Васина Нина. Приданое для Царевны-лягушки

   Когда Платон Матвеевич подъехал к знакомой подворотне, он заплатил таксисту и, обнаружив на часах семь с минутами, гулял в старом дворике больше часа, сильно озадачив своим представительным видом и дорогой одеждой собачников, таскавших своих питомцев по двору с нервозностью опаздывающих на работу людей.
   В первый раз Платон Матвеевич насторожился, когда увидел Колю Птаха, входящего в неприметную дверь. Ссутулившийся, неряшливо одетый, он казался еще меньше ростом, а раздраженные движения и чертыхания наводили на мысль о плохом настроении не успевшего опохмелиться труженика. Платону сразу же показался неуместным и свой костюм, и золотая заколка на галстуке, не говоря уже о французском одеколоне. С другой стороны… На Птаха не обратила внимания ни одна личность, а у Платона, похоже, скоро жители дома решат на всякий случай взять автограф.
   Он шагнул в подъезд за Птахом, ослепнув там в темноте в первую минуту. Дернул дверь с табличкой «Отдел кадров». Заперто. Гремя ведром, откуда-то из-за металлической сетки лифта появилась женщина, за полторы минуты столько наговорившая Платону, что он совершенно потерял чувство реальности. Запомнились только некоторые особенно яркие метафоры — «квашеный петух», «туполобый обезьян», «взяточник с кипяченой мочой вместо мозгов» и «поганый террорист, косящий под блондина». К концу ее тирады Платон поднял ногу, рассмотрел подошву своей правой туфли и с некоторым облегчением обнаружил на каблуке свежее собачье дерьмо. По поводу которого, собственно, уборщица и блеснула красноречием. Ее нападки, как оказалось, не были приступом сбежавшей из психушки агрессивной шизофренички, а вполне естественной реакцией уборщицы, только что добросовестно убравшей лестничную клетку и вдруг обнаружившей до неприличия порядочно одетого представительного господина, пачкающего пол собачьим дерьмом. Этот эпизод навел его на мысль, что мир вокруг не всегда такой бессмысленный, каким кажется в первые секунды. Более того, Платон Матвеевич вдруг понял, что поступает неправильно, придя к Птаху согласным на сделку. Он тотчас же решил уйти. Подчинись тогда Платон этому порыву, уйди он из подъезда, его бы не мучило потом чувство вины — потратил столько времени на никчемные разговоры!.. Ведь уже решил, что не пойдет на сделку!
   Но дверь с табличкой резко распахнулась, из нее выбежал взъерошенный Птах, на ходу сдергивая нарукавники — черные, с резинками с двух сторон. Не узнанный им Платон отступил к лифту, пропуская его, Птах бросился на улицу. Стараясь наступать правой туфлей на носок, чтобы не доводить уборщицу до полного транса — она, следя за его передвижениями, в этот момент закатывала глаза, сверкая белками, и потрясала шваброй, Платон тоже двинулся на улицу, причем основным порывом к этому была необходимость срочно очистить каблук. В дверях он столкнулся с возвращающимся Птахом. Тот сразу же узнал Платона, вцепился в него мертвой хваткой и потащил за собой в подъезд. Платон слабо сопротивлялся, уговаривал проявить понимание к тяжелой доле уборщиц. Птах ничего не понял из его слов, стал кричать, требуя немедленно пройти с ним в кабинет. Платон пожал плечами и прошел.
   — Мне, понимаете, позвонили, что вы, значит, проехали к нашему ведомству, — объяснял в кабинете сразу же повеселевший Птах. — А я, как чувствовал, пришел раньше, а вы… Чем это пахнет? Чувствуете? Неважно, усаживайтесь вот тут. Вот, мониторчик, помните? А вы приехали, а потом передумали заходить, так? — хитро прищурился Птах и погрозил Платону пальцем. — Вы у нас такой нерешительный, Платон Матвеевич! Определенно чем-то воняет, — задергал он носом.
   Платон взял из принтера лист бумаги, закинул правую ногу на левую и постарался вытереть свой каблук с максимально серьезным выражением усердия на лице.
   Одного листа не хватило. Птах, слегка растерявшись, следил глазами, как Платон осторожно помещает использованные листы в плетеную проволочную урну, взял ее и на вытянутой руке вынес за дверь. Вернувшись, он уселся на стол боком и помахал ножкой в растоптанной туфле.
   — Нуте-с?
   Платон молчал.
   Птах ждал, болтая ногой. Он первый не выдержал.
   — Платон Матвеевич, а какая у вас пенсия, я что-то запамятовал?
   Несколько опешив от такой прямолинейности, Платон совсем успокоился и даже посочувствовал Птаху, явно еще не успевшему опохмелиться и оттого делающему подобные промахи — сразу направляет беседу в денежное русло. Что там дальше будет? На какие деньги пенсионер Омолов вызывает к себе на дачу дорогих гейш из эротического салона?
   — Смешной вы, Коля… Не дожил я еще до пенсии. Бодр, так сказать, телом и душой. Недавно с парашютом прыгал. Заметьте — в бессознательном состоянии. Про твист на крыше вы уже знаете. К чему такие вопросы?
   — На что вы живете, Платон Матвеевич? — уточнил свой интерес Птах.
   — На трубки, — не задумываясь, ответил Платон. — Трубки у меня в кабинете видели? На них и живу.
   — То есть из которых курят? — искренне удивился Птах.
   — Курят или просто сосут для солидности. Трубка в наше время — аксессуар уверенных в себе дельцов из богемы, опустившихся поэтов и страдающих комплексом неполноценности частных сыщиков и адвокатов. Иметь дорогую трубку престижно. Вот, взгляните, — Платон осторожно достал из кармана пиджака завернутую в льняную салфетку большую трубку. — Я так и думал, что вы в этом деле — профан.
   — Профан, Платон Матвеевич, полный профан! — весело согласился Птах, развернув салфетку. — И сколько такая может стоить?
   — Договаривались за две тысячи, но я думаю теперь запросить больше. Из-за вот этих трех глазков на дереве, видите? — Платон издалека указал движением мизинца с массивным платиновым перстнем на светлые спирали-разводы в темном дереве. — Вересковая трубка одна из самых дорогих. Эта делалась на заказ, она может показаться вам крупнее тех, которые вы видели…
   — Ну что вы, я на такие вещи внимания не обращаю, — отмахнулся Птах, жадно следя за лицом Платона.
   — Но это потому, что трубку заказывал большой и тяжелый человек, — продолжал Платон, нарочито не замечая, что его собеседник не обращает никакого внимания на трубку. — Соразмерность пальцев и трубки для некоторых ценителей очень важна. Заказчик сам привез мне дерево, на котором было два глазка. А я потом случайно обнаружил заготовку с тремя. Эта удача позволит мне безбедно прожить пару месяцев, учитывая запросы многочисленного на данный момент семейства.
   — Пару месяцев? — удивился Птах. — Вы назвали цену не в рублях? — Он забыл о лице Платона и уставился на трубку.
   — Конечно, в долларах.
   — Тяжелая… — заметил Птах, взяв трубку в салфетке в руку. — Это что же получается? — озабоченно спросил он. — Вы нигде официально не работаете на данный момент?
   — Я работаю дома.
   — Дома — это хорошо… Налоги опять же… — задумчиво пробормотал Птах.
   — Коля, я по специальности бухгалтер. Неужели вы думаете, что подловите меня на неправильно заполненной декларации? Учитывая мой богатый опыт по консультированию предпринимателей среднего бизнеса на тему законного уклонения от большинства налогов?
   — Платон Матвеевич, а вы зачем ко мне пришли? — проникновенно спросил Птах.
   Платон задумался. Он мог сказать Птаху о тяжелых последствиях микроинсульта, явно что-то повредивших в его мозгах, раз уж он решился пойти на сделку — и с кем, спрашивается?.. Или о кромешной усталости, заполнившей его тело и исподволь подтачивающей волю и способность к выживанию. Или об одиночестве, которое как бледная моль летних бессонных ночей запорошила его сердце пеплом потерь — пыльцой со своих крылышек. Вместо этого он строгим голосом объявил:
   — Я не справляюсь с заданием.
   — Даже так?
   — Да. Именно так. Я, конечно, испытываю теплые родственные чувства к моим племянникам, но ситуация вышла из-под контроля. Я могу сорваться.
   — Это вы о голой красавице в вашей квартире? — небрежно заметил Птах. — Бросьте. Я знаю, что вы удрали на дачу, развратничали там, ну и на здоровье. Если боитесь нервного срыва — зачем вернулись?
   — Мой старший племянник ударил брата по голове. У Федора тяжелая рука. — Платон показал, какая приблизительно рука у Федора, сжав кулак и поднеся его к розовому личику Птаха.
   — Делов-то! — отмахнулся тот.
   — Потом Аврора разбила о голову Федора аквариум с лягушками.
   — Ну?! — оживился Птах. — И что с нею теперь?
   — Жива пока что, — лаконично ответил Платон.
   — Это все? — слегка разочарованно спросил Птах.
   — Вениамин нервничает из-за жены Федора. У меня начались галлюцинации. Вроде все.
   — Поподробнее с галлюцинациями, — попросил Птах.
   — Мои галлюцинации — мое личное дело. Дело не в них. Дело в психическом состоянии. Сегодня ночью, находясь из-за этих видений в невменяемом состоянии, я позволил себе настолько откровенный разговор с Вениамином, что даже сейчас, вспоминая его, обливаюсь потом стыда. — Платон достал свой белоснежный платок и вытер лоб.
   — Какая у вас нежная нервная система, — ехидно заметил Птах. — У всех бухгалтеров так плохо с нервами или только у тех, которые носят перстни из платины?
   — Похоже, вы не можете отключиться от своего состояния не успевшего опохмелиться алкоголика и вникнуть в мое, совершенно паническое, — вздохнул Платон. — А в прошлый раз вы мне показались неплохим психологом. Поймите, дело не в том, что я наговорил племяннику. А в том, что мне это совершенно не свойственно, понимаете? Я рассказал о вещах настолько личных, которые сам себе до этого случая не позволял вспоминать, даже в самые страшные по тягучести ночи!
   — Вы меня ужасно заинтриговали.
   — То, что я позволил себе подобное, — не слышит Платон, — свидетельствует о критическом состоянии моей психики, что может привести к непредсказуемым последствиям.
   — Ну хотя бы в двух словах… боже мой, я всегда смотрел на вас, как на скалу, как… на оплот невозмутимости! В двух словах, о чем речь? — нервно запрыгал вокруг кресла Птах. — Это для дела необходимо, поверьте!
   Платон удивленно уставился на него.
   — Вы серьезно?
   — Конечно, серьезно! Вот, смотрите, — он чуть развернул кресло с Платоном, чтобы было удобней добраться до клавиатуры. — Вот какой ерундой сейчас пичкают современных работников спецслужб. Вы только послушайте названия лекций по формированию психологического образа работника плаща… так сказать, и кинжала. Где же это? Вот! Читайте. «Визуальные компоненты раздражителей извне. Визуальные компоненты внутренних раздражителей на основе специально подобранной музыки, видеоряда, голосов толпы». А?! Вот тут еще: «Некоторые рекомендации по способам сохранения спокойствия в экстремальных условиях нервического противостояния исследуемого объекта».
   — Хорошо, хорошо, прекратите, — скривился Платон от такой казенщины. — Я попробую. — Он посидел с видом человека, слушающего внутренний голос. На самом деле Платон лихорадочно соображал, как побыстрей отвязаться от Птаха и при этом получить хотя бы некоторые сведения об Авроре. Когда погас экран монитора, Платон встрепенулся. — В двух словах это звучит так. Впав в исступленное состояние тоски и заново переживая горечь потери любимого человека, я настолько забылся, что позволил себе обсуждать некоторые физиологические особенности этого человека с племянником, который ни в силу своего возраста и тем более ни в силу своего воспитания и образовательного уровня не мог правильно оценить подобную информацию.
   — В смысле?.. — Птах скривил в умственном напряжении свое розовое лицо.
   — Ох ты, боже мой… В смысле я позволил себе обсуждать с племянником лобок некогда любимой девушки. Из этого следует…
   — Да-да, дальше я все помню, это объясняет ваш психоз, невроз и так далее. Вы приехали рассказать мне об этом? — подозрительно посмотрел на него Птах.
   — Да. — Платон кивнул, изобразив мученически честный взгляд затравленного жизнью сенбернара. — Вы должны мне помочь.
   — Да как же?
   — Нужно расселить племянников, иначе быть беде. Федор женился, самое время предложить ему с женой отдельное проживание. Он может поселиться в Москве в отцовской квартире. Вы со своей стороны обеспечите ему охрану.
   — Это как же вас стоит понимать? — замурлыкал Птах, почуяв интригу. — Вы не отвечаете за себя?
   — Не отвечаю. Я не отвечаю за себя, а Веня — за себя. А Федор вообще убьет любого, кто посмотрит на его жену.
   — Так-так-так… Вы, похоже, хотите сказать, что старший из братьев Омоловых может не дожить до дня рождения и что реальную угрозу в данном случае представляете именно вы и его брат?! Я так и думал! — хлопнул в ладоши Птах.
   — Что вы думали? — опешил Платон от его хищной радости.
   — Я так и думал! Я все правильно разложил! — бормотал возбужденно Птах, пока не зазвонил телефон.
   Сначала Птах просто поднял и бросил трубку. Телефон зазвонил опять. Птах перестал бегать по комнате, остановился перед аппаратом и после шестого звонка ответил.
   Он слушал сначала отстранение, потом нахмурился и уставился на Платона с удивлением.
   — Что?.. — встал Платон. — С Авророй что-то? Птах сказал три раза «да» и положил трубку.
   — Она задержана.
   Платон с облегчением сел и спросил:
   — За что?
   — За покушение на убийство.
   — Господи, Птах, это было не покушение на убийство, это была защита. Она ударила Федора аквариумом в тот момент, когда он уложил брата кулаком в голову! Она неравнодушна к Вениамину, вот и бросилась его защитить!
   — Час назад Аврора Дропси стреляла в вашего племянника Федора Омолова из пистолета. Он получил три огнестрельных ранения в грудь и был госпитализирован в критическом состоянии. Похоже, у вас стало на одну проблему меньше, а, Платон Матвеевич?
   — Мне пора. — Наблюдая себя как бы со стороны, Платон поразился спокойствию и тишине внутри тела и тому, как оно встало из кресла и пошло к двери. Никаких признаков удивления или страха. Оказавшись на улице, он обнаружил в руке прозрачную папку с какими-то бумагами, но совершенно не помнил, как Птах ему вручил это. В неопрятном сером фургоне, в который его посадил Птах, Платон с серьезным видом углубился в изучение этих бумаг, пресекая тем самым все попытки заговорить с ним.
   С третьего раза Платон понял, что читает досье на Аврору Дропси, 1961 года рождения незамужнюю, работавшую в 1982—1983 годах домработницей у Омолова Б.М. и проживавшую тогда же по месту работы в квартире Омолова Б.М по адресу: Москва… Платон только на секунду закрыл глаза, а узкая женская рука успела пробраться в стеклянную банку без всяких усилий и начала натирать стенки изнутри мыльной губкой. Богуслав называл ее Норой, почему? Почему Платон тогда, в кухне, не вспомнил эту руку, засунутую в банку от компота?
   Итак, Аврора — одна из множества симпатичных домработниц Богуслава. Брат явно питал слабость к женщинам в строгих форменных платьицах с белыми воротничками и с крошечными белыми фартучками, как бы определяющими собой место живота. Аврора… Странно, что он не узнал ее. Хотя… Он узнал руку в банке и поленился испугаться этого узнавания, испугаться до потери покоя, пока не вспомнишь все.
   — Старческая немощь, — пробормотал он. Птах сразу же подсел ближе.
   — Старость, — зачем-то начал объяснять вслух Платон, — это, когда ленишься лишний раз вспомнить прошлое, потому что боишься участия в чужих проблемах. И вообще… «Долгая память — хуже, чем сифилис, особенно в узком кругу». Я уже недавно кому-то это говорил. Не помню…
   Во дворе было тихо и спокойно. У подъезда не толпились соседи, чтобы глазами жадно слизать выражение лица Платона, всегда такого невозмутимого и отстраненного. Хотя чему удивляться? Он один был для немногочисленных и весьма состоятельных жителей этого дома натурой совершенно загадочной, но не вызывающей беспокойства — импозантный вид, одиночество…
   Все еще находясь в состоянии потери чувствительности к несчастьям, Платон подумал, что соседи могли и не понять, кого именно и из какой квартиры выносят на носилках из подъезда.
   Постояв у двери, он решил не искать ключи. Позвонил. Дверь открылась сразу, как будто Веня стоял за нею в ожидании.
   — Тони!.. — начал было он, но осекся, увидев на лестничной клетке Птаха.
   — Я все знаю, — сказал Платон, направился к спальне и чуть задержался на пороге: а вдруг это произошло именно здесь?..
   — Это не в квартире было, — заметил его нерешительность Вениамин. — Пойдем, покажу.
   — Я только переоденусь, — буднично заметил Платон, закрываясь в спальне. — Сигнализация! — крикнул он, напоминая.
   — Ее больше нет, — крикнул Веня.
   — Как это — нет? — высунулся Платон.
   — Нету, нету, — подтвердил вошедший в коридор Птах. — Вон, все провода оторваны. Телефон-то хоть работает или как?
   Веня молча пропустил его к тумбочке с аппаратом. В тот момент, когда Птах уже протянул руку, раздался звонок. Платон насторожился, Веня вздрогнул, а Птах даже слегка присел от неожиданности.
   — Тебя, — племянник протянул Платону трубку.
   Платон шел к этой проклятой тумбочке так трудно, так… невозможно трудно.
   — Лейтенант Подогникопыто! — услышал он бодрый голос. — Информация для вас имеется. От меня лично.
   — Сейчас не время, — с облегчением ответил Платон и положил трубку.
   Он сделал два шага от тумбочки, когда телефон затрезвонил опять.
   — Лейтенант Подогникопыто!
   — Я все знаю. Сигнализация не действует. Вычеркните меня.
   Когда Платон дошел до спальни, телефон зазвонил опять. Птах подождал, но Веня не двинулся с места. Платон тоже не реагировал. Тогда он снял трубку и нажал на рычаг, чтобы наконец позвонить самому.
   Переодевшись, Платон обошел квартиру.
   — Где Илиса? — спросил он. Вениамин, не сдвинувшийся за это время с места, посмотрел раненой собакой.
   — Поехала с Федькой… На «Скорой» в больницу. Тони, сейчас твой друг узнавал по телефону, куда отвезли тело Омолова. Он так и сказал — тело.
   — Он мне не друг.
   — Он записал на бумажке номер больницы. Он сказал — тело.
   «Неужели этот пройдоха меня обманул с ранениями?» — подумал Платон. Но представить, что Аврора вот так запросто взяла и убила племянника, не мог.
   — Пойдем… Веня.
   — Это недалеко.
   Они вышли во двор и направились к детской площадке. Платон покосился на Вениамина, но тот шел уверенно. Остановился у высокой избушки, с одной стороны которой выходила скользкая металлическая горка, с другой — лестница. Низ избушки представлял собой нечто настолько авангардистское, что только при больших усилиях воображения можно было назвать куриными ногами.
   — Здесь, — остановился Веня.
   Платон огляделся. На качелях вдалеке кто-то взрослый тихонько раскачивал маленького ребенка. Шелестели липы.
   — На детской площадке? У домика Бабы-яги? — понизил голос Платон.
   — Да. Менты пулю выковыряли вот тут, — Веня показал на белеющую щербинку от недавно выбитой щепки где-то в районе предполагаемой коленки предполагаемой куриной ноги. Платон вдруг подумал, что ног сделано четыре, а у курицы их две. Он сам себе был противен, но ничего не мог поделать — напряженно, словно в данный момент это было самым важным, думал, сколько «курьих ножек» должно быть у избушки Бабы-яги.
   — И что… Свидетели были? — спросил Платон.
   — А как же. Парочка школьников, две бабки и сантехник.
   — Рассказывай. — Платон присел на бортик горки.
   — Короче, мы с Квакой поехали за аквариумом. Федька довел Аврору до бешенства и сунул ей пистолет. Но она долго сопротивлялась. Сказали, что Федька ее силой вытащил на улицу, принес сюда и поставил. Отсчитал пятнадцать шагов. Пока считал, Аврора пыталась удрать, хоть и крыла его последними словами при школьниках. Пьяная — что с нее возьмешь? Федька тогда уменьшил расстояние, обложил ее по-умному, она стала стрелять. Выстрелила три раза, потом ее сбил с ног сантехник. Говорят, — добавил Вениамин, закрыв глаза, — Федька очень удивился, когда падал.
   — Все? — спросил Платон.
   — Про Федьку — все. Мы подъехали как раз одновременно со «Скорой». Пока Федьку грузили на носилки, подкатили менты. А потом — наряд по сигнализации. По старой памяти завалили меня мордой в песок, но потом переключились на убойный отряд. Пока выясняли, кто здесь и зачем, я пошел в квартиру и выдрал пульт из стены. А потому что достали со своей сигнализацией!
   — Веня, подожди, — прошептал Платон. — Я ничего не понимаю, а ты?
   — Я все понимаю, а толку?
   —Тогда давай сначала, и с объяснениями, а то для меня впору психушку вызывать.
   — Мы с Квакой поехали за аквариумом… — уныло начал по новой Вениамин.
   — Стоп! Лучше отвечай на вопросы. Пистолет был заряжен?
   — Ну так! — хмыкнул Веня.
   — Боевыми? В смысле, настоящими?
   — А то!
   Платон встал, прошелся к щербинке от пули, потрогал ее.
   — Если Федор хотел покончить с собой, почему просто… — пробормотал он.
   — Ну уж это полная лажа! Покончить с собой в любимом шлеме, да? — подошел к нему Веня.
   — Тогда — что?
   — Он мазь испытывал. Вернее, не испытывал, а хотел убедиться, что она сработала
   — Мазь?!
   — Сядь, Тони, ты совсем белый. Федька и меня просил в него пальнуть, когда пройдут две недели. Я отказался. Тогда он насел на Аврору, а той, сам знаешь… Все по фигу, когда пьяная.
   — Мазь… — прошептал Платон, кивая головой. — Мазь… Но это же… Это же полный идиотизм! — Он с трудом сдержался, чтобы не заплакать.
   — Ну, не знаю, — задумчиво протянул Веня. — Квака сказала, что после этой мази Федька от пули и ножа не умрет.
   Сквозь пелену слез Платон уставился на племянника, как на инопланетянина. Он почти завидовал его дебилизму, ему в этот момент захотелось стать умственно отсталым, чтобы не отличать жизнь от смерти.
   — Уйди… — попросил он тихо.
   — Тони, не нервничай. Все будет хорошо, — похлопал его по руке Веня. — Сейчас приедет Квака, расскажет что и как. Вот увидишь, все будет хорошо.
   Странно, но это подействовало. Может быть, потому, что Вениамин не утешал. Он говорил совершенно уверенно, без малейшего лицемерия или сочувствия.
   Вернулись в квартиру. Почти сразу за ними пришла Илиса.
   — Все в порядке, — сказала она с порога. Сбросила туфли, сдула со лба мокрые колечки волос, прошла на кухню и сразу же вернулась со стаканом. — Выпей, Платон Матвеевич, тебе полегчает.
   Платон с жадностью выпил все. Он сразу же покачнулся, Илиса с Веней повели его под руки в спальню.
   — Что?.. Что в порядке?
   — Следствия, наверное, не будет, — объясняла Илиса, — Федор перед смертью пришел в себя и сказал, что сам просил стрелять.
   — Перед смертью? — застыл Платон. — А что же тогда в порядке? — Он опять покачнулся, Веня подтолкнул его, усаживая.
   — Все, — уверенно заявила Илиса, поднимая его ноги и забрасывая на кровать. — Ты, Платон Матвеевич, поспи пару часиков, хорошо? — ласково уговаривала она, снимая ботинки, — А когда проснешься, мы все обсудим, ладно?
   — Вы… Мы… Вы сошли с ума? — спросил Платон, тщетно пытаясь удержать перед глазами два лица, но они исчезли миражом, как только он протянул руку, чтобы дотронуться.
 
   Поздно ночью настойчиво зазвонил телефон в коридоре. А может быть, ранним утром — но не днем это точно — сырая темень потащилась за Платоном, хватая его за лодыжки холодными скользкими лапами, чтобы он не ушел далеко.
   — Лейтенант Подогникопыто! — бодро отрапортовала трубка.
   Платон отнял ее от уха и внимательно рассмотрел.
   — Вы меня слышите? Алло!
   Платон слышал, но ответить не мог — он тихонько хихикал, согнувшись. Подогникопыто — надо же придумать такое!
   — Гражданина Омолова мне! ПэМэ!
   — Вероятно, это я — ПэМэ, — давясь смехом, ответил Платон. — Вы — Подогникопыто, а я — ПэМэ…
   — Тут ведь что получается, гражданин Омолов. Не числится в Федеральной службе гражданин Птах.
   — Конечно, не числится! — уже не смеялся, а подвывал в изнеможении Платон. — Он же наверняка секретный агент! Он не может просто так числиться!
   — Он там не числится по причине ухода на пенсию, — заметил лейтенант. — И, соответственно, никак не может никого курировать. Это касательно вашего племянника, поведение которого совсем не внушает мне доверия, совсем.
   — Пенсия? — удивился Платон. — А я думал, что они — пожизненные воины…
   — Птах, кстати, это его прозвище с того периода, когда Служба еще была Комитетом. А настоящая фамилия — Цапель. Цапель Николай Иванович.
   — Цапель, в смысле — Цапель?.. — Платон едва сдержался, чтобы не захохотать в трубку.
   — Платон Матвеевич, вы мне импонируете. Поэтому я все это вам докладываю. Вы неплохой человек, просто поддающийся влиянию. Поэтому вокруг вас и вертятся всякие странные личности.
   — Я вам что?.. — подавился смехом Платон.
   — Импонируете. Так что примите мои соболезнования, — выдала трубка.
   — По поводу чего? — удивился Платон.
   — Мне сказали, что ваш племянник… Старший из братьев Омоловых скончался от огнестрела.
   — Ерунда, — весело заметил Платон. — Федор не умрет от пули или ножа. Вот если бы Аврора его отравила или утопила!
   — Вы все-таки будьте осторожны, — строго заметил лейтенант Подогникопыто. — Ваша квартира все еще у меня на контроле.
   — А вот и нет! — со злорадством ответил на это Платон. — Венька вырвал из стены сигнализацию — никакого контроля!
   — Ваша квартира у меня на контроле именно из-за Омолова В.О. Как криминально опасная. Всего хорошего.