Браст Стивен. Гвардия Феникса

   — Нет, вовсе не дождь, милорд.
   — Так что же с тобой стряслось?
   — Вы хотите, чтобы я вам все рассказал?
   — Хочу.
   — Хорошо.
   — Что ж, я тебя слушаю.
   — Дело заключается в следующем: я пытался складывать в уме.
   — Знаешь, — отозвался Кааврен, — я проделывал это не раз, но никогда подобное занятие не наводило меня на печальные мысли. Напротив, такие упражнения тренируют ум, который, в свою очередь, помогает человеку приятно проводить время и получать удовольствие от окружающего мира.
   — Я старался следовать вашему примеру, милорд.
   — Ты будешь доволен результатами, Мика, можешь не сомневаться.
   — Но я не просто складывал числа, милорд, я воображая.
   — А, воображал. Ну это совсем другое дело.
   — Рад, что вы так считаете, милорд.
   — О, воображение — вещь гораздо более серьезная.
   — А кроме того…
   — Что кроме того?
   — Милорд, если вы хотите, я расскажу.
   — С удовольствием тебя выслушаю. Кстати, твой акцент: ты говоришь совсем не так, как принято в городах на севере, и не в том быстром ритме, характерном для мест, где я родился.
   — Возможно, милорд, причина, по которой вы считаете суммы, отличается от той, что приводит в действие мое воображение.
   — Может быть, ты прав, Мика, однако я не знал, что твое воображение направлено на определенный предмет.
   — Вы все правильно поняли.
   — И о чем же идет речь?
   — Солдаты, милорд.
   — Солдаты?
   — Именно. Обратите внимание: до того как я имел честь с вами познакомиться, на вас напал один человек.
   — Ну да, верно — Аттрик, который едет сейчас вместе с нами.
   — Потом вас атаковали уже двенадцать бандитов, не так ли?
   — Ты правильно определил их число, Мика.
   — А после того как мы выехали из «Раскрашенного знака», в засаде нас поджидало тридцать человек…
   — Вернее, это мы неожиданно их атаковали, но ты прав, их было тридцать.
   — А моя хозяйка при помощи своей стратагемы обратила в бегство не менее сотни врагов, я не ошибся?
   — На сей раз, по-моему, ты преувеличил.
   — Во всяком случае, милорд, их было куда больше тридцати.
   — Не стану с тобой спорить.
   — Так вот теперь мое воображение задает мне один и тот же вопрос: сколько врагов встанет у нас на пути в следующий раз?
   — Понятно. И к какому выводу ты пришел, Мика?
   — Что их будет намного больше, чем нас.
   — Ну, не сомневаюсь, что ты прав.
   — Армия, милорд. Боюсь, что дальше они приведут целую армию.
   — Вполне возможно, мой добрый Мика.
   — Милорд, знаю, что вы смелы и сильны, а моя госпожа сражается, как дзур, и я помню, какое хладнокровие сохраняет в минуту опасности лорд Айрич, а кавалер Пэл умен и отважен, я уже не говорю о лорде Аттрике и леди Катане — они драконы, да и я, хоть и принадлежу к Дому Теклы, не стану прятать голову, когда начнется заварушка, и у меня в руках будет моя табуретка…
   — Мне это известно, дорогой Мика, ведь я видел тебя в деле.
   — Благодарю вас, милорд. И все же как мы справимся с армией, милорд?
   — Значит, ты боишься смерти?
   — Боюсь? О нет, милорд, прошу поверить, я не осмеливаюсь бояться. Но мне грустно, потому что служить леди Тазендре так замечательно, и мне совсем не хочется, чтобы моя жизнь подошла к концу как раз в тот момент, когда она стала столь приятной.
   Кааврен протянул руку и потрепал Мику по плечу.
   — Не расстраивайся, добрый Мика, — сказал он. — Не все еще потеряно. Кто знает, возможно, как говорит Айрич, что-нибудь случится и судьба спасет нас: тебя — от смерти, а меня — от чего-то худшего. Кроме того, все это лишь игра воображения. Может, наши враги сдались и оставили попытки покончить с нами.
   — Вы так думаете, милорд?
   — Ба! В жизни всякое бывает. В любом случае я не представляю, где они найдут армию, даже если у них и возникнет такое желание.
   — Надеюсь, вы не ошибаетесь, милорд, — пробормотал Мика, но тут же покачал головой, словно хотел сказать: «Хотя я не очень-то верю».

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
В которой актеры расставлены на сцене, словно для финала трагедии

   Оказалось, что Мика не ошибся: именно в этот момент, в нескольких лигах у них за спиной, некий господин уже просил, чтобы его имя сообщили лорду Адрону. В руке он держал листок бумаги, всего лишь обрывок, который к тому времени, когда дело подойдет к своему завершению, изменит судьбу каждого, кого наша история касается.
   Как только посетитель сообщил свое имя, его немедленно проводили в ту комнату, где он уже бывал, а лорд Адрон поднялся ему навстречу, поклонился и внимательно оглядел с ног до головы.
   — Добрый день, граф Шалтре, — сказал он.
   — Добрый день и вам, ваше высочество, — ответил лиорн, низко кланяясь из уважения к сану драконлорда, но не так низко, как мог бы, поскольку приехал в качестве посланца его величества.
   Адрон, который сумел правильно оценить его приветствие, сказал:
   — Вы хотите мне что-то передать?
   — Имею честь, ваше высочество, — ответил Шалтре.
   — Я жду.
   — Вот сообщение, которое я уполномочен вам передать: вы должны собрать и возглавить армию из тысячи воинов, чтобы захватить неких беглецов.
   — Беглецов? Иными словами, преступников?
   — Я не сказал, что они преступники, ваше высочество, однако их необходимо арестовать или убить.
   — Ну и сколько же всего беглецов?
   — В настоящее время шестеро.
   — Шестеро? Вам требуется тысяча воинов, чтобы схватить шестерых беглецов?
   — Нужно прочесать горы, ваше высочество.
   — Ага, значит, вам необходимо произвести разведку. Уверяю, это задание гораздо лучше выполнят несколько следопытов, нежели тысяча солдат.
   — После того как следопыты найдут беглецов, может потребоваться много солдат, чтобы доставить их, ваше высочество.
   — Выходит, они очень опасны, милорд?
   — Исключительно.
   — И каковы их имена?
   — Я не знаю всех имен, но одного зовут Кааврен, а другого — Аттрик.
   — Значит, речь идет именно об этих господах?
   — Именно.
   — Они беглецы?
   — Так оно и есть.
   — Я их знаю. Они у меня гостили и покинули мой дом два дня назад. Боюсь, сейчас они уже далеко отсюда — солдатам их будет не догнать.
   — Нет, ваше высочество. У нас есть основания считать, что они поехали по дороге в сторону Плавучего моста.
   — Ну и что с того?
   — По причинам, которые известны только им самим, они выбрали длинный маршрут — быть может, для того, чтобы поберечь лошадей. Если мы сможем выступить в течение часа и вы поведете солдат через перевал, то уже через девять часов мы будем там, где они сейчас.
   — Вы прекрасно знаете местность, граф.
   — Ваше высочество очень добры.
   — Жаль, но я должен вам отказать.
   — Как отказать?
   — Они были моими гостями, более того, среди них есть человек…
   — Чье имя не следует называть, ваше высочество. Что ж, не всех необходимо арестовать или убить — вот почему вы должны сами выступить во главе войска. Вы ведь не хотите, чтобы свершилась ошибка.
   Адрон нахмурился, пытаясь понять суть сложных политических интриг, стоящих за этим требованием императора. Наконец, так и не решив проблемы, он сказал:
   — Тем не менее я повторяю, что вынужден отказать его величеству в этой просьбе. По той причине, что еще во время своего пребывания в городе Драгейре получил следующие сведения: люди с Востока собирают войска возле Пепперфилда, и, чтобы помешать вторжению, я должен вести свою армию именно туда.
   — Разрешите напомнить вам, ваше высочество, что вы не являетесь маркизом Пепперфилдом.
   — В настоящий момент маркиза Пепперфилда не существует. Однако заверяю вас, люди с Востока не станут откладывать свое вторжение только из-за того, что его величество никак не может принять решение.
   — И все же вопрос о вторжении с Востока прежде всего касается Империи, поэтому многие будут удивлены, если вы введете свои войска в Пепперфилд.
   — А вот люди с Востока удивляться не станут.
   — Значит, вы полны решимости вести свои войска в Пепперфилд и отказываетесь выполнить просьбу его величества?
   — Проклятие! Таковы мои намерения. Я загнал двух лошадей, чтобы поскорее сюда вернуться и заняться приготовлениями к походу.
   — Однако это невозможно, ваше высочество, — заявил Шалтре.
   — Невозможно?
   — Когда его величество обращается к кому-то с просьбой…
   — Речь идет о просьбе, а посему я имею право ее отклонить — выбор за мной. И хотя я совсем не хочу оскорбить его величество, тем не менее…
   — А если речь идет не о просьбе, а о приказе?
   — Тогда совсем другое дело. Будучи герцогом Истмэнсуотчем, я обязан повиноваться.
   — Именно.
   — Ну?
   — Считайте, что вы получили приказ.
   — И все же вы недавно говорили, что речь идет о просьбе.
   — Да, это была просьба, ваше высочество, — до того момента, пока вы не отказались. Теперь она превратилась в приказ.
   Адрон внимательно посмотрел на лиорна:
   — Полагаю, у вас есть доказательства воли его величества?
   — Ваше высочество соизволит взглянуть на эту бумагу?
   Адрон нахмурился, но взял протянутую Шалтре бумагу и прочитал: «Лорд Адрон, мы повелеваем вам следовать указаниям Шалтре относительно всех вопросов, связанных с арестом Кааврена из Каслрока и его спутников. Тортаалик». Адрон проверил подпись, печать, стараясь, чтобы на его лице не отразилось никаких чувств. Наконец он молча поклонился, потому как сомневался, что может говорить вполне уверенно.
   — У вас есть еще вопросы, ваше высочество? — спросил Шалтре.
   После короткой паузы Адрон сумел взять себя в руки и ответил:
   — Мы выступим через час, милорд.
   — Я буду ждать ваше высочество снаружи.
   Теперь мы вернемся к нашим друзьям, которые ничего не ведали об этом разговоре. К тому моменту, когда начало темнеть, они добрались до места, находившегося в двух милях от Пепперфилда. Аттрик заявил, что они с Катаной должны устроить поединок тем же вечером, но Кааврену удалось убедить его подождать до рассвета, чтобы все могли спокойно отдохнуть.
   Следует отметить, вечер выдался довольно холодный, поскольку друзья поднялись высоко в горы. Однако дров оказалось в избытке, поэтому, позаботившись о лошадях, они разожгли большой костер и поужинали хлебом и сыром. Тазендра помалкивала и казалась печальной. Все устроились поближе к огню, завернувшись в плащи и одеяла, но разговор не клеился — было понятно, что завтрашний день положит конец дружеским отношениям, во всяком случае между некоторыми из них. Время от времени Катана бросала испытующие взгляды на Аттрика, словно размышляя о том, какая дружба могла бы их связать, если бы они встретились при других обстоятельствах. Аттрик, в свою очередь, избегал смотреть на Катану, будто уже не хотел вступать с ней в смертельную схватку, но не имел права нарушить долг чести.
   Наконец Кааврен вздохнул и сказал:
   — Друзья мои, должен признаться, меня беспокоит то, что я делаю. В Драгейре идея отправиться в дальнее путешествие казалась мне привлекательной: покрыть себя славой, стать героями, — но теперь, когда мы здесь, все кажется таким сложным.
   — Что ж, — отозвалась Тазендра, — вы правы. Но должна честно признаться, не понимаю почему.
   — Дело в том, — промолвил Айрич, — что мы ввязались в политические игры Империи, причем руководствовались собственными интересами, не пытаясь ей служить. Мы совершили ошибку, и я признаю себя в том виновным.
   — Ба, — вмешался Пэл. — Конечно, мы оказались в центре интриг, но в этом нет ничего плохого, если император силен; именно таким способом дворянин и должен доказать свою силу, прославиться. Когда же император проявляет слабость, те, что ему служат, могут обнаружить лишь собственную слабость.
   Кааврен нахмурился:
   — Вы говорите, что император слаб? Не понимаю почему?
   — Действительно? — удивился Пэл. — Взгляните на нас. Мы четверо — прошу прощения у вас, Аттрик, и у вас, Катана, — отправились в путь из Драгейры по долгу службы. Иными словами, мы служим Империи, которую олицетворяют его величество и двор.
   — Пока все понятно, — сказал Кааврен, — пожалуйста, продолжайте.
   — Но двор похож на паутину криоты, которую разорвал ветер. Повсюду протянулись щупальца интриг, но все так запуталось, что мы не ошибемся, если используем слово «анархия». Нам не повезло, и мы попали в паутину — возможно, по чистой случайности. Щупальцами никто не управляет. В противном случае нас бы успели перехватить еще до того, как мы покинули город. А кто должен осуществлять контроль, если не император? И раз император на это не способен, значит, он слаб.
   — А почему, — заинтересовался Кааврен, — император слаб?
   — Ну прежде всего он молод.
   — Однако у него самые добрые побуждения, — добавил Айрич.
   — О, тут я с вами совершенно согласен. Но он молод, к тому же обладает самым серьезным недостатком, какой только может иметь император.
   — И в чем он заключается? — спросил Кааврен.
   — Император слушает плохих советников.
   — Ну должен же он кого-то слушать.
   — Да, но необходим опыт, чтобы отличить плохого советника от хорошего.
   — И как же ему решить эту проблему? — осведомился Кааврен, которого немало поразил столь неожиданный взгляд на императорскую политику.
   — Как предлагал Айрич: найти людей, принимающих интересы Империи близко к сердцу.
   — Ну а кто окружает его сейчас?
   — Сейчас его советников прежде всего интересуют собственные дела, и они дают ему такие рекомендации, которые помогают им снискать его расположение. Вот почему они часто и без всякой надобности друг другу противоречат, что приводит к невнятной общей политике Империи. В результате Пепперфилд остается без защиты, баронесса, — тут он поклонился Катане, — ускользает из-под ареста, а до конца доводится лишь кампания по захвату безделушек, ведь император так любит разноцветные камешки.
   — Ну, — с улыбкой заметил Айрич, — если бы он имел советника такого, как вы…
   — О, — ответил Пэл, пожалуй даже слишком быстро, — у меня нет подобных амбиций, уверяю вас.
   Айрич и Кааврен переглянулись и обменялись короткими улыбками.
   — Тем не менее, — заговорила Тазендра, которая, как водится, ничего не заметила, — если бы вы стали его советником, что бы вы сказали его величеству?
   Однако Пэл лишь покачал головой, словно вдруг сообразил, что холодная ночь и тепло костра заставили его открыть больше, чем он собирался.
   — Должен признаться, если бы я был советником, — промолвил Айрич, — пост, интересующий меня ничуть не больше Пэла, я бы прежде всего предложил ему арестовать леди Катану.
   Леди Катана удивилась, но Айрич вел себя столь корректно, что она не могла на него обижаться. Аттрик тоже с удивлением на него посмотрел, но промолчал. Кааврен же, которому вдруг стало не по себе, заявил:
   — Ну, миледи, а как бы поступили вы? Прах и пепел! Нельзя же убивать всех, кому не нравятся ваши картины.
   — Вы не рисуете, — холодно возразила Катана.
   — Что ж, тут вы абсолютно правы, и я умолкаю.
   Через некоторое время Катана заговорила, но так тихо, словно ее слова не предназначались ни для кого, кроме нее самой:
   — Он вел себя чересчур заносчиво. Я работала над этим полотном тридцать девять лет, из них одиннадцать провела в джунглях, где наблюдала за драконами, иногда пробираясь в их жилища. Пять лет я писала задний план — чтобы каждое растение, каждый камень, каждая тень стали реальнее, чем натура, с которой я их срисовала, — и в то же время они должны были поддерживать основную тему моего произведения.
   Пятнадцать лет я делала зарисовки драконов, пока не научилась читать выражение их лиц, чтобы показать тем, кто не знает, что у драконов могут быть на лицах и такие выражения. Потом я рисовала и рисовала. Наконец я закончила и покрыла картину лаком, после чего с самым кротким видом принесла свое произведение лорду э'Дриену. Пока я стояла и готовилась к тому, чтобы показать ее первому зрителю, появился этот человек, бросил небрежный взгляд и посчитал, что моя картина не стоит даже комментариев.
   Катана снова замолчала. Тазендра кашлянула и спросила:
   — Стало быть, вы рассердились?
   Катана улыбнулась и ответила:
   — Ну, если хотите знать правду, я сожалею о том, что сделала.
   — Как, — сказал Аттрик, — вы сожалеете?
   — Да. Я жалею, что убила его. Во всяком случае, мне следовало дать ему больше времени, чтобы он успел подготовиться к защите. Однако меня охватил ужасный гнев.
   — Ну, — задумчиво проговорил Аттрик, — мне известно, что такое гнев.
   — А я, в свою очередь, отлично представляю, что такое месть, — ответила Катана.
   — Значит, мы друг друга понимаем, — заметил Аттрик.
   — Целиком и полностью, — согласилась Катана.
   — Но относительно кистей…
   — Кистей?
   — В его глазах.
   — Ба! Вранье!
   — Вы уверены?
   — Мой дорогой Аттрик, я бы знала, если бы вонзила кисти кому-нибудь в глаза. Следует добавить, что я собиралась представить свою картину и не взяла с собой кисти.
   — Но рассказывают…
   — Вы же знаете, какими лживыми подробностями обрастают подобные истории.
   — Да, представляю.
   — Рада, что вы понимаете.
   — Я все понимаю. И если убью вас завтра, то можете не сомневаться, больше не буду испытывать к вам вражды.
   — А если я вас убью, то мои чувства будут аналогичными.
   — Вашу руку?
   — Вот она.
   — Ну тогда до завтра.
   — До завтра.
   После чего все закрыли глаза и один за другим погрузились в сон.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
В которой наши друзья с превеликим удовольствием констатируют, что положение стало безнадежным

   Владение Пепперфилд, большое плодородное плато, располагалось между горами Кайран и Железная Стена; оно получило свое название благодаря множеству сортов произраставшего здесь в огромных количествах дикого перца и дюжине сортов, которые выращивались на полях. На севере плато упиралось в отвесную скалу высотой около пятисот футов, на ее вершине стояла Угрожающая крепость, где некогда обитал покойный маркиз Пепперфилд, а еще дальше находился Сосновый приют — там совсем недавно жил Аттрик. Крутая извилистая тропа вела из крепости на плато — одна из четырех возможностей добраться до Пепперфилда в том весьма маловероятном случае, если кто-то сумеет проникнуть в Угрожающую крепость, поскольку в нее можно попасть только через Пепперфилд.
   Другой подступ расположен на востоке, где длинный пологий склон поднимается от прохода в Железной Стене примерно в четырех лигах к северу. Следующий путь, всего в полете стрелы от Рэдфейса, находится на юго-востоке — крутой подъем, недоступный для лошадей. Наши друзья остановили свой выбор на последней, четвертой дороге с юго-запада — узкой, но хорошо утоптанной тропе, начинающейся у долины Восточной реки, в нескольких лигах от ее истока, Гремящих Водопадов Железной Стены.
   Она больше остальных походила на дорогу: по обеим сторонам шли высокие скалы, а заканчивалась тропа в небольшой роще, за которой начиналось бескрайнее плато. С тех пор как его открыла леди дзур Бриони и нарекла именем своего героя, Кайрана Завоевателя, плато стало местом кровопролитных сражений между людьми с Востока и жителями Империи.
   Ранним утром наши друзья остановились посреди одного из полей.
   — Друзья мои, мы находимся во владениях Пепперфилд. Иными словами, только что покинули земли лорда Адрона, — предупредил Аттрик.
   — Хорошо, — лишь сказала Катана.
   Теперь впереди ехал Аттрик. Они направились к тому месту, где виднелось несколько тополей, которые словно бы праздновали годы, прошедшие со времен последнего вторжения людей с Востока, ведь именно люди с Востока культивировали поля, тогда как жителей Империи вполне устраивал местный перец.
   — Здесь, — сказал Аттрик, — в этой маленькой лощине, мой предок, Зивер Высокий, дал свой последний бой во времена правления Тсалмота в одиннадцатом цикле. А вот за тем холмом справа пряталась кавалерия Кли'дха, им пришлось уложить лошадей на землю, прежде чем броситься в атаку, которая помогла вернуть Пепперфилд во времена правления Дзура в шестнадцатом цикле. Слева и немного впереди за небольшим холмом, — продолжал Аттрик, — проходила линия обороны Бегущего Круга во времена Четырнадцатого правления Иссолы, когда была предпринята отчаянная попытка спасти Таалини Три Кулака, сраженного там, за скалой в форме гриба, — один смельчак, не помню сейчас его имени, сумел оттащить Таалини за бугор. А здесь, — добавил он, чуть придерживая лошадь, — отец заставил меня принести Клятву Защиты, а потом вручил шпагу. Земля тут гладкая, лишь несколько первых перцев пробились наружу, чтобы приветствовать начало лета. Мне кажется, это будут изогнутые белые плоды с резким запахом, сладкие, с малым количеством семян, очень вкусные.
   Он спешился, передал свою лошадь Мике и показал на одинокое вишневое дерево, находящееся метрах в восьмидесяти от них, где можно было привязать лошадей.
   — Тазендра, вы готовы быть моим секундантом?
   — Да, — кивнула Тазендра, — но из этого не следует, что я ощущаю неприязнь к Катане, надеюсь, она окажет мне честь и поверит моим словам.
   — Понимаю, — ответила Катана, у которой пересохло горло, когда Аттрик рассказывал об окружающем пейзаже. Затем она соскочила с лошади и также передала повод в руки Мике, а затем обратилась к Пэлу: — Вы готовы стать моим секундантом?
   — Почту за честь, — кивнул он, — с той же оговоркой относительно Аттрика.
   — Согласен, — сказал Аттрик.
   — А кто будет судьей? — спросила Тазендра.
   — Айрич, разумеется, — предложил Пэл. Лиорн поклонился и тоже спешился.
   — А роль свидетеля исполнит Кааврен, — заявила Тазендра.
   — Я готов, — с трудом вымолвил Кааврен, которого переполняли самые противоречивые чувства. — И буду свидетелем с тем превеликим удовольствием, что мне все равно, кто станет победителем, но одновременно без малейшего желания, поскольку не хочу, чтобы кто-нибудь из вас умирал. Видят Боги, я люблю обоих.
   Аттрик и Катана опустили головы, так искренне и взволнованно прозвучала короткая речь тиасы. Гвардейцы передали своих лошадей на попечение Мики, который отвел животных к вишневому дереву и привязал.
   — Весьма вероятно, что одна из них вскоре останется без седока, — пробормотал Кааврен. — Будем молиться, чтобы таких лошадей не оказалось две.
   — Нарисуйте круг, Кааврен, — попросил Айрич. Кааврен бросил на лиорна взгляд, описать который невозможно, вытащил кинжал и, чувствуя, как сердце разрывается от горя, принялся чертить линию, ограничивающую поле дуэли, хотя тиаса не сомневался, что противники вряд ли будут далеко отступать.
   — Условия? — тихо спросил Айрич.
   Тазендра посмотрела на Аттрика, тот коротко ей кивнул, словно хотел сказать: «Вы прекрасно понимаете, какими должны быть условия». Тазендра поклонилась Пэлу и сказала:
   — Сталь против стали, бой насмерть.
   Пэл взглянул на Катану, и та ему кивнула: «Так должно быть». Затем йенди вернул поклон Тазендре и проговорил:
   — Мы принимаем ваши условия.
   — Тогда, — промолвил Айрич, — пора начинать.
   Кааврен подошел и, опустив голову, встал рядом с лиорном. Мика, в свою очередь, остановился рядом с Каавреном, печально покачал головой и пробормотал:
   — Если это значит быть дворянином, тогда я рад, что не являюсь таковым.
   Противники заняли исходные позиции, и Айрич спросил:
   — Готовы ли вы примириться?
   Аттрик, глядя в землю, вздохнул, показывая, что не готов. Катана пожала плечами.
   — Я спрашиваю еще раз, — повторил лиорн, и его голос слегка дрогнул. — Готовы ли вы примириться?
   Все с удивлением взглянули на Айрича: подобное нарушение правил поражало тем сильнее, что исходило от лиорна. И снова оба вздохнули, показывая, что дуэли не избежать.
   Айрич покачал головой.
   — Проверьте оружие, — глухо произнес он. Его услышали только потому, что наступила мертвая тишина, даже ветер стих, словно демонстрируя уважение к трагедии, которая должна была здесь разыграться.
   Тазендра бросила взгляд на палаши Аттрика, а Пэл осмотрел шпагу и кинжал Катаны. Они обменялись оружием и знаком показали Айричу, что все в порядке.
   — Возьмите оружие, — сказал Айрич.
   Тазендра передала Катане шпагу и кинжал, а Пэл вручил Аттрику его клинки.
   — Встаньте внутри круга, — проговорил Айрич, чей голос был чуть громче шепота.
   Противники выполнили его указание, а лиорн занял позицию между ними. Он знаком показал — видимо, Айрич уже не мог говорить, — где должен стоять каждый из них. Наконец, сделав над собой усилие, лиорн произнес:
   — Имеет ли каждый из вас желание сказать что-нибудь перед тем, как мы начнем?
   — Со своей стороны, — вымолвил Аттрик, — заявляю, что лишь чувство долга заставляет меня предпринять попытку отнять вашу жизнь. И если вы убьете меня, то окажете мне неоценимую услугу.
   — А я скажу, — ответила Катана, — что вы один из самых замечательных людей, каких мне приходилось встречать, и теперь горько сожалею, что убила вашего отца. То был поступок недостойный дракона. А еще я обещаю, что если волею судьбы я вас убью, то немедленно передам себя в руки Империи.