Страница:
— Значит, — оживилась Катана, — вам по силам осветить то место, где он прячется?
— Весьма возможно, — кивнула Тазендра.
— Свет нам совсем не помешал бы, — заметила Катана.
— Ну, — энергично проговорила Тазендра, поднимаясь на ноги и обнажая шпагу, — давайте займемся делом.
— А что мы предпримем, — осведомился Пэл, — когда будет свет? Нас явно намерены прикончить, и я не думаю, что нам еще раз будет сопутствовать удача.
— Кааврен что-нибудь придумает, — улыбнулась Тазендра.
— Заверяю вас, — отозвался Кааврен, — запас моих идей окончательно истощился.
— Что ж, — небрежно бросил Айрич, — значит, кто-нибудь другой найдет выход. Действуйте, Тазендра, нам необходим свет.
— И все же, — возразил Кааврен, — в горах может прятаться целая армия. Откровенно говоря, мне бы совсем не хотелось вступать в сражение с армией, пока я не обзавелся своим собственным войском.
— Знаете, — заявила Тазендра, — вы подсказали мне идею.
— Я нисколько не удивлен, — промолвил Айрич. — Мне всегда казалось, что вы себя недооцениваете из-за того, что немного медленнее других воспринимаете происходящее.
— Стало быть, — заинтересовалась Тазендра, — вы полагаете, что идеи и восприятие не коррелируют между собой?
— Вам известно такое слово? Откуда? — спросил Пэл.
— Понятия не имею.
— И все-таки, — вмешался Аттрик, — по-моему, вы упомянули, что у вас возникла идея.
— Ну ладно, — продолжала Тазендра. — Прежде всего, скажите мне, у кого из вас громкий голос?
— У меня, — заявила Катана.
— Очень хорошо, тогда слушайте. — И она быстро обрисовала план, который после некоторых уточнений Аттрика и Катаны был принят всеми.
— А теперь дайте нам свет, — попросила Катана.
— Хорошо, — кивнула Тазендра.
И хотя нам под силу рассказать, что произошло после того, как Тазендра произнесла простейшее заклинание, мы должны признать, нам хочется несколько отсрочить раскрытие тайны — точнее, мы предпочитаем описать следующий эпизод нашего повествования косвенным образом. В то время как желания историка не могут считаться уважительной причиной для столь необычных приемов описания событий, не сомневайтесь, на то есть иная причина — а именно возникла настоятельная необходимость поставить вас в известность о содержании некоего разговора.
Кроме того, если мы дадим возможность нашим читателям, оказавшимся в компании историка, подслушать один важный разговор, то сумеем выполнить и другое обязательство: принесем жертву Богу краткости, которому все историки, работающие с письменной речью, должны поклоняться.
Посему не станем пускаться в подробные объяснения, а сразу перенесемся на час в будущее, в место, что находится на две лиги ближе к Рэдфейсу и где лорд Гарланд (Пэл оказался прав относительно имени тсалмота) пристально смотрит на золотой диск, который ему вручила Сиодра.
Прошло несколько минут, прежде чем он услышал ее голос:
— Это вы, Гарланд?
— Да, ваша светлость.
— Ну? Вам есть что доложить?
— Да, ваша светлость.
— Вы выполнили свою миссию?
— Еще нет, ваша светлость.
— Как же так? Разве я дала вам непонятные указания?
— О, вполне ясные. Причина не в ваших указаниях, а в…
— Ну?
— Нас предали, ваша светлость.
— Предали? Невозможно!
— Я говорю истинную правду.
— Кто нас предал?
— Мне приходят в голову лишь обитатели дома, возле которого стоят камни, похожие на кривые зубы.
— Ваше предположение абсурдно. Лучше признайтесь, Гарланд, что вы сами все испортили.
— Возможно, ваша светлость, вы правы. Но если бы нас не предали…
— Вы снова использовали это слово, Гарланд.
— А что в нем такого, ваша светлость?
— О, я ничего не имею против самого слова.
— В чем же тогда дело?
— Речь идет о его применении в данном случае.
— Но я настаиваю на том, что все произошло именно так, как я сказал.
— И все-таки предательство исключается.
— Тогда выслушайте меня и сами сделайте выводы.
— Уж конечно.
— Сию минуту.
— Не тяните.
— Видите ли, ваша светлость, инструкции, полученные мною после неудачи возле гостиницы «Раскрашенный знак»…
— Кстати, я так и не поняла причин неудачи.
— Как и я, ваша светлость.
— Ладно, продолжайте. После нападения…
— Да, ваша светлость. После нападения мне следовало вернуть печать лорду Адрону.
— Так вы и поступили?
— Да.
— И он предложил вам остаться?
— Да, ваша светлость, как вы и говорили.
— И вы остались?
— Нет, ваша светлость, поскольку в ваших инструкциях четко указывалось, что мне делать дальше. Я заявил, что меня ждет его величество и мне необходимо вернуться в Драгейру как можно быстрее.
— Очень хорошо. Вы передали лорду Адрону письмо от его величества?
— Нет, в соответствии с вашими инструкциями оно осталось у меня, ваша светлость.
— Прекрасно. Что произошло после?
— Затем мне было приказано направиться в маленькую деревушку неподалеку от Рэдфейса под названием Четыре Перекрестка, где мне следовало найти некий дом по трем стоящим перед ним камням, напоминающим кривые зубы.
— У вас превосходная память, лорд Гарланд.
— Мне приходится на нее рассчитывать, ваша светлость.
— Так вы нашли дом?
— В точности там, где вы указали.
— И вам удалось переговорить с его обитателем?
— Да. Я показал ему тот самый диск, который позволяет мне сейчас общаться с вами, ваша светлость. Ведь именно таковым было ваше распоряжение.
— Правильно. А он?
— Он заявил, что готов выполнять мои, точнее, ваши приказания.
— Ну и как вы поступили дальше?
— Сказал, что мне необходим камень-вспышка, способный уложить сразу девять человек.
— Как девять? Их же всего пятеро и лакей.
— И все же, ваша светлость, я посчитал, что будет разумнее приготовиться к худшему.
— Пожалуй, вы правы. Продолжайте. Он доставил вам камень?
— Через несколько минут, ваша светлость. По-видимому, он приготовил его заранее.
— Ну а вы?
— Попросил его собрать шестьдесят воинов, которым можно доверять, и отправиться вместе со мной, чтобы использовать камень-вспышку и воинов против тех, на кого я укажу.
— И он?
— Сказал, что ему потребуется немного времени, дабы созвать своих приятелей и приготовить все необходимое для путешествия.
— Он что-нибудь спрашивал?
— Поинтересовался, далек ли предстоящий путь, чтобы понять, что следует взять с собой.
— И вы ему сказали?
— Я и сам не знал.
— А он?
— Казалось, его это не слишком обеспокоило. Он быстро собрал людей, и мы выступили.
— Ну и сколько времени ему потребовалось на сборы?
— Менее трех часов, ваша светлость.
— А потом?
— Мы выступили, ваша светлость.
— Так чем же завершилась ваша кампания?
— Уже на следующее утро, ваша светлость, расположившись в удобном месте, откуда хорошо просматривался замок Рэдфейс, мы увидели, как шестеро путников выехали на дорогу.
— Шестеро. Вы хотите сказать, пятеро и лакей.
— Прошу прощения, ваша светлость. Шестеро и лакей.
— Как шестеро?
— Я несколько раз их пересчитал, чтобы убедиться в том, что не ошибся.
— Ну и?..
— И всякий раз оказывалось шестеро и лакей.
— Но кто же стал шестым?
— Баронесса Каламская, она же Катана э'Мариш'Чала.
— Что? Она выехала вместе с ними?
— Именно об этом я имею честь уведомить вашу светлость.
— Вы, надеюсь, знали, что ее не следует убивать?
— Как только я заметил ее присутствие, то сразу же поставил в известность свой, так сказать, батальон, что убивать баронессу нельзя ни при каких обстоятельствах.
— Что ж, тогда все не так плохо.
— Но, как я уже имел честь информировать вашу светлость, оказалось, что это несущественно.
— Почему?
— Потому что мы не смогли до них добраться.
— Они были защищены?
— Да, и самым внушительным образом, ваша светлость.
— Не понимаю, Гарланд?
— У них была армия.
— Как? Откуда?
— Ну, по меньшей мере целая войсковая бригада — они готовили для нас ловушку.
— И вы в нее попались?
— Нет, нам удалось спастись, хотя незначительные потери были.
— Расскажите.
— Мы заняли позицию вокруг их лагеря, который они разбили рядом с Плавучим мостом.
— Да, я знаю эту местность. А где располагались вы?
— Ваша светлость, мы их окружили.
— Ну и который был час?
— Спускались сумерки.
— Подходящее время для нападения, полагаю.
— И я так думал, ваша светлость.
— Дальше.
— Как раз в тот момент, ваша светлость, когда мы собирались пустить в ход камень-вспышку и пойти в наступление…
— Мощный камень-вспышку? И вас было шестьдесят человек?
— Да, совершенно верно. Но тут небо озарилось, и мы все оказались на виду у неприятеля.
— Ба! Простейшее заклинание. И все?
— Нет, конечно.
— Слушаю вас.
— Они на нас напали.
— Так вас атаковали?
— Во всяком случае прозвучал приказ.
— Но кто его отдал?
— Мне кажется, я узнал голос баронессы Каламской.
— И какие же приказы она отдала?
— Баронесса развертывала свои силы для контратаки.
— Каким образом?
— Во-первых, она велела уланам быть наготове.
— Уланам?
— Да, ваша светлость.
— Каковы были ее дальнейшие указания?
— Потом она скомандовала лучникам оставаться на прежних позициях.
— Лучникам? Вы уверены?
— Баронесса говорила громко, ваша светлость, так чтобы все отряды могли ее слышать, поэтому ее голос долетал и до нас.
— А что дальше?
— Затем она отдала приказ кавалерии приготовиться к атаке.
— И все?
— Нет, она попросила своих волшебников подготовить защитные заклинания — на случай, если те понадобятся, а потом принять участие в атаке, из чего я сделал вывод, что их довольно много.
— Волшебников?
— До нас доносился громкий шум, и мы наблюдали яркие вспышки, такие обычно бывают во время волшебных взрывов.
— Однако вы не видели ни лучников, ни улан, ни кавалерии?
— Ваша светлость, создалось впечатление, что мы попали в засаду, и, чтобы избежать неоправданных потерь, я приказал немедленно отступить.
— Ваше войско вам подчинилось?
— Более того, большинство обратились в бегство еще до того, как я отдал приказ об отступлении.
— Понимаю.
— Но во время отступления часть наших людей, очевидно, столкнулась с противником, ибо трое так и не вернулись.
— Трое, вы говорите?
— Итак, ваша светлость, получается, что нас предали.
— Вы правы, Гарланд, вас предали.
— Рад, что ваша светлость меня понимает.
— Я не только понимаю, я знаю, кто именно вас предал.
— С нетерпением жду ответа.
— Вас предала ваша собственная глупость, Гарланд.
— Но как…
— У них нет ни улан, ни кавалерии, ни лучников и уж тем более волшебников. Там были всего-навсего один сообразительный драконлорд, заметивший, что их кто-то окружил, волшебник, владеющий заклинанием света, да еще глупец, который верит всему, что слышит.
— Но вспышки света и взрывы…
— Какие взрывы? Любой, даже самый бездарный, волшебник может сотворить вспышку или громкий шум. Получил кто-нибудь ранения от этих взрывов?
— Нет. Однако…
— Помолчите, идиот. Я должна подумать о том, что еще можно предпринять.
— Хорошо, ваша светлость. А я?
— Вы? После того как я все обдумаю, у меня будут для вас новые инструкции.
— Я им непременно последую, ваша светлость.
— Надеюсь, Гарланд.
— Когда мне следует вновь связаться с вами, ваша светлость?
— Дайте мне два часа.
— Тогда через два часа, ваша светлость.
И на этом мы, с разрешения наших читателей, оставим Сиодру планировать свой следующий ход, а сами вернемся к нашим друзьям, которые, миновав Плавучий мост и гору Кайран, направляются в сторону Пепперфилда.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
— Весьма возможно, — кивнула Тазендра.
— Свет нам совсем не помешал бы, — заметила Катана.
— Ну, — энергично проговорила Тазендра, поднимаясь на ноги и обнажая шпагу, — давайте займемся делом.
— А что мы предпримем, — осведомился Пэл, — когда будет свет? Нас явно намерены прикончить, и я не думаю, что нам еще раз будет сопутствовать удача.
— Кааврен что-нибудь придумает, — улыбнулась Тазендра.
— Заверяю вас, — отозвался Кааврен, — запас моих идей окончательно истощился.
— Что ж, — небрежно бросил Айрич, — значит, кто-нибудь другой найдет выход. Действуйте, Тазендра, нам необходим свет.
— И все же, — возразил Кааврен, — в горах может прятаться целая армия. Откровенно говоря, мне бы совсем не хотелось вступать в сражение с армией, пока я не обзавелся своим собственным войском.
— Знаете, — заявила Тазендра, — вы подсказали мне идею.
— Я нисколько не удивлен, — промолвил Айрич. — Мне всегда казалось, что вы себя недооцениваете из-за того, что немного медленнее других воспринимаете происходящее.
— Стало быть, — заинтересовалась Тазендра, — вы полагаете, что идеи и восприятие не коррелируют между собой?
— Вам известно такое слово? Откуда? — спросил Пэл.
— Понятия не имею.
— И все-таки, — вмешался Аттрик, — по-моему, вы упомянули, что у вас возникла идея.
— Ну ладно, — продолжала Тазендра. — Прежде всего, скажите мне, у кого из вас громкий голос?
— У меня, — заявила Катана.
— Очень хорошо, тогда слушайте. — И она быстро обрисовала план, который после некоторых уточнений Аттрика и Катаны был принят всеми.
— А теперь дайте нам свет, — попросила Катана.
— Хорошо, — кивнула Тазендра.
И хотя нам под силу рассказать, что произошло после того, как Тазендра произнесла простейшее заклинание, мы должны признать, нам хочется несколько отсрочить раскрытие тайны — точнее, мы предпочитаем описать следующий эпизод нашего повествования косвенным образом. В то время как желания историка не могут считаться уважительной причиной для столь необычных приемов описания событий, не сомневайтесь, на то есть иная причина — а именно возникла настоятельная необходимость поставить вас в известность о содержании некоего разговора.
Кроме того, если мы дадим возможность нашим читателям, оказавшимся в компании историка, подслушать один важный разговор, то сумеем выполнить и другое обязательство: принесем жертву Богу краткости, которому все историки, работающие с письменной речью, должны поклоняться.
Посему не станем пускаться в подробные объяснения, а сразу перенесемся на час в будущее, в место, что находится на две лиги ближе к Рэдфейсу и где лорд Гарланд (Пэл оказался прав относительно имени тсалмота) пристально смотрит на золотой диск, который ему вручила Сиодра.
Прошло несколько минут, прежде чем он услышал ее голос:
— Это вы, Гарланд?
— Да, ваша светлость.
— Ну? Вам есть что доложить?
— Да, ваша светлость.
— Вы выполнили свою миссию?
— Еще нет, ваша светлость.
— Как же так? Разве я дала вам непонятные указания?
— О, вполне ясные. Причина не в ваших указаниях, а в…
— Ну?
— Нас предали, ваша светлость.
— Предали? Невозможно!
— Я говорю истинную правду.
— Кто нас предал?
— Мне приходят в голову лишь обитатели дома, возле которого стоят камни, похожие на кривые зубы.
— Ваше предположение абсурдно. Лучше признайтесь, Гарланд, что вы сами все испортили.
— Возможно, ваша светлость, вы правы. Но если бы нас не предали…
— Вы снова использовали это слово, Гарланд.
— А что в нем такого, ваша светлость?
— О, я ничего не имею против самого слова.
— В чем же тогда дело?
— Речь идет о его применении в данном случае.
— Но я настаиваю на том, что все произошло именно так, как я сказал.
— И все-таки предательство исключается.
— Тогда выслушайте меня и сами сделайте выводы.
— Уж конечно.
— Сию минуту.
— Не тяните.
— Видите ли, ваша светлость, инструкции, полученные мною после неудачи возле гостиницы «Раскрашенный знак»…
— Кстати, я так и не поняла причин неудачи.
— Как и я, ваша светлость.
— Ладно, продолжайте. После нападения…
— Да, ваша светлость. После нападения мне следовало вернуть печать лорду Адрону.
— Так вы и поступили?
— Да.
— И он предложил вам остаться?
— Да, ваша светлость, как вы и говорили.
— И вы остались?
— Нет, ваша светлость, поскольку в ваших инструкциях четко указывалось, что мне делать дальше. Я заявил, что меня ждет его величество и мне необходимо вернуться в Драгейру как можно быстрее.
— Очень хорошо. Вы передали лорду Адрону письмо от его величества?
— Нет, в соответствии с вашими инструкциями оно осталось у меня, ваша светлость.
— Прекрасно. Что произошло после?
— Затем мне было приказано направиться в маленькую деревушку неподалеку от Рэдфейса под названием Четыре Перекрестка, где мне следовало найти некий дом по трем стоящим перед ним камням, напоминающим кривые зубы.
— У вас превосходная память, лорд Гарланд.
— Мне приходится на нее рассчитывать, ваша светлость.
— Так вы нашли дом?
— В точности там, где вы указали.
— И вам удалось переговорить с его обитателем?
— Да. Я показал ему тот самый диск, который позволяет мне сейчас общаться с вами, ваша светлость. Ведь именно таковым было ваше распоряжение.
— Правильно. А он?
— Он заявил, что готов выполнять мои, точнее, ваши приказания.
— Ну и как вы поступили дальше?
— Сказал, что мне необходим камень-вспышка, способный уложить сразу девять человек.
— Как девять? Их же всего пятеро и лакей.
— И все же, ваша светлость, я посчитал, что будет разумнее приготовиться к худшему.
— Пожалуй, вы правы. Продолжайте. Он доставил вам камень?
— Через несколько минут, ваша светлость. По-видимому, он приготовил его заранее.
— Ну а вы?
— Попросил его собрать шестьдесят воинов, которым можно доверять, и отправиться вместе со мной, чтобы использовать камень-вспышку и воинов против тех, на кого я укажу.
— И он?
— Сказал, что ему потребуется немного времени, дабы созвать своих приятелей и приготовить все необходимое для путешествия.
— Он что-нибудь спрашивал?
— Поинтересовался, далек ли предстоящий путь, чтобы понять, что следует взять с собой.
— И вы ему сказали?
— Я и сам не знал.
— А он?
— Казалось, его это не слишком обеспокоило. Он быстро собрал людей, и мы выступили.
— Ну и сколько времени ему потребовалось на сборы?
— Менее трех часов, ваша светлость.
— А потом?
— Мы выступили, ваша светлость.
— Так чем же завершилась ваша кампания?
— Уже на следующее утро, ваша светлость, расположившись в удобном месте, откуда хорошо просматривался замок Рэдфейс, мы увидели, как шестеро путников выехали на дорогу.
— Шестеро. Вы хотите сказать, пятеро и лакей.
— Прошу прощения, ваша светлость. Шестеро и лакей.
— Как шестеро?
— Я несколько раз их пересчитал, чтобы убедиться в том, что не ошибся.
— Ну и?..
— И всякий раз оказывалось шестеро и лакей.
— Но кто же стал шестым?
— Баронесса Каламская, она же Катана э'Мариш'Чала.
— Что? Она выехала вместе с ними?
— Именно об этом я имею честь уведомить вашу светлость.
— Вы, надеюсь, знали, что ее не следует убивать?
— Как только я заметил ее присутствие, то сразу же поставил в известность свой, так сказать, батальон, что убивать баронессу нельзя ни при каких обстоятельствах.
— Что ж, тогда все не так плохо.
— Но, как я уже имел честь информировать вашу светлость, оказалось, что это несущественно.
— Почему?
— Потому что мы не смогли до них добраться.
— Они были защищены?
— Да, и самым внушительным образом, ваша светлость.
— Не понимаю, Гарланд?
— У них была армия.
— Как? Откуда?
— Ну, по меньшей мере целая войсковая бригада — они готовили для нас ловушку.
— И вы в нее попались?
— Нет, нам удалось спастись, хотя незначительные потери были.
— Расскажите.
— Мы заняли позицию вокруг их лагеря, который они разбили рядом с Плавучим мостом.
— Да, я знаю эту местность. А где располагались вы?
— Ваша светлость, мы их окружили.
— Ну и который был час?
— Спускались сумерки.
— Подходящее время для нападения, полагаю.
— И я так думал, ваша светлость.
— Дальше.
— Как раз в тот момент, ваша светлость, когда мы собирались пустить в ход камень-вспышку и пойти в наступление…
— Мощный камень-вспышку? И вас было шестьдесят человек?
— Да, совершенно верно. Но тут небо озарилось, и мы все оказались на виду у неприятеля.
— Ба! Простейшее заклинание. И все?
— Нет, конечно.
— Слушаю вас.
— Они на нас напали.
— Так вас атаковали?
— Во всяком случае прозвучал приказ.
— Но кто его отдал?
— Мне кажется, я узнал голос баронессы Каламской.
— И какие же приказы она отдала?
— Баронесса развертывала свои силы для контратаки.
— Каким образом?
— Во-первых, она велела уланам быть наготове.
— Уланам?
— Да, ваша светлость.
— Каковы были ее дальнейшие указания?
— Потом она скомандовала лучникам оставаться на прежних позициях.
— Лучникам? Вы уверены?
— Баронесса говорила громко, ваша светлость, так чтобы все отряды могли ее слышать, поэтому ее голос долетал и до нас.
— А что дальше?
— Затем она отдала приказ кавалерии приготовиться к атаке.
— И все?
— Нет, она попросила своих волшебников подготовить защитные заклинания — на случай, если те понадобятся, а потом принять участие в атаке, из чего я сделал вывод, что их довольно много.
— Волшебников?
— До нас доносился громкий шум, и мы наблюдали яркие вспышки, такие обычно бывают во время волшебных взрывов.
— Однако вы не видели ни лучников, ни улан, ни кавалерии?
— Ваша светлость, создалось впечатление, что мы попали в засаду, и, чтобы избежать неоправданных потерь, я приказал немедленно отступить.
— Ваше войско вам подчинилось?
— Более того, большинство обратились в бегство еще до того, как я отдал приказ об отступлении.
— Понимаю.
— Но во время отступления часть наших людей, очевидно, столкнулась с противником, ибо трое так и не вернулись.
— Трое, вы говорите?
— Итак, ваша светлость, получается, что нас предали.
— Вы правы, Гарланд, вас предали.
— Рад, что ваша светлость меня понимает.
— Я не только понимаю, я знаю, кто именно вас предал.
— С нетерпением жду ответа.
— Вас предала ваша собственная глупость, Гарланд.
— Но как…
— У них нет ни улан, ни кавалерии, ни лучников и уж тем более волшебников. Там были всего-навсего один сообразительный драконлорд, заметивший, что их кто-то окружил, волшебник, владеющий заклинанием света, да еще глупец, который верит всему, что слышит.
— Но вспышки света и взрывы…
— Какие взрывы? Любой, даже самый бездарный, волшебник может сотворить вспышку или громкий шум. Получил кто-нибудь ранения от этих взрывов?
— Нет. Однако…
— Помолчите, идиот. Я должна подумать о том, что еще можно предпринять.
— Хорошо, ваша светлость. А я?
— Вы? После того как я все обдумаю, у меня будут для вас новые инструкции.
— Я им непременно последую, ваша светлость.
— Надеюсь, Гарланд.
— Когда мне следует вновь связаться с вами, ваша светлость?
— Дайте мне два часа.
— Тогда через два часа, ваша светлость.
И на этом мы, с разрешения наших читателей, оставим Сиодру планировать свой следующий ход, а сами вернемся к нашим друзьям, которые, миновав Плавучий мост и гору Кайран, направляются в сторону Пепперфилда.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
В которой показано, как некоторые страдают из-за размышлений, в то время как другие переживают по причине избытка воображения
Чтобы пересечь Восточную реку, которая даже летом слишком холодна и быстра, необходимо воспользоваться Плавучим мостом. Во время Войны Первопроходцев Дарадж э'Кайран, герцогиня Истмэнсуотч, повелела построить это хитрое инженерное сооружение, чтобы обеспечить доступ к фортам и крепостям повстанцев на южных склонах горы Кайран. Сразу же следует сказать, что мост вовсе не касался воды, просто он так низко над ней нависал, что с перевалов гор Кайран или Бли'аард создавалось впечатление, будто он лежит в реке, эффект усиливался из-за его необычной формы — загадка, которую мы предлагаем решить любому, кто пожелает потратить на нее время.
Существует множество историй, объясняющих диковинную форму моста — изгибы и повороты, зигзаги и полупетли по всей его длине. Утверждали, будто это связано с заклинанием сохранения. Имеется и другая версия — форма моста должна была напугать врага, чтобы тот не осмелился воспользоваться переправой. Нам также приходилось слышать, что создатель моста питал слабость к необычному сорту табака, который оказал влияние на его здравый смысл. Да и вообще есть еще немало других вариантов.
Впрочем, если бы кто-нибудь взял на себя труд изучить письма и бумаги леди Дарадж, относящиеся к тому времени, и сравнить их с описаниями сражений, он бы заметил, что в процессе строительства мост постоянно подвергался атакам повстанцев — пехоты и лучников, в него стреляли катапульты, и кто только не пытался его поджечь. Сначала герцогиня не собиралась строить постоянную переправу; ей необходимо было как можно скорее перебраться на противоположный берег, поэтому она попросту приказала скатывать крупные валуны с горы Бли'аард в реку, после чего сверху клали деревянный настил. Так Дарадж сумела удержать подножие горы Кайран в своих руках.
С тех пор мост не удалось отстроить как следует, он был постоянно необходим для обеспечения отступления. Затем его пришлось расширять, чтобы могли подойти свежие войска и повозки с припасами. Где-то в конце войны (точнее, незадолго до отречения императора Джазая XI из Дома Иссолы) Дарадж приказала своим солдатам сделать настил для санитарной повозки, чтобы можно было переправиться на противоположный берег. Первые железные балки установили только через двадцать или тридцать лет, а к тому времени уже никому и в голову не приходило, что следует разобрать мост и на его месте построить новый. Казалось, гораздо проще (хотя материал обошелся чрезвычайно дорого) укрепить то, что уже имеется в наличии. По мере того как камни, поддерживающие пролет, опускались все ниже, их постепенно стали заменять сначала деревянными, а потом и железными опорами. Затем в ход пошли кирпичи, к которым мост крепился железными цепями.
В результате мост приобрел диковинную извилистую форму и оказался примерно в три раза длиннее расстояния, что преодолевает стрела, пущенная с одного берега на другой. Во время сезона дождей мост практически лежал на воде, да и летом вряд ли стоило рассчитывать на то, что вам удастся перейти на другую сторону, не замочив ног. Ну а когда шли особенно сильные ливни, приходилось ждать по нескольку недель, прежде чем удавалось перебраться на противоположный берег.
Кроме того, мост прославился и по другим причинам. Во-первых, он сыграл важную роль во время Войны Первопроходцев, о которой мы уже имели честь упомянуть. Во-вторых, здесь нередко совершались самоубийства — особенно часто бросались с утеса в холодные воды реки влюбленные: так расстались с жизнью благородная иссола Чалора и ее возлюбленный тиаса Аури (вопреки мрачным поэтическим описаниям их гибели во многих балладах, они нашли свое вечное отдохновение именно здесь).
Нельзя не упомянуть и о дуэлях, состоявшихся на знаменитом мосту; мы не станем составлять длинный список, отметим лишь, что именно на Плавучем мосту убили друг друга поэт Барракс и его главный критик В'роно, положив конец художественным спорам, продолжавшимся почти два тысячелетия. Мы можем добавить в качестве исторического примечания, что критик Норра, исполнявший роль императорского свидетеля, сухо написал об их схватке: «Конец Барракса можно назвать драматичным для его возраста, впрочем, он пострадал из-за желания сделать эффектное высказывание, пренебрегая необходимостью защиты; в то время как В'роно так увлекся собственными представлениями о фехтовании, что не понял намерений своего противника; в общем, результат был неизбежен, однако в художественном отношении удовлетворил всех».
Именно к этому мосту и подъехали наши друзья после того, как благодаря хитрому маневру Катаны выбрались из вражеского окружения — точнее, позволили превосходящим силам противника отступить. Когда они вели своих лошадей по настилу диковинного сооружения (кстати, мост был знаменит еще и тем, что вызывал сильное смятение в лошадях — причина, из-за которой утонул кавалер Джороли из бухты Бридден), Кааврен сказал:
— Теперь все согласны, что Тазендра весьма умна?
— Да, — отвечали остальные. Тазендра поклонилась:
— Однако следует добавить, что Катана отличается завидной храбростью.
— И прекрасным зрением, — сказал Кааврен.
— Клянусь острыми зубами норска! — воскликнул Пэл. — Именно так! Меня бы уже давно насадили на вертел, словно куропатку, если бы она вовремя не заметила троих бандитов, которые неожиданно выскочили на нас, когда мы посчитали, что все кончено.
— Моя голова, — продолжал Кааврен, поклонившись Катане, — распалась бы на две части, что было бы весьма непрактично, если бы леди Катана так изящно не прикончила того, кто едва не воспользовался моей ошибкой.
— И хотя мне и обидно это признавать, Катана оказалась беззащитной перед третьим бандитом, который нанес бы ей тяжелое ранение, если бы Тазендра не обошлась с ним точно так же, как собирался поступить с Каавреном его противник, — добавил Аттрик. И тоже отвесил глубокий, хотя и немного неловкий, поклон Катане.
— Однако мне кажется, — отвечала Катана, поклонившись в ответ, — что нам следует выяснить, почему нас атакуют, а затем попытаться предотвратить возникновение подобных ситуаций в будущем.
— Вы абсолютно правы, — согласилась Тазендра. — Кто знает, в следующий раз они могут привести целую армию.
— И вряд ли нам снова удастся обмануть их, — сказал Пэл.
— Мы можем, — предложил Кааврен, — попросить помощи у лорда Адрона, который является вашим другом, Катана, у него ведь есть армия.
— Мне бы очень не хотелось, — призналась Катана. — Подобные действия могут скомпрометировать лорда Адрона: ведь он ведет сложные переговоры с императором относительно Пепперфилда. Лорд Адрон обязательно пришлет нам помощь, если я о ней попрошу, но с моей стороны это будет некрасивым поступком.
— Значит, не следует просить его о помощи, — заметил Айрич, словно считал, что тут нечего обсуждать.
— И все же, — заявил Аттрик, — я не уверен, что нам так уж необходима помощь.
— Почему? — заинтересовался Пэл. — Объясните мне ход ваших мыслей.
— С удовольствием. Завтра мы прибудем в Пепперфилд.
— Ну и?..
— Там мы с Катаной скрестим наши клинки, после чего отпадет всякая необходимость оставаться здесь. Более того, причина, по которой нас постоянно атакуют, возможно, будет устранена.
— Пожалуй, — сказала Катана, — в вашем замечании есть известный резон.
— Кстати, — промолвил Кааврен, — раз уж мы приближаемся к концу моста, давайте вновь сядем в седла.
Все немедленно последовали его разумному совету и направили лошадей на довольно крутую горную тропу, вполне, впрочем, доступную для их скакунов.
Кааврен поехал первым. Некоторое время рядом скакал Айрич, но очень скоро проницательный лиорн заметил, что тиаса хочет остаться наедине со своими мыслями. Спустя несколько минут Айрич уже оказался с Аттриком и Тазендрой и присоединился к их дискуссии о достоинствах различных видов стремян во время сражений и конных дуэлей (которые в те времена еще не вышли из моды окончательно, однако случались довольно редко). Айрич поразил своих собеседников отличным знанием тонкостей этого искусства. Он прекрасно понимал, когда и как следует поменять стремена кавалерийскому офицеру. Однако нашему читателю вряд ли интересен сей предмет, поэтому мы вновь обратим внимание на Кааврена, одетого в синий и белый цвета своего Дома, частично скрытые золотым плащом гвардейца. Итак, наш тиаса едет на своей кобыле и ведет сам с собой примерно следующий разговор.
«Я обязан сделать выбор, — рассуждал Кааврен, — кого мне предать: императора или любовь. Можно сформулировать иначе: любовь одного ничем не прославившегося гвардейца не так важна, как нужды Империи, — принцип, который собирает людей под знамена императора. Но нет, надо еще подумать. Ведь мне следует сделать выбор не просто между любовью и Империей, но между двумя клятвами, пришедшими в противоречие друг с другом. Нужно решить, от кого отречься. Отречься! Какое отвратительное слово. И почему я должен отрекаться? Все из-за того, что мои губы произнесли клятву, которую поддержало сердце, не посоветовавшись с разумом.
Мой разум обязательно отверг бы ту клятву — ведь одна из главных его обязанностей состоит в том, чтобы следить за языком, предоставив сердцу качать кровь по моему организму. Однако все это теперь не имеет значения, ситуация очевидна: гораздо важнее хранить верность императору, чем своей любви.
Но если это так, почему мое сердце говорит совсем другое? Хотя тут все просто — оно стыдится того, что свершило, и не хочет качать кровь в мозг, не то он, вместо того чтобы мыслить ясно, все окончательно перепутает. Быть может, во время нашей следующей битвы мое предательское сердце перестанет направлять кровь к моим рукам и в моем теле проделают достаточное количество дыр, чтобы разрешить мучающую меня дилемму довольно нетрадиционным способом. Клятвы должны быть чем-то подкреплены, и мое сердце знает, что не имеет права их давать, в особенности когда они приходят в противоречие с указаниями мозга или других внутренних органов.
В таком случае мой выбор приведет к боли в сердце, животе или голове. Сейчас у меня болят живот и голова, возможно, пришло время заболеть сердцу, после чего я получу представление о нездоровье своего тела и смогу ощутить всю полноту жизни. «Ба!» — как часто говорит Айрич. Должен существовать другой путь для принятия решения — не слишком разумно определять его качество по болезням, которые оно вызывает. Похоже, у меня возник интересный вопрос; пожалуй, стоит его обдумать.
Жить, — продолжал свои размышления Кааврен, — значит постоянно сталкиваться с проблемой выбора. Так должно быть, ибо после смерти мы лишены возможности выбирать, за исключением того, что существует за Вратами Смерти. Философы полагают, что нас ждет там лишь повторение всех тех выборов, которые мы сделали при жизни.
Но тогда, если жизнь постоянно заставляет нас принимать решения, часто довольно сложные, следует найти метод, при помощи которого постигается искусство делать выбор. Нет, я упустил нечто важное. У каждого всегда есть метод, просто далеко не всякий знает о его существовании. Так в чем же заключается мой? А вот в чем: я не способен принять осмысленное решение, мучаюсь, пытаясь найти выход из положения, в которое угодил, а потом вынужден совершать отвратительные поступки или, наоборот, бездействовать — иными словами, вести себя так, как еще месяц назад я и помыслить не мог! Так жить дальше нельзя!
Однако вернемся к исходному вопросу. Должен ведь существовать способ определить четко и ясно, в чем заключается мой долг, хотя, к сожалению, это удается крайне редко. В моем случае, к примеру, не сдержав слово, данное своей возлюбленной, я буду испытывать жестокую боль, но, если я нарушу клятву его величеству, Империя от моего поступка не пострадает, не считая неприятных ощущений человека, который, если уж быть честным до конца, ничем от меня не отличается. Разве что вокруг его головы вращается Орб, а вокруг моей сейчас кружат мрачные тучи. Из туч будет литься горный дождь до тех пор, пока мы не поднимемся на такую высоту, что ему на смену придет снег. Сама природа не в силах принять совсем простое решение относительно тумана, дождя или снега! Разве могу я сделать столь трудный моральный выбор, зная, что в любом случае буду ужасно страдать?
Но тогда, если правильного решения не существует, как мне следует поступить? Кажется, мои мать и отец, чей долг состоял в том, чтобы научить меня, как жить, должны были бы знать ответ на мучающий меня вопрос — если он вообще существует. Только, пожалуй, я веду себя глупо, полагая, что мне под силу сделать правильный выбор. Я должен идти своим путем, надеясь, что конкретные события — а они, вероятно, лучшие учителя — подскажут выход тому, кто готов у них учиться».
Тут Кааврену пришлось прервать свои размышления, потому что к нему приблизился Мика с грустным выражением на своем обычно веселом лице.
— Ну, — промолвил Кааврен, который был даже рад обратиться к чужим проблемам, — ты выглядишь мрачным.
— Вы правы, милорд.
— И какова причина твоей грусти? Или все дело в дожде, промочившем нас до нитки? А может, ты боишься, что наши лошади споткнутся на скользкой горной тропе и мы сломаем себе шеи? Знаешь, мы собирались захватить с собой промасленные плащи, но в последний момент забыли. Плохо иметь дело с теми, кто не в состоянии следовать собственным весьма разумным планам. Значит, тебя тревожит дождь, мой добрый Мика. Если так, то я целиком и полностью разделяю твои чувства.
Существует множество историй, объясняющих диковинную форму моста — изгибы и повороты, зигзаги и полупетли по всей его длине. Утверждали, будто это связано с заклинанием сохранения. Имеется и другая версия — форма моста должна была напугать врага, чтобы тот не осмелился воспользоваться переправой. Нам также приходилось слышать, что создатель моста питал слабость к необычному сорту табака, который оказал влияние на его здравый смысл. Да и вообще есть еще немало других вариантов.
Впрочем, если бы кто-нибудь взял на себя труд изучить письма и бумаги леди Дарадж, относящиеся к тому времени, и сравнить их с описаниями сражений, он бы заметил, что в процессе строительства мост постоянно подвергался атакам повстанцев — пехоты и лучников, в него стреляли катапульты, и кто только не пытался его поджечь. Сначала герцогиня не собиралась строить постоянную переправу; ей необходимо было как можно скорее перебраться на противоположный берег, поэтому она попросту приказала скатывать крупные валуны с горы Бли'аард в реку, после чего сверху клали деревянный настил. Так Дарадж сумела удержать подножие горы Кайран в своих руках.
С тех пор мост не удалось отстроить как следует, он был постоянно необходим для обеспечения отступления. Затем его пришлось расширять, чтобы могли подойти свежие войска и повозки с припасами. Где-то в конце войны (точнее, незадолго до отречения императора Джазая XI из Дома Иссолы) Дарадж приказала своим солдатам сделать настил для санитарной повозки, чтобы можно было переправиться на противоположный берег. Первые железные балки установили только через двадцать или тридцать лет, а к тому времени уже никому и в голову не приходило, что следует разобрать мост и на его месте построить новый. Казалось, гораздо проще (хотя материал обошелся чрезвычайно дорого) укрепить то, что уже имеется в наличии. По мере того как камни, поддерживающие пролет, опускались все ниже, их постепенно стали заменять сначала деревянными, а потом и железными опорами. Затем в ход пошли кирпичи, к которым мост крепился железными цепями.
В результате мост приобрел диковинную извилистую форму и оказался примерно в три раза длиннее расстояния, что преодолевает стрела, пущенная с одного берега на другой. Во время сезона дождей мост практически лежал на воде, да и летом вряд ли стоило рассчитывать на то, что вам удастся перейти на другую сторону, не замочив ног. Ну а когда шли особенно сильные ливни, приходилось ждать по нескольку недель, прежде чем удавалось перебраться на противоположный берег.
Кроме того, мост прославился и по другим причинам. Во-первых, он сыграл важную роль во время Войны Первопроходцев, о которой мы уже имели честь упомянуть. Во-вторых, здесь нередко совершались самоубийства — особенно часто бросались с утеса в холодные воды реки влюбленные: так расстались с жизнью благородная иссола Чалора и ее возлюбленный тиаса Аури (вопреки мрачным поэтическим описаниям их гибели во многих балладах, они нашли свое вечное отдохновение именно здесь).
Нельзя не упомянуть и о дуэлях, состоявшихся на знаменитом мосту; мы не станем составлять длинный список, отметим лишь, что именно на Плавучем мосту убили друг друга поэт Барракс и его главный критик В'роно, положив конец художественным спорам, продолжавшимся почти два тысячелетия. Мы можем добавить в качестве исторического примечания, что критик Норра, исполнявший роль императорского свидетеля, сухо написал об их схватке: «Конец Барракса можно назвать драматичным для его возраста, впрочем, он пострадал из-за желания сделать эффектное высказывание, пренебрегая необходимостью защиты; в то время как В'роно так увлекся собственными представлениями о фехтовании, что не понял намерений своего противника; в общем, результат был неизбежен, однако в художественном отношении удовлетворил всех».
Именно к этому мосту и подъехали наши друзья после того, как благодаря хитрому маневру Катаны выбрались из вражеского окружения — точнее, позволили превосходящим силам противника отступить. Когда они вели своих лошадей по настилу диковинного сооружения (кстати, мост был знаменит еще и тем, что вызывал сильное смятение в лошадях — причина, из-за которой утонул кавалер Джороли из бухты Бридден), Кааврен сказал:
— Теперь все согласны, что Тазендра весьма умна?
— Да, — отвечали остальные. Тазендра поклонилась:
— Однако следует добавить, что Катана отличается завидной храбростью.
— И прекрасным зрением, — сказал Кааврен.
— Клянусь острыми зубами норска! — воскликнул Пэл. — Именно так! Меня бы уже давно насадили на вертел, словно куропатку, если бы она вовремя не заметила троих бандитов, которые неожиданно выскочили на нас, когда мы посчитали, что все кончено.
— Моя голова, — продолжал Кааврен, поклонившись Катане, — распалась бы на две части, что было бы весьма непрактично, если бы леди Катана так изящно не прикончила того, кто едва не воспользовался моей ошибкой.
— И хотя мне и обидно это признавать, Катана оказалась беззащитной перед третьим бандитом, который нанес бы ей тяжелое ранение, если бы Тазендра не обошлась с ним точно так же, как собирался поступить с Каавреном его противник, — добавил Аттрик. И тоже отвесил глубокий, хотя и немного неловкий, поклон Катане.
— Однако мне кажется, — отвечала Катана, поклонившись в ответ, — что нам следует выяснить, почему нас атакуют, а затем попытаться предотвратить возникновение подобных ситуаций в будущем.
— Вы абсолютно правы, — согласилась Тазендра. — Кто знает, в следующий раз они могут привести целую армию.
— И вряд ли нам снова удастся обмануть их, — сказал Пэл.
— Мы можем, — предложил Кааврен, — попросить помощи у лорда Адрона, который является вашим другом, Катана, у него ведь есть армия.
— Мне бы очень не хотелось, — призналась Катана. — Подобные действия могут скомпрометировать лорда Адрона: ведь он ведет сложные переговоры с императором относительно Пепперфилда. Лорд Адрон обязательно пришлет нам помощь, если я о ней попрошу, но с моей стороны это будет некрасивым поступком.
— Значит, не следует просить его о помощи, — заметил Айрич, словно считал, что тут нечего обсуждать.
— И все же, — заявил Аттрик, — я не уверен, что нам так уж необходима помощь.
— Почему? — заинтересовался Пэл. — Объясните мне ход ваших мыслей.
— С удовольствием. Завтра мы прибудем в Пепперфилд.
— Ну и?..
— Там мы с Катаной скрестим наши клинки, после чего отпадет всякая необходимость оставаться здесь. Более того, причина, по которой нас постоянно атакуют, возможно, будет устранена.
— Пожалуй, — сказала Катана, — в вашем замечании есть известный резон.
— Кстати, — промолвил Кааврен, — раз уж мы приближаемся к концу моста, давайте вновь сядем в седла.
Все немедленно последовали его разумному совету и направили лошадей на довольно крутую горную тропу, вполне, впрочем, доступную для их скакунов.
Кааврен поехал первым. Некоторое время рядом скакал Айрич, но очень скоро проницательный лиорн заметил, что тиаса хочет остаться наедине со своими мыслями. Спустя несколько минут Айрич уже оказался с Аттриком и Тазендрой и присоединился к их дискуссии о достоинствах различных видов стремян во время сражений и конных дуэлей (которые в те времена еще не вышли из моды окончательно, однако случались довольно редко). Айрич поразил своих собеседников отличным знанием тонкостей этого искусства. Он прекрасно понимал, когда и как следует поменять стремена кавалерийскому офицеру. Однако нашему читателю вряд ли интересен сей предмет, поэтому мы вновь обратим внимание на Кааврена, одетого в синий и белый цвета своего Дома, частично скрытые золотым плащом гвардейца. Итак, наш тиаса едет на своей кобыле и ведет сам с собой примерно следующий разговор.
«Я обязан сделать выбор, — рассуждал Кааврен, — кого мне предать: императора или любовь. Можно сформулировать иначе: любовь одного ничем не прославившегося гвардейца не так важна, как нужды Империи, — принцип, который собирает людей под знамена императора. Но нет, надо еще подумать. Ведь мне следует сделать выбор не просто между любовью и Империей, но между двумя клятвами, пришедшими в противоречие друг с другом. Нужно решить, от кого отречься. Отречься! Какое отвратительное слово. И почему я должен отрекаться? Все из-за того, что мои губы произнесли клятву, которую поддержало сердце, не посоветовавшись с разумом.
Мой разум обязательно отверг бы ту клятву — ведь одна из главных его обязанностей состоит в том, чтобы следить за языком, предоставив сердцу качать кровь по моему организму. Однако все это теперь не имеет значения, ситуация очевидна: гораздо важнее хранить верность императору, чем своей любви.
Но если это так, почему мое сердце говорит совсем другое? Хотя тут все просто — оно стыдится того, что свершило, и не хочет качать кровь в мозг, не то он, вместо того чтобы мыслить ясно, все окончательно перепутает. Быть может, во время нашей следующей битвы мое предательское сердце перестанет направлять кровь к моим рукам и в моем теле проделают достаточное количество дыр, чтобы разрешить мучающую меня дилемму довольно нетрадиционным способом. Клятвы должны быть чем-то подкреплены, и мое сердце знает, что не имеет права их давать, в особенности когда они приходят в противоречие с указаниями мозга или других внутренних органов.
В таком случае мой выбор приведет к боли в сердце, животе или голове. Сейчас у меня болят живот и голова, возможно, пришло время заболеть сердцу, после чего я получу представление о нездоровье своего тела и смогу ощутить всю полноту жизни. «Ба!» — как часто говорит Айрич. Должен существовать другой путь для принятия решения — не слишком разумно определять его качество по болезням, которые оно вызывает. Похоже, у меня возник интересный вопрос; пожалуй, стоит его обдумать.
Жить, — продолжал свои размышления Кааврен, — значит постоянно сталкиваться с проблемой выбора. Так должно быть, ибо после смерти мы лишены возможности выбирать, за исключением того, что существует за Вратами Смерти. Философы полагают, что нас ждет там лишь повторение всех тех выборов, которые мы сделали при жизни.
Но тогда, если жизнь постоянно заставляет нас принимать решения, часто довольно сложные, следует найти метод, при помощи которого постигается искусство делать выбор. Нет, я упустил нечто важное. У каждого всегда есть метод, просто далеко не всякий знает о его существовании. Так в чем же заключается мой? А вот в чем: я не способен принять осмысленное решение, мучаюсь, пытаясь найти выход из положения, в которое угодил, а потом вынужден совершать отвратительные поступки или, наоборот, бездействовать — иными словами, вести себя так, как еще месяц назад я и помыслить не мог! Так жить дальше нельзя!
Однако вернемся к исходному вопросу. Должен ведь существовать способ определить четко и ясно, в чем заключается мой долг, хотя, к сожалению, это удается крайне редко. В моем случае, к примеру, не сдержав слово, данное своей возлюбленной, я буду испытывать жестокую боль, но, если я нарушу клятву его величеству, Империя от моего поступка не пострадает, не считая неприятных ощущений человека, который, если уж быть честным до конца, ничем от меня не отличается. Разве что вокруг его головы вращается Орб, а вокруг моей сейчас кружат мрачные тучи. Из туч будет литься горный дождь до тех пор, пока мы не поднимемся на такую высоту, что ему на смену придет снег. Сама природа не в силах принять совсем простое решение относительно тумана, дождя или снега! Разве могу я сделать столь трудный моральный выбор, зная, что в любом случае буду ужасно страдать?
Но тогда, если правильного решения не существует, как мне следует поступить? Кажется, мои мать и отец, чей долг состоял в том, чтобы научить меня, как жить, должны были бы знать ответ на мучающий меня вопрос — если он вообще существует. Только, пожалуй, я веду себя глупо, полагая, что мне под силу сделать правильный выбор. Я должен идти своим путем, надеясь, что конкретные события — а они, вероятно, лучшие учителя — подскажут выход тому, кто готов у них учиться».
Тут Кааврену пришлось прервать свои размышления, потому что к нему приблизился Мика с грустным выражением на своем обычно веселом лице.
— Ну, — промолвил Кааврен, который был даже рад обратиться к чужим проблемам, — ты выглядишь мрачным.
— Вы правы, милорд.
— И какова причина твоей грусти? Или все дело в дожде, промочившем нас до нитки? А может, ты боишься, что наши лошади споткнутся на скользкой горной тропе и мы сломаем себе шеи? Знаешь, мы собирались захватить с собой промасленные плащи, но в последний момент забыли. Плохо иметь дело с теми, кто не в состоянии следовать собственным весьма разумным планам. Значит, тебя тревожит дождь, мой добрый Мика. Если так, то я целиком и полностью разделяю твои чувства.