Дворецкая Елизавета. Спящее золото (Корабль во фьорде - 2)

   Но в ответ раздались живые голоса и стоны.
   - Госпожа жива! Она не превратилась! - растерянно и восхищенно бормотал Книв, невольно повторивший свой памятный "подвиг" и подтвердивший право называться Книв-Из-Под-Хвороста. - Как же она удержалась...
   - Знать бы! - Эрнольв со вздохом наклонился и положил Ингирид на остатки растоптанного лапника. - Давай, раздувай костер. Посчитаем, сколько нас теперь.
   Рагна-Гейда с тревожным изумлением следила, как Вигмар ходит взад-вперед, как сильно трет ладонью грудь, и в ней крепло жуткое убеждение, что его сглазили. Испортили эти проклятые тролли!
   Вдруг Вигмар остановился и вытащил из-под рубахи амулет. Сжав его в ладони, Вигмар немного постоял, потом сделал движение, будто хочет его снять с шеи, но потом передумал и опять сел рядом с Рагной-Гейдой.
   - Посмотри! - Не снимая ремешка с шеи, он протянул амулет Рагне-Гейде. - Он горячий!
   Она изумленно посмотрела на золотой полумесяц, о котором успела позабыть, потом прикоснулась к нему. Он был горячим, как будто пролежал весь вечер на камнях в очаге.
   - Это он, - сказал Вигмар, глядя на амулет, как будто впервые видит его и не понимает, откуда эта вещь взялась у него на груди. - Он тянет... Он меня куда-то зовет. И вытягивает силу.
   - Сними! - испуганно ахнула Рагна-Гейда и дерну ла за ремешок. - Я тебе и раньше говорила: чужой амулет добра не принесет.
   - Это не ты говорила, а Гейр. - Вигмар бросил взгляд на Гейра, сидевшего с мужчинами в другом конце гридницы. Ему немного полегчало, и он снова смог улыбнуться. - Но Гейр это сказал сразу, как только я это подобрал. Знаешь, как-то отошло. Отпустило.
   Вигмар несколько раз глубоко вздохнул, хотел сунуть амулет обратно под рубаху, но Рагна-Гейда перехватила его руку:
   - Постой! Покажи-ка...
   - Да смотри... - несколько удивленно отозвался Вигмар. Видела же...
   Но Рагна-Гейда увидела то, чего не замечала рань ше. Сейчас Вигмар держал амулет не прямо, а боком, и бессмысленные царапины, которые она раньше едва от метила вниманием, вдруг вызвали в ней смутное воспоминание о чем-то важном. Эта странная руна, похожая на перевернутую "вин"... Это было похоже на что-то знакомое. Знакомое, осмысленное и очень важное.
   Рагна-Гейда взяла с очага уголек и начертила на сером камне очага перевернутую руну "вин". Посмотре ла на нее, а потом добавила такую же, служащую как бы ее отражением. И рисунок, который у нее получился, был знаком всякому, кто хоть немного разбирается в рунах.
   - Это не перевернутая "вин", - тихо и убежденно сказала Рагна-Гейда. Это "манн". "Манн", разрезанный пополам. И это значит...
   Сейчас ей казалось удивительным, что она не догадалась сразу. Так всегда бывает: правильная мысль, до ставшаяся ценой долгого труда, кажется единственно возможной и потому лежащей на поверхности.
   - Что? - спросил Вигмар. Его странная лихорадка совсем прошла, он снова чувствовал себя здоровым. Но, похоже, непонятный приступ одарил их столь же непо нятным открытием.
   - Что таких амулетов два, - прошептала Рагна-Гейда, потрясенная и значительностью собственной догадки, и ее простотой. - Это же полумесяц. Значит, где-то есть еще один такой же. А вместе - луна, а на ней полная "манн". Руна помощи и человеческой связи. Этот амулет, наверное, помогает хранить дружбу и передавать силу. Я о таких раньше не слышала, но... Чего на свете не бывает?
   Вигмар не ответил: она была совершенно права. Теперь он не удивился бы ничему. А память старательно разворачивала множество событий, произошедших с тех пор, как он повесил себе на шею этот удивительный золотой полумесяц, снятый с утопленника. А что, очень может быть. Полумесяц нагревался, когда он готовился нанести удар мертвому оборотню... Тогда он этого не заметил, приписал собственному возбуждению... И еще... Все складывалось так ясно, что вопросов не оставалось. Кроме одного.
   Кто он? Тот, у кого второй полумесяц?
   Серый рассвет, выплывший на спине туманов из холодного озера, застал дружину Эрнольва в тревожной растерянности. К утру кое-как перевязали раненых и собрали убитых в одно место. Тридцать восемь человек исчезло бесследно: в облике златорогих оленей они ускакали на зов невидимых троллей. Шестнадцать человек оказалось убито, еще восемь к утру умерло от тяжелых ран, нанесенных острыми рогами и тяжелыми копытами. Среди оставшихся было еще много раненых и еще больше напуганных. От фьялльской дружины Эрнольва осталось восемнадцать человек, и раудам было не лучше - они лишились вождя. Ульвхедин ярл, которому достался лучший кусок оленины, первым умчался на четырех ногах. И ни его, ни других никто не ждал назад. Никогда.
   Утром Эрнольв ярл, оставив Книва сидеть на страже возле заснувшей наконец Ингирид, вышел из землянки на берег и гулко стукнул мечом по умбону щита. Обстоятельства требовали устроить "домашний тинг" - хотя какой уж тут дом!
   Хирдманы, сидевшие и лежавшие вокруг костров, подняли головы, повернулись к нему. На всех лицах была угрюмая, озлобленная растерянность, у многих серели повязки с кровавыми пятнами.
   - Ульвхедина ярла нет и едва ли он скоро вернется! - сказал Эрнольв. Раудам стоит выбрать себе нового вожака, хотя бы до тех пор, пока вы не увидитесь с конунгом.
   - Я думаю, люди охотнее будут слушаться меня, чем кого-нибудь другого, - мрачно, но уверенно ответил ему Хардгейр Вьюга. - Немного здесь наберется людей знатнее меня.
   Эрнольв не был особенно счастлив этим заявлением: он не любил Хардгейра, заносчивого, неприветливого и жадного до золота и почестей. Сейчас худшего вождя для раудов нельзя было и нарочно выбрать. Если у кого-то и хватит упрямства настаивать на продолжении похода, то только у Хардгейра.
   Однако рауды молчали, не возражая, и Эрнольв даже бровью не повел, ничем не выдав своего неудовольствия.
   - Тогда, может быть, ты скажешь мне, сколько у вас осталось воинов, способных держать оружие? - спросил он.
   - Да уж побольше, чем у вас, - проворчал Хардгейр. Он был заранее настроен против фьялля, который, того и гляди, попробует заполучить власть, поскольку он, дескать, муж конунговой дочери. Не на таких напал! - Всего восемьдесят два человека. Может, еще кто поправится...
   - Но сейчас - восемьдесят два! - подвел итог Эрнольв. - Я не имею права приказывать вам, но мог бы посоветовать...
   - Нам не надо умных советов... - начал Хардгейр, но Эрнольв продолжал, повысив голос и заглушив его:
   - Посоветовать как следует подумать прежде, чем пытаться идти дальше.
   - Этот поход одобрили боги! - воскликнуло несколько голосов. Как видно, за ночь Хардгейр успел потолковать со своими людьми и сейчас большинство было с ним согласно. - Жертвоприношение... Островной Пролив... Альвкара...
   - Я был на том тинге и тоже видел знамение! - ответил разноречивым голосам Эрнольв. - Боги благословили начало похода, но едва ли они хотели, чтобы он продолжался вечно. Мы хорошо начали поход, но то, что с нами происходит здесь, уже не слишком похоже на удачу. А скорее похоже на то, что боги советуют остановиться.
   - Ты советуешь нам идти смирно домой, а сам дождешься своих фьяллей и с ними двинешь за золотом? - прищурившись, с издевкой выкрикнул Хардгейр. - Мы не так-то просты!
   - Вас еще волнует золото? - Эрнольв с насмешливым изумлением поднял бровь. - Разве вам его мало? Оно затягивало вас в себя, - он кивнул на озеро, - оно проникало внутрь вас, - Эрнольв показал на тушу мертвого оборотня, еще вчера бывшего Вальдаром Ревуном, - и все для того, чтобы погубить. Если вы не пожелаете остановиться, то оно погубит вас всех до единого. Но, впрочем, я вас не отговариваю. Вы не дети, у вас есть свои головы на плечах. И даже пока еще не украшенные рогами. Думайте. Но помните - боги умнее вас. И лучше знают будущее.
   Проговорив это, Эрнольв вернулся к землянке, вокруг которой сидели и стояли фьялли из остатка его дружины. Для них ему не требовалось устраивать никакого "домашнего тинга", в их повиновении он был уверен. Да и решать пока ничего не требовалось: решением Торбранда конунга Эрнольв был обязан дождаться Арнвида Сосновую Иглу с его дружиной именно здесь, на берегу Золотого озера, и лишь после этого думать, что делать дальше.
   Хардгейр Вьюга тоже отошел к своим людям, и некоторое время над берегом разносился гул оживленного спора. Потом Эрнольв увидел, что рауды собрали зачем-то полтора десятка мечей и старательно расчищают от камней прибрежную площадку.
   - Уж не поединок ли они затевают? - озадаченно пробормотал Ивар Овчина.
   - С кем? - Эрнольв пожал плечами. - Я не думаю, что хоть один из здешних троллей явится на их зов.
   Но, как оказалось, рауды собирались взывать отнюдь не к троллям. Хардгейр и еще один пожилой седо-бородный хирдмап соорудили на расчищенной площадке огромную руну "рад" - "совет", выложенную из сверкающих мечей.
   - Они, как видно, хотят просить совета у богов! - сообразил Эрнольв. Принести в жертву нечего - вот и приходится предлагать небесам свою доблесть, а в ответ просить мудрости. Я слышал о таком способе. Мой отец рассказывал, что Тородд конунг прибегал к нему в самые трудные дни.
   Рауды тем временем встали в широкий круг, в середине которого сверкала острой сталью руна "рад" - огромное послание от земли к небу. Хардгейр Вьюга вышел вперед и запел, а прочие повторяли за ним каждую строчку:
   Светлые ваны,
   владыки ветров!
   Дайте нам знак!
   Будет ли путь
   дальше наш добрым
   с помощью Ньёрда?
   "А стихи-то так себе! - отметил Эрнольв. - Наверное, сам Хардгейр и сочинял. Да уж, не вовремя покинул их Ульвхедин ярл. Без него и заклинания толкового сложить некому". А рауды пели, стараясь горячностью мольбы возместить недостаток мастерства в стихах:
   Фрейр, бог-даритель!
   Открой нам пути!
   Ждет ли добыча
   нас в битвах жарких?
   Иль нужно хранить нам
   добытое прежде?
   Фрейя, дочь Ньёрда!
   Дашь ли нам силу
   на духов квиттингских
   или в Палаты
   Павших златые
   смелых возьмешь?
   Последние слова еще не отзвучали, как высоко в небе возник свет. Нежный, белый, чуть голубоватый свет лился в щель между серыми облаками, с каждым мгновением становясь ярче и сильнее, словно ручей, пробивающий себе дорогу в сером снегу. Облака расходились, и меж ними показалось еще неясное, но быстро движущееся пятнышко белого сияния. Смотреть на него было сладко и больно; голубая дорога чистого, по-летнему яркого неба протянулась над озером, и кз небесных глубин повеяло нежным и свежим запахом оттаявшей земли, первой травы, теплом солнечных лучей - запахом весны.
   Сияющее пятнышко света стремительно приближалось, и вот уже можно было разглядеть фигуру юной прекрасной женщины, сидящей на спине огромного вепря, чья шкура отливала золотом и каждый волосок светился своим собственным светом. Вепрь мчался по небесной дороге широкими скачками, и снопы золотых и багровых искр вылетали из-под его копыт; волосы светлой богини вились по ветру, как легкое белое пламя. А лицо... Сколько ни вспоминали потом рауды ее лицо, они не могли прийти к согласию. Каждый видел ее по-разному, но каждый знал: перед ним промчалась прекраснейшая из женщин, которая была, есть и может быть. Каждому мерещилось в ее чертах мимолетное сходство с матерью, с лесной, с той девушкой, что впервые вызвала изумление взрослеющего подростка и навек осталась в глубинах памяти, как самая яркая и непобедимая красота. В лице богини, несущей в мир весну и любовь, переливалась светом сама Любовь, которую каждый воображает по-своему.
   Фрейя верхом па Золотой Щетине мчалась над Золотым озером, держа путь с востока на запад, и земной мир приветствовал богиню восторгом и ужасом; земля содрогалась, по озеру покатились стремительные волны, далеко в горах возник шум невидимых лавин. Теплый ветер со свежими, переплетенными запахами земных и небесных трав касался человеческих лиц, шевелил волосы. Все взоры были прикованы к богине, глаза изнемогали, утомленные небесным сиянием; в какой-то миг показалось, что смотреть больше невозможно, усталые веки опустились...
   А когда глаза открылись вновь, богини уже не было. Каждый мог бы подумать, что она примерещилась ему, если бы не потрясенные лица товарищей, все повернутые в одну сторону. И светлая, голубая дорога по-летнему яркого неба тянулась среди серых облаков, отмечая ее путь.
   Эрнольв тоже смотрел на запад, туда, где исчезла Фрейя. Он уже понял, что означает ее появление: она проскакала над Золотым озером, как бы отрезав раудам дальнейший путь и отметив границу, до которой когда-то, в Века Асов, доскакал ее вепрь Золотая Щетина. Здесь кончается земля, на которую племя Фрейра имеет право. Если сможет подтвердить его силой, конечно. Рауды получили ответ на свой вопрос, и едва ли теперь хоть один будет настаивать па продолжении похода.
   Но сейчас Эрнольв об этом не думал. Он смотрел вслед Фрейе, и душу его терзала острая, сладкая и мучительная тоска по его истинной любви - по Свангерде, чьи черты, сияющие небесным светом, он увидел в лице богини.
   Торбранд Погубитель Обетов, конунг Фьялленланда, стоял почти у самого края обрыва, а под его ногами плескалось море. Серое, холодное море, каким оно бывает зимой. Наконец пришел тот день - Середина Зимы, о котором он так горячо, нетерпеливо, мучительно мечтал пять долгих месяцев. С вершины горы, разделявшей северный и средний рог Трехрогого фьорда, ему было видно все огромное войско, все сотни кораблей, все восемь без малого тысяч воинов, готовых идти с ним на Квиттинг. Куда ни глянь - везде светлели пятна человеческих лиц под шлемами, толстыми шерстяными колпаками, меховыми шапками, везде пестрели круглые щиты с начищенными умбонами, в большинстве красные. Неисчислимое человеческое море па берегах фьорда между кораблями и землянками не сводило глаз с Торбранда, стоящего возле жертвенника. Здесь конунги Фьялленланда испокон веков приносили жертвы перед началом походов. И сейчас, оглядывая собранную силу, Торбранд был счастлив - по одному его знаку все огромное войско двинется вперед, и он ощущал себя всемогущим, почти как сам Один.
   На жертвеннике, сложенном из крупных серых валунов, лежала огромная туша быка, и черная кровь еще дымилась на снегу. Сегодня был самый короткий день в году, и следовало торопиться, пока не начало темнеть. Но Торбранд медлил, стараясь совладать со своим волнением, с той огромной, неудержимой силой, которую вливали в него глаза тысяч его воинов. Наконец он поднял молот, сделанный из кремня - священный знак власти конунгов Фьялленланда - и освятил жертву знаком Мйольнира.
   - Мы даем эту жертву вам, Светлые Асы, и тебе, Отец Побед! - глухо выговорил Торбранд, подняв глаза к серому небу. На высоком пригорке, где его было видно всем, он чувствовал себя как бы на перекрестном пути всех ветров. Тысячи фьяллей, готовых к боевому походу, смотрели на Торбранда, сила их ратного духа стекалась к нему, как сила клинка стекается к разящему острию, и от него отражалась к небесам. Он хотел говорить громче и внушительнее, но волнение перехватило горло. - Благословите начало нашего похода, и каждый день я буду посвящать вам новые жертвы.
   Он не нашел, что прибавить к этому. Да было и не нужно: и боги, и люди знали его помыслы и стремления. Пять месяцев он посвятил собиранию этого войска; и вот теперь, когда оно было собрано, сила каждого из этих людей, острота и гнев каждого меча, стремительность каждого корабля вошли в душу Торбранда, и себя самого он ощутил огромным и необъятным, как целый мир. Вся земля фьяллей в эти мгновения говорила его устами. А когда один говорит за всех, много слов не требуется.
   Хродмар сын Кари принял у конунга священный молот и подал большую серебряную чашу, полную бычьей крови. Торбранд взял чашу, обмакнул в нее метелку из можжевеловых веток и с широким размахом принялся кропить чернеющие внизу толпы воинов, корабли, оружие - все, до чего мог дотянуться. С громким торжествующим криком, потрясая поднятыми мечами и копьями, люди двигались мимо подножия взгорка, подставляя под капли жертвенной крови свое оружие, а ярлы и хельды за спиной Торбранда запели:
   Кровью кропим мы
   престолы богов,
   жертвы готовим
   на дар ждем ответа!
   Кольчуги рубя
   и щиты рассекая,
   валькирии будут
   отважных хранить!
   Сыновья Стуре-Одда Сёльви и Слагай с двух сторон подожгли костер под тушей быка, серый густой дым со знакомым, тревожным и торжественным запахом горящего мяса потянулся к небу. Столб дыма был темен, плотен и стремительно мчался вверх. Это был хороший знак, и голоса зазвучали гроглче и одушевленнее:
   Воронов двое
   летят от престола
   Властителя Ратей,
   победу несут!
   Волкам приготовим
   Кровавую пищу
   и мертвых без счета
   дадим Всеотцу!
   В гуще дыма вдруг мелькнуло что-то живое; подняв глаза над полупустой чашей, Торбранд разглядел вьющихся над жертвенным костром птиц. Два крупных черных ворона кружили над жертвой, словно исполняли торжественный танец, и волна ликования, всепобедной веры в удачу охватила Торбранда. Ему хотелось закричать, броситься в холодные волны, но сила его чувства была так велика, что не давала двинуться, и он стоял, как окаменев, не сводя глаз с двух посланников Отца Побед. Сам Один прислал своих воронов принять жертву - это несомненный знак победы.
   - Смотрите, смотрите! - вразнобой кричали на берегу. - Вороны! Это они: Хугин и Мунин! Один прислал их! Он обещает нам победу!
   И над всем пространством Трехроговго Фьорда гремела старинная боевая песнь, в которой тысячи голосов слились в могучий рев, подобный реву бури:
   Славную в бой
   соберем мы дружину!
   Доблестно будут
   воины биться!
   Первый день на празднике Середины Зимы подходил к концу, уже стемнело. Но в гриднице усадьбы Золотой Ручей было светло от пламени трех очагов и бесчисленных факелов; огонь отражался в начищенных умбонах щитов, бросал блики ыа серебряные украшения ножен, на гривны и обручья сотни гостей. Стены были увешаны разноцветными щитами, мечи в богатых ножнах украшали столбы почетных сидений. Стену позади женской скамьи завесили ткаными коврами.
   - Не хуже, чем в палатах Асгарда! - кричал слегка пьяный и очень довольный Гуннвальд. - От золота светло, как днем!
   За столами и прямо на полу возле очагов пировало столько народа, что Вигмар едва сумел пробраться к середине палаты, где уже стояла Рагна-Гейда, одетая в темно-коричневое платье, отделанное тремя полосами алого шелка, заколотое двумя золотыми застежками с цепью из старого кургана. Невесту окружали Эльдис и Вальтора; Валътора была разгорячена и счастлива не меньше самой Рагны-Гейды, а Эльдис тонко улыбалась какой-то новой, скрытно-насмешливой улыбкой, несвойственной ей прежде.
   Перед невестой стоял Гуннвальд, держащий на широком деревянном блюде крупное золотое кольцо. Когда-то им владел Гаммаль-Хьёрт, когда-то его достали из кургана братья Стролинги, когда-то оно предназначалось в приданое девушке, выдаваемой за Атли сына Логмунда. Но сейчас ему предстояло сослужить службу, для которой ни один из прежних владельцев его не предназначил. Вигмар встал возле Гуннвальда и Рагны-Гейды, немного помедлил, собираясь с мыслями. Он так долго ждал этих мгновений, то терял веру в них, то вновь обретал ее; собственная свадьба казалась ему чем-то отдаленным и нездешним, как пиры Валхаллы. И вот она пришла, но шум вокруг, суета пира и раскрасневшиеся лица гостей мешали ему сосредоточиться.
   Рагна-Гейда посмотрела ему в лицо, и Вигмар сделал ей неприметный знак глазами: все будет хорошо. Теперь он наконец-то мог твердо обещать ей это. В мыслях его прояснилось, и он положил руку на кольцо. Шум за столамн поутих.
   - Я клянусь этим священным золотым кольцом, что беру в жены Рагну-Гейду дочь Кольбьёрна из рода Стролннгов и буду хранить и оберегать ее, насколько хватит моей жизни, - негромко сказал Вигмар, держа руку на кольце и глядя в глаза Рагне-Гейде. - Я беру ее по ее согласию и согласию ее родичей, и дети наши будут полноправными наследниками всему, что я имею или приобрету в будущем, - говорил Вигмар, с трудом вспоминая необходимые слова. Все это казалось не имеющим значения, но так было нужно. Уважение к жене принадлежит к тем обычаям, которых не отменят никакие перемены.
   Вигмар взял с блюда кольцо и надел его на палец Рагне-Гейде. Держась за руки, они стояли между пламенем двух очагов, вокруг них радостно кричали знакомые и незнакомые голоса, а они смотрели друг на друга и не могли свыкнуться с мыслью: вот оно и произошло.
   Кто поверил бы в эту свадьбу год назад, когда они только поглядывали друг на друга, но не решались говорить о главном? Тогда девушка из рода Стролингов была недоступна Вигмару сыну Хроара. Кто поверил бы в нее на погребении Эггбранда, над пожарищем усадьбы Серый Кабан? Кто поверил бы на поляне в промозглом осеннем лесу, когда со всех сторон смыкалось ледяное кольцо потерь и отчуждения? Никто! Но вот это произошло - она справляется, эта свадьба. Жар человеческого сердца одолел неравенство, вражду и безнадежность, искорка уцелела под всеми ветрами, уцелела, чтобы дать жизнь новому большому пламени, новым огням жизни, новому роду. Есть обычаи, которые стареют и умирают сами собой. Есть уклады жизни, которые рушат бури извне. И только жар человеческого сердца, его способность любить, понимать и прощать, останется главным богатством, вечно светящимся золотом, которое не спит в курганах, а обновляется вновь и вновь. Именно он греет живых и освящает память мертвых, именно он взлетает над алтарями, питая бессмертных богов. Жертвенная кровь лишь пытается заменить его. Пока сердце живое - оно дарит богаче и жертвует больше. И людям, и богам.
   Гости - прав оказался Тьодольв, при вести о свадьбе люди съехались даже из дальних усадеб, - весело разбирали факелы, зажигали их от пламени очага и бежали на улицу. Гуннвальд вручил по факелу жениху и невесте и погнал их вслед за всеми на двор, ворча под нос:
   - Успеете еще налюбоваться! Я же говорил, что ты удачливее всех, Вигмар, - ухитрился жениться в самую длинную ночь в году!
   На дворе перед хозяйским домом уже выстраивались два ряда, женщины смеялись, мужчины прочищали горло, готовясь запевать песню богине Вар. В середине женского ряда слышался звонкий смех Вальторы. Она уже подпрыгивала на месте от нетерпения, ее факел плясал в темноте, как сумасшедшая огненная птица.
   Вспомнив недавние разговоры, Рагна-Гейда прищурилась, прикидывая, кто окажется напротив Вальторы. И ахнула, схватила Вигмара за рукав, чтобы он тоже поглядел. Он проследил за ее взглядом и присвистнул:
   - Вот это да! А я-то уже размечтался выдать за него Эльдис!
   Напротив Вальторы стоял Гейр. Он тоже держал факел и широко улыбался, не сводя глаз с девочки и ожидая, когда она его заметит.
   - Нe грусти! - со смехом сказала Рагна-Гейда. - Это мало что значит. Пример одного - другим наука. Наши с тобой родичи тоже, я думаю, захотят выбрать себе пару, никого не спрашивая и ни на что не глядя.
   - А ты на его лицо погляди! - предложил Вигмар и подмигнул Рагпе-Гейде. - Что-то он уж очень счастливый. Или мне кажется?
   Рагна-Гейда посмотрела ему в глаза, хотела что-то ответить, но промолчала. А Вигмар окончил:
   - Потому что я и сам так счастлив сейчас.
   Вечером самого короткого дня один по немногочисленных дозорных прискакал к Эрнольву с тревожной вестью. Завидев всадника, хирдманы поднимались от лениво горящих костерков, выбирались из землянок и подходили поближе к ярлу.
   - Там по долине идет огромный отряд! - доложил хирдман, но сходя с коня и крепко сжимая поводья. - Сотен пять, не меньше. Стяга я не разглядел издалека.
   Остатки дружины собрались вокруг Эрнольва. Бледные, с углубившимися морщинами лица были замкнуты почти до ожесточения. Больше половины месяца они прожили на этом, продуваемом всеми ветрами берегу, в землянках, без порядочной еды и главное - без ясной цели впереди. Из сорока человек осталось восемнадцать, и из этих восемнадцати ни один не мечтал о золоте Медного Леса. Не считая Ингирид.
   - Если это Арнвид Сосновая Игла, то лучшего подарка к Середине Зимы не придумали бы и сами боги, - сказал Эрнольв, изо всех сил пытаясь верить, что так оно и есть. - А если это квитты...
   - То всех нас сегодня накормят у Одина, - спокойно закончил Ивар Овчина.
   Хирдманы молчали в ответ. Зажатые между озером и чужим отрядом, они были бы обречены.
   - Ой, посмотрите! - вдруг взвизгнула Ингирид.
   Все обернулись к ней: стоя перед своей землянкой, сна показывала вытянутой рукой куда-то вверх, и на ее исхудалом бледном лице отражалось изумление.
   Высоко над долиной, откуда шло к озеру неведомое войско, кружил белый лебедь. То подлетая чуть ближе, то возвращась назад, он словно бы сопровождал кого-то, идущего по земле, указывал путь. Под серыми плотными облаками белый очерк птицы с раскинутыми крыльями был отлично виден. Края перьев горели ярким золотым светом, словно священная птица несла на крыльях искры молний.
   Застыв, не говоря ни слова фьялли следили за полетом лебедя, и в душе каждого оживала и с каждым мгновением крепла надежда. Чем-то чистым, сильным, бодрящим, как летняя гроза, веяло от белого лебедя, не боящегося холода зимних ветров. Каждому казалось, что на берегу стало теплее - это грело чувство, что отныне они не одни. Боги вспомнили о них, и дальше все пойдет по-другому.
   Между тем лебедь приблизился к самому берегу. По волнам побежала сердитая рябь, словно Медное озеро заметило чужака и было раздосадовано его появлением. А из-за взгорка показался отряд. Длинным широким строем, похожнм на ползущего дракона, он тянулся к берегу, и теперь нетрудно было разглядеть стяг впереди - черное полотнище с красным изображением молота.