Васина Нина. Приданое для Царевны-лягушки

   — А перед этим за что пили?
   — За помин тела. Ты видел его мертвое тело, Тони?
   — На фотографии, — тихо сказал Платон.
   — Впечатляет, да? В такой позе помереть любому можно пожелать! Ты что, не согласен?
   — Согласен, — кивнул Платон и подвинул свой бокал.
   Третью пили за то, чтобы Богуслав Матвеевич Омолов попал в хорошую компанию. Потом Платон ничего не помнил, пока не обнаружил себя у входной двери, таращившимся в глазок.
   Звонили долго и настойчиво.
   — Кто там, Тони? — крикнул один из братьев из комнаты.
   — Большая красная голова, — честно ответил Платон, держась за дверь.
   Красное пятно отплыло в сторону. Физиономия женщины, уродски.удлиняясь, приблизилась кошмаром, и Платону стало страшно, что между этим ужасом и его зрачком только стеклышко. Он отпрянул.
   — Откройте, это Аврора.
   Пока открывал замки, Платон вспомнил, кто такая Аврора.
   — Я принесла шлем, — она вошла в коридор, держа под мышкой приплюснутый и изрядно ободранный красный шлем.
   — Это Аврора, она принесла шлем, — доложил Платон, возвращаясь к столу.
   — А теперь — за любовь! — По столу к нему медленно двигалась рюмка. Чтобы убедиться, что в глазах не двоится, Платон потрогал бутылки на столе. Две. Одинаковые и уже пустые.
   — Думаете, он там будет любить? — засомневался Платон.
   — А что ему еще остается на том свете делать с таким членом? — логично заметил Федор.
   Потом вдруг Платон обнаружил себя на улице. Белесое небо опадало клочьями тумана и путалось под ногами.
   — У вас всегда тут так светло по ночам? — поежился Веня. — Ночь должна быть темной.
   — Это смотря для чего, — заметил Платон, собираясь объяснить, как восхитительно бродить по городу в молочной воде разлившегося по асфальту неба, с утопившимися в ней фонарями, но вдруг не смог подобрать слов. — Все фонари утопились, — захихикал он.
   — Зря мы его так напоили, — донеслось издалека, как сквозь вату в ушах. — Он не сработает.
   — Сработает. Видел, как он сделал это с закрытыми глазами?
   — Так то же вблизи. А там неизвестно, с какого расстояния стрелять придется.
   — Кому стрелять придётся? — насторожился Платон. — Я не умею стрелять! Вы меня не за того принимаете! Я всю жизнь был бухгалтером, средненьким таким, благоразумным бухгалтером.
   — Видишь? Отлично соображает и отвечает за слова!
 
   Платон очнулся в самолете. Голова раскалывалась. Он осмотрел небольшой салон, насчитал всего по шесть иллюминаторов с каждой стороны и, обмирая внутренностями, растолкал всхрапывающего Веню.
   — Куда мы летим?
   — Все нормально, анкл Тони. В Ялту летим. Расслабься.
   Кроме них троих в салоне было еще два человека. Они спали, укрывшись с головой пледами.
   — Что же это творится, как же так можно?.. Я запер квартиру?
   — Запер, Тони, иди поспи.
   — А сигнализацию включил?!
   — Нет. Там кошелка твоя осталась убирать.
   — Кошелка? Ах да, эта женщина… Господи, надеюсь, она не тронет аппаратуру…
   — Она сказала, что все вытрет и вычистит.
   — Мне нужно позвонить.
   — Позвони, Тони.
   Платон обшарил свои карманы. Потом — сумку у ног спящего Федора. С недоумением несколько секунд разглядывал огромный пистолет со странно длинным дулом, потом опять зарыл его в полотенце. Телефон лежал в наружном кармане сумки. Платон чуть не взвыл от досады: это был не его аппарат! Значит, номер с нажатием пятерки не пройдет. А наизусть он, конечно, его не запомнил! Только было он собрался бросить телефон на пол и растоптать его от досады (краем сознания отмечая, что раньше подобных нервных срывов у него не замечалось), как телефон тихонько тренькнул у него в руке.
   — Але! — осторожно произнес Платон. — У аппарата.
   — Платон Матвеевич, не нервничайте, пожалуйста.
   — А кто вам сказал, что я нервничаю? — стараясь успокоить задрожавшую нижнюю челюсть, удивился Платон.
   — Сядьте в кресло. Не туда! — вдруг приказал голос, когда опешивший Платон начал было устраивать свой зад рядом со спящим Вениамином. — Сядьте через проход. Я вас слушаю.
   — Вы меня слушаете?.. Но это же вы позвонили, я ничего не понимаю!
   — Нет, Платон Матвеевич, это вы искали телефон, чтобы позвонить нам.
   — Кому это — нам? — подозрительно прищурился Платон, привстал и оглядел салон самолета.
   — Нам, то есть Коле Птаху. Расскажите о своих проблемах.
   — Это у вас проблемы, а не у меня. Почему вы не дали задержать братьев, когда они разбили машину? Что это за игры такие? Вы доиграетесь!
   — К делу, Платон Матвеевич.
   — А я давно в деле. Я говорил, что пристрелил кошку? Говорил?
   — Попали?
   — В глаз! Зажмурившись. Это, наверное, у меня от страха получилось. А теперь я лечу в Ялту, чтобы убить Пряника.
   — Пряника?
   — Нет, постойте. Может быть, Пончика, я не уверен.
   — Вы не волнуйтесь, Платон Матвеевич.
   — Как же мне не волноваться! — Платон опять вскочил, уже твердо уверенный, что разговаривающий с ним человек находится рядом в салоне. — Вы должны принять меры! Мои племянники почему-то вбили себе в головы, что я суперкиллер! Кошка на дороге под ногами — это одно, а охраняемый человек в гостинице — это совсем другое! Да если я начну палить из этой страшной штуковины, которую они держат в сумке, то могу ранить массу народа!
   — Мы что-нибудь придумаем. Вспомните, пожалуйста, гостиница точно в Ялте?
   — А вот не поручусь! Я не могу ничего толком вспомнить, потому что меня напоили. Прошу вас, снимите нас с самолета в аэропорту и арестуйте! У меня нет визы на Украину. Арестуйте хотя бы меня одного, раз уж вы решили не трогать моих племянников!
   — Платон Матвеевич. Мы сделаем так. В аэропорту вы сядете в машину…
   — В вашу машину? — перебил Платон.
   — Вы сядете в машину с племянниками, поедете к гостинице, в нужный момент возьмете предложенное оружие…
   — И сдамся первому же милиционеру?
   — Нет. Возьмете оружие. И когда вам покажут объект, выстрелите в воздух. Один раз. Запомнили?
   — Один раз, запомнили… — пробормотал Платон, еще не веря в услышанное. — Но как же?.. Гудки в трубке.
   — Это невозможно, — подвел итог Платон. Прошел, шатаясь, в хвост самолета, внимательно осмотрев укрытых с головой пледами попутчиков. Потом раздвинул малиновые шторки и обнаружил за ними дремлющего на стульчике настоящего стюарда в белом и с бабочкой из того же малинового материала, что и шторы.
   — У вас есть ракия? — строго поинтересовался Платон.
   Стюард молча протянул плоскую бутылочку коньяка. Осмотревшись и не обнаружив ничего, куда можно было бы налить коньяк, Платон поделил его на глотки из горлышка.
   На шестом глотке он добрел до кресла рядом с Федей и с облегчением привалился к его плечу своим.
 
   Дорога к Ялте сияла солнцем и прозрачным обжигающим небом. Платон пришел в себя на шоссе. Он лежал на заднем сиденье довольно большого автомобиля, братья сидели впереди, вел Федор. Судя по количеству децибел, которые долбили по мозгам из невидимых колонок, спрашивать о чем-то племянников было бессмысленно, Платон осторожно сел и стал смотреть в окно, отслеживая все попадающиеся на пути рекламные стенды и дорожные указатели.
   — «На Харькив», — удрученно прочитал он вслух. — Что происходит?..
   Осторожно ощупав голову, Платон убедился, что она не раздулась в несколько раз, как ему показалось, когда он сел, и из ушей ничего не свисает.
   Братья заметили, что Платон проснулся, и выключили музыку. Платон удивился: стало очень тихо, и звук вылетающих из-под колес камушков резал по мозгам скрежетом куда более неприятным, чем только что громкие ударные.
   — Тони, — повернулся к нему Веня, — ты чем охлупляешься?
   — Охлупляюсь?.. Ну, чем я могу охлупляться, Дайте подумать… Сдаюсь.
   Что-то неприятно давило в левую ягодицу. Повозившись, Платон вытащил из-под себя пустую плоскую бутылку из-под коньяка и обнаружил, что брюки и сиденье мокрые.
   — Я разлил коньяк, какая жалость! — понюхал бутылку Платон.
   — Нет, Тони, до этого не дошло. Не огорчайся так. Коньяк ты весь выпил, а штаны просто обоссал, — утешил его Федор.
   — Как?.. Что?.. — обомлел Платон.
   — Извини, Тони. Мы сунулись в пару бутиков по дороге, чтобы сменить тебе штаны, но ничего не вышло, — виновато сказал Веня.
   — Да, Тони. Ты просто бугай какой-то, — поддержал брата Федор. — В одном месте мы даже попросили обмерить тебя в машине. Нам сказали, что нужен шестьдесят второй размер. А это редкость. У них такого размера нашлись только пляжные трусы до колен.
   — В красный горошек, — вступил Веня. — Сам понимаешь, ехать стрелять Пончика в пляжных трусах в красный горошек — это несолидно.
   — С кем не бывает! Вот возьми, — не поворачиваясь, от души протянул назад руку Федор. — Нас мужик носильщик спросил в аэропорту, «чим вин, такый здоровый, охлупляеться?» и посоветовал купить это.
   — Что это?.. — На этикетке маленькой бутылочки мелкие буквы расплывались в серую мазню.
   — А хрен его знает, — пожал плечами Веня.
   — Кстати, там и хрен есть, — заметил Федор.
   Платон на эти его слова не обратил внимания, открутил пробку довольно широкого горлышка и осторожно понюхал. Приятный пряный запах. Он наклонил бутылочку, а так как из нее почему-то ничего не вылилось, постучал по дну.
   Во рту оказалась странная сладковатая масса какой-то густой пряной приправы. Вяло пожевав ее, Платон через секунду едва удержался от крика, но подпрыгнуть подпрыгнул. Он заметался на сиденье, обшаривая карманы, чтобы выплюнуть все в какой-нибудь платок или салфетку, но ничего похожего не нашлось. А во рту уже разгорелся настоящий пожар, в нос ударила перечная волна, из глаз потекли слезы. Заметив его странные прыжки, Федор резко затормозил и остановился. Платон стал валиться вперед и от этого рывка неожиданно все проглотил.
   — Помогите!.. — прохрипел он, задыхаясь.
   — Тони, тебе сейчас полегчает, — пообещал развернувшийся к нему Веня.
   — Убийцы! Я не могу дышать…
   — Сейчас пройдет, — так же спокойно заявил Федор. — Сразу ясно — ты не любишь мексиканскую кухню.
   — Дайте попить! Мне нужно выйти!
   — Попей, Тони.
   Вцепившись с отчаянием умирающего в предложенную бутылку, Платон сделал несколько больших глотков.
   — Теперь скажи честно, разве тебе не полегчало? — спросил Федор.
   Платон убрал бутылку от губ и посмотрел на братьев, зачем-то прикидывая, где может быть сумка с завернутым в полосатое полотенце пистолетом.
   — Полегчало! — радостно улыбнулся Веня.
   Действительно, ему сильно полегчало. Жгучесть слегка отступила, хотя небо и язык горели, как ошпаренные. Зато в голове появилась полная ясность и какая-то отчаянная смелость.
   — Вы у меня дождетесь! — яростно пригрозил Платон и тут только заметил, что бутылка, из которой он жадно пил, пивная.
   — Не-е-ет! — простонал он. — Только не это. Что же это делается?.. Кто подсунул мне пиво? У меня на него аллергия!
   — Ну извини, анкл Тони, — забеспокоился Веня. — Как эта твоя аллергия выглядит?
   — Через десять минут у меня распухнет лицо, наступит отек, станет трудно дышать!
   — Тони, не бери в голову. У тебя последние два часа и так морда красная, как жопа у обезьяны, глаза заплыли, и дышишь ты, как сломанный насос. Так что — все в порядке. Тут другой вопрос. Как у тебя в этой аллергии ведут себя пальцы?
   — Нет, я не верю, это не со мной… — Платон почувствовал, что едва сдерживает слезы, так ему вдруг стало себя жалко. — На кой черт вам сдались мои пальцы? — заорал он.
   — Тони, начни думать наконец о работе. Ты должен попасть в Пончика хотя бы с восьми выстрелов, — развел руками Веня, потом стал сосредоточенно ковыряться в ухе.
   — Почему с восьми? — тупо спросил Платон.
   — Столько в обойме. Навряд ли нам дадут перезарядиться, — буднично объяснил Федор.
   — Что у тебя в руке? Что это?.. Отдай немедленно, придурок! Это мое! — опять заорал Платон и вдруг увидел себя со стороны: потный, красный, злой мужик, в облитых мочой брюках бросается на парня и отнимает у него золотую заколку для галстука, которой тот ковырял в ухе.
   — Отдай дяде булавку! — еще громче заорал Федор и залепил брату подзатыльник.
   После этого стало тихо. Платон крепко сжимал в руке отвоеванную заколку для галстука. Веня обиженно сопел, отвернувшись. Федор потер себя ладонью по голове, по короткому темному ежику, и решил закончить дело миром.
   — А если бы Тони стащил у тебя из пупка серьгу и засунул ее себе в задницу? — назидательно поинтересовался он.
   — То задница, а то — ухо! — огрызнулся Веня. — Это ты виноват. Говорил тебе, не сыпь сразу обе таблетки! Одной вполне хватило бы. Посмотри на него. Он обозвал нас придурками, а я могу поспорить — таких слов наш дядя никогда раньше не говорил. Помнишь, как он набросился на отца и сказал, что детей оскорблять нельзя?
   — Настоящие ублюдочные придурки, — захихикал Платон, и ничего не мог с собой поделать даже после болезненного щипка себя за ляжку. — Мальчики, со мной что-то происходит, это, наверное, такая странная аллергия на пиво. Я уже опух?
   — Это не от пива, а от двух таблеток экстази, — объяснил Веня. — Тебе после небольшого запоя хватило бы и половинки одной.
   — А где я взял эти таблетки? — еще не совсем осознал происходящее Платон.
   — Нигде ты их не взял. Федька разгрыз две штуки и заплюнул в бутылку с пивом. Потом взболтал…
   — Дегенерат! — восторженно заметил Платон. Федор завел мотор и сердито рванул с места.
   — А самолет был? — спросил Платон.
   — Был, — ответил Веня.
   — И аэропорт был?
   — Был.
   — А стюард в красной бабочке?
   — Был.
   — Ну слава богу! Я не сошел с ума. А теперь куда мы едем?
   — К гостинице «Центральная».
   — Зачем?
   — Мы покажем тебе Пончика, ты в него выстрелишь и будешь стрелять, пока не попадешь или пока нас всех не убьют.
   Услышав это, Платон помолчал, потом тяжело вздохнул и сам себе сказал:
   — А что поделать? Грехи наши тяжкие…Чувствовал, не умереть мне у себя дома, как минимум — в психушке. Самое смешное, знаете что? — обратился он к братьям. — Что я — бухгалтер.
   — Расслабься, Тони. Я не обижаюсь, — сказал на это Федор. — Расслабься и перестань объяснять. Здесь все свои.
   Они неслись по шоссе со страшной скоростью. Вдали вдруг возник сказочным миражом город с белыми изломами улиц, и через секунду все поглотила яркая вспышка — это море открылось за поворотом и ослепило отраженным от воды солнцем.
   — Море! Купаться! — в восторге вскочил Платон, ударился макушкой о перекладину откидного верха и свалился.
   Он лежал на сиденье, смотрел вверх и едва сдерживался, чтобы не расплакаться — приступы бешенства сменялись острой жалостью к себе. И вдруг произошло чудо: с жужжанием потолок машины отполз назад, и открылось горячее просторное небо! Платон тут же встал, держась за спинки передних сидений, и подставил лицо бешеному, пахнущему травами ветру.
   — Подыши, Тони, — ласково разрешил Федор. — Подыши, а искупаться никак нельзя, извини. Время. С одиннадцати тридцати до двенадцати Пончик пьет пиво на террасе и обсуждает свои дела по телефону. Опоздать нельзя.
   — Я буду стрелять стоя! — закричал Платон, и ему пришлось схватиться правой рукой за грудь, чтобы колотящееся в ребра сердце не вырвалось наружу и не скатилось вниз по камням к зеленоватой воде, поймавшей солнце. — Стоя, и на полном ходу! Ура! Мы победим!
   Через двадцать минут, когда они въехали на центральную улицу города, Платон, конечно, иссяк. Он с трудом разлепил отяжелевшие веки, когда Федор попросил его осмотреться.
   Платон честно вертел головой, пока братья, нацепившие одинаковые солнцезащитные очки, проезжали мимо гостиницы.
   — Есть, — тихо заметил Веня.
   — На том самом месте, — кивнул Федор и протянул дядюшке пистолет дулом вниз.
   В этот момент Платон осознал безвыходность ситуации и стал вертеться активнее, внимательно рассматривая проезжающие мимо машины и людей на тротуарах.
   — Спокойно, Тони, — попросил Веня. — Мы его видели. Приготовься.
   — Нет, я еще не готов, — поспешно заявил Платон. — Я не могу стрелять! Никого нет рядом, никаких агентов, и потом — где здесь воздух? Где здесь тот самый чертов воздух, в который нужно целиться?!
   Он с ужасом на лице стал разглядывать оружие, заглядывая в ствол и нюхая его.
   — Говорил же тебе, две таблетки — это много! — прошипел Веня.
   — Поздно обсуждать, — пробурчал Федор и резко развернулся на месте на сто восемьдесят градусов.
   Под ужасающий скрежет тормозов братья с полминуты наблюдали в зеркальце, как их дядя, открыв рот и вытаращив глаза, подбрасывает перед собой пистолет то одной, то другой рукой.
   — Тони! — прокричал сквозь ветер Федор, набирая скорость. — Что ты делаешь?
   — Ты затормозил резко, я его чуть не выронил, — с облегчением выговорил Платон, поймав наконец пистолет где-то внизу живота.
   — Третий столик по ходу, мужчина в желтой футболке! — сказал Веня. — Приготовься. Федька сбавит скорость, но чуток.
   Платон ухватил пистолет и резко встал. Он с ужасом стал высматривать террасу и столики, потом вспомнил, что это ему совсем не обязательно. Веня осторожно отвел дуло, которое уперлось ему в шею, когда Платон встал.
   — Ну где же вы! — взвыл Платон, оглядываясь, и на всякий случай помахал над головой тяжелым пистолетом.
   — Рано! — крикнул Федор, и почти сразу же: — Давай!
   Нервы у Платона не выдержали.
   — Я бухгалтер! — закричал он и выстрелил. Федор нажал на газ. Платон от рывка машины свалился и зачем-то закрыл голову руками.
   — Опаньки! — сказал кто-то из племянников. Над ними с шорохом проползла крыша, закрывая небо.
   Приготовившись ехать долго, Платон пытался улечься и подтянуть под себя ноги, но, к его удивлению, через три-четыре минуты машина свернула в переулок и резко остановилась.
   От стоящей во дворе «Скорой» подбежали двое санитаров с носилками, открыли заднюю дверцу и стали вытаскивать Платона за ноги. Он исступленно отбивался. Он даже что-то кричал, но после вонючей марли у лица поплыл в невесомости, больше всего на свете желая, чтобы это и была смерть — сладкая, легкая, как сон, а не преддверие психушки.
   С большим трудом у затихшего Платона удалось вытащить из руки пистолет. Федор протер его и выбросил в мусорный контейнер. Братья проследили, чтобы дядюшку тщательно укрыли с головой, осторожно завезли носилки в машину и сами сели по обе стороны от вспучившегося животом под простыней тела.
   — Ты видел? — спросил Веня. — С одного выстрела.
   Федор только кивнул, играя желваками, взял свисающую вниз руку Платона с ухоженными отполированными ногтями и пожал ее.
   Через сорок две минуты «Скорая» подкатила к заброшенной взлетной полосе в полутора километрах от аэропорта, а еще через три с половиной минуты небольшой частный самолет взлетел, оставляя внизу слепящее море, прилепившиеся к выступающим скалам маленькие причудливые беседки, белые изломы прокаленных улиц и камни, камни, камни — везде у зеленой воды.
 
   Все в белом. Потолок белый, шторы на окнах — тоже, стулья из белого пластика, белая простыня на родном животе (Платон пошевелил рукой и убедился — это его пальцы на его животе), белый колпак на женщине в белом халате. На подоконнике в трехлитровой банке стоял огромный букет красных роз.
   — Безвкусица, — сказал Платон.
   — Что вы сказали? — склонился над его лицом колпак.
   — Очень яркое пятно на стерильном фоне.
   — Как вы себя чувствуете? — заботливо поинтересовался далекий женский голос.
   Платону очень хотелось объяснить, как именно он себя чувствует — словно ему только что выдрали верхние и нижние коренные зубы справа, употребив для этой процедуры ударную дозу обезболивающего. Теперь щека онемела, губы справа тоже, язык плохо слушается, наркоз дошел даже до глаза — полуприкрытый, он не желал ни моргать, ни открываться пошире. А так как Платон, всю сознательную жизнь трепетно относившийся к состоянию зубов, наверняка сопротивлялся, то его пришлось привязать, или даже немножко побить, потому что пошевелиться нет никаких сил — все тело болит и ноет.
   Платон открыл рот, пошевелил языком, потом решил ощупать зубы справа, но с удивлением убедился, что правая рука слушается плохо — не то что залезть в рот и все ощупать, пальцы, едва шевелятся!
   — Вот видите! — многозначительно сказал женский голос. — И вы еще легко отделались!
   — Меня зовут Платон Матвеевич Омолов, — кое-как произнес Платон. — А вы кто?
   — А я врач-невролог, Таисия Ивановна, будем знакомы.
   — Что со мной было? — решился спросить Платон.
   — Микроинсульт, — с готовностью пояснила врач. — Но не беспокойтесь, вы, верно, в рубашке родились.
   — Нет, — заметил Платон, — я родился абсолютно голым.
   — Вот и шутите уже, это хороший признак.
   — А ноги у меня не отрезаны? Я их совсем не чувствую.
   — Нет, ноги в порядке. Мы еще будем повторно диагностировать причину отсутствия реакции на раздражение, — врач откинула простыню и ткнула куда-то иголкой.
   — Ой! — сказал Платон.
   — Вы чувствуете? — вскочила она.
   — Нет, но мне страшно, когда кто-то размахивает большущей иглой в таком месте.
   — Все образуется, — она закрыла простыню. — Удачей оказалось и то, что вы упали в десяти метрах от железнодорожного полотна.
   — То есть, — флегматично уточнил Платон, — под поезд я не попал.
   — Нет, я хотела сказать, что вы свалились на рельсы с таким грузом сверху!.. Как минимум должны быть множественные переломы, а у вас — ничего. Скорей всего у вас еще не прошел шок, постепенно реакции восстановятся. Посетителей примите? — спросила она.
   Платон задумался. Последнее, что он помнил, — это машину «Скорой помощи» и странных санитаров, дерущихся с ним. Потом, оказывается, он упал у каких-то рельсов с большим грузом на себе. Нет, одному ему не разобраться.
   — Приму.
   Племянники ввалились шумно и весело.
   — Ну, Тони, ты и здоров! — первым делом заявил Федор.
   — Остаться живым после того, как на тебя хряпнулся Федька, — кивнул Вениамин.
   Дальнейшая беседа привела Платона Матвеевича в состояние полнейшей отрешенности — так иногда бывало, отчаяние в нем превращалось постепенно в равнодушие, если стресс по силе своей превышал восстановительные возможности организма.
   — Почему же он на меня хряпнулся? — медленно спросил Платон, приготовившись выслушать самый невероятный ответ, но то, что он услышал, превзошло все ожидания.
   — Вы летели, считай, на одном парашюте! Твой ведь не раскрылся, потому что ты был в отключке.
   — Я прыгал с парашютом? Где? Зачем?.. — спросил Платон еще тише и в дальнейшем перешел на шепот, который племянники ловили, как говорится, прямо из плохо двигающихся уст: склонившись с разных сторон, они навалились на него молодыми телами, чавкали жвачкой и дышали в лицо запахом пива и клубничной синтетики.
   — Не где, а откуда! — радостно поправил его Веня. — Из самолета мы прыгали. Потому что два козла, которые с нами опять летели, оказались совсем не сбежавшими из тюряги братками, а подсадными кротами. Мы подрались и бросили гранату, а сами прыгнули.
   — А ты, Тони, после хлороформа был ну совсем никакой, — вступил в беседу Федор. — Я еле на тебя парашют нацепил.
   — Хлороформа?..
   — Мы тебя до самолета везли в «Скорой», ты должен был выглядеть натурально, как труп, а уговорить тебя так лежать не было никакой возможности.
   — Никакой? — прошептал Платон.
   — Ты, Тони, очень возбудился после выстрела. Ну очень, — объяснил Вениамин.
   — Это дело понятное, тут кто хочешь возбудится. По телеку новости были. Когда? — Федор вопросительно посмотрел на брата.
   Вениамин задумался, потом уверенно ответил:
   — Давно. Мы тебе записали на кассету, потом посмотришь. Короче, ты завалил Поню с одного выстрела. Своего, коронного. В глаз.
   — Давно?.. — прошептал Платон. — Ты сказал…
   — Ты давно тут лежишь, Тони, — Вениамин тряхнул у него над головой своими рыжими кудрями. — Ты вторую неделю лежишь. Тогда ты очень возбудился после удачного выстрела. Кричал, пел и все такое. Ну а если бы нас тормознули с проверкой на дороге? Пришлось тебя… это самое… хлороформом. И все тип-топ. Привезли тебя, тихого такого, к самолету и погрузили на носилках без проблем. Если бы Федька не нажал повтор последнего номера на своем телефоне, и у подсадного не отозвался его мобильник — запиликал на весь салон — мы бы долетели спокойно.
   — Как это?.. — Платон смутно помнил звонок в самолете, тут же в голове его всплыло подозрение, что звонивший сидел под пледом в том же самолете. — Подсадной?
   — Два! — уверенно заявил Федор. — Два подсадных. Наверное, они на нас вышли, когда мы самолет фрахтовали.
   — Нам сказали, что мы полетим не одни. Двоих братков нужно было перебросить на пару часов на Украину по делам, — продолжил объяснения Вениамин. — А это совсем и не братки были, а легавые!
   — Легавые?.. — прошептал Платон.
   — А кто ж еще?! Кто еще может вынюхать номер моего мобильника? Совсем оборзели! — взвился Федор. — Прикинь, летят вместе с нами туда и обратно и еще имеют хамство звонить на мой телефон!!
   — Короче, пришлось прыгать с парашютами, — подвел итог Веня.
   — Я не мог в глаз, — до Платона дошло все сказанное о его нелепом выстреле, — я никак такого сделать не мог, это не я!
   — Тони, только не начинай про бухгалтера, ладно? — попросил Федор. — Пора уже нам доверять. Я тебя к себе прицепил, вот как ты мне дорог. Конечно, скорость спуска при таком весе увеличилась…