Васина Нина. Приданое для Царевны-лягушки

   — Правда, полгорода видело вашу машину и вас, размахивающего пистолетом в открытом «Шевроле», но это уже детали.
   — Что вы сказали? — очнулся Платон.
   — Я сказал, что вы отлично справились с важным заданием. Теперь каждый второй житель Ялты может присягнуть, что видел, как убийца стрелял в бандита Пончика из открытого автомобиля на большой скорости. И вы подумайте — попал в глаз!
   — Это полный бред! — дернулся Платон. — Я был последним дураком, что согласился на эту вашу аферу, но попасть в глаз?.. Это правда? Как такое возможно?
   — Снайпер, — коротко ответил Птах, развалился на лежанке и стал подсовывать себе под голову и под спину подушечки.
   — Да хоть вы не говорите мне этого слова, я больше не могу его слышать, это же… — Платон вдруг запнулся и внимательно посмотрел на Колю Птаха. — Вы хотите сказать, что там был настоящий снайпер?
   — Конечно, — кивнул тот и потянулся к деревянной резьбе.
   — Не трогайте руками! На дереве потом остается жирный след! — Платон подкатился по коврам к лежанке и всмотрелся в лицо Птаха. Тот уже больше не казался ему веселым старичком.
   — Собачка с собачкой, бык с коровкой, а вот тут недоработка — осел трахает женщину, — Коля Птах показал пальцем, предельно близко подведя его к резьбе.
   Платон выдержал эту его выходку, потому что был занят обдумыванием обстоятельств убийства бандита на террасе гостиницы.
   — Значит, я выстрелил, и в этот момент…
   — Через полторы секунды, — уточнил Птах. — Никак было не разобрать, когда же вы станете стрелять. Вы размахивали пистолетом, кричали и совсем не целились, понимаете? Мои люди даже стали беспокоиться, не спугнете ли вы своим поведением Пончика.
   — И ваши люди вот так запросто прикончили человека? — шепотом спросил Платон.
   — Очнитесь, Платон Матвеевич! Он третий год в розыске. Если бы не ваши племянники, мы бы его в жизни не нашли.
   — Но раз вы его пристрелили, значит, уже знали, где он? — ничего не понимал Платон. — Почему не арестовали?
   — Где? На Украине?
   — Не выкручивайтесь! — возмутился Платон. — Как говорят мои племянники — не надо базара о границе!
   — Никакого базара! — кивнул Птах. — Операция была проведена совместными силами русских и украинских спецслужб. А ваш покорный слуга получил денежное вознаграждение за сведения о местонахождении разыскиваемого преступника. А то, что преступник был нечаянно убит при проведении операции…
   — Нет, вы не выкручивайтесь, я знаю, почему вы его не арестовали, а застрелили, да еще в глаз! — откатился Платон и погрозил Птаху пальцем еще не совсем хорошо слушающейся правой руки. — Чтобы утвердить в умах моих дебилов племянников, что я киллер! Авторитет! А зачем, спрашивается, вам это нужно? Чтобы они мне доверяли безоговорочно и слушались во всем!
   Коля Птах смотрел на Платона спокойно, с хитринкой в глазах.
   — Какие же они дебилы? — спросил он. — Младший полностью спланировал операцию — за один день, только подумайте, а старший обеспечил три автомобиля, самолет, фургон «Скорой помощи» и оружие. Вас вывезли с места убийства настолько профессионально и быстро, что, вероятно, теперь это войдет в пособие для подготовки специальных агентов. Не говоря о том, что братья обнаружили место пребывания человека, успешно прятавшегося уже три года. И еще, что касается ваших племянников. Информация о том, что вы киллер номер один, законспирированный под бухгалтера и работающий под прикрытием спецслужб, поступила к ним от меня.
   — Что?.. — опешил Платон. — От вас? — Он схватился за колеса, спустил ноги и резко встал на них.
   — Конечно, — спокойно ответил Коля Птах, легким тычком указательного пальца в живот отправив Платона обратно в коляску. — А вы думали, почему они ринулись к вам с уважением и радостью?
   — Да как же такое возможно, — не мог поверить Платон, — кто вам позволил и зачем это было нужно?!
   — Сами сказали зачем. Чтобы они вам доверяли безоговорочно и слушались во всем.
   Помолчав, Платон торжественно заявил:
   — Коля Птах! Вы — сволочь!
   — Тоже мне новость, — отмахнулся Птах. — А вот вы скоро станете материться и плевать на пол сквозь зубы. Где ваш телефон?
   — Телефон? — осмотрелся Платон Матвеевич. — Не знаю, потерял, наверное. Я перед путешествием в Ялту напился, как свинья, потом опохмелился каким-то мексиканско-хохлатским соусом, запил его полубутылкой пива с растворенным в нем наркотиком, а вы спрашиваете, где мой телефон?
   — Спокойно, Платон Матвеевич. Потеряли — не страшно. Вот вам новый аппарат.
   Птах встал и, как ребенку, надел на шею Платона разноцветную веревочку с мобильником на ней.
   — Нажмете кнопочку пять, вам ответят — «бухгалтерия слушает»…
   — Прекратите разговаривать со мной, как со слабоумным.
   Птах наклонился поближе и, поправляя на груди Платона телефон, прошептал:
   — Ей было пятнадцать.
   Уставший до оцепенения Платон вдруг захватил левой рукой пиджак Птаха и притянул того еще ближе, чтобы смотреть в скривившееся розовое личико сверху вниз.
   — Хотите поговорить о пристрастиях? — спросил Платон.
   — Это пристрастие называется опасным для общества сексуальным отклонением, — просипел Коля Птах, вырываясь. Впрочем, совершенно безуспешно.
   — Так вы хотите поговорить о сексуальных отклонениях! — удовлетворенно кивнул Платон и оттолкнул от себя Птаха. — В тысяча девятьсот восемьдесят девятом году, если не ошибаюсь, на дружеской вечеринке после празднования годовщины Великого Октября ваши коллеги — достойные коммунисты и семьянины — засовывали некоторым комсомолкам из бухгалтерии бутылки в заднепроходные отверстия. И что же? Кто-нибудь назвал это сексуальным отклонением или воспользовался для шантажа отснятой тогда пленкой?
   — А что, была пленка? Кто снимал? — встрепенулся Коля Птах.
   Платон обессилел:
   — Вы скучны в своем профессиональном рвении шантажиста и совершенно бесполезны, как собеседник.
   — Это потому, что я сознательно не поддерживаю навязанную вами интригу, — огрызнулся Птах. — Давайте придерживаться общепринятых норм морали.
   — Морали, — ухмыльнулся Платон. — При чем здесь мораль? Мы по-разному воспринимаем прекрасное в эротике. То, что вы называете «сочными сиськами», я определяю для себя, как вымя. Для вас — «шикарная задница», для меня — круп. Когда вы говорите о предмете желаний, вы очерчиваете в воздухе силуэт фантийского кувшина — узкое горлышко переходит в расширенное вместилище жидкости. А я представляю удлиненный настенный светильник коринфян.
   — Чего? — нахмурился Птах. — Скажите проще. Что может привлекать в недоразвитом теле?
   — Смысл жизни, — просто ответил Платон. — Смысл жизни в ее священной хрупкости.
   — Странно слышать подобное от человека вашей комплекции.
   — Кто знает, — вздохнул Платон, — кто знает…
   — До определенного вашим братом совершеннолетия Федора Омолова осталось чуть больше месяца, — вдруг заметил Птах, рассматривая себя в зеркале. Платон уставился на его отражение и вдруг разглядел страх.
   — Вы сейчас задаете себе вопрос, кто мне позволил вторгаться в вашу жизнь, да? — подловил его взгляд Птах. — Рыться в интимном, заставлять выделывать совершенно невероятные вещи, так?
   — Это смерть позволила, — ответил Платон тихим голосом. — Я уже думал об этом. Только смерть брата могла позволить вам вытворять со мной такое. И знаете, что еще мне пришло в голову? Раз вы используете даже смерть себе на пользу, что вам стоило самому ее организовать?
   Они смотрели друг на друга в зеркале, и тоска сковала сердце Платона предчувствием горя. И еще он подумал, что сейчас может умереть — еще один инсульт. Или просто превратиться в неподвижный обрубок, а этот человечек с детским розовым личиком, которое бывает у «доброго пьяницы», как подметил в своей книжке Рабле, будет приходить и высасывать остатки жизни из его обездвиженного тела или бесцеремонно топтаться у могилы.
   Дверь кабинета резко распахнулась — ни намека на стук, — и вбежал радостный, возбужденный чем-то Вениамин.
   — Сто двадцать восемь! — выпалил он.
   — Веня!.. — перебил его Платон, пытаясь предупредить племянника, чтобы тот молчал в присутствии Птаха, но не успел.
   — Сто двадцать восемь маленьких сереньких личинок! Они все живые, — закончил Веня уже менее радостно, заметив, наконец, выражение глаз дядюшки, и вдруг — толчком — пролетел от двери к середине комнаты.
   За ним появился сердитый Федор — это он толкнул брата.
   — Я считаю это насмехательством, — заявил Федя, подумал и уточнил: — И даже надругательством!
   — Давайте обсудим наши семейные проблемы без посторонних! — угрожающе повысил голос Платон.
   Коля Птах вертелся в комнате еще минуты две, уверяя присутствующих, что страхование от несчастных случаев — лучший способ уберечь себя от любых надругательств. Потом ушел.
   — Кто над кем надругался? — устало закрыл глаза Платон, поникнув головой.
   — Гимнаст надругался над трупом, а Венька ему помогал!
   У Платона опять все похолодело внутри. Гимнаст надругался над трупом? Поистине — горе тянет за собой все новые неприятности! Как говорится, подошла беда… Двадцать лет назад Гимнаста уволили из морга, где он и жил и сторожил, именно за надругательства над трупами. Гимнаст оставлял на мертвых телах надписи, смысл которых понять было трудно, уверяя, что это послания на тот свет, за что и отбыл полгода в психушке.
   — Где Гимнаст взял труп? — тихо спросил Платон.
   — Да не было никакого трупа, — отмахнулся Вениамин. — Федька, как всегда, сначала наорет, намахается кулаками, а потом начинает объяснять, но неправильно. Короче, там такая фишка. Из яйца вылупились сто двадцать восемь богомольчиков.
   — Из какого яйца? — не понял Платон.
   — Да! Скажи Тони, где вы взяли это яйцо! — угрожающе приказал Федор.
   — Мы его сперли в морге, — весело признался Веня.
   — То есть это та самая оотека… — начал соображать Платон.
   — Да кто это мы? Кто мы? — напирал на брата Федор.
   — Ладно, я и Аврора сперли в морге яйцо в пробирке — вещественное доказательство номер триста два дробь двенадцать. Отвезли в Репине, в твою оранжерею. Гимнаст поместил его в наиболее пригодную для вылупления среду… этого самого, как его?.. обитания! И сегодня вылупилось сто двадцать…
   — Это мы уже слышали! — зарычал Федор. — Тони! Как ты назовешь такое издевательство над мертвым батей?
   — При чем здесь отец? — гнул свое Вениамин. — Думаешь, ему будет спокойней, если эта живность сдохнет в пробирке, не увидев белого света? Гимнаст сказал, что они вылупились и тут же полезли по розам и стали пожирать тлю! А тля, говорит Гимнаст, это настоящее бедствие для роз!
   Застыв в инвалидной коляске и задержав дыхание, Платон в мельчайших подробностях представил, как из резаной раны у плеча мертвого Богуслава вынимают яйцекладку насекомого, кладут ее в пробирку, как потом эта пробирка оказывается у него в оранжерее. Он даже мог точно указать место, где Гимнаст вытряхнул яйцо из стекляшки — в самом влажном и теплом помещении с орхидеями и розами, как раз на выращенный с большим трудом индонезийский мох, нежный на ощупь, как реснички младенца. И вот целое скопище прожорливых богомольчиков ринулось по стволам к розовым бутонам пожирать зеленую тлю… Почему так тяжело и муторно, как под водой с камнем на шее? Ах да, нужно дышать…
   Втянув со стоном воздух сквозь сжатые зубы, он потерял сознание.
   Братья перенесли дядюшку на его кровать в спальню. Аврора приготовила ватку с нашатырем, но Платон Матвеевич, даже вдохнув резкий запах, глаза не открыл, а обрадовавшись своему новому воскрешению, лежал неподвижно и слушал, что говорят племянники и странная женщина, зачем-то пробравшаяся к нему в дом.
   — Если Тони умер, я набью тебе морду! — пообещал Федор.
   — А мне за что? — изумился Вениамин. — Это ты во всем виноват. Ворвался, наорал. «Надругательство над трупом!» От таких слов кто хочешь копыта откинет.
   — Так нельзя было говорить, — поддержала Веню Аврора. — Ваш дядя очень испугался таких слов, потому что, по моим сведениям, садовник, который живет в его доме в Репине, лечился в психиатрической больнице именно от некрофилии.
   — Чего? — спросили братья хором.
   А Платон от неожиданности приоткрыл один глаз и посмотрел на Аврору. Она сидела рядом и с серьезным видом смачивала в салатнике с водой какую-то тряпку.
   — Это такое сексуальное отклонение, — с готовностью объяснила Аврора и вдруг шлепнула мокрую тряпку Платону на лоб, закрыв ему глаза и переносицу.
   — Да я тебе за такие слова!.. — ринулся грудью вперед Федор, но Вениамин стал между ним и Авророй.
   — Не размахивайся тут, — сказал он спокойно. — Подумаешь, делов — сексуальное отклонение! У кого не бывает. У тебя, например, считай каждый вечер бывает.
   — Я разобрался с этой проблемой, хорош базар разводить! — решительно заявил Федор.
   — Давно? — спросил Веня.
   — Чего — давно?
   — Давно разобрался?
   — Вчера. В целях сохранения собственной жизни я — женюсь!
   В наступившем молчании слышен был только звук падающих в салатник капель воды. Плям-плям-м-м… Платон подумал, что это, наверное, с мокрых пальцев Авроры капает.
   Первым очнулся Вениамин:
   — Ну, Федька, у тебя все получается, как в анекдоте: «дайте водички попить, а то так есть хочется, что переночевать негде»! При чем здесь сохранение жизни? Женись себе на здоровье в целях предохранения правой руки от вечерних перегрузок.
   — Она сделает так, что меня будет невозможно убить. Никому.
   — Она? — напряглась Аврора, но лечебный процесс не прекратила — сняла мокрую тряпку с лица Платона и плюхнула ее в салатник с водой.
   У Платона появилась возможность приоткрыть веки и хорошенько рассмотреть Федора. Насупившись, тот уставился в пол.
   — Федька! — прошептал Вениамин. — Ты хочешь стать бессмертным?
   — Никаким не бессмертным. Состарюсь и помру своей смертью. Я хочу, чтобы меня не брали ни пуля, ни нож. А уж с кулаками я как-нибудь сам справлюсь.
   — Сколько? — спросила Аврора. — Сколько это сейчас стоит — заговор от пули и ножа?
   — Заговор? — удивился Вениамин.
   — Две штуки баксов плюс заявление в загс.
   — А ты и не поторговался? — подозрительно прищурилась Аврора.
   — Она лучшая колдунья. Царица огня и воды. Попробуй с такой поторгуйся. Она знает обо мне все — даже о шраме под подбородком.
   — Удивил, — хмыкнула Аврора, забыв, очень кстати для Платона, о лечебной процедуре. — Я тоже знаю о твоем шраме. Его можно разглядеть снизу. Эта колдунья — Царица огня и воды, она маленького роста?
   — Ну и что? Она близко ко мне не подходила. Я ее вообще в глаза не видел.
   — Как же ты ее нашел? Как договаривался? — спросил Веня.
   — Нашел по объявлению. Позвонил. Пришел в ее офис.
   — Офис! — скептично фыркнула Аврора.
   — Офис! — повысил голос Федор. — Обстановочка не из дешевых, скажу я вам. Потому и располагает к доверию. Она сразу все обо мне выложила — и о потере близкого человека, и о финансовых трудностях, которые меня ожидают, если не одолею врага. И об этом самом… — запнулся Федор. — О душевных страданиях.
   — У тебя душевные страдания? — удивился Вениамин.
   — Сам же говорил, что тебе спать мешаю! — огрызнулся Федор. — И еще обозвал это сексуальным отклонением! Короче, я женюсь — и тема закрыта.
   — Покажи объявление, — привстал Платон.
   — Тони! — обрадовался Веня. — Ты слышал? Федька жениться собирается.
   — Вот, — Федор протянул глянцевый журнал, перегнутый на последних страницах.
   Платон сначала прочел название журнала. «Любимый размер». Полистал. Автомобили, охотничье оружие, афиши ночных клубов. В конце — между «досугом» и «покупкой-продажей» — на всю страницу располагалась реклама. Царица огня и воды («И такое бывает?» — улыбнулся про себя Платон) предлагала не какое-то там избавление от неприятностей, сглаза или возврат в семью неверных мужей. Она скромненько так утверждала, что повелевает кровью человека, так как «кровь — это огонь, растворенный в воде», и, стало быть, запросто защитит любого от пули и ножа.
   — Ты ее не видел? — спросил Платон.
   — Ну и что? — завелся Федор. — Мне по фигу, какая она. Кто может похвастаться, что женат на Царице огня и воды?
   — А вдруг она маленькая, толстая и лысая? — удивился Веня.
   — Это еще прикольней, — спокойно ответил Федор.
   — Подожди-подожди, — Платон сел и взял старшего племянника за руку. — Женитьба — это важный шаг в жизни человека.
   — Тони, мы не в церкви, — перебил его Федор. — Представь, что это просто сделка такая.
   — Хорошо, значит, ты заключил сделку, так?
   — Именно, — кивнул племянник.
   — Заговор от пули и ножа в обмен на женитьбу. А деньги тогда за что?
   — Все было не так. Я, короче, пришел в офис. Там все прикольно. Стены стеклянные, а за стеклом рыбки плавают и осьминоги.
   — Осьминоги? — не поверил Вениамин.
   — Настоящие! — повысил голос Федя. — А на столе — блюдо со змеями. Живыми! — он опять повысил голос, предупреждая вопросы брата. — И кошки ходят везде — штук пять. Лысые. По плетеному коробу. Она со мной из короба разговаривала. Спрашивает: «Возьмешь змейку мою в правую руку?» Я взял. Она сразу же все про меня рассказала, и как я шрам этот получил, и что мне смерть угрожает.
   — Гадость! — содрогнулся Вениамин. — Ненавижу змей.
   — Вот потому не ты, а я буду ее мужем! — заметил Федор. — Короче, она потом спрашивает: «Возьмешь мою змейку в левую руку?» Я сказал, что могу всю ее нечисть рассовать по карманам. Тогда она спрашивает: «А меня посадишь к себе в карман?» — «Посажу». — «И домой принесешь?» — «Принесу, — отвечаю, — а чего мне». — «И замуж возьмешь?»
   Федор замолчал.
   — Ну? — не выдержал Вениамин. — А ты что?
   — Короче, — сглотнул Федор, — у меня от ее голоса все встало, голос такой странный… Я, говорю, любую замуж готов взять, если она выдержит… это самое… все мои душевные страдания. «Вот и ладненько, — отвечает, — давай две штуки баксов за мазь против пули и ножа, а сам присылай сватов».
   Федор встал и вышел из спальни.
   Аврора принялась было в задумчивости отжимать тряпицу в салатнике, но Платон тронул ее за руку.
   — Не надо.
   — Компресс, — объяснила она. — Вода с уксусом. Вам плохо стало, вы чуть не упали.
   — Я бы не упал, — категорично заметил Платон.
   — Упали бы, вы же сознание потеряли! — настаивала Аврора.
   — Я сидел в инвалидной коляске, куда мне еще падать?!
   — Тони, не нервничай, — озаботился Вениамин. — А ты не перечь дяде! Говорит — не упал, значит, не падал! Развела тут спор!
   — Я ничего, Венечка, я так просто, — забегала глазами Аврора.
   Платон впервые услышал такой ее голос — виноватый и жалобный. Они с племянником с удивлением посмотрели на Аврору.
   — Вот! — В спальню быстрыми шагами вошел Федор. Оглядевшись, он направился к кровати, присел на пуфик и показал всем банку на ладони.
   Платон с трудом удержался, чтобы не улыбнуться.
   — За две штуки зеленых твоя царица могла бы найти сосуд поприличнее, — заметил Вениамин.
   На ладони Федора стояла пол-литровая банка, накрытая не очень чистой бумажкой, а бумажка эта была перетянута белой резинкой.
   Аврора осторожно принюхалась. Федор заметил это и снял резинку. Женщина сразу же отвернулась и почему-то взяла Веню за руку, оттаскивая его подальше. Федор же настойчиво протягивал банку брату.
   — А ты понюхай!
   — Зачем это?.. — забеспокоился Вениамин.
   — Ее нужно втирать два раза в день в тело. Там, где находятся жизненно важные органы. От ранения которых может наступить летательный исход.
   — Летальный, — автоматически поправил Платон, почти загипнотизированный его серьезностью и верой.
   — Ну да. Летальный. Короче, я себя буду смазывать спереди — грудь и живот. А ты меня — со спины.
   — Почему — я? — покосился на банку Веня.
   — Это должен делать близкий человек. Тони еще не оклемался, больше некому. Две недели всего-то и нужно мазать.
   — А жена? — нашелся Вениамин. — Ты же сказал, что женишься! Вот пусть жена твоя и втирает. Сама, как говорится, сварила, пусть сама…
   — У меня на нее другие планы, — серьезно ответил Федор и вдруг спросил: — Тони, у тебя есть друг?
   — Друг?.. — опешил Платон. — Нет, родной, знаешь, я тут недавно думал и понял, что у меня нет близкого друга. У меня, можно сказать, вообще нет друзей, так, из детства остались некоторые…
   — Тогда ты собирайся, — повернулся Федор к Авроре.
   — Куда? — сжалась она.
   — Поедешь с Тони. Оденься поприличнее, фейсу нарисуй праздничную. Будете сватать невесту.
   — Сейчас? — опешил Платон.
   — Завтра свадьба.
   — Я не поеду, — тихо сказала Аврора. На ее слова никто не обратил внимания.
   — Подожди, давай поговорим, обсудим все хорошенько, — Платон так разволновался, что попытался встать. Аврора вовремя обхватила его и почти силой повалила на кровать.
   — Вам нужно лежать!
   — Уберите колено! — оттолкнул ее Платон. — И вообще — уйдите, меня тошнит от ваших духов!
   — Это не духи, — сползла с него Аврора. — Это туалетная вода.
   — И вы ею обливаетесь вместо душа по утрам, да?
   — Тони, я не понял, — внедрился в их перепалку Федор, — ты что, не согласен быть моим сватом?
   — Согласен. Но только…
   — Я тоже хочу поехать! — заявил Вениамин.
   — Тебе нельзя видеть мою невесту до свадьбы, — ответил на это Федор.
   — Почему?
   — Нельзя, и все. Еще в обморок упадешь.
   — А я не упаду? — забеспокоилась Аврора.
   — Ты не упадешь, ты возле кошки на дороге не упала, значит, и там не упадешь, — заверил ее Федор.
   — Так ты ее видел или нет? — забеспокоился Платон. — Что за детский сад, это серьезный шаг!
   — Видел, — неуверенно пожал плечами Федор. — Но знаешь, Тони, глаза не всегда видят правильно. Другие внутренние органы, они, это самое… Короче — сердце самое зрячее.
   — Это она тебе так сказала? Платон подумал в этот момент, произнесет ли племянник вот так, с ходу, имя Экзюпери?
   — Она что, уродка? — вскочил Веня.
   — Уродливых женщин не бывает! — заявила Аврора.
   — Она просто не такая, как все, — задумчиво улыбнулся Федор.
   — Я согласна, поеду с Платоном Матвеевичем сватать, — в Авроре явно победило любопытство. Платон беспомощно огляделся.
   — Я не могу идти свататься, — развел он руками. — Я вообще не знаю, насколько хорошо держусь на ногах, а сват в инвалидной коляске и с перекошенной физиономией, это, знаешь ли, не совсем то, что нужно.
   — Она тебя вылечит в два счета, — пообещал Федор.
 
   Царица огня и воды вылечила Платона Матвеевича на счете «два».
   — Два! — крикнула она тонким голоском, и Платон выскочил из инвалидной коляски как ошпаренный.
   Он даже сделал небольшую пробежку — кругами по ее спальне. Правда, мешала лежащая почти посередине комнаты Аврора — маневра было мало. Царица бегала за ним, Платон Матвеевич заслонялся коляской, раскручивая ее по дороге. Федор сидел на диванчике и улыбался.
   Дело в том, что Платон Матвеевич панически боялся змей. По дороге к Царице, в фургоне серого цвета — его, как уверили племянники, предоставила инвалиду Омолову П.М. та самая страховая компания, агент которой приезжал насчет покореженной двери, — Платон решил противостоять любым колдовским приемам с привлечением змей. По небольшому опыту общения с уличными цыганками Платон знал, что нельзя смотреть в глаза гадалке, задумываться над словами, которые тебе навязчиво повторяют, и подпускать слишком близко человека с экстрасенсорными способностями — прикосновения его особенно опасны.
   Поэтому, как только Федор вкатил Платона в офис Царицы огня и воды, он громко потребовал, чтобы сватовство состоялось где угодно, только не в рабочем кабинете хозяйки, где, как он понял из рассказов жениха, и находится ее живой рабочий материал.
   — Тогда прошу в мою спальню, — тонким детским голоском произнес кто-то у дверей.
   Платон сначала поискал обладателя голоса на уровне своих глаз (все-таки он сидит в коляске — куда уж ниже?), потом покосился по сторонам и только после этого опустил голову и чуть не закричал от ужаса: у его ног сидело странное существо — то ли ребенок, то ли ожиревшая лилипутка в пышном розовом платье и с крошечной короной на голове.
   — Идите за мной, — пригласило это существо, и вдруг покатилось по полу, отталкиваясь ладошками, а юбки поволоклись за нею, шурша.
   Похолодев, Платон Матвеевич подумал, что у Царицы, похоже, нет ног! — изогнулся назад, чтобы разглядеть выражение лица Федора, но не смог: тот вез коляску с высоко поднятой головой, и Платону был виден только его мощный подбородок снизу. Судя по ритмичным движениям подбородка, племянник был занят любимым делом — жевал резинку.
   Тогда Платон наклонился вперед, надеясь разглядеть хоть что-нибудь под розовым капроном, но ему и это не удалось — Царица лихо катила по паркету, отталкиваясь ладошками в ажурных перчатках. Докатившись до распашных дверей, она выставила руки перед собой, двери легко открылись, она заехала в большую полутемную комнату — на самую середину — и развернулась, притормозив правой ладошкой.
   Царица замерла, и Платон застыл в кресле. Слышно было, как Федор позади него постепенно перестает жевать, вот наступило последнее «кляк!», племянник замер, вероятно, в экстазе созерцания своей невесты на полу. И Платон тогда услышал в ватной тишине странные звуки и даже сначала подумал, что это он сам так старчески дышит — тяжело, с подсасыванием воздуха. Но тут пошевелилась Царица — наклонилась, захватила сколько смогла своих юбок и подняла их, обнажив круглые коленки, похожие на две большие сдобные булки. Она медленно и неуклюже поднималась, от ее движений странные звуки изменились, и тогда Платон понял, что Царица так дышит. Он сделал один поворот колеса и подкатился ближе, чтобы разглядеть это чудо как следует. Оказывается, она на чем-то сидела на коленях все это время. И осознание того, что у странного существа, слава богу, есть ноги, не смогло затмить отчаяния перед новым открытием: эта то ли женщина, то ли ребенок с большим трудом справляется со своим тучным телом: ей тяжело дышать.