Страница:
— Кто попал в глаз? Я попал в глаз? Этого не может быть, я никогда в жизни…
— Федька тоже никогда раньше в негров не стрелял, — кивнул Веня, отдавая брату пистолет. — А припекло — и облажался! Учись, брат!
— А можно теперь отнести кошку в траву? — вдруг спросила Аврора, все еще комкая в руках развернутую газету.
— Вот за что я уважаю кошелок! — заметил Федя. — Обязательно ведь настоят на своем!
Аврора попыталась поднять мертвого зверька, но у нее это не получилось — газета порвалась. Платон, как в бреду, пошел открыть багажник, чтобы взять там пакет или мешок для мусора, и почти минуту стоял и тупо разглядывал изуродованный зад своей машины. Потом он обернулся и не обнаружил разбитой «Нивы». Не успев удивиться, куда по девалась машина и почему ее хозяева уехали, не дождавшись милиции, он был подхвачен под мышки братьями и почти силой засунут на переднее сиденье.
— Сматываться надо, — уверил Платона Федя. — Сейчас постовые прибудут, наверняка ведь какой-.нибудь гад уже позвонил.
Платон смотрел, как Веня подошел к Авроре, достал носовой платок и взял через него кошку за ноги. Женщина дернулась и прижала руки с испачканной газетой к груди, когда Веня, размахнувшись, закинул тушку животного вместе с платком в траву у дороги. Потом он вырвал у Авроры из рук газету, отбросил ее и стал что-то тихо втолковывать, размахивая перед ее лицом руками, а она настороженно следила за его движениями и кивала. Потом Веня показал куда-то рукой, Аврора еще раз кивнула и пошла в указанном направлении.
Открыв дверцу, Платон посмотрел вниз. После кошки осталось довольно большое темное пятно, но что совершенно выбило его из колеи — в одном месте асфальт имел странную выбоину с блестевшим внутри нее кусочком металла, и выбоина эта была залита свежей кровью.
— Насквозь! — кивнул Федя, протянув мимо него руку и захлопывая дверцу.
Сзади хлопнул дверцей Веня.
— Поехали!
Платон отметил, как осторожно Федор старался завести машину. Она тронулась с места и, подергиваясь, набирала скорость. Что-то было не так, что-то мучительно неуловимое, словно забытое в пылу беседы нужное слово. Вдруг Платон вздрогнул.
— А женщина? — оглянулся он назад. — Где Аврора?
— Я ее послал шлем искать, — невозмутимо заметил Веня. — А что? Сама выбросила — пусть сама и ищет. Я сказал — пока не найдет, чтобы домой не приходила.
— Куда — домой?.. — машинально спросил Платон.
— Да куда хочет! Без шлема, короче, пусть тебе на глаза не показывается.
— Мне?.. — прошептал Платон и подумал, что Аврора ведь не знает, где он живет. Потом он сам себе грустно усмехнулся — она же наверняка из Конторы и все про него знает, вон как смотрела! Потом он откинул голову назад и зажмурился, чтобы забыть зловещий вишневый отлив ее глаз, да так и заснул, сильно утомленный всеми навалившимися на него невероятными событиями — такая здоровая реакция организма на неприятные неожиданности спасала психику Платона с раннего детства.
Его растолкали на Литейном.
— Ну вот, не туда заехали, — пробормотал Платон, радуясь, что отключился полностью хотя бы на полчаса. — И никто не остановил по дороге? — пришел он в себя окончательно.
— Почему не остановил, остановил, — пожал плечами Федя. — Гаишник молоденький. Я ему объяснил по-быстрому, кого везу, он и отвалился.
— А кого ты везешь? — Платон показал рукой, где нужно повернуть.
— Кукарачу! — удивленно повысил голос Федя. — Я сказал — напряги мозги, просканируй фейс сидящего рядом со мной человека! Это же Кукарача! Он просканировал и отвалился.
— Он не потому отвалился, — объяснил Веня. — Он упал, потому что Федька рванул с места и саданул левой фарой по его мотоциклу.
— Господи! — ужаснулся Платон.
— Да ладно тебе, анкл. У нас зад в смятку, а ты из-за какой-то фары лопушишься! — укоризненно посмотрел Федя.
— Он жив? Милиционер этот? — слабея, поинтересовался Платон.
— Не то слово! — радостно уверил его Федор.
— Да, он в порядке, — подтвердил Вениамин. — Он выбрался из упавшего мотоцикла, бежал за нами и палил в воздух из пистолета. Он в полном порядке.
— Здесь два раза направо, — Платон нашел в себе силы поднять руку. — Перестраивайся в левый ряд.
— Где у тебя нора по металлу? — спросил Веня на светофоре. — Мы туда едем?
— Нора? По металлу?
— Куда ты тачки паленые или битые скидываешь? — объяснил Федор.
— Никуда не скидываю, у меня еще не было битых тачек, и никто их не поджигал.
— Специалист, — Веня толкнул брата в плечо.
— Высший класс! — правым кулаком Федор передал толчок Платону.
Платон с ужасом подумал, что братья правы. Не тащить же разбитую машину во двор к подъезду! Он достал телефон. С тяжелым сердцем нажал кнопочку пять. Вчера именно на эту цифру ему поместили экстренный номер для связи. Услыхав «Бухгалтерия слушает», Платон попросил Колю.
— У телефона.
— Я застрелил кошку, — вдруг сказал Платон, хотя собирался спокойным голосом спросить «Куда скинуть битую тачку?»
— Поздравляю, — равнодушно заметил Коля Птах. Его равнодушие слегка обидело Платона, и он не стал уточнять, что с закрытыми глазами умудрился попасть кошке в глаз.
— Машина разбита, — заметил он уже с раздражением.
— Бросьте ее.
— Где?
— Да где сейчас стоите. Хоть на светофоре. Только побыстрей. Мы уже не успеваем отработать дорожный патруль.
— А как же?..
— Перейдите на ту сторону улицы, третья припаркованная от столба — будет ваша. Красный «Москвич». Ключи в зажигании. Оставите во дворе, вечером созвонимся.
— Что? — спросил Федя, когда Платон убрал телефон.
— Подъезжай к обочине и остановись. Выходим. По-быстрому, — пробормотал Платон, стараясь не выдать свою растерянность голосом.
— Говорил же тебе, что гаишника нельзя трогать! — посетовал Вениамин. — Теперь у анкла неприятности!
Они перешли улицу. Платон огляделся. Третья от столба — это, конечно, конкретное место, но на углу машины были припаркованы с двух сторон от столба. И, как назло, с одной стороны — «Москвич», и с другой стороны — тоже.
— И что характерно — оба красные, — пробормотал Платон вслух.
— Ну прости, анкл, — от души попросил Федя.
Подумав, Платон двинулся направо, осмотрел салон «Москвича» — третьего от столба. Ключей в зажигании не было, на заднем сиденье вповалку лежали рюкзаки.
— Не тот, — резко развернулся он. Братья послушно шли за ним гуськом.
Когда Платон открыл дверцу, сел за руль и завел еще теплый двигатель, Федя, оглядевшись, наклонился и сообщил:
— В «мерсе» слева тоже ключи забыли.
— Садитесь быстрее!
— Слушайся анкла, — Веня толкнул брата в салон. — Погоришь на дорогих тачках. Они же все с антиугоном!
Оказавшись в знакомом дворе, Платон перевел дух и только тогда понял, что дорога от аэропорта его совсем доконала. Он собирался, неспешно передвигаясь, в пути объяснить братьям правила проживания в его доме. Теперь все слова начисто вылетели из головы. Платон прислушался к пульсации крови в ушах. Выключил мотор. Набрал воздуха, чтобы начать разъяснительную беседу, потом надул щеки и медленно выпустил воздух из легких.
— За кого вы меня принимаете? — спросил он вместо задуманного: «Мальчики, я живу холостяком, имею устоявшиеся привычки и странности, постарайтесь не тревожить меня излишним любопытством и выполнять определенные требования по перемещению по квартире».
— Анкл, мы тебя уважаем, — ответил Веня за двоих.
— Тогда постарайтесь изо всех сил и не прикасайтесь к вещам, которые трогать нельзя, — это у него сложилось само собой, вместо: «Некоторые предметы в квартире имеют для меня большую ценность, я прошу не брать их без разрешения. Особенно книги. Это исторические раритеты». Понятно? — спросил Платон, зациклившись про себя на слове «раритеты» и радуясь, что не произнес этого вслух. Потом пришлось бы понятным для братьев языком объяснить, что оно означает.
— Чего тут непонятного, — пожал плечами Федор. — Покажешь сразу, где у тебя растяжки стоят, и все дела.
— Я рад, что вы меня поняли, — кивнул Платон, соображая — спросить или не надо, что такое растяжки? Решил не сбивать беседу и продолжил: — Не трогайте дорогие мне растяжки, и все будет в порядке. Теперь по площади. Вам выделена самая большая комната, кухня — само собой — тоже в пределах допустимого передвижения, еще места общего пользования, естественно. В мою спальню можно заходить, но не более того. Все, что стоит за стеклом, трогать нельзя, в обуви ложиться в кровать запрещено, курить… Вы курите?
— Нет, — покачал головой Федя. — Мы себе не враги. Так, иногда сделаем в хорошей компании пару затяжек.
— И прекрасно. Пару затяжек делать в моей спальне тоже нельзя. Что осталось? Библиотека, но книги, я думаю, для вас пока тема не актуальная. Еще есть одна запертая комната — мой кабинет. Я вам его покажу, но входить в него потом будет запрещено.
— Анкл, ничего не выйдет,. — покачал опущенной головой Федор.
Платон посмотрел на них обоих в зеркальце. Братья сидели на заднем сиденье плечом к плечу.
— Почему не выйдет? — спросил Платон, слегка похолодев.
Его выстроенная крепость, его уютная норка, прекрасный музей и неприкасаемая коллекция вин! Венецианское стекло, фарфоровые статуэтки восемнадцатого века, ковры и бронза! А трубки?! Платон даже застонал от ужаса.
— Понимаешь, анкл, не можем мы жить с Федькой в одной комнате, — объяснил Веня. — Федька на ночь обязательно кого-нибудь приводит, а если не находит подходящую кошелку, то дрочит по полчаса. Громко! — уточнил Вениамин и, подумав, добавил: — Жениться ему надо.
— Ну так!.. — пожал плечами Федор.
— А ты?.. — Платон не смог быстро подобрать слова, но Веня его понял и с готовностью разъяснил:
— А я книжку читаю.
— Ага, — подтвердил Федя. — Уже год, как читает на ночь книжку. Прочитал больше половины. Импотент!
— Какую же ты книгу читаешь? — опешил Платон.
— Первую, — ответил Веня. — Первую книжку Гарри Поттера. Это, короче, про одного пацана, который…
— Я поселю тебя в библиотеке, — с облегчением выдохнул Платон, кое-как совладав с улыбкой.
Успокоенный и даже слегка повеселевший, он открыл замки своей квартиры и нажал в коридоре на пульте шифр сигнализации.
— Ни хрена себе! Ты что, музей ограбил? — с порога оценили обстановку братья.
— Располагайтесь, — сразу погрустнел Платон.
Обойдя квартиру, братья внимательно все рассмотрели, выслушивая наставления дядюшки. Веня сдвигал все картины по очереди и заглядывал за них, а потом поинтересовался:
— А где сейф? Где ты прячешь оружие?
А Федор, осмотрев запретный «кабинет», уважительно присвистнул и попросил:
— Можно Веньку оставить в большой комнате книжку на ночь читать, а меня сюда поместить для траханья?
Платон вздрогнул и осмотрел квадратное помещение, задрапированное гобеленами, со статуэткой работы Челлини и мальтийской Венерой на антикварном столике, застеленном древней иранской шалью, ниспадающей до пола. С китайскими гравюрами по шелку — совокупляющиеся любовники, с курительницей в углу, как раз под резной деревянной вязью на стене в три квадратных метра: все пары Ноева ковчега в виде причудливо переплетающихся фигурок людей и зверей в экстазе продолжения жизни. Тяжелые шторы со свисающими кистями плотно закрывали окно, подсветка шла из углов комнаты — от бронзовых напольных светильников с еле тлеющими красными огоньками в чеканных цветах. Одна пара штор закрывала окно, а другая — зеркало во всю стену, если раздвинуть сразу все портьеры, комната начинала светиться двумя окнами — настоящим и его отражением. Пол был завален подушками разных размеров. Из мебели ничего не было, кроме китайской ширмы, столика, застеленного тончайшей шалью с вышитыми фигурками ярких птиц, и лежанки рядом с древней курительницей.
Платон вдохнул полной грудью — только здесь был установлен новейший кондиционер с очистителем воздуха, и подожженная палочка сандалового дерева окутывала дымком комнату и мягкие предметы в ней только на время своего тления. В комнате не было старых устоявшихся запахов, ощущение чистоты и свежести не дополняли своим привкусом древности даже персидские ковры на полу.
— Нельзя, — сказал Платон твердо и легко произнес слова, в любое другое время покоробившие бы его: — Это моя личная комната для траханья.
Решили сесть за стол и поговорить. Устроились в большой комнате, Платон принес на подносе сок и фрукты. Братья съели по персику, выстрелили друг в Дружку косточками, после чего достали ядовито-красные резинки и синхронно их зажевали.
Платон не знал, с чего начать беседу с племянниками. Он посмотрел на Федора, на его мощно движущиеся челюсти, отсутствующий взгляд. Потом — на Вениамина.
Пока Платон подбирал слова, Федор шлепнул по столу ладонью.
— Короче, анкл. Отец отбросил копыта, но не нам его судить. А на тебя у нас большие планы.
— Копыта?.. Как это — судить? Какие еще планы? — забормотал Платон.
— Отец обещал передать всю номенклатуру Федьке из рук в руки. Посвятить, так сказать, в дела. Обещал? Обещал. Выполнил? Фиг! — с обидой в голосе объяснил Веня. — Убил его Пончик, что тут непонятного? Ты по своим делам должен знать этого Пончика.
— Да-а-а?.. — протянул Платон. — А мне сказали, что сердечный приступ…
— Они скажут, — кивнул Веня. — Они и не то скажут. У отца с сердцем все было в порядке. Никогда не жаловался. А на Пончика жаловался!
— Считай, по два раза в месяц жаловался, — подтвердил Федор. — Там, короче, такая бодяга была. Пончик не захотел по договоренности поделить гостиницы, отец прижал его, а тот рванул за границу.
— Вот и ладно, — с облегчением вздохнул Платон. — Давайте поговорим о наших с вами планах.
— А мы тебе о чем толкуем?! — повысил голос Федя. — Ты должен завалить Пончика, потому что он жизни нам все равно не даст. Убьет то есть. Тут дело времени. Кто кого успеет первым.
— Минуточку, — выставил перед собой ладони Платон. — Никого я не собираюсь валить, и раз уж вы заговорили о криминальных связях вашего отца, то это разговор отдельный.
— Брось, анкл. Ты что, надеешься с ним договориться? Если отцу не удалось, то тебе и подавно, — отмахнулся Веня. — Мы уже все подготовили. Позвонили, кому следует. Ночью вылетаем.
— Как это?.. — Платон отвалился на спинку стула. — Куда вылетаем?
— В Ялту, — ответил Федор. — Надеюсь, бумаги у тебя в порядке?
— Бумаги?.. — Платон почему-то вдруг подумал, что не написал завещания. Как-то раньше ему это не приходило в голову.
— Паспорт, визы всякие? — уточнил Федор.
— А… нет. Нет, не в порядке. У меня загранпаспорт просрочен, а вы сказали, что этот Пряник…
— Пончик.
— Ну да, Пончик, что он за границей, так что давайте пока отложим его замачивание.
— Мы полетим в Ялту, это недалеко, — успокоил Платона Вениамин. — Он с охраной там окопался в гостинице.
Платон встал, походил по комнате, уговаривая себя перестать паниковать и собраться с мыслями. Кое-как ему удалось составить начало речи.
— Федор. Вениамин. Мы не виделись с вами почти десять лет. За это время и вы, и я сильно изменились. Помолчите! — повысил он голос.
— Закрой пасть, видишь, анкл нервничает, — Федор ткнул брата локтем.
Веня закрыл рот и опустил поднятую руку.
— Да… — сбился с мысли Платон. — Я хотел сказать, что намеревался поближе с вами познакомиться, прежде чем принимать те или иные решения по поводу нашей совместной жизни. Например, расскажите, чем вы занимались в последнее время.
Братья переглянулись.
— Анкл… — начал говорить Веня, но Платон его перебил:
— Вы все время называете меня этим странным прозвищем, оно несколько режет слух.
— Чего оно режет? — спросил у брата Федор.
— Ему не нравится слово «анкл», — объяснил Веня.
— А как тебя называл отец? — заинтересовался Федор.
— Ну… — задумался Платон. — В хорошем настроении он называл меня Тоней, а в плохом… Нет, минуточку. Я хотел предложить вам называть меня по имени и отчеству, этого вполне достаточно.
— Тоня не пойдет, это по-бабски как-то, — заявил Федор. — Мы будем называть тебя Тони. Тони — это как у мафиози в Италии.
— Ага, — кивнул Веня. — Я фильм видел, там так звали главного гангстера.
— Меня зовут Платон Матвеевич…
— Так мы не поняли, что ты решил с Пончиком? — перебил его Веня.
Платон вдруг успокоился и посмотрел на братьев с участием и жалостью.
— Тони, не смотри так, будто мы уже покойники, — попросил Федор. — Мы в тебя верим.
— Давайте продолжим знакомство. Расскажите мне о брате. Я его давно не видел.
— Чего говорить? — уточнил Федор.
— Ну, чем он интересовался последние годы.
— Пять лет назад чеченцев теснили от гостиниц, он этим интересовался. Еще он немножко интересовался казино, но там было кому интересоваться, кроме него.
— Еще он интересовался два месяца кино, — напомнил Веня. — А потом перестал. Поставил на главную роль телку и завязал.
— Телку?.. — не понял Платон. — В смысле — корову?
— Телку — в смысле шикарную соску. Он был этим, как его… — Федор нахмурил лоб.
— Продюсером, — медленно выговорил Веня. — Кого скажет на главную роль, того и поставят. За два месяца кое-как выбрал. Героиню, в смысле.
— Ах, героиню, — улыбнулся Платон.
— Расскажи про татуировку, — напомнил Федор.
— Да. Он татуировками стал интересоваться. На заднице наколол себе дракона. Из Японии в прошлом году приезжали жирдяи, у них есть спорт такой — толкаются, кто кого вытолкнет из круга. Отец разохотился, тоже тряпкой между ног обмотался и выскочил на подиум толкаться.
— И что? — заинтересовался Платон.
— Показал всем дракона на заднице. А зря, что ли, его выкалывали полдня?
— А еще он целый год интересовался бриллиантами, — вспомнил Федя.
— Якутскими алмазами, — уточнил Веня.
— Ну да. Он так изучил чукчей, что все время говорил про них! Даже язык выучил немного.
— Он уверял, что может уломать любого чукчу купить у него все, что угодно. Даже печку.
— Не печку, а типа духовки! — поправил брата Федор.
— Печку!
— Подождите, может быть, холодильник? — внедрился в спор Платон. — Есть такой анекдот про чукчу с холодильником. Там вся суть в том, что температура в холодильнике плюс пять, понимаете? — Платон сбился, видя одинаково снисходительное выражение на лицах братьев, — ну, в общем, в холодильнике теплее…
— Ну ты, Тони, странный какой, — удивился Веня. — На кой черт чукче холодильник? У него в чукляндии и так один лед кругом!
Братья замолчали. Платону стало вдруг нестерпимо грустно.
— Ваш отец… — Платон задумался, обнаружив вдруг в горле спазм, с которым еле совладал. — У Богуслава тоже была любимая книжка. Он ее выучил почти наизусть.
— А нам потом рассказывал на ночь, — тяжело вздохнул Федор, кивая головой.
— Ага, — невесело поддержал его Веня. — Рассказывал одно и то же, как молился. Я до десяти лет думал, что это молитвы такие из Библии. Облажался в первом классе на уроке. Учительница спросила, что мы знаем о боге, я на память зашпарил ей бормотания отца на ночь вместо сказки. «Трудится он, когда ничего не делает, ничего не делает, когда трудится. Бодрствует во сне, спит бодрствуя, с открытыми глазами, опасаясь ночного нападения Колбас, исконных своих врагов. Смеется, когда кусается, когда кусается — смеется. Купается на высоких колокольнях, сушится в реках» 2. Хохоту было…
— Это же Постник, — улыбнулся Платон. — Это не о боге, а о Постнике.
— Я тоже помню! — повеселел Федор. — «Если Постник сморкается — это соленые угри, если дрожит — это огромные пироги с зайчатиной, если чихает — это бочонки с горчицей». Надо же, — удивленно повертел он головой, — как все хорошо запомнилось. Анкл, может, хоть ты, наконец, нам скажешь, кто такой Постник?
— А также, кто такие — Мухолов, Живоглот, Брюльфер, Алькофрибас, — грустно перечислял Веня.
— Это имена из родословной великана и обжоры Пантагрюэля, сына Гаргантюа, — охотно объяснил Платон, и вдруг, неожиданно для себя, все вспомнил! — Гаргантюа был повелителем Утопии, когда ему исполнилось пятьсот двадцать четыре года, у него родился сын Пантагрюэль, огромный и тяжелый ребенок…
— А Панург? Помнишь Панурга? — Федор положил на стол руки и подался к Вениамину.
Платон посмотрел на братьев, удивленный их детской неприкаянностью и нервическим отчаянием в голосе.
— Еще бы не помнить! Как говорил отец — это классика: «Панург с детства страдал ужасной болезнью — отсутствием денег».
Они засмеялись, толкая друг друга.
— И ему… «ему были известны шестьдесят три способа добывания денег!.. — давился смехом Вениамин, — из которых самым честным являлась обыкновенная кража».
— Когда Федору исполнилось шесть лет, Богуслав подарил вам опасную игрушку — Большой Шантельский Арбалет, как он это называл, — грустно улыбнулся Платон.
— Я помню! — кивнул Федор. — Отличная стрелялка — типа лука, но с пружиной. Нажимаешь на кнопочку — шлеп!
— И что мы с ней делали? — улыбаясь, поинтересовался Веня.
— Перестреляли всех птиц в округе, — вздохнул Платон. — Но не все так грустно. Я думаю, вы до сих пор помните греческий.
— Чего? — нахмурился Федор.
— Я сказал, что ты немного знаешь греческий. Как будет «крепыш»?
Федор смотрел, не понимая. Веня толкнул его локтем.
— Эсфен, — сказал он. — А Карпалим — это стремительный.
— Колбасорез и Сосискокромс смешнее! — перебил его Федя.
— А Подлив, Брюквожуй, Сардин-Гарнир? — заходился хохотом Веня.
— А Гимнаст — это тоже из этой книжки? — поинтересовался сквозь смех Федор.
— Да, он сопровождал Пантагрюэля в плавании и в сражениях, — кивнул Платон, чувствуя, что больше всего ему хочется, чтобы братья стали малышами и он, как когда-то, посадил бы племянников к себе на колени и хотя бы на несколько минут завладел их воображением до открытых от изумления ртов, до рабского обожания в глазах.
— И меч Гимнаста в книжке назывался «Поцелуй-меня-в-зад»? — Веня не мог унять нервический хохот. — Я думал, что отец издевается, когда показывал на Гимнаста в саду и спрашивал: «Где твой меч, Гимнаст? Где твой „Поцелуй-меня-в-зад“? Ты поменял его на грабли?»
Платон застыл, утопив сердце в печали воспоминаний. Почему-то никогда не приходило в голову, что его садовник Гимнаст называется так не только оттого, что в юности был известным гимнастом, а как оказалось, Богуслав из-за книги о толстяках так назвал подобранного им калеку, выброшенного из спорта! Он надеялся на пожизненную собачью преданность хромого калеки, но Гимнаст попросился приживальщиком к Платону в Ленинград, когда братья рассорились.
«Неблагодарная свинья! — кипятился тогда Богуслав. — Я подобрал его, запойного, на улице, и что получается? Отожрался, отоспался — и бежать от меня? Никогда больше не поверю тощим!»
— Точно, — кивнул Платон, чувствуя, что сейчас расплачется. — Он… Богуслав всегда доверял толстякам больше…
— Ну да, а вообще толстяки появились на свет оттого, что Каин убил Авеля, так? — ехидно поинтересовался Федор.
— При чем здесь Каин и Авель? — опешил Платон.
— Это все из-за кизила, — объяснил Вениамин. — В той книжке написано, что после братоубийства случился необыкновенный урожай кизила, отец так говорил, и все, кто мог, обожрались этой ягоды и распухли в разных местах. А кто распух равномерно, от того и родились потом великаны.
— Хурали родил Немврода, — кивнул Федя.
— А Немврод родил Атласа, подпиравшего плечами небо, чтобы оно не упало, — подхватил Платон и добавил: — Видите, и от больших толстяков бывает прок.
— Анкл, — осторожно поинтересовался Вениамин. — У тебя что, с отцом была одна книга на двоих?
— Нет, — сказал Платон, справившись наконец с комком в горле, — я прочел эту книгу не очень давно и, скажу вам честно, с годами мне все больше кажется, что одной такой книги некоторым людям вполне достаточно для осознания сущности жизни.
— А мы на тему осознания жизни, — сказал Веня, — как раз кое-что припасли.
Он пошел в коридор, притащил рюкзак, долго рылся в нем, потом выудил длинную бутылку с узким горлышком, заткнутую самодельной пробкой.
— Неси стаканы, Тони.
— Что это?
— Ракия. Отличная штука. Не сразу шибает, а погодя. Успеем поговорить в сознанке.
— Нет, ребята, спасибо, но я не пью крепкие спиртные напитки.
— Это не напиток. Это ракия. И мы не собираемся ее просто так пить, да, Федька?
— Да. Мы будем пить ее на конкретную тему. Мы будем отца поминать. И ты, Тони, будешь последним…
— Не обзывай дядю Тони, он и так не в себе, — заступился за Платона Веня.
— Я хотел сказать, что он будет последним козлом, если не выпьет за помин отца.
— Вот и не обзывай. Он выпьет, да, Тони?
И Платон сделал совершенно зверский глоток из высокого бокала богемского стекла.
Восстановив дыхание, он обратил внимание, что пробка из бутылки обернута какой-то не очень чистой тряпицей.
— Старик в гостинице подарил, — заметил его интерес Веня. — Он сам делал ракию. Мы попробовали, пока у самолетов маялись, чтобы зря ее не тащить, и одобрили.
— Класс, — кивнул Федор. — Теперь за поминки души. Давай стакан, Тони. Что ты в него вцепился?
— Федька тоже никогда раньше в негров не стрелял, — кивнул Веня, отдавая брату пистолет. — А припекло — и облажался! Учись, брат!
— А можно теперь отнести кошку в траву? — вдруг спросила Аврора, все еще комкая в руках развернутую газету.
— Вот за что я уважаю кошелок! — заметил Федя. — Обязательно ведь настоят на своем!
Аврора попыталась поднять мертвого зверька, но у нее это не получилось — газета порвалась. Платон, как в бреду, пошел открыть багажник, чтобы взять там пакет или мешок для мусора, и почти минуту стоял и тупо разглядывал изуродованный зад своей машины. Потом он обернулся и не обнаружил разбитой «Нивы». Не успев удивиться, куда по девалась машина и почему ее хозяева уехали, не дождавшись милиции, он был подхвачен под мышки братьями и почти силой засунут на переднее сиденье.
— Сматываться надо, — уверил Платона Федя. — Сейчас постовые прибудут, наверняка ведь какой-.нибудь гад уже позвонил.
Платон смотрел, как Веня подошел к Авроре, достал носовой платок и взял через него кошку за ноги. Женщина дернулась и прижала руки с испачканной газетой к груди, когда Веня, размахнувшись, закинул тушку животного вместе с платком в траву у дороги. Потом он вырвал у Авроры из рук газету, отбросил ее и стал что-то тихо втолковывать, размахивая перед ее лицом руками, а она настороженно следила за его движениями и кивала. Потом Веня показал куда-то рукой, Аврора еще раз кивнула и пошла в указанном направлении.
Открыв дверцу, Платон посмотрел вниз. После кошки осталось довольно большое темное пятно, но что совершенно выбило его из колеи — в одном месте асфальт имел странную выбоину с блестевшим внутри нее кусочком металла, и выбоина эта была залита свежей кровью.
— Насквозь! — кивнул Федя, протянув мимо него руку и захлопывая дверцу.
Сзади хлопнул дверцей Веня.
— Поехали!
Платон отметил, как осторожно Федор старался завести машину. Она тронулась с места и, подергиваясь, набирала скорость. Что-то было не так, что-то мучительно неуловимое, словно забытое в пылу беседы нужное слово. Вдруг Платон вздрогнул.
— А женщина? — оглянулся он назад. — Где Аврора?
— Я ее послал шлем искать, — невозмутимо заметил Веня. — А что? Сама выбросила — пусть сама и ищет. Я сказал — пока не найдет, чтобы домой не приходила.
— Куда — домой?.. — машинально спросил Платон.
— Да куда хочет! Без шлема, короче, пусть тебе на глаза не показывается.
— Мне?.. — прошептал Платон и подумал, что Аврора ведь не знает, где он живет. Потом он сам себе грустно усмехнулся — она же наверняка из Конторы и все про него знает, вон как смотрела! Потом он откинул голову назад и зажмурился, чтобы забыть зловещий вишневый отлив ее глаз, да так и заснул, сильно утомленный всеми навалившимися на него невероятными событиями — такая здоровая реакция организма на неприятные неожиданности спасала психику Платона с раннего детства.
Его растолкали на Литейном.
— Ну вот, не туда заехали, — пробормотал Платон, радуясь, что отключился полностью хотя бы на полчаса. — И никто не остановил по дороге? — пришел он в себя окончательно.
— Почему не остановил, остановил, — пожал плечами Федя. — Гаишник молоденький. Я ему объяснил по-быстрому, кого везу, он и отвалился.
— А кого ты везешь? — Платон показал рукой, где нужно повернуть.
— Кукарачу! — удивленно повысил голос Федя. — Я сказал — напряги мозги, просканируй фейс сидящего рядом со мной человека! Это же Кукарача! Он просканировал и отвалился.
— Он не потому отвалился, — объяснил Веня. — Он упал, потому что Федька рванул с места и саданул левой фарой по его мотоциклу.
— Господи! — ужаснулся Платон.
— Да ладно тебе, анкл. У нас зад в смятку, а ты из-за какой-то фары лопушишься! — укоризненно посмотрел Федя.
— Он жив? Милиционер этот? — слабея, поинтересовался Платон.
— Не то слово! — радостно уверил его Федор.
— Да, он в порядке, — подтвердил Вениамин. — Он выбрался из упавшего мотоцикла, бежал за нами и палил в воздух из пистолета. Он в полном порядке.
— Здесь два раза направо, — Платон нашел в себе силы поднять руку. — Перестраивайся в левый ряд.
— Где у тебя нора по металлу? — спросил Веня на светофоре. — Мы туда едем?
— Нора? По металлу?
— Куда ты тачки паленые или битые скидываешь? — объяснил Федор.
— Никуда не скидываю, у меня еще не было битых тачек, и никто их не поджигал.
— Специалист, — Веня толкнул брата в плечо.
— Высший класс! — правым кулаком Федор передал толчок Платону.
Платон с ужасом подумал, что братья правы. Не тащить же разбитую машину во двор к подъезду! Он достал телефон. С тяжелым сердцем нажал кнопочку пять. Вчера именно на эту цифру ему поместили экстренный номер для связи. Услыхав «Бухгалтерия слушает», Платон попросил Колю.
— У телефона.
— Я застрелил кошку, — вдруг сказал Платон, хотя собирался спокойным голосом спросить «Куда скинуть битую тачку?»
— Поздравляю, — равнодушно заметил Коля Птах. Его равнодушие слегка обидело Платона, и он не стал уточнять, что с закрытыми глазами умудрился попасть кошке в глаз.
— Машина разбита, — заметил он уже с раздражением.
— Бросьте ее.
— Где?
— Да где сейчас стоите. Хоть на светофоре. Только побыстрей. Мы уже не успеваем отработать дорожный патруль.
— А как же?..
— Перейдите на ту сторону улицы, третья припаркованная от столба — будет ваша. Красный «Москвич». Ключи в зажигании. Оставите во дворе, вечером созвонимся.
— Что? — спросил Федя, когда Платон убрал телефон.
— Подъезжай к обочине и остановись. Выходим. По-быстрому, — пробормотал Платон, стараясь не выдать свою растерянность голосом.
— Говорил же тебе, что гаишника нельзя трогать! — посетовал Вениамин. — Теперь у анкла неприятности!
Они перешли улицу. Платон огляделся. Третья от столба — это, конечно, конкретное место, но на углу машины были припаркованы с двух сторон от столба. И, как назло, с одной стороны — «Москвич», и с другой стороны — тоже.
— И что характерно — оба красные, — пробормотал Платон вслух.
— Ну прости, анкл, — от души попросил Федя.
Подумав, Платон двинулся направо, осмотрел салон «Москвича» — третьего от столба. Ключей в зажигании не было, на заднем сиденье вповалку лежали рюкзаки.
— Не тот, — резко развернулся он. Братья послушно шли за ним гуськом.
Когда Платон открыл дверцу, сел за руль и завел еще теплый двигатель, Федя, оглядевшись, наклонился и сообщил:
— В «мерсе» слева тоже ключи забыли.
— Садитесь быстрее!
— Слушайся анкла, — Веня толкнул брата в салон. — Погоришь на дорогих тачках. Они же все с антиугоном!
Оказавшись в знакомом дворе, Платон перевел дух и только тогда понял, что дорога от аэропорта его совсем доконала. Он собирался, неспешно передвигаясь, в пути объяснить братьям правила проживания в его доме. Теперь все слова начисто вылетели из головы. Платон прислушался к пульсации крови в ушах. Выключил мотор. Набрал воздуха, чтобы начать разъяснительную беседу, потом надул щеки и медленно выпустил воздух из легких.
— За кого вы меня принимаете? — спросил он вместо задуманного: «Мальчики, я живу холостяком, имею устоявшиеся привычки и странности, постарайтесь не тревожить меня излишним любопытством и выполнять определенные требования по перемещению по квартире».
— Анкл, мы тебя уважаем, — ответил Веня за двоих.
— Тогда постарайтесь изо всех сил и не прикасайтесь к вещам, которые трогать нельзя, — это у него сложилось само собой, вместо: «Некоторые предметы в квартире имеют для меня большую ценность, я прошу не брать их без разрешения. Особенно книги. Это исторические раритеты». Понятно? — спросил Платон, зациклившись про себя на слове «раритеты» и радуясь, что не произнес этого вслух. Потом пришлось бы понятным для братьев языком объяснить, что оно означает.
— Чего тут непонятного, — пожал плечами Федор. — Покажешь сразу, где у тебя растяжки стоят, и все дела.
— Я рад, что вы меня поняли, — кивнул Платон, соображая — спросить или не надо, что такое растяжки? Решил не сбивать беседу и продолжил: — Не трогайте дорогие мне растяжки, и все будет в порядке. Теперь по площади. Вам выделена самая большая комната, кухня — само собой — тоже в пределах допустимого передвижения, еще места общего пользования, естественно. В мою спальню можно заходить, но не более того. Все, что стоит за стеклом, трогать нельзя, в обуви ложиться в кровать запрещено, курить… Вы курите?
— Нет, — покачал головой Федя. — Мы себе не враги. Так, иногда сделаем в хорошей компании пару затяжек.
— И прекрасно. Пару затяжек делать в моей спальне тоже нельзя. Что осталось? Библиотека, но книги, я думаю, для вас пока тема не актуальная. Еще есть одна запертая комната — мой кабинет. Я вам его покажу, но входить в него потом будет запрещено.
— Анкл, ничего не выйдет,. — покачал опущенной головой Федор.
Платон посмотрел на них обоих в зеркальце. Братья сидели на заднем сиденье плечом к плечу.
— Почему не выйдет? — спросил Платон, слегка похолодев.
Его выстроенная крепость, его уютная норка, прекрасный музей и неприкасаемая коллекция вин! Венецианское стекло, фарфоровые статуэтки восемнадцатого века, ковры и бронза! А трубки?! Платон даже застонал от ужаса.
— Понимаешь, анкл, не можем мы жить с Федькой в одной комнате, — объяснил Веня. — Федька на ночь обязательно кого-нибудь приводит, а если не находит подходящую кошелку, то дрочит по полчаса. Громко! — уточнил Вениамин и, подумав, добавил: — Жениться ему надо.
— Ну так!.. — пожал плечами Федор.
— А ты?.. — Платон не смог быстро подобрать слова, но Веня его понял и с готовностью разъяснил:
— А я книжку читаю.
— Ага, — подтвердил Федя. — Уже год, как читает на ночь книжку. Прочитал больше половины. Импотент!
— Какую же ты книгу читаешь? — опешил Платон.
— Первую, — ответил Веня. — Первую книжку Гарри Поттера. Это, короче, про одного пацана, который…
— Я поселю тебя в библиотеке, — с облегчением выдохнул Платон, кое-как совладав с улыбкой.
Успокоенный и даже слегка повеселевший, он открыл замки своей квартиры и нажал в коридоре на пульте шифр сигнализации.
— Ни хрена себе! Ты что, музей ограбил? — с порога оценили обстановку братья.
— Располагайтесь, — сразу погрустнел Платон.
Обойдя квартиру, братья внимательно все рассмотрели, выслушивая наставления дядюшки. Веня сдвигал все картины по очереди и заглядывал за них, а потом поинтересовался:
— А где сейф? Где ты прячешь оружие?
А Федор, осмотрев запретный «кабинет», уважительно присвистнул и попросил:
— Можно Веньку оставить в большой комнате книжку на ночь читать, а меня сюда поместить для траханья?
Платон вздрогнул и осмотрел квадратное помещение, задрапированное гобеленами, со статуэткой работы Челлини и мальтийской Венерой на антикварном столике, застеленном древней иранской шалью, ниспадающей до пола. С китайскими гравюрами по шелку — совокупляющиеся любовники, с курительницей в углу, как раз под резной деревянной вязью на стене в три квадратных метра: все пары Ноева ковчега в виде причудливо переплетающихся фигурок людей и зверей в экстазе продолжения жизни. Тяжелые шторы со свисающими кистями плотно закрывали окно, подсветка шла из углов комнаты — от бронзовых напольных светильников с еле тлеющими красными огоньками в чеканных цветах. Одна пара штор закрывала окно, а другая — зеркало во всю стену, если раздвинуть сразу все портьеры, комната начинала светиться двумя окнами — настоящим и его отражением. Пол был завален подушками разных размеров. Из мебели ничего не было, кроме китайской ширмы, столика, застеленного тончайшей шалью с вышитыми фигурками ярких птиц, и лежанки рядом с древней курительницей.
Платон вдохнул полной грудью — только здесь был установлен новейший кондиционер с очистителем воздуха, и подожженная палочка сандалового дерева окутывала дымком комнату и мягкие предметы в ней только на время своего тления. В комнате не было старых устоявшихся запахов, ощущение чистоты и свежести не дополняли своим привкусом древности даже персидские ковры на полу.
— Нельзя, — сказал Платон твердо и легко произнес слова, в любое другое время покоробившие бы его: — Это моя личная комната для траханья.
Решили сесть за стол и поговорить. Устроились в большой комнате, Платон принес на подносе сок и фрукты. Братья съели по персику, выстрелили друг в Дружку косточками, после чего достали ядовито-красные резинки и синхронно их зажевали.
Платон не знал, с чего начать беседу с племянниками. Он посмотрел на Федора, на его мощно движущиеся челюсти, отсутствующий взгляд. Потом — на Вениамина.
Пока Платон подбирал слова, Федор шлепнул по столу ладонью.
— Короче, анкл. Отец отбросил копыта, но не нам его судить. А на тебя у нас большие планы.
— Копыта?.. Как это — судить? Какие еще планы? — забормотал Платон.
— Отец обещал передать всю номенклатуру Федьке из рук в руки. Посвятить, так сказать, в дела. Обещал? Обещал. Выполнил? Фиг! — с обидой в голосе объяснил Веня. — Убил его Пончик, что тут непонятного? Ты по своим делам должен знать этого Пончика.
— Да-а-а?.. — протянул Платон. — А мне сказали, что сердечный приступ…
— Они скажут, — кивнул Веня. — Они и не то скажут. У отца с сердцем все было в порядке. Никогда не жаловался. А на Пончика жаловался!
— Считай, по два раза в месяц жаловался, — подтвердил Федор. — Там, короче, такая бодяга была. Пончик не захотел по договоренности поделить гостиницы, отец прижал его, а тот рванул за границу.
— Вот и ладно, — с облегчением вздохнул Платон. — Давайте поговорим о наших с вами планах.
— А мы тебе о чем толкуем?! — повысил голос Федя. — Ты должен завалить Пончика, потому что он жизни нам все равно не даст. Убьет то есть. Тут дело времени. Кто кого успеет первым.
— Минуточку, — выставил перед собой ладони Платон. — Никого я не собираюсь валить, и раз уж вы заговорили о криминальных связях вашего отца, то это разговор отдельный.
— Брось, анкл. Ты что, надеешься с ним договориться? Если отцу не удалось, то тебе и подавно, — отмахнулся Веня. — Мы уже все подготовили. Позвонили, кому следует. Ночью вылетаем.
— Как это?.. — Платон отвалился на спинку стула. — Куда вылетаем?
— В Ялту, — ответил Федор. — Надеюсь, бумаги у тебя в порядке?
— Бумаги?.. — Платон почему-то вдруг подумал, что не написал завещания. Как-то раньше ему это не приходило в голову.
— Паспорт, визы всякие? — уточнил Федор.
— А… нет. Нет, не в порядке. У меня загранпаспорт просрочен, а вы сказали, что этот Пряник…
— Пончик.
— Ну да, Пончик, что он за границей, так что давайте пока отложим его замачивание.
— Мы полетим в Ялту, это недалеко, — успокоил Платона Вениамин. — Он с охраной там окопался в гостинице.
Платон встал, походил по комнате, уговаривая себя перестать паниковать и собраться с мыслями. Кое-как ему удалось составить начало речи.
— Федор. Вениамин. Мы не виделись с вами почти десять лет. За это время и вы, и я сильно изменились. Помолчите! — повысил он голос.
— Закрой пасть, видишь, анкл нервничает, — Федор ткнул брата локтем.
Веня закрыл рот и опустил поднятую руку.
— Да… — сбился с мысли Платон. — Я хотел сказать, что намеревался поближе с вами познакомиться, прежде чем принимать те или иные решения по поводу нашей совместной жизни. Например, расскажите, чем вы занимались в последнее время.
Братья переглянулись.
— Анкл… — начал говорить Веня, но Платон его перебил:
— Вы все время называете меня этим странным прозвищем, оно несколько режет слух.
— Чего оно режет? — спросил у брата Федор.
— Ему не нравится слово «анкл», — объяснил Веня.
— А как тебя называл отец? — заинтересовался Федор.
— Ну… — задумался Платон. — В хорошем настроении он называл меня Тоней, а в плохом… Нет, минуточку. Я хотел предложить вам называть меня по имени и отчеству, этого вполне достаточно.
— Тоня не пойдет, это по-бабски как-то, — заявил Федор. — Мы будем называть тебя Тони. Тони — это как у мафиози в Италии.
— Ага, — кивнул Веня. — Я фильм видел, там так звали главного гангстера.
— Меня зовут Платон Матвеевич…
— Так мы не поняли, что ты решил с Пончиком? — перебил его Веня.
Платон вдруг успокоился и посмотрел на братьев с участием и жалостью.
— Тони, не смотри так, будто мы уже покойники, — попросил Федор. — Мы в тебя верим.
— Давайте продолжим знакомство. Расскажите мне о брате. Я его давно не видел.
— Чего говорить? — уточнил Федор.
— Ну, чем он интересовался последние годы.
— Пять лет назад чеченцев теснили от гостиниц, он этим интересовался. Еще он немножко интересовался казино, но там было кому интересоваться, кроме него.
— Еще он интересовался два месяца кино, — напомнил Веня. — А потом перестал. Поставил на главную роль телку и завязал.
— Телку?.. — не понял Платон. — В смысле — корову?
— Телку — в смысле шикарную соску. Он был этим, как его… — Федор нахмурил лоб.
— Продюсером, — медленно выговорил Веня. — Кого скажет на главную роль, того и поставят. За два месяца кое-как выбрал. Героиню, в смысле.
— Ах, героиню, — улыбнулся Платон.
— Расскажи про татуировку, — напомнил Федор.
— Да. Он татуировками стал интересоваться. На заднице наколол себе дракона. Из Японии в прошлом году приезжали жирдяи, у них есть спорт такой — толкаются, кто кого вытолкнет из круга. Отец разохотился, тоже тряпкой между ног обмотался и выскочил на подиум толкаться.
— И что? — заинтересовался Платон.
— Показал всем дракона на заднице. А зря, что ли, его выкалывали полдня?
— А еще он целый год интересовался бриллиантами, — вспомнил Федя.
— Якутскими алмазами, — уточнил Веня.
— Ну да. Он так изучил чукчей, что все время говорил про них! Даже язык выучил немного.
— Он уверял, что может уломать любого чукчу купить у него все, что угодно. Даже печку.
— Не печку, а типа духовки! — поправил брата Федор.
— Печку!
— Подождите, может быть, холодильник? — внедрился в спор Платон. — Есть такой анекдот про чукчу с холодильником. Там вся суть в том, что температура в холодильнике плюс пять, понимаете? — Платон сбился, видя одинаково снисходительное выражение на лицах братьев, — ну, в общем, в холодильнике теплее…
— Ну ты, Тони, странный какой, — удивился Веня. — На кой черт чукче холодильник? У него в чукляндии и так один лед кругом!
Братья замолчали. Платону стало вдруг нестерпимо грустно.
— Ваш отец… — Платон задумался, обнаружив вдруг в горле спазм, с которым еле совладал. — У Богуслава тоже была любимая книжка. Он ее выучил почти наизусть.
— А нам потом рассказывал на ночь, — тяжело вздохнул Федор, кивая головой.
— Ага, — невесело поддержал его Веня. — Рассказывал одно и то же, как молился. Я до десяти лет думал, что это молитвы такие из Библии. Облажался в первом классе на уроке. Учительница спросила, что мы знаем о боге, я на память зашпарил ей бормотания отца на ночь вместо сказки. «Трудится он, когда ничего не делает, ничего не делает, когда трудится. Бодрствует во сне, спит бодрствуя, с открытыми глазами, опасаясь ночного нападения Колбас, исконных своих врагов. Смеется, когда кусается, когда кусается — смеется. Купается на высоких колокольнях, сушится в реках» 2. Хохоту было…
— Это же Постник, — улыбнулся Платон. — Это не о боге, а о Постнике.
— Я тоже помню! — повеселел Федор. — «Если Постник сморкается — это соленые угри, если дрожит — это огромные пироги с зайчатиной, если чихает — это бочонки с горчицей». Надо же, — удивленно повертел он головой, — как все хорошо запомнилось. Анкл, может, хоть ты, наконец, нам скажешь, кто такой Постник?
— А также, кто такие — Мухолов, Живоглот, Брюльфер, Алькофрибас, — грустно перечислял Веня.
— Это имена из родословной великана и обжоры Пантагрюэля, сына Гаргантюа, — охотно объяснил Платон, и вдруг, неожиданно для себя, все вспомнил! — Гаргантюа был повелителем Утопии, когда ему исполнилось пятьсот двадцать четыре года, у него родился сын Пантагрюэль, огромный и тяжелый ребенок…
— А Панург? Помнишь Панурга? — Федор положил на стол руки и подался к Вениамину.
Платон посмотрел на братьев, удивленный их детской неприкаянностью и нервическим отчаянием в голосе.
— Еще бы не помнить! Как говорил отец — это классика: «Панург с детства страдал ужасной болезнью — отсутствием денег».
Они засмеялись, толкая друг друга.
— И ему… «ему были известны шестьдесят три способа добывания денег!.. — давился смехом Вениамин, — из которых самым честным являлась обыкновенная кража».
— Когда Федору исполнилось шесть лет, Богуслав подарил вам опасную игрушку — Большой Шантельский Арбалет, как он это называл, — грустно улыбнулся Платон.
— Я помню! — кивнул Федор. — Отличная стрелялка — типа лука, но с пружиной. Нажимаешь на кнопочку — шлеп!
— И что мы с ней делали? — улыбаясь, поинтересовался Веня.
— Перестреляли всех птиц в округе, — вздохнул Платон. — Но не все так грустно. Я думаю, вы до сих пор помните греческий.
— Чего? — нахмурился Федор.
— Я сказал, что ты немного знаешь греческий. Как будет «крепыш»?
Федор смотрел, не понимая. Веня толкнул его локтем.
— Эсфен, — сказал он. — А Карпалим — это стремительный.
— Колбасорез и Сосискокромс смешнее! — перебил его Федя.
— А Подлив, Брюквожуй, Сардин-Гарнир? — заходился хохотом Веня.
— А Гимнаст — это тоже из этой книжки? — поинтересовался сквозь смех Федор.
— Да, он сопровождал Пантагрюэля в плавании и в сражениях, — кивнул Платон, чувствуя, что больше всего ему хочется, чтобы братья стали малышами и он, как когда-то, посадил бы племянников к себе на колени и хотя бы на несколько минут завладел их воображением до открытых от изумления ртов, до рабского обожания в глазах.
— И меч Гимнаста в книжке назывался «Поцелуй-меня-в-зад»? — Веня не мог унять нервический хохот. — Я думал, что отец издевается, когда показывал на Гимнаста в саду и спрашивал: «Где твой меч, Гимнаст? Где твой „Поцелуй-меня-в-зад“? Ты поменял его на грабли?»
Платон застыл, утопив сердце в печали воспоминаний. Почему-то никогда не приходило в голову, что его садовник Гимнаст называется так не только оттого, что в юности был известным гимнастом, а как оказалось, Богуслав из-за книги о толстяках так назвал подобранного им калеку, выброшенного из спорта! Он надеялся на пожизненную собачью преданность хромого калеки, но Гимнаст попросился приживальщиком к Платону в Ленинград, когда братья рассорились.
«Неблагодарная свинья! — кипятился тогда Богуслав. — Я подобрал его, запойного, на улице, и что получается? Отожрался, отоспался — и бежать от меня? Никогда больше не поверю тощим!»
— Точно, — кивнул Платон, чувствуя, что сейчас расплачется. — Он… Богуслав всегда доверял толстякам больше…
— Ну да, а вообще толстяки появились на свет оттого, что Каин убил Авеля, так? — ехидно поинтересовался Федор.
— При чем здесь Каин и Авель? — опешил Платон.
— Это все из-за кизила, — объяснил Вениамин. — В той книжке написано, что после братоубийства случился необыкновенный урожай кизила, отец так говорил, и все, кто мог, обожрались этой ягоды и распухли в разных местах. А кто распух равномерно, от того и родились потом великаны.
— Хурали родил Немврода, — кивнул Федя.
— А Немврод родил Атласа, подпиравшего плечами небо, чтобы оно не упало, — подхватил Платон и добавил: — Видите, и от больших толстяков бывает прок.
— Анкл, — осторожно поинтересовался Вениамин. — У тебя что, с отцом была одна книга на двоих?
— Нет, — сказал Платон, справившись наконец с комком в горле, — я прочел эту книгу не очень давно и, скажу вам честно, с годами мне все больше кажется, что одной такой книги некоторым людям вполне достаточно для осознания сущности жизни.
— А мы на тему осознания жизни, — сказал Веня, — как раз кое-что припасли.
Он пошел в коридор, притащил рюкзак, долго рылся в нем, потом выудил длинную бутылку с узким горлышком, заткнутую самодельной пробкой.
— Неси стаканы, Тони.
— Что это?
— Ракия. Отличная штука. Не сразу шибает, а погодя. Успеем поговорить в сознанке.
— Нет, ребята, спасибо, но я не пью крепкие спиртные напитки.
— Это не напиток. Это ракия. И мы не собираемся ее просто так пить, да, Федька?
— Да. Мы будем пить ее на конкретную тему. Мы будем отца поминать. И ты, Тони, будешь последним…
— Не обзывай дядю Тони, он и так не в себе, — заступился за Платона Веня.
— Я хотел сказать, что он будет последним козлом, если не выпьет за помин отца.
— Вот и не обзывай. Он выпьет, да, Тони?
И Платон сделал совершенно зверский глоток из высокого бокала богемского стекла.
Восстановив дыхание, он обратил внимание, что пробка из бутылки обернута какой-то не очень чистой тряпицей.
— Старик в гостинице подарил, — заметил его интерес Веня. — Он сам делал ракию. Мы попробовали, пока у самолетов маялись, чтобы зря ее не тащить, и одобрили.
— Класс, — кивнул Федор. — Теперь за поминки души. Давай стакан, Тони. Что ты в него вцепился?