Васина Нина. Приданое для Царевны-лягушки

   За стол обжоры возвращались молча.
   — Ну, Платон Матвеич, удивил ты нас такой красотой, — поблагодарил за всех Запад Иванович.
   — Слава богу, уехала, — шепнула Платону Серафима. — А то — никакой жрачки! Как ты с нею дома справляешься? В клетке держишь? Темперамент ведь — бешеный. Мужики небось по стене когтями карабкаются в окно. Вдова! — фыркнула Серафима.
   — А дома она толстая — девяносто килограммов, с одышкой, волосики реденькие становятся, глаза отекают, — пробормотал Платон, разглядывая на тарелке гору мяса, обложенную дымящимися печеными бананами.
   — Господа обжоры и дамы обжорки! — встал желающий сказать тост. — Все помнят, что следует запивать красным, а что — белым? Тогда предлагаю отведать парную оленину, сваренную в кисло-молочной сыворотке, и выразить потом повару свою оценку топаньем ног! Минуточку, я еще не закончил. Пусть умеющий жрать много и вкусно делает это всегда в присутствии таких же умельцев. А соблюдающий диету и берегущий фигуру — в одиночестве. Тогда все будут счастливы. Ну? Кто затопает первый под пустой тарелкой?
   Следующий обжора представил поросенка, зажаренного на гриле и поданного с мочеными яблоками. Потом Мама-Муму заметила, что не все едят руками, как полагается, и чавканья не слышно. Она предложила восполнить эти недостающие звуки под тушеную крольчатину с черносливом и авокадо.
   — Я люблю крольчатину, — вздохнула Серафима, споласкивая руки в серебряной чаше. — Пожалуй, пойду блевану поросенка, а то места нет. Ты как?
   Опорожнение желудка вызыванием рвоты при жрачках не приветствовалось, но женщинам некоторые слабости прощались.
   Платон прислушался к себе и удивленно заявил:
   — А я, наконец, проголодался.
   Поздно ночью, когда он, еле передвигаясь, вошел в квартиру, Илиса ждала его, задремав в кухне за столом перед книгой.
   — Пожалуйста, помоги, — попросил Платон. — Тебе придется меня раздеть. Начни с ботинок.
   — Да это хуже, чем запой! — возмутилась она, когда Платон, умоляя не толкать его, чтобы лишний раз не взбалтывать содержимое желудка, добрался до кровати и ждал, пока она уложит достаточное количество подушек под спину.
   — Должен быть определенный угол наклона! — капризничал Платон. — Еще одну. Все. Достаточно. Можешь идти.
   — Как это — идти? Рассказывай! — забралась она на кровать в ноги к Платону.
   — Начали с отварной оленины, потом — поросенок на гриле, потом — крольчатина…
   — Ты что, издеваешься?
   — Извини, ладно. Сейчас перечислю закуски…
   — Все так плохо, да? — участливо поинтересовалась Илиса. — Не хочешь говорить? С тобой никто не связался?
   — Все в порядке. Моей спокойной жизни пришел конец. Меня застрелят или взорвут в машине. Но не сейчас. Года через три.
   — Почему через три?
   — Потому что именно тогда начнут искать действующих лиц и исполнителей по новой президентской кампании. Кого посадят, кого уберут по-тихому.
   — Я ничего не понимаю! Ты остался бухгалтером или сдал дела?
   — Остался, — удивленно посмотрел на нее Платон. — Господи, вот я и сказал это. Последнее время все только и делали, что пытали меня — бухгалтер или не бухгалтер? Все, кроме племянников… Они были уверены, что я наемный убийца. — Икнув, Платон закрыл глаза. — А я сейчас, обожравшись до потери чувства опасности, произнес эти слова прямым текстом в прослушки Цапеля. Лучше бы я признался в золотой медали по биатлону в молодости, ей-богу…
   — Расслабься. Лужана, наверное, все микрофоны выковыряла, пока копалась в твоих вещах. Над каждым поплевала, потопталась вокруг себя туда-сюда и, прокляв навек, выкинула в мусорное ведро. Не отвлекайся. Ты свой процент оговорил?
   — Да он, собственно, известен, — совсем оторопел Платон от такой осведомленности Илисы.
   — Ну и чего ты тогда здесь стенаешь? Выбор был?
   — Был момент, когда меня спросили, нужно ли помочь с решением проблемы.
   — Какой проблемы? — Илиса не выдержала длительной отрыжки Платона и последующих стенаний — «просил же, только на оливковом!»
   Она начинает подпрыгивать, отчего тело Платона тоже содрогается.
   — Прекрати! У нас с тобой, если ты так хорошо разбираешься в моих делах, основная проблема — Цапель, — выговорил Платон, когда все успокоилось.
   — И что — ты?
   — Сказал, спасибо, сам справлюсь.
   Задумавшись, Илиса теребила подол своего халата, скручивая его в жгут.
   — Значит, так тому и быть, — кивнула она. Тряхнула кудряшками и посмотрела на Платона изучающе. — А как вообще… все прошло?
   — Ты вела себя возмутительно, — погрозил пальцем Платон.
   — Да ладно тебе…
   — Ты залезла на стол и танцевала там.
   — Подумаешь…
   — Ты выпустила столько живых перепелок, что у повара теперь навернйка случится невроз на этой почве. Подойди ближе, — он постучал ладонью рядом с собой.
   Илиса подползла и села в любимой позе — на коленки.
   — Я хочу тебя поцеловать, — сознался Платон.
   — Поцелуй меня как-нибудь во сне. Когда я буду спать.
   — Тогда дай ручку. Погрей мне сердце. Он бережно взял в левую ладонь мягкую полную ее ладошку и грелся, грелся, пока не заснул.
 
   Ему приснился Венька, не маленький, как снился последние ночи, а взрослый, почему-то с подстриженными волосами и похудевший. Он стоял у кровати, испуская запах давно не стиранной пропотевшей одежды, и Платон подумал — запахи?.. во сне?
   — Тони, ты ничего не бойся, со мной все в порядке будет. Мне нужны бабки, подсуетись, ладно? Квака говорит, у тебя с финансами трудно. Свяжись с адвокатом отца в Москве. Я пока выгребу все, что найду, без обид?
   Платон долго потом ворочался, стонал и думал о бабках. Он видел Веню в окружении дюжины резвых старушек, которые веселились и прыгали на лугу, а Веня был в венке из ромашек.
   Он крикнул и сел, тяжело дыша и заливаясь потом.
   Никогда раньше Платон не жаловался на плохой сон после обжираловки, хотя знал, что многие из обжор после еды стараются не засыпать часов пять-шесть.
   Кое-как выбравшись из кровати, он побрел в ванную и там долго-долго, так что даже шею заломило — наклониться он все еще был не в силах, — разглядывал грязную футболку и джинсы в корзине. Чтобы осознать происходящее, он взял футболку и понюхал ее.
   И жизнь приобрела знакомые очертания смысла.
   Платон пошел в гостиную и потряс спящую Илису. Она мычала и отказывалась просыпаться.
   — Сейчас же проснись! — рассердился он, тряся ее сильней.
   — А кто-то обещал поцеловать! — упрекнула она, как только села, протирая глаза.
   — Венька жив, так ведь?
   — Тела не нашли, — унылым голосом начала она.
   — Хватит! Нашли, не нашли!.. Я только что нюхал его грязную одежду в корзине. Он говорил со мной! Ему деньги нужны.
   — Вот свин поганый, — удрученно заметила Илиса.
   — Я? — оторопел Платон.
   — Венька — евин! Просила же его не показываться тебе на глаза, пока не слиняет в безопасное место!
   — Нет, только подумай — что ты со мной вытворяешь? Как ты смеешь устраивать подобные вещи? Да я!.. Я слов не могу подобрать!
   — Пошел ты на фиг со своими словами! — рассердилась она. — Думаешь, мне в радость исправлять твои ошибки?
   — Мои ошибки? — не поверил ушам Платон.
   — Да любой нормальный человек, даже бухгалтер, давно бы пораскинул мозгами и подумал, как защитить племянников! Почему я должна это делать? Одна! Почему, черт побери?
   — Как это?.. Как это ты их защищаешь?
   — А ты думаешь, что Цапель просто так сообщил матерям Веньки и Федора о смерти Богуслава? Он-то умеет просчитывать, не то что некоторые!
   — А что — некоторые?
   — А некоторые пускают в дом незнакомых женщин, даже не проверив их документы. Ладно. С Авророй ты думал, что она специально к тебе приставлена. Но Лужана-то! Разве тебе не приходило в голову, кто она такая?
   — Приходило. Хватит кричать. Я и про Веньку думал и чувствовал, что он жив.
   — Уйди, я спать хочу. Зачем разбудил тогда, наорал? Чувствовал он. Устала я с тобой, Платон Матвеевич. Уйду я от тебя. Трудно с тобой жить, ты слишком тупой.
   — Минуточку, — присел Платон на диван. — Почему я тупой? И куда ты уйдешь?
   — К мужу, куда же еще?! Мое место — возле мужа, а я с тобой тут вожусь с утра до вечера!
   — В каком смысле — возле мужа? В смысле — ты хочешь умереть?.. — испугался Платон.
   — О-о-о! — застонала Илиса. — Так и хочется засадить в тебя подушкой!
   — Не надо подушкой, я еще не все переварил, много убирать придется. К какому мужу?
   — К Федьке! У меня один муж пока что, выздоравливает, слава богу.
   — Ага… — задумался Платон. — С Веней, я понимаю, как это ты сделала. А как же с Федором, он же раненый был?
   — Ты понимаешь, как я это сделала с Венькой, который не умеет плавать? — подозрительно поинтересовалась Илиса.
   — Что, совсем не умеет? — не поверил Платон.
   — Я не знаю, совсем или не совсем, некогда было выяснять. Я просто нырнула в воду, лягнула ногой по голове Лужану и сунула Веньке нагубник от баллончика с кислородом. А как уж он потом — плыл или пешком по дну шел, этого я не знаю. А ты все понимаешь, да?
   — Ты взяла с собой баллончик с кислородом на эту прогулку?
   — Взяла! Я его купила на второй день пребывания у нас монашенки.
   — Да откуда же ты знала, что она его топить будет?
   — Я знала, что ей придется действовать по обстоятельствам. Венька не даст ей оружия и не попросит пальнуть в него. А обстоятельства можно ведь самой выстроить и ей навязать.
   — Да, извини, я не представлял себе масштабов всего… — развел руками Платон. — Но Федор!.. Ты говорила, что Птах осматривал его тело. Как же это?
   — С Федькой все как раз было проще — платишь деньги, и все дела. Твои, кстати, деньги. Короче, нырять хотя бы не пришлось.
   — Но если Птах должен был увериться, что он мертв, это как минимум…
   — Глубокая анестезия — триста пятьдесят. Наклейки на места возможного прослушивания пульса — сто.
   — А вскрытие?.. Он наверняка поинтересовался вскрытием.
   — Исполнение накладного шва и окраска кожи тела — тысяча. Оплата за молчание — еще пятьдесят процентов от общей суммы. Похороны с регистрацией места — тысяча. Новые документы — пять. Но это Федька сам захотел.
   — Еще и похороны?.. Подожди, у него же были раны, их нужно лечить!
   — Это, — кивнула Илиса, — самое дорогое. Одно проникающее ранение в грудь, одно касательное. Сейчас он в клинике под Москвой — триста пятьдесят в день. Оплачено до конца месяца. Выздоравливает…
   — Что значит — сам захотел?
   — Он не хочет возвращаться в свое имя, в свою прошлую жизнь.
   — А чего он хочет?
   — Он в Австралию хочет.
   — Очень интересно. И что он будет делать в Австралии? — не сдержал улыбки Платон, представив Федора рядом с кенгуру — вместо шимпанзе.
   — Гонять на мотоцикле, — как что-то совершенно естественное и понятное сказала Илиса. Они помолчали. Потом Платон спросил:
   — А он не хочет меня видеть?
   — Не знаю. Он хочет, чтобы я в Австралию с ним ехала.
   —А ты?
   — С этим есть некоторые проблемы.
   — Давай уж сразу все проблемы вываливай на меня. Еще есть что-то, чего я не знаю?
   — Я, Платон Матвеевич, должна подгадывать ситуации, чтобы рассказывать тебе, чего ты еще не знаешь.
   — Значит, еще что-то есть совершенно потрясающее и невозможное, помимо ситуации с братьями, да?
   — Точно.
   — Ты не смеешь так со мной обращаться! Ладно, ладно. Я не кричу. Так, вырвалось. Давай хотя бы подведём баланс.
   — Это можно.
   — Мои племянники живы.
   — Угу.
   — Нет, дай еще раз скажу. Оба — живы?
   — Оба.
   Глубоко вздохнув, Платон посмотрел на Илису, замотавшуюся в одеяло и подсевшую поближе к нему.
   — Гимнаст знает, что Федор живой?
   — Нет. Он и о Веньке ничего не знает. Ты ему не говори. Дед… как бы сказать — он старой закалки. Все время думает, какую из всего можно поиметь выгоду. Он не со зла, это от тяжелой жизни и от страха за нас.
   — За нас? — удивился Платон.
   — За меня, я имела в виду, — отвела глаза Илиса.
   — Хорошо. Значит, об этом знаем только мы с тобой?
   — И еще человек тридцать ребят на мотоциклах.
   — Кока, твой адвокат говорил, что он видел знакомые глаза в шлеме, когда его избивали человек тридцать ребят с мотоциклов. Ты думаешь, Федор мог приехать на такое интересное дело?
   — Я думаю — да, — кивнула Илиса. — Он знал, что Кива имел отношение к смерти Богуслава.
   У Платона перехватило дыхание.
   — Откуда?
   — Гимнаст сказал. Пришел к нему в больницу в первый же день. Дождался, когда Федор очнется после операции, и сказал, что адвокат Кива руку к смерти его отца приложил. Надеюсь, — заметила она, — Гимнаст обошелся без подробностей.
   — Пожалуй, я на сегодня переел новостей, — встал Платон. — Если смогу заснуть — не буди меня, хоть сутки просплю.
 
   Платона разбудили в восемь утра. В коридоре стояли двое детей — близнецы Коки и с ними заплаканная худенькая девушка. Платон не узнал ее сразу, причесанную и в джинсах.
   — Хулио умирать, — заявила девушка страстно, — он говорить, что вы хороший человек!
   Плохо соображающий со сна Платон схватился за голову.
   Илиса провела детей в кухню, усадила есть. Девушка, как привязанная, ходила за Платоном, но больше всего его пугало, что она то и дело порывалась схватить его руку и подтащить к лицу.
   — Мы оставаться сиротливы! Вы знать, что мать детей тоже умирать?
   — Да-да, я в курсе, пожалуйста, мне нужно одеться. Идите в кухню, вас покормят, там поговорим.
   — Я не буду кормиться, пока вы не соглашаться нас приютить.
   — Как вас зовут? — Платон подталкивал девушку к двери спальни.
   — Эльза. Но я давно жить здесь, дети называть меня Чуня. Бог мой — они все умирать, и я тоже — умирать, и дети тогда оставаться трижды сиротами!
   — Не надо, Эльза, так себя накручивать, вы не умрете, я уверен.
   Кое-как дотолкав ее до кухни, Платон бросился переодеться — под утро, когда он решил все-таки лечь и выспаться, он смог самостоятельно облачиться в пижаму.
   — Что делать? — в панике спросил Платон Илису, показывая на кушающую за столом троицу.
   — А что тут поделаешь? Ты обещал Киве присмотреть за детьми?
   — Обещал, но…
   — Чего ты так пугаешься, Платон Матвеевич? Они же взрослые совсем. Да еще с собственной няней! Это тебе не новорожденные близнецы.
   — При чем здесь — новорожденные близнецы? Что ты хочешь сказать?
   — Потом, — отмахнулась Илиса. — Мы с Эльзой и с детьми поедем в магазин покупать еду. Нервной девушке я дам отварчику. Поселим их в гостиной, а я, уж ты извини, переберусь поближе к компьютеру — в кабинет. А ты иди, иди, Платон Матвеевич, занимайся своими делами.
   — Да какие дела, у меня голова идет кругом!
   — Кива оставил завещание?
   — Кажется, да…
   — А говоришь — какие дела. Кто хочет поехать со мной по магазинам? — крикнула она, уже отстранившись, уже вся — в новых заботах.
   Через полчаса Платон остался в квартире один. Он никак не мог справиться с ужасом нахлынувших проблем. Пометавшись из спальни в кухню, потом в кабинет и обратно, Платон на третьем забеге почти споткнулся о сонную Василису в ее, вероятно, любимой и универсальной одежде — рубашечке на бретельках.
   — Что ты здесь делаешь? — обалдел он настолько, что ущипнул себя за ногу. — Ты же только что…
   — Писать иду.
   — А откуда ты идешь, деточка? — он присел, отводя длинные волосы от ее прекрасного лица.
   — Оттуда — показала она рукой на дверь кабинета.
   — Ты не можешь идти оттуда, тебя там только что не было!
   — Отстань, — сказала Василиса, пытаясь оттолкнуть Платона.
   — Покажи, где ты спала!
   Проигнорировав его просьбу, Василиса зашла в туалет и, не закрывая двери, устроилась на унитазе.
   Платон, не веря глазам, смотрел, как девчонка прошлепала мимо него в кабинет, подошла к лежанке и… подняла ее верхнюю часть! После чего спокойно улеглась на наваленные туда подушки и опустила над собой крышку.
   Стукнув себя кулаком по лбу, Платон чуть не взвыл: они с Венькой при обыске не посмотрели в хранилище подушек в кабинете — в открывающуюся тахту-лежанку! Подбежав, Платон поднял верх тахты и осмотрел подъемный механизм. Девочка с безмятежным лицом ангела лежала с закрытыми глазами на боку, подтянув ножки, и дышала совершенно бесшумно. Подъемный механизм по всем признакам заменили на новый, легкий в употреблении. А это еще что? Платон наклонился, разглядывая странную коробочку с прозрачной крышкой, в которой были сделаны крошечные отверстия. Он взял коробку в руки и чуть не закричал — там что-то шевелилось, большое и серо-зеленое.
   — Не трогай Щушуню, — сказал девочка, не открывая глаз.
   — А кто это? — содрогнулся Платон, разглядев у насекомого бесстрастные глаза и усики.
   — Это Шушуня, богомол.
   — Ах, богомол!.. — застыл Платон.
   Постояв истуканом несколько секунд, Платон выбежал из кабинета, повторяя: — Богомол, да? Шушуня?!
   — Папочка, закрой меня! — крикнула девчонка. — Верни Шушуню!
   Но Платон уже, как в лихорадке, нажимал кнопки телефона.
   Гимнаст подошел после одиннадцатого гудка. За это время Василиса вышла из кабинета, подошла к Платону, отняла у него коробочку и ушла обратно.
   — Чего надо? — спросил голос Гимнаста.
   — Чего мне надо? — зловеще поинтересовался Платон. — Да так, ерунда, пара вопросов.
   — Платоша, ты? Что с тобой?
   — Не перебивай! Вопрос первый. Кто положил яйцо богомола в тело моего брата, перед тем как ты вывез его к воде?
   — Платоша, давай я приеду, и мы поговорим.
   — Нет! — закричал Платон. — Второй вопрос у меня о девочке, которая держит в моей квартире насекомое по имени Шушуня.
   — Ты нашел Ваську, да? Я говорил Илисе, что долго им в прятки играть не удастся.
   — По порядку, пожалуйста! — перешел на визг Платон.
   — Может, лучше мне приехать?
   — Нет. Пока ты будешь ехать, Илиса вернется, и девчонка с богомолом опять исчезнет. Они появляются только поодиночке. Понимаешь?
   — Ладно, Платоша. Яйцо богомола подселила в Славку Васька.
   — Подселила в Славку? — ослабел в ногах Платон, нащупал тумбочку и сел.
   — Она любит возиться с насекомыми, она добрая девочка, но немного со странностями.
   — И как это произошло?
   — Когда я убедился, что Славка помер, я Коке сразу велел уезжать.
   — Минуточку! Давно ты с ним поддерживал отношения?
   — Давно. Когда Илиса стала жить одна, десять лет ей было, она первым делом потребовала найти хорошего адвоката. Я спросил Коку. Тебя же я не мог спросить. Он согласился стать адвокатом.
   — Как это — стать? — не понял Платон.
   — Он же технарь. Он тогда тоже ушел от Славки. Ничего, выучился понемногу.
   — Значит, ты один отвозил тело к заливу?
   — Не один. С Васькой. Она летом всегда со мной сидит в Репине. Илиска работает, а она со мной. Ну вот. В машине она говорит: — «Дед, можно я дяде Славе посажу богомольчиков маленьких. Ему там веселей будет». Я говорю — можно. Чего ты еще хочешь, Платоша?
   — Еще я хочу знать, когда ты позвонил Птаху, чтобы рассказать о теле.
   — Ну что ж… Ты и это понял. Сразу, как Кока уехал, я и позвонил. Сказал, что нашел Славку в доме уже мертвым, наверняка — после гулянки с бабами. Он сразу примчался, отдал распоряжения, а сам быстро уехал. Я все сделал, как он сказал — завернул Славку в покрывало и отвез на залив.
   — Зачем ты это сделал? — простонал Платон. — Зачем позвонил ему?
   — Платоша, ты сам меня учил — из преступления так просто не выкрутиться, улики всегда останутся, так что лучше и не пытаться. Я позвонил, чтобы он все дела уладил с милицией. Я же не знал, что эта сволочь оформит тело, как неопознанное, и будет тебя доставать.
   — А может быть, ты позвонил по старой памяти? Как его информатор?!
   — Может, оно и так, — спокойно согласился Гимнаст. — Но неужто я сделал хуже, чем было? Платоша, ты уже понял? Ты понял, что у Альки родилась двойня? Если тебе интересно, — голос Гимнаста от сильного гула в ушах Платона отдаляется, еле слышный. — То Васька — старшая!
   Трубка упала на пол.
   — Эй! — кто-то легонько шлепает Платона по щекам и спрашивает: — А он не умирать? Такой прекрасный мужчина, такой большой, он не умирать?
   Платон дергается от запаха нашатыря и видит перед собой лицо Кваки.
   — Ну что еще случилось? — сердится лицо. — Почему ты лежишь в коридоре на полу? Кто звонил?
   — Я звонил…
   — Кому?
   — Гимнасту. Я звонил, а потом трубка упала.
   — Понятно… — Квака ходит возле севшего на полу Платона, кусает губу.
   — Я думал, что ты одна, — выдавливает из себя Платон. — А ты спишь в тахте с богомолом в коробке.
   Илиса сползает по стене спиной и тоже садится на пол. Дети Коки — мальчик и девочка тут же делают то же самое. Подумав, на пол осторожно присаживается и их гувернантка.
   — Зачем ты стал это выяснять у Гимнаста?
   — Я тебя уже спрашивал о неожиданностях, а ты что? Подгадать ситуацию хотела. Вот, не удалось подгадать. Девочка вышла пописать. Она действительно…
   — Да. Мы близнецы.
   — И мы близнецы, — тут же отреагировал мальчик на полу.
   — Но вы же — как небо и земля, — не понимает Платон.
   — У меня нарушен обмен веществ. Врачи говорят, это какие-то изменения в мозгу. А может, так и к лучшему. Представь, две одинаковые Васьки сразу. Ты бы чокнулся.
   — Если вы существуете реально… — задумался Платон. — Какие имена у вас в паспортах?
   — Она — Васса, я — Илиса. Фамилию нам дед дал свою — Квакшины мы.
   — И она родилась первой?
   — Точно, — усмехается Илиса. — Но хочу тебя предупредить — ума ей это не прибавило. У нее весь ум, как и полагается красавице, между ног живет. Сам знаешь, какой там ум. В детском доме в девять лет она не смогла проговорить алфавит наоборот, ей поставили клеймо — умственная отсталость, и я поняла, что пора оттуда линять.
   — А наша учительница тоже говорит, что все двойняшки — дебилы, — вступила в обсуждение тяжелой жизни двойняшек дочка Коки. — Потому что у них один мозг, поделенный пополам, то есть половина мозга.
   — Это возмутительно, я бить ей морда, мне присылать повестка! — загорелась негодованием Эльза. — Если меня засудить, я писать в суд в Страсбург!
   — А где ваша вторая двойняшка? — спросил мальчик.
   Платон встал с пола и пошел в кабинет, скорее от желания убедиться, что это был не сон — девочка существует в реальности. Он поднял крышку лежанки. Все желающие посмотреть на красавицу, у которой сердце между ног, сгрудились рядом.
   — Это неправильная двойняшка, — шепотом сказала Эльза. — Таких красивых двойняшек у такой доброй сестры не бывает. Она злая двойняшка?
   — Скорее сексуально озабоченная, — вздохнула Илиса.
   Платон вдруг развернулся и схватился за сердце.
   — Что? — кинулась к нему Илиса.
   — Вас нужно залежать! — бросилась к нему Эльза.
   — Один, два, три, четыре… — посчитал Платон детей. — Пять, — показал он пальцем на гувернантку. — Бог мой! С Венькой и Федором будет семь! А я зауважал этого человека!..
 
   Неделя пролетела в сумасшедшем темпе. Стольких чиновников за короткий промежуток времени Платон еще не посещал. Он вспомнил о встрече с Птахом-Цапелем только в понедельник — выходные прошли. Хотел позвонить Гимнасту — никто не взял трубку.
   Еще неделя прошла — Гимнаст не взял трубку.
   Дети Коки вместе с гувернанткой за это время поучаствовали в похоронах папы, Авроры и монашенки Лукреции. Эльза рыдала над каждой могилой в жутком исступлении. Платон ей не мешал — пусть выплачет свой страх смерти.
   Васса — все предпочитали называть красавицу Васькой — жила так же, как и до обнаружения ее Платоном в тахте. Ее никогда нельзя было найти, когда нужно, и она попадалась всем под ноги в самые суетливые дни. Было, правда, несколько дней, когда она поселилась в кресле в библиотеке и занялась разглядыванием иллюстраций в книгах.
   Илиса, смеясь, рассказала Платону, как она впопыхах резала себе средний палец на левой руке, когда он обнаружил осколки бокала.
   — Да как же ты узнала, какой палец надо резать? — поразился Платон.
   — Ты побежал в кухню, едва не столкнувшись с Васькой, она тебя пропустила — шагнула в ванную, а потом прошла мимо спальни, кривясь и посасывая этот палец.
   — А если бы я сошел с ума? — этот вопрос не давал покоя Платону, когда он, иногда поплевывая через левое плечо, думал, что жизнь налаживается.
   — Не волнуйся, — ответила Илиса. — Как-нибудь я разобралась бы с твоей бухгалтерией.
   — Не надо говорить о том, в чем ты не разбираешься.
   — Да что тут особенного? Птах, думаешь, разбирается? Ему нужны были номера счетов и названия банков. Так?
   — Не так, но допустим, — улыбнулся Платон.
   — Берем вашу семейную библию… — направилась Илиса в библиотеку. — Только вот задача — какое взять издание? — она хитро посмотрела в открытую дверь на Платона.
   Платон задержал дыхание, видя, как Илиса достала книжку в мягкой обложке.
   — Так, посмотрим… Издание подготовлено издательско-редакционным центром «Богомол».
   — Не надо! — двинулся к ней Платон.
   — Теперь откроем последнюю страницу, — продолжала вредная девчонка. — Вот так удача! Настоящий раритет: тираж 2 экземпляра! Пересказ Стахеевой и Чапала по переводу Любимова. Иллюстрации П. Омолова. Ура!
   Побледневший Платон смотрел на «Гаргантюа и Пантагрюэля» в ее руках.
   В библиотеку вошла заинтересованная Эльза.
   — Платон Матвеевич не любит иллюстрации Доре, — заметила Илиса, убирая книгу в мягкой обложке на полку и доставая другую, в кожаном переплете. — Настолько, что издал книжку о толстяках со своими рисунками.