина...
Отец часто рассказывал о ней по телефону, и все же Бобби ошеломило это зрелище: электроды, прижатые к голове резиновым бинтом; провода тянутся от затылка к серому металлическому кронштейну над кушеткой, на кронштейне – бобина. И от нее – еще провод к ящику с электроникой, поддерживающей в отце жизнь. Мертвое лицо. Мертвая техника. Живыми были только глаза, видевшие то, что не дано увидеть другим. Они сказали Бобби, что он поступил правильно, слетав в Пало-Альто и обратно в разгар кризиса и приехав, рискуя всем, в Париж. Что он поступил правильно, прорвавшись к президенту Соединенных Штатов, и что сейчас он тоже намерен поступить как надо.
Отец поднялся с кушетки и пошел навстречу Бобби. Провод бесшумно разматывался и тянулся за ним. Он молча протянул руки и обнял сына. Они долго стояли обнявшись.
– Рад тебя видеть, Боб, – сказал отец.
– Я тоже рад тебя видеть, папа.
Они стояли, рассматривая друг друга – о, Боже, сколько прошло лет... Мать грустно глядела на них. Сдержанно сказала:
– Я... я пойду, приготовлю ленч. Нам много нужно успеть сделать.
– Ты привез материалы «Бессмертия»? – с тревогой спросил отец, как только она вышла.
– Да, да, они в сумке, – сказал Бобби, отчасти досадуя, отчасти удивляясь его фиксации на единственной идее – и все-таки глубоко тронутый.
Десять лет он не видел отца, долгих десять лет. Отец прицеплен к своему аппарату, медленно умирает – посреди мира, приготовившегося к гибели, и остается тем же космическим фанатом. Словно Бобби выходил в булочную и вернулся, словно этих десяти лет не было.
Шансы еврорусских падают
«Известия»
Свободу действий армии – требует маршал Бронкский
ТАСС
За ленчем Джерри был неспокоен – ждал, когда начнется разговор. Говорили о том о сем, и казалось, этому не будет конца. Понемногу Соня оттаяла и заговорила по-человечески:
– Видишь ли, Роберт, все не так просто. Если бы ты смог приехать раньше...
– Понимаешь, мама, – отвечал Боб, тщательно подбирая слова, – мне не хотели давать визу потому, что моя мать занимает высокий пост в «Красной Звезде»...
– Неужели не было возможности...
– Ни малейшей! Боже мой, мама, президентом был Гарри Карсон!
– Я все же...
– Оставь, Соня, – сказал Джерри. – Главное, он здесь. – И, поняв, что удобный случай настал, добавил: – Чтобы попасть сюда, ему пришлось прорваться к президенту Вольфовицу!
– Пойми, мама, если бы не сам Вольфовиц, меня бы и сейчас здесь не было, – подтвердил Боб.
– Ты в самом деле учился в колледже с этим Вольфовицем, Роберт? – сказала она менее агрессивно. – Он действительно не такой, как Гарри Карсон?
– День и ночь, мама.
Соня задумалась.
– По телевизору он выглядел так себе. А что он нес! Он еще не совсем у власти, а? Делами все еще заправляют ЦРУ, ЦАБ, Пентагон да прежний карсоновский кабинет, не так ли?
Бобби пожал плечами.
– Я думаю, он пока борется за реальную власть. Жаль, ты не слышала, как он орал на чинов секретной службы...
– Он похож на... на клоуна.
– Ты не играла с ним в покер. Не стоит недооценивать Вольфовица.
– И президент сказал Бобу нечто удивительное, – вставил Джерри.
– Вот как?
Боб недоуменно посмотрел на Джерри.
– Мозг Карсона, – пояснил Джерри.
– Господи, да что можно сказать удивительного о мозге этого сумасшедшего? – воскликнула Соня. – Кроме того разве, что вскрытие показало, что у него был мозг?
Бобби взглянул на Джерри. Отец толкнул его ногой под столом. Бобби пожал плечами.
– Он был полимеризован, мама, – произнес он нерешительно.
– Кто – он?
– У нас с Бобом есть для тебя сюрприз, – сказал Джерри, – нечто совершенно удивительное. Скажи ей, Боб.
– О, Боже, папа! – простонал Бобби.
– Когда-нибудь нам придется сказать.
Соня переводила взгляд с одного на другого.
– Что вы задумали?
– Лучше тебе, папа. Ты понимаешь в этих вещах, много лучше, чем я.
Джерри глотнул вина, собрался с мужеством и мыслями и начал.
Президент Горченко призывает к спокойствию
«Правда»
Первомайский парад состоится несмотря на кризис
«Сумасшедшая Москва»
– ...Все это звучит как бред, – сказала Соня, когда Джерри закончил свой рассказ. – Записать разум и генетическую информацию, полимеризовать мозг! Это несерьезно.
– Наука работает, – упорствовал Джерри. – Они уже вырастили мозг крысы.
– Но ты же не крыса, Джерри Рид! У тебя есть разум! И... и душа!
– Возможно, какая-то информация пропадет, но когда они вырастят мне новое тело, трансплантируют деполимеризованный мозг и введут в него голограмму, это буду я.
– Надеюсь, ты не думаешь, что выйдет живой человек, с душой, с мыслью?
Джерри взглянул на нее волком.
– Я думал, ты диалектический материалист...
Соня повернулась к Роберту, не произнесшему ни слова во время отцовского доклада.
– Ты тоже веришь, что это возможно?
– Ну... Пожалуй...
– Покажи ей материалы, – приказал Джерри.
Бобби принес из гостиной толстый фолиант с золотой тисненой надписью на переплете: «Бессмертие».
Роскошное издание. Юридический раздел, многочисленные иллюстрации, технический раздел с формулами, диаграммами, графиками и уравнениями. Один разворот был посвящен финансовому состоянию фирмы – блестящему, как и следовало ожидать. Сообщалось, что большая часть прибыли идет на научные исследования и расширение деятельности. Книга ничем не отличалась от тысяч рекламных изданий, прошедших через Сонины руки за годы ее заведования отделением «Красной Звезды». Все они на одно лицо.
– Выглядит внушительно, – сказала Соня. – Но так может выглядеть и хорошо оформленная липа.
– Они уже обработали президента Карсона, – сказал Джерри. – Боб узнал об этом от самого Вольфовица.
– Что толку? – парировала Соня. – Его мозг мумифицировался давным-давно, и, если удастся вернуть его к жизни в виде зомби, никто не заметит разницы.
Джерри бросил быстрый взгляд на сына. Тот сказал:
– Папа говорит дело. Карсон был президентом, эти сведения – от Центрального агентства безопасности.
Соня задумалась – это был аргумент... Трудно поверить, что Агентство не разобралось бы в мошенничестве. И все же...
– Ты действительно веришь всему этому, Джерри? – спросила она мягко.
Джерри вздохнул, пожал плечами. Соня видела, что сейчас он скажет все как есть.
– Я хочу поверить, Соня. Это далекий прицел, прыжок в неизвестность. Кот в мешке, верно – и все же шанс, а?
Из глаз Сони ручьем хлынули слезы. Он так мужественно держался после катастрофы, он был много храбрее, чем она сама. А сейчас он говорит о бессмертии не для того, чтобы облегчить ее боль, – чтобы у нее было моральное оправдание, чтобы она помогла ему отправиться в смертельно опасное путешествие. Как это важно для него! Важнее ее огорчений и собственной его жизни!
Соня вздохнула и слабо улыбнулась.
– Не скажу, что вы меня убедили, но я тоже очень хочу поверить.