Васина Нина. Приданое для Царевны-лягушки

   — Я принесу выпить, раз уж такие новости открылись, — встала та. Подойдя к двери, она стукнула в нее и громко попросила: — Лужана, убери ухо от двери, открываю!
   — Нет, пусть она мне в лицо это скажет! — забегал по комнате Веня, выдергивая за корешки некоторые книги наружу.
   — Так какая же вторая неувязка?
   Илиса принесла вино и бокалы. Подкатила к дивану столик на колесиках. Платон открыл вино, взялся было за бокал, но от сильного щипка в бедро подпрыгнул и чуть не уронил венецианское стекло. Она вытащила из его руки бокал и дала другой.
   Пометавшись, Веня все же сел с ними. Выпил вина, глядя перед собой пустыми глазами, и вдруг строго заметил:
   — Она не могла знать, что отец умер.
   — Что? — не понял Платон.
   — Вторая неувязка. Ты сказал — Аврора узнала, что отец умер, и сразу приехала. Она не знала. Никто не знал вообще. Могла эта женщина приехать искать меня при живом отце?
   Платон с облегчением отметил, что Веня заговорил медленно и порывистость в движениях пропала.
   — Исключено, — убежденно заявил Платон. — Зная, что Богуслав жив, она бы не сунулась. Я уверен — она знала о его смерти, она знала, когда вы прилетаете, и приехала в аэропорт! Нет, при его жизни она бы не подошла к тебе ближе чем на полкилометра, об этом Богуслав побеспокоился, он все свои сделки обставлял очень качественно, поверьте. И с детьми он тоже сделал все качественно.
   — Почему же ты думаешь, что Аврора не могла знать о смерти Богуслава? — спросила Илиса и взяла Веню за руку, слушая пульс.
   — Табличка в морге. Номер 302 — это номер неопознанного трупа.
   — Какого неопознанного трупа? — не понимает Платон.
   — Когда привозят жмурика без документов, — Веня уже еле ворочал языком, — там свои номера. С трехсотого начинаются неопознанные. Батю привезли в морг как неопознанного. Никто из братвы не знал, что он умер. Ну и мы с Федькой, конечно, молчали, потому что хотели его похоронить быстрей и без лишних ушей. Тони, ты сам прикинь, за это время ты грохнул Пончика… тс-с-с… — он прижал палец к губам и показал на дверь. — А нам с Федькой — ничего. Ни одного наезда, ни пальбы — ничего! Братва еще не включилась, что Богомола нет!
   — Но ведь была взрывчатка в двери, — вспомнил Платон, уже жалея, что Илиса успокоила Веню почти до состояния отключки.
   — А вот ты возьми и спроси у своего друга — страхового агента, который… как его? Птица Страус?
   — Цапель, — подсказала Илиса.
   — Да. Спроси у него, что там по экспертизе этой взрывчатки. Уж за столько времени могли бы распознать — откуда она.
   — Подожди, подожди… Если Богуслав был отправлен в морг как неопознанный… И никто, кроме Птаха, не знал имя этого человека?.. Откуда же вы тогда узнали?
   — Ат-ад-атвоката, — кивнул Веня.
   — От адвоката? От того, у которого гувернантка из хосписа, — пробормотал Платон, чувствуя внутри уже знакомый холодок страха, потому что, если думать дальше и сопоставлять, можно увязнуть во что-то жуткое. А сил на ужасы уже нет.
   Илиса посмотрела на него внимательно и вдруг протянула на ладошке конфету.
   — Барбарис… — прошептал Платон.
   — Тони, а как ты думаешь, если я умру, куда попаду — в ад или в рай? — тихо спросил Веня, расслабленно привалившийся к спинке дивана.
   — Это одно и то же, только палочки разные.
   — Ну не скажи… какие палочки?
   — Для еды. У меня есть знакомая компания, раз или два в месяц мы собираемся в хорошем ресторане или кафе и заказываем большую еду. Так называемую большую жрачку. Одно из мест, где можно хорошо поесть, — китайская закусочная. Туда мы приходим редко — на рыбу. Или на жирную свинину, приготовленную во фритюре и обсыпанную сахарной пудрой. Так вот хозяин и повар этого заведения как-то пожелал нам взять с собой в гроб палочки для еды, потому что уверен — это выход из любого положения.
   — Фигня… — пробормотал Веня.
   — Зачем палочки? — спросила Илиса.
   — Притча у них есть о загробной жизни. Умер один человек и попал в ад. Он увидел огромный стол, полный всякой еды. За столом сидели несчастные голодные люди, кричали, плакали и ругались друг с другом, потому что еды было много, а палочки, которыми только и можно было ее брать, — размером метра в полтора. Тогда человек попросил отвести его в рай. И что же он увидел? Огромный стол, полный всякой еды. За столом сидели счастливые, радостные и сытые люди.
   — Потому что у этих китаёзов были с собой припрятанные в гробу палочки! — ужасно довольный собой заметил Веня.
   — Нет, — вздохнул Платон. — У них были такие же палочки в полтора метра длиной. Но они кормили ими друг друга через стол и были счастливы.
   — А в чем фишка? — не понял Веня. Илиса, улыбнувшись, ушла.
   — Фишка в том, что рай — это попасть к хорошим людям и самому быть хорошим.
   — Фигня-а-а-а…
   Уложив спящего Веню, Платон обнаружил, что вспотел — хоть выжимай нижнее белье. Он хотел сразу раздеться, сбросить с себя все и пойти голым в ванную, как обычно делал раньше… Раньше, когда жил один. «Странно, — подумал Платон, — но этот нескончаемый кошмар бытовых неудобств принуждает к соблюдению некоторых поведенческих правил, что, в конечном итоге, ведет к самоконтролю…»
   — Кошмар бытовых неудобств! — фыркнула рядом женщина в черном. Платон от неожиданности вздрогнул и обнаружил себя в коридоре, стаскивающим рубашку. — Это у тебя-то, в таких хоромах? Не видал ты бытовых неудобств. А лучший самоконтроль на все времена — вера! Вера, она и укрепляет, и сделать лишнего в жизни не дает! Ишь, раскидался дорогими одеждами…
   Итак, поздравил себя Платон, он уже стал произносить свои мысли вслух, совершенно не контролируя это на уровне сознания.
   — Да, — многозначительно кивнула Лужана, — сознание у тебя хоть и интеллигентское, но буржуазное.
   Закрыв рот ладонью, Платон ринулся в ванную и заперся.
   — Слышь, хозяин! — постучала Лужана в дверь. — Я чего спросить хотела. Что эта самая женщина, которая мать твоего младшенького, в тюрьме ведь теперь?
   — Это не твое дело! — прокричал Платон и опять закрыл себе рот рукой.
   — Вот посидел бы сам, узнал, какое это дело — тюрьма! В Крестах небось сидит или как?
   — Оставь меня в покое! Иди… иди съешь чего-нибудь!
   — Там без передачек да без свиданий туго, ох туго!.. Когда младший очухается от вашего питья, я могу собрать, чего нужно женщине в тюрьме. Пусть отнесет. На мамку поглядит. А не пойдет, так я могу cходить с передачкой.
   Платон сел на край ванны и заткнул уши.
   Чаще всего он мылся сидя. И сейчас, наблюдая, как вода понемногу поднимает мыльную пену к коленям, он начал расслабляться, следя за лопающимися радужными пузырьками. Итак, что он имеет.
   Богуслав умер… умер неизвестно какого числа. Его тело было отвезено в морг, как неопознанное. Платона пригласили на беседу в помещение, которое раньше занимал один из отделов Конторы. Пригласил человек, раньше работавший в Конторе под фамилией Птах. Итак, пункт первый — узнать, что в данный момент находится за табличкой «Отдел кадров». Кем там числится этот самый Птах. Это уже пункт два. Три — где умер Богуслав — место и желательно время. Четыре — кто сообщил Авроре о смерти Богуслава. Четыре пункта для начала. Дальше уже можно будет начинать сравнительный анализ.
   — Платон Матвеевич, тебе звонят, — сказала за дверью Илиса. — Я принесла трубку, возьмешь?
   Пришлось встать и залить пол пеной. В приоткрытую щель Платон мокрой рукой взял трубку.
   — Чего делаешь? — спросила трубка голосом Авроры. — Небось извелся весь, дя-дю-шка…
   — Аврора, я хотел… Вы откуда звоните?
   — Помолчи. Хотел он. Молчи и слушай. Что-то у меня на сердце муторно. Небось рассказал Вене обо мне?
   — Рассказал, — выдохнул Платон.
   — Вот же придурок, — беззлобно отозвалась трубка. — И что он?
   — Он… Он хочет к вам приехать.
   — Так я и знала. Слушай меня внимательно. Он не должен ко мне приезжать. Это понятно?
   — Но он… Я не смогу…
   — Ты не слушаешь. Он не должен ко мне приезжать в изолятор. Повтори, страдалец.
   Платон сердито вытер трубку, влез в воду и медленно сел, держась одной рукой за край ванны.
   — Теперь ты меня слушай, — сказал он зловещим голосом. — Я задам этот вопрос один раз. Только один. Ответишь правильно, будем разговаривать дальше. Если соврешь или отнекиваться будешь, лично отвезу Вениамина к изолятору. Молчишь? Молодец. Приготовилась? Кто тебе сообщил о смерти Богуслава?
   — Так ты хочешь все знать, толстяк? Соображалку решил потренировать? Сделку мне предлагаешь? Ладно, я скажу. Мне позвонили. По телефону. Этот человек не только сказал, что Славка умер, но и рассказал, в каком непотребном виде он предстанет перед богом. Этот человек знал, как потешить мою израненную душу. А еще он объяснил, что деньги Славки сначала достанутся старшему сыну, а уж если тот умрет ненароком…
   — Имя! — потребовал Платон.
   — А он не представился! — весело ответила Аврора. Платон от негодования забил ногами по воде. — Что — съел? Что это хлюпает? От злости слюной подавился? Ладно, расслабься. Я его узнала. Как только встретила в твоей квартире, сразу узнала по голосу. Но вида не подала. Твой страховой агент.
   Закрыв глаза, Платон сам себя поздравил. Он так и думал.
   — Сделка состоялась? — спросила Аврора.
   — Оговорим временные условия, — ответил Платон.
   — Давай быстрей, у меня лимит заканчивается.
   — Я могу Веню не пускать к тебе не больше двух дней.
   — Мне нужно шесть, — заявила Аврора. — Через шесть дней будет предварительное слушание, после которого я отсюда выйду — или на свободу или под залог.
   — Шесть дней — это много. Только за дополнительную услугу.
   — Я согласна. Но ты ее получишь по факту. Посмотрим, как ты справишься и не пустишь ко мне Веничку.
   Послушав еще с полминуты гудки, Платон, ужасно довольный, встал и показал сам себе три пальца.
   — Осталось три пункта. Придется прогуляться.
   В коридоре — не пройти. Вся обувь вынута из ячеек и стоит на полу.
   — Чего вылупился? — подбоченилась Лужана.
   — Не трогай мою обувь.
   — Протру, почищу, заложу лаванду от моли.
   — От какой еще моли?! Чем ты вот это собираешься чистить? — Платон потряс своими любимыми мокасинами из бежевой замши. — Немедленно убрать все на место!
   — А вот эти…
   — Все! На место!
   — Не ори, — смирилась Лужана. — Вот ты кричишь, а смотри, что я нашла в твоих сандалиях.
   — Что это? — склонился Платон. — Что ты хочешь сказать?
   Лужана показывала, какой-то небольшой черный катышек на ладони
   — Это мышиное дерьмо. Наверное, — уже менее уверенно добавила она, заметив выражение лица отшатнувшегося Платона. — Нужно срочно купить яд.
   — Никакого яда в моем доме не будет!
   — Ну и пусть они срут в твои ботинки. Разорался! Шесть дней, значит, ей еще сидеть?
   — Хватит подслушивать под дверью!
   — Шесть дней — это много… — задумчиво сказала себе под нос Лужана. — Все успеется, все образуется…
   — Что — образуется? — начал закипать Платон, топчась в коридоре босой, в махровом халате.
   — Так ведь, это… — Лужана посмотрела на него с сожалением, — отъемся, значит, отосплюсь, все успею и съеду вовремя, чтобы, значит, не мешать твоей… твоей второй…
   — Что такое? — укоризненно покачал головой Платон. — Не смущайся, не выбирай приличных слов, давай первое, что на языке! Скажешь потом — «прости, господи, грешную» — и как с гуся вода!
   — Так забыла я, — нахмурилась Лужана. — Никак не вспомню, кто она тебе? Жена брата — это золовка, так ведь? Вторая жена брата все равно — вторая золовка.
   Опешив, Платон растерял все слова. Он стоял и смотрел на женщину, думая, как позволил обстоятельствам довести себя до такого унижения. Вторая золовка! В это мгновение Платон сделал то, что отказался делать в кабинете Птаха перед тропическим богомолом на экране. Тогда он, не сомневаясь нисколько, был уверен, что не должен ничего узнавать о смерти брата, не лезть в это дело и таким образом сохранить свой относительно спокойный и благополучный мирок одиночки. Теперь он клятвенно пообещал самому себе вернуть утраченный покой любой ценой, даже ценой расследования обстоятельств смерти брата и всех вытекающих из этого последствий.
   — Илиса! — крикнул он так, что Лужана ойкнула и присела.
   — Собрался куда? — вышла Илиса.
   Объяснить, как она выяснила это по его виду — в одном халате, босой и с мокрыми волосами, — Платон не мог, но на то ведь она и Квака — повелительница огня и воды.
   — Пойдем. Я помогу тебе одеться.
   — Ох ты, боже мой, конечно, куда ему такому самому одеваться!.. — забормотала Лужана.
   — Замолчи и собери обувь. Видишь, Платон Матвеевич нервничает.
   Когда опешивший Платон оказался в своей спальне, Илиса плотно прикрыла дверь и принялась доставать из шкафа одежду.
   — Не собираешься же ты…
   — Эти трусы подойдут?
   — Прекрати немедленно! Лучше принеси парочку булавок. Черт знает что, в поясе не прибавляется, хоть одежду меняй…
   — Платон Матвеевич, дай мне ключ от кабинета и разреши залезть в компьютер.
   — Исключено, — покачал головой Платон.
   — Вот всегда ты так — сначала отказываешься, а потом думаешь. Я вижу, ты решительно настроился на поиски и собираешься оставить меня здесь одну с этой женщиной.
   — Да, мне нужно уехать на некоторое время, а тебя я хотел попросить присмотреть за Вениамином.
   — Я все слышала, можешь не объяснять. Ясно, что без моей помощи ты не продержишь Веню дома шесть дней.
   — Что же это творится?! — схватился за голову Платон. — Могу я пожить по-человечески — без вашего подслушивания и подглядывания?!
   — Риторический вопрос, — заметила Илиса.
   — Нет, ты все-таки ответь — почему я должен жить в этом кошмаре?
   — Хочешь, чтобы я ответила?
   — Что значит — хочешь? Я спрашиваю!
   — Хорошо, — кивнула Илиса. — Ты сейчас наверстываешь упущенное. Кое-что исправляешь, кое-что создаешь заново. Ты сам устроил себе этот кошмар в прошлом. Куда тебе теперь деваться — или жить в нем или превратить его в сказку. Назови пароль выхода в Интернет.
   — Кошмар усугубляется, — пробормотал сам себе Платон. — Эта выскочка!.. Это невыносимое создание смеет рассуждать о моей жизни! Ну зачем тебе в Интернет, деточка?
   — Ты собрался уехать, а оставлять здесь Веню одного нельзя, так?
   — Ну, так, — вынужден был признать Платон.
   — А мне нужно срочно найти некоторую информацию, и искать ее я собираюсь в Интернете. Это ясно?
   — Это — ясно. Но я не разрешаю тебе лезть в мой компьютер.
   — Но другого ведь сейчас нет. А дело касается жизни и смерти. Платон Матвеевич, я устала от твоей тупости. Скажи пароль и можешь уходить по своим делам. Обещаю, что не буду смотреть твою электронную почту и не сунусь ни в один секретный файл. Меня не интересуют фотографии девочек-подростков. Ну вот, — добавила она, увидев изменившееся выражение лица Платона, — видишь, до чего ты меня довел своей тупостью.
   — Вон отсюда! — приказал затрясшийся Платон.
   — Сделаем так. Я не уйду, ты ударишь меня по лицу и минут через десять поймешь, какой ужас ты натворил — ударил по лицу недавно овдовевшую жену Феденьки Омолова. Ты побежишь выяснять, куда я делась, обнаружишь меня в ванной, пьющей какую-то гадость. Ты вызовешь «Скорую», потому что я потеряю сознание. Приедут врачи, откачают меня, ты встанешь на колени у кровати, — Илиса показала на кровать Платона, — возьмешь меня за руку и будешь ждать, когда я открою глаза. Я открою глаза…
   — А что это ты собираешься пить в ванной? — перебил Платон.
   — Это — теоретически. Найду что. Я открою глаза, и ты обрадуешься, что я жива и улыбаюсь тебе. Давай сэкономим время и силы и сразу перейдем к радости.
   Платон ничего не смог с собой поделать — улыбнулся.
   — Ты должен мне верить, — серьезно сказала Илиса. — Если я говорю, что дело касается жизни и смерти, так оно и есть. На каких трусах мы остановились? Ладно, ладно, выхожу.
   Через десять минут одетый Платон протянул в кухне Илисе бумажку с паролем. Молча. Она кивнула и тоже протянула ему листок, показав при этом три пальца. Платон, удивившись, тут же развернул его и прочел написанный там адрес. Он покосился в коридор, где, изнывая от непосильного труда, стеная и кряхтя, Лужана Нагая загружала на место восемнадцать пар обуви. Платон решил на всякий случай рта не раскрывать и посмотрел на Кваку вопросительно — что это? Та опять показала ему три пальца. Платон пожал плечами, бумажку положил в карман пиджака и достал ее только через сорок минут.
   — Как выйдешь, милый человек, из проходной, иди до ворот, поверни налево и мимо шестого корпуса до упора. Там стена и стрелка на стене — «морг» написано. Иди по стрелке, второе двухэтажное здание и есть морг. Это с другой стороны получается, где трамвайные пути, — дотошно объяснила санитарка с подозрительным ведром, закрытым марлей.
   Она попалась Платону сразу, как только он вышел из машины и стал осматривать территорию восьмой больницы.
   — А если на машине? Какая это улица?
   Она ответила, и Платон, удивившись образовавшейся внутри себя пустоте, дошел до джипа, сел, достал бумажку Илисы и прочитал эту улицу, и номер дома.
   — Пункт третий, — сказал он сам себе. — Поиск места, где умер Богуслав.
   Платон решил начать поиски с морга, в котором племянники нашли безымянное тело. Но откуда девчонка могла это знать?..
   Недолго поплутав, Платон нашел патологоанатома в морге и, глядя в замученные чужой смертью глаза, уверенно попросил:
   — Тело триста два, пожалуйста. Мужчина средних лет, крупный, полный, килограммов под сто двадцать.
   Врач от такой просьбы тут же сел и закрыл голову ладонями.
   — Нету тела, — выдавил он минуты через две.
   Платон это время провел с пользой — рассматривал график дежурств за месяц.
   — Ну что же поделать, если его нету, — вздохнул доктор и немного расслабился: посетитель, похоже, не собирался кричать и скандалить.
   — Может быть, посмотрите тела триста пять и триста шесть? — не выдержал врач, когда Платон закончил изучение графика дежурств медперсонала и уставился на него с доброжелательной легкой улыбкой. — Триста шесть, правда, в очень запущенном состоянии — не больше пятидесяти килограммов. А вот триста пятое тоже крупное, тучное. Может, вы триста пятое опознаете?
   Платон Матвеевич категорически отказался опознавать другие трупы, поскольку только тело с номером триста два имело весьма отличительный признак, который должен был, несомненно, произвести неизгладимое впечатление даже на видавших многое работников морга.
   — Как же, помню, — уныло согласился врач. — Помню я этот грандиозный признак. У нас все санитарки сбежались посмотреть, пока первое окоченение не прошло, даже восьмидесятилетняя Хвостова прибежала.
   Через полчаса доверительной беседы Платон Матвеевич узнал, сколько времени длится первое окоченение, что клиент, сохранивший подобное состояние своего органа, несомненно получил мощнейшую и совершенно не реализованную порцию возбуждения, и что все дежурившие тогда сотрудники морга, без сомнения, запомнили тело триста два, и даже санитарка Хвостова, у которой налицо склеротические проявления памяти, но! Факт остается фактом — тело исчезло. О чем врач уже написал две объяснительных.
   — Бывало, и раньше трупы пропадали. Но как? Так как-то, незаметно, скромненько. По номеру только и узнавали, что пропало тело такое-то. Кто его мог толком вспомнить? Да никто — лежало себе под номером триста эн. А тут — столько шуму, мамочки!.. Допросы, выяснения. С вещественными доказательствами тоже неувязочка вышла. Органический материал не дошел до энтомолога. А вы этому телу кто?
   — Я брат, — кое-как выдавил из себя Платон.
   — Спирт будете? Как хотите. С яйцом насекомого, кстати, могла та же Хвостова напортачить. Слепая совсем стала. Могла запросто что-то с пробирками напутать. Да вы не огорчайтесь. Раз в два месяца мы проводим инвентаризацию, все неопознанные к тому времени подлежат захоронению за счет государства…
   — Я не буду ждать инвентаризации, — уверил врача Платон.
   — И правильно. Такое большое тело не могло заваляться, но я к чему — об инвентаризации. К тому, что вы можете быть совершенно уверены, что тело триста два не сожгут как неопознанное. Его наверняка кто-то попутал и похоронил, как свое. В смысле, как родню, я хотел сказать. И мир, как говорится, праху его. Точно не хотите спирту?
   — Значит, вы дежурили в тот день, когда его привезли?
   — Дежурил, — кивнул врач.
   — Значит, это вы установили причину смерти.
   — Установил.
   — А каким образом, разрешите узнать? То есть извините за настойчивость…
   — Да все понятно. Вы хотите знать, от чего умер ваш брат при таком состоянии половых органов, так? Не от множественных оргазмов, уверяю вас, — кивнул врач. — Более того! У умершего не было полового сношения.
   — Нет, я не это хотел узнать. Было ли вскрытие?
   — Было. Зря потраченное время. Предварительный диагноз — острая сердечная недостаточность — полностью подтвердился. Я сразу сказал — он умер от страха.
   — От страха? — удивился Платон. — В таком… в этом состоянии?
   — Ну да. Он возбудился, а потом чего-то сильно испугался. Мимика — великое дело. Мышцы на лице были сведены страхом.
   — А почему делали вскрытие? Так всегда полагается, когда неопознанное тело? — уже еле ворочая языком, спросил Платон. Вопросы давались ему с большим трудом. А ответы вообще безжалостно долбили по сердцу.
   — Человек из органов настоял. Запрос привез. Веселый такой пенсионер-алкоголик.
   — Алкоголик?.. Ну, конечно, — кивнул Платон, а про себя подумал: «Птах отпадает. Он не причастен к смерти Богуслава, иначе зачем настаивать на вскрытии». — А скажите, куда вы деваете вещи, в которых… которые на телах?
   Врач, проглотивший хороший глоток спирта без малейших изменений в лице и в дыхании, уставился на Платона с сочувствием.
   — Вещи, значит, — задумчиво произнес он.
   — Нет-нет, я знаю, в каком виде был доставлен… доставлено тело триста два: оно было голое, но не совсем же оно должно…
   — Оно было не совсем, — кивнул врач. — Оно было завернуто в простыню. Цветная такая простыня, я помню.
   — Вот-вот! — оживился Платон. — Что это за простыня? Можно на нее посмотреть? Где у вас место, куда складывают вещи неопознанных?
   От такого вопроса сочувствия в глазах врача еще прибавилось. Он встал, прошелся по кабинету.
   — Я попробую что-нибудь выяснить, но не уверен… Вещи умерших чаще всего остаются невостребованы родственниками, и санитарки, которые работают в морге…
   — Я просто хочу посмотреть на эту простыню, — стараясь говорить спокойно и доброжелательно, попросил Платон. — Просто посмотреть. Пусть даже ваша санитарка из нее сделала половую тряпку.
   — Ну, вы уж скажете. Наверняка под занавеску приладила. Я думаю, ее взяла Хвостова, — уверенно кивнул врач. — Даже и не сомневаюсь. Другие санитарки брезгуют брать нательное. Ну там — куртку, свитер или костюм — это да, а нательное — брезгуют. В данном конкретном случае мы можем считать эту простыню нательным бельем? — поинтересовался он.
   — Вполне, — прошептал Платон, закрыв глаза.
   — Вот именно. А Хвостова, не отличаясь брезгливостью…
   — Как, опять — Хвостова? — простонал Платон. — Которая склеротичка, слепая и очень старая?
   — Все не так плохо. В некоторых покойницких делах она любую молодуху обскачет.
   Совершенно обессилев, Платон сел и задумчиво посмотрел на литровую банку, в которой еще оставался спирт. Врач, заметив его взгляд, шагнул было к столу.
   — За рулем, — остановил его Платон. — Зовите же ее скорей, — умоляющим голосом попросил он, отмечая про себя, что сыскные таланты в нем отсутствуют начисто — ни терпения нет, ни выдержки и выносливости никакой — ноги уже не держат.
   — Невозможно, — развел руками врач.
   — Как? — ужаснулся Платон. — Надеюсь, она не… Она же не умерла вдруг?
   — Ну, вы уж скажете. Не волнуйтесь так. Сегодня не ее смена. Сегодня она отдыхает.
 
   Отдыхала санитарка Хвостова на другом конце города. В однокомнатной квартире на Смольном проспекте. На пятом этаже. В доме без лифта.
   Тяжело дыша, Платон давил на кнопку звонка минуты две. Он чувствовал, что его разглядывают в глазок, и любая другая старушка на такой верещащий звонок давно уже должна отреагировать, но, видно, у санитарки Хвостовой нервы были железные. Платон отпустил кнопку, отступил на два шага и задумался. Пора начинать переговоры, но как? «Мадам, не покажете ли мне простыню, которую вы забрали себе с покойника номер триста два?» Платон в этом месте задумался: а почему — два? Бирок с номерами после трехсот и до четырехсот всего сотня. Неужели в этом году в Петербурге не набралось и десятка неопознанных мертвых тел? Неужели его брат был всего лишь второй?..
   — Чего надо? — закричал из-за закрытой двери пронзительный голос.
   Платон дернулся от неожиданности, осмотрелся и вспомнил, зачем он тут. Повезло. Бабушку подстегнуло к действиям любопытство. Конечно, не всякая восьмидесятилетняя старушка, даже если она работает в морге санитаркой, выдержит в глазок вид понуро застывшего перед ее дверью вполне презентабельного тучного господина в дорогом костюме горчичного цвета и с золотой заколкой на бордовом галстуке.
   — Мадам!.. — спокойным голосом проникновенно произнес Платон, лихорадочно подыскивая слова, но тут дверь открылась, и он застыл с открытым ртом и протянутой в ораторских потугах рукой. Дело в том, что разговора уже не требовалось. В проеме открытой двери стояла невысокая квадратная старушка в халате, сшитом из китайского покрывала. Которое, соответственно, отец Платона привез из Китая вместе с ширмой из точно такой же ткани, с точно такой же вышивкой.