Дворецкая Елизавета. Спящее золото (Корабль во фьорде - 2)

   Вигмар покачал головой. Он даже не помнил сейчас, кто такая Альвтруд. Через всю гридницу глядя на далекий огонь очага, Вигмар видел совсем другое: тот черный камень, возле которого они стояли с Рагной-Гейдой, ее изумленный, восхищенный взгляд на пиру, поймав который он чуть не задохнулся от счастья, впервые отчетливо поверив, что сможет быть наяву, не в мечтах, любим этот девушкой. Ему не требовалось складывать стихов, чтобы приворожить ее: стихи сплела сама Фрейя и шептала по ночам, навевая им сны друг о друге. Только теперь, потеряв надежду на счастье, Вигмар сложил эти стихи, надеясь выбросить боль и любовь из души. Напрасно - он лишь убедился, что они срослись с сердцем и умрут только вместе с ним.
   Обещала дать за доблесть
   дева кубок Браги брани;
   нежный взор той Нанны тканей
   мне сокровищ был дороже,
   - негромко произнес Вигмар, обращаясь не столько к Бальдвигу, сколько к собственной памяти, которая, как Старый Олень в своем закрытом от света кургане, все перебирала свои сокровища и не могла насытиться их драгоценным блеском. Он сам наслаждался звучанием собственного стиха, и каждое слово казалось весомым, как молитва к божеству, которое слышит тебя.
   Грани груз со мною ныне:
   рад добыче был бы всякий,
   но тоской укрыта радость:
   Труд обручий я утратил!
   Скальда путь от Фрейи пряжи
   прочь уводит норны воля:
   тьму прорезал пламень ратный,
   кровью праздник был окрашен.
   Звездный блеск не виден скальду:
   свет остался с ветвью злата.
   Жизнь отдать не жаль за деву,
   Жжет тоска - не скажешь лучше.*?
   ______________
   * Браги брани - мужчина; Нанна тканей, Труд обручий, Фрейя пряжи, ветвь злата - женщина, т.е. Рагна-Гейда; груз Грани - золото (Грани - конь Сигурда Убийцы Дракона).
   Вигмар замолчал, продолжая смотреть на пламя очага. Что-то сдвинулось в его душе, ему даже стало легче дышать. В нем самом обновилось что-то важное. Не зря говорят, что искусно сплетенные стихи обладают волшебной силой. Но чтобы жить, стихи должны быть произнесены вслух. Им мало быть просто сложенными в тайных мыслях. Какой плод принесет росток, еще не проклюнувшийся из-под земли? Стихи должны расцвести в устах, их должны слышать если не люди, то хотя бы земля, море, небо. И это уже очень много.
   Шумный пир в гриднице Лейрингов был в разгаре. Племя квиттов веселилось на обручении молодого Вильмунда конунга и йомфру Ингвильды, дочери Фрейвида хёвдинга. Напрасно надеялись Лейринги выдать свою Мальфрид за наследника Стюрмира конунга, а богатую наследницу Ингвильду сосватать для Аслака. Арнхильд и Кольбьёрн злорадствовали в душе, радуясь посрамлению Лейрингов, которых успели невзлюбить. А Рагна-Гейда то и дело посматривала на невесту. Конечно, высокородной девице не пристало выставлять свои чувства напоказ и хохотать, как рабыня, которой хозяйка подарила свою старую рубаху, но уж слишком невеселой выглядела Ингвильда дочь Фрейвида. Красивая, стройная девушка с мягкими светлыми волосами, богатством наряда уступающая разве что кюне Далле, сидела молча и почти неподвижно, а на ее миловидном лице застыло строгое выражение, в котором Рагне-Гейде мерещилась тайная решимость.
   - Видишь, какая она гордячка? - шептала Рагне-Гейде на ухо обиженная Мальфрид. - Я ее терпеть не могу: никогда даже слова не скажет! Фрейвид еще четыре года назад хотел выдать ее за конунга, когда тот овдовел, а ведь ей всего-то было тогда четырнадцать зим! Этот Фрейвид - такой пройдоха! Но она-то своего добилась! Женихов меняет, как ремешки с башмаков! У нее был какой-то фьялль, а он переболел "гнилой смертью" и стал страшнее тролля! Но такие люди своего не упустят! Не успел конунг решиться на войну с фьяллями она уже прежнее забыла и поймала Вильмунда!
   Рагна-Гейда усмехнулась: до чего нелепой она стала! Целыми днями думая только о себе и Вигмаре, она почти пропустила объявление войны. Со скалы Престол Закона было объявлено, что фьялли приплывали разорять западное побережье и наверняка пойдут снова, а Стюрмир конунг прямо с тинга отправляется к слэттам, чтобы просить помощи и поддержки у Хильмира конунга. Обо всем этом очень много говорилось на тинге, но Рагне-Гейде даже захватывающие разговоры о набеге фьяллей на западное побережье напомнили только рассказы о том, как Вигмар и Гейр потеряли "Оленя". Для нее не существовало ничего, кроме Вигмара.
   Не слушала Мальфрид, Рагна-Гейда смотрела в огонь, пылающий в ближайшем к женскому столу очаге, и пляска пламени увлекала ее, заставляла забыть о шумной гриднице, о толпе незнакомого народа, которая в первые дни так утомляла, даже о близкой войне, которая начнется не где-нибудь, а в ее родных местах на Квиттинском Севере. Огонь смывал с ее души тоску и горечь; в биении пламенных языков она видела рыжие косы Вигмара, блеск его желтых глаз. Живящее тепло сильным потоком стремилось к Рагне-Гейде, овевало ее лицо, проникало в каждую частичку тела, и она уже ощущала себя такой же легкой, свободной, вездесущей, как само пламя. Горячие ветры летели сквозь нее, и она летела с ними над миром; сотни голосов шептали ей что-то таинственное, важное, утешающее; голос Вигмара, живой и теплый, приблизился откуда-то издалека и шептал что-то ласковое, убеждая, что вражда и горе сгорят, что все еще будет хорошо... Рагна-Гейда разбирала лишь отдельные слова, но они были так прекрасны, правдивы и близки, что она не могла счесть их пустым обманом мечты.
   Нежный взор той Нанны тканей
   мне сокровищ был дороже...
   Но тоской укрыта радость:
   Труд обручий я утратил!
   Звездный блеск не виден скальду:
   свет остался с ветвью злата.
   Жизнь отдать не жаль за деву,
   Жжет тоска - не скажешь лучше...
   - Ты чего? - голос Мальфрид вдруг вырвал Рагну-Гейду из упоительного пламенного облака, и она очнулась, сильно вздрогнув. Шум, краски и суета пира обрушились на нее, и она глубоко вздохнула, с трудом приходя в себя. Ты на что там засмотрелась? - продолжала любопытная Мальфрид. - На обручье? Да, второго такого на свете нет. Должно быть, его ковали темные альвы. Или ты смотришь на самого Вильмунда? Правда ведь, он очень хорош?
   Мальфрид без особого стеснения заглянула в лицо Рагне-Гейде, но та лишь попыталась улыбнуться, не находя слов. Ни молодой Вильмунд конунг, ни золотое обручье чудной работы, которое ему от имени дочери преподнес Фрейвид хёвдинг, не привлекли ее внимания. Она просто не замечала их.
   Взгляд ее упал на лицо Ингвильды дочери Фрейвида, сидевшей все так же спокойно и безучастно, словно и не ее обручение так шумно и радостно, с обилием кубков богам и пенящимся бахвальством, с каким-то лихорадочным весельем, как в предчувствии конца, празднует сейчас племя квиттов. Ее жених был молод, красив, знатен, доблестен, но Ингвильда тоже смотрела в огонь. И ее замкнутое лицо вдруг показалось Рагне-Гейде близким, потому что было понятным. В нем она увидела отражение своих собственных чувств и догадалась: невеста конунгова сына не больше радуется сговору, чем сама Рагна-Гейда радовалась обручению с Атли. Ингвильда дочь Фрейвида предпочитала того фьялля, который после "гнилой смерти" стал уродливее тролля. И от этой догадке Рагне-Гейде стало легче. Все-таки не она одна такая... такая нелепая, неразумная, бессовестная, способная хотя бы в сердце своем идти наперекор роду и целому племени, любить того, кого любить нельзя.
   И разве эти две девушки были виноваты в том, что человеческое сердце переросло тесную одежду родовых законов и человеческая душа набралась достаточно сил для того, чтобы встать с огромным и сложным миром лицом к лицу, не прячась за спинами родичей и предков? Встать - да. Но выстоять ли?
   Ночью, когда все в женском покое кюн-флинны Ульврунн уже спали, Катла, служанка, осторожно разбудила Ингирид.
   - Проснись, кюн-флинна! - шептала она в самое ухо своей грозной повелительницы. - Я должна тебе кое-что рассказать.
   - Чего ты хочешь? - гулким со сна голосом пробурчала недовольная Ингирид. - Дурища, не можешь до утра подождать?
   - Послушай... Только тише! - взмолилась Катла. - А не то кто-нибудь услышит!
   - Да что такое? Ты что-то видела? Ты выходила? - опомнившись, прошептала Ингирид. Сквозь бревенчатую стену до женского покоя долетал шум пира, который продолжался в гриднице, и любопытство одолело сонливость. Ну, рассказывай!
   - Я слышала, о чем Окольничий говорил с квиттом, когда ты от них ушла!
   - Ну! О чем? Говори скорее, не тяни! - загоревшись, Ингирид тряхнула служанку за плечо. Любая мелочь, касавшаяся рыжего квитта, стоила того, чтобы проснуться среди ночи.
   - Они говорили... Квитт рассказал стихи, которые он сложил о тебе!
   - Не может быть! - восторженно ахнула Ингирид и помолчала, прижав кулак к забившемуся сердцу.
   По телу побежала дрожь, ей стало страшно и весело, как будто она увидела дух. Стихами не столько воспевают, сколько привораживают. Ах, как хотела бы она сама уметь складывать стихи, чтобы приворожить его, этого наглеца! Тогда-то он не посмел бы смотреть на нее так, как будто она старая надоедливая троллиха! Но, если он все-таки это сделал, значит, он не так к ней равнодушен, как хочет показать! Ингирид очень хотелось, чтобы кто-нибудь полюбил ее сильно-сильно, совершал ради нее подвиги, убивал десятки и сотни врагов, захватывал много добычи и присылал ей в подарок целые сундуки серебра, связки мехов, толпы рабов, и еще много-много всякого. Она села бы, как Брюнхильд, в середину огненного кольца, если бы ждать там великого героя не было слишком скучно. Никто не превзойдет жадным тщеславием юную деву знатного рода, которая одарена приятной внешностью и живым нравом. Осознав себя женщиной, она хочет видеть у своих ног целый свет. И особенно тех, кто по глупости и упрямству не хочет признать ее несравненных достоинств.
   - Расскажи скорее! - с нетерпеливой горячностью шепнула Ингирид и опять тряхнула Катлу за плечо. - Что было в этих стихах?
   - Я плохо помню, - смущенно шепнула служанка. - Там было много про тебя, он тебя называл Труд обручий еще Суль... Нет, про Суль не то, не про Суль, а то, что без тебя ему нет света от солнца или звезд, я так поняла. А еще что ему не жаль жизни отдать за тебя. Это я запомнила: жизнь отдать не жаль за деву. Так хорошо, так складно!
   - Ну, а еще что?
   - А больше я не помню, - разочарованно доложила Катла. - Там было много, целых две висы, и все так складно! Пока я слушала, было так красиво, а теперь - не помню...
   - И ты молчала, негодяйка! - вдруг яростно прошипел с соседней лежанки голос Уннгерд, жены Оддульва, и обе девушки разом вздрогнули.
   Уннгерд проснулась еще от первых восклицаний Ингирид и все это время лежала, потрясенная и разгневанная. Вот до чего дошел этот негодный квитт, привезенный сюда этим негодным Бальдвигом! А может, Бальдвиг и привез его для мерзкого колдовства - чтобы приворожить конунгову дочь, насочинять хулительных стихов про весь род конунга и про всех добрых людей заодно! Недаром же у него глаза как у оборотня! Уннгерд с трудом сдерживалась, понимая, что если подаст голос слишком рано, то гусыня Катла от страха онемеет и узнать что-то толком будет гораздо труднее.
   - У, родня великанов! - досадливо шепнула Ингирид. Она старалась сохранить самообладание, но была напугана. При всем своем легкомыслии она понимала, как много неприятностей принесет ей огласка Вигмаровых стихов.
   - Глупая, негодная курица! - возмущалась Уннгерд, откинув одеяло и спуская ноги с лежанки. - И ты молчала до самой ночи! Нужно было сразу, как только он сказал свои троллиные стихи, кричать и звать людей в свидетели! А ты и рада, что твою госпожу заворожил какой-то квиттинский оборотень! Чтоб тебя тролли взяли с ним заодно!
   Женщины, разбуженные голосами, поднимали головы, ничего не видя в потемках и не понимая спросонья, что случилось и за что жена Оддульва бранит служанку. Кто-то на всякий случай кинулся будить кюн-флинну Ульврунн, спавшую с мужем в отдельном маленьком покое. А Уннгерд уже натянула верхнюю рубаху и шарила по скамье в поисках платья.
   - Давай скорее одеваться, ведьмино отродье! - покрикивала она на растерявшуюся Катлу. - Где мои застежки! Давай покрывало! Я всю усадьбу на ноги подниму! Конунг все узнает!
   - Ах, Уннгерд, не надо! - вскрикнула Ингирид. Чем лучше она осознавала смысл происходящего, тем крупнее и грознее делались ожидаемые неприятности. - Не надо! Он ничего плохого не сказал! Я сама его просила сочинить стихи обо мне!
   - Молчи, глупая! - оборвала ее Уннгерд. - Ты сама не знаешь, какое зло зовешь на свою голову! Ты-то, может, и просила, с тебя станется! А он и рад! Ты хочешь потерять красоту и разум и совсем пропасть? Хорошо же воспитали тебя эти фьялли! Ты хочешь опозорить и себя, и весь свой род заодно!
   На этом дрожащие руки Катлы кончили закалывать ей платье и головное покрывало. Оборвав речь на полуслове, Уннгерд выбежала из девичьей. И Ингирид тут же вскочила.
   - Одеваться! - крикнула она Катле. Служанка готова была плакать от растерянности и страха, но Ингирид дочери Бьяртмара эти презренные чувства были неведомы. - Скорее!
   Вигмар уже казался Ингирид ее законной собственностью, которую злые люди по вредности хотят у нее отнять. Но Ингирид не зря мечтала стать валькирией - не в ее обычае было сдаваться без борьбы. Отвоевала же она себе золоченые застежки кюны Мальвейг! Ингирид не имела привычки раздумывать, но и глупой не была: в ее голове мелькали обрывочные, но довольно верные мысли о том, что Бьяртмар конунг любит забавляться и забавой ему может послужить не обязательно смерть Вигмара. Главное - направить его в нужную сторону. При всем внешнем несходстве Ингирид все же была родной дочерью Бьяртмара и сумела за несколько дней неплохо разобраться в его нраве.
   Пир в усадьбе конунга еще продолжался, везде горели огни, звучали хмельные голоса, в сенях уже кто-то боролся, а в углу несчастный, не в меру угостившийся брагой, маялся, извергая все съеденное обратно. В шуме и беспорядочном движении далеко не все быстро поняли, что случилось. Ворвавшись в гридницу, даже Уннгерд на миг растерялась: здесь едва ли был хоть один трезвый. Ульвхедин ярл спал прямо на полу возле очага, но Бьяртмар конунг сидел на своем месте так же прочно, как всегда. Он-то не слишком усердствовал в битве с пивом и брагой - гораздо веселее ему было сохранять трезвую голову и потешаться пьяными выходками верной дружины.
   - Конунг! - Уннгерд устремилась к нему. - Конунг, открылось страшное дело!
   - Ну, ну? - Бьяртмар, ничуть не удивленный, заинтересованно наклонился к женщине. Он даже обрадовался ее появлению, поскольку от дружины уже было мало толку, а спать еще не хотелось.
   - Твоей дочери и твоей чести грозит опасность! - взволнованно восклицала Уннгерд.
   - Ой! - От удовольствия Бьяртмар передернул костлявыми плечами, потер коленки одну об другую, но тут же постарался принять величественный вид. Которой дочери? Кто питает к ним преступную любовь?
   - Кюн-флинне Ингирид!
   - Не слушайте ее! - раздался вопль от порога, и в гридницу влетела сама упомянутая дева. В полутьме она споткнулась о чье-то бесчувственное тело, врезалась в стол, но удержалась на ногах и подскочила к почетному сидению конунга. - Все это неправда! - пылко заявила она, сверкающими глазами глядя в лицо Бьяртмару.
   - Что именно неправда? - похихикивая, спросил конунг, знаком велев Уннгерд молчать.
   - Все, что сказала эта женщина! - не задумавшись, отрезала Ингирид.
   - А она еще ничего не сказала! - подал голос кто-то из наименее пьяных гостей.
   - Но я скажу! - Уннгерд упрямо тряхнула головой. - Твои гости, конунг, плоховато благодарят тебя за гостеприимство! Бальдвиг Окольничий не такой уж хороший друг тебе, как хочет показать!
   - Что такое? - Между сидящими и лежащими гостями пролез Бальдвиг. Весь этот вечер он провел, скорбя о вечной разлуке с золотым обручьем, и уже собрался пойти спать, а тут вдруг... Бальдвиг недоуменно оглянулся на Вигмара, который тоже не ложился, прислушиваясь, не скажут ли еще чего интересного о квиттинской войне.
   - Вот он! - Уннгерд возмущенно ткнула пальцем в Вигмара, как будто надеялась проколоть в нем дыру. - Вот этот гнусный человек!
   - Послушай, ива застежек... - негодующе начал Бальдвиг, но Уннгерд не дала ему продолжить.
   - Пусть все люди послушают! И конунг пусть послушает! А ты, Бальдвиг, расскажи, как сегодня вечером твой квитт говорил стихи о кюн-флинне Ингирид, а ты слушал!
   Те из гостей, кто еще что-то соображал, изумленно охнули. На пороге гридницы показались Ульврунн и ее муж Ингимунд Рысь.
   - Я? - Бальдвиг был так изумлен, что не сразу сообразил, о чем шла речь. Недавний разговор с Вигмаром уже порядком выветрился из его памяти, как не стоящий особого внимания. - Какие стихи об Ингирид? Женщина, ты с ума сошла!
   - Я как раз в здравом уме! А вот ты! Ты смеешь называть себя другом конунга, просить у него помощи в тяжбах, а сам сочиняешь стихи о его дочери!
   - Я в жизни не сложил двух толковых строчек! - изумленно отозвался Бальдвиг, в многочисленные умения которого стихосложение не входило. Вигмар, ты...
   "Ты что-нибудь понимаешь?" - хотел он спросить и не спросил. Едва лишь бросив взгляд на напряженное лицо квитта, Бальдвиг понял: Вигмар знает, о чем идет речь. И тут же вспомнил сам. "Наверное, сочинять стихи о женщинах трудно?" - "Не труднее, чем о морских походах и битвах". И какой тролль их обоих потянул за язык! Ведь и пьяными не были!
   - Это неправда! - поспешно повторил Бальдвиг. Он старался сохранять спокойствие, но все же не мог подавить тревожного волнения, его черные брови дергались. - Вигмар вовсе не сочинял стихов о кюн-флинне!
   - Сам Локи позавидует твоему лицемерию и коварству! - с негодованием воскликнул Оддульв, которому жена наконец-то дала вставить слово. И теперь он был возмущен не меньше нее, учуяв случай перетянуть благосклонность конунга на свою сторону и тем поправить дело о спорной земле. - Я сразу угадал, зачем ты притащил сюда этого квитта, этого убийцу! Я думал, что тебе нужна моя жизнь и мое добро, но ты метил еще дальше! Окольничий! Ты задумал поохотиться на птицу, которой нет дороже в земле раудов! Ты привез этого колдуна, чтобы он приворожил дочь конунга! Но это вам так не пройдет! Вас заставят расплатиться за все!
   Толпа шумела изумленно и грозно; еще не разобравшись, многие в пьяной удали уже тянулись к оружию. Решительно раздвигая людей, к сидению конунга пробралась кюн-флинна Ульврунн.
   - Да расскажите наконец, что случилось! - потребовала она. - Что вы мечетесь и бранитесь, как стая троллей в полнолуние!
   Оддульв открыл было рот, но задохнулся: гневные крики истощили его силы, ему требовалась передышка. Бьяртмар конунг захихикал. Этим вечером он уже и не надеялся так повеселиться. Ульвхедин ярл, разбуженный наконец кем-то из своих хирдманов, с трудом сел и мотал головой, постепенно приходя в себя.
   Теперь гридница была светла от множества факелов и полна людей: разбуженное шумом, сюда собралось чуть ли не все население усадьбы, кое-как одетое и растрепанное. В задних рядах, которым было плохо слышно, строились предположения одно удивительнее другого: от неожиданного обручения кюн-флинны Ингирид до очередного набега кваргов, с которыми у раудов были такие же нехорошие отношения, как между фьяллями и квиттами.
   - Говори ты! - велела Ульврунн жене Оддульва. - Ведь это ты первой подняла шум?
   - Я, Уннгерд дочь Хьяльти, утверждаю, - строго и отчетливо начала та, как будто говорила речь перед всем тингом. - Утверждаю, что Вигмар из племени квиттов, человек Бальдвига Окольничьего, сложил стихи об Ингирид, дочери Бьяртмара конунга, чтобы колдовскими чарами привлечь к себе ее любовь и погубить ее. Отвечай, что это не так, Бальдвиг Окольничий, если можешь!
   Стоявшие поближе возбужденно загудели. Ладно бы, если бы открылся умысел об убийстве, этим мало кого можно удивить. Но при разговорах о колдовских чарах, да еще и чарах любовных, у всякого, если он не каменный великан, холодной жутью сожмется сердце. Люди попятились от Вигмара. Его лицо с жестко сомкнутым ртом и блестящими желтыми глазами вдруг показалось страшным не по-человечески. Его звали оборотнем... А может, и в самом деле?
   - Откуда ты взяла это, Уннгерд дочь Хьяльти, и кто может подтвердить твои слова? - сурово спросил Бальдвиг. Он уже взял себя в руки и готов был защищаться всеми доступными средствами.
   - Мои слова может подтвердить Катла, - ответила Уннгерд уже чуть тише, не с таким гневным напором в голосе. Слов служанки маловато для такого серьезного обвинения, тем более что она запомнила всего один кеннинг и одну полную строчку.
   - Служанка! - со всем возможным презрением повторил Бальдвиг. - Зато я сам утверждаю, что в этих стихах не было ни единого намека на кюн-флинну Ингирид. Они были сложены совсем о другой женщине. О невесте Вигмара, которая осталась на Квиттинге.
   - А кто может подтвердить это? - воскликнул Оддульв. - Где эта женщина и где ее родня, которая нам подтвердит, что квитт имеет право складывать о ней стихи? Где они? Пусть они придут и подтвердят твои слова при свидетелях!
   - Ты сам знаешь, Оддульв, что просишь невозможного! - ответил ему Бальдвиг. - Но разве служанка может подтвердить иное? Разве в тех стихах были слова, указывающие на кюн-флинну Ингирид?
   - Может быть, ты повторишь нам эти стихи? - Уннгерд ужалила его ядовитым взглядом
   - М-м... Я не помню всего... - признался Бальдвиг. - У меня не слишком-то хорошая память на стихи. Но ведь можно спросить... Пусть сам Вигмар повторит их.
   Все опять посмотрели на Вигмара. Он был внешне спокоен, но в душе его кипело негодование на самого себя - не мог промолчать со своими стихами! Дома, поблизости от Рагны-Гейды, ему и то удавалось сохранить побольше здравого рассудка! Нет бы ему отказать Ингирид и на этом успокоиться! Дочь Бьяртмара все же принесла ему несчастье своей дурацкой просьбой, хотя он и не думал ее выполнять.
   - Я слышал, как Ингирид просила его сложить о ней стихи, - подал голос один из Дьярвингов. Вигмар не помнил, Стейн его зовут или Амунди, поскольку все Дьярвинги для него были на одно лицо. - Я только раньше не хотел говорить, поскольку просьба не из самых подходящих...
   - И что он ей ответил? - спросило сразу несколько голосов.
   - Что он не такой дурак, - с некоторым смущением доложил Стейн.
   Кое-кто в задних рядах засмеялся. Но большинство понимало, что тут не до смеха.
   - Ну, Вигмар, ответь же им! - воскликнул Бальдвиг. - Повтори им эти стихи, и они поймут, что это о ком угодно, но не об Ингирид!
   - Если люди очень хотят враждовать, то их не убедят никакие слова, обладай ты хоть красноречием самого Одина! - ответил Вигмар. - Мои стихи были сложены о другой женщине. Она осталась далеко отсюда. А складывать висы для Ингирид дочери Бьяртмар я даже не помышлял. Пусть богиня Вар слышит меня.
   - Может быть, он складывал висы и о другой женщине! - не сдавалась Уннгерд. - Но кто, кроме него самого, нам поручится, что он не складывал висы об Ингирид?
   - Ха! - с негодованием воскликнул Бальдвиг и хлопнул себя по бедрам. Это уже неразумно! Гнев - плохой советчик! Если так рассуждать, то кто поручится, что ты и твой муж не складывали хулительных стихов про меня или про самого конунга?
   - Конунг! - воззвали разом Оддульв и Уннгерд. - Долго ли ты будешь слушать эти позорные речи!
   - В самом деле, отец! - повысив голос и грозно хмуря брови, сказала кюн-флинна Ульврунн. Она достаточно хорошо знала своего отца, чтобы обращаться к нему лишь в крайних случаях, а сейчас был именно такой случай. - Люди хотят услышать твое решение.
   - Это правда? - спросил Бьяртмар у самого Вигмара.
   Удивительное дело: голос конунга звучал не грозно, буднично и даже мягко, но Вигмар вдруг почувствовал странное оцепенение в душе и в теле. У него просто не хватило бы воли солгать: голос конунга проникал в самую душу и наполнял уверенностью, что и взгляд его проникает так же свободно. К счастью, Вигмару ничего не приходилось скрывать.
   - Нет, это неправда! - уверенно ответил он. - Мне случалось сочинять стихи о женщине, но не о твоей дочери и вообще ни об одной женщине из племени раудов.
   - Так значит, это почтенные люди лгут? - невинно спросил конунг и повел бледной длиннопалой рукой в сторону Оддульва и Уннгерд.
   Вигмар ощутил себя в ловушке, но сдаваться не собирался.
   - Эти почтенные люди не поняли, - твердо сказал он и бросил взгляд на Оддульва. - Служанка не смогла запомнить ни одной строчки, но почему-то решила, что это - о ее госпоже. Но это не так.
   - И со слов рабыни Оддульв обвиняет свободного человека! - с негодованием подхватил Бальдвиг. - Они требуют доказательств, что Вигмар не сочинял стихов о твоей дочери! Почему бы им не потребовать того же от всех людей, сколько ни есть на свете? Мало ли у кого мог возникнуть злодейский замысел!
   - Наверное, это были искусные и красивые стихи, раз уж рабыня ничего не смогла запомнить! - мягко и мечтательно протянул Бьяртмар, ласково заглядывая в лицо Вигмару. Он как будто не слышал речей Бальдвига, и Вигмара еще больше насторожила эта нежданная ласковость. - Почему бы тебе не сказать нам те стихи еще раз? Мы сможем судить, есть ли в них твоя вина передо мной и моей дочерью.
   Ингирид встрепенулась и вскинула голову: ей очень хотелось послушать. Люди в гриднице опять загудели: всем тоже хотелось. Вигмар помедлил. Да, это был самый простой выход. В тех двух висах была достаточно ясно рассказана вся немудреная сага о том, как он полюбил девушку, поссорился с ее родней и был вынужден бежать. Самый глупый великан поймет, что к Ингирид дочери Бьяртмара это и близко не подходило. Но... Какое-то внутреннее чувство мешало Вигмару ответить согласием. В этих двух висах была его душа, его любовь, была Рагна-Гейда. Страшно, гадко, немыслимо было раскрыть сердце перед этими чужими людьми, перед этим безбородым конунгом.