Страница:
Этот день, в какой-то степени, можно было назвать поворотным. С одной стороны Сильвиана приняла решение, что Эгвейн необходимо Исцелять дважды в день.
«Похоже, дитя, ты просто напрашиваешься на наказания. Это чистое упрямство, и я этого не потерплю. Ты должна взглянуть в глаза действительности. В следующий раз, когда ты придешь ко мне, мы посмотрим, понравится ли тебе ремень». – Наставница Послушниц завернула назад сорочку и юбки Эгвейн, и сделала паузу. – «Ты улыбаешься? Я сказала что-то забавное?»
«Нет, просто я подумала кое о чем забавном», – ответила Эгвейн. – «К вам это не относится». – Это точно не относится к Сильвиане. Она просто поняла, как приветствовать боль. Она вела войну, а не одну битву, и каждый раз, когда ее наказывали, отправляли к Сильвиане, означал, что она выигрывает битвы, отказываясь отступать. Боль – это что-то вроде награды за доблесть. Во время каждого наказания она плакала и брыкалась все так же сильно, но после его завершения она вытирала слезы и продолжала сохранять спокойствие. А принять награду за собственную доблесть совсем просто.
На второй день после пленения отношение среди послушниц начало меняться. Оказалось, что Николь и Арейна, которая работала на конюшне и часто навещала Николь, и с которой они были очень близки, настолько, что Эгвейн даже задалась вопросом, не являлись ли они подругами и в постели, деля одну подушку. А когда они появлялись вместе, их головы оказывались склоненными друг к дружке, перешептывались, обмениваясь таинственными улыбками. Так вот – они успели наплести о ней среди послушниц много всевозможных историй. В сущности небылиц. В них она предстала какой-то комбинацией из Биргитте Серебряный Лук и самой Амарезу, бросающейся в битву с Мечом Солнца. После этого половина послушниц ее испугалась, а другая разозлилась по каким-то своим причинам или стали ее презирать. И что самое интересное, некоторые глупо стали подражать ее поведению на занятиях, из-за чего очередь на прием к Сильвиане сильно увеличилась. На обеде третьего дня почти две дюжины послушниц ели стоя с пунцовыми лицами. Среди них оказались Николь, и что еще удивительнее Алвистере. К ужину их число сократилось до семи, а на четвертый день стояли только Николь и кайриенка. На этом все прекратилось.
Она думала, что некоторых разозлит тот факт, что она отказывается поддаваться, в то время как их смогли согнуть так скоро, но оказалось все с точностью до наоборот. Число злившихся на нее и презиравших уменьшилось, а уважение возросло. Но никто не пытался с ней подружиться. Не взирая на белое платье, одетое на ней, она была Айз Седай, а для Сестры не к лицу заводить приятельские отношения с послушницами. Очень большой риск, что девочка неправомерно станет воображать себя лучше остальных, а это могло привести к неприятностям. Но, тем не менее, послушницы стали приходить к ней за советом, за помощью в изучении уроков. Сперва их было единицы, но их число росло день ото дня. Она старалась помочь им учиться, что в целом заключалось в укреплении уверенности девочки или совете для девушки, что осторожность – это мудро, или терпеливо провести их шаг за шагом через сложное плетение, которое им не давалось. Послушницам запрещалось самостоятельно направлять без присутствия Айз Седай или Принятой, хотя в тайне ото всех они все равно это делали, но она-то уже была Сестрой. Но она отказывалась помогать одновременно более, чем одному. Слухи о собраниях группами непременно дойдут до кого надо, и она окажется у Сильвианы уже не в одиночестве. Что касается ее самой, то она сможет сделать сколько потребуется визитов, но она не хотела подвергать испытанию других. А что касается советов… Послушницам, содержащимся строго отдельно от мужчин, советы были просты. Хотя отношения между близкими подругами, разделявшими подушку, могут быть не менее напряженными, чем между женщинами и мужчинами.
Однажды, возвращаясь после очередного визита к Сильвиане, она подслушала разговор Николь с двумя послушницами, которым было не больше пятнадцати или шестнадцати лет. Эгвейн уже и позабыла, каково это быть столь молоденькой. Казалось, с тех пор прошла целая жизнь. Мара была коренастой уроженкой Муранди с лукавыми голубыми глазами, а Намене постоянно хихикавшей высокой и стройной доманийкой.
«А вы спросите Мать», – говорила им Николь. Очень мало послушниц обращалось к ней таким образом, и никто пока кто-то, не носивший белое, мог их услышать. Они хоть и были глупыми, но не настолько. – «Она никогда не откажет в совете».
Намене нервно захихикала и отмахнулась. – «Я не хочу ее беспокоить».
«А кроме того», – заметила Мара, тихим голосом. – «Говорят, что она всем дает один и тот же совет».
«Но хороший совет», – Николь подняла руку и стала загибать пальцы. – «Повинуйтесь Айз Седай. Повинуйтесь Принятым. Упорно трудитесь. И трудитесь еще упорнее».
Проскользнув в свою комнату, Эгвейн улыбнулась. Ей не удалось заставить Николь вести себя как следует, пока она была Амерлин на свободе, но, возможно, она справилась, притворяясь послушницей. Замечательно.
Еще одной вещью, которую она могла для них сделать – это успокоить. По началу такое казалось просто невозможным, но порой внутренний интерьер Башни изменялся. Люди терялись, не находя хорошо знакомые комнаты. Встречали женщин, часто одетых в странные наряды старинного покроя, выходящих из стен или исчезающих в них. Порой их платья были похожи на простой кусок ткани, обернутый вокруг тела, или на длинный до лодыжки табард с вышивкой, носимый с широкими штанами, и еще более странные. Свет, как можно ходить в платье, полностью выставив напоказ свою грудь? Эгвейн могла еще обсудить происходящее с Суан в Тел’аран’риод, поэтому она знала, что подобные события являлись признаком наступления Тармон Гай’дон. Это было неприятное известие, но с этим ничего нельзя было поделать. То что было, происходило без чьего-либо участия, словно Ранд не являлся предвестником Последней Битвы. Некоторым Сестрам в Башне должно быть было известно, что это означало, но, занятые своими делами, они не удосужились успокоить послушниц, зареванных от испуга. Этим пришлось заниматься Эгвейн.
«Мир полон странных чудес», – успокаивала она Корайде, светленькую девочку, рыдавшую лицом вниз на ее кровати. Всего годом младше ее, Корайде все равно по существу была еще ребенком, несмотря на то, что провела полтора года в Башне. – «Так почему ты удивляешься, что некоторые из этих чудес появляются в Башне? Где же еще?» – Она никогда не упоминала при послушницах Последнюю Битву. Вряд ли бы это их успокоило.
«Но она же прошла сквозь стену!» – всхлипывала Корайде, подняв лицо. Оно было в красных пятнах, щеки блестели от слез. – «Сквозь стену! И еще никто из нас не смог найти класс, даже Педра, а рассердилась на нас. А Педра никогда не сердилась раньше. Она тоже испуга-а-ала-ась!»
«Держу пари, что при этом Педра не плакала», – Эгвейн присела на краешек кровати, и была рада, что ей удалось не вздрогнуть. Матрацы послушниц не отличались мягкостью. – «Мертвые не могут причинить вреда живым, Корайде. Они не могут до нас дотронутся. Они нас даже не видят. Кроме того, когда-то они были послушницами или служанками в Башне. Это их дом, также как и наш с тобой. А что до меняющихся комнат и коридоров, просто помни, что Башня сама по себе место, где случаются чудеса. Помни, и ты перестанешь бояться».
Даже для нее самой это было сомнительным утешением, но Корайде вытерла глаза и поклялась, что не станет впредь бояться. К сожалению, было еще сто и две таких же послушницы как она, и не всех удавалось успокоить так просто. Все это выводило Эгвейн из себя, и она сердилась за подобное поведение на Сестер еще больше, чем раньше.
Не все ее дни состояли сплошь из уроков, наказаний и успокоения послушниц, хотя наказания на самом деле занимали большую часть каждого дня. Сильвиана была права, сомневаясь на тот счет, что у нее будет много свободного времени. Послушниц всегда отправляли на хозяйственные работы. И это происходило довольно часто, несмотря на то, что Башню обслуживала целая армия слуг и служанок, не считая чернорабочих. Но Башня свято верила, что физический труд помогает воспитанию характера. Другим возможным плюсом было то, что труд позволял загружать послушниц до изнеможения работой, после чего они и думать забывали о мужчинах. Но ее нагружали работой сверх того, что поручали обычным послушницам. Некоторые из этих работ назначались лично Сестрами, которые считали ее беглянкой, другими – Сильвианой, которая надеялась таким образом выбить из нее мысли о «мятеже».
Днем после каждого приема пищи она на кухне чистила грязные котлы крупной солью и жесткой щеткой. Время от времени к ней заглядывала Ларас, но всегда молчала. И ни разу не использовала свою длинную ложку, даже когда Эгвейн прерывалась, чтобы помассировать спину, охая из-за того, что подолгу приходилось сидеть в котле головой вниз. Вместо этого Ларас раздавала тумаки поварятам и помощникам поваров, которые пытались шутить с Эгвейн, как они обычно делали с обычными послушницами, отправленными работать на кухню. Возможно, все было так, как она говорила, раздавая тумаки – что у них будет еще время наиграться, когда они закончат работу, но Эгвейн также заметила, что она не очень торопилась их отогнать, если они щипали какую-нибудь настоящую послушницу или предлагали ей самой кружку с холодной водой, чтобы приложить к затылку. Похоже, у нее в самом деле был кое-какой союзник. Еще бы понять, как его использовать.
Она таскала на коромысле ведрами воду: на кухню, в часть Башни к послушницам, к Сестрам. Носила им в апартаменты еду, подравнивала граблями дорожки в саду, пропалывала сорняки, выполняла поручения Сестер, прислуживала Восседающим, мыла полы, натирала паркет, чистила плитки руками, стоя на коленях и это было только частью списка ее дел. Она никогда не уклонялась от подобной работы, даже частично, потому что не желала чтобы ее называли ленивой. В каком-то смысле, она считала это наказанием самой себе за то, что не сумела должным образом подготовиться к превращению цепи гавани в квейндияр. А подобные наказания нужно переносить с достоинством. С максимально возможным достоинством, учитывая характер работы, вроде отскабливания плиток пола.
Кроме того, посещение части Принятых позволило ей увидеть поближе, как они к ней относятся. В Башне их было тридцать одна, но часть из них всегда была занята – или учила послушниц, или брала собственные уроки, поэтому редко когда можно было встретить больше десятка или дюжины одновременно у себя в комнатах на всех девяти ярусах, колодцем окружавших симпатичный садик. Но слух о ее приходе быстро распространялся среди присутствующих, и она не испытывала недостатка в зрителях. Сперва некоторые пытались сокрушить ее распоряжениями, особенно Майр, пухленькая голубоглазая арафелка, и Эссейл, худенькая светловолосая тарабонка с карими глазами. Когда она прибыла в Башню, они уже были послушницами, и ревновали к ее быстрому возвышению. Каждое второе их поручение сводилось либо к «принеси то», либо «отнеси это туда». Для всех она была сложной «послушницей», причинявшей неприятности, «послушницей», возомнившей себя Престол Амерлин. Она безропотно носила ведра с водой, пока не заболела спина, но отказывалась выполнять их приказы. За что, конечно, заработала дополнительные посещения кабинета Наставницы Послушниц. Поскольку целые дни, проведенные в ее кабинете, не показали никакого эффекта, то поток приказов сперва истончился, а потом прекратился вовсе. Даже Эссейл и Майр ничего плохого не хотели, просто думали, что должны вести себя подобным образом в сложившихся обстоятельствах, и теперь уже недоумевали, что же с ней делать дальше.
Часть Принятых тоже проявляли признаки боязни ходячих мертвецов и изменения интерьера Башни, и каждый раз, когда она замечала побледневшее лицо с красными от слез глазами, она начинала говорить те же вещи, что и послушницам. Но она не обращалась к Принятым напрямую, вместо этого она начинала говорить как бы сама с собой за спиной девушки. Это срабатывало одинаково хорошо как на послушницах, так и Принятых. Многие удивленно оборачивались и даже открывали рот, словно собираясь заставить ее замолчать, но все же никто ни разу не сказал, и она всегда оставляла их в задумчивости. Когда она приходила, Принятые продолжали выходить на галерею с каменными перилами, но наблюдали за ней в тишине, словно удивляясь, кто она такая. В конечном счете, она покажет им, кто она. И Сестрам тоже.
Если Восседающим или Сестрам прислуживает девушка в белом платье послушницы, стоя неподвижно в углу, то она очень скоро превращается для них в предмет интерьера, даже если она обладает печальной известностью. Если они ее замечали, то меняли тему беседы, но все таки ей удалось подслушать массу интересных вещей, часто заговоров мщения за поступки и неверные действия других Айя. Странно, но Сестры в Башне в других Айя видели куда больших врагов, чем в сестрах в лагере за городской стеной, и Восседающие были не многим лучше. Видя это, ей хотелось отхлестать их по щекам. Скорее всего, когда Сестры вернутся в Башню, все вернется на круги своя, но все же…
Она узнала и еще кое-что. Невероятный провал экспедиции против Черной Башни. Некоторые Сестры казалось не верили в случившееся, и даже пытались убедить себя в том, что этого никогда не происходило. И еще много Сестер попало в плен после большого сражения и по каким-то причинам принесли клятву верности Ранду. Она уже слышала что-то подобное, но ей не нравилось то, что она слышала, как и не понравилось то, что Аша’маны связали узами плененных Сестер. И ни та’верен, ни то, что он – Возрожденный Дракон не являются этому оправданием. Никогда Айз Седай не клялась в верности ни одному мужчине. Сестры и Восседающие спорили, кто виноват, и Ранд с Аша’манами были во главе списка. Но кроме этого, одно имя упоминалось снова и снова. Элайда до Аврини а’Ройхан. Они обсуждали и Ранда тоже. То как его найти до начала Тармон Гай’дон. Они знали, что война приближается, несмотря на бездействие в утешении послушниц и Принятых, и им отчаянно хотелось наложить на него руки.
Иногда она рисковала напомнить о том, что Шимерин против традиции была лишена шали, и о том, что эдикт Элайды на счет Ранда был лучшим в мире способом заставить его спрятаться поглубже. Она сочувствовала Сестрам, схваченным Аша’манами и плененным у Колодцев Дюмай, упоминая между прочим имя Элайды, и сожалела о грязи, которую видела, проезжая по улицам Тар Валона. Тут уже не было потребности упоминать имя Элайды. Они и так знали, кто несет ответственность за Тар Валон. Время от Времени эта тактика срабатывала в обратную сторону, увеличивая ее посещения кабинета Сильвианы и роботу по хозяйству, но помимо этого, довольно часто ничего не происходило. Она осторожно примечала тех Сестер, которые приказывали ей замолчать, или не говорили ничего. Некоторые даже кивали, соглашаясь, прежде чем спохватывались.
А некоторые работы по хозяйству приводили к интересным встречам.
Утром второго дня она бамбуковыми граблями вылавливала мусор из водоемов Водного Садика. Ночью был ливень с ужасным ветром, листва с деревьев и трава оказались в воде среди ярко-зеленых лилий и бутонов водяных ирисов. Тут же оказался мертвый воробей, которого она тихо похоронила в одной из клумб. Двое Красных стояли рядом с одним из изогнутых прудов, склонившись над перилами наблюдали за ней и снующими в потоке рыбками золотого, красного и белого цвета. С одного из кожелистов сорвалась стая в полдюжины ворон и улетела на север. Вороны! Подразумевалось, что территория Башни защищена от ворон и воронов. Но Красные на это даже не обратили внимания.
Она присела на корточки возле одного из водоемов, смывая грязь после похорон бедной птички, когда появилась Алвиарин, закутанная в белую шаль с бахромой, словно утро было ветреное, а не солнечное и теплое. Это был уже третий раз, когда она встретила Алвиарин, и всякий раз она была одна, не в компании других Белых. Но в коридоре она видела группу Белых Сестер. Не в этом ли разгадка? Если так, то она даже представить себе не могла, почему бы Алвиарин избегать Сестер собственной Айя. Вне всякого сомнения, гниль не могла проникнуть так глубоко.
Глядя на Красных, Алвиарин по гравийной дорожке, ведущей меж водоемов, приблизилась к Эгвейн. – «Ты серьезно попала», – сказала она, подойдя ближе. – «Должно быть, ты переживаешь».
Эгвейн выпрямилась, вытерла руки о юбку, и снова взялась за грабли. – «И я не одна такая». Утром у нее была еще одна встреча с Сильвианой, и выходя из кабинета женщины она снова столкнулась с поджидавшей своей очереди Алвиарин. Для Белой это был ежедневный ритуал, о чем шушукались все послушницы, задаваясь вопросом о причинах. – «Моя мать часто говорила, не плачь над горшком, который уже не склеишь. Мне кажется, что в данных обстоятельствах, это хороший совет».
Алвиарин пошла красными пятнами. – «Но ты кажется все-таки плачешь. И судя по слухам почти постоянно. Конечно, ты могла бы этого избежать, если хочешь».
Эгвейн выловила дубовый лист и стряхнула его в ведро у ног к остальному мусору. – «Ваша верность Элайде не очень крепка, верно?»
«Почему ты спрашиваешь?» – подозрительно поинтересовалась Алвиарин. Глядя на Красных, которые теперь больше внимания уделяли рыбкам, чем наблюдению за Эгвейн, она подошла еще ближе, понижая голос.
Эгвейн выловила длинный пучок водорослей, который похоже принесло течением с реки. Должна ли она упомянуть то письмо, которое женщина написала Ранду, фактически обещая бросить Башню к его ногам? Нет, эта часть информации могла оказаться слишком ценной, но она такого сорта, чем можно воспользоваться только однажды. – «Она лишила вас палантина Хранительницы Летописей и назначила наказание. Подобное вряд ли вызовет горячую любовь».
Лицо Алвиарин оставалось невозмутимым, но ее плечи ясно опустились. Айз Седай редко проявли наружу столько эмоций. Должно быть она чувствует чудовищное напряжение, раз настолько потеряла самоконтроль. Она снова бросила взгляд в сторону Красных: «Подумай лучше о себе», – сказала она почти шепотом. – «Если хочешь спастись, ну, в общем, тогда возможно что-нибудь придумать».
«Я вполне довольна своим положением». – спокойно ответила Эгвейн.
Брови Алвиарин взлетели в недоумении вверх, но, еще раз взглянув на Красных – обе теперь смотрели в их сторону, а не на рыбу – она быстро заскользила прочь. Очень быстро. Фактически убежала.
Она появлялась каждые два-три дня, когда Эгвейн находилась на хозяйственных работах, и не смотря на то, что открыто не предлагала сбежать, все равно постоянно упоминала это слово. И даже начала проявлять растерянность, когда Эгвейн отказалась клевать на ее приманку. А в том, что это – приманка, Эгвейн не сомневалась. Эгвейн ей не доверяла. Возможно, именно из-за того письма, призванное завлечь Ранда в Башню, в сети Элайды, или, возможно, таким образом она пыталась заставить Эгвейн сделать первый шаг, заставить умолять о спасении. Возможно, тогда Алвиарин станет диктовать условия ее освобождения. В любом случае, у нее не было никакого желания сбегать, пока у нее не останется иного выбора, поэтому ее ответ всегда был один и тот же.
«Я вполне довольна своим положением».
Слыша этот ответ, Алвиарин уже отчетливо начинала скрипеть зубами.
На четвертый день своего пребывания в Башне она, стоя на коленях, отскребала бело-голубые плитки пола, когда перед ней появились сапоги трех мужчин в сопровождении Сестры в искусно расшитом красным узором сером платье из шелка. Сапоги замерли в нескольких шагах от нее.
«Должно быть это она», – произнес мужской голос с иллианским акцентом. – «Да, именно на нее мне указали. Я хочу с ней поговорить».
«Это – всего лишь обычная послушница, Маттин Стефанеос», – заявила ему Сестра. – «Вы желали прогуляться по саду». Эгвейн макнула щетку в таз с мыльной водой и приступила к следующей плитке.
«Проклятье, Кариандре, может я и в Белой Башне, но я все еще законный король Иллиана, и если я желаю говорить с ней, с вами ли в качестве моей сиделки, всегда правильной и приличествующей моему положению, или без вас, но я буду. Мне сказали, что она росла в одной деревне с ал’Тором». – Одна пара начищенных до блеска сапог приблизилась к Эгвейн.
Только после этого она поднялась с капающей щеткой в руке. Тыльной стороной другой ладони она отбросила выбившуюся прядь с лица. Она не стала массировать поясницу, хотя ей и хотелось.
Маттин Стефанеос оказался коренастым и почти совсем лысым мужчиной с аккуратной иллианской бородкой на морщинистом лице. Его взгляд был острым и сердитым. Доспехи подошли бы ему лучше, чем этот зеленый шелковый кафтан, расшитый на рукавах и отворотах золотыми пчелами. – «Значит, обычная послушница?» – процедил он. – «Думаю, ты ошибаешься, Кариандре».
Пухленькая Красная надула губы и подошла ближе к лысому, оставив отставшую пару мужчин с Белым Пламенем Тар Валона на груди. Перед тем как снова заговорить с ним, она бросила быстрый неодобрительный взгляд на Эгвейн. – «Да, это просто наказанная послушница, которой приказали мыть полы. Идем. Сегодня утром сад должен быть особенно чудесен».
«Что было бы действительно чудесно», – ответил он, – «так это побеседовать с кем-то кроме Айз Седай. Или не из Красной Айя, если уж вы решили огородить меня от всех остальных. И еще, слуги, которых вы ко мне приставили, похоже, немые, и думаю, что и Гвардейцам Башни тоже приказали со мной держать языки за зубами».
Он замолчал, увидев что подошли еще две Красные. Несита была пухленькой, голубоглазой и похожей на линяющую змею. Она по приятельски кивнула Кариандре, пока Барасин вручала Эгвейн знакомую оловянную кружку. Красным, похоже, поручили ее опекать, по крайней мере, ее сторожа и приносившие зелье Сестры – были всегда Красные, и редко когда они задерживали очередную порцию отвара корня вилочника дольше, чем на установленный час. Она выпила отвар и вернула кружку. Несита выглядела разочарованной, что она не вырывалась и не отказывалась пить, но это просто не имело смысла. Однажды она отказалась, и Несита помогла вылить мерзкое варево прямо ей в глотку, воспользовавшись воронкой, которая была у нее припасена в кошеле на поясе. Перед Маттином Стефанеосом необходимо было продемонстрировать свое абсолютное достоинство.
Он наблюдал за происходящим с нескрываемым интересом, хотя Кариандре дергала его за рукав, пытаясь утащить в сад. – «Сестры носят вас воду, когда вам мучает жажда?» – спросил он, когда Барасин и Несита ушли достаточно далеко.
«Они считают, что чай может улучшить мое душевное состояние», – ответила она ему. – «Вы хорошо выглядите, Маттин Стефанеос. Для похищенного Элайдой». – Об этом тоже болтали среди послушниц.
Кариандре зашипела и открыла рот, но он, заиграв желваками, успел заговорить раньше. – «Элайда спасла мою жизнь от ал’Тора». – сказал он, и Красная одобрительно кивнула.
«А почему вы решили, что были в опасности?» – спросила Эгвейн.
Мужчина хмыкнул. – «Он же убил Моргейз в Кэймлине, и Колавир в Кайриэне. И как я слышал, разрушил при этом половину Дворца Солнца. И еще я слышал о толи отравленном, толи зарезанном в Кайриэне Высоком Лорде Тира. Кто поручится, сколь еще правителей и королей он убил и уничтожил все следы?» – Кариандре снова кивнула, улыбнувшись. Можно было подумать, он был мальчишкой рассказывающим выученный урок. Она что, не разбирается в мужчинах? Он же все прекрасно понимает. Желваки проступили сильнее, и руки на мгновение сжались в кулаки.
«Колавир сама повесилась», – убедившись, что ее голос звучит естественно, сказала Эгвейн. – «Дворец Солнца был поврежден кем-то, пытавшимся убить Возрожденного Дракона. Возможно, это был Отрекшийся. И со слов Илэйн Траканд, ее мать убил Равин. Ранд объявил о своей поддержке ее прав на Львиный Трон и Трон Солнца. Он не убил никого из кайриенских дворян, постоянно бунтовавших против него, и ни одного восставшего Высокого Лорда. На самом деле он назначил одного из них своим Стюардом в Тире».
«Я полагаю, все это довольно…» – начала Кариандре, подтягивая шаль на плечи, но Эгвейн не дала ей продолжить.
«Любая Сестра может сказать вам тоже самое. Если бы пожелала. Если бы они общались между собой. Подумайте, почему вы видите вокруг себя только Красных Сестер. Вы видели как разговаривали Сестры из двух разных Айя? Вас похитили и держали на корабле».
«Достаточно». – Вмешалась Кариандре прямо во время последнего замечания Эгвейн. – «Когда закончишь с полом, ты отправишься к Наставнице Послушниц и попросишь ее наказать тебя за отлынивание от работы. И за то, что проявила непочтительность к Айз Седай».
Эгвейн спокойно встретила взгляд разъяренной женщины. – «После завершения работы у меня останется время только чтобы прийти на следующий урок к Кийоши. Могу я пойти к Сильвиане после урока?»
Кариандре поддернула шаль, видимо озадаченная ее спокойствием. – «Это твоя проблема», – сказала она наконец. – «Идем, Маттин Стефанеос. Вы и так помогли этому дитя сделать длительную передышку».
У нее не было времени чтобы сменить мокрое платье или хотя бы расчесаться после посещения кабинета Сильвианы, не говоря уже про то, чтобы вовремя попасть на урок к Кийоши, если только не бежать со всех ног, чего она определенно не собиралась делать. Поэтому она безусловно опоздала к высокой и стройной Серой, славившейся своей пунктуальностью и аккуратностью. Ни чего удивительного, что всего час спустя она снова оказалась под взлетающим ремнем Сильвианы, брыкаясь и поскуливая от боли. Помимо принятия боли еще одна вещь помогала ей справиться с наказанием. Воспоминание о задумчивом виде Стефанеоса, которого Кариандре тащила вниз по коридору. По пути он дважды на нее оглядывался. Она посеяла еще одно семя. Чем больше семян, тем больше вероятность того, что ростки, проросшие из них, расколют фундамент под Элайдой. Чем больше семян, тем скорее падет Элайда.
«Похоже, дитя, ты просто напрашиваешься на наказания. Это чистое упрямство, и я этого не потерплю. Ты должна взглянуть в глаза действительности. В следующий раз, когда ты придешь ко мне, мы посмотрим, понравится ли тебе ремень». – Наставница Послушниц завернула назад сорочку и юбки Эгвейн, и сделала паузу. – «Ты улыбаешься? Я сказала что-то забавное?»
«Нет, просто я подумала кое о чем забавном», – ответила Эгвейн. – «К вам это не относится». – Это точно не относится к Сильвиане. Она просто поняла, как приветствовать боль. Она вела войну, а не одну битву, и каждый раз, когда ее наказывали, отправляли к Сильвиане, означал, что она выигрывает битвы, отказываясь отступать. Боль – это что-то вроде награды за доблесть. Во время каждого наказания она плакала и брыкалась все так же сильно, но после его завершения она вытирала слезы и продолжала сохранять спокойствие. А принять награду за собственную доблесть совсем просто.
На второй день после пленения отношение среди послушниц начало меняться. Оказалось, что Николь и Арейна, которая работала на конюшне и часто навещала Николь, и с которой они были очень близки, настолько, что Эгвейн даже задалась вопросом, не являлись ли они подругами и в постели, деля одну подушку. А когда они появлялись вместе, их головы оказывались склоненными друг к дружке, перешептывались, обмениваясь таинственными улыбками. Так вот – они успели наплести о ней среди послушниц много всевозможных историй. В сущности небылиц. В них она предстала какой-то комбинацией из Биргитте Серебряный Лук и самой Амарезу, бросающейся в битву с Мечом Солнца. После этого половина послушниц ее испугалась, а другая разозлилась по каким-то своим причинам или стали ее презирать. И что самое интересное, некоторые глупо стали подражать ее поведению на занятиях, из-за чего очередь на прием к Сильвиане сильно увеличилась. На обеде третьего дня почти две дюжины послушниц ели стоя с пунцовыми лицами. Среди них оказались Николь, и что еще удивительнее Алвистере. К ужину их число сократилось до семи, а на четвертый день стояли только Николь и кайриенка. На этом все прекратилось.
Она думала, что некоторых разозлит тот факт, что она отказывается поддаваться, в то время как их смогли согнуть так скоро, но оказалось все с точностью до наоборот. Число злившихся на нее и презиравших уменьшилось, а уважение возросло. Но никто не пытался с ней подружиться. Не взирая на белое платье, одетое на ней, она была Айз Седай, а для Сестры не к лицу заводить приятельские отношения с послушницами. Очень большой риск, что девочка неправомерно станет воображать себя лучше остальных, а это могло привести к неприятностям. Но, тем не менее, послушницы стали приходить к ней за советом, за помощью в изучении уроков. Сперва их было единицы, но их число росло день ото дня. Она старалась помочь им учиться, что в целом заключалось в укреплении уверенности девочки или совете для девушки, что осторожность – это мудро, или терпеливо провести их шаг за шагом через сложное плетение, которое им не давалось. Послушницам запрещалось самостоятельно направлять без присутствия Айз Седай или Принятой, хотя в тайне ото всех они все равно это делали, но она-то уже была Сестрой. Но она отказывалась помогать одновременно более, чем одному. Слухи о собраниях группами непременно дойдут до кого надо, и она окажется у Сильвианы уже не в одиночестве. Что касается ее самой, то она сможет сделать сколько потребуется визитов, но она не хотела подвергать испытанию других. А что касается советов… Послушницам, содержащимся строго отдельно от мужчин, советы были просты. Хотя отношения между близкими подругами, разделявшими подушку, могут быть не менее напряженными, чем между женщинами и мужчинами.
Однажды, возвращаясь после очередного визита к Сильвиане, она подслушала разговор Николь с двумя послушницами, которым было не больше пятнадцати или шестнадцати лет. Эгвейн уже и позабыла, каково это быть столь молоденькой. Казалось, с тех пор прошла целая жизнь. Мара была коренастой уроженкой Муранди с лукавыми голубыми глазами, а Намене постоянно хихикавшей высокой и стройной доманийкой.
«А вы спросите Мать», – говорила им Николь. Очень мало послушниц обращалось к ней таким образом, и никто пока кто-то, не носивший белое, мог их услышать. Они хоть и были глупыми, но не настолько. – «Она никогда не откажет в совете».
Намене нервно захихикала и отмахнулась. – «Я не хочу ее беспокоить».
«А кроме того», – заметила Мара, тихим голосом. – «Говорят, что она всем дает один и тот же совет».
«Но хороший совет», – Николь подняла руку и стала загибать пальцы. – «Повинуйтесь Айз Седай. Повинуйтесь Принятым. Упорно трудитесь. И трудитесь еще упорнее».
Проскользнув в свою комнату, Эгвейн улыбнулась. Ей не удалось заставить Николь вести себя как следует, пока она была Амерлин на свободе, но, возможно, она справилась, притворяясь послушницей. Замечательно.
Еще одной вещью, которую она могла для них сделать – это успокоить. По началу такое казалось просто невозможным, но порой внутренний интерьер Башни изменялся. Люди терялись, не находя хорошо знакомые комнаты. Встречали женщин, часто одетых в странные наряды старинного покроя, выходящих из стен или исчезающих в них. Порой их платья были похожи на простой кусок ткани, обернутый вокруг тела, или на длинный до лодыжки табард с вышивкой, носимый с широкими штанами, и еще более странные. Свет, как можно ходить в платье, полностью выставив напоказ свою грудь? Эгвейн могла еще обсудить происходящее с Суан в Тел’аран’риод, поэтому она знала, что подобные события являлись признаком наступления Тармон Гай’дон. Это было неприятное известие, но с этим ничего нельзя было поделать. То что было, происходило без чьего-либо участия, словно Ранд не являлся предвестником Последней Битвы. Некоторым Сестрам в Башне должно быть было известно, что это означало, но, занятые своими делами, они не удосужились успокоить послушниц, зареванных от испуга. Этим пришлось заниматься Эгвейн.
«Мир полон странных чудес», – успокаивала она Корайде, светленькую девочку, рыдавшую лицом вниз на ее кровати. Всего годом младше ее, Корайде все равно по существу была еще ребенком, несмотря на то, что провела полтора года в Башне. – «Так почему ты удивляешься, что некоторые из этих чудес появляются в Башне? Где же еще?» – Она никогда не упоминала при послушницах Последнюю Битву. Вряд ли бы это их успокоило.
«Но она же прошла сквозь стену!» – всхлипывала Корайде, подняв лицо. Оно было в красных пятнах, щеки блестели от слез. – «Сквозь стену! И еще никто из нас не смог найти класс, даже Педра, а рассердилась на нас. А Педра никогда не сердилась раньше. Она тоже испуга-а-ала-ась!»
«Держу пари, что при этом Педра не плакала», – Эгвейн присела на краешек кровати, и была рада, что ей удалось не вздрогнуть. Матрацы послушниц не отличались мягкостью. – «Мертвые не могут причинить вреда живым, Корайде. Они не могут до нас дотронутся. Они нас даже не видят. Кроме того, когда-то они были послушницами или служанками в Башне. Это их дом, также как и наш с тобой. А что до меняющихся комнат и коридоров, просто помни, что Башня сама по себе место, где случаются чудеса. Помни, и ты перестанешь бояться».
Даже для нее самой это было сомнительным утешением, но Корайде вытерла глаза и поклялась, что не станет впредь бояться. К сожалению, было еще сто и две таких же послушницы как она, и не всех удавалось успокоить так просто. Все это выводило Эгвейн из себя, и она сердилась за подобное поведение на Сестер еще больше, чем раньше.
Не все ее дни состояли сплошь из уроков, наказаний и успокоения послушниц, хотя наказания на самом деле занимали большую часть каждого дня. Сильвиана была права, сомневаясь на тот счет, что у нее будет много свободного времени. Послушниц всегда отправляли на хозяйственные работы. И это происходило довольно часто, несмотря на то, что Башню обслуживала целая армия слуг и служанок, не считая чернорабочих. Но Башня свято верила, что физический труд помогает воспитанию характера. Другим возможным плюсом было то, что труд позволял загружать послушниц до изнеможения работой, после чего они и думать забывали о мужчинах. Но ее нагружали работой сверх того, что поручали обычным послушницам. Некоторые из этих работ назначались лично Сестрами, которые считали ее беглянкой, другими – Сильвианой, которая надеялась таким образом выбить из нее мысли о «мятеже».
Днем после каждого приема пищи она на кухне чистила грязные котлы крупной солью и жесткой щеткой. Время от времени к ней заглядывала Ларас, но всегда молчала. И ни разу не использовала свою длинную ложку, даже когда Эгвейн прерывалась, чтобы помассировать спину, охая из-за того, что подолгу приходилось сидеть в котле головой вниз. Вместо этого Ларас раздавала тумаки поварятам и помощникам поваров, которые пытались шутить с Эгвейн, как они обычно делали с обычными послушницами, отправленными работать на кухню. Возможно, все было так, как она говорила, раздавая тумаки – что у них будет еще время наиграться, когда они закончат работу, но Эгвейн также заметила, что она не очень торопилась их отогнать, если они щипали какую-нибудь настоящую послушницу или предлагали ей самой кружку с холодной водой, чтобы приложить к затылку. Похоже, у нее в самом деле был кое-какой союзник. Еще бы понять, как его использовать.
Она таскала на коромысле ведрами воду: на кухню, в часть Башни к послушницам, к Сестрам. Носила им в апартаменты еду, подравнивала граблями дорожки в саду, пропалывала сорняки, выполняла поручения Сестер, прислуживала Восседающим, мыла полы, натирала паркет, чистила плитки руками, стоя на коленях и это было только частью списка ее дел. Она никогда не уклонялась от подобной работы, даже частично, потому что не желала чтобы ее называли ленивой. В каком-то смысле, она считала это наказанием самой себе за то, что не сумела должным образом подготовиться к превращению цепи гавани в квейндияр. А подобные наказания нужно переносить с достоинством. С максимально возможным достоинством, учитывая характер работы, вроде отскабливания плиток пола.
Кроме того, посещение части Принятых позволило ей увидеть поближе, как они к ней относятся. В Башне их было тридцать одна, но часть из них всегда была занята – или учила послушниц, или брала собственные уроки, поэтому редко когда можно было встретить больше десятка или дюжины одновременно у себя в комнатах на всех девяти ярусах, колодцем окружавших симпатичный садик. Но слух о ее приходе быстро распространялся среди присутствующих, и она не испытывала недостатка в зрителях. Сперва некоторые пытались сокрушить ее распоряжениями, особенно Майр, пухленькая голубоглазая арафелка, и Эссейл, худенькая светловолосая тарабонка с карими глазами. Когда она прибыла в Башню, они уже были послушницами, и ревновали к ее быстрому возвышению. Каждое второе их поручение сводилось либо к «принеси то», либо «отнеси это туда». Для всех она была сложной «послушницей», причинявшей неприятности, «послушницей», возомнившей себя Престол Амерлин. Она безропотно носила ведра с водой, пока не заболела спина, но отказывалась выполнять их приказы. За что, конечно, заработала дополнительные посещения кабинета Наставницы Послушниц. Поскольку целые дни, проведенные в ее кабинете, не показали никакого эффекта, то поток приказов сперва истончился, а потом прекратился вовсе. Даже Эссейл и Майр ничего плохого не хотели, просто думали, что должны вести себя подобным образом в сложившихся обстоятельствах, и теперь уже недоумевали, что же с ней делать дальше.
Часть Принятых тоже проявляли признаки боязни ходячих мертвецов и изменения интерьера Башни, и каждый раз, когда она замечала побледневшее лицо с красными от слез глазами, она начинала говорить те же вещи, что и послушницам. Но она не обращалась к Принятым напрямую, вместо этого она начинала говорить как бы сама с собой за спиной девушки. Это срабатывало одинаково хорошо как на послушницах, так и Принятых. Многие удивленно оборачивались и даже открывали рот, словно собираясь заставить ее замолчать, но все же никто ни разу не сказал, и она всегда оставляла их в задумчивости. Когда она приходила, Принятые продолжали выходить на галерею с каменными перилами, но наблюдали за ней в тишине, словно удивляясь, кто она такая. В конечном счете, она покажет им, кто она. И Сестрам тоже.
Если Восседающим или Сестрам прислуживает девушка в белом платье послушницы, стоя неподвижно в углу, то она очень скоро превращается для них в предмет интерьера, даже если она обладает печальной известностью. Если они ее замечали, то меняли тему беседы, но все таки ей удалось подслушать массу интересных вещей, часто заговоров мщения за поступки и неверные действия других Айя. Странно, но Сестры в Башне в других Айя видели куда больших врагов, чем в сестрах в лагере за городской стеной, и Восседающие были не многим лучше. Видя это, ей хотелось отхлестать их по щекам. Скорее всего, когда Сестры вернутся в Башню, все вернется на круги своя, но все же…
Она узнала и еще кое-что. Невероятный провал экспедиции против Черной Башни. Некоторые Сестры казалось не верили в случившееся, и даже пытались убедить себя в том, что этого никогда не происходило. И еще много Сестер попало в плен после большого сражения и по каким-то причинам принесли клятву верности Ранду. Она уже слышала что-то подобное, но ей не нравилось то, что она слышала, как и не понравилось то, что Аша’маны связали узами плененных Сестер. И ни та’верен, ни то, что он – Возрожденный Дракон не являются этому оправданием. Никогда Айз Седай не клялась в верности ни одному мужчине. Сестры и Восседающие спорили, кто виноват, и Ранд с Аша’манами были во главе списка. Но кроме этого, одно имя упоминалось снова и снова. Элайда до Аврини а’Ройхан. Они обсуждали и Ранда тоже. То как его найти до начала Тармон Гай’дон. Они знали, что война приближается, несмотря на бездействие в утешении послушниц и Принятых, и им отчаянно хотелось наложить на него руки.
Иногда она рисковала напомнить о том, что Шимерин против традиции была лишена шали, и о том, что эдикт Элайды на счет Ранда был лучшим в мире способом заставить его спрятаться поглубже. Она сочувствовала Сестрам, схваченным Аша’манами и плененным у Колодцев Дюмай, упоминая между прочим имя Элайды, и сожалела о грязи, которую видела, проезжая по улицам Тар Валона. Тут уже не было потребности упоминать имя Элайды. Они и так знали, кто несет ответственность за Тар Валон. Время от Времени эта тактика срабатывала в обратную сторону, увеличивая ее посещения кабинета Сильвианы и роботу по хозяйству, но помимо этого, довольно часто ничего не происходило. Она осторожно примечала тех Сестер, которые приказывали ей замолчать, или не говорили ничего. Некоторые даже кивали, соглашаясь, прежде чем спохватывались.
А некоторые работы по хозяйству приводили к интересным встречам.
Утром второго дня она бамбуковыми граблями вылавливала мусор из водоемов Водного Садика. Ночью был ливень с ужасным ветром, листва с деревьев и трава оказались в воде среди ярко-зеленых лилий и бутонов водяных ирисов. Тут же оказался мертвый воробей, которого она тихо похоронила в одной из клумб. Двое Красных стояли рядом с одним из изогнутых прудов, склонившись над перилами наблюдали за ней и снующими в потоке рыбками золотого, красного и белого цвета. С одного из кожелистов сорвалась стая в полдюжины ворон и улетела на север. Вороны! Подразумевалось, что территория Башни защищена от ворон и воронов. Но Красные на это даже не обратили внимания.
Она присела на корточки возле одного из водоемов, смывая грязь после похорон бедной птички, когда появилась Алвиарин, закутанная в белую шаль с бахромой, словно утро было ветреное, а не солнечное и теплое. Это был уже третий раз, когда она встретила Алвиарин, и всякий раз она была одна, не в компании других Белых. Но в коридоре она видела группу Белых Сестер. Не в этом ли разгадка? Если так, то она даже представить себе не могла, почему бы Алвиарин избегать Сестер собственной Айя. Вне всякого сомнения, гниль не могла проникнуть так глубоко.
Глядя на Красных, Алвиарин по гравийной дорожке, ведущей меж водоемов, приблизилась к Эгвейн. – «Ты серьезно попала», – сказала она, подойдя ближе. – «Должно быть, ты переживаешь».
Эгвейн выпрямилась, вытерла руки о юбку, и снова взялась за грабли. – «И я не одна такая». Утром у нее была еще одна встреча с Сильвианой, и выходя из кабинета женщины она снова столкнулась с поджидавшей своей очереди Алвиарин. Для Белой это был ежедневный ритуал, о чем шушукались все послушницы, задаваясь вопросом о причинах. – «Моя мать часто говорила, не плачь над горшком, который уже не склеишь. Мне кажется, что в данных обстоятельствах, это хороший совет».
Алвиарин пошла красными пятнами. – «Но ты кажется все-таки плачешь. И судя по слухам почти постоянно. Конечно, ты могла бы этого избежать, если хочешь».
Эгвейн выловила дубовый лист и стряхнула его в ведро у ног к остальному мусору. – «Ваша верность Элайде не очень крепка, верно?»
«Почему ты спрашиваешь?» – подозрительно поинтересовалась Алвиарин. Глядя на Красных, которые теперь больше внимания уделяли рыбкам, чем наблюдению за Эгвейн, она подошла еще ближе, понижая голос.
Эгвейн выловила длинный пучок водорослей, который похоже принесло течением с реки. Должна ли она упомянуть то письмо, которое женщина написала Ранду, фактически обещая бросить Башню к его ногам? Нет, эта часть информации могла оказаться слишком ценной, но она такого сорта, чем можно воспользоваться только однажды. – «Она лишила вас палантина Хранительницы Летописей и назначила наказание. Подобное вряд ли вызовет горячую любовь».
Лицо Алвиарин оставалось невозмутимым, но ее плечи ясно опустились. Айз Седай редко проявли наружу столько эмоций. Должно быть она чувствует чудовищное напряжение, раз настолько потеряла самоконтроль. Она снова бросила взгляд в сторону Красных: «Подумай лучше о себе», – сказала она почти шепотом. – «Если хочешь спастись, ну, в общем, тогда возможно что-нибудь придумать».
«Я вполне довольна своим положением». – спокойно ответила Эгвейн.
Брови Алвиарин взлетели в недоумении вверх, но, еще раз взглянув на Красных – обе теперь смотрели в их сторону, а не на рыбу – она быстро заскользила прочь. Очень быстро. Фактически убежала.
Она появлялась каждые два-три дня, когда Эгвейн находилась на хозяйственных работах, и не смотря на то, что открыто не предлагала сбежать, все равно постоянно упоминала это слово. И даже начала проявлять растерянность, когда Эгвейн отказалась клевать на ее приманку. А в том, что это – приманка, Эгвейн не сомневалась. Эгвейн ей не доверяла. Возможно, именно из-за того письма, призванное завлечь Ранда в Башню, в сети Элайды, или, возможно, таким образом она пыталась заставить Эгвейн сделать первый шаг, заставить умолять о спасении. Возможно, тогда Алвиарин станет диктовать условия ее освобождения. В любом случае, у нее не было никакого желания сбегать, пока у нее не останется иного выбора, поэтому ее ответ всегда был один и тот же.
«Я вполне довольна своим положением».
Слыша этот ответ, Алвиарин уже отчетливо начинала скрипеть зубами.
На четвертый день своего пребывания в Башне она, стоя на коленях, отскребала бело-голубые плитки пола, когда перед ней появились сапоги трех мужчин в сопровождении Сестры в искусно расшитом красным узором сером платье из шелка. Сапоги замерли в нескольких шагах от нее.
«Должно быть это она», – произнес мужской голос с иллианским акцентом. – «Да, именно на нее мне указали. Я хочу с ней поговорить».
«Это – всего лишь обычная послушница, Маттин Стефанеос», – заявила ему Сестра. – «Вы желали прогуляться по саду». Эгвейн макнула щетку в таз с мыльной водой и приступила к следующей плитке.
«Проклятье, Кариандре, может я и в Белой Башне, но я все еще законный король Иллиана, и если я желаю говорить с ней, с вами ли в качестве моей сиделки, всегда правильной и приличествующей моему положению, или без вас, но я буду. Мне сказали, что она росла в одной деревне с ал’Тором». – Одна пара начищенных до блеска сапог приблизилась к Эгвейн.
Только после этого она поднялась с капающей щеткой в руке. Тыльной стороной другой ладони она отбросила выбившуюся прядь с лица. Она не стала массировать поясницу, хотя ей и хотелось.
Маттин Стефанеос оказался коренастым и почти совсем лысым мужчиной с аккуратной иллианской бородкой на морщинистом лице. Его взгляд был острым и сердитым. Доспехи подошли бы ему лучше, чем этот зеленый шелковый кафтан, расшитый на рукавах и отворотах золотыми пчелами. – «Значит, обычная послушница?» – процедил он. – «Думаю, ты ошибаешься, Кариандре».
Пухленькая Красная надула губы и подошла ближе к лысому, оставив отставшую пару мужчин с Белым Пламенем Тар Валона на груди. Перед тем как снова заговорить с ним, она бросила быстрый неодобрительный взгляд на Эгвейн. – «Да, это просто наказанная послушница, которой приказали мыть полы. Идем. Сегодня утром сад должен быть особенно чудесен».
«Что было бы действительно чудесно», – ответил он, – «так это побеседовать с кем-то кроме Айз Седай. Или не из Красной Айя, если уж вы решили огородить меня от всех остальных. И еще, слуги, которых вы ко мне приставили, похоже, немые, и думаю, что и Гвардейцам Башни тоже приказали со мной держать языки за зубами».
Он замолчал, увидев что подошли еще две Красные. Несита была пухленькой, голубоглазой и похожей на линяющую змею. Она по приятельски кивнула Кариандре, пока Барасин вручала Эгвейн знакомую оловянную кружку. Красным, похоже, поручили ее опекать, по крайней мере, ее сторожа и приносившие зелье Сестры – были всегда Красные, и редко когда они задерживали очередную порцию отвара корня вилочника дольше, чем на установленный час. Она выпила отвар и вернула кружку. Несита выглядела разочарованной, что она не вырывалась и не отказывалась пить, но это просто не имело смысла. Однажды она отказалась, и Несита помогла вылить мерзкое варево прямо ей в глотку, воспользовавшись воронкой, которая была у нее припасена в кошеле на поясе. Перед Маттином Стефанеосом необходимо было продемонстрировать свое абсолютное достоинство.
Он наблюдал за происходящим с нескрываемым интересом, хотя Кариандре дергала его за рукав, пытаясь утащить в сад. – «Сестры носят вас воду, когда вам мучает жажда?» – спросил он, когда Барасин и Несита ушли достаточно далеко.
«Они считают, что чай может улучшить мое душевное состояние», – ответила она ему. – «Вы хорошо выглядите, Маттин Стефанеос. Для похищенного Элайдой». – Об этом тоже болтали среди послушниц.
Кариандре зашипела и открыла рот, но он, заиграв желваками, успел заговорить раньше. – «Элайда спасла мою жизнь от ал’Тора». – сказал он, и Красная одобрительно кивнула.
«А почему вы решили, что были в опасности?» – спросила Эгвейн.
Мужчина хмыкнул. – «Он же убил Моргейз в Кэймлине, и Колавир в Кайриэне. И как я слышал, разрушил при этом половину Дворца Солнца. И еще я слышал о толи отравленном, толи зарезанном в Кайриэне Высоком Лорде Тира. Кто поручится, сколь еще правителей и королей он убил и уничтожил все следы?» – Кариандре снова кивнула, улыбнувшись. Можно было подумать, он был мальчишкой рассказывающим выученный урок. Она что, не разбирается в мужчинах? Он же все прекрасно понимает. Желваки проступили сильнее, и руки на мгновение сжались в кулаки.
«Колавир сама повесилась», – убедившись, что ее голос звучит естественно, сказала Эгвейн. – «Дворец Солнца был поврежден кем-то, пытавшимся убить Возрожденного Дракона. Возможно, это был Отрекшийся. И со слов Илэйн Траканд, ее мать убил Равин. Ранд объявил о своей поддержке ее прав на Львиный Трон и Трон Солнца. Он не убил никого из кайриенских дворян, постоянно бунтовавших против него, и ни одного восставшего Высокого Лорда. На самом деле он назначил одного из них своим Стюардом в Тире».
«Я полагаю, все это довольно…» – начала Кариандре, подтягивая шаль на плечи, но Эгвейн не дала ей продолжить.
«Любая Сестра может сказать вам тоже самое. Если бы пожелала. Если бы они общались между собой. Подумайте, почему вы видите вокруг себя только Красных Сестер. Вы видели как разговаривали Сестры из двух разных Айя? Вас похитили и держали на корабле».
«Достаточно». – Вмешалась Кариандре прямо во время последнего замечания Эгвейн. – «Когда закончишь с полом, ты отправишься к Наставнице Послушниц и попросишь ее наказать тебя за отлынивание от работы. И за то, что проявила непочтительность к Айз Седай».
Эгвейн спокойно встретила взгляд разъяренной женщины. – «После завершения работы у меня останется время только чтобы прийти на следующий урок к Кийоши. Могу я пойти к Сильвиане после урока?»
Кариандре поддернула шаль, видимо озадаченная ее спокойствием. – «Это твоя проблема», – сказала она наконец. – «Идем, Маттин Стефанеос. Вы и так помогли этому дитя сделать длительную передышку».
У нее не было времени чтобы сменить мокрое платье или хотя бы расчесаться после посещения кабинета Сильвианы, не говоря уже про то, чтобы вовремя попасть на урок к Кийоши, если только не бежать со всех ног, чего она определенно не собиралась делать. Поэтому она безусловно опоздала к высокой и стройной Серой, славившейся своей пунктуальностью и аккуратностью. Ни чего удивительного, что всего час спустя она снова оказалась под взлетающим ремнем Сильвианы, брыкаясь и поскуливая от боли. Помимо принятия боли еще одна вещь помогала ей справиться с наказанием. Воспоминание о задумчивом виде Стефанеоса, которого Кариандре тащила вниз по коридору. По пути он дважды на нее оглядывался. Она посеяла еще одно семя. Чем больше семян, тем больше вероятность того, что ростки, проросшие из них, расколют фундамент под Элайдой. Чем больше семян, тем скорее падет Элайда.