Бронин Семен. История моей матери

   - Как тебе вечер? - спросила ее Рене.
   - Неплохой, но я не о нем думаю... Я уже дома себя вижу... Боюсь очень.
   - Да пароходы сейчас как автобусы ходят - по расписанию.
   - "Титаник"-то утонул.
   - Это когда было? И он севернее шел - в зоне айсбергов... А Гарри тебе как?
   - Американец,- сказала та.- У нас их много.
   - И какие они?
   - Деловые, приветливые, но вращаются обычно в своем обществе. Не знаю, чем Летиция его пленила. Видно, сама такая же.
   - Завидуешь?
   - Нет. Мне больше мой Марсель нравится: он сентиментальнее. С Гарри мне было бы неспокойно. А тебе он понравился?
   - Нет,- с легкой душой сказала Рене.- Так-то он, конечно, привлекательный, стройный, раскованный, но чего-то в нем не хватает. Слишком легкий, с одной стороны, и уравновешенный - с другой.- Она успела все обдумать и взвесить.
   - Что ж в этом плохого?
   - Слишком довольный собою,- додумав, заключила Рене.
   - А ты таких не любишь?
   - Нет. Как можно быть свободным, когда кругом столько рабства?
   - В Америке?
   - Почему? Везде. И здесь тоже.- Она произнесла это почти легкомысленно, не в тон сказанному и огляделась по сторонам в поисках какого-нибудь дешевого кафе, куда можно было бы зайти и отметить окончание учебы. Подруга не вполне ее поняла, но согласилась:
   - Про чужие несчастья не знаю: мне что до них - но я тоже не люблю самонадеянных. Люблю, когда мужчина чуть-чуть робеет. И чувствителен, как мой Марсель. С ним легко себя чувствуешь и боишься меньше. Я от парохода в панике, потому что его рядом не будет.
   - Будете всю жизнь рука об руку ходить? - Рене словно бес за язык дергал.
   - А это плохо?
   - Не знаю... Немного скучно, кажется.- Рене была настроена воинственно: причиной тому, может быть, было ее одиночество на балу и после него.
   Эжени это не понравилось, но она решила не ссориться в последний день, хоть и сказала:
   - Гарри слишком свободный, мой слишком ко мне привязан - кто тебе нужен, Рене?
   - Никто, наверно. Одна буду.
   - И что будешь делать одна?
   - Не знаю. Пока учиться.
   - Учиться, Рене, это не занятие, а так - в лучшем случае подготовка к будущей жизни. Одна семью не создашь,- и Эжени, которой наскучило говорить банальности, вспомнила, что у нее осталось множество дел, и заторопилась, чтоб не терять времени даром.
   - Зайдем в какое-нибудь кафе,- попросила Рене.- Обмоем наш "бак" по философии. Философии все-таки, а не домоводства с кулинарией. Вспомним старика Гегеля, как говорил один мой знакомый.- Ей захотелось в этот миг, чтоб рядом был Мишель, который бы охотно поддержал с ней разговор о Спинозе и о Канте.
   - Ты, наверно, его и ждешь? Знакомого этого? Ладно. Недолго только. У меня не все еще куплено...
   Домой Рене пришла достаточно рано, и отчим собрался за бутылкой: отпраздновать событие. Мать посмотрела на это косо: успех дочери радовал, но пьянство мужа пугало куда сильнее.
   - Но повод-то какой! - воззвал он к материнским чувствам.- Не каждый день дочь лицей кончает. Да еще с отличием! - схватил шляпу - и был таков.
   - Вина купи! - послала ему вдогонку Жоржетта, но он уже ее не слышал.-Сейчас абсент принесет,- предрекла она.- Который с ног его валит,- и примолкла, удрученная.
   Рене подсела к ней на диван, приласкалась, что делала редко: она выпила с Эжени красного.
   - Ты хоть довольна, что я лицей кончила? - Ей захотелось услышать от матери что-нибудь лестное и приятное - награду, которую в младших классах дети ждут от родителей за примерные отметки в школе. Оценки преподавателей радовали ее меньше.
   - Довольна, конечно,- отвечала серьезным тоном Жоржетта, но в голосе ее не слышалось ликования.
   - А почему такая невеселая?
   - Что веселиться?.. Опять пить начал. Кто кормить нас будет?
   - Я прокормлю. Уроки могу давать.
   - Когда ты их давать будешь? У тебя ж времени совсем нет... Я тебя почти не вижу... Как и его - когда он запивает...
   Отчим действительно пришел с абсентом.
   - Ничего другого не было,- лживо оправдался он.- Было вино подешевле, но его б на всех не хватило. Что нам одна бутылка? А абсент - он за сердце хватает!
   - Вот и пей его один,- сказала Жоржетта.
   - Один пить не буду! - поклялся он.- Что я, алкоголик? По случаю только,- и припрятал бутылку.
   Он изменился, постарел, обрюзг в последнее время, и даже усы его, которые он отпустил, когда стал секретарем ячейки и за которыми прежде ревностно ухаживал, повисли теперь, как две худые тряпки. Секретарем он уже не был: постарался Ив, его недоброжелатель, но и в нем самом бойцовский петушиный дух давно иссяк и выветрился.
   - Рене теперь работать пойдет? Тут Жиль говорил со мной о ней: понравилась ему сильно. Хороший парень, между прочим. Будь я девкой, вцепился бы в него обеими руками. А что? Головастый, все в руках горит -редкостный парень. Тебе ж и об этом думать надо - не только об учебе твоей.
   Все словно сговорились учить ее уму-разуму и толкать к замужеству: будто хотели избавиться от нее, всучив ей веретено и прялку.
   - Ты меня сватаешь? - спросила Рене.
   - Не сватаю, но очень уж тебя хвалит - видать, ждет, что передам.
   - Я дальше учиться пойду,- сказала Рене.
   - Вот те на! - удивился он, будто об этом не было прежде речи.- А я ничего не знаю.
   - А зачем было "бак" получать? Для дальнейшей учебы.
   - И на кого же?
   - На юриста.
   - Ничего себе! Адвокатшей станешь?.. А те, в Даммари, дальше будут платить?
   - Об этом еще не говорили. Сама расплачусь.
   - Жить здесь будешь? - закинул еще одну удочку он.
   Мать насторожилась:
   - А где же?
   - А я знаю? - отговорился тот.- Где живут юристы. Им же нужно ближе к работе. Или к учебе - что у них там?.. Решай, в общем, свои вопросы,-подытожил он, пользуясь тем, что еще трезв.- Можешь, конечно, и здесь жить, но тогда деньги надо давать в общий котел. И больше, чем те пятьдесят франков в месяц, что они раньше отсылали. Потому как у тебя теперь другие запросы будут. Да и поправку на инфляцию сделать надо... Давай-ка я все-таки выпью за твои успехи. Жанна вряд ли такое потянет. Потому как не та наследственность. У нее отец - пьяница, краснодеревщик: эти все зашибают. А у тебя - профсоюзный деятель и с заскоком, говорят. А где заскок, там и чтение-учение...- и потянулся за бутылкой.
   - Наговорил,- сказала мать.- Утром сам вставай - я тебя будить не буду. Ты от абсента дураком делаешься. Еще и выпить не успел, а уже в голову ударило. А ты спрашиваешь, почему я не радуюсь,- почти упрекнула она дочку...
   Робер настоял на том, чтобы они поехали в Даммари-ле-Лис: похвастаться дипломом и поблагодарить за помощь. Тут тоже все вышло не слава богу поначалу, во всяком случае...
   - Кто это?! Робер?! - вскричала бабушка Франсуаза, едва они вошли в трехэтажный дом на привокзальной улице. Рене она не заметила или сделала вид, что так.- Нет, это невозможно! Как ты нашел сюда дорогу?! Что, вообще, стряслось, что ты сюда явился?!
   - Рене экзамены сдала.- Он снял котелок и положил на стол, чувствуя себя неловко.
   - Ах Рене сдала экзамены?! Она разве учится?! Ты думаешь, у нас такая память, что мы все это в голове держим?!
   Оказалось, отец не был в Даммари с того лета, что она провела здесь в счет испытательного срока.
   - Ты думаешь, можно так обходиться с матерью?! - бушевала бабка.-Событие, видишь ли - решил навестить ее! Да что мне это событие, если у меня сына, считай, нет: я о нем справки через людей навожу, а он не удосужится даже открытку к Рождеству прислать! И на мой день рождения не явился!
   - Ездил много,- повинился он.
   - Да врешь ты все! Ты из дома не выходишь или из бюро своего, где черт знает чем занимаешься! Мне Люсетта все про тебя рассказала, нажаловалась: думала, повлияю я на тебя. А я, знаешь, что ей сказала?! Я тебя, милая, под венец с ним не вела и в дела ваши впутываться не буду! Она тебе этого не передавала?
   - Нет. Мы с ней месяц назад расстались.
   - Ага! Как раз после того, как она сюда приходила! Решила, видно, что толку все равно не будет! А его и не будет - это давно всем известно!..
   Пока она отчитывала его, Рене успела обидеться и нахмуриться. Бабка это заметила.
   - Ты извини меня - я рада, конечно, что ты кончила учебу свою, но это все мимо меня теперь идет, я к этому отношения своего не чувствую! Не воспринимаю! Как я могу внучке радоваться, когда у меня сына, считай, нету?! Он ведь сначала от твоей матери и от тебя ушел, потом подряд от трех бабенок: не знаю, плохие они были или хорошие,- это не важно - теперь от матери! Рекордсмен по части уходов!
   - Я-то здесь при чем? - спросила Рене с дрожью в голосе.
   - Не при чем - я тебя не виню, тебе так, заодно, попадает!
   Рене взбунтовалась, хотя бунт ее надел на сей раз вежливую маску:
   - Я, собственно, поблагодарить хотела. За деньги и за поддержку.
   - Тоже, между прочим, могла б и раньше объявиться! - чувствуя фальшь в ее голосе, напала на нее бабка.- Тоже вниманием не балуешь! И у тебя открыток не нашлось? Если такая благодарная? Яблоко от яблони, говорят!
   - Это яблоко тоже была от яблони,- показав на отца, съязвила Рене, и бабка невольно примолкла и призадумалась.
   - Договорились! - сказала она затем.- Дальше некуда. Кто от кого упал, разбираемся...- и примолкла, не зная, как быть дальше.
   Сюзанна прибежала на шум, пришла ей на помощь:
   - Рене бакалавром стала? Это отметить надо! Сейчас Андре придет: я ему уже сказала - принесет что-нибудь. У меня бутылочка есть портвейна! Португальского! - пропела она, как в оперетке.- Рене нужно поздравить сколько ж терпения надо, чтоб так выучиться! У меня б в жизни не хватило!
   - Не говори.- Бабка не то надумала, как ей быть, не то вправду пожалела внучку.- Да еще при таких обстоятельствах... У тебя хоть отчим заботливый?
   - Заботливый,- отвечала Рене с вызовом: она не сразу прощала обиду.
   - Оно и видно,- не споря с ней, сказала проницательная бабка.- И что ты дальше делать будешь?
   - Учиться на юриста.
   - Ничего себе! - опешила бабка.- У такого отца да такие дети. Мы из-за тебя, Робер, семейного юриста провороним! - в последний раз выговорила она сыну.- Будем ее от дома отваживать - из-за того, что ты сюда носа не кажешь, а она, может, понадобится: они ж черт знает какие деньги заламывают за свои советы... Ладно. Идем к столу. Будешь ты юристом или нет, а бакалавр по философии - тоже не шутка. У вас в роду был хоть один?
   - Нет.- Рене начала смягчаться и отогреваться.
   - Так вот какая история - и у нас, оказывается, тоже не было: ты первая. Так что отметим событие. Когда Андре придет?
   - Сию минуту. Хочет Рене подарить что-то. Боюсь, из чистого золота,-заговорщически зашептала она племяннице.- А я тебе пока сына своего покажу - ничего подобного ты раньше не видела! - И пропела: - Неза-быва-емое зре-лище!..
   Они посмотрели ребенка, лежавшего в комнате, где жила когда-то Рене так что Робер съежился, увидев его здесь (а бабка про себя злорадно это отметила), потом сели к столу, где Андре преподнес Рене от всего семейства тонкий витой браслет из литого золота. Была выпита бутылка португальского и затем еще пять - столового французского: бабка покупала его оптом вполцены у заезжего торговца, который продавал с тележки замечательное красное. Все были сильно навеселе, оживились, и Робер - первый среди них: он ведь, как было уже сказано, расцветал за праздничным столом и последним покидал его. Даже бабка притихла, не бранила его больше, но, улучив момент, все-таки сказала:
   - А в комнату твою племянник с нянькой въехали. Одна мать не справляется,- объяснила она, но это была лишь дымовая завеса: чтоб прикрыть лобовую атаку.- Не пропадать же добру.- И Робер хоть не был с ней согласен, но смолчал, присмирел, не стал отстаивать своей собственности...
   Разговора о субсидиях будущей студентке не было. Рене сама о них не просила, видя, к какой зависимости приводит иная помощь, оказываемая даже с самыми чистыми побуждениями. И отец, который привез ее сюда с тайным намерением попросить о том же, после оказанного ему приема тоже не посмел раскрыть рта - как и бороться за свою комнату: он стал в последнее время безразличнее и уступчивее. Да семья и не стала бы финансировать учебу Рене это было у всех на лицах написано.
   Рене, не имея средств, записалась, как решила, сразу в два учебных заведения: на юридический факультет Сорбонны и в Свободную школу политических наук (Ecole libre des sciences politiques), на ее дипломатическое отделение. Запись на занятия была свободной, платить надо было только за экзамены: за переход на последующие курсы - она понадеялась, что сумеет выкрутиться. Пока же она решила дать себе отпуск - перед ней был месяц свободного времени, который она, как ей казалось, заслужила всей своей предшествующей примерной жизнью и таким же поведением.
   Это было неблагоразумно. Во-первых, лучше было бы, если бы она заранее позаботилась о деньгах на осень и на зиму, во-вторых, ей не удалось весело и с пользой провести отпуск. Всякий небогатый, необеспеченный человек знает, как трудно бывает ничего не делать и отдыхать по намеченному графику. Ее немногочисленные друзья, к которым она, с тем или иным основанием, относила Марсель, Летицию, Эжени, Люка, Андре, Бернара (Мишель, увы, отстал от этой компании), разъехались или были заняты своими делами и не были расположены делить с ней свою свободу. Она увидела, что ее товарищеские и приятельские отношения основывались до сих пор на совместной учебе или комсомольской деятельности, а простых повседневных дружков или подружек, которым можно было открыть душу и провести с ними время в пустой, но иногда так необходимой болтовне, считай, вовсе не было. Париж пребывал в августовской лени: политическая борьба и та взяла перерыв и ушла на отдых. Рене решительно нечего было делать дома, а ехать в гости в Пикардию или в Даммари к Франсуазе не позволял возраст, помноженный на гордость...
   Не забывал ее только Огюст Дюма: не то хотел приволокнуться за ней, не то не терял надежд заполучить в свои агентурные сети. Однажды он, в своем потрепанном морском мундире, явился к ней в Стен, вызвал на улицу и предложил прогуляться по зоопарку.
   - Где?! - Рене засмеялась от неожиданности.
   - В зоопарке,- повторил он.- Была когда-нибудь?
   - Была раз в детстве.
   - Вот. А я не был никогда.- На самом деле, как он потом признался, у него было мало денег, и он посчитал, что на посещение этого заведения их хватит, а на другое вряд ли.
   - Ладно. Но надо Жанну с собой взять.
   - Жанну? - засомневался он.- Это твоя сестра?
   - Ну да. Я с ней сижу сегодня. Мать пошла на рынок - не знаю, когда вернется.- Она проводила теперь с Жанной много времени, это выходило само собою, и сестры в короткий срок сдружились.
   - Давай и ее,- решился он. Она подумала, что он не хочет лишних свидетелей, а он просто подсчитывал наличные.
   Жанна была худенькая капризная девочка, требовавшая к себе постоянного внимания и сильно испуганная пьянством отца,- хотя, пьяный, он испытывал к ней особенно сильные чувства и покрывал ее жаркими поцелуями. На новых людей Жанна смотрела косо и подозрительно, беря в этом пример с Жоржетты.
   - Это мы с этим дядей пойдем? Будешь разговаривать с ним, а я сзади идти? Купите мне тогда мороженое,- потребовала она, и Огюст заколебался и снова мысленно пересчитал свои финансы.
   - О чем ты думаешь? - спросила его Рене.
   - Думаю о том, что всегда ошибаюсь в двух вещах.
   - Каких?
   - В том, когда я закончу что-нибудь и сколько оно мне обойдется.
   - Насчет времени - это ясно,- успокоила его Рене.- Зоопарк небольшой, обойти недолго.- Но ее ухажера интересовала больше другая сторона медали:
   - Мне важнее второе...- Потом успокоился: - Впрочем, чем короче, тем дешевле. Обычно так.
   Обычно, но не всегда. Жанна, почувствовавшая к нему неприязнь, тут же с детской проницательностью разглядела, как он жмется и дуется, когда лезет за деньгами в нагрудный карман кителя, где у него под металлической пуговицей хранились вместе и мелкая монета, и неприкосновенные ассигнации. В проклятом зоопарке было мало зверей, но целая толпа продавцов детских игрушек, сластей и прочих вещей, которые и купить-то можно только в таком окружении - в компании запертых в клетку зверей, которые смотрят на вас через решетку и напоминают вам о счастье свободы и о необходимости наслаждаться каждой минутой жизни и не жалеть ничего для своих близких.
   - Купите вон ту куклу, мороженое, которое я просила, и еще большую сладкую вату, чтоб до конца хватило!
   - Нет, я так не могу! - возроптал Огюст.- У меня осталась сотня на черный день, и вижу, он настал! В эти клетки надо не бедных зверей сажать, а торгашей проклятых! С их лотками вместе! - и полез отстегивать заветную пуговицу.
   - Я помогу,- успокоила его Рене.- Сейчас я ей длинный леденец куплю ей до конца хватит.- Огюст оставил карман в покое.- Сколько ты получаешь? спросила она.
   - Я говорил тебе уже. Двести франков.
   - Но ты же член Центрального комитета?
   - Пока что с испытательным сроком. А пока испытывают, дают старые гроши. И целый год так будет. Ладно. Что мы все о деньгах да о деньгах? Давайте веселиться. Или мы не французы?..
   В веселье он оказался и вправду живее и забавнее, чем в грусти. Ему было за сорок, но он вел себя как мальчишка: дразнил хищников, перекидывал ноги через барьер - правда, замученные неволей звери отворачивались от него и им пренебрегали,- даже взялся на спор прыгнуть с пригорка выше жирафа: чтоб посмотреть, что у него между ушками. Рене он веселил, а Жанна глядела на него недоверчиво и скептично: он ее чем-то не устраивал.
   - Подумаешь: с горки прыгнул! У нас мальчишки с крыши прыгают. И не снизу вверх, а сверху вниз. И конфету мне все-таки Рене купила.
   - Ну и сестрица у тебя,- пожаловался он.- Я теперь понимаю, в кого ты.
   - В сестру?
   - В родню. У меня брат совсем другой по характеру.
   - Какой?
   - Миролюбивый и покладистый.
   - Если б мы были мужчинами, мы б, наверно, тоже были такими. Верно, Жаннетта?
   - Я б не хотела мужчиной быть,- отвечала сестра, которая и вправду недалеко упала от семейного дерева.
   - Почему?
   - Деньги надо тратить - на детей и на женщин. А им не хочется. Себе хотят оставить - на выпивку.
   Терпение Огюста на этом кончилось.
   - Все! Выкладываю последнюю сотню! Кутить так кутить! Приглашаю вас в кафе, посредине павильона с макаками! Пусть смотрят, как гуляют французы!..
   Они пообедали в кафе, в которое действительно отовсюду заглядывали мартышки и вели себя при этом так непотребно, что приходилось все время пересаживать Жанну с одного кресла на другое и занавешивать окна шторами. Они прогуляли тридцать франков, причем Огюст обнаружил еще одно ценное свойство французской души, а именно - не жалеть о деньгах после того, как они истрачены. Жанна и та осталась довольна.
   - Хорошо посидели,- сказала она.- Вы еще приходите. Только когда мамы не будет.
   - Почему?- спросили те оба.
   - Потому что вы ей не понравитесь.
   - А это еще почему? - насторожился он: от Жанны можно было ждать чего угодно.
   - Потому что вы для Рене слишком старый. И потом, что у вас за мундир? Вы, случайно, не пожарник?..
   Огюст чертыхнулся, но проводил их до дому, и они договорились о новой встрече - уже без Жанны и с более серьезной программой. Огюст предложил посмотреть Версаль: как жили, спали и ели коронованные особы Франции. Рене в Версале не была и согласилась: в конце концов, именно так и проводят отпуск самостоятельные, закончившие школу девушки - в экскурсиях и в больших и малых путешествиях...
   Они поехали в Версаль, вышли из поезда. Впереди виднелась всем известная классическая перспектива с полукружным импозантным дворцом и геометрически правильным садом.
   - Я люблю здесь ходить: здесь пахнет старой Францией,- сказал Огюст с романтической приподнятостью в голосе.- Ты Францию любишь?
   Рене не понимала, почему Версаль пахнет старой Францией больше, чем иные места в ней: она предпочла бы в этом смысле деревушку в отдаленной сельской местности, но отвечала без колебаний:
   - Люблю конечно.
   - Вот. А она вся как бы здесь сосредоточена. Тут, в этом зале, лежала Мария Медичи, когда рожала Людовика Четырнадцатого...
   Рене чуть не подпрыгнула на ходу:
   - Не Мария Медичи, а Анна Австрийская! Хоть бы почитал своего однофамильца!
   - Я их все время путаю,- извинился он.- Матушка его, словом.
   - И не могла она здесь его рожать! - во второй раз спохватилась Рене: как в страшном сне, когда сидишь на экзаменах и говоришь помимо воли глупости - у нее бывали такие сновидения, от которых она просыпалась в холодном поту, с чувством ужаса.- Дворец построен при Луи Четырнадцатом!
   Он осекся, поглядел на нее с упреком.
   - Ну может быть. Я в лицее не учился, а в морском училище это проходили поверхностно... Я не про то хочу сказать. Я хочу, чтоб ты почувствовала величие старой Франции.
   - А это зачем?
   - Да так. Без этого нельзя. Надо оставаться собою. Но об этом после... Вот и дворец. Пойдем - тут надо осмотреть все по очереди, ничего не пропуская...- а Рене подумала, что революционеры не в первый раз уже берутся за ее воспитание: чтоб дотянуть ее до своего уровня.
   В Версале была бесконечная анфилада зал с богатым убранством, в которых постоянной была только позолота, а цвет тканей, которыми были обиты стены и потолки, менялся: синий, зеленый, красный, желтый. Огюсту нравилась мебель: столы, кресла, лежанки с балдахинами - он то и дело примерял ее к своему воображаемому жилищу, мысленно садился на них и ложился. Рене же больше понравился парк с его газонами, каналами, скульптурами и фонтанами.
   - Почему? - спросил он.
   - Потому что парком пользовались многие, сюда ходил народ, а в твоей тронной кровати лежали только двое. Мы же с тобой социалисты.
   - Не социалисты, а коммунисты, не путай, пожалуйста,- поправил он ее.-Не делай таких ошибок. Чем тебе не нравится этот столик? Подошел бы к моей комнате... Я здесь квартирку снял недалеко, в Медоне,- прибавил он.Зайдем, когда нагуляемся?
   - Снимаешь квартиру? - не споря с приглашением, удивилась она.- Это ж недешево, наверно?
   - Не я плачу, а Центральный комитет. Я там за сторожа.
   - Тебе и деньги за это платят? - Она вспомнила Бернара.
   - Это уж нет. Ты плохо их знаешь. Хватит того, что пользуюсь ею время от времени...
   Она пошла смотреть явку Центрального комитета. Это был приятный сельский домик в стороне от больших дорог, с крохотным садом и огородом идеальное жилье для молодой семейной парочки...
   - Здесь я ем, когда приезжаю, здесь сплю,- совсем как в Версале, показывал он ей, бегая по комнате и убирая со стульев тряпки, а со стола тарелки с засохшей трапезой.- Тут печурка - подложишь уголь, всю ночь греет. Не прибрано: я давно не был, а те, что из Центрального комитета, этим не занимаются...
   Наконец он сел, посмотрел на нее особенно ласково и пристально.
   - Ну что, Рене?
   - Не знаю,- искренне отвечала она.- Что ты мне хотел сказать про любовь к Франции? Какое она имеет ко всему этому отношение?
   - Прямое... Если б тебе дали выбирать между французом и чужим, кого бы ты выбрала?
   - Своего, наверно.
   - Даже если этот чужой был Фантомасом?
   Она изумилась:
   - Кем?!
   - Фантомасом. Который всегда уходит от полиции. Я тебя приревновал к нему. Поэтому и хочу увести в свою компанию.
   - С чего ты взял? У меня с ним никаких отношений. Виделись - и то раз только.
   - Он так тебя хвалит... И ты бы не сошлась с ним?
   - Неприличный вопрос, но почему же? Сошлась бы на необитаемом острове. К англичанину и на необитаемом острове не подошла бы,- пошутила она, потом сказала серьезнее: - Шая - милый человек, но свои ближе.
   - Вот это-то я и хотел от тебя услышать! Свои ближе! - и начал приставать к ней, побуждая перейти в спальню.
   - Перестань! Французы лучше, но не ты же один!
   - В настоящую минуту один!
   - Ну значит, давай закончим ее, эту минуту! - Она выскочила из его рук.- Договорились: это больше не повторится?!..- и ушла, сердитая, восвояси...
   Но никогда не надо зарекаться. Всякое жилье притягательно помимо своих хозяев. Да и слова людей имеют самостоятельную силу, не зависящую от того, кто их произносит.
   Началась осень и с ней - долгожданные занятия в двух институтах. Сорбонну она посещала вместе с Марсель, которая тоже выбрала профессию юриста. Они сели рядом как близкие подруги, но если Рене ничем не выделялась среди заполонившей аудиторию молодежи, то Марсель с самого начала оказалась на виду: как дочь известного всей стране политического деятеля. Так вышло само собою: фамилия была у всех на слуху, а Марсель не только не скрывала своего родства, но то и дело о нем напоминала и говорила, что поступает так, борясь за признание партии, потому что отец и партия, как сиамские близнецы, неразлучны и неразделимы. Она вращалась в кругу заметных на курсе особ чаще молодых людей, чем девушек, а к Рене возвращалась, вдоволь наговорившись или для того, чтоб наверстать упущенное и просмотреть то, что та успела записать в тетрадках: Рене вела их со свойственной ей с малых лет дотошностью. Это списывание не мешало Марсель сохранять по отношению к подруге прежний покровительственный тон и считать, что Рене все еще нуждается в некой доводке и шлифовке, что ей не хватает чего-то трудноопределимого: не то светскости, не то феминизма, входящего тогда в моду, и в любом случае - уверенности в себе и в своих суждениях. Рене все это терпела и сносила, потому что друзей, вопреки общему мнению, не выбирают и относиться к ним надо по возможности снисходительнее.