Страница:
вашей газеты "Революционный социал-демократ", письма тов. Фрея и вашего
письма). Поэтому вместо тактических "советов" в собственном смысле этого
слова я вынужден остановиться на некоторых принципиальных вопросах, без
предварительного уяснения которых обмен мнений по практическим вопросам
оказался бы построенным на песке.
Вам кажутся сомнительными слова "терпеливо разъяснять", которыми я
характеризую основную задачу австрийских коммунистов. Вы говорите, что года
два тому назад терпеливое разъяснение было бы уместно, но что при нынешнем
бурном развитии событий для этого уже нет времени. "Теперь слишком поздно",
повторяете вы далее.
Я вижу в этом какое-то недоразумение. В своей небольшой работе об
австрийском кризисе я нарочно отметил в скобках, что формула "терпеливо
разъяснять" была дана Лениным в апреле 1917 года. Через семь месяцев после
того мы были уже у власти. Это значит, что "терпеливое" разъяснение со
стороны революционной партии не имеет ничего общего с
кунктаторством379, медлительностью или сектантской замкнутостью.
"Терпеливо разъяснять" вовсе не значит разъяснять лениво, вяло, через день
по столовой ложке. Своей формулой Ленин говорил в апреле 1917 года своей
собственной партии:
"Поймите и признайте открыто, что вы -- маленькое меньшинство; не
ставьте себе задач, для которых у вас нет сил (напр[имер], немеделенное
низвержение Временного правительства); не бойтесь противопоставить себя
оборонцам, за которыми сейчас идет подавляющее большинство народных масс;
вдумайтесь в психологию честного оборонца -- рабочего или крестьянина и
терпеливо разъясняйте ему, как вырваться из войны"380.
Совет Ленина означал другими словами: "не думайте, что существуют
какие-либо рецепты или фокусы, при помощи которых сразу можно стать сильнее,
не завоевав сознания масс; посвятите все ваше время, все ваше революционное
нетерпение -- "терпеливому разъяснению". Вот подлинный смысл ленинских слов.
Не надо, конечно, впадать в противоположную крайность и истолковывать
мои слова так, будто я исхожу из предположения, что австрийские коммунисты
через семь месяцев придут к власти. Это, по меньшей мере, маловероятно. Но
если предположить, что события будут действительно развиваться в ближайшее
время бурным темпом (чего нельзя считать исключенным), то это значит только,
что успехи "терпеливого разъяснения" будут быстро возрастать.
Поэтому слова "теперь уже слишком поздно" кажутся мне совершенным
недоразумением. Какие же другие могут быть методы у пролетарских
революционеров? Голое политическое нетерпение, которое хочет жать раньше,
чем посеяло, ведет либо к оппортунизму, либо к авантюризму, либо к сочетанию
одного с другим. За последние пять-шесть лет мы имеем во всех странах
десятки примеров как оппортунистических, так и авантюристских попыток
искусственно усилить позиции пролетариата без сознательного участия в этом
самого пролетариата. Все эти попытки закончились крахом и только ослабили
революционное крыло.
Вы пишете, что соцал-демократические массы в Австрии настроены
революционно, но что их революционность парализуется мощным аппаратом
австрийской социал-демократии. Массе не хватает, говорите вы, "только
соответственного руководства". "Только"! Но ведь это словечко "только"
охватывает как раз всю деятельность революционной партии, от первых шагов
пропаганды -- до захвата власти. Без завоевания доверия масс на опыте борьбы
нет революционного руководства. В одни периоды на завоевание этого доверия
нужны десятилетия. В революционные периоды -- месяцы дают (при правильной
политике) больше, чем мирные годы. Но перескочить через эту основную задачу
партии нельзя. Она целиком стоит перед пролетарскими революционерами в
Австрии. Слова о "терпеливом разъяснении" прежде всего напоминают об этой
задаче: "завоюй доверие рабочих!" и предостерегают против бюрократического
самообмана, обязательно ведущего к авантюризму, против маскарадных методов
работы, против закулисных махинаций, имеющих задачей перехитрить историю или
изнасиловать класс.
Вы можете сказать, что все это может быть принципиально правильно для
коммунистов, но не заключает в себе никаких указаний для "революционных
социал-демократов".
Я не буду здесь останавливаться на том, что "революционный
социал-демократ" есть для нашей эпохи внутреннее противоречие: если это не
коммунист, то это, очевидно, левеющий центрист. Ни из вашего письма, ни из
газеты мне ни база вашей группы, ни ее политическая физиономия не ясна.
В противовес тому, что говорит о вас социал-демократия, ваша газета
заявляет, что ваш временный комитет далеко отстоит от коммунистов (см[отри]
статью о Лойтнере381 в No 1). В чем же ваши разногласия с
коммунистами в таком случае? На это указания нет. Отделяют вас от коммунизма
принципиальные основы или только ошибки официального коммунизма? Я считаю,
что теоретически несостоятельная, политически бесплодная формула
социал-фашизма представляет сейчас одно из главных препятствий для дела
"терпеливого разъяснения". Согласна ли ваша группа с этой формулой или нет?
Ясный ответ на этот вопрос абсолютно необходим: этим определяется, особенно
в Австрии, вся перспектива и вся тактика. Но, заявляя, что вы далеко
отстоите от коммунистов, вы в то же время не снимаете с себя ответственности
за ту политическую формулу, которая парализует официальный австрийский
коммунизм.
В другой статье того же номера вы говорите, что основная
демократическая установка австро-марксизма фальшива и что в этом корень всех
бед. Не мне отрицать это. Но ведь предательство социал-демократии в данный
момент состояло в том, что она отказалась от борьбы за демократию и чисто
парламентскими методами выдала демократию фашизму. Именно по этой линии, как
я себе представляю, должно идти сейчас возмущение социал-демократических
рабочих. Между тем этому возмущению ваша газета противопоставляет общую
формулу о несостоятельности демократии вообще.
В газете нет принципиальной ясности, которая, как известно, имеет в
политике большое преимущество. Но, с другой стороны, в половинчатости газеты
я не вижу отражения половинчатости оппозиционно-социал-демократических масс.
Оппозиционный социал-демократический орган, который действительно выражал бы
настроение честных рабочих социал-демократов, возмущенных своим
руководством, имел бы гигантское симптоматическое значение (что, конечно, не
исключало бы с нашей стороны, а предполагало бы непримиримую борьбу против
его половинчатости). К сожалению, первый номер вашей газеты не имеет этого
симптоматического характера. Его половинчатость и недоговоренность имеют
верхушечный характер.
К этому присоединяется еще то, что в самой газете я встретил одно
единственное имя [-- имя] д-ра Райха, мне, к сожалению, не известное.
Временный комитет выступает анонимно. Если это определяется полицейскими
причинами, тогда делать нечего. Но надо все же отдать себе ясный отчет,
насколько анонимность новой группы затрудняет борьбу за доверие масс.
Вы выражаете опасение, что австро-марксистская бюрократия может
намеренно заполнить ваш временный комитет своими агентами. Да, провокация
неразрывно связана с бюрократизмом. Бороться против нее можно, однако,
только более тесной связью с низами. Если ваша группа представляет течение в
среде социал-демократических рабочих, то надо при их посредстве выдвинуть
руководство, не гоняясь за двусмысленными чиновниками. Рабочие прекрасно
знают, кто в их среде слепо верит вождям, кто критикует вождей и кто
возмущен ими. Отбор снизу в таких случаях в тысячу раз надежнее отбора
сверху. Но для этого, конечно, нужно иметь опору внизу. Имеете ли вы ее?
Разумеется, я не допускаю и мысли, что здесь дело идет просто о
маскировке, т. е. о попытке коммунистов выступить под флагом "революционной
социал-демократии" и создать таким искусственным путем независимую
социал-демократическую партию как мост к коммунизму. Маскарадные методы в
революционной пролетарской политике никогда не доводили до добра. Последние
годы дали на этот счет немало примеров.
С товарищеским приветом
Л.Троцкий
10 января 1930 г.
Мюллер
11 января 1930 г.
Дорогие товарищи!
Я получил от вас два письма (одно индивидуальное, другое коллективное)
по поводу инцидента с тов. Ландау. Прежде всего я бы хотел устранить
недоразумение, касающееся так называемого "мандата". Никакого "мандата" тов.
Ландау не имел и иметь не мог, так как никакой оформленной организации
интернациональной оппозиции до сих пор, к сожалению, еще нет. Я обратился к
тов. Ландау, которого я лично, к сожалению, не знаю, ввиду того, что тов.
Ландау открыто и совершенно правильно выступил в издании Ленинбунда против
ложной политики тов. Урбанса. Задача тов. Ландау состояла в том, чтобы
разыскать в составе Ленинбунда товарищей, стоящих на марксистской позиции, и
побудить их повести активную борьбу за изменение линии Ленинбунда. Работа
тов. Ландау должна была опираться лишь на солидарность его с активными
руководящими элементами немецкой левой оппозиции (большевиков-ленинцев).
Никаких формальных полномочий у тов. Ландау не было и по самому существу
дела быть не могло.
Факт таков, что руководящая группа оппозиции в Ленинбунде резко
разошлась с тов. Ландау и отказалась с ним совместно работать. Я жалею об
этом конфликте, но, разумеется, не может быть и речи о том, чтобы путем
формального мандата (от какой организации?) навязать оппозиции Ленинбунда
нежелательное ей сотрудничество. Я вынужден просто считаться с фактом, и
только.
Вы пишете, что работа тов. Ландау в Берлине принесла пользу. Я в этом
не сомневаюсь; в частности, вы указываете на то, что тов. Ландау мог сыграть
положительную роль в качестве нейтрального лица в деле объединения вашей
группы с оппозицией Ленинбунда. К сожалению, после того, как одна из групп
порвала с ним, он перестал быть для нас нейтральным лицом. С этим опять-таки
приходится считаться, как с фактом.
Думаю, что объединение двух групп остается по-прежнему необходимым,
иначе левая оппозиция не выйдет из того незавидного состояния, в котором она
ныне находится в Германии.
Французская оппозиция сделала за последнее время серьезные успехи.
Кроме еженедельника она теперь приступила к изданию теоретического
ежемесячника382. Первый номер его выходит на днях. То, что
необходимо немецкой оппозиции, -- это серьезный орган. Для органа нужна
организационная база. Начало ей должно быть положено путем объединения двух
групп большевиков-ленинцев. Эта задача остается не только обязательной, но и
неотложной, независимо от тех или других неприятных инцидентов личного
характера.
Крепко жму вам руки и желаю успеха.
[Л.Д.Троцкий]
Дорогой эсквайр!
1. Посылаю вам при сем русский текст моего ответа товарищу С.Канагуру.
Адрес его сообщаю ниже. Канагур обратился ко мне через посредство Фрея с
письмом, содержание которого достаточно ясно видно из моего ответа. Очень
вас прошу перевести это письмо и переслать Канагуру. Пошлите, пожалуйста,
копию Фрею. Надеюсь, что на этой почве "осложнений" не выйдет.
2. Только что получил обширное письмо от Соболева383 по
поводу немецких дел. Я едва успел это письмо пробежать. Впечатление у меня
такое, что он, будучи настроен по отношению к Ландау критически, все же не
считает возможным подвергать Ландау остракизму. Признаюсь, те формы, какие
приняла ваша "примирительная" миссия, меня немножечко удивляют, несмотря на
то, что я по этой части немало перевидал на своем веку. Не погорячились ли
вы немножко, а? От веддингцев получил письмо, в котором они выражают свое
горячее огорчение по поводу так называемого "отзыва" Ландау. Во всяком
случае, по части этого личного вопроса я никаких шагов, кроме тех, которые
уже сделал, не предприму. Разумеется, берлинская группа сама должна решать,
с кем она хочет работать и с кем не хочет. О каком бы то ни было навязывании
не может быть и речи.
3. Каковы ваши личные планы? Остаетесь, как видно, в Вене? Каковы, в
частности, ваши конкретные намерения насчет книги "О структуре современного
капитализма"?
4. Сообщите при случае, каков был тираж моей брошюрки об австрийском
кризисе и сколько ее разошлось. Меня это интересует с точки зрения силы
(вернее, слабости) оппозиционной группы, с одной стороны, интенсивности
политико-теоретических интересов, с другой стороны.
5. Что делает, кстати, группа в целом и каждый в отдельности?
[Л.Д.Троцкий]
[13 января 1930 г.]
15 января 1930 г.
Дорогой эсквайр!
Получил ваше письмо No 11 от 10 января со всеми приложениями.
Ваше показание, отправленное Франкфуртеру, мне кажется совершенно
достаточным. Если ему понадобятся еще какие-нибудь разъяснения, он может
поставить вопросы. От него я получил архиоптимистическое сообщение: он не
сомневается в выигрыше дела.
Насчет дела Блюмкина. Я, признаться, не только удивлен, но и огорчен
вашими словами насчет того, что корреспондент кельнской газеты, может быть,
сообщает неправду. Я дважды подчеркнул в письме, что по всей совокупности
обстоятельств я не сомневаюсь в правильности этого сообщения. Значит, дело
не в одном кельнском корреспонденте. Если я упоминал об отсутствии
юридического доказательства, то лишь в том смысле, что остается еще место
для запросов, посылки делегаций и других приемов раскачки кампании.
Переслали ли вы мое письмо насчет Блюмкина Фрею? Я очень прошу вас это
сделать. У него все же возможностей больше. А вопрос настолько важный,
острый и жгучий, что требует мобилизации всех сил, притом безотлагательно и
со стопроцентной нагрузкой.
Относительно Ландау я вам написал в прошлом письме. Никто не может,
разумеется, воспрепятствовать ему оставаться в Берлине и вести ту агитацию,
которую он считает необходимой. О том, что он не имеет никакого мандата, я
сообщил. Обострять дальше дело, по-моему, нет никакого смысла.
Вы спрашиваете о новой идее Сталина насчет кулака. Я сейчас как раз
хочу заняться его последним докладом, который представляет собой совершенно
исключительное даже для Сталина сочетание невежества, недобросовестности и
наглости384. Напишите, пожалуйста, о ликвидации кулака
поскорее и пришлите мне. Я хочу целый номер "Бюллетеня" посвятить русским
делам.
Вы пишете (в связи с делом Блюмкина), что для двух кампаний у вашей
группы сил не хватит. Какая это вторая кампания, или первая? Я не могу
догадаться.
[Л.Д.Троцкий]
20 января 1930 г.
Дорогой эсквайр!
Получил ваше письмо No 12. Прочитал внимательно. Убедить меня оно не
убедило. Наиболее выразительным в вашем большом письме являются две фразы:
"это меня взорвало" (стр. 5). "Меня такие австро-коммунистические методы
взорвали" (стр. 6). Вот в этом, по-моему, и все горе, что вы стремились "к
спокойному, безболезненному разрешению вопроса", но... вас "взорвало". Те
грехи тов. Ландау, на которые вы указываете, распространены довольно широко.
Товарищи с подобными качествами могут быть очень полезными работниками при
условии наличия организации и ее контроля. У нас этого еще нет. Поэтому все
минусы лезут наружу. "Взрываться" -- по-человечески понятно и простительно,
но это приводит к наименее спокойному и к наиболее болезненному разрешению
вопроса.
Вы хаете почему-то "австрийский метод": "подружиться с рабочим, ходить
к нему в гости, приглашать к себе... рассказывать анекдоты и проч., и проч."
Несмотря на карикатурное изображение дела (немножко карикатурное), я должен
сказать: мне такой метод кажется более правильным, чем непрерывное варение в
собственном соку. Думаю, что ваша ошибка была в том, что, убедившись в
неспособности верхушки сговориться, вы противодействовали апелляции к низам
вместо того, чтобы самому пойти ей навстречу. Допускаю, что если бы верхушка
могла бы выработать модус вивенди385, не привлекая низы к
обсуждению конфликта, это было бы очень экономно, приятно, благородно и
проч., и тому подобное. Но ведь это же оказалось недостижимым. Какой же
другой выход у кучки склочной интеллигенции, как не призвать снизу рабочих и
не покаяться перед ними чистосердечно во всем: так, мол, и так, либо
примирите нас, либо разгоните нас. Я, ей-ей, других путей не знаю, их жизнь
не выдумала. Когда же одна из спорящих сторон, считающая себя обиженной,
обратилась к рабочим, то разумеется, не за тем, чтобы делать комплименты
другой стороне. Это в порядке вещей. Австрийский ли это метод? Нет, это
метод универсальный. Напрасно вы ему противодействовали. Надо было, после
обнаружения непримиримости обеих сторон самому предложить этот путь: созвать
всех своих рабочих и изложить им дело начистоту. Неприятно? Что поделаешь:
чем богаты, тем и рады. Рабочие даже на таких склочных делах учатся,
подрастают, приобретают навык ценить господ "вождей".
Это и есть самое главное, почему я возражаю против вашей линии. Все
остальное отсюда вытекает. Сейчас все равно этот путь навязан всей логикой
положения. Но много времени потеряно зря. Требовать от Ландау, чтобы он
покинул Берлин, я не считаю себя вправе. На каком основании? Что за нравы
такие? Я мог просить его съездить в Берлин, мог оказать содействие его
поездке. Сейчас эта его миссия ликвидирована. Он увяз в склоке, которая его
затрагивает так же, как и всех других. По какому же праву я буду ему
"приказывать" уезжать из Берлина? Вот это действительно был бы
московско-австрийский сатрапский метод. Нет-с, извините. Берлинцы должны
собственными силами урегулировать положение, привлекши к этому берлинских
рабочих и провинциалов.
Что касается Берндля, то вполне допускаю, что вы правы, и что, раз у
вас была надлежащая информация, ходить к нему особенного смысла не было.
Если бы у нас был даже формальный интернациональный центр, и то
вмешиваться можно было бы только с величайшим тактом и осторожностью. Но
центра у нас, к сожалению, все еще нет. В этом вопросе французские товарищи
недопустимо тянут и канителят. Сколько уж месяцев прошло с тех пор, как мы
вместе с вами вынесли постановление о создании интернационального бюро.
Сперва остановка была за бельгийцами. Тем временем у бельгийцев произошла
внутренняя, глубоко принципиальная борьба, которая поставила их на грань
раскола. Росмер предложил инициативу предоставить одной только французской
группе. "Веритэ" и так уже в значительной мере является "интернациональным"
органом. Я с радостью на это согласился. И -- тщетно жду уже несколько
недель обещанного циркулярного письма от "Веритэ". Я считаю, что вы, как
участник нашего письменного соглашения на Принкипо, должны решительно
протестовать письмом в редакцию "Веритэ" и требовать скорейшего исполнения
обязательств. Думаю, что и ваша группа (если это вообще не миф) должна была
бы вынести по этому вопросу явное решение и послать его в Париж. Пусть
создадут хотя бы скромное информационное бюро для подготовки к будущей
конференции и для издания информационного бюллетеня.
Посылаю вам дополнительный материал по делу Блюмкина. Прошу
распространить его теми способами, какими располагаете. Немецкий перевод
прошу не забыть переслать Фрею на /орг. раз./ 386
Насчет невозможности работы с ним я тоже -- увы -- не убежден. С Ландау
вы даже поклялись на священном писании никогда вместе не работать. С Фреем
работа тоже невозможна. С вашей группой работа возможна, но работы этой как
будто нет. Как же быть, дорогой мой эсквайр? Ей-ей, ума не приложу. Тем
временем Фрей выпускает газету, ведет за нас борьбу, связался с
"революционными" социал-демократами, связал одного из них со мною,
приглашает рабочих на коллективное чтение автобиографии... Конечно, отсюда
до пролетарской революции еще не близко, но это все же кое-что. А в других
местах все больше... "взрываются". Сие неутешительно.
Вы просили, чтобы я непременно всех "обругал". Ругаться не следует, это
непорядок. Но поворчать я все-таки поворчал, как видите, изрядно.
А засим крепко и с полной дружбой пожимаю вашу руку и жду от вас
всяческих известий, по возможности хороших, но за отсутствием таковых хотя
бы плохих.
[Л.Д.Троцкий]
20 января 1930 г.
Тов. Грилевичу387
Дорогие товарищи!
Я получил ваше письмо No 4 от 14 января.
Я отдаю себе полный отчет в трудности того положения, какое создалось в
вашей группе и вокруг нее. Я не вижу, однако, причин для отчаяния. Худосочие
выражается нередко прыщами. Политическая слабость группы выражается личными
столкновениями. Вывод только один: надо стать сильнее. Вопрос только: на
каком пути?
В вашем письме, как и в некоторых других письмах, повторяется фраза,
что решение по этому вопросу должно находиться в руках т. Троцкого. Я считаю
это в корне неправильным с принципиальной точки зрения и лично для себя
совершенно неприемлемым. Конечно, мы являемся интернациональным течением, не
на словах, а на деле. Но каждая национальная организация должна ходить на
собственных ногах.
Я уже вам писал, как и почему я побудил т. Ландау отправиться в Берлин.
Он имел своей задачей отстаивать там определенные идеи интернациональной
оппозиции. У тов. Ландау была частная миссия, принятая им на себя по
соглашению со мною и с тов. Росмером. Эта миссия касалась проявления
инициативы в деле борьбы за марксистские взгляды против Урбанса. Только.
Происшедшим у вас конфликтом эта миссия ликвидирована. Решать вопрос о том,
где должен дальше работать т. Ландау: в Берлине или в Вене, я не имею ни
права, ни возможности. Даже если бы у нас был уже формальный
интернациональный центр, я бы посоветовал ему проявить в этом вопросе
осторожность и предоставить немецким товарищам собственными силами
урегулировать свою собственную работу.
Первое условие и первый шаг для того, чтобы вырваться из безнадежного
положения должен, мне кажется, состоять в расширении базы. Надо привлечь к
решению вопроса о руководстве лучших берлинских рабочих-оппозиционеров и
наиболее серьезных представителей провинции, не замешанных в склоке. Надо им
откровенно сказать, как обстоит дело: так, мол, и так, три почтенных
интеллигента повздорили так, что сделали невозможной работу. Центр оказался
в тупике. Помогите нам, берлинские рабочие, лейпцигские и другие. Изучите
все обстоятельства дела, поговорите с каждым из драчунов, чтобы определить
его характер и степень его способностей к коллективной работе. Взвесьте все
обстоятельства дела, твердо решайте, в каком составе должен работать центр.
Кто этому не подчинится, того все будем считать штрейкбрехером.
Разумеется, дело обстояло бы совсем иначе, если бы налицо были
принципиальные разногласия. Но их нет, по крайней мере, нет ничего
оформленного. Есть отдельные ошибочные замечания, неправильные формулировки
или поспешные предложения. Есть деловые разногласия. В каждой коллегии
всегда бывают оттенки, и при желании из этих оттенков всегда можно сделать
любую склоку. Принципиальных разногласий, повторяю, я не вижу. Именно
поэтому вопрос допускает строгое организационное решение: нечто вроде
маленькой конференции из берлинцев и ближайших провинциалов для определения
состава центра, с устранением тех элементов, которые в данный момент
препятствуют коллективной работе. В таком отстранении не должно быть ничего
одиозного. Тот самый товарищ, который сегодня приносит центру вред, а не
пользу, через несколько месяцев, когда отношения наладятся и установится
серьезный контроль организации, может оказаться полезным членом того же
центра. Дело идет не о том, чтобы клеймить кого-нибудь, а о том, чтобы
деловым порядком наладить работу. Другого пути я сейчас не вижу.
Это не значит, конечно, что интернациональная оппозиция не должна вам
прийти на помощь. Я постараюсь быть вам полезным всем, чем смогу, но бывают
такие положения и такие вопросы, при которых вмешательство со стороны
причиняет только вред. Помогите себе сами, тогда вам поможет и
интернациональная оппозиция.
Товарищи со всех сторон жалуются на отсутствие интернационального
объединения и даже интернациональной информации. Это совершенно верно. Нам
необходим интернациональный бюллетень, хотя бы гектографированный, для
обмена мнениями, опытом и для подготовки интернациональной платформы. При
настоящем положении вещей такой бюллетень легче всего поставить в Париже,
где у нас имеется хорошая и дружная группа "Ля Веритэ". Эта группа уже
сейчас поддерживает широкие интернациональные связи. Так как вы сейчас не
могли бы еще послать своего представителя в Париж, то вы могли бы, может
быть, иметь там по крайней мере своего постоянного корреспондента в составе
интернационального бюро. Может быть, вы могли бы об этом сговориться с
товарищем (женщиной) Дениз Навилль388. Она немка по
происхождению, одинаково хорошо владеет немецким и французским языком и
письма). Поэтому вместо тактических "советов" в собственном смысле этого
слова я вынужден остановиться на некоторых принципиальных вопросах, без
предварительного уяснения которых обмен мнений по практическим вопросам
оказался бы построенным на песке.
Вам кажутся сомнительными слова "терпеливо разъяснять", которыми я
характеризую основную задачу австрийских коммунистов. Вы говорите, что года
два тому назад терпеливое разъяснение было бы уместно, но что при нынешнем
бурном развитии событий для этого уже нет времени. "Теперь слишком поздно",
повторяете вы далее.
Я вижу в этом какое-то недоразумение. В своей небольшой работе об
австрийском кризисе я нарочно отметил в скобках, что формула "терпеливо
разъяснять" была дана Лениным в апреле 1917 года. Через семь месяцев после
того мы были уже у власти. Это значит, что "терпеливое" разъяснение со
стороны революционной партии не имеет ничего общего с
кунктаторством379, медлительностью или сектантской замкнутостью.
"Терпеливо разъяснять" вовсе не значит разъяснять лениво, вяло, через день
по столовой ложке. Своей формулой Ленин говорил в апреле 1917 года своей
собственной партии:
"Поймите и признайте открыто, что вы -- маленькое меньшинство; не
ставьте себе задач, для которых у вас нет сил (напр[имер], немеделенное
низвержение Временного правительства); не бойтесь противопоставить себя
оборонцам, за которыми сейчас идет подавляющее большинство народных масс;
вдумайтесь в психологию честного оборонца -- рабочего или крестьянина и
терпеливо разъясняйте ему, как вырваться из войны"380.
Совет Ленина означал другими словами: "не думайте, что существуют
какие-либо рецепты или фокусы, при помощи которых сразу можно стать сильнее,
не завоевав сознания масс; посвятите все ваше время, все ваше революционное
нетерпение -- "терпеливому разъяснению". Вот подлинный смысл ленинских слов.
Не надо, конечно, впадать в противоположную крайность и истолковывать
мои слова так, будто я исхожу из предположения, что австрийские коммунисты
через семь месяцев придут к власти. Это, по меньшей мере, маловероятно. Но
если предположить, что события будут действительно развиваться в ближайшее
время бурным темпом (чего нельзя считать исключенным), то это значит только,
что успехи "терпеливого разъяснения" будут быстро возрастать.
Поэтому слова "теперь уже слишком поздно" кажутся мне совершенным
недоразумением. Какие же другие могут быть методы у пролетарских
революционеров? Голое политическое нетерпение, которое хочет жать раньше,
чем посеяло, ведет либо к оппортунизму, либо к авантюризму, либо к сочетанию
одного с другим. За последние пять-шесть лет мы имеем во всех странах
десятки примеров как оппортунистических, так и авантюристских попыток
искусственно усилить позиции пролетариата без сознательного участия в этом
самого пролетариата. Все эти попытки закончились крахом и только ослабили
революционное крыло.
Вы пишете, что соцал-демократические массы в Австрии настроены
революционно, но что их революционность парализуется мощным аппаратом
австрийской социал-демократии. Массе не хватает, говорите вы, "только
соответственного руководства". "Только"! Но ведь это словечко "только"
охватывает как раз всю деятельность революционной партии, от первых шагов
пропаганды -- до захвата власти. Без завоевания доверия масс на опыте борьбы
нет революционного руководства. В одни периоды на завоевание этого доверия
нужны десятилетия. В революционные периоды -- месяцы дают (при правильной
политике) больше, чем мирные годы. Но перескочить через эту основную задачу
партии нельзя. Она целиком стоит перед пролетарскими революционерами в
Австрии. Слова о "терпеливом разъяснении" прежде всего напоминают об этой
задаче: "завоюй доверие рабочих!" и предостерегают против бюрократического
самообмана, обязательно ведущего к авантюризму, против маскарадных методов
работы, против закулисных махинаций, имеющих задачей перехитрить историю или
изнасиловать класс.
Вы можете сказать, что все это может быть принципиально правильно для
коммунистов, но не заключает в себе никаких указаний для "революционных
социал-демократов".
Я не буду здесь останавливаться на том, что "революционный
социал-демократ" есть для нашей эпохи внутреннее противоречие: если это не
коммунист, то это, очевидно, левеющий центрист. Ни из вашего письма, ни из
газеты мне ни база вашей группы, ни ее политическая физиономия не ясна.
В противовес тому, что говорит о вас социал-демократия, ваша газета
заявляет, что ваш временный комитет далеко отстоит от коммунистов (см[отри]
статью о Лойтнере381 в No 1). В чем же ваши разногласия с
коммунистами в таком случае? На это указания нет. Отделяют вас от коммунизма
принципиальные основы или только ошибки официального коммунизма? Я считаю,
что теоретически несостоятельная, политически бесплодная формула
социал-фашизма представляет сейчас одно из главных препятствий для дела
"терпеливого разъяснения". Согласна ли ваша группа с этой формулой или нет?
Ясный ответ на этот вопрос абсолютно необходим: этим определяется, особенно
в Австрии, вся перспектива и вся тактика. Но, заявляя, что вы далеко
отстоите от коммунистов, вы в то же время не снимаете с себя ответственности
за ту политическую формулу, которая парализует официальный австрийский
коммунизм.
В другой статье того же номера вы говорите, что основная
демократическая установка австро-марксизма фальшива и что в этом корень всех
бед. Не мне отрицать это. Но ведь предательство социал-демократии в данный
момент состояло в том, что она отказалась от борьбы за демократию и чисто
парламентскими методами выдала демократию фашизму. Именно по этой линии, как
я себе представляю, должно идти сейчас возмущение социал-демократических
рабочих. Между тем этому возмущению ваша газета противопоставляет общую
формулу о несостоятельности демократии вообще.
В газете нет принципиальной ясности, которая, как известно, имеет в
политике большое преимущество. Но, с другой стороны, в половинчатости газеты
я не вижу отражения половинчатости оппозиционно-социал-демократических масс.
Оппозиционный социал-демократический орган, который действительно выражал бы
настроение честных рабочих социал-демократов, возмущенных своим
руководством, имел бы гигантское симптоматическое значение (что, конечно, не
исключало бы с нашей стороны, а предполагало бы непримиримую борьбу против
его половинчатости). К сожалению, первый номер вашей газеты не имеет этого
симптоматического характера. Его половинчатость и недоговоренность имеют
верхушечный характер.
К этому присоединяется еще то, что в самой газете я встретил одно
единственное имя [-- имя] д-ра Райха, мне, к сожалению, не известное.
Временный комитет выступает анонимно. Если это определяется полицейскими
причинами, тогда делать нечего. Но надо все же отдать себе ясный отчет,
насколько анонимность новой группы затрудняет борьбу за доверие масс.
Вы выражаете опасение, что австро-марксистская бюрократия может
намеренно заполнить ваш временный комитет своими агентами. Да, провокация
неразрывно связана с бюрократизмом. Бороться против нее можно, однако,
только более тесной связью с низами. Если ваша группа представляет течение в
среде социал-демократических рабочих, то надо при их посредстве выдвинуть
руководство, не гоняясь за двусмысленными чиновниками. Рабочие прекрасно
знают, кто в их среде слепо верит вождям, кто критикует вождей и кто
возмущен ими. Отбор снизу в таких случаях в тысячу раз надежнее отбора
сверху. Но для этого, конечно, нужно иметь опору внизу. Имеете ли вы ее?
Разумеется, я не допускаю и мысли, что здесь дело идет просто о
маскировке, т. е. о попытке коммунистов выступить под флагом "революционной
социал-демократии" и создать таким искусственным путем независимую
социал-демократическую партию как мост к коммунизму. Маскарадные методы в
революционной пролетарской политике никогда не доводили до добра. Последние
годы дали на этот счет немало примеров.
С товарищеским приветом
Л.Троцкий
10 января 1930 г.
Мюллер
11 января 1930 г.
Дорогие товарищи!
Я получил от вас два письма (одно индивидуальное, другое коллективное)
по поводу инцидента с тов. Ландау. Прежде всего я бы хотел устранить
недоразумение, касающееся так называемого "мандата". Никакого "мандата" тов.
Ландау не имел и иметь не мог, так как никакой оформленной организации
интернациональной оппозиции до сих пор, к сожалению, еще нет. Я обратился к
тов. Ландау, которого я лично, к сожалению, не знаю, ввиду того, что тов.
Ландау открыто и совершенно правильно выступил в издании Ленинбунда против
ложной политики тов. Урбанса. Задача тов. Ландау состояла в том, чтобы
разыскать в составе Ленинбунда товарищей, стоящих на марксистской позиции, и
побудить их повести активную борьбу за изменение линии Ленинбунда. Работа
тов. Ландау должна была опираться лишь на солидарность его с активными
руководящими элементами немецкой левой оппозиции (большевиков-ленинцев).
Никаких формальных полномочий у тов. Ландау не было и по самому существу
дела быть не могло.
Факт таков, что руководящая группа оппозиции в Ленинбунде резко
разошлась с тов. Ландау и отказалась с ним совместно работать. Я жалею об
этом конфликте, но, разумеется, не может быть и речи о том, чтобы путем
формального мандата (от какой организации?) навязать оппозиции Ленинбунда
нежелательное ей сотрудничество. Я вынужден просто считаться с фактом, и
только.
Вы пишете, что работа тов. Ландау в Берлине принесла пользу. Я в этом
не сомневаюсь; в частности, вы указываете на то, что тов. Ландау мог сыграть
положительную роль в качестве нейтрального лица в деле объединения вашей
группы с оппозицией Ленинбунда. К сожалению, после того, как одна из групп
порвала с ним, он перестал быть для нас нейтральным лицом. С этим опять-таки
приходится считаться, как с фактом.
Думаю, что объединение двух групп остается по-прежнему необходимым,
иначе левая оппозиция не выйдет из того незавидного состояния, в котором она
ныне находится в Германии.
Французская оппозиция сделала за последнее время серьезные успехи.
Кроме еженедельника она теперь приступила к изданию теоретического
ежемесячника382. Первый номер его выходит на днях. То, что
необходимо немецкой оппозиции, -- это серьезный орган. Для органа нужна
организационная база. Начало ей должно быть положено путем объединения двух
групп большевиков-ленинцев. Эта задача остается не только обязательной, но и
неотложной, независимо от тех или других неприятных инцидентов личного
характера.
Крепко жму вам руки и желаю успеха.
[Л.Д.Троцкий]
Дорогой эсквайр!
1. Посылаю вам при сем русский текст моего ответа товарищу С.Канагуру.
Адрес его сообщаю ниже. Канагур обратился ко мне через посредство Фрея с
письмом, содержание которого достаточно ясно видно из моего ответа. Очень
вас прошу перевести это письмо и переслать Канагуру. Пошлите, пожалуйста,
копию Фрею. Надеюсь, что на этой почве "осложнений" не выйдет.
2. Только что получил обширное письмо от Соболева383 по
поводу немецких дел. Я едва успел это письмо пробежать. Впечатление у меня
такое, что он, будучи настроен по отношению к Ландау критически, все же не
считает возможным подвергать Ландау остракизму. Признаюсь, те формы, какие
приняла ваша "примирительная" миссия, меня немножечко удивляют, несмотря на
то, что я по этой части немало перевидал на своем веку. Не погорячились ли
вы немножко, а? От веддингцев получил письмо, в котором они выражают свое
горячее огорчение по поводу так называемого "отзыва" Ландау. Во всяком
случае, по части этого личного вопроса я никаких шагов, кроме тех, которые
уже сделал, не предприму. Разумеется, берлинская группа сама должна решать,
с кем она хочет работать и с кем не хочет. О каком бы то ни было навязывании
не может быть и речи.
3. Каковы ваши личные планы? Остаетесь, как видно, в Вене? Каковы, в
частности, ваши конкретные намерения насчет книги "О структуре современного
капитализма"?
4. Сообщите при случае, каков был тираж моей брошюрки об австрийском
кризисе и сколько ее разошлось. Меня это интересует с точки зрения силы
(вернее, слабости) оппозиционной группы, с одной стороны, интенсивности
политико-теоретических интересов, с другой стороны.
5. Что делает, кстати, группа в целом и каждый в отдельности?
[Л.Д.Троцкий]
[13 января 1930 г.]
15 января 1930 г.
Дорогой эсквайр!
Получил ваше письмо No 11 от 10 января со всеми приложениями.
Ваше показание, отправленное Франкфуртеру, мне кажется совершенно
достаточным. Если ему понадобятся еще какие-нибудь разъяснения, он может
поставить вопросы. От него я получил архиоптимистическое сообщение: он не
сомневается в выигрыше дела.
Насчет дела Блюмкина. Я, признаться, не только удивлен, но и огорчен
вашими словами насчет того, что корреспондент кельнской газеты, может быть,
сообщает неправду. Я дважды подчеркнул в письме, что по всей совокупности
обстоятельств я не сомневаюсь в правильности этого сообщения. Значит, дело
не в одном кельнском корреспонденте. Если я упоминал об отсутствии
юридического доказательства, то лишь в том смысле, что остается еще место
для запросов, посылки делегаций и других приемов раскачки кампании.
Переслали ли вы мое письмо насчет Блюмкина Фрею? Я очень прошу вас это
сделать. У него все же возможностей больше. А вопрос настолько важный,
острый и жгучий, что требует мобилизации всех сил, притом безотлагательно и
со стопроцентной нагрузкой.
Относительно Ландау я вам написал в прошлом письме. Никто не может,
разумеется, воспрепятствовать ему оставаться в Берлине и вести ту агитацию,
которую он считает необходимой. О том, что он не имеет никакого мандата, я
сообщил. Обострять дальше дело, по-моему, нет никакого смысла.
Вы спрашиваете о новой идее Сталина насчет кулака. Я сейчас как раз
хочу заняться его последним докладом, который представляет собой совершенно
исключительное даже для Сталина сочетание невежества, недобросовестности и
наглости384. Напишите, пожалуйста, о ликвидации кулака
поскорее и пришлите мне. Я хочу целый номер "Бюллетеня" посвятить русским
делам.
Вы пишете (в связи с делом Блюмкина), что для двух кампаний у вашей
группы сил не хватит. Какая это вторая кампания, или первая? Я не могу
догадаться.
[Л.Д.Троцкий]
20 января 1930 г.
Дорогой эсквайр!
Получил ваше письмо No 12. Прочитал внимательно. Убедить меня оно не
убедило. Наиболее выразительным в вашем большом письме являются две фразы:
"это меня взорвало" (стр. 5). "Меня такие австро-коммунистические методы
взорвали" (стр. 6). Вот в этом, по-моему, и все горе, что вы стремились "к
спокойному, безболезненному разрешению вопроса", но... вас "взорвало". Те
грехи тов. Ландау, на которые вы указываете, распространены довольно широко.
Товарищи с подобными качествами могут быть очень полезными работниками при
условии наличия организации и ее контроля. У нас этого еще нет. Поэтому все
минусы лезут наружу. "Взрываться" -- по-человечески понятно и простительно,
но это приводит к наименее спокойному и к наиболее болезненному разрешению
вопроса.
Вы хаете почему-то "австрийский метод": "подружиться с рабочим, ходить
к нему в гости, приглашать к себе... рассказывать анекдоты и проч., и проч."
Несмотря на карикатурное изображение дела (немножко карикатурное), я должен
сказать: мне такой метод кажется более правильным, чем непрерывное варение в
собственном соку. Думаю, что ваша ошибка была в том, что, убедившись в
неспособности верхушки сговориться, вы противодействовали апелляции к низам
вместо того, чтобы самому пойти ей навстречу. Допускаю, что если бы верхушка
могла бы выработать модус вивенди385, не привлекая низы к
обсуждению конфликта, это было бы очень экономно, приятно, благородно и
проч., и тому подобное. Но ведь это же оказалось недостижимым. Какой же
другой выход у кучки склочной интеллигенции, как не призвать снизу рабочих и
не покаяться перед ними чистосердечно во всем: так, мол, и так, либо
примирите нас, либо разгоните нас. Я, ей-ей, других путей не знаю, их жизнь
не выдумала. Когда же одна из спорящих сторон, считающая себя обиженной,
обратилась к рабочим, то разумеется, не за тем, чтобы делать комплименты
другой стороне. Это в порядке вещей. Австрийский ли это метод? Нет, это
метод универсальный. Напрасно вы ему противодействовали. Надо было, после
обнаружения непримиримости обеих сторон самому предложить этот путь: созвать
всех своих рабочих и изложить им дело начистоту. Неприятно? Что поделаешь:
чем богаты, тем и рады. Рабочие даже на таких склочных делах учатся,
подрастают, приобретают навык ценить господ "вождей".
Это и есть самое главное, почему я возражаю против вашей линии. Все
остальное отсюда вытекает. Сейчас все равно этот путь навязан всей логикой
положения. Но много времени потеряно зря. Требовать от Ландау, чтобы он
покинул Берлин, я не считаю себя вправе. На каком основании? Что за нравы
такие? Я мог просить его съездить в Берлин, мог оказать содействие его
поездке. Сейчас эта его миссия ликвидирована. Он увяз в склоке, которая его
затрагивает так же, как и всех других. По какому же праву я буду ему
"приказывать" уезжать из Берлина? Вот это действительно был бы
московско-австрийский сатрапский метод. Нет-с, извините. Берлинцы должны
собственными силами урегулировать положение, привлекши к этому берлинских
рабочих и провинциалов.
Что касается Берндля, то вполне допускаю, что вы правы, и что, раз у
вас была надлежащая информация, ходить к нему особенного смысла не было.
Если бы у нас был даже формальный интернациональный центр, и то
вмешиваться можно было бы только с величайшим тактом и осторожностью. Но
центра у нас, к сожалению, все еще нет. В этом вопросе французские товарищи
недопустимо тянут и канителят. Сколько уж месяцев прошло с тех пор, как мы
вместе с вами вынесли постановление о создании интернационального бюро.
Сперва остановка была за бельгийцами. Тем временем у бельгийцев произошла
внутренняя, глубоко принципиальная борьба, которая поставила их на грань
раскола. Росмер предложил инициативу предоставить одной только французской
группе. "Веритэ" и так уже в значительной мере является "интернациональным"
органом. Я с радостью на это согласился. И -- тщетно жду уже несколько
недель обещанного циркулярного письма от "Веритэ". Я считаю, что вы, как
участник нашего письменного соглашения на Принкипо, должны решительно
протестовать письмом в редакцию "Веритэ" и требовать скорейшего исполнения
обязательств. Думаю, что и ваша группа (если это вообще не миф) должна была
бы вынести по этому вопросу явное решение и послать его в Париж. Пусть
создадут хотя бы скромное информационное бюро для подготовки к будущей
конференции и для издания информационного бюллетеня.
Посылаю вам дополнительный материал по делу Блюмкина. Прошу
распространить его теми способами, какими располагаете. Немецкий перевод
прошу не забыть переслать Фрею на /орг. раз./ 386
Насчет невозможности работы с ним я тоже -- увы -- не убежден. С Ландау
вы даже поклялись на священном писании никогда вместе не работать. С Фреем
работа тоже невозможна. С вашей группой работа возможна, но работы этой как
будто нет. Как же быть, дорогой мой эсквайр? Ей-ей, ума не приложу. Тем
временем Фрей выпускает газету, ведет за нас борьбу, связался с
"революционными" социал-демократами, связал одного из них со мною,
приглашает рабочих на коллективное чтение автобиографии... Конечно, отсюда
до пролетарской революции еще не близко, но это все же кое-что. А в других
местах все больше... "взрываются". Сие неутешительно.
Вы просили, чтобы я непременно всех "обругал". Ругаться не следует, это
непорядок. Но поворчать я все-таки поворчал, как видите, изрядно.
А засим крепко и с полной дружбой пожимаю вашу руку и жду от вас
всяческих известий, по возможности хороших, но за отсутствием таковых хотя
бы плохих.
[Л.Д.Троцкий]
20 января 1930 г.
Тов. Грилевичу387
Дорогие товарищи!
Я получил ваше письмо No 4 от 14 января.
Я отдаю себе полный отчет в трудности того положения, какое создалось в
вашей группе и вокруг нее. Я не вижу, однако, причин для отчаяния. Худосочие
выражается нередко прыщами. Политическая слабость группы выражается личными
столкновениями. Вывод только один: надо стать сильнее. Вопрос только: на
каком пути?
В вашем письме, как и в некоторых других письмах, повторяется фраза,
что решение по этому вопросу должно находиться в руках т. Троцкого. Я считаю
это в корне неправильным с принципиальной точки зрения и лично для себя
совершенно неприемлемым. Конечно, мы являемся интернациональным течением, не
на словах, а на деле. Но каждая национальная организация должна ходить на
собственных ногах.
Я уже вам писал, как и почему я побудил т. Ландау отправиться в Берлин.
Он имел своей задачей отстаивать там определенные идеи интернациональной
оппозиции. У тов. Ландау была частная миссия, принятая им на себя по
соглашению со мною и с тов. Росмером. Эта миссия касалась проявления
инициативы в деле борьбы за марксистские взгляды против Урбанса. Только.
Происшедшим у вас конфликтом эта миссия ликвидирована. Решать вопрос о том,
где должен дальше работать т. Ландау: в Берлине или в Вене, я не имею ни
права, ни возможности. Даже если бы у нас был уже формальный
интернациональный центр, я бы посоветовал ему проявить в этом вопросе
осторожность и предоставить немецким товарищам собственными силами
урегулировать свою собственную работу.
Первое условие и первый шаг для того, чтобы вырваться из безнадежного
положения должен, мне кажется, состоять в расширении базы. Надо привлечь к
решению вопроса о руководстве лучших берлинских рабочих-оппозиционеров и
наиболее серьезных представителей провинции, не замешанных в склоке. Надо им
откровенно сказать, как обстоит дело: так, мол, и так, три почтенных
интеллигента повздорили так, что сделали невозможной работу. Центр оказался
в тупике. Помогите нам, берлинские рабочие, лейпцигские и другие. Изучите
все обстоятельства дела, поговорите с каждым из драчунов, чтобы определить
его характер и степень его способностей к коллективной работе. Взвесьте все
обстоятельства дела, твердо решайте, в каком составе должен работать центр.
Кто этому не подчинится, того все будем считать штрейкбрехером.
Разумеется, дело обстояло бы совсем иначе, если бы налицо были
принципиальные разногласия. Но их нет, по крайней мере, нет ничего
оформленного. Есть отдельные ошибочные замечания, неправильные формулировки
или поспешные предложения. Есть деловые разногласия. В каждой коллегии
всегда бывают оттенки, и при желании из этих оттенков всегда можно сделать
любую склоку. Принципиальных разногласий, повторяю, я не вижу. Именно
поэтому вопрос допускает строгое организационное решение: нечто вроде
маленькой конференции из берлинцев и ближайших провинциалов для определения
состава центра, с устранением тех элементов, которые в данный момент
препятствуют коллективной работе. В таком отстранении не должно быть ничего
одиозного. Тот самый товарищ, который сегодня приносит центру вред, а не
пользу, через несколько месяцев, когда отношения наладятся и установится
серьезный контроль организации, может оказаться полезным членом того же
центра. Дело идет не о том, чтобы клеймить кого-нибудь, а о том, чтобы
деловым порядком наладить работу. Другого пути я сейчас не вижу.
Это не значит, конечно, что интернациональная оппозиция не должна вам
прийти на помощь. Я постараюсь быть вам полезным всем, чем смогу, но бывают
такие положения и такие вопросы, при которых вмешательство со стороны
причиняет только вред. Помогите себе сами, тогда вам поможет и
интернациональная оппозиция.
Товарищи со всех сторон жалуются на отсутствие интернационального
объединения и даже интернациональной информации. Это совершенно верно. Нам
необходим интернациональный бюллетень, хотя бы гектографированный, для
обмена мнениями, опытом и для подготовки интернациональной платформы. При
настоящем положении вещей такой бюллетень легче всего поставить в Париже,
где у нас имеется хорошая и дружная группа "Ля Веритэ". Эта группа уже
сейчас поддерживает широкие интернациональные связи. Так как вы сейчас не
могли бы еще послать своего представителя в Париж, то вы могли бы, может
быть, иметь там по крайней мере своего постоянного корреспондента в составе
интернационального бюро. Может быть, вы могли бы об этом сговориться с
товарищем (женщиной) Дениз Навилль388. Она немка по
происхождению, одинаково хорошо владеет немецким и французским языком и