Дворецкая Елизавета. Спящее золото (Корабль во фьорде - 2)

   Пока они беседовали, Вигмар отошел в сторону и встал на край скалистого обрыва. В лицо ему дул южный ветер, а под ногами плескалось море. Небо было затянуто серыми тучами, а люди Стюрмира возились вокруг "Рогатого Волка" у него за спиной - так и казалось, что он остался один на один с Ньёрдом, богом движущихся стихий, почти во всех его воплощениях: ветром и волнами. Не хватало только огня...
   И тогда Вигмар поднял голову к небу и громко позвал:
   - Альвкара! Неистовая из рода альвов! Можешь смеяться, но я ничего не понимаю! Если ты покровительница раудов, зачем ты помогала мне? А если ты хочешь мне помочь, то сделай что-нибудь с этим ветром! Мне нужно не так уж много - только чтобы корабль перешел Островной Пролив, и побыстрее!
   Вигмар не ждал от своей речи каких-то особых последствий. Просто когда у него выдавалось время вспомнить об Альвкаре, он действительно чувствовал недоумение. Почему она помогла ему? И не поможет ли еще?
   Ветер стих. На миг стало совсем тихо, так что Вигмар ощутил себя оглохшим: гул и свист сменился тишиной, как будто заложило уши. А потом потянуло северо-западным ветром: тем самым, который несся через Островной пролив к берегам слэттов.
   - Да ты еще и умеешь заклинать ветер! - сказал у него за спиной голос Стюрмира конунга. - Тебя, должно быть, послали боги!
   - Это верно, - согласился Вигмар, обернувшись. - Только я не знаю, куда и зачем они меня послали.
   - Ты здесь служишь кому-нибудь?
   - Нет. Скорее, меня приютил один добрый человек, которому я недавно подарил три марки золота.
   - Ты поплывешь со мной? - полуутвердительно произнес Стюрмир.
   - Я бы сказал, что это мудрое решение, - вмешался Сторвальд. - Я вот собираюсь плыть с могучим Стюрмиром конунгом. И ему, и Хильмиру мои песни понравятся.
   - Ты поплывешь прямо отсюда? - даже Вигмара удивило это неожиданное решение. - Прямо так, в чем есть? Мне думалось, у тебя немало добра осталось в конунговой усадьбе... В том сундуке были не только цветные пояса?
   - Это неважно! - Сторвальд небрежно махнул рукой. - Думаю, твои добрые соплеменники дадут мне какую-нибудь рубашку, а я за это сочиню каждому из них хвалебную песнь. Это очень легко, надо только иметь сноровку. Как и во всем остальном! - Сторвальд подмигнул Вигмару косящим левым глазом.
   - А Бьяртмар?
   - Всего серебра и золота не выслужишь, а любоваться его безбородой мордой мне порядком надоело. Я уважаю могущество рун, но меня тошнит от "одалей", усеявших берег раудов гуще, чем морские камни. Кстати, о цветных ремнях - Ингирид ведь не станет молчать. Пожалуй, скажет, что мы с тобой ее обесчестили. Она себя не пожалеет ради мести, уж можешь быть уверен. А когда ее муж убедится, что это неправда, приставлять нам головы обратно будет уже поздно.
   - Так ты плывешь с нами? - прямо спросил Стюрмир конунг, не склонный к долгим разговорам.
   Вигмар медлил с ответом. Все это правда: и Ингирид не станет молчать, и плыть со своим конунгом гораздо лучше, чем оставаться у чужого. Но что-то не давало ему ответить согласием. Вернуться на Квиттинг ему нельзя, оставаться у слэттов - а чего он там забыл, в десятке морских переходов от Рагны-Гейды, от того единственного, что у него есть на свете? Смутное чувство, что он оставил где-то здесь половину своего сердца, не давало сказать "да".
   - Я не слишком подходящий для тебя попутчик, конунг, - наконец ответил Вигмар. - Мне нечего делать у слэттов, а возвращаться к квиттам нельзя.
   - Почему?
   - Потому что я - вне закона.
   - За что? - прямо спросил Стюрмир.
   - За дело, - так же прямо ответил Вигмар.
   Несколько мгновений они смотрели в глаза друг другу. И почему-то Вигмар не чувствовал к Стюрмиру особого почтения или трепета - это был просто человек, которому он мог помочь и помог. Должно быть, за последнее время он привык думать о себе как о чем-то отдельном от племени. Он был сам по себе, человек лицом к лицу с огромным миром, и конунг квиттов для него не был конунгом.
   - Я там убил одного человека, - пояснил Вигмар ожидающему продолжения Стюрмиру. - И его родичи меня не простят. Даже ты, боюсь, не защитишь меня я же не смогу все время держаться за край твоего плаща. Так что я пойду своей дорогой.
   - Жаль, - сказал Сторвальд. - А я уже мечтал, как мы с тобой на пару будем петь хвалебные песни.
   - Нет уж! - Вигмар наконец усмехнулся и мотнул головой. - Я не умею петь хором. Вот уж чего я никогда не научусь делать.
   - Я не знаю, встретимся ли мы еще, но я о тебе буду помнить, - сказал Стюрмир конунг Вигмару. - Да пошлют тебе боги удачи!
   В устах конунга такое пожелание стоило очень многого, но Вигмар лишь кивнул в благодарность, не придав этому особого значения. Удача у него тоже была своя собственная, особенная, не такая, как у всех.
   "Рогатый Волк" уже качался на высоких волнах, хирдманы разбирали весла. Стюрмир конунг и Сторвальд торопливо зашагали вниз к воде, Вигмар остался стоять на скале. Корабль отошел от берега, полосатый парус расправил крыло, и "Рогатый Волк" стал быстро удаляться. Вигмар смотрел ему вслед, потом перевел взгляд на небо. Над самым кораблем высоко в небе плыло крылатое белоснежное облако... Вигмар моргнул и вдруг разглядел, что никакое это не облако, а белый лебедь, медленно парящий над проливом. Под его распростертыми крыльями, как тень, летел северо-западный ветер, тот самый, который был нужен. Лебедь вел его за собой. Вигмар смотрел вслед лебедю и думал: должно быть, Отец Побед и сейчас не посылал Неистовую из рода альвов. Он всего лишь сделал вид, что отвернулся.
   Неспешно подъезжая к конунговой усадьбе, Вигмар вдруг увидел, как навстречу ему из ворот вылетает целая дружина. "Фьялли, - почти равнодушно отметил он. - Любопытно: Альвкара будет так добра, что прикроет меня щитом? Или это я уж слишком много хочу?"
   Скакавший впереди Эрнольв первым же заметил Вигмара и так резко натянул поводья, что конь его встал на дыбы и замолотил по воздуху передними копытами. Дружина смешалась, одни проскакали дальше, другие успели придержать коней. Эрнольв бросил лишь один взгляд в спокойное лицо Вигмара, и ему сразу все стало ясно. Тролли и турсы! В последнее время он становится ясновидящим! Но, как и всем, ему самому собственное ясновидение не приносит никакой пользы.
   - Уже не видно, - невозмутимо подтвердил Вигмар ту догадку, что ясно отразилась на растерянно-раздосадованном лице фьялля. - Напротив Виндсея на этот раз дует самый что ни есть подходящий ветер.
   Фьялли окружили его кольцом и молча ждали. А Эрнольв и Вигмар смотрели друг на друга, и у каждого из них было невероятное чувство, как будто он маленькая железная гирька, которая качается в своей чашечке весов: вверх-вниз, вверх-вниз... Оба они старались сегодня выполнить то, что считали должным, но у одного из них это получилось, а у другого - нет.
   - Назад, - коротко сказал Эрнольв и махнул своим хирдманам, не отводя взгляда от лица Вигмара. - Я скажу ему пару слов.
   Вигмар спокойно ждал, пока фьялли нестройной толпой, раздвигая любопытных, вернутся во двор.
   - Ты сказал ему? - неопределенно спросил Эрнольв.
   - А ты ее выпустил? - так же ответил Вигмар, и оба они поняли друг друга. От кого Эрнольв мог узнать о его участии в этом деле, кроме Ингирид?
   Эрнольв кивнул, потом повторил вслух:
   - Да. И теперь она жаждет получить не его голову, а твою.
   - И это тебе будет сделать легче, - обнадежил его Вигмар. - Моя голова осталась на этом берегу. Правда, задаром я ее не отдам, но ты можешь попытаться.
   Эрнольв покачал головой. Ему вдруг все надоело, и мечта у него была только одна: оказаться дома, возле очага в усадьбе Пологий Холм, между матерью и Свангердой. И безо всяких Ингирид.
   - Ты здесь один, и я один - нам нечего делить, - чуть погодя сказал он и вопросительно посмотрел на Вигмара. - Так? Теперь я с тобой согласен.
   - Это меня удивляет, - честно признался Вигмар. - Не уверен, что я мог бы быть так миролюбив, если бы ты увел у меня добычу из-под носа. Очень дорогую добычу.
   - А я непременно увел бы ее... То есть, не добычу, а... Если бы ты хотел снять голову с Торбранда конунга, а я мог бы тебе помешать, я непременно бы это сделал, - наконец Эрнольв нашел подходящие слова. - Я не смогу наказывать человека за дело, которое и сам сделал бы на его месте. Ты поступил как должно - не мне осуждать тебя за это.
   Вигмар подвигал бровями, не зная, что ответить. Он не был уверен, что на месте фьялля поступил бы так же благородно. Но для Эрнольва его сегодняшний образ действий был единственно возможным. Он понимал Вигмара, как мог бы понимать родного брата: даже будучи объявленным вне закона племенем, он не смог бы сам объявить родное племя вне своего собственного закона. Не смог считать его чужим. В этом отношении Эрнольв понимал Вигмара лучше, чем тот понимал сам себя.
   - А что же ты скажешь невесте? - спросил Вигмар чуть погодя. - Как бы она теперь не отказалась выходить за тебя.
   - Ее никто тут не спрашивает... к сожалению, - глухо ответил Эрнольв.
   Он сознавал, что его надежды пропали: Стюрмир конунг остался жив и теперь едва ли что-нибудь избавит его самого от необходимости жениться на Ингирид. И все благодаря этому рыжему квитту, которого следует ненавидеть, но почему-то не получается. Впрочем, его смерть сейчас уже ничего не исправит, а пустая мстительность Эрнольву не была свойственна.
   - Но ей же очень хочется получить мою голову! - подзадорил Вигмар.
   - Нельзя же исполнять все ее прихоти, - отозвался Эрнольв, потихоньку приходя в себя и стараясь подавить разочарование.
   Достойный человек должен стойко встречать удары судьбы - в конце концов, смысл всех жестоких древних песен сводится именно к этому. А Эрнольв был очень достойным человеком, хотя и на другой лад.
   - Вот это верно, - одобрил Вигмар. - А не то она сядет тебе на шею. Я постараюсь уехать отсюда как можно скорее. Она может попытаться и мне обрезать волосы, но ошибиться в темноте и отрезать голову.
   Фьялль поднял на него взгляд своего единственного глаза, и в нем была такая тоска, что Вигмар ощутил дикое и нелепое, по собственным представлениям, желание его обнять, как скорбящего брата, которого у Вигмара никогда не было. Ведь этому человеку отныне предстояло постоянно ночевать в обществе Ингирид. Она, конечно, молода и красива, но Вигмар скорее готов был жалеть его, чем завидовать ему.
   - Можешь не торопиться, - обронил Эрнольв. - Она затеяла глупость. У нас не Века Асов, чтобы требовать в подарок на свадьбу чью-то голову.
   - Я с тобой вполне согласен, - отозвался Вигмар.
   Они молчали, сидя в седлах напротив друг друга. Им вроде бы уже не о чем было говорить, но что-то не пускало их разъехаться. Они были очень разными, различной была сама основа их нрава и взгляда на мир, но каждый неосознанно чувствовал, что стоящий напротив - достойный человек и мог бы стать другом, если бы судьба не свела их на узкой дорожке войны между племенами.
   Наконец Вигмар кивнул на прощание и тронул коня. Обернувшись, Эрнольв смотрел, как он въезжает в ворота усадьбы, потом окликнул:
   - Эй! Вигмар!
   Квитт обернулся, и Эрнольв продолжал, как будто хотел оправдаться:
   - Но если мы встретимся дружина на дружину...
   Вигмар кивнул, показывая, что все понял и согласен. Если дружина на дружину - тогда будет другое дело. А как же иначе?
   ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
   Волчья тропа
   Вечерами, когда вся усадьба засыпала и в женском покое воцарялась тишина, Рагна-Гейда подолгу лежала с закрытыми глазами, не засыпая и не тяготясь бессонницей. Ее наполняло какое-то странное, невесомое возбуждение, снова приходило то чудесное ощущение полота в бесконечности, всеобъемлющем огненном облаке, которое не жгло, а согревало и соединяло ее с тем, с кем судьба пыталась навек разлучить. Стихи, прочитанные в пламенных рунах в вечер помолвки конунгова сына, ясно звучали в памяти Рагны-Гейды и сейчас, спустя многие дни после возвращения домой, на Квигтинский Север. "Но погасло солнце скальда - Снотры злата глаз не вижу", - вспоминала она и снова видела прямо перед собой глаза Вигмара, живой и многозначительный взгляд, устремленный на нее с открытым восхищением, с вопросом и с верой в ответную любовь. "Жизнь отдать не жаль за деву..." Рагна-Гейда била убеждена, что он сказал это сейчас, уже после всех ужасных событий, и принимала эту короткую строчку за счастливое доказательство того, что и его любовь не сгорела в пролитой крови их родичей. "Жжет тоска - не скажешь лучше..."
   Старшие члены рода Стролингов тоже засиживались по вечерам дольше обычного.
   - Все-таки напрасно вы не захотели посватать Рагну-Гейду за сына Фрейвида Огниво! - часто повторял Ингстейн хёвдинг, заехавший погостить в Оленью Рощу. Он не умел мириться с неудачами и подолгу рассуждал о корабле, который давно ушел. - Ведь теперь, когда Фрейвид выдаст свою дочь за молодого конунга, его побочный сын тоже станет родней самому конунгу! И он уже не просто сын рабыни! Это совсем другое дело! Родство с ним никого не опозорит!
   - Жаль, что у тебя нет своей дочери, хевдинг! - отвечала не без тайной издевки Арнхильд. - Ты бы сосватал ее наилучшим образом. А мне этот сын рабыни все же не кажется подходящей родней.
   - Водь когда объявляли о сговоре, Фрейвид назвал Ингвильду своим единственным ребенком и наследницей! - поддерживал жену и Кольбьёрн. Значит, он понимает, что конунгам мало чести в родстве с сыном рабыни. Этого сына как бы нет вообще! И нечего нам о нем вспоминать!
   - И вообще нам не слишком нужна родня на западе или на юге! - вставил Скъёльд. - Главное, что нам сейчас нужно будет сделать - это отомстить за Эггбранда! А для этого нам нужна родня в своих краях.
   - Да! Да, родич, это верно! - поддержали Скъёльда Фридмунд и Хальм. Все-таки этот пожар Серого Кабана был не лучшим делом в нашей жизни. Конечно, мстить нам за это некому, но иные могут посмотреть косо.
   - Пусть кто-нибудь посмеет! - со злым вывозом воскликнул Скъёльд. Невозможность отомстить за Эггбранда грызла и томила его, как дракон грызет корни Иггдрасиля, и в душе он готов был считать своим врагом весь свет. Нам нужна сильная родня в своих краях! Может быть, мне тоже нравился кое-кто из девушек в усадьбах Острого мыса, но теперь не до того. Я хотел бы, чтобы ты, отец, сосватал мне Халльберу, дочь Семунда Орешника.
   - Это старшая? - без удовольствия уточнила Арнхильд. - Правду сказать, я предпочла бы невестку покрасивее.
   - Я тоже предпочел бы жену покрасивее! - без намека на глупый сердечный трепет согласился Скъёльд. -- Но ее сестра легкомысленна и плохая хозяйка, охотница до лживых саг, а не до хлебов и погребов. У Семунда сорок человек в дружине. Когда я возьму в жены Халльберу, нн один человек между Оленьей Рощей и Орешником не посмеет посмотреть на нас косо! Сыграем свадьбу Рагни и Атли, как и собирались. И насчет Гейра пора подумать. У меля есть одна-две мысли, и еселн вы, родичи, их одобрите, то...
   В одни из вечеров Арнхильд хозяйка отозвала Раг-ну-Гейду в угол женского покоя, где их не потревожит болтовня служанок. Подойдя, Рагна-Гейда заметила на коленях у матери небольшой кожаный мешочек, завязанный красным ремешком.
   - Мы еще не назначили день тьоей свадьбы, но утром отец пошлет гестa за Атли, и мы все обсудим, - так начала Арнхильд. Рагна-Гейда сложила руки на коленях и смотрела на них, стараясь ничем себя не выдать. Несмотря на все произошедшее, свадьба с Атли вовсе не была пределом ее желаний. - Но так или иначе, скоро ты станешь хозяйкой в своем собственном доме и тебе нужно будет самой заботиться, чтобы все в нем шло как следует. Поэтому я приготовила тебе подарок. Он не менее важен, чем все остальное приданое. Я хотела бы верить, что ты используешь его во благо своего нового рода.
   Рагна-Гейда ничего не ответила, а только кивнула. Зная проницательность матери, она боялась смотреть ей в глаза. Арнхильд медленно развязала красный ремешок на мешочке и высыпала себе на колени полную горсть каких-то небольших блестящих кружочков. Рагна-Гейда наклонилась, стараясь в неверных отсветах факела рассмотреть странный подарок. И тут же поняла: это руны. Гадательные руны, которыми пользуются многие мудрые женщины. От них исходил тонкий, чуть горьковатый, чарующий запах высушенной ясеневой древесины.
   - Я приготовила их для тебя, - сказала Арнхильд. - Мы делали их вместе с Хальмом и не упустили ничего из необходимого. Теперь только от тебя самой будет зависеть, насколько хорошо они тебе послужат.
   - Ты думаешь, я сумею? - с трепетом спросила Рагна-Гейда.
   В этих деревянных кружочках ясеневого дерева, где с одной стороны была выжжена одна из двадцати четырех рун, дрожала потоками ветра и перелизалась радугой огромная тайна связи земли с небом. В каждой из этих деревянных бляшек, которые все вместе помещались в сложенных ладонях, трепетало отражение мира, как трепещет отражение сольдо, в каждой капле росы.
   Всю жизнь, с самого детства, Рагна-Гейда мечтала уметь гадать по рунам, видеть и слышать отражение небесных миров, как это умела ее мать.
   - Конечно, сумеешь! - уверенно ответила Арнхильд, - Если бы я в этом сомневалась, то не стала бы их тебе дарить. Ты уже знаешь, как это нужно делать...
   Расставшись с матерью, Рагна-Гейда унесла драгоценный подарок, прижав его к груди и горя нетерпением сразу же испробовать свои силы. Ей было и страшно и весело - точь-в-точь как тогда, когда она послала Гюду дочь Грима за Вигмаром и ждала его возле ворот, замирая от предчувствий, боясь идти вперед к не желая повернуть назад. Знание судьбы не переменит жребия, это сказано давно и сказано верно, но Рагна-Гейда задыхалась от неизвестности к не могла больше жить, упираясь взором в унылую серую стену.
   Обойдя всю усадьбу в поисках уединения, Рагна-Гейда наконец нашла местечко в одной из кладовок. Поставив на бочонок плошку с тюленьим жиром, где тлел фитилек, она разложила па полу белый платок и долго разглаживала его ладонями.
   Знаю я, что есть Ясень по имени Иггдрасиль:
   Окропляется белою влагою он.
   От той влаги роса по долинам земли;
   Зеленеет он вечно, ключ Урд осеняя...*
   ______________
   * Здесь и далее - "Старшая Эдда", пер. С. Свиридовского.
   Мать позволила ей для начала использовать закликание, которое много лет служило ей самой, но вместо привычных слов в сознании Рагны-Гейды сами собой ожили и зазвучали строки древнего пророчества. Десятки звонких слаженных голосов пели у нее в ушах, словно сами альвы решили прийти на помощь, и в сердце Рагны-Гейды рождалась радостная вера, что так и нужно, что небесные миры не оставят ее без помощи.
   Воздвигнут чертог перед ясенем тем,
   В чертоге три вещие девы живут.
   Кору они режут...
   Развязав ремешок, Рагна-Гейда зачем-то закрыла глаза и высыпала руны на белый платок. Они просыпались с легким шелестом, и ей показалось; что чьи-то негромкие, осторожные голоса шепчут из-за некой двери- только где она, эта дверь, и куда она ведет? Стараясь не глядеть вниз, словно взгляд мог помешать священнодействию, Рагна-Гейда дрожащими пальцами перевернула все ясеневые кружочки знаками вниз и разровняла их, чтобы ни один не лежал поверх другого.
   Они положили всем жребии жизни,
   Судили все доли, удел всех людей...
   Перемешав кружочки, Рагна-Гейда приподняла руку и стала медленно водить ледовые - над платком, стараясь кончиками пальцев слушать те голоса, которые реяла в воздухе, переплетались с темнотой, спускаясь в тесную кладовку из невидимых высот, Теплая иголочка уколола ее о подушечку пальца; Рагна-Гейда опустила руку и взяла руну, которая казалась теплее остальных. Положив легневую бляшку к себе на колени, она снова протянула ладонь к белому платку.
   Когда на коленях у нее оказалось трч деревянных кружочка, Рагна-Гейда открыла глаза и постаралась перевести дух. Каждая жилка в ней трепетала: в этих трех маленьких бляшках, лежащих коротким рядком, заключалась ее судьба. Рагне-Гсйде казалось, что именно сейчас, выбрав и перевернув эти руны, она создаст свою судьбу, проложит путь жизни, а не просто узнает то, что давным-давно решено и выпрядено норнами. Радость и тоска, отчаяние и надежда стояли по обе стороны узкой тропинки, к Рагна-Гейда готова была предаться каждому из этих чувств или всем сразу - нужно было решаться.
   Наконец, когда трепет ожидания стал невыносим, Рагна-Гейда осторожно, словно это была хрупкая пластинка тающего льда, взяла первую руну. Первая тот вопрос, который ты пытаешься решить, та трудность, которая преградила течение твоей .жизни, как камень преграждает ручей. Бережно перенеся деревянную бляшку к себе на ладонь, Рагна-Гейда перевернула ее справа налево руной вверх. И резко вдохнула, стараясь подавить крик - "хагль"!
   Мало есть рун, несущих пророчество хуже. "Хагль" - "град", гнев богов, губящий посевы, сила стихийного разрушения, входящая в твою жизнь, хочешь ты уого или нет. Твое будущее принадлежит не тебе; ни люди ни боги не спросят тебя о твоих желаниях. Не лучшее время для начала чего-то нового. А ведь Рагна-Гейда стояла на пороге замужества, к которому ее понуждала чужая воля. Прижимая к груди стиснутый кулак, она старалась унять тяжелое дыхание, и ей казалось, что по всему ее телу струятся потоки ледяной воды. Холодные ветра продували ее насквозь, обжигающее зерна града больно били по плечам и по голове, царапали лицо.
   Кое-как справившись с потрясением, вернее, отодвинув его в сторону, Рагпа-Гейда взялась за вторую руну. Теперь ей уже не было страшно: едва ли что-то сможет ухудшить пророчество, начатое рукой "хагль".
   Вторая руна указывает путь, по которому следует идти. Перевернув ее, Рагна-Гейда ахнула, словно в полной темноте ей неожиданно ударил в глаза яркий огненный всплеск. "Тьюр!" "Тьюр" - "дикий бык", олицетворение силы, жизненной мощи и воли к сопротивлению!
   Рагна-Гейда глубоко вдохнула, испытывая чувство облегчения, такого огромного, что само по себе казалось тяжелым, Эта руна несла надежду, что даже со зловещим знаком "хагль" можно бороться. И есть у нее еще одно значение, вспомнив о котором. Рагна-Гейда улыбнулась и снова прижала руку к сердцу, но уже совеем с другими чувствами, "Тьюр" всегда указывает на мужчину и означает истинную волю того, кто вопрощает богов о своей судьбе. Это руна внезапных изменений. И Рагна-Гейда улыбалась, чувствуя себя такой счастливой, какой не была уже очень давно. Для нее "тьюр" означал только одного человека - Вигмара. Подтвердилась ее неизменная вера, что он не ушел из ее жизни и они снова встретятся. Bсе будет так, как она мечтает: нынешняя ее жизнь изменится, изменится благодаря тому, кого она любит и ждет. Вигмар - как раз тот человек, который все делает внезапно и решительно.
   И легко, словно отныне все нити судьбы в ее руках, Рагна-Гейда взялась за третью руну. Последняя рука означает конец пути - то, к чему приведут две первые.
   "Науд". Рагна-Гейда застыла, держа на ладони одну из самых сильных рун, говорящую сразу о многом. "Науд" - "нужда". Перед тобою открылась бездна, говорит "науд", но не бойся и не взывай к богам с мольбами о милости. Ищи силы в себе, запасайся терпением и верь - бездна останется позади и ты опять ступишь на твердую землю. Тебе придется нелегко, и ты придешь к концу не таким, каким был раньше. "Науд", как добрая норна, смягчающая губительные предсказания злой, облегчает значение руны "хагль", если следует за ней. При ней "хагль" означает не разрушение, а лишь задержку, препятствие, не грозящее конечной гибелью.
   Рагпа-Гейда долго сидела на полу в кладовке, держа на ладонях три руны, любуясь ими к с непонятным, смешанным чувством отчаяния и восторга упиваясь силой, льющейся из их простых и суровых очертаний. "Хагль" - "тьюр" "науд". Беда - борьба - обретение. Горе - надежда - терпение. "Хагль" завывал голосами ледяных ветров, "тьюр" горел, как уголь на ладони, а "науд" казался чем-то тяжелым, но надежным - то ли весло, то ли меч. Рагна-Гейда то вздыхала, то смеялась, но ей совсем не хотелось плакать. Руны не лгут. "Тьюр" согревал ее, как огонь в темную морозную ночь. С ним, заключившим в себе истинную волю сердца и силу любви, она чувствовала себя способной пробиться через любую бурю и одолеть любую бездну.
   Прижимая к груди крепко навязанный мешочек с руками, Рагна-Гейда выскользнула из кладовки. Никому на свете - кроме разве одного-единствепного человека, она не рассказала бы о своем гадании, желая спрятать его от чужих глаз, как величайшую драгоценность. Родичи возле очага в гриднице все толковали об устройстве семейных дел, но Рагну-Гейду не тянуло к ним присоединиться. Ей хотелось одиночества, тишины, прохлады, свежего воздуха. Хотелось побыть под открытым небом, величавым и чистым. Подхватив со скамьи чью-то меховую накидку, в потемках не разобрав даже чью, Рагна-Гейда просунула голову в разрез и проскользнула в сени, одеваясь на ходу.
   Во дворе было хорошо: безветренно и не очень холодно. Свежий воздух казался густым от бродящих запахов палой листвы, мокрой увядающей травы, из-за которых Рагна-Гейда любила осень даже больше весны. Весла пахнет простой грязью, а осень - небесными мирами; осенью каждый перелесок, горящий множеством оттенков желтого, рыжего, красного цветов, кажется живым отражением пурпурно-золотых садов Асгарда. Глубоко вдохнув запах осени, Рагна-Гейда замерла, прислонясь спиной к стене дома и закрыв глаза, чувствуя, как где-то в груди ширится и растет горячее чувство счастья, беспричинного и именно потому особенно остро ощутимого. Перед глазами ее стоял Вигмар. Здесь, дома, она вспоминала его еще чаще и ярче, чем на Остром мысу. Вся усадьба была так полна его образом, что Рагну-Гейду удивляло, почему другие его не замечают. Вот здесь возле дверей они столкнулись однажды, когда он приезжал к ним прошлой зимой; идущий впереди него Хальм толковал что-то о своей кузнице, но Рагна-Гейда поймала взгляд Вигмара, радостный, значительный и чуть-чуть виноватый, и поняла, что он приехал ради нее. И ей стало так весело, что она вышла во двор, смеясь, как дурочка, и вся усадьба вдруг осветилась новым светом, как будто внезапно настала весна. Вот на этой скамье он сидел... А здесь, возле очага, сидела она и думала о нем, и поэтому очаг тоже напоминал о Вигмаре. Душа Рагны-Гейды не могла существовать отдельно от его образа, и никакие законы не имели силы отпять у нее эту любовь.