Страница:
Подобно Юлию, Джерри знал радость, которую дарит преданность чему-то большему, чем ты сам, но, в отличие от него, Джерри лишен жгучего стремления к славе, богатству и личной власти. Джерри по-настоящему предан своей великой идее. Возможно, он тоже мечтал сдвинуть мир с места, почувствовать, как мир поддается, – но отнюдь не для того, чтобы, натянув узду, подчинить себе дикого жеребца истории, собственной волей изменить судьбы человечества, нет. Ему просто хотелось стать одним из тех, кто претворит в жизнь его представления о золотом веке и по-детски радуется, что может хоть немного пожить в мире своей мечты. Пусть Соне и не дано разделить его видение будущего, но, в отличие от Юлия, одержимость придавала Джерри какое-то особое, трогающее душу обаяние – это Соня чувствовала, это, если не умом, то сердцем, могла понять, за это могла полюбить.
Если, конечно, щемящая нежность, охватившая ее, когда она обняла Джерри и потянула за собой на широкую кровать под пологом, в самом деле означала любовь.
Джерри Рид не очень хорошо представлял себе, что значит оказаться в постели с восходящей порнозвездой; он ждал какого-то невообразимого сексуального пиршества, но то, что произошло, не имело ничего общего с его фантазиями.
Она сразу взяла инициативу в свои руки – это можно было предвидеть; уверенно и без стеснения раздела его – к этому он тоже был готов. Но когда Соня встала, чтобы он видел, как она раздевается, происходящее приобрело какую-то трогательную окраску – не дешевый стриптиз с порнодиска, нет. Сладостное откровение, чудо – только для него одного, словно никому из безликого множества незнакомцев не доводилось видеть, как она обнажает маленькую грудь с твердыми сосками и манящий треугольник внизу живота.
И совсем не мог представить себе Джерри, что они так долго будут глядеть друг другу в глаза, не произнося ни слова, не дотрагиваясь друг до друга. Что начнется все обычным поцелуем. Джерри даже не сразу понял, что происходит, но все мысли об умопомрачительных экзотических ласках тут же вылетели у него из головы, и он ни капли не жалел об этом: она просто откинулась на спину, сама направила Джерри и обняла его ногами. И оказалось, это как раз то, что надо – взяв ее в самой обычной позе, Джерри почувствовал: все правильно, естественно, как-то по-домашнему.
Поначалу он смущался, что с ним такая многоопытная женщина, от его возбуждения все едва не кончилось сразу; он успел испугаться, что не оправдает ее надежд. Но это прошло, когда она чуть сбавила темп. Спустя несколько секунд он справился с собой, и очень скоро плавный неторопливый ритм вынес ее к первой вершине.
А он продолжал... да, именно любить ее – двигаясь ровно, размеренно, с уверенностью и даже изяществом, которого никогда за собой не подозревал. Опасения исчезли, и он забылся в ее сладострастных вскриках и стонах, неожиданно обнаружив, что владеет какой-то особой техникой, которую понимал умом, но никогда не мог толком освоить. Наконец она улыбнулась и прошептала:
– Давай, милый... Я хочу, чтобы все в меня...
Он так и сделал, почти сразу, с чувством признательности и умиротворения, глядя ей прямо в глаза, а потом рухнул без сил на ее мягкую грудь и утонул в теплых объятьях.
Джерри вскоре заснул, но Соня Гагарина долго лежала без сна. Она знала многих мужчин – теперь уже двадцати национальностей, и, хотя от нежности и признательности, которые она испытывала сейчас к Джерри, ей казалось, что он лучше всех, она конечно же понимала: это самообман.
Соня встречала куда более романтичных итальянцев, и куда более выносливых немцев, и французов, которые явно превосходили ее американца в savoir faire [41], и шведа, гораздо лучше понимавшего, что ей нужно, а уж Пьер Глотье знал такие трюки, которые милому мальчику Джерри и не снились.
И тем не менее... Может быть, Джерри Рид не самый искусный партнер и эта ночь не самое выдающееся сексуальное приключение, однако у нее на душе никогда еще не было так хорошо. Джерри так искренне старался доставить ей удовольствие, что ей даже показалось, будто он спрашивает ее согласия получить удовольствие самому. В сущности, еще мальчишка... Но, может быть, здесь есть и еще что-то.
Что-то особенно притягательное, но это отнюдь не невинность; ведь не наивный же он мальчик в самом деле – мужчина со своим видением будущего, который не скрывает, что хочет изменить мир, более того, мечтает построить новые невиданные миры там, в космосе, и отправиться к незнакомым планетам у далеких чужих звезд. Странно даже, что она чувствовала в нем родственную душу, словно Джерри был братом той маленькой девочки из Ленино, которая с детства мечтала о незнакомых сияющих мирах и полной приключений жизни на загадочном восхитительном Западе. Обнимая Джерри, Соня чувствовала, что эта девочка еще жива в ней.
Может быть, это, а не военный потенциал, не экономическая мощь и не инженерное искусство сделало американцев любимцами всего мира? Может, именно это странное нечто помогло им достичь Луны первыми? И не оно ли побуждало русских в глубине души искать у них признания, хотя они по-прежнему боялись и ненавидели «американский империализм»? Может быть, потому и она готова влюбиться в этого парня?
Соня Ивановна Гагарина нежно погладила своего американского любовника. Джерри зашевелился, но не проснулся. Слава Богу, подумала она, чувствуя, как ее прохватывает озноб.
Да, Сонечка, похоже, ты действительно влюбляешься, призналась она себе. Но, строго говоря, этот человек даже не знает о твоем существовании. Хватит ли у тебя духу сказать ему утром правду?
VI
Если, конечно, щемящая нежность, охватившая ее, когда она обняла Джерри и потянула за собой на широкую кровать под пологом, в самом деле означала любовь.
Джерри Рид не очень хорошо представлял себе, что значит оказаться в постели с восходящей порнозвездой; он ждал какого-то невообразимого сексуального пиршества, но то, что произошло, не имело ничего общего с его фантазиями.
Она сразу взяла инициативу в свои руки – это можно было предвидеть; уверенно и без стеснения раздела его – к этому он тоже был готов. Но когда Соня встала, чтобы он видел, как она раздевается, происходящее приобрело какую-то трогательную окраску – не дешевый стриптиз с порнодиска, нет. Сладостное откровение, чудо – только для него одного, словно никому из безликого множества незнакомцев не доводилось видеть, как она обнажает маленькую грудь с твердыми сосками и манящий треугольник внизу живота.
И совсем не мог представить себе Джерри, что они так долго будут глядеть друг другу в глаза, не произнося ни слова, не дотрагиваясь друг до друга. Что начнется все обычным поцелуем. Джерри даже не сразу понял, что происходит, но все мысли об умопомрачительных экзотических ласках тут же вылетели у него из головы, и он ни капли не жалел об этом: она просто откинулась на спину, сама направила Джерри и обняла его ногами. И оказалось, это как раз то, что надо – взяв ее в самой обычной позе, Джерри почувствовал: все правильно, естественно, как-то по-домашнему.
Поначалу он смущался, что с ним такая многоопытная женщина, от его возбуждения все едва не кончилось сразу; он успел испугаться, что не оправдает ее надежд. Но это прошло, когда она чуть сбавила темп. Спустя несколько секунд он справился с собой, и очень скоро плавный неторопливый ритм вынес ее к первой вершине.
А он продолжал... да, именно любить ее – двигаясь ровно, размеренно, с уверенностью и даже изяществом, которого никогда за собой не подозревал. Опасения исчезли, и он забылся в ее сладострастных вскриках и стонах, неожиданно обнаружив, что владеет какой-то особой техникой, которую понимал умом, но никогда не мог толком освоить. Наконец она улыбнулась и прошептала:
– Давай, милый... Я хочу, чтобы все в меня...
Он так и сделал, почти сразу, с чувством признательности и умиротворения, глядя ей прямо в глаза, а потом рухнул без сил на ее мягкую грудь и утонул в теплых объятьях.
Джерри вскоре заснул, но Соня Гагарина долго лежала без сна. Она знала многих мужчин – теперь уже двадцати национальностей, и, хотя от нежности и признательности, которые она испытывала сейчас к Джерри, ей казалось, что он лучше всех, она конечно же понимала: это самообман.
Соня встречала куда более романтичных итальянцев, и куда более выносливых немцев, и французов, которые явно превосходили ее американца в savoir faire [41], и шведа, гораздо лучше понимавшего, что ей нужно, а уж Пьер Глотье знал такие трюки, которые милому мальчику Джерри и не снились.
И тем не менее... Может быть, Джерри Рид не самый искусный партнер и эта ночь не самое выдающееся сексуальное приключение, однако у нее на душе никогда еще не было так хорошо. Джерри так искренне старался доставить ей удовольствие, что ей даже показалось, будто он спрашивает ее согласия получить удовольствие самому. В сущности, еще мальчишка... Но, может быть, здесь есть и еще что-то.
Что-то особенно притягательное, но это отнюдь не невинность; ведь не наивный же он мальчик в самом деле – мужчина со своим видением будущего, который не скрывает, что хочет изменить мир, более того, мечтает построить новые невиданные миры там, в космосе, и отправиться к незнакомым планетам у далеких чужих звезд. Странно даже, что она чувствовала в нем родственную душу, словно Джерри был братом той маленькой девочки из Ленино, которая с детства мечтала о незнакомых сияющих мирах и полной приключений жизни на загадочном восхитительном Западе. Обнимая Джерри, Соня чувствовала, что эта девочка еще жива в ней.
Может быть, это, а не военный потенциал, не экономическая мощь и не инженерное искусство сделало американцев любимцами всего мира? Может, именно это странное нечто помогло им достичь Луны первыми? И не оно ли побуждало русских в глубине души искать у них признания, хотя они по-прежнему боялись и ненавидели «американский империализм»? Может быть, потому и она готова влюбиться в этого парня?
Соня Ивановна Гагарина нежно погладила своего американского любовника. Джерри зашевелился, но не проснулся. Слава Богу, подумала она, чувствуя, как ее прохватывает озноб.
Да, Сонечка, похоже, ты действительно влюбляешься, призналась она себе. Но, строго говоря, этот человек даже не знает о твоем существовании. Хватит ли у тебя духу сказать ему утром правду?
Фронт Освобождения Животных взял на себя сегодня ответственность за вчерашний взрыв в лаборатории фирмы «Агромакс» в Небраске. «Бесклювые куры, вырастающие за три недели, и гигантская форель, которая никогда бы не выжила в естественных условиях, – одно это уже безобразно и преступно, – говорится в разосланном по телефаксу заявлении Фронта. – Но коровы, которых “Агромакс” превратил в бесчувственные “мясофермы”, – это млекопитающие, такие же, как мы с вами. Долго ли осталось ждать, прежде нем безумный взор этих Франкенштейнов от генной инженерии остановится на человеческом геноме?»
Си-эн-эн
VI
– Ты что, в самом деле русская? Но... Саманта Гарри... и это произношение...
– А по-твоему, русские не способны скопировать произношение? И кроме того, ты сам никогда не навещал старушку Англию. Откуда же ты, черт побери, знаешь, что это английское произношение, а, приятель? Кино насмотрелся?
Джерри рассмеялся. Он проснулся от поцелуя лондонской порнозвездочки и выслушал признание совершенно другой женщины. Поцеловав его, она села в постели и со странным выражением на красивом лице, срывающимся от волнения голосом, с другим произношением – американским или канадским, только в ритме улавливался едва уловимый акцент – начала свою исповедь.
– Я в самом деле не знаю, как тебе это объяснить, Джерри, я целый час не могла заснуть, пыталась придумать что-нибудь умное, но ничего в голову не идет – я и так уж перемудрила, так что остается рассказать правду и покончить с этим, будь что будет, а правда в том, что зовут меня не Саманта Гарри, а Соня Ивановна Гагарина, и никакая я не порно, а всего лишь переводчица в «Красной Звезде», и приехала не из Лондона, а из Брюсселя, и не англичанка, а русская, но мне было так скучно на приеме, а ты оказался единственным интересным мужчиной, и все началось вроде как в шутку, теперь же я думаю совсем по-другому, только, пожалуйста, не воображай, что я в тебя влюбилась – вот так, теперь, кажется, все, и ты меня прости, если что, но все было так славно вчера...
Выложив это на одном дыхании, она закрыла руками обнаженную грудь и издала глубокий театральный вздох облегчения.
– Вот. Теперь с этим покончено, – добавила она более уверенно, тоном Саманты Гарри. – И что ты теперь обо мне думаешь? Хочешь выкинуть из постели, или займемся любовью, а?
Джерри не знал, что думать. Он еще и проснуться-то не успел, когда она все ему выложила, он даже не сообразил, стоит ли на нее обижаться. Теперь, когда Соня заставила его рассмеяться, опять превратившись на несколько секунд в Саманту Гарри, рассердиться было трудно, тем более что она сунула руку под одеяло и, глядя на него своими огромными зелеными глазами, принялась гладить его.
– Должен признаться, роль порнозвезды тебе вчера удалась, – сказал он.
Соня облизнула губы и примостилась поближе.
– Для «орудия Пентагона» ты тоже сработал неплохо.
– Орудие Пентагона?..
– Забыл, что рассказывал о себе Саманте Гарри? Про свою работу в Калифорнии, про эти «сани» для вашей «Космокрепости», и что ЕКА хочет нанять тебя на работу над...
– О, Боже! – простонал Джерри, разом все вспомнив. Он рассказал этой женщине историю своей жизни, полагая, что подцепил английскую деваху, а теперь оказывается, она русская!
Соня рассмеялась.
– Сказать тебе, о чем ты сейчас думаешь? – спросила она. – «А вдруг она русская шпионка?»
Джерри покраснел.
– Чушь, конечно, когда ты сама так говоришь... – пробормотал он.
– Вовсе нет, Джерри, – хитро улыбаясь, сказала Соня. – Я обвела тебя вчера вокруг пальца, разве нет? Может, я и сейчас тебя обманываю, а? Может, я и в самом деле агент КГБ... – Она подмигнула. – А то и хуже – еще и ЦРУ! А в этом случае...
– Что в этом случае?
– В этом случае, милый, поздно что-либо предпринимать, – закончила она, поглаживая его самое чувствительное место. – Так что, как принято говорить в нашем порнобизнесе, ни о чем не беспокойся, ложись на спину и наслаждайся жизнью.
– Но ты ведь не шпионка, правда? – спросил Джерри за вызывающе дорогим ленчем – суп из омаров, сырые устрицы, черная икра, шампанское, – который они, проведя все утро в постели, заказали прямо в номер.
– Нет, конечно, Джерри, – ответила Соня серьезно. – Я всего лишь обыкновенная молодая москвичка, которая работает в Брюсселе, промотала уже половину двухнедельного отпуска и очень хотела развеяться...
– Но это наверняка не все, что ты можешь рассказать о себе.
– Думаешь? – спросила Соня немного рассеянно.
– Уверен.
– Почему?
– Потому что у каждого человека есть что-то за душой.
Когда принесли завтрак, Соня ушла в ванную, а Джерри накинул халат и впустил стюарда. Теперь они сидели за маленьким столиком друг напротив друга: Джерри в халате, а она нагишом. Почему-то ей вдруг стало неуютно и беспокойно.
– У меня нет... – Соня погрустнела. – Во всяком случае... Знаешь, я не похожа на тебя, у меня нет великих идей насчет будущего, и меня совсем не тянет изменять мир...
– А как же девичьи мечты? И их не было?
– Были, конечно. Но ничего грандиозного, ничего такого, чего бы я уже не достигла.
– Расскажи.
– Да не о чем, в общем-то, рассказывать.
Джерри подмигнул, встал и скинул халат на пол.
– Ну вот, у меня ты видела, теперь покажи, что у тебя.
Соня рассмеялась. Джерри снова сел, откинулся на спинку кресла, взял свой бокал и взглянул ей в глаза.
– Как сказала бы наша подруга Саманта, давай, милашка, открой мне тайны своей души, – сказал он с жутким британским произношением, отчего у нее сразу полегчало на сердце.
И Соня начала рассказывать. Как росла в своем Ленино, как много значила для нее возможность свободно ездить по всему «западному Диснейленду» и как эта маленькая мечта, столь невзрачная и эгоистичная по сравнению с его мечтами, заставила ее выбрать службу во внешней торговле...
Соня умолкла на несколько секунд, налила себе еще бокал шампанского, выпила – должно быть, для храбрости – и ни с того ни с сего принялась рассказывать этому голому мужчине, с которым они еще вчера были совсем чужими, этому – подумать только! – американцу о Юлии Марковском, как она предала его, и их любовь, и дело, которому собиралась себя посвятить, все предала, едва люди из «Красной Звезды» поманили ее, предложив жизнь на Западе.
– И знаешь, что во мне хуже всего, Джерри? – спросила она. – Я ни капли об этом не жалею! Я добилась, чего хотела, и все оказалось именно таким, как мне представлялось! Я просто счастлива, что решилась уехать, и сделала бы это еще и еще! – Она вздохнула, поковыряла вилкой в раскрытой раковине устрицы и, отведя взгляд в сторону, тихо добавила: – Видишь, какое мелкое я на самом деле существо...
Джерри встал, подошел к ней, положил руку на плечо, другой нежно приподнял ее голову, чтобы она видела его глаза и мягкую улыбку.
– Эй, подруга, похоже, во всем Париже ты выбрала чуть ли не единственного человека, который точно знает, что это совсем не мелко.
Не понимая, к чему он клонит, Соня выпрямилась и откинула голову.
– Я с детства мечтал о полетах к Луне и Марсу, а ты мечтала о жизни на Западе, – сказал Джерри. – Я всю свою жизнь искал способ отправиться к далеким мирам моей мечты, и теперь, если хватит смелости, мне это может удаться. Ну, в определенном смысле, конечно...
Глаза у Джерри горели так ярко, что ее грусть начала таять, как туман под, лучами восходящего солнца, хотя она и не понимала, почему это так.
– Что-то до меня не доходит, – призналась Соня.
– Я тебе рассказывал вчера про своего дядюшку Роба? Рассказывал?
Она кивнула.
– Роб как-то сказал мне одну вещь, которую вычитал в юности и запомнил на всю жизнь. Мне тоже это запомнилось. «Человек может ходить по водам. Надо отказаться от всего остального ради одной цели – и тогда наверняка получится!»
– И что?
– А то, что мне теперь надо собраться с духом и сделать это, – сказал Джерри, буквально сияя. – Но ты-то, ты это уже сделала, Соня. Все оставила позади, отказалась от всего важного для тебя, чтобы сбылась мечта маленькой московской девчонки, – и прошла по водам!
У Сони на глазах стояли слезы.
– Джерри, ты бесподобный мужчина, – сказала она. – Кто-нибудь из женщин тебе это уже говорил?
– Нет, – ответил он вполне серьезно. – Никто не говорил.
И они обняли друг друга.
Так все и началось.
Именно так.
После полудня они гуляли по парижским улицам и разговаривали. О том, как она росла в Москве, а он – в Лос-Анджелесе. О фильмах, которые они видели. О Париже. О французской кухне. О том, как, должно быть, интересно жить в одном из плавучих домов, что покачиваются у набережной Сены.
Джерри Рид влюбился, чего с ним прежде, в общем-то, не случалось, но он не хотел об этом говорить, потому что не знал, как сказать, да и не нужно было.
Вместо этого он говорил о космосе. Болтал без умолку, а Соня внимательно слушала, и улыбалась, и ни разу не назвала его рассказы космической чепухой, как другие женщины, и ни разу не сказала, что это тоска смертная, и время от времени, доказывая свой неподдельный интерес, задавала наивные с технической точки зрения, но вполне грамотные вопросы, и держала его за руку, и глаза ее говорили, что ей действительно интересно – многого не понимая из объяснений Джерри, она хочет, пытается понять, потому что чувствует, как много это для него значит...
Ближе к вечеру они вернулись в «Риц», открыли настежь окна в номере, наполовину выдвинули столик и два кресла на балкон, и Джерри заказал еще шампанского – чтобы можно было наслаждаться парижским закатом, сидя в кресле и потягивая игристое вино.
– Прямо как в кино! – мечтательно произнесла Соня. – Голливуд! Шампанское на балконе, над Сеной, и этот номер... Боже, сколько же он стоит...
Джерри протянул руку, бокалы отозвались мелодичным хрустальным звоном.
– За Европейское космическое агентство! За тех, кто все это оплатил!
– Наверное, ты и в самом деле им очень нужен, – сказала Соня, и, словно маленькое облачко, закрывшее солнце, появилась беспокойная мысль: странно, что ЕКА тратит такие деньги, чтобы заполучить Джерри; ведь, по его собственным словам, он вовсе не крупный ученый или инженер, да и лет-то ему немногим больше, чем ей самой.
Джерри пожал плечами.
– Я думаю, они просто списывают эти деньги, да еще налогов меньше платят. Не свои же.
Соне уже приходилось сталкиваться с этой причудой капитализма, хотя и не в таких размерах. Но, может быть, их можно раскрутить еще?
– А знаешь, у меня возникла идея... – сказала она. – От моего отпуска осталось восемь дней, а ты из всей Европы видел пока только Париж. Почему бы нам не попутешествовать вдвоем, а? Этакое мини-гранд-турне? Лондон, Баден-Баден, Вена, Будапешт, может быть, немного греческих островов, Рим... – Соня передернула плечиками и рассмеялась. – Не будем ничего планировать, полетим или поедем наугад, остановимся, где захотим...
У Джерри загорелись глаза.
– С ума можно сойти! Бесподобно! – воскликнул он, но тут же нахмурился. – И чудовищно дорого. У меня таких денег...
Незаконченная фраза повисла в воздухе, и он посмотрел на Соню. Она подняла свой бокал – снова звон хрусталя – и улыбнулась.
– За Европейское космическое агентство!
– Ты в самом деле думаешь, они...
Соня пожала плечами.
– В худшем случае они просто откажут. Мы ничего не теряем. Даже в Советском Союзе уже давно никого не расстреливали за просто так.
– Pas de problemes, Джерри, не сомневаюсь, – ответил Андре Дойчер с экрана видеофона, едва Джерри, набравшись храбрости, выложил свою дикую идею. – Я сейчас позвоню Никола Брандузи...
Видеофон зазвонил через двадцать минут. Брандузи на экране буквально сиял.
– Какая замечательная романтическая идея, мистер Рид. Я бы с огромным удовольствием и сам с вами отправился, но это, конечно, в ваши планы не вписывается, хе-хе. Лучше всего пользоваться «Золотой Еврокарточкой» – ее везде принимают, а наличные можно получить в любой автоматической кассе – ЕКА оплатит счет. Хотя, конечно, потребуется время.
– Но... у нас всего восемь дней, господин Брандузи...
– Никола, Джерри, для друзей – Никола, – радушно произнес Брандузи. – Ни о чем не беспокойтесь, мы пришлем карточку с курьером завтра прямо в отель. С утра petit d?jeuner [42] – любовь, ленч, а к трем пополудни карточка будет у вас – успеете отобедать в Лондоне или в Мадриде. Насчет номера не беспокойтесь: никуда он до вашего возвращения не денется. A rivederci [43], Джерри, счастливого пути! И поцелуйте за меня эту леди везде, где положено, хе-хе!
Брандузи не подвел. Вернувшись на следующий день в отель после ленча, они обнаружили, что волшебный кусочек пластика уже ждет их – в элегантном чехольчике из натуральной кожи.
– Так! Где мы сегодня обедаем, Соня? – весело спросил Джерри.
– Твоя «Еврокарточка», Джерри, тебе и выбирать.
– Тогда давай махнем в Лондон. Я больше нигде никого не знаю.
– Я думала, ты там не был.
– Не был, да вот познакомился недавно с порнозвездой...
Соня слышала, что «Савой» в Лондоне – это своего рода британский эквивалент парижского «Рица», – именно там они и остановились. Номер оказался почти такой же огромный и еще более роскошный, чем их парижское пристанище. На следующее утро, едва встав из-за стола после плотного английского завтрака, они отправились смотреть Лондон – что называется, галопом по европам, но с заходом во все обязательные для туристов точки: Вестминстерское аббатство, здание парламента, Букингемский дворец, Гайд-парк... Впрочем, почти до любого из этих мест от отеля было рукой подать.
Обедали они в шикарном индийском ресторане, о котором Соне рассказывал в свое время кто-то из приятелей. Подавали там карри, оленину, перепелов, куропаток, медвежатину, гремучих змей и даже мясо слонов, гиппопотамов и львов, если верить меню. Затем Соня и Джерри обошли несколько пабов в Челси и Бэйсуотере и лишь после этого вернулись в отель.
На следующий день Джерри здорово удивил ее, взяв роль гида на себя. Он потащил ее по салонам суперсовременной электроники на Тоттенхем-Корт-роуд, накормил ленчем в каком-то пабе, купил дорогую сумку из страусиной кожи в «Хэрродз», покатал на лодке по Серпантину в Гайд-парке – видел это когда-то в кино – и отвел в Лондонский зоопарк – ему говорили, что он ничуть не хуже зоопарка в Сан-Диего.
Соня не раз бывала в Лондоне, но прошедший день показался ей совершенно особенным, удивительным, чарующим. Этот мечтатель из Калифорнии сумел заставить ее увидеть город по-новому, его собственным неискушенным взглядом.
Свою признательность она выразила ночью, а утром паром на воздушной подушке доставил их в Нормандию. Устрицы и сидр на ленч, затем – Бордо, а оттуда на местном поезде в Байонну, на бой быков. Дальше – Мадрид, бутылка «Риохи» в уличном кафе, любовь в отеле, паэлья на ужин; около полуночи рухнули в сон. В десять – подъем, перелет в Барселону, где Соня показала Джерри фантастические строения, возведенные Гауди, – Джерри заметил, что они напоминают дома чокнутых кинознаменитостей в Бель-Эр, – а затем первым классом «Эр Франс» с ленчем – в Ниццу.
День они провели на пляже перед отелем – потягивали коктейли, купались в море под лазурным небом, занимались любовью под пляжным покрывалом прямо на берегу, не обращая внимания на людей вокруг, а затем взяли напрокат огромный старинный «роллс-ройс» с откидным верхом, и вечером, при свете звезд, Соня повезла Джерри в Монако. Вопреки всем ожиданиям, Джерри умудрился выиграть в казино – достаточно, чтобы заплатить за ужин с омарами и отличным вином. После ужина он хвастливо заявил, что истинный уроженец Лос-Анджелеса с юных лет способен добраться на машине куда угодно, как бы ни был пьян, и доказал это, пригнав «роллс» без единой царапины к их отелю в Ницце.
Оказавшись в номере, они рухнули без сил на постель, обнялись и проспали до полудня. Затем перелетели в Рим, пробежались по всем положенным историческим местам, вволю наелись пиццы с красным вином и еще успели на рейс до Бриндизи. Городок им не понравился, и ночь они провели на пароме, плывущем к греческому острову Корфу.
Керкира, главный город Корфу, оказался настоящим туристским кошмаром – Джерри сказал, что он здорово похож на Тихуану, – но там оказался аэропорт, и они сразу вылетели в Афины. Как раз успели к ленчу в Плаке, после чего, немного покачиваясь, поднялись к Акрополю побродить среди разрушающихся памятников древности.
Афины им не понравились – душный, шумный, загаженный смогом лабиринт улиц и домов, и Соня решила, что лучше полететь в Мюнхен, пообедать пораньше, перебраться на поезде в Баден-Баден, снять за городом, в Черном лесу, домик с всепроникающим запахом сосен и заняться любовью у камина под шум деревьев, качающихся на ветру.
Засыпая под теплым пуховым одеялом, Соня вздохнула. Рядом, пригревшись, спал Джерри, спальню освещали лишь раскаленные угли камина. Вот бы это продолжалось вечно, думала. Соня. Вот бы не возвращаться через три дня в Брюссель...
Где-то вдалеке грустно ухнула сова – словно звук поезда, уносящего радость в ностальгическое прошлое.
Она прижалась к Джерри. Да, волшебное путешествие скоро подойдет к концу, но это не значит, что нам придется расстаться, милый. Скоро мы потеряем наш чудотворный кусочек пластика, но не обязательно терять друг друга: Брюссель не так уж далеко от Парижа, мы сможем видеться в выходные, и уж наверняка можно будет договориться в ЕКА, чтобы твой отпуск совпадал с моим...
Снова ухнула сова, на этот раз уже вроде бы не так грустно. Нет, она не провожает своим печальным криком поезд, уносящий их золотые дни в ночь прошлого. Похоже, поезд просто тормозит перед станцией, а направляется совсем в другую сторону – в радостное будущее. Что может помешать им сесть в этот поезд? Да ничего!
Как странно и удивительно вновь оказаться в час пик в такси, ползущем по залитым послеполуденным светом улицам Парижа к отелю «Риц» на Вандомской площади – с любимой русской девушкой, с ощущением, будто он возвращается домой.
Вспоминая поездку, он с удивлением осознавал, что они путешествовали всего неделю, а часть Европы, которую за это время довелось увидеть, можно втиснуть между калифорнийским побережьем и Миссисипи. Страна за страной, каждая со своим непонятным языком, со своими достопримечательностями, своими звуками, запахами, пищей, у каждой глубокие корни, уходящие в уникальное историческое прошлое, – прямо как неизведанные планеты из фантастических журналов отцовской коллекции. Можно до конца жизни посещать эти миры один за другим и каждый раз находить что-то новое. Теперь он понимал Соню, ее девичьи мечты о Западной Европе, чувствовал, как близки они его страстному желанию побывать на других планетах, у иных солнц.
И если его мальчишеским фантазиям суждено так и остаться фантазиями, если мужчина, которым он стал, твердо знает, что не доживет до начала великой эры звездопроходцев, судьба, по крайней мере, подарила ему шанс стать одним из тех, чья жизнь и работа приблизит это время. А еще он получил неизведанные миры Европы и женщину, вместе с которой будет исследовать эти миры и которая его понимает.
К концу путешествия Джерри в этом не сомневался. Временами ему казалось, что она понимает его лучше, чем он сам понимает себя. После того как они вихрем пронеслись от Лондона до Мюнхена, Соня мудро сбавила темп и увезла его в тихий домик посреди Черного леса. Половину следующего дня они бродили и разговаривали, а затем на поезде, без спешки, добрались до Вены. Романтический ужин при свечах, постель, разговоры далеко за полночь, а на следующий день ленч в самолете до Парижа.
– А по-твоему, русские не способны скопировать произношение? И кроме того, ты сам никогда не навещал старушку Англию. Откуда же ты, черт побери, знаешь, что это английское произношение, а, приятель? Кино насмотрелся?
Джерри рассмеялся. Он проснулся от поцелуя лондонской порнозвездочки и выслушал признание совершенно другой женщины. Поцеловав его, она села в постели и со странным выражением на красивом лице, срывающимся от волнения голосом, с другим произношением – американским или канадским, только в ритме улавливался едва уловимый акцент – начала свою исповедь.
– Я в самом деле не знаю, как тебе это объяснить, Джерри, я целый час не могла заснуть, пыталась придумать что-нибудь умное, но ничего в голову не идет – я и так уж перемудрила, так что остается рассказать правду и покончить с этим, будь что будет, а правда в том, что зовут меня не Саманта Гарри, а Соня Ивановна Гагарина, и никакая я не порно, а всего лишь переводчица в «Красной Звезде», и приехала не из Лондона, а из Брюсселя, и не англичанка, а русская, но мне было так скучно на приеме, а ты оказался единственным интересным мужчиной, и все началось вроде как в шутку, теперь же я думаю совсем по-другому, только, пожалуйста, не воображай, что я в тебя влюбилась – вот так, теперь, кажется, все, и ты меня прости, если что, но все было так славно вчера...
Выложив это на одном дыхании, она закрыла руками обнаженную грудь и издала глубокий театральный вздох облегчения.
– Вот. Теперь с этим покончено, – добавила она более уверенно, тоном Саманты Гарри. – И что ты теперь обо мне думаешь? Хочешь выкинуть из постели, или займемся любовью, а?
Джерри не знал, что думать. Он еще и проснуться-то не успел, когда она все ему выложила, он даже не сообразил, стоит ли на нее обижаться. Теперь, когда Соня заставила его рассмеяться, опять превратившись на несколько секунд в Саманту Гарри, рассердиться было трудно, тем более что она сунула руку под одеяло и, глядя на него своими огромными зелеными глазами, принялась гладить его.
– Должен признаться, роль порнозвезды тебе вчера удалась, – сказал он.
Соня облизнула губы и примостилась поближе.
– Для «орудия Пентагона» ты тоже сработал неплохо.
– Орудие Пентагона?..
– Забыл, что рассказывал о себе Саманте Гарри? Про свою работу в Калифорнии, про эти «сани» для вашей «Космокрепости», и что ЕКА хочет нанять тебя на работу над...
– О, Боже! – простонал Джерри, разом все вспомнив. Он рассказал этой женщине историю своей жизни, полагая, что подцепил английскую деваху, а теперь оказывается, она русская!
Соня рассмеялась.
– Сказать тебе, о чем ты сейчас думаешь? – спросила она. – «А вдруг она русская шпионка?»
Джерри покраснел.
– Чушь, конечно, когда ты сама так говоришь... – пробормотал он.
– Вовсе нет, Джерри, – хитро улыбаясь, сказала Соня. – Я обвела тебя вчера вокруг пальца, разве нет? Может, я и сейчас тебя обманываю, а? Может, я и в самом деле агент КГБ... – Она подмигнула. – А то и хуже – еще и ЦРУ! А в этом случае...
– Что в этом случае?
– В этом случае, милый, поздно что-либо предпринимать, – закончила она, поглаживая его самое чувствительное место. – Так что, как принято говорить в нашем порнобизнесе, ни о чем не беспокойся, ложись на спину и наслаждайся жизнью.
– Но ты ведь не шпионка, правда? – спросил Джерри за вызывающе дорогим ленчем – суп из омаров, сырые устрицы, черная икра, шампанское, – который они, проведя все утро в постели, заказали прямо в номер.
– Нет, конечно, Джерри, – ответила Соня серьезно. – Я всего лишь обыкновенная молодая москвичка, которая работает в Брюсселе, промотала уже половину двухнедельного отпуска и очень хотела развеяться...
– Но это наверняка не все, что ты можешь рассказать о себе.
– Думаешь? – спросила Соня немного рассеянно.
– Уверен.
– Почему?
– Потому что у каждого человека есть что-то за душой.
Когда принесли завтрак, Соня ушла в ванную, а Джерри накинул халат и впустил стюарда. Теперь они сидели за маленьким столиком друг напротив друга: Джерри в халате, а она нагишом. Почему-то ей вдруг стало неуютно и беспокойно.
– У меня нет... – Соня погрустнела. – Во всяком случае... Знаешь, я не похожа на тебя, у меня нет великих идей насчет будущего, и меня совсем не тянет изменять мир...
– А как же девичьи мечты? И их не было?
– Были, конечно. Но ничего грандиозного, ничего такого, чего бы я уже не достигла.
– Расскажи.
– Да не о чем, в общем-то, рассказывать.
Джерри подмигнул, встал и скинул халат на пол.
– Ну вот, у меня ты видела, теперь покажи, что у тебя.
Соня рассмеялась. Джерри снова сел, откинулся на спинку кресла, взял свой бокал и взглянул ей в глаза.
– Как сказала бы наша подруга Саманта, давай, милашка, открой мне тайны своей души, – сказал он с жутким британским произношением, отчего у нее сразу полегчало на сердце.
И Соня начала рассказывать. Как росла в своем Ленино, как много значила для нее возможность свободно ездить по всему «западному Диснейленду» и как эта маленькая мечта, столь невзрачная и эгоистичная по сравнению с его мечтами, заставила ее выбрать службу во внешней торговле...
Соня умолкла на несколько секунд, налила себе еще бокал шампанского, выпила – должно быть, для храбрости – и ни с того ни с сего принялась рассказывать этому голому мужчине, с которым они еще вчера были совсем чужими, этому – подумать только! – американцу о Юлии Марковском, как она предала его, и их любовь, и дело, которому собиралась себя посвятить, все предала, едва люди из «Красной Звезды» поманили ее, предложив жизнь на Западе.
– И знаешь, что во мне хуже всего, Джерри? – спросила она. – Я ни капли об этом не жалею! Я добилась, чего хотела, и все оказалось именно таким, как мне представлялось! Я просто счастлива, что решилась уехать, и сделала бы это еще и еще! – Она вздохнула, поковыряла вилкой в раскрытой раковине устрицы и, отведя взгляд в сторону, тихо добавила: – Видишь, какое мелкое я на самом деле существо...
Джерри встал, подошел к ней, положил руку на плечо, другой нежно приподнял ее голову, чтобы она видела его глаза и мягкую улыбку.
– Эй, подруга, похоже, во всем Париже ты выбрала чуть ли не единственного человека, который точно знает, что это совсем не мелко.
Не понимая, к чему он клонит, Соня выпрямилась и откинула голову.
– Я с детства мечтал о полетах к Луне и Марсу, а ты мечтала о жизни на Западе, – сказал Джерри. – Я всю свою жизнь искал способ отправиться к далеким мирам моей мечты, и теперь, если хватит смелости, мне это может удаться. Ну, в определенном смысле, конечно...
Глаза у Джерри горели так ярко, что ее грусть начала таять, как туман под, лучами восходящего солнца, хотя она и не понимала, почему это так.
– Что-то до меня не доходит, – призналась Соня.
– Я тебе рассказывал вчера про своего дядюшку Роба? Рассказывал?
Она кивнула.
– Роб как-то сказал мне одну вещь, которую вычитал в юности и запомнил на всю жизнь. Мне тоже это запомнилось. «Человек может ходить по водам. Надо отказаться от всего остального ради одной цели – и тогда наверняка получится!»
– И что?
– А то, что мне теперь надо собраться с духом и сделать это, – сказал Джерри, буквально сияя. – Но ты-то, ты это уже сделала, Соня. Все оставила позади, отказалась от всего важного для тебя, чтобы сбылась мечта маленькой московской девчонки, – и прошла по водам!
У Сони на глазах стояли слезы.
– Джерри, ты бесподобный мужчина, – сказала она. – Кто-нибудь из женщин тебе это уже говорил?
– Нет, – ответил он вполне серьезно. – Никто не говорил.
И они обняли друг друга.
Так все и началось.
Именно так.
После полудня они гуляли по парижским улицам и разговаривали. О том, как она росла в Москве, а он – в Лос-Анджелесе. О фильмах, которые они видели. О Париже. О французской кухне. О том, как, должно быть, интересно жить в одном из плавучих домов, что покачиваются у набережной Сены.
Джерри Рид влюбился, чего с ним прежде, в общем-то, не случалось, но он не хотел об этом говорить, потому что не знал, как сказать, да и не нужно было.
Вместо этого он говорил о космосе. Болтал без умолку, а Соня внимательно слушала, и улыбалась, и ни разу не назвала его рассказы космической чепухой, как другие женщины, и ни разу не сказала, что это тоска смертная, и время от времени, доказывая свой неподдельный интерес, задавала наивные с технической точки зрения, но вполне грамотные вопросы, и держала его за руку, и глаза ее говорили, что ей действительно интересно – многого не понимая из объяснений Джерри, она хочет, пытается понять, потому что чувствует, как много это для него значит...
Ближе к вечеру они вернулись в «Риц», открыли настежь окна в номере, наполовину выдвинули столик и два кресла на балкон, и Джерри заказал еще шампанского – чтобы можно было наслаждаться парижским закатом, сидя в кресле и потягивая игристое вино.
– Прямо как в кино! – мечтательно произнесла Соня. – Голливуд! Шампанское на балконе, над Сеной, и этот номер... Боже, сколько же он стоит...
Джерри протянул руку, бокалы отозвались мелодичным хрустальным звоном.
– За Европейское космическое агентство! За тех, кто все это оплатил!
– Наверное, ты и в самом деле им очень нужен, – сказала Соня, и, словно маленькое облачко, закрывшее солнце, появилась беспокойная мысль: странно, что ЕКА тратит такие деньги, чтобы заполучить Джерри; ведь, по его собственным словам, он вовсе не крупный ученый или инженер, да и лет-то ему немногим больше, чем ей самой.
Джерри пожал плечами.
– Я думаю, они просто списывают эти деньги, да еще налогов меньше платят. Не свои же.
Соне уже приходилось сталкиваться с этой причудой капитализма, хотя и не в таких размерах. Но, может быть, их можно раскрутить еще?
– А знаешь, у меня возникла идея... – сказала она. – От моего отпуска осталось восемь дней, а ты из всей Европы видел пока только Париж. Почему бы нам не попутешествовать вдвоем, а? Этакое мини-гранд-турне? Лондон, Баден-Баден, Вена, Будапешт, может быть, немного греческих островов, Рим... – Соня передернула плечиками и рассмеялась. – Не будем ничего планировать, полетим или поедем наугад, остановимся, где захотим...
У Джерри загорелись глаза.
– С ума можно сойти! Бесподобно! – воскликнул он, но тут же нахмурился. – И чудовищно дорого. У меня таких денег...
Незаконченная фраза повисла в воздухе, и он посмотрел на Соню. Она подняла свой бокал – снова звон хрусталя – и улыбнулась.
– За Европейское космическое агентство!
– Ты в самом деле думаешь, они...
Соня пожала плечами.
– В худшем случае они просто откажут. Мы ничего не теряем. Даже в Советском Союзе уже давно никого не расстреливали за просто так.
– Pas de problemes, Джерри, не сомневаюсь, – ответил Андре Дойчер с экрана видеофона, едва Джерри, набравшись храбрости, выложил свою дикую идею. – Я сейчас позвоню Никола Брандузи...
Видеофон зазвонил через двадцать минут. Брандузи на экране буквально сиял.
– Какая замечательная романтическая идея, мистер Рид. Я бы с огромным удовольствием и сам с вами отправился, но это, конечно, в ваши планы не вписывается, хе-хе. Лучше всего пользоваться «Золотой Еврокарточкой» – ее везде принимают, а наличные можно получить в любой автоматической кассе – ЕКА оплатит счет. Хотя, конечно, потребуется время.
– Но... у нас всего восемь дней, господин Брандузи...
– Никола, Джерри, для друзей – Никола, – радушно произнес Брандузи. – Ни о чем не беспокойтесь, мы пришлем карточку с курьером завтра прямо в отель. С утра petit d?jeuner [42] – любовь, ленч, а к трем пополудни карточка будет у вас – успеете отобедать в Лондоне или в Мадриде. Насчет номера не беспокойтесь: никуда он до вашего возвращения не денется. A rivederci [43], Джерри, счастливого пути! И поцелуйте за меня эту леди везде, где положено, хе-хе!
Брандузи не подвел. Вернувшись на следующий день в отель после ленча, они обнаружили, что волшебный кусочек пластика уже ждет их – в элегантном чехольчике из натуральной кожи.
– Так! Где мы сегодня обедаем, Соня? – весело спросил Джерри.
– Твоя «Еврокарточка», Джерри, тебе и выбирать.
– Тогда давай махнем в Лондон. Я больше нигде никого не знаю.
– Я думала, ты там не был.
– Не был, да вот познакомился недавно с порнозвездой...
Соня слышала, что «Савой» в Лондоне – это своего рода британский эквивалент парижского «Рица», – именно там они и остановились. Номер оказался почти такой же огромный и еще более роскошный, чем их парижское пристанище. На следующее утро, едва встав из-за стола после плотного английского завтрака, они отправились смотреть Лондон – что называется, галопом по европам, но с заходом во все обязательные для туристов точки: Вестминстерское аббатство, здание парламента, Букингемский дворец, Гайд-парк... Впрочем, почти до любого из этих мест от отеля было рукой подать.
Обедали они в шикарном индийском ресторане, о котором Соне рассказывал в свое время кто-то из приятелей. Подавали там карри, оленину, перепелов, куропаток, медвежатину, гремучих змей и даже мясо слонов, гиппопотамов и львов, если верить меню. Затем Соня и Джерри обошли несколько пабов в Челси и Бэйсуотере и лишь после этого вернулись в отель.
На следующий день Джерри здорово удивил ее, взяв роль гида на себя. Он потащил ее по салонам суперсовременной электроники на Тоттенхем-Корт-роуд, накормил ленчем в каком-то пабе, купил дорогую сумку из страусиной кожи в «Хэрродз», покатал на лодке по Серпантину в Гайд-парке – видел это когда-то в кино – и отвел в Лондонский зоопарк – ему говорили, что он ничуть не хуже зоопарка в Сан-Диего.
Соня не раз бывала в Лондоне, но прошедший день показался ей совершенно особенным, удивительным, чарующим. Этот мечтатель из Калифорнии сумел заставить ее увидеть город по-новому, его собственным неискушенным взглядом.
Свою признательность она выразила ночью, а утром паром на воздушной подушке доставил их в Нормандию. Устрицы и сидр на ленч, затем – Бордо, а оттуда на местном поезде в Байонну, на бой быков. Дальше – Мадрид, бутылка «Риохи» в уличном кафе, любовь в отеле, паэлья на ужин; около полуночи рухнули в сон. В десять – подъем, перелет в Барселону, где Соня показала Джерри фантастические строения, возведенные Гауди, – Джерри заметил, что они напоминают дома чокнутых кинознаменитостей в Бель-Эр, – а затем первым классом «Эр Франс» с ленчем – в Ниццу.
День они провели на пляже перед отелем – потягивали коктейли, купались в море под лазурным небом, занимались любовью под пляжным покрывалом прямо на берегу, не обращая внимания на людей вокруг, а затем взяли напрокат огромный старинный «роллс-ройс» с откидным верхом, и вечером, при свете звезд, Соня повезла Джерри в Монако. Вопреки всем ожиданиям, Джерри умудрился выиграть в казино – достаточно, чтобы заплатить за ужин с омарами и отличным вином. После ужина он хвастливо заявил, что истинный уроженец Лос-Анджелеса с юных лет способен добраться на машине куда угодно, как бы ни был пьян, и доказал это, пригнав «роллс» без единой царапины к их отелю в Ницце.
Оказавшись в номере, они рухнули без сил на постель, обнялись и проспали до полудня. Затем перелетели в Рим, пробежались по всем положенным историческим местам, вволю наелись пиццы с красным вином и еще успели на рейс до Бриндизи. Городок им не понравился, и ночь они провели на пароме, плывущем к греческому острову Корфу.
Керкира, главный город Корфу, оказался настоящим туристским кошмаром – Джерри сказал, что он здорово похож на Тихуану, – но там оказался аэропорт, и они сразу вылетели в Афины. Как раз успели к ленчу в Плаке, после чего, немного покачиваясь, поднялись к Акрополю побродить среди разрушающихся памятников древности.
Афины им не понравились – душный, шумный, загаженный смогом лабиринт улиц и домов, и Соня решила, что лучше полететь в Мюнхен, пообедать пораньше, перебраться на поезде в Баден-Баден, снять за городом, в Черном лесу, домик с всепроникающим запахом сосен и заняться любовью у камина под шум деревьев, качающихся на ветру.
Засыпая под теплым пуховым одеялом, Соня вздохнула. Рядом, пригревшись, спал Джерри, спальню освещали лишь раскаленные угли камина. Вот бы это продолжалось вечно, думала. Соня. Вот бы не возвращаться через три дня в Брюссель...
Где-то вдалеке грустно ухнула сова – словно звук поезда, уносящего радость в ностальгическое прошлое.
Она прижалась к Джерри. Да, волшебное путешествие скоро подойдет к концу, но это не значит, что нам придется расстаться, милый. Скоро мы потеряем наш чудотворный кусочек пластика, но не обязательно терять друг друга: Брюссель не так уж далеко от Парижа, мы сможем видеться в выходные, и уж наверняка можно будет договориться в ЕКА, чтобы твой отпуск совпадал с моим...
Снова ухнула сова, на этот раз уже вроде бы не так грустно. Нет, она не провожает своим печальным криком поезд, уносящий их золотые дни в ночь прошлого. Похоже, поезд просто тормозит перед станцией, а направляется совсем в другую сторону – в радостное будущее. Что может помешать им сесть в этот поезд? Да ничего!
Как странно и удивительно вновь оказаться в час пик в такси, ползущем по залитым послеполуденным светом улицам Парижа к отелю «Риц» на Вандомской площади – с любимой русской девушкой, с ощущением, будто он возвращается домой.
Вспоминая поездку, он с удивлением осознавал, что они путешествовали всего неделю, а часть Европы, которую за это время довелось увидеть, можно втиснуть между калифорнийским побережьем и Миссисипи. Страна за страной, каждая со своим непонятным языком, со своими достопримечательностями, своими звуками, запахами, пищей, у каждой глубокие корни, уходящие в уникальное историческое прошлое, – прямо как неизведанные планеты из фантастических журналов отцовской коллекции. Можно до конца жизни посещать эти миры один за другим и каждый раз находить что-то новое. Теперь он понимал Соню, ее девичьи мечты о Западной Европе, чувствовал, как близки они его страстному желанию побывать на других планетах, у иных солнц.
И если его мальчишеским фантазиям суждено так и остаться фантазиями, если мужчина, которым он стал, твердо знает, что не доживет до начала великой эры звездопроходцев, судьба, по крайней мере, подарила ему шанс стать одним из тех, чья жизнь и работа приблизит это время. А еще он получил неизведанные миры Европы и женщину, вместе с которой будет исследовать эти миры и которая его понимает.
К концу путешествия Джерри в этом не сомневался. Временами ему казалось, что она понимает его лучше, чем он сам понимает себя. После того как они вихрем пронеслись от Лондона до Мюнхена, Соня мудро сбавила темп и увезла его в тихий домик посреди Черного леса. Половину следующего дня они бродили и разговаривали, а затем на поезде, без спешки, добрались до Вены. Романтический ужин при свечах, постель, разговоры далеко за полночь, а на следующий день ленч в самолете до Парижа.