Страница:
– Это так, а вот и бронзовый бюст императора, который был здесь поставлен в знак протеста в тот самый день, когда английское правительство решило приковать пассажира «Беллерофонта»[633] к скале Святой Елены.
– Чьи это строки выгравированы на постаменте?
– Гомера.
– А-а! Поэта, воспевшего Ахилла!
– Нет, воспевшего Улисса.
И правда, стихи были заимствованы не из «Илиады», а из «Одиссеи».[634] Вот их перевод:
Здесь мы и услышали удары колокола, возвестившие нам о завтраке; по словам самого хозяина дома, у нас в запасе оставалось еще четверть часа. Мы использовали это время для того, чтобы посмотреть в так называемом французском саду потомков первой далии,[637] которую в 1804 году из Америки привезли для леди Холланд.
Само собой разумеется, эта славная леди Холланд, друг Наполеона, великодушная женщина, посылавшая ему на остров Святой Елены книги, брошюры и даже вино; женщина, которой он оставил по завещанию камею;[638] женщина, для которой в 1804 году привезли из Америки далии, чьим роскошным потомством мы любовались, если и имела что-то общее с грациозной леди Холланд, шедшей со мной под руку, так это доброту и возвышенную душу, и могла быть в числе ее предков.
За далиями последовало то, что в Холланд-Хаусе называют гротом Роджерс, удивительная достопримечательность этого королевского замка, в некотором роде представляющая собой его материальную славу вместе со всем тем, что составляет его славу прошлую и настоящую.
Роджерс,[639] поэт и банкир Роджерс, автор «Жаклины»,[640] «Слез Хлои»,[641] «Радостей памяти»,[642] и «Человеческой жизни»[643] был постоянным сотрапезником в Холланд-Хаусе; многие фрагменты поэмы «Радости памяти», лучшего из произведений Сэмюеля Роджерса, сочинялись в этом гроте, и с той поры это уже не грот Холланд-Хауса, а грот Сэмюеля Роджерса.
Покончив с завтраком, мы продолжили осмотр замка, начатый вне его стен, и прежде всего меня проводили в покои поэтов.
Это были мои покои на все то время, какое мне было угодно оставаться в замке.
Перед тем как называться покоями поэтов, они назывались мастерской художников.
Ван Дейк,[644] беспокойный ученик Рубенса, Ван Дейк, искатель богатства, жил в Холланд-Хаусе в 1638 году и написал здесь три или четыре из тех чудесных портретов, благодаря которым он стал соперником Тициана.[645]
Затем здесь побывал Шарден,[646] наш прославленный путешественник: в молодости посланный в Персию, чтобы заняться там торговлей алмазами, он воспользовался своим затянувшимся пребыванием в этой стране сказок для того, чтобы изучить ее и познакомить с нею нас.
Ко времени его возвращения во Францию там в обычай вошли преследования протестантов, и в Севеннах свирепствовали драгонады:[647] Шарден добровольно поехал в изгнание, перебрался в Англию и был там радушно принят Карлом II,[648] который назначил его своим полномочным посланником при штатах Голландии;[649] а перед этим он был принят в Холланд-Хаусе так, как принимают в этом замке гостеприимства; здесь родилась его дочь и здесь он написал немалую часть своего «Путешествия в Персию».
Затем здесь жил Аддисон, бывший государственный секретарь, автор «Катона Утического» и «Зрителя», этого прародителя журналов, обосновавшего право прессы создавать общественное мнение.
Почти впавший в немилость после смерти королевы Анны,[650] совершенно несчастный после своей женитьбы, он нашел убежище в Холланд-Хаусе, где и умер, оставив незавершенной свою «Защиту христианской религии».[651]
Затем здесь побывал Шеридан,[652] сын актера, драматург, государственный деятель, стоический, как Зенон, страстный, как Мирабо,[653] человек, который в ответ на слова одного английского министра по поводу бойни на Киброне[654] «Пусть Англия успокоится: английская кровь не текла ни из одной раны!» – заявил: «Пусть Англия облачится в траур: английская честь вытекала из всех пор!»
Шеридан, директор Друри-Лейна,[655] разоренный пожаром своего театра, жевал хлебец, спокойно глядя, как горит его детище; те, кто пытался сделать невозможное и погасить вулкан, пробегая мимо, называли драматурга бездельником, лентяем, эгоистом, а он в ответ им произнес, пожимая плечами: «Позвольте же бедному человеку смиренно доесть кусочек хлеба, греясь у собственного очага!»
Шеридана, игрока, гуляку, гения, автора «Соперников»,[656] «Дуэньи»,[657] «Школы злословия»,[658] чья жизнь была настоящей борьбой с нищетой, судебные исполнители преследовали не только на смертном ложе, но и в гробу не давали ему покоя; и тогда лорд Холланд вырвал его труп из лап торговых приставов, заплатив за это шестьсот фунтов стерлингов, чтобы иметь возможность похоронить драматурга в Вестминстере,[659] в королевской усыпальнице!
Затем пришла очередь Роджерса и Латрелла,[660] начертавших свои имена на деревьях и скалах Холланд-Хауса.
И наконец, здесь был знаменитый Байрон,[661] со славой замкнувший собою этот ряд поэтов и изгнанников.
Байрон, добровольный изгнанник, готовый отправиться в свое второе путешествие,[662] исполненный муки, остановился здесь, чтобы бросить последний долгий, затуманенный слезами взгляд на Англию, оклеветавшую его; на жену, мало-помалу проникавшуюся к нему ненавистью; на дочь, не знавшую его,[663] и на самого себя, кого несчастье обрекло на слезы и гениальность!
Что вы скажете об этой череде гостей – художников, путешественников, законодателей, поэтов: Ван Дейке, Шардене, Аддисоне, Шеридане, Сэмюеле Роджерсе, Латрелле и Байроне?
Но подождите! Теперь перед вами пройдут побывавшие здесь государственные мужи, министры, принцы или короли.
Сюлли,[664] посол Генриха IV, который прибыл в Англию просить от имени своего монарха у Елизаветы, королевы-протестантки, помощи деньгами и живой силой; Сюлли, которого Вольтер,[665] выдворил из «Генриады»[666] чтобы тем самым его наказать, если не его лично, то хотя бы его фамилию за то, что один из потомков Сюлли не помешал шевалье де Рогану избить палкой его, Вольтера, прямо перед окнами своего дома;[667] Сюлли, ради приема которого нарочно украсили галерею, остающуюся и сегодня такой, какой она была в то время, и сохранившую для нас великолепные образцы убранства, обоев и мебели той эпохи.
Затем Уильям Пени,[668] современный Ликург; Пенн, сын того знаменитого адмирала, что оказал Стюартам столь большие услуги; Пенн, квакер,[669] которого в Ирландии дважды заточали в тюрьму и которого изгнали из родительского дома за его упорство в том, что называлось ересью; Пенн, который во время этих гонений стал искать убежища в Холланд-Хаусе, где он и укрылся, а затем неожиданно унаследовал миллион вместе с долговым обязательством английского правительства на четыреста тысяч франков.
В результате, после того как Пенн подвергался преследованиям со стороны правительства, он сам получил возможность его преследовать и, в обмен на это долговое обязательство, правительство передало ему в суверенную собственность целый край, расположенный к западу от Делавэра,[670] площадью в три миллиона наших арпанов.[671]
Вот откуда происходит Пенсильвания,[672] вот как была основана Филадельфия;[673] вот где появилась конституция, послужившая образцом для конституции Соединенных Штатов.[674]
Ну а после 31 мая все те жирондисты,[675] кому удалось избежать гильотины, несчастные изгнанники, которые в то время, когда перед аристократической эмиграцией открывались все двери, наоборот, видели, как клевета воздвигает на их пути все новые препятствия, – эти жирондисты постучались в гостеприимные ворота Холланд-Хауса.[676]
– Чьи это строки выгравированы на постаменте?
– Гомера.
– А-а! Поэта, воспевшего Ахилла!
– Нет, воспевшего Улисса.
И правда, стихи были заимствованы не из «Илиады», а из «Одиссеи».[634] Вот их перевод:
Немного дальше, в нескольких шагах от бюста Наполеона, возвышалась статуя Чарлза Фокса, настолько большого друга Франции, что Питт,[636] его соперник, из-за этого стал его смертельным врагом.
Ибо не умер еще на земле Одиссей благородный;
Где-нибудь, бездной морской окруженный, на волнообъятом
Острове заперт живой он иль, может быть, страждет в неволе
Хищников диких, насильственно им овладевших.[635]
Здесь мы и услышали удары колокола, возвестившие нам о завтраке; по словам самого хозяина дома, у нас в запасе оставалось еще четверть часа. Мы использовали это время для того, чтобы посмотреть в так называемом французском саду потомков первой далии,[637] которую в 1804 году из Америки привезли для леди Холланд.
Само собой разумеется, эта славная леди Холланд, друг Наполеона, великодушная женщина, посылавшая ему на остров Святой Елены книги, брошюры и даже вино; женщина, которой он оставил по завещанию камею;[638] женщина, для которой в 1804 году привезли из Америки далии, чьим роскошным потомством мы любовались, если и имела что-то общее с грациозной леди Холланд, шедшей со мной под руку, так это доброту и возвышенную душу, и могла быть в числе ее предков.
За далиями последовало то, что в Холланд-Хаусе называют гротом Роджерс, удивительная достопримечательность этого королевского замка, в некотором роде представляющая собой его материальную славу вместе со всем тем, что составляет его славу прошлую и настоящую.
Роджерс,[639] поэт и банкир Роджерс, автор «Жаклины»,[640] «Слез Хлои»,[641] «Радостей памяти»,[642] и «Человеческой жизни»[643] был постоянным сотрапезником в Холланд-Хаусе; многие фрагменты поэмы «Радости памяти», лучшего из произведений Сэмюеля Роджерса, сочинялись в этом гроте, и с той поры это уже не грот Холланд-Хауса, а грот Сэмюеля Роджерса.
Покончив с завтраком, мы продолжили осмотр замка, начатый вне его стен, и прежде всего меня проводили в покои поэтов.
Это были мои покои на все то время, какое мне было угодно оставаться в замке.
Перед тем как называться покоями поэтов, они назывались мастерской художников.
Ван Дейк,[644] беспокойный ученик Рубенса, Ван Дейк, искатель богатства, жил в Холланд-Хаусе в 1638 году и написал здесь три или четыре из тех чудесных портретов, благодаря которым он стал соперником Тициана.[645]
Затем здесь побывал Шарден,[646] наш прославленный путешественник: в молодости посланный в Персию, чтобы заняться там торговлей алмазами, он воспользовался своим затянувшимся пребыванием в этой стране сказок для того, чтобы изучить ее и познакомить с нею нас.
Ко времени его возвращения во Францию там в обычай вошли преследования протестантов, и в Севеннах свирепствовали драгонады:[647] Шарден добровольно поехал в изгнание, перебрался в Англию и был там радушно принят Карлом II,[648] который назначил его своим полномочным посланником при штатах Голландии;[649] а перед этим он был принят в Холланд-Хаусе так, как принимают в этом замке гостеприимства; здесь родилась его дочь и здесь он написал немалую часть своего «Путешествия в Персию».
Затем здесь жил Аддисон, бывший государственный секретарь, автор «Катона Утического» и «Зрителя», этого прародителя журналов, обосновавшего право прессы создавать общественное мнение.
Почти впавший в немилость после смерти королевы Анны,[650] совершенно несчастный после своей женитьбы, он нашел убежище в Холланд-Хаусе, где и умер, оставив незавершенной свою «Защиту христианской религии».[651]
Затем здесь побывал Шеридан,[652] сын актера, драматург, государственный деятель, стоический, как Зенон, страстный, как Мирабо,[653] человек, который в ответ на слова одного английского министра по поводу бойни на Киброне[654] «Пусть Англия успокоится: английская кровь не текла ни из одной раны!» – заявил: «Пусть Англия облачится в траур: английская честь вытекала из всех пор!»
Шеридан, директор Друри-Лейна,[655] разоренный пожаром своего театра, жевал хлебец, спокойно глядя, как горит его детище; те, кто пытался сделать невозможное и погасить вулкан, пробегая мимо, называли драматурга бездельником, лентяем, эгоистом, а он в ответ им произнес, пожимая плечами: «Позвольте же бедному человеку смиренно доесть кусочек хлеба, греясь у собственного очага!»
Шеридана, игрока, гуляку, гения, автора «Соперников»,[656] «Дуэньи»,[657] «Школы злословия»,[658] чья жизнь была настоящей борьбой с нищетой, судебные исполнители преследовали не только на смертном ложе, но и в гробу не давали ему покоя; и тогда лорд Холланд вырвал его труп из лап торговых приставов, заплатив за это шестьсот фунтов стерлингов, чтобы иметь возможность похоронить драматурга в Вестминстере,[659] в королевской усыпальнице!
Затем пришла очередь Роджерса и Латрелла,[660] начертавших свои имена на деревьях и скалах Холланд-Хауса.
И наконец, здесь был знаменитый Байрон,[661] со славой замкнувший собою этот ряд поэтов и изгнанников.
Байрон, добровольный изгнанник, готовый отправиться в свое второе путешествие,[662] исполненный муки, остановился здесь, чтобы бросить последний долгий, затуманенный слезами взгляд на Англию, оклеветавшую его; на жену, мало-помалу проникавшуюся к нему ненавистью; на дочь, не знавшую его,[663] и на самого себя, кого несчастье обрекло на слезы и гениальность!
Что вы скажете об этой череде гостей – художников, путешественников, законодателей, поэтов: Ван Дейке, Шардене, Аддисоне, Шеридане, Сэмюеле Роджерсе, Латрелле и Байроне?
Но подождите! Теперь перед вами пройдут побывавшие здесь государственные мужи, министры, принцы или короли.
Сюлли,[664] посол Генриха IV, который прибыл в Англию просить от имени своего монарха у Елизаветы, королевы-протестантки, помощи деньгами и живой силой; Сюлли, которого Вольтер,[665] выдворил из «Генриады»[666] чтобы тем самым его наказать, если не его лично, то хотя бы его фамилию за то, что один из потомков Сюлли не помешал шевалье де Рогану избить палкой его, Вольтера, прямо перед окнами своего дома;[667] Сюлли, ради приема которого нарочно украсили галерею, остающуюся и сегодня такой, какой она была в то время, и сохранившую для нас великолепные образцы убранства, обоев и мебели той эпохи.
Затем Уильям Пени,[668] современный Ликург; Пенн, сын того знаменитого адмирала, что оказал Стюартам столь большие услуги; Пенн, квакер,[669] которого в Ирландии дважды заточали в тюрьму и которого изгнали из родительского дома за его упорство в том, что называлось ересью; Пенн, который во время этих гонений стал искать убежища в Холланд-Хаусе, где он и укрылся, а затем неожиданно унаследовал миллион вместе с долговым обязательством английского правительства на четыреста тысяч франков.
В результате, после того как Пенн подвергался преследованиям со стороны правительства, он сам получил возможность его преследовать и, в обмен на это долговое обязательство, правительство передало ему в суверенную собственность целый край, расположенный к западу от Делавэра,[670] площадью в три миллиона наших арпанов.[671]
Вот откуда происходит Пенсильвания,[672] вот как была основана Филадельфия;[673] вот где появилась конституция, послужившая образцом для конституции Соединенных Штатов.[674]
Ну а после 31 мая все те жирондисты,[675] кому удалось избежать гильотины, несчастные изгнанники, которые в то время, когда перед аристократической эмиграцией открывались все двери, наоборот, видели, как клевета воздвигает на их пути все новые препятствия, – эти жирондисты постучались в гостеприимные ворота Холланд-Хауса.[676]