Браст Стивен. Гвардия Феникса

   — Да, Сиодра, вы правы, — заметила она обычным голосом.
   — Ну, что будем делать дальше?
   — Завтра я приглашу Фейаавика и дам указания в соответствии с вашим предложением.
   — Так будет лучше всего. А я подумаю, какие шаги следует еще предпринять.
   — Очень хорошо. Спокойной ночи. И пожалуйста, уходите по черной лестнице.
   — А разве я когда-нибудь поступала иначе? — иронично заметила она и, поклонившись преувеличенно вежливо, удалилась тем же путем, что и джарег.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
В которой показывается, что ничто, даже слова, которые его императорское величество обронил, обращаясь к своему доверенному лицу, не ускользает от внимания историка

   А сейчас нам, с благосклонного разрешения читателя, следует обратить внимание на того, кем мы, возможно, пренебрегали, — не слишком разумный поступок, ведь его роль велика как в истории в целом, так и в нашем рассказе в частности: речь идет об императоре Тортаалике I.
   В то время, то есть в начале восемнадцатого цикла, Тортаалик был еще совсем молодым человеком с прекрасными белокурыми волосами, характерными для его Дома, и глазами, о которых лишь самые придирчивые критики могли бы сказать, что им следует быть чуть-чуть покруглее и, возможно, немного светлее. Нос у Тортаалика был маленьким и прямым; когда он сердился, ноздри немного раздувались. Император очень заботился о своей коже, и она отливала бронзой, оставаясь гладкой, как у юной девушки. Характер Тортаалика в начале правления отличался дикой импульсивностью молодости, однако его смягчило старательное воспитание, за которое отвечал старший наставник, мастер Ион, сумевший внушить императору острое чувство ответственности.
   В Тортаалике постоянно шла жестокая внутренняя борьба между двумя сторонами его натуры — деятельный юноша хотел только одного: быть императором, достойным войти в историю, а ответственный дворянин боялся собственных крайностей. Именно борьба между этими двумя противоречивыми факторами и определила характер его правления.
   В результате императорский двор находился в смятении. Советники его величества (к которым он обращался за поддержкой в сложную минуту) постоянно ссорились с фаворитами (с которыми он развлекался). Правление, начавшееся при благоприятных обстоятельствах, как то: удачное подавление Восстания Экипажей, о котором мы уже имели честь упоминать, постепенно соскальзывало в трясину дворцовых интриг. Те, от кого зависело принятие решений, опасались, что фавориты, преследуя собственные цели, могут повлиять на его величество и убедить поступить иначе. Фавориты же, в свою очередь, боялись, что управляющие и министры благодаря хорошо продуманной, напряженной работе сумеют вытеснить их из сердца императора.
   Пример тому однажды мы уже имели честь наблюдать: Ланмарея получила приказ арестовать Катану э'Мариш'Чала за убийство, потрясшее двор, в то время как Ланмарея, будучи близким другом Катаны, совсем не подходила для подобного задания. Еще более важное решение — какая линия Дома Дракона получит под свое командование гарнизон Пепперфилда — постоянно откладывалось самим Тортааликом, на которого оказывали давление жена, фавориты и советники, причем часть из них действительно принимала нужды Империи близко к сердцу, остальные же хотели помочь друзьям и сообщникам.
   Понятно, что при подобных обстоятельствах ситуация не может быть стабильной: то и дело появлялись новые союзы, приказы отменялись, кто-то получал преимущество, кто-то проигрывал. Когда наши друзья находились на половине пути к Рэдфейсу, возникла очередная проблема.
   Итак, обратим наши взоры к Императору, который отдыхал в Седьмой комнате (она получила такое странное название из-за того, что в ней было семь стен), уютной, удобной и отлично приспособленной для интимных бесед. Здесь мы находим еще одного человека, о котором история рассказывает нам гораздо меньше, чем он того заслуживает; его доверительность герцог Уэллборн, доверенное лицо императорской семьи.
   Уэллборн принадлежал к Дому Атиры, но не имел желания заниматься изысканиями по поводу природы нашего мира, а тем более ее менять. Уэллборна интересовали прежде всего тайны человеческой души, что и привело его еще в ранней юности к трудному и утомительному обучению Тайнам Доверия. Во время своих занятий он натолкнулся на труды А'джо, доверенного лица Зарика II, который замышлял разорить семью А'джо, в чем и признался своему доверенному лицу. Тот выслушал императора, однако так и не выдал его планы драконлордам, мечтавшим лишь о предлоге, чтобы заполучить Орб, и доверявшим в свою очередь А'джо.
   Молодому Уэллборну поведение А'джо показалось таким замечательным и благородным, что он был совершенно покорен новым для себя искусством и начал активно его изучать и практиковать с той целеустремленностью, на которую способны лишь атиры. В результате уже к шестисотому году он стал доверенным лицом императора и занимал этот пост в течение ста пятидесяти лет — даже тогда, когда на трон взошел Тортаалик, Уэллборн сумел сохранить свою должность.
   Мы знаем, что Уэллборна отличало крепкое телосложение (большая редкость среди атир), а серо-голубые глаза обладали поразительной проницательностью, эффектно контрастируя со смуглой кожей лица. Рассказывали, что он внушал абсолютное доверие, но не только благодаря своему безупречному поведению. Его внешность сыграла здесь немаловажную роль: казалось, физическая сила помогала Уэллборну нести тяжкое бремя ответственности.
   А кто, обязаны мы спросить, несет самое тяжкое бремя ответственности, кроме императора, которому приходится каждый день принимать решения, радующие одних и ведущие к разорению, отчаянию и гибели других? Еще есть Орб, никогда не позволяющий его величеству забыть о том, что он сделал и почему. Но, в общем, никто, за исключением доверенного лица, добровольно берущего на себя боль от угрызений совести, ибо в противном случае моральный груз ответственности оказался бы столь тяжелым, что император вообще не смог бы принимать никаких решений или вошел бы в историю, как Венгли Безжалостный — правитель, чья жестокость не знала себе равных.
   Когда Тортаалик оказался в комнате, Орб, кружащий у него над головой, приобрел тревожный рыжевато-коричневый цвет. Герцог уже ждал его величество. Впрочем, совсем недолго — Тортаалик славился тем, что был одним из самых пунктуальных императоров Дома Феникса. Тортаалик закрыл за собой дверь, а герцог встал и низко поклонился. Затем, пока император усаживался в кресло, его доверительность взял жезл, символ своей должности, и обвел им всю комнату, каждый угол, пол и потолок. Закончив, он вернул жезл в стоящий посреди комнаты держатель: стеклянная верхушка оказалась направленной в небеса, а медное основание покоилось на полу.
   Завершив приготовления, он сел напротив императора и сказал:
   — Нас никто не слышит, ваше величество.
   — Очень хорошо, — ответил император, глубоко вздохнул, закрыл глаза и продолжал: — Моя совесть больно ранит меня, ваша доверительность.
   — Я перевяжу ваши раны, сир.
   Покончив с формальностями, Тортаалик откинулся на спинку кресла и переплел длинные пальцы. Ногти были тщательно ухоженными (в тот период своего правления он покрывал их лишь прозрачным лаком).
   — Друг мой, я действительно серьезно обеспокоен.
   — Я рад, сир, это значит, что у вас есть совесть. А следовательно, я имею возможность вам помочь.
   — Да, Уэллборн, я нуждаюсь в утешении.
   — Если ваше величество расскажет мне о своих проблемах, сделаю все, что в моих силах.
   — Я был резок с женой.
   — С императрицей? Из-за чего, сир?
   — По поводу одного эпизода, в котором, как мне кажется, она не виновата.
   — Продолжайте, сир, я вас внимательно слушаю.
   — Сегодня утром, когда я пришел, чтобы позавтракать с ней, она о чем-то беседовала с лиорном по имени Шалтре.
   — Ей не следовало этого делать?
   — Он вздрогнул, когда я вошел, словно не хотел, чтобы его застали с ней вместе.
   — Ну а она?
   — Она улыбнулась и пожелала мне доброго утра.
   — И что вы ей сказали?
   — Я им улыбнулся и пожелал приятного утра, а затем спросил о предмете беседы, чтобы присоединиться к ней, если тема представит для меня интерес.
   — И что вам ответили?
   — Они еще не успели начать разговор — граф Шалтре пришел на завтрак, чтобы повидать меня и просить об аудиенции: у него есть важное сообщение, каким-то образом связанное с Сэндихоумом.
   — Ну а вы?
   — Сказал, что сегодня неважно себя чувствую и он может обратиться ко мне завтра.
   — Что же тут страшного?
   — Боюсь, я солгал, ваша доверительность. На самом еле я чувствовал себя нормально, просто мне не понравилось, что я вижу их вместе. Вот почему я отказал Шалтре в его просьбе.
   — Иными словами, вы приняли решение под влиянием каприза? Вас тревожит именно это?
   — Вы все правильно поняли.
   — Ну, сир, если ваш гнев можно остудить переносом аудиенции всего на один день, вам не о чем беспокоиться. Граф намекнул, что его сообщение носит срочный характер?
   — Нет.
   — Тогда я не считаю, что вы поступили неправильно.
   — Рад, что вы так думаете.
   — Однако, сир, вас тревожит внимание, которое оказывает Шалтре императрице?
   — Не тревожит — я раздражен.
   — Мне кажется, она не сделала ничего предосудительного.
   — Да, но он сделал.
   — Тогда почему же вы обращаете свой гнев на нее?
   — Вы послушайте дальше.
   — Я готов, сир.
   — Днем, после совещания с Литрой и Виндхоумом, на котором обсуждалось восстание в западных герцогствах…
   — Прошу прощения, сир, я считал, что восстание подавлено.
   — Ну да, но там остались гарнизоны, и мы подсчитывали урон, нанесенный восставшими. Кроме того, необходимо снова наладить добычу и доставку руды.
   — Понимаю, сир.
   — После встречи мне пришла в голову мысль, что было бы неплохо провести час-другой у Нижних Источников. Вы знаете о них, герцог, не так ли?
   — Да, сир, это естественные щелочные источники, где горячая вода вытекает из ртов мраморных статуй, изображающих феникса, дракона, дзура и лиорна.
   — Да, правильно. Тогда вам также известны Источники Обновления?
   — Да, сир, они расположены в нише, отдельно от остальных источников, и окружены папоротниками: вода здесь горячее, щелочной раствор крепче, а ключи бьют непосредственно под бассейном.
   — Так вот, именно туда я и направился. И теперь послушайте, что я там увидел.
   — С нетерпением жду продолжения рассказа, ваше величество.
   — Я обнаружил там Нойму, императрицу, наедине с…
   — С Шалтре?
   — Нет, Уэллборн, с неким фениксом по имени Аллистар, герцогом Триуоллсом, моим кузеном.
   — Ах вот оно что. И какова была его реакция, когда он увидел вас, ваше величество?
   — По-моему, герцог выглядел виноватым — или я совсем ничего не понимаю в людях.
   — Ну а она?
   — Она была сама невинность, более того, даже сделала вид, будто рада меня видеть.
   — Ну, сир, и как вы поступили?
   — Я отослал герцога, приказав до завтрашнего дня не возвращаться во дворец.
   — Значит, вы изгнали его?
   — Да.
   — Но только на один день?
   — Точно.
   — Но тогда, сир, я еще раз…
   — Я не закончил, герцог.
   — Слушаю вас.
   — Вечером, вернувшись в свои покои, чтобы переодеться, я решил навестить ее величество и спросить, не желает ли она со мной отобедать.
   — И что было дальше, сир?
   — В ее комнате я застал наследника Дома Дракона, Адрона э'Кайрана, который что-то с ней обсуждал. Обратите внимание, я даже не знал, что наследник прибыл в город, однако он уже успел встретиться с ее величеством, не поставив меня в известность о своем приезде.
   — Они были одни?
   — Если не считать фрейлин.
   — Он выглядел виноватым, когда увидел вас?
   — Если не виноватым, то напуганным.
   — А ее величество?
   — Немного удивилась, вот и все.
   — Ну и как вы поступили?
   — Ужасно рассердился, просто вышел из себя.
   — Вы знаете, сир, это никуда не годится.
   — А особенно в данном случае.
   — Так что же вы предприняли?
   — Я спросил принца, что он делает в городе.
   — И какой ответ получили, сир?
   — Он сказал, что уже довольно давно не наведывался в Драгейру, начал скучать и решил провести здесь некоторое время. Кроме того, он хотел доложить о том, что люди с Востока собирают силы возле Пепперфилда.
   — Не слишком удовлетворительное объяснение, ваше величество.
   — Рад, что вы так считаете, Уэллборн, поскольку я пришел к тому же выводу.
   — И как вы повели себя дальше?
   — Заметил его высочеству, что он напрасно оставил свои владения в такое тревожное время, ведь они расположены рядом с Пепперфилдом, который подвергается опасности вторжения, а я рассчитывал, что принц будет надежно охранять наши земли.
   — Значит, вы его отослали?
   — Да, ваша доверительность. Я поступил неправильно?
   — И да и нет, ваше величество.
   — И да и нет?
   — Иногда отослать кого-то считается очень разумным поступком, но в данном случае, возможно, вы неудачно выбрали виноватого.
   — Что? Вы же не предлагаете выслать ее императорское величество?
   — Нет, не предлагаю.
   — Но тогда кого же?
   — Позволит ли ваше величество задать вопрос?
   — Ваша доверительность может задать мне девять вопросов.
   — Очень хорошо. Скажите мне, сир, проблема, которая сейчас занимает все ваши мысли, является ли новой?
   — Нет, герцог. Откровенно говоря, поведение Ноймы тревожит меня уже довольно давно.
   — Тогда почему же вы лишь сейчас привлекли мое внимание к столь сильно волнующей вас проблеме?
   — Ситуация усугубилась.
   — Хочу заметить вашему величеству, что это не ответ.
   — Ну, наверное, мои подозрения казались мне постыдными, недостойными и не имеющими под собой никаких оснований.
   — Но тогда у вас по-прежнему нет никаких оснований обращаться ко мне, сир.
   — Это правда, Уэллборн.
   — Однако правда и то, что вы страдаете все больше и больше, сир?
   — Да, мой дорогой Уэллборн.
   — А не кажется ли вам, что это мешает нормальному функционированию двора, а тем самым и жизни всей Империи?
   — Вы все правильно поняли.
   — Тогда не кажется ли вам, что кто-то готовит заговор?
   — Заговор? Против меня? Императрица? Герцог, по-моему, вы слишком далеко зашли.
   — Вовсе нет, сир. Прошу прощения, но я хочу обратить ваше внимание на то, что именно вы предположили, будто императрица лелеет какие-то планы.
   — Но кто еще это может быть?
   — Сир, вы когда-нибудь видели человека, вовлеченного в преступную деятельность?
   — Наверное, да, Уэллборн. У меня складывается впечатление, что каждый день против кого-нибудь совершается такое серьезное преступление, что я должен лично выносить приговор.
   — А вы, ваше величество, видели, чтобы кто-нибудь сознательно навлекал на себя подозрения?
   — Специально? Нет, такого я никогда не видел.
   — Ну а чтобы кто-то навлекал подозрения на другого человека?
   — Мне кажется, чуть раньше я уже ответил на ваш вопрос.
   — Вы сами несколько минут назад сказали: если один человек хочет подставить другого, это вовсе не доказывает, что преступление совершено.
   — Из ваших слов, герцог, следует, что кто-то пытается бросить тень подозрения на Нойму, чтобы внести смятение в жизнь двора.
   — Я полагаю, вам следует рассмотреть именно эту возможность, сир.
   — Каким образом, ваша доверительность?
   — На этот вопрос, сир, у меня нет ответа.
   — А почему у вас возникло такое предположение?
   — Сир, чтобы ответить вам, я должен задать еще несколько вопросов.
   — Что ж, герцог, задавайте; я уже давно заметил, что ваши вопросы всегда помогают мне найти ответы.
   — Такова моя цель, сир, рад, что мне часто удается оказать вам содействие.
   — Что ж, я готов к вашим вопросам.
   — Очень хорошо. Скажите теперь, сколько раз вы предлагали императрице разделить с вами трапезу, как сегодня утром?
   — Только дважды.
   — Значит, это довольно редкий случай?
   — Ну да. Что я сделал не так? Скажите правду.
   — Ничего плохого.
   — В чем же тогда дело?
   — Послушайте меня внимательно, сир.
   — Я так и делаю.
   — Почему вы решили позавтракать с ее величеством?
   — Почему? Я не понимаю, какой вы надеетесь услышать ответ.
   — Кто посоветовал вам встретиться с императрицей за завтраком?
   — Почему вы решили, что кто-то мне это посоветовал?
   — Потому что до того вы завтракали вместе только дважды. Итак, почему сегодня вы решили изменить своим правилам?
   — Ну я не знаю.
   — Постарайтесь вспомнить, сир.
   — Пытаюсь, Уэллборн, но у меня ничего не получается.
   — Ладно, а почему вы отправились к источникам?
   — Ну… совсем легкий вопрос: я часто там бываю.
   — Вы имеете в виду Источники Обновления?
   — Нет, туда я хожу редко.
   — Почему же вы пошли туда сегодня?
   — Вы хотите сказать, что кто-то наложил на меня заклинание? А как же Орб?
   — Заклинание — возможно, но такое, которое Орб не в состоянии распознать.
   — Поясните свои слова, Уэллборн.
   — Но сначала, ваше величество, ответьте, почему вы выбрали именно сегодняшний день для посещения Источников Обновления?
   — Мне показалось, что я устал.
   — Вам показалось?
   — Лорд Гарланд, по-моему, сказал, что у меня немного утомленный вид.
   — Ага.
   — Простите, но вы сказали «ага».
   — Да, сир?
   — Мне хотелось бы понять, о чем вы подумали.
   — Ваше величество очень скоро узнает. Но сначала…
   — Вы хотите еще что-то спросить?
   — Всего один вопрос: что навело вас на мысль предложить ее величеству пообедать сегодня с вами?
   — Все очень просто.
   — Я с нетерпением жду ответа.
   — Ведь моя попытка позавтракать с ней закончилась такой неприятной сценой.
   — И вы надеялись, что совместный обед загладит вашу вину?
   — Именно на это я и рассчитывал.
   — Хорошая мысль, сир.
   — Но я не могу утверждать, что она моя.
   — А чья же тогда?
   — Моего советника, лорда Гарланда.
   — Именно он заметил, что вы выглядите уставшим. И вы отправились к Источнику Обновления.
   — Ну и?..
   — Я выяснил все, что хотел, сир.
   — А теперь… нет, подождите, я, кажется, вспомнил.
   — Поделитесь со мной, сир, моя служба в том и состоит, чтобы вас слушать.
   — Сегодня утром лорд Гарланд поинтересовался, что ее величество будет есть на завтрак, поэтому мне захотелось позавтракать вместе с ней.
   — Стало быть, теперь вы видите, что все три случая имеют нечто общее.
   — Да, и это лорд Гарланд. Думаете, он был в курсе?..
   — Я ничего не думаю, сир. Думаете вы, а я лишь задаю вопросы.
   — Но почему он хотел, чтобы я узнал о своенравном поведении ее величества?
   — Узнали? Вы полагаете, что за поведением вашей супруги действительно что-то стоит, ваше величество?
   — Честно говоря, герцог, я уже ни в чем не уверен. Но теперь, подумав, вижу, что уже не в первый раз слова Гарланда заставляют меня подозревать ее величество.
   — Я с вами не согласен, сир.
   — Значит, он хотел помочь мне что-то понять? Или пытался внести раздор в наши отношения, когда повода для этого не существовало?
   — Что вам известно о лорде Гарланде, сир?
   — Он тсалмот с юга.
   — Очень хорошо.
   — Благородного происхождения.
   — Да, и?..
   — Он мне предан.
   — Ах вот оно что!
   — Послушайте, вы сомневаетесь?
   — Нет, сир, просто задаю вопрос.
   — Нет, нет, герцог, вы его обвиняете. Скажите прямо.
   — Я никого не обвиняю, сир. Вы же знаете, я этого никогда не делаю. Вы сказали, что чувствуете себя несчастным из-за того, что плохо обошлись с ее императорским величеством. Мы вместе попытались найти причины вашего поведения и выяснили, что все это как-то связано с лордом Гарландом.
   — Но, ваша доверительность, вы же понимаете, что я не знаю, зачем Гарланд пошел на хитрость. Хотел ли блага или намеревался нанести вред?
   — И что вы собираетесь предпринять, ваше величество?
   Тортаалик задумался на некоторое время, а потом сказал:
   — Создастся впечатление, что мне необходимо выяснить правду.
   — Справедливо. А еще?
   — Пока я не найду ответа, Гарланда следует отослать, чтобы он не мог больше навредить. Если же он невиновен, я с удовольствием призову его назад.
   — Мудрое решение. Что еще вам следует сделать?
   — Что еще?
   — Да, сир, что еще?
   — Не знаю.
   — Не знаете?
   — Уверяю вас, не имею ни малейшего представления.
   — Ну и как ваше величество чувствует себя теперь, после нашего разговора?
   — Откровенно говоря, герцог, ничуть не лучше, чем раньше. Когда я пришел к вам, то был несчастлив, теперь я еще и встревожен.
   — Сир, почему вы несчастливы?
   — Почему? Во-первых, я опасаюсь, что существует заговор, цель которого мне неизвестна, а во-вторых, как и раньше, я…
   — Да, сир?
   — Полагаете, мне следует принести извинения Нойме?
   — А вы сами как считаете, сир?
   — Исключительно неудобно…
   — Что вы говорили мне на прошлой неделе о неудобстве?
   — Оно часто указывает на то, что дорога выбрана правильно.
   — Ну?
   — Вы, как всегда, правы, мой дорогой друг. Я принесу Нойме свои извинения, причем лично. Кроме того, я пошлю записки Шалтре и Триуоллсу, а также верну его высочество лорда Адрона.
   — Больше я вам не нужен, сир?
   — Да, на сегодня у меня не осталось вопросов, Уэллборн. Но я уверен, что увижу вашу доверительность снова, и очень скоро.
   — Тогда до встречи, сир.
   — До встречи, герцог.
   Разговор был окончен, и Уэллборн вытащил свой жезл, как только император вышел из комнаты. Теперь, когда работа доверенного лица завершена, нам нет никакого резона с ним оставаться, и мы можем вернуться к нашим друзьям — они как раз пересекают Высокий мост над Пенной рекой. Однако, если не считать прекрасного вида, который мог бы заинтересовать того, кто здесь окажется, тут нет ничего достойного нашего внимания. Поэтому мы последуем за императором, поднимающимся по ступенькам, ведущим в покои императрицы Ноймы.
   Там он и нашел ее в окружении фрейлин. Впрочем, прежде чем войти в ее покои, Тортаалик замедлил шаг, пытаясь оценить, в каком настроении она сейчас пребывает; а мы воспользуемся паузой, чтобы сказать пару слов о жене последнего перед Междуцарствием императора.
   Сохранилось немало портретов ее величества Ноймы, глядя на которые сразу видно, что она являлась истинной дочерью феникса. Иными словами, у нее были блестящие золотистые волосы — оттенок, характерный для представителей этого Дома, да еще для нескольких драконлордов по линии э'Кайрана. Надменные, широко расставленные темно-синие глаза. Маленький рот с чуть припухлыми губками — создавалось впечатление, будто его обладательница либо собирается кого-нибудь поцеловать, либо только что это сделала. Точеные черты лица, как у дзура. Шея и плечи прекрасных очертаний. Идеальной формы руки с длинными, тонкими пальцами.
   Что же до остального, многие утверждают, что Нойма никогда не держала в руках меча, следовательно, никогда и ни с кем не сражалась, а значит, нуждалась в защите.
   Никто не станет отрицать, что ее окружали толпы мужчин, готовых отдать за нее жизнь. Помните, в известной балладе рассказывается о том, как графа Бракко оберегали женщины. Как и граф Бракко, Нойма не уделяла особого внимания своей внешности и не прикладывала никаких усилий, чтобы удержать при себе поклонников, однако все историки сходятся в одном: у нее было столько кавалеров, что с лихвой хватило бы и на трех женщин. Никто не знает, поощряла ли Нойма притязания своих многочисленных обожателей, но и свидетельств о том, что их внимание ее оскорбляло, нет. Наоборот, имеются основания считать, что в те дни, когда ей не приходилось защищать свое целомудрие по меньшей мере от двух или трех фривольных предложений, она даже чувствовала себя не лучшим образом.
   И все же мы придерживаемся той точки зрения, что императрицу нельзя назвать истинной кокеткой. Да, она флиртовала, но нигде не осталось свидетельств, что Нойма проявляла жестокость по отношению к тем, кто попал под обаяние ее чар, если не считать жесткости императрицы, желающей защитить свою добродетель и подвергавшейся непрерывным атакам со стороны коварных интриганов. Именно целомудрие позволило Нойме сохранять спокойствие и не краснеть, когда случайно или нет его величество заставал ее беседующей с кем-нибудь из придворных.
   Итак, как только его величество соизволил войти в ее апартаменты, Нойма встала и почтительно поприветствовала супруга, не выказывая ни смущения, ни особой радости.
   — Я пришел пожелать вам доброго вечера, мадам, — начал император.
   — И вам доброго вечера, сир. Чему обязана чести вашего визита?
   — Вам кажется странным, что я захотел вас увидеть?
   — Странным? Пожалуй, нет, сир. Однако должна признаться, я вас не ждала.
   — И не хотите меня видеть?
   — Сир, я всегда встречаю вас с радостью, какими бы ни были цели вашего прихода.
   — Вы хотите сказать, у меня есть цель?
   — А разве нет?
   Император вздохнул и так сжал кулаки, что ногти впились в ладони. Здесь, в покоях Ноймы, Тортаалик понял, что ему не так-то просто будет принести извинения. Он откашлялся и сказал: