Страница:
соответствует ли он репутации заведения. Лакей попробовал, охнул и
проснулся.
- Вы всегда шутите так тонко? - спросил Валантэн. - Вам не приелся этот
розыгрыш?
Когда ирония дошла до лакея, тот, сильно запинаясь, заверил, что ни у
него, ни у хозяина и в мыслях не было ничего подобного. Вероятно, они просто
ошиблись. Он взял сахарницу и осмотрел ее; взял солонку и осмотрел ее,
удивляясь все больше и больше. Наконец он быстро извинился, убежал и привел
хозяина. Тот тоже обследовал сахарницу и солонку и тоже удивился.
Вдруг лакей захлебнулся словами.
- Я вот что думаю, - затараторил он. - Я думаю, это те священники.
- Какие священники?
- Те, двое, - пояснил лакей. - Которые - стену супом облили.
- Облили стену супом? - переспросил Валантэн, думая, что это
итальянская поговорка.
- Вот, вот, - волновался лакей, указывая на темное пятно. - Взяли и
плеснули.
Валантэн взглянул на хозяина, и тот дал более подробный отчет.
- Да, сэр, - сказал он. - Так оно и было, только сахар и соль тут,
наверно, ни при чем. Совсем рано, мы только шторы подняли, сюда зашли два
священника и заказали бульон. Люди вроде бы тихие, приличные. Высокий
расплатился и ушел, а другой собирал свертки, он какой-то был
неповоротливый. Потом он тоже пошел к дверям и вдруг схватил чашку и вылил
суп на стену. Я был в задней комнате. Выбегаю - смотрю: пятно, а священника
нет. Убыток небольшой, но ведь какая наглость! Я побежал за ним, да не
догнал, они свернули на Карстейрс-стрит.
Валантэн уже вскочил, надел шляпу и стиснул трость. Он понял: во тьме
неведения надо идти туда, куда направляет вас первый указатель, каким бы
странным он ни был. Еще не упали на стол монеты, еще не хлопнула стеклянная
дверь, а сыщик уже свернул за угол и побежал по улице.
К счастью, даже в такие отчаянные минуты он не терял холодной зоркости.
Пробегая мимо какой-то лавки, он заметил в ней что-то странное и вернулся.
Лавка оказалась зеленной; на открытой витрине были разложены овощи и фрукты,
а над ними торчали ярлычки с ценами. В самых больших ячейках высилась груда
орехов и пирамида мандаринов. Надпись над орехами - синие крупные буквы на
картонном поле - гласила: "Лучшие мандарины. Две штуки за пенни"; надпись
над мандаринами: "Лучшие бразильские орехи. Четыре пенса фунт". Валантэн
прочитал и подумал, что совсем недавно встречался с подобным юмором.
Обратившись к краснолицему зеленщику, который довольно угрюмо смотрел вдаль,
он привлек его внимание к прискорбной ошибке. Зеленщик не ответил, но тут же
переставил ярлычки. Сыщик, небрежно опираясь на трость, продолжал
разглядывать витрину. Наконец он спросил:
- Простите за нескромность, сэр, нельзя ли задать вам вопрос из области
экспериментальной психологии и ассоциации идей?
Багровый лавочник грозно взглянул на него, но Валантэн продолжал,
весело помахивая тростью:
- Почему переставленные ярлычки на витрине зеленщика напоминают нам о
священнике, прибывшем на праздники в Лондон? Или - если я выражаюсь
недостаточно ясно - почему орехи, поименованные мандаринами, таинственно
связаны с двумя духовными лицами, повыше ростом и пониже?
Глаза зеленщика полезли на лоб, как глаза улитки; казалось, он вот-вот
кинется на нахала. Но он сердито проворчал:
- А ваше какое дело? Может, вы с ними заодно? Так вы им прямо скажите:
попы они там или кто, а рассыплют мне опять яблоки - кости переломаю!
- Правда? - посочувствовал сыщик. - Они рассыпали ваши яблоки?
- Это все тот, коротенький, - разволновался зеленщик. - Прямо по улице
покатились. Пока я их подбирал, он и ушел.
- Куда? - спросил Валантэн.
- Налево, за второй угол. Там площадь, - быстро сообщил зеленщик.
- Спасибо, - сказал Валантэн и упорхнул, как фея.
За вторым углом налево он пересек площадь и бросил полисмену:
- Срочное дело, констебль. Не видели двух патеров?
Полисмен засмеялся басом.
- Видел, - сказал он. - Если хотите знать, сэр, один был пьяный. Он
стал посреди дороги и...
- Куда они пошли? - резко спросил сыщик.
- Сели в омнибус, - ответил полицейский. - Из этих, желтых, которые
идут в Хэмстед.
Валантэн вынул карточку, быстро сказал:
"Пришлите двоих, пусть идут за мной!" - и ринулся вперед так
стремительно, что могучий полисмен волей-неволей поспешил выполнить его
приказ. Через минуту, когда сыщик стоял на другой стороне площади, к нему
присоединился инспектор и человек в штатском.
- Итак, сэр, - важно улыбаясь, начал инспектор, - чем мы можем...
Валантэн выбросил вперед трость.
- Я отвечу вам на империале вон того омнибуса, - сказал он и нырнул в
гущу машин и экипажей.
Когда все трое, тяжело дыша, уселись на верхушке желтого омнибуса,
инспектор сказал:
- В такси мы бы доехали в четыре раза быстрее.
- Конечно, - согласился предводитель. - Если б мы знали, куда едем.
- А куда мы едем? - ошарашено спросил инспектор.
Валантэн задумчиво курил; потом, вынув изо рта сигару, произнес:
- Когда вы знаете, что делает преступник, забегайте вперед. Но если вы
только гадаете - идите за ним. Блуждайте там, где он; останавливайтесь, где
он; не обгоняйте его. Тогда вы увидите то, что он видел, и сделаете то, что
он сделал. Нам остается одно: подмечать все странное.
- В каком именно роде? - спросил инспектор.
- В любом, - ответил Валантэн и надолго замолчал.
Желтый омнибус полз по северной части Лондона. Казалось, что прошли
часы; великий сыщик ничего не объяснял, помощники его молчали, и в них росло
сомнение. Быть может, рос в них и голод - давно миновала пора второго
завтрака, а длинные улицы северных кварталов вытягивались одна за другой,
словно колена какой-то жуткой подзорной трубы. Все мы помним такие поездки
вот-вот покажется край света, но показывается только Тефнел-парк. Лондон
исчезал, рассыпался на грязные лачуги, кабачки и хилые пустыри и снова
возникал в огнях широких улиц и фешенебельных отелей. Казалось, едешь сквозь
тринадцать городов. Впереди сгущался холодный сумрак, но сыщик молчал и не
двигался, пристально вглядываясь в мелькающие мимо улицы. Когда Кэмден-таун
остался позади, полицейские уже клевали носом. Вдруг они очнулись: Валантэн
вскочил, схватил их за плечи и крикнул кучеру, чтобы тот остановился.
В полном недоумении они скатились по ступенькам и, оглядевшись,
увидели, что Валантэн победно указует на большое окно по левую руку от них.
Окно это украшало сверкающий фасад большого, как дворец, отеля; здесь был
обеденный зал ресторана, о чем и сообщала вывеска. Все окна в доме были из
матового узорного стекла; но в середине этого окна, словно звезда во льду,
зияла дырка.
- Наконец! - воскликнул Валантэн, потрясая тростью. - Разбитое окно!
Вот он, ключ!
- Какое окно? Какой ключ? - рассердился полицейский. - Чем вы докажете,
что это связано с ними?
От злости Валантэн чуть не сломал бамбуковую трость.
- Чем докажу! - вскричал он. - О, господи! Он ищет доказательств!
Скорей всего, это никак не связано. Но что ж нам еще делать? Неужели вы не
поняли, что нам надо хвататься за любую, самую невероятную случайность или -
идти спать?
Он ворвался в ресторан; за ним вошли и полисмены. Все трое уселись за
столик и принялись за поздний завтрак, поглядывая то и дело на звезду в
стекле. Надо сказать, и сейчас она мало что объясняла.
- Вижу, у вас окно разбито, - сказал Валантэн лакею, расплачиваясь.
- Да, сэр, - ответил лакей, озабоченно подсчитывая деньги. Чаевые были
немалые, и, выпрямившись, он явно оживился. - Вот именно, сэр, - сказал он.
- Ну и дела, сэр!
- А что такое? - небрежно спросил сыщик.
- Пришли к нам тут двое, священники, - поведал лакей. - Сейчас их много
понаехало. Ну, позавтракали они, один заплатил и пошел. Другой чего-то
возится. Смотрю - завтрак-то был дешевый, а заплатили чуть не вчетверо. Я
говорю:
"Вы лишнее дали", - а он остановился на пороге и так это спокойно
говорит: "Правда?" Взял я счет, хотел ему показать и чуть не свалился.
- Почему? - спросил сыщик.
- Я бы чем хотите поклялся, в счете было четыре шиллинга. А тут смотрю
- четырнадцать, хоть ты тресни.
- Так! - вскричал Валантэн, медленно поднимаясь на ноги. Глаза его
горели. - И что же?
- А он стоит себе в дверях и говорит: "Простите, перепутал. Ну, это
будет за окно". - "Какое такое окно?" - говорю. "Которое я разобью", - и
трах зонтиком!
Слушатели вскрикнули, а инспектор тихо спросил:
- Мы что, гонимся за сумасшедшим?
Лакей продолжал, смакуя смешную историю:
- Я так и сел, ничего не понимаю. А он догнал того, высокого, свернули
они за угол - и как побегут по Баллок-стрит! Я за ними со всех ног, да куда
там - ушли!
- Баллок-стрит! - крикнул сыщик и понесся по улице так же стремительно,
как таинственная пара, за которой он гнался.
Теперь преследователи быстро шли меж голых кирпичных стен, как по
туннелю. Здесь было мало фонарей и освещенных окон; казалось, что все на
свете повернулось к ним спиной. Сгущались сумерки, и даже лондонскому
полисмену нелегко было понять, куда они спешат. Инспектор, однако, не
сомневался, что рано или поздно они выйдут к Хэмстедскому Лугу. Вдруг в
синем сумраке, словно иллюминатор, сверкнуло выпуклое освещенное окно, и
Валантэн остановился за шаг до лавчонки, где торговали сластями.
Поколебавшись секунду, он нырнул в разноцветный мирок кондитерской, подошел
к прилавку и со всей серьезностью отобрал тринадцать шоколадных сигар. Он
обдумывал, как перейти к делу, но это ему не понадобилось.
Костлявая женщина - старообразная, хотя и нестарая - смотрела с тупым
удивлением на элегантного пришельца; но, увидев в дверях синюю форму
инспектора, очнулась и заговорила.
Вы, наверно, за пакетом? - спросила она. - Я его отослала.
- За пакетом?! - повторил Валантэн; пришел черед и ему удивляться.
- Ну, который тот мужчина оставил, - священник, что ли.
- Ради бога! - воскликнул Валантэн и подался вперед; его пылкое
нетерпение прорвалось наконец наружу. - Ради бога, расскажите подробною
- Ну, - не совсем уверенно начала женщина, - зашли сюда священники, это
уж будет полчаса. Купили мятных лепешек, поговорили про то, про се и пошли к
Лугу. Вдруг один бежит: "Я пакета не оставлял?" Я туда, сюда - нигде нету. А
он говорит: "Ладно. Найдете - пошлите вот по такому адресу". И дал мне этот
адрес и еще шиллинг за труды. Вроде бы все обшарила, а ушел он, - глядь! -
пакет лежит. Ну, я его и послала не помню уж куда, где-то в Вестминстере. А
сейчас я и подумала: наверное, в этом пакете что-то важное, вот полиция за
ним и пришла.
- Так и есть, - быстро сказал Валантэн. - Близко тут Луг?
- Прямо идти минут пятнадцать, - сказала женщина. - К самым воротам
выйдете.
Валантэн выскочил из лавки и понесся вперед. Полисмены неохотно трусили
за ним.
Узкие улицы предместья лежали в тени домов, и, вынырнув на большой
пустырь, под открытое небо, преследователи удивились, что сумерки еще так
прозрачны и светлы. Круглый купол синевато-зеленого неба отсвечивал золотом
меж черных стволов и в темно-лиловой дали. Зеленый светящийся сумрак быстро
сгущался, и на небе проступали редкие кристаллики звезд. Последний луч
солнца мерцал, как золото, на вершинах холмов, венчавших излюбленное
лондонцами место, что зовется Долиной Здоровья. Праздные горожане еще не
совсем разбрелись - на скамейках темнели расплывчатые силуэты пар, а где-то
вдалеке вскрикивали на качелях девицы. Величие небес осеняло густеющей синью
величие человеческой пошлости. И, глядя сверху на Луг, Валантэн увидел
наконец то, что искал.
Вдалеке чернели и расставались пары; одна из них была чернее всех и
держалась вместе. Два человека в черных сутанах уходили вдаль. Они были не
крупнее жуков; но Валантэн увидел, что один много ниже другого. Высокий шел
смиренно и чинно, как подобает ученому клирику, но было видно, что в нем
больше шести футов. Валантэн сжал зубы и ринулся вниз, рьяно вращая тростью.
Когда расстояние сократилось и двое в черном стали видны четко, как в
микроскоп, он заметив еще одну странность, которая и удивила его и не
удивила. Кем бы ни был высокий, маленького Валантэн узнал: то был его
попутчик по купе, неуклюжий священник из Эссекса, которому он посоветовал
смотреть получше за своими свертками.
Пока что все сходилось. Сыщику сказали, что некий Браун из Эссекса
везет в Лондон серебряный, украшенный сапфирами крест, - драгоценную
реликвию, которую покажут иностранному клиру. Это и была, конечно,
"серебряная вещь с камушками", а Браун, без сомнения, был тот растяпа из
поезда. То, что узнал Валантэн, прекрасно мог узнать и Фламбо - Фламбо обо
всем узнавал. Конечно, пронюхав про крест, Фламбо захотел украсть его - это
проще простого. И уж совсем естественно, что Фламбо легко обвел вокруг
пальца священника со свертками и зонтиком. Такую овцу кто угодно мог бы
затащить хоть на Северный полюс, так что Фламбо - блестящему актеру - ничего
не стоило затащить его на этот Луг. Покуда все было ясно. Сыщик пожалел
беспомощного патера и чуть не запрезирал Фламбо, опустившегося до такой
доверчивой жертвы. Но что означали странные события, приведшие к победе его
самого? Как ни думал он, как ни бился - смысла в них не было. Где связь
между кражей креста и пятном супа на обоях? Перепутанными ярлычками? Платой
вперед за разбитое окно? Он пришел к концу пути, но упустил середину.
Иногда, хотя и редко, Валантэн упускал преступника; но ключ находил всегда.
Сейчас он настиг преступника, но ключа у него не было.
Священники ползли по зеленому склону холма, как черные мухи. Судя по
всему, они беседовали и не замечали, куда идут; но шли они в самый дикий и
тихий угол Луга. Преследователям пришлось принимать те недостойные позы,
которые принимает охотник, выслеживающий дичь: они перебегали от дерева к
дереву, крались и даже ползли по густой траве. Благодаря этим неуклюжим
маневрам, охотники подошли совсем близко к дичи и слышали уже голоса, но
слов не разбирали, кроме слова "разум", которое повторял то и дело высокий
детский голос. Вдруг путь им преградили заросли над обрывом; сыщики потеряли
след и плутали минут десять, пока, обогнув гребень круглого, как купол,
холма, не увидели в лучах заката прелестную и тихую картину. Под деревом
стояла ветхая скамья; на ней сидели, серьезно беседуя, священники. Зелень и
золото еще сверкали у темнеющего горизонта, сине-зеленый купол неба
становился зелено-синим, и звезды сверкали ярко, как крупные бриллианты.
Валантэн сделал знак своим помощникам, подкрался к большому ветвистому
дереву и, стоя там в полной тишине, услышал наконец, о чем говорили странные
священнослужители.
Он слушал минуту-другую, и бес сомнения обуял его. А что, если он зря
затащил английских полисменов в дальний угол темнеющего парка? Священники
беседовали именно так, как должны беседовать священники, - благочестиво,
степенно, учено о самых бестелесных тайнах богословия. Маленький патер из
Эссекса говорил проще, обратив круглое лицо к разгорающимся звездам. Высокий
сидел, опустив голову, словно считал, что недостоин на них взглянуть. Беседа
их была невинней невинного; ничего более возвышенного не услышишь в белой
итальянской обители или в черном испанском соборе.
Первым донесся конец фразы отца Брауна:
- ...то, что имели в виду средневековые схоласты, когда говорили о
несокрушимости небес.
Высокий священник кивнул склоненной головой.
- Да, - сказал он, - безбожники взывают теперь к разуму. Но кто, глядя
на эти мириады миров, не почувствует, что там, над нами, могут быть
Вселенные, где разум неразумен?
- Нет, - сказал отец Браун, - разум разумен везде.
Высокий поднял суровое лицо к усеянному звездами небу.
- Кто может знать, есть ли в безграничной Вселенной... - снова начал
он.
- У нее нет пространственных границ, - сказал маленький и резко
повернулся к нему, - но за границы нравственных законов она не выходит.
Валантэн сидел за деревом и молча грыз ногти. Ему казалось, что
английские сыщики хихикают над ним - ведь это он затащил их в такую даль,
чтобы послушать философскую чушь двух тихих пожилых священников. От злости
он пропустил ответ высокого и услышал только отца Брауна.
- Истина и разум царят на самой далекой, самой пустынной звезде.
Посмотрите на звезды. Правда, они как алмазы и сапфиры? Так вот, представьте
себе любые растения и камни. Представьте алмазные леса с бриллиантовыми
листьями. Представьте, что луна - синяя, сплошной огромный сапфир. Но не
думайте, что все это хоть на йоту изменит закон разума и справедливости. На
опаловых равнинах, среди жемчужных утесов вы найдете все ту же заповедь: "Не
укради"
Валантэн собрался было встать - у него затекло все тело - и уйти
потише, в первый раз за свою жизнь он сморозил такую глупость. Но высокий
молчал как-то странно, и сыщик прислушался. Наконец тот сказал совсем
просто, еще ниже опустив голову и сложив руки на коленях:
- А все же я думаю, что другие миры могут подняться выше нашего разума.
Неисповедима тайна небес, и я склоняю голову. - И, не поднимая головы, не
меняя интонации, прибавил: - Давайте-ка сюда этот крест. Мы тут одни, и я
вас могу распотрошить, как чучело.
Оттого что он не менял ни позы, ни тона, эти слова прозвучали еще
страшнее. Но хранитель святыни почти не шевельнулся; его глуповатое лицо
было обращено к звездам. Может быть, он не понял или окаменел от страха.
- Да, - все так же тихо сказал высокий, - да, я Фламбо. - Помолчал и
прибавил: - Ну, отдадите вы крест?
- Нет, - сказал Браун, и односложное это слово странно прозвенело в
тишине.
И тут с Фламбо слетело напускное смирение. Великий вор откинулся на
спинку скамьи и засмеялся негромко, но грубо.
- Не отдадите! - сказал он. - Еще бы вы отдали! Еще бы вы мне его
отдали, простак-холостяк! А знаете почему? Потому что он у меня в кармане.
Маленький сельский священник повернул к нему лицо - даже в сумерках
было видно, как он растерян, - и спросил взволнованно и робко, словно
подчиненный:
- Вы... вы уверены?
Фламбо взвыл от восторга.
- Ну, с вами театра не надо, - закричал он. - Да, достопочтенная
брюква, уверен! Я догадался сделать фальшивый пакет. Так что теперь у вас
бумага, а у меня - камешки. Старый прием, отец Браун, очень старый прием.
- Да, - сказал отец Браун и все так же странно, несмело пригладил
волосы, - я о нем слышал.
Король преступников наклонился к нему с внезапным интересом.
- Кто? Вы? - спросил он. - От кого ж это вы могли слышать?
- Я не вправе назвать вам его имя, - просто сказал Браун. - Понимаете,
он каялся. Он жил этим лет двадцать - подменивал свертки и пакеты. И вот,
когда я вас заподозрил, я вспомнил про него, беднягу.
- Заподозрили? - повторил преступник. - Вы что, действительно
догадались, что я вас не зря тащу в такую глушь?
- Ну да, - виновато сказал Браун. - Я вас сразу заподозрил. Понимаете,
у вас запястье изуродовано, это от наручников.
- А, черт! - заорал Фламбо. - Вы-то откуда знаете про наручники?
- От прихожан, - ответил Браун, кротко поднимая брови. - Когда я служил
в Хартлпуле, там у двоих были такие руки. Вот я вас и заподозрил и решил,
понимаете, спасти крест. Вы уж простите, я за вами следил. В конце концов я
заметил, что вы подменили пакет. Ну, а я подменил его снова и настоящий
отослал.
- Отослали? - повторил Фламбо, и в первый раз его голос звучал не
только победой.
- Да, отослал, - спокойно продолжал священник. - Я вернулся в лавку и
спросил, не оставлял ли я пакета. И дал им адрес, куда его послать, если он
найдется. Конечно, сначала я его не оставлял, а потом оставил. А она не
побежала за мной и послала его прямо в Вестминстер, моему другу. Этому я
тоже научился от того бедняги. Он так делал с сумками, которые крал на
вокзалах. Сейчас он в монастыре. Знаете, в жизни многому научишься, -
закончил он, виновато почесывая за ухом. - Что ж нам, священникам, делать?
Приходят, рассказывают...
Фламбо уже выхватил пакет из внутреннего кармана и рвал его в клочья.
Там не было ничего, кроме бумаги и кусочков свинца. Потом он вскочил,
взмахнув огромной рукой, и заорал:
- Не верю! Я не верю, что такая тыква может все это обстряпать! Крест у
вас! Не дадите - отберу. Мы одни.
- Нет, - просто сказал отец Браун и тоже встал. - Вы его не отберете.
Во-первых, его действительно нет. А во-вторых, мы не одни.
Фламбо замер на месте.
- За этим деревом, - сказал отец Браун, - два сильных полисмена и
лучший в мире сыщик. Вы спросите, зачем они сюда пришли? Я их привел. Как?
Что ж, я скажу, если хотите. Господи, когда работаешь в трущобах, приходится
знать много таких штук! Понимаете, я не был уверен, что вы вор, и не хотел
оскорблять своего брата священника. Вот я и стал вас испытывать. Когда
человеку дадут соленый кофе, он обычно сердится. Если же он стерпит, значит,
он боится себя выдать. Я насыпал в сахарницу соль, а в солонку - сахар, и вы
стерпели. Когда счет гораздо больше, чем надо, это, конечно, вызывает
недоумение. Если человек по нему платит, значит, он хочет избежать скандала.
Я приписал единицу, и вы заплатили.
Казалось, Фламбо вот-вот кинется на него словно тигр. Но вор стоял как
зачарованный - он хотел понять.
- Ну вот, - с тяжеловесной дотошностью объяснял отец Браун. - Вы не
оставляли следов - кому-то надо же было их оставлять. Всюду, куда мы
заходили, я делал что-нибудь такое, чтобы о нас толковали весь день. Я не
причинял большого вреда - облил супом стену, рассыпал яблоки, разбил окно, -
но крест я спас. Сейчас он в Вестминстере. Странно, что вы не пустили в ход
ослиный свисток.
- Чего я не сделал?
- Как хорошо, что вы о нем не слышали! - просиял священник. - Это
плохая штука. Я знал, что вы не опуститесь так низко. Тут бы мне не помогли
даже пятна - я слабоват в коленках.
- Что вы несете? - спросил Фламбо.
- Ну уж про пятна-то, я думал, вы знаете, - обрадовался Браун. -
Значит, вы еще не очень испорчены.
- А вы-то откуда знаете всю эту гадость? - воскликнул Фламбо.
- Наверное, потому, что я простак-холостяк, - сказал Браун. - Вы
никогда не думали, что человек, который все время слушает о грехах, должен
хоть немного знать мирское зло? Правда, не только практика, но и теория
моего дела помогла мне понять, что вы не священник.
- Какая еще теория? - спросил изнемогающий Фламбо.
- Вы нападали на разум, - ответил Браун. - У священников это не
принято.
Он повернулся, чтобы взять свои вещи, и три человека вышли в сумерках
из-за деревьев. Фламбо был талантлив и знал законы игры: он отступил назад и
низко поклонился Валантэну.
- Не мне кланяйтесь, mon ami (3), - сказал Валантэн серебряно-звонким
голосом. - Поклонимся оба тому, кто нас превзошел.
И они стояли, обнажив головы, пока маленький сельский священник шарил в
темноте, пытаясь найти зонтик.
------------------------------------------------------
1) - Хук ван Холланд - аванпорт голландского города Роттердама,
связанный с ним каналом.
2) - 1 м 93 см
3) - Мой друг
Г.К. Честертон
Странные шаги
Перевод И. Стрешнева
Если вы встретите члена привилегированного клуба "Двенадцать верных
рыболовов", входящего в Вернон-отель на свой ежегодный обед, то, когда он
снимет пальто, вы заметите, что на нем не черный, а зеленый фрак.
Предположим, у вас хватит дерзости обратиться к нему, и вы спросите его, чем
вызвана эта причуда. Тогда, возможно он ответит вам, что одевается так,
чтобы его не приняли за лакея. Вы отойдете уничтоженный оставляя
неразгаданной тайну, достойную того, чтобы о ней рассказать.
Если (продолжая наши неправдоподобные предположения) вам случится
встретить скромного труженика, маленького священника, по имени Браун, и вы
спросите, что он считает величайшей удачей своей жизни, он, по всей
вероятности, ответит вам, что самым удачным был случай в Вернон-отеле, где
он предотвратил преступление, а возможно, и спас грешную душу только тем,
что прислушался к шагам в коридоре. Может быть, он даже слегка гордится
своей удивительной догадливостью и, скорее всего, сошлется именно на нее. Но
так как вам, конечно, не удастся достигнуть такого положения в высшем свете,
чтобы встретиться с кем-либо из "Двенадцати верных рыболовов" или опуститься
до мира трущоб и преступлений, чтобы встретить там отца Брауна, то боюсь, вы
никогда не услышите этой истории, если я вам ее не расскажу.
Вернон-отель, в котором "Двенадцать верных рыболовов" обычно устраивали
свои ежегодные обеды, принадлежал к тем заведениям, которые могут
существовать лишь в олигархическом обществе, где здравый смысл заменен
требованиями хорошего тона. Он был - как это ни абсурдно - "единственным в
своем роде", то есть давал прибыль, не привлекая, а, скорее, отпугивая
публику. В обществе, подпавшем под власть богачей, торгаши проявили должную
смекалку и перехитрили свою клиентуру Они создали множество препон, чтобы
богатые и пресыщенные завсегдатаи могли тратить деньги и время на их
преодоление. Если бы существовал в Лондоне такой фешенебельный отель, куда
не впускали бы ни одного человека ростом ниже шести футов, высшее общество
стало бы покорно устраивать там обеды, собирая на них исключительно
великанов. Если бы существовал дорогой ресторан, который, по капризу своего
хозяина, был бы открыт только во вторник вечером, каждый вторник он ломился
бы от посетителей. Вернон-отель незаметно притулился на углу площади в
Бельгравии (1). Он был не велик и не очень комфортабелен, но самое его
неудобство рассматривалось как достоинство, ограждающее избранных
посетителей. Из всех неудобств особенно ценилось одно: в отеле одновременно
проснулся.
- Вы всегда шутите так тонко? - спросил Валантэн. - Вам не приелся этот
розыгрыш?
Когда ирония дошла до лакея, тот, сильно запинаясь, заверил, что ни у
него, ни у хозяина и в мыслях не было ничего подобного. Вероятно, они просто
ошиблись. Он взял сахарницу и осмотрел ее; взял солонку и осмотрел ее,
удивляясь все больше и больше. Наконец он быстро извинился, убежал и привел
хозяина. Тот тоже обследовал сахарницу и солонку и тоже удивился.
Вдруг лакей захлебнулся словами.
- Я вот что думаю, - затараторил он. - Я думаю, это те священники.
- Какие священники?
- Те, двое, - пояснил лакей. - Которые - стену супом облили.
- Облили стену супом? - переспросил Валантэн, думая, что это
итальянская поговорка.
- Вот, вот, - волновался лакей, указывая на темное пятно. - Взяли и
плеснули.
Валантэн взглянул на хозяина, и тот дал более подробный отчет.
- Да, сэр, - сказал он. - Так оно и было, только сахар и соль тут,
наверно, ни при чем. Совсем рано, мы только шторы подняли, сюда зашли два
священника и заказали бульон. Люди вроде бы тихие, приличные. Высокий
расплатился и ушел, а другой собирал свертки, он какой-то был
неповоротливый. Потом он тоже пошел к дверям и вдруг схватил чашку и вылил
суп на стену. Я был в задней комнате. Выбегаю - смотрю: пятно, а священника
нет. Убыток небольшой, но ведь какая наглость! Я побежал за ним, да не
догнал, они свернули на Карстейрс-стрит.
Валантэн уже вскочил, надел шляпу и стиснул трость. Он понял: во тьме
неведения надо идти туда, куда направляет вас первый указатель, каким бы
странным он ни был. Еще не упали на стол монеты, еще не хлопнула стеклянная
дверь, а сыщик уже свернул за угол и побежал по улице.
К счастью, даже в такие отчаянные минуты он не терял холодной зоркости.
Пробегая мимо какой-то лавки, он заметил в ней что-то странное и вернулся.
Лавка оказалась зеленной; на открытой витрине были разложены овощи и фрукты,
а над ними торчали ярлычки с ценами. В самых больших ячейках высилась груда
орехов и пирамида мандаринов. Надпись над орехами - синие крупные буквы на
картонном поле - гласила: "Лучшие мандарины. Две штуки за пенни"; надпись
над мандаринами: "Лучшие бразильские орехи. Четыре пенса фунт". Валантэн
прочитал и подумал, что совсем недавно встречался с подобным юмором.
Обратившись к краснолицему зеленщику, который довольно угрюмо смотрел вдаль,
он привлек его внимание к прискорбной ошибке. Зеленщик не ответил, но тут же
переставил ярлычки. Сыщик, небрежно опираясь на трость, продолжал
разглядывать витрину. Наконец он спросил:
- Простите за нескромность, сэр, нельзя ли задать вам вопрос из области
экспериментальной психологии и ассоциации идей?
Багровый лавочник грозно взглянул на него, но Валантэн продолжал,
весело помахивая тростью:
- Почему переставленные ярлычки на витрине зеленщика напоминают нам о
священнике, прибывшем на праздники в Лондон? Или - если я выражаюсь
недостаточно ясно - почему орехи, поименованные мандаринами, таинственно
связаны с двумя духовными лицами, повыше ростом и пониже?
Глаза зеленщика полезли на лоб, как глаза улитки; казалось, он вот-вот
кинется на нахала. Но он сердито проворчал:
- А ваше какое дело? Может, вы с ними заодно? Так вы им прямо скажите:
попы они там или кто, а рассыплют мне опять яблоки - кости переломаю!
- Правда? - посочувствовал сыщик. - Они рассыпали ваши яблоки?
- Это все тот, коротенький, - разволновался зеленщик. - Прямо по улице
покатились. Пока я их подбирал, он и ушел.
- Куда? - спросил Валантэн.
- Налево, за второй угол. Там площадь, - быстро сообщил зеленщик.
- Спасибо, - сказал Валантэн и упорхнул, как фея.
За вторым углом налево он пересек площадь и бросил полисмену:
- Срочное дело, констебль. Не видели двух патеров?
Полисмен засмеялся басом.
- Видел, - сказал он. - Если хотите знать, сэр, один был пьяный. Он
стал посреди дороги и...
- Куда они пошли? - резко спросил сыщик.
- Сели в омнибус, - ответил полицейский. - Из этих, желтых, которые
идут в Хэмстед.
Валантэн вынул карточку, быстро сказал:
"Пришлите двоих, пусть идут за мной!" - и ринулся вперед так
стремительно, что могучий полисмен волей-неволей поспешил выполнить его
приказ. Через минуту, когда сыщик стоял на другой стороне площади, к нему
присоединился инспектор и человек в штатском.
- Итак, сэр, - важно улыбаясь, начал инспектор, - чем мы можем...
Валантэн выбросил вперед трость.
- Я отвечу вам на империале вон того омнибуса, - сказал он и нырнул в
гущу машин и экипажей.
Когда все трое, тяжело дыша, уселись на верхушке желтого омнибуса,
инспектор сказал:
- В такси мы бы доехали в четыре раза быстрее.
- Конечно, - согласился предводитель. - Если б мы знали, куда едем.
- А куда мы едем? - ошарашено спросил инспектор.
Валантэн задумчиво курил; потом, вынув изо рта сигару, произнес:
- Когда вы знаете, что делает преступник, забегайте вперед. Но если вы
только гадаете - идите за ним. Блуждайте там, где он; останавливайтесь, где
он; не обгоняйте его. Тогда вы увидите то, что он видел, и сделаете то, что
он сделал. Нам остается одно: подмечать все странное.
- В каком именно роде? - спросил инспектор.
- В любом, - ответил Валантэн и надолго замолчал.
Желтый омнибус полз по северной части Лондона. Казалось, что прошли
часы; великий сыщик ничего не объяснял, помощники его молчали, и в них росло
сомнение. Быть может, рос в них и голод - давно миновала пора второго
завтрака, а длинные улицы северных кварталов вытягивались одна за другой,
словно колена какой-то жуткой подзорной трубы. Все мы помним такие поездки
вот-вот покажется край света, но показывается только Тефнел-парк. Лондон
исчезал, рассыпался на грязные лачуги, кабачки и хилые пустыри и снова
возникал в огнях широких улиц и фешенебельных отелей. Казалось, едешь сквозь
тринадцать городов. Впереди сгущался холодный сумрак, но сыщик молчал и не
двигался, пристально вглядываясь в мелькающие мимо улицы. Когда Кэмден-таун
остался позади, полицейские уже клевали носом. Вдруг они очнулись: Валантэн
вскочил, схватил их за плечи и крикнул кучеру, чтобы тот остановился.
В полном недоумении они скатились по ступенькам и, оглядевшись,
увидели, что Валантэн победно указует на большое окно по левую руку от них.
Окно это украшало сверкающий фасад большого, как дворец, отеля; здесь был
обеденный зал ресторана, о чем и сообщала вывеска. Все окна в доме были из
матового узорного стекла; но в середине этого окна, словно звезда во льду,
зияла дырка.
- Наконец! - воскликнул Валантэн, потрясая тростью. - Разбитое окно!
Вот он, ключ!
- Какое окно? Какой ключ? - рассердился полицейский. - Чем вы докажете,
что это связано с ними?
От злости Валантэн чуть не сломал бамбуковую трость.
- Чем докажу! - вскричал он. - О, господи! Он ищет доказательств!
Скорей всего, это никак не связано. Но что ж нам еще делать? Неужели вы не
поняли, что нам надо хвататься за любую, самую невероятную случайность или -
идти спать?
Он ворвался в ресторан; за ним вошли и полисмены. Все трое уселись за
столик и принялись за поздний завтрак, поглядывая то и дело на звезду в
стекле. Надо сказать, и сейчас она мало что объясняла.
- Вижу, у вас окно разбито, - сказал Валантэн лакею, расплачиваясь.
- Да, сэр, - ответил лакей, озабоченно подсчитывая деньги. Чаевые были
немалые, и, выпрямившись, он явно оживился. - Вот именно, сэр, - сказал он.
- Ну и дела, сэр!
- А что такое? - небрежно спросил сыщик.
- Пришли к нам тут двое, священники, - поведал лакей. - Сейчас их много
понаехало. Ну, позавтракали они, один заплатил и пошел. Другой чего-то
возится. Смотрю - завтрак-то был дешевый, а заплатили чуть не вчетверо. Я
говорю:
"Вы лишнее дали", - а он остановился на пороге и так это спокойно
говорит: "Правда?" Взял я счет, хотел ему показать и чуть не свалился.
- Почему? - спросил сыщик.
- Я бы чем хотите поклялся, в счете было четыре шиллинга. А тут смотрю
- четырнадцать, хоть ты тресни.
- Так! - вскричал Валантэн, медленно поднимаясь на ноги. Глаза его
горели. - И что же?
- А он стоит себе в дверях и говорит: "Простите, перепутал. Ну, это
будет за окно". - "Какое такое окно?" - говорю. "Которое я разобью", - и
трах зонтиком!
Слушатели вскрикнули, а инспектор тихо спросил:
- Мы что, гонимся за сумасшедшим?
Лакей продолжал, смакуя смешную историю:
- Я так и сел, ничего не понимаю. А он догнал того, высокого, свернули
они за угол - и как побегут по Баллок-стрит! Я за ними со всех ног, да куда
там - ушли!
- Баллок-стрит! - крикнул сыщик и понесся по улице так же стремительно,
как таинственная пара, за которой он гнался.
Теперь преследователи быстро шли меж голых кирпичных стен, как по
туннелю. Здесь было мало фонарей и освещенных окон; казалось, что все на
свете повернулось к ним спиной. Сгущались сумерки, и даже лондонскому
полисмену нелегко было понять, куда они спешат. Инспектор, однако, не
сомневался, что рано или поздно они выйдут к Хэмстедскому Лугу. Вдруг в
синем сумраке, словно иллюминатор, сверкнуло выпуклое освещенное окно, и
Валантэн остановился за шаг до лавчонки, где торговали сластями.
Поколебавшись секунду, он нырнул в разноцветный мирок кондитерской, подошел
к прилавку и со всей серьезностью отобрал тринадцать шоколадных сигар. Он
обдумывал, как перейти к делу, но это ему не понадобилось.
Костлявая женщина - старообразная, хотя и нестарая - смотрела с тупым
удивлением на элегантного пришельца; но, увидев в дверях синюю форму
инспектора, очнулась и заговорила.
Вы, наверно, за пакетом? - спросила она. - Я его отослала.
- За пакетом?! - повторил Валантэн; пришел черед и ему удивляться.
- Ну, который тот мужчина оставил, - священник, что ли.
- Ради бога! - воскликнул Валантэн и подался вперед; его пылкое
нетерпение прорвалось наконец наружу. - Ради бога, расскажите подробною
- Ну, - не совсем уверенно начала женщина, - зашли сюда священники, это
уж будет полчаса. Купили мятных лепешек, поговорили про то, про се и пошли к
Лугу. Вдруг один бежит: "Я пакета не оставлял?" Я туда, сюда - нигде нету. А
он говорит: "Ладно. Найдете - пошлите вот по такому адресу". И дал мне этот
адрес и еще шиллинг за труды. Вроде бы все обшарила, а ушел он, - глядь! -
пакет лежит. Ну, я его и послала не помню уж куда, где-то в Вестминстере. А
сейчас я и подумала: наверное, в этом пакете что-то важное, вот полиция за
ним и пришла.
- Так и есть, - быстро сказал Валантэн. - Близко тут Луг?
- Прямо идти минут пятнадцать, - сказала женщина. - К самым воротам
выйдете.
Валантэн выскочил из лавки и понесся вперед. Полисмены неохотно трусили
за ним.
Узкие улицы предместья лежали в тени домов, и, вынырнув на большой
пустырь, под открытое небо, преследователи удивились, что сумерки еще так
прозрачны и светлы. Круглый купол синевато-зеленого неба отсвечивал золотом
меж черных стволов и в темно-лиловой дали. Зеленый светящийся сумрак быстро
сгущался, и на небе проступали редкие кристаллики звезд. Последний луч
солнца мерцал, как золото, на вершинах холмов, венчавших излюбленное
лондонцами место, что зовется Долиной Здоровья. Праздные горожане еще не
совсем разбрелись - на скамейках темнели расплывчатые силуэты пар, а где-то
вдалеке вскрикивали на качелях девицы. Величие небес осеняло густеющей синью
величие человеческой пошлости. И, глядя сверху на Луг, Валантэн увидел
наконец то, что искал.
Вдалеке чернели и расставались пары; одна из них была чернее всех и
держалась вместе. Два человека в черных сутанах уходили вдаль. Они были не
крупнее жуков; но Валантэн увидел, что один много ниже другого. Высокий шел
смиренно и чинно, как подобает ученому клирику, но было видно, что в нем
больше шести футов. Валантэн сжал зубы и ринулся вниз, рьяно вращая тростью.
Когда расстояние сократилось и двое в черном стали видны четко, как в
микроскоп, он заметив еще одну странность, которая и удивила его и не
удивила. Кем бы ни был высокий, маленького Валантэн узнал: то был его
попутчик по купе, неуклюжий священник из Эссекса, которому он посоветовал
смотреть получше за своими свертками.
Пока что все сходилось. Сыщику сказали, что некий Браун из Эссекса
везет в Лондон серебряный, украшенный сапфирами крест, - драгоценную
реликвию, которую покажут иностранному клиру. Это и была, конечно,
"серебряная вещь с камушками", а Браун, без сомнения, был тот растяпа из
поезда. То, что узнал Валантэн, прекрасно мог узнать и Фламбо - Фламбо обо
всем узнавал. Конечно, пронюхав про крест, Фламбо захотел украсть его - это
проще простого. И уж совсем естественно, что Фламбо легко обвел вокруг
пальца священника со свертками и зонтиком. Такую овцу кто угодно мог бы
затащить хоть на Северный полюс, так что Фламбо - блестящему актеру - ничего
не стоило затащить его на этот Луг. Покуда все было ясно. Сыщик пожалел
беспомощного патера и чуть не запрезирал Фламбо, опустившегося до такой
доверчивой жертвы. Но что означали странные события, приведшие к победе его
самого? Как ни думал он, как ни бился - смысла в них не было. Где связь
между кражей креста и пятном супа на обоях? Перепутанными ярлычками? Платой
вперед за разбитое окно? Он пришел к концу пути, но упустил середину.
Иногда, хотя и редко, Валантэн упускал преступника; но ключ находил всегда.
Сейчас он настиг преступника, но ключа у него не было.
Священники ползли по зеленому склону холма, как черные мухи. Судя по
всему, они беседовали и не замечали, куда идут; но шли они в самый дикий и
тихий угол Луга. Преследователям пришлось принимать те недостойные позы,
которые принимает охотник, выслеживающий дичь: они перебегали от дерева к
дереву, крались и даже ползли по густой траве. Благодаря этим неуклюжим
маневрам, охотники подошли совсем близко к дичи и слышали уже голоса, но
слов не разбирали, кроме слова "разум", которое повторял то и дело высокий
детский голос. Вдруг путь им преградили заросли над обрывом; сыщики потеряли
след и плутали минут десять, пока, обогнув гребень круглого, как купол,
холма, не увидели в лучах заката прелестную и тихую картину. Под деревом
стояла ветхая скамья; на ней сидели, серьезно беседуя, священники. Зелень и
золото еще сверкали у темнеющего горизонта, сине-зеленый купол неба
становился зелено-синим, и звезды сверкали ярко, как крупные бриллианты.
Валантэн сделал знак своим помощникам, подкрался к большому ветвистому
дереву и, стоя там в полной тишине, услышал наконец, о чем говорили странные
священнослужители.
Он слушал минуту-другую, и бес сомнения обуял его. А что, если он зря
затащил английских полисменов в дальний угол темнеющего парка? Священники
беседовали именно так, как должны беседовать священники, - благочестиво,
степенно, учено о самых бестелесных тайнах богословия. Маленький патер из
Эссекса говорил проще, обратив круглое лицо к разгорающимся звездам. Высокий
сидел, опустив голову, словно считал, что недостоин на них взглянуть. Беседа
их была невинней невинного; ничего более возвышенного не услышишь в белой
итальянской обители или в черном испанском соборе.
Первым донесся конец фразы отца Брауна:
- ...то, что имели в виду средневековые схоласты, когда говорили о
несокрушимости небес.
Высокий священник кивнул склоненной головой.
- Да, - сказал он, - безбожники взывают теперь к разуму. Но кто, глядя
на эти мириады миров, не почувствует, что там, над нами, могут быть
Вселенные, где разум неразумен?
- Нет, - сказал отец Браун, - разум разумен везде.
Высокий поднял суровое лицо к усеянному звездами небу.
- Кто может знать, есть ли в безграничной Вселенной... - снова начал
он.
- У нее нет пространственных границ, - сказал маленький и резко
повернулся к нему, - но за границы нравственных законов она не выходит.
Валантэн сидел за деревом и молча грыз ногти. Ему казалось, что
английские сыщики хихикают над ним - ведь это он затащил их в такую даль,
чтобы послушать философскую чушь двух тихих пожилых священников. От злости
он пропустил ответ высокого и услышал только отца Брауна.
- Истина и разум царят на самой далекой, самой пустынной звезде.
Посмотрите на звезды. Правда, они как алмазы и сапфиры? Так вот, представьте
себе любые растения и камни. Представьте алмазные леса с бриллиантовыми
листьями. Представьте, что луна - синяя, сплошной огромный сапфир. Но не
думайте, что все это хоть на йоту изменит закон разума и справедливости. На
опаловых равнинах, среди жемчужных утесов вы найдете все ту же заповедь: "Не
укради"
Валантэн собрался было встать - у него затекло все тело - и уйти
потише, в первый раз за свою жизнь он сморозил такую глупость. Но высокий
молчал как-то странно, и сыщик прислушался. Наконец тот сказал совсем
просто, еще ниже опустив голову и сложив руки на коленях:
- А все же я думаю, что другие миры могут подняться выше нашего разума.
Неисповедима тайна небес, и я склоняю голову. - И, не поднимая головы, не
меняя интонации, прибавил: - Давайте-ка сюда этот крест. Мы тут одни, и я
вас могу распотрошить, как чучело.
Оттого что он не менял ни позы, ни тона, эти слова прозвучали еще
страшнее. Но хранитель святыни почти не шевельнулся; его глуповатое лицо
было обращено к звездам. Может быть, он не понял или окаменел от страха.
- Да, - все так же тихо сказал высокий, - да, я Фламбо. - Помолчал и
прибавил: - Ну, отдадите вы крест?
- Нет, - сказал Браун, и односложное это слово странно прозвенело в
тишине.
И тут с Фламбо слетело напускное смирение. Великий вор откинулся на
спинку скамьи и засмеялся негромко, но грубо.
- Не отдадите! - сказал он. - Еще бы вы отдали! Еще бы вы мне его
отдали, простак-холостяк! А знаете почему? Потому что он у меня в кармане.
Маленький сельский священник повернул к нему лицо - даже в сумерках
было видно, как он растерян, - и спросил взволнованно и робко, словно
подчиненный:
- Вы... вы уверены?
Фламбо взвыл от восторга.
- Ну, с вами театра не надо, - закричал он. - Да, достопочтенная
брюква, уверен! Я догадался сделать фальшивый пакет. Так что теперь у вас
бумага, а у меня - камешки. Старый прием, отец Браун, очень старый прием.
- Да, - сказал отец Браун и все так же странно, несмело пригладил
волосы, - я о нем слышал.
Король преступников наклонился к нему с внезапным интересом.
- Кто? Вы? - спросил он. - От кого ж это вы могли слышать?
- Я не вправе назвать вам его имя, - просто сказал Браун. - Понимаете,
он каялся. Он жил этим лет двадцать - подменивал свертки и пакеты. И вот,
когда я вас заподозрил, я вспомнил про него, беднягу.
- Заподозрили? - повторил преступник. - Вы что, действительно
догадались, что я вас не зря тащу в такую глушь?
- Ну да, - виновато сказал Браун. - Я вас сразу заподозрил. Понимаете,
у вас запястье изуродовано, это от наручников.
- А, черт! - заорал Фламбо. - Вы-то откуда знаете про наручники?
- От прихожан, - ответил Браун, кротко поднимая брови. - Когда я служил
в Хартлпуле, там у двоих были такие руки. Вот я вас и заподозрил и решил,
понимаете, спасти крест. Вы уж простите, я за вами следил. В конце концов я
заметил, что вы подменили пакет. Ну, а я подменил его снова и настоящий
отослал.
- Отослали? - повторил Фламбо, и в первый раз его голос звучал не
только победой.
- Да, отослал, - спокойно продолжал священник. - Я вернулся в лавку и
спросил, не оставлял ли я пакета. И дал им адрес, куда его послать, если он
найдется. Конечно, сначала я его не оставлял, а потом оставил. А она не
побежала за мной и послала его прямо в Вестминстер, моему другу. Этому я
тоже научился от того бедняги. Он так делал с сумками, которые крал на
вокзалах. Сейчас он в монастыре. Знаете, в жизни многому научишься, -
закончил он, виновато почесывая за ухом. - Что ж нам, священникам, делать?
Приходят, рассказывают...
Фламбо уже выхватил пакет из внутреннего кармана и рвал его в клочья.
Там не было ничего, кроме бумаги и кусочков свинца. Потом он вскочил,
взмахнув огромной рукой, и заорал:
- Не верю! Я не верю, что такая тыква может все это обстряпать! Крест у
вас! Не дадите - отберу. Мы одни.
- Нет, - просто сказал отец Браун и тоже встал. - Вы его не отберете.
Во-первых, его действительно нет. А во-вторых, мы не одни.
Фламбо замер на месте.
- За этим деревом, - сказал отец Браун, - два сильных полисмена и
лучший в мире сыщик. Вы спросите, зачем они сюда пришли? Я их привел. Как?
Что ж, я скажу, если хотите. Господи, когда работаешь в трущобах, приходится
знать много таких штук! Понимаете, я не был уверен, что вы вор, и не хотел
оскорблять своего брата священника. Вот я и стал вас испытывать. Когда
человеку дадут соленый кофе, он обычно сердится. Если же он стерпит, значит,
он боится себя выдать. Я насыпал в сахарницу соль, а в солонку - сахар, и вы
стерпели. Когда счет гораздо больше, чем надо, это, конечно, вызывает
недоумение. Если человек по нему платит, значит, он хочет избежать скандала.
Я приписал единицу, и вы заплатили.
Казалось, Фламбо вот-вот кинется на него словно тигр. Но вор стоял как
зачарованный - он хотел понять.
- Ну вот, - с тяжеловесной дотошностью объяснял отец Браун. - Вы не
оставляли следов - кому-то надо же было их оставлять. Всюду, куда мы
заходили, я делал что-нибудь такое, чтобы о нас толковали весь день. Я не
причинял большого вреда - облил супом стену, рассыпал яблоки, разбил окно, -
но крест я спас. Сейчас он в Вестминстере. Странно, что вы не пустили в ход
ослиный свисток.
- Чего я не сделал?
- Как хорошо, что вы о нем не слышали! - просиял священник. - Это
плохая штука. Я знал, что вы не опуститесь так низко. Тут бы мне не помогли
даже пятна - я слабоват в коленках.
- Что вы несете? - спросил Фламбо.
- Ну уж про пятна-то, я думал, вы знаете, - обрадовался Браун. -
Значит, вы еще не очень испорчены.
- А вы-то откуда знаете всю эту гадость? - воскликнул Фламбо.
- Наверное, потому, что я простак-холостяк, - сказал Браун. - Вы
никогда не думали, что человек, который все время слушает о грехах, должен
хоть немного знать мирское зло? Правда, не только практика, но и теория
моего дела помогла мне понять, что вы не священник.
- Какая еще теория? - спросил изнемогающий Фламбо.
- Вы нападали на разум, - ответил Браун. - У священников это не
принято.
Он повернулся, чтобы взять свои вещи, и три человека вышли в сумерках
из-за деревьев. Фламбо был талантлив и знал законы игры: он отступил назад и
низко поклонился Валантэну.
- Не мне кланяйтесь, mon ami (3), - сказал Валантэн серебряно-звонким
голосом. - Поклонимся оба тому, кто нас превзошел.
И они стояли, обнажив головы, пока маленький сельский священник шарил в
темноте, пытаясь найти зонтик.
------------------------------------------------------
1) - Хук ван Холланд - аванпорт голландского города Роттердама,
связанный с ним каналом.
2) - 1 м 93 см
3) - Мой друг
Г.К. Честертон
Странные шаги
Перевод И. Стрешнева
Если вы встретите члена привилегированного клуба "Двенадцать верных
рыболовов", входящего в Вернон-отель на свой ежегодный обед, то, когда он
снимет пальто, вы заметите, что на нем не черный, а зеленый фрак.
Предположим, у вас хватит дерзости обратиться к нему, и вы спросите его, чем
вызвана эта причуда. Тогда, возможно он ответит вам, что одевается так,
чтобы его не приняли за лакея. Вы отойдете уничтоженный оставляя
неразгаданной тайну, достойную того, чтобы о ней рассказать.
Если (продолжая наши неправдоподобные предположения) вам случится
встретить скромного труженика, маленького священника, по имени Браун, и вы
спросите, что он считает величайшей удачей своей жизни, он, по всей
вероятности, ответит вам, что самым удачным был случай в Вернон-отеле, где
он предотвратил преступление, а возможно, и спас грешную душу только тем,
что прислушался к шагам в коридоре. Может быть, он даже слегка гордится
своей удивительной догадливостью и, скорее всего, сошлется именно на нее. Но
так как вам, конечно, не удастся достигнуть такого положения в высшем свете,
чтобы встретиться с кем-либо из "Двенадцати верных рыболовов" или опуститься
до мира трущоб и преступлений, чтобы встретить там отца Брауна, то боюсь, вы
никогда не услышите этой истории, если я вам ее не расскажу.
Вернон-отель, в котором "Двенадцать верных рыболовов" обычно устраивали
свои ежегодные обеды, принадлежал к тем заведениям, которые могут
существовать лишь в олигархическом обществе, где здравый смысл заменен
требованиями хорошего тона. Он был - как это ни абсурдно - "единственным в
своем роде", то есть давал прибыль, не привлекая, а, скорее, отпугивая
публику. В обществе, подпавшем под власть богачей, торгаши проявили должную
смекалку и перехитрили свою клиентуру Они создали множество препон, чтобы
богатые и пресыщенные завсегдатаи могли тратить деньги и время на их
преодоление. Если бы существовал в Лондоне такой фешенебельный отель, куда
не впускали бы ни одного человека ростом ниже шести футов, высшее общество
стало бы покорно устраивать там обеды, собирая на них исключительно
великанов. Если бы существовал дорогой ресторан, который, по капризу своего
хозяина, был бы открыт только во вторник вечером, каждый вторник он ломился
бы от посетителей. Вернон-отель незаметно притулился на углу площади в
Бельгравии (1). Он был не велик и не очень комфортабелен, но самое его
неудобство рассматривалось как достоинство, ограждающее избранных
посетителей. Из всех неудобств особенно ценилось одно: в отеле одновременно