Страница:
знавший в тогдашнем театральном Лондоне всех и со всеми имевший дело, ни
разу не упоминает Шекспира - такого человека Хенслоу не знал, хотя в
дневнике и встречаются названия шекспировских пьес, к постановке которых
Хенслоу имел отношение! Удовлетворительного объяснения этому странному факту
до сих пор дать не удалось...
При чрезвычайно высокой, восторженной оценке Шекспира многими его
современниками как первого среди поэтов и драматургов, можно было бы
ожидать, что мы найдем у них какие-то слова не только о его произведениях
(говоря современным языком, литературную и театральную критику), но и о
самом прославленном авторе как о конкретном человеке, о его личности,
обстоятельствах жизни, круге друзей и знакомых, то есть хотя бы такие
свидетельства, какие мы имеем о других поэтах и драматургах эпохи, чьи
произведения пользовались несравненно меньшей славой. Но нет. Об этом - и
именно об этом - авторе как о живущем рядом с ними человеке, имеющем
определенное местожительство, возраст, внешность, привычки и друзей, - никто
из современных ему писателей и вообще никто из современников нигде при его
жизни не упоминает - ни в печатных изданиях, ни в сохранившихся
многочисленных письмах и дневниках людей, которые не могли его не знать. Нет
не только каких-то личных впечатлений, но и сведений, полученных от других,
слухов и даже сплетен - ни строки, свидетельствующей, что речь идет о
личности прославленного поэта и драматурга.
Впрочем, как будто бы исключение составляет найденная в 1831 году
запись в дневнике адвоката Джона Мэннингхэма, которую можно теперь встретить
во всех шекспировских биографиях. Мэннингхэм пересказывает в этой короткой
записи услышанный от кого-то тяжеловесный анекдот из актерской жизни.
Бербедж, игравший Ричарда III, понравился одной горожанке, и она пригласила
его к себе домой, условившись, что он представится под именем этого короля.
Подслушав их уговор, Шекспир якобы пошел туда раньше, был хорошо принят и
обласкан. Когда же хозяйке доложили, что Ричард III дожидается у дверей, то
Шекспир велел передать ему, что Уильям Завоеватель опередил Ричарда. Для
того чтобы соль лихого ответа "Завоевателя" была понятной, Мэннингхэм делает
для себя пометку: "Имя Шекспира - Уильям". Мэннингхэм, как видно из его
дневника, был человек образованный, знаток античной, итальянской и
современной ему английской драмы. Так, в записи о спектакле, состоявшемся в
его юридической корпорации Миддл Темпл 2 февраля 1602 года, он отмечает: "На
нашем празднике давали пьесу "Двенадцатая ночь, или Что вам угодно", весьма
похожую на "Комедию ошибок" или "Менехмы" Плавта, но еще более похожую и
более близкую к итальянской пьесе, называющейся "Подмененные". В пьесе есть
интересная проделка, когда дворецкого заставляют поверить, что его
вдовствующая госпожа влюблена в него; сделано это при помощи поддельного
письма, якобы исходящего от нее..."
Но образованный человек, знаток драмы и любитель театра, наслышанный и
о закулисной жизни актеров, Мэннингхэм не пишет и не дает каким-то прямым
или косвенным образом понять, что речь в анекдоте идет об известном
драматурге и поэте, авторе ряда пьес, в том числе и "Двенадцатой ночи", ему
понравившейся. Эта единственная дневниковая запись современника подтверждает
только, что Шакспер был членом актерской труппы лорда-камергера, куда входил
и актер-трагик Ричард Бербедж (эти факты и не оспариваются никем), и что в
труппе и среди части зрителей имели хождение анекдоты об их любовных
похождениях в духе Боккаччо. О личности писателя Уильяма Шекспира - нигде ни
звука, ни слова...
Мы уже знаем, что от Уильяма Шекспира не осталось - в отличие от
большинства его литературных современников - не только никаких рукописей, но
и вообще ни строки, написанной его рукой (что из себя представляют подписи
стратфордца, мы видели). Нет ни одного документа (юридического или любого
другого), из которого было бы ясно, что речь в нем идет именно о поэте и
драматурге Уильяме Шекспире.
Шекспировская эпоха была временем расцвета портретной живописи. До нас
дошли портреты (живописные полотна, миниатюры, гравюры, рисунки) множества
знатных особ в разные периоды их жизни, а также поэтов, драматургов,
актеров. Лишь от самого великого писателя эпохи не осталось ни одного
достоверного прижизненного портрета, и нет указаний, что они когда-либо
существовали, хотя тогда творили такие талантливые и плодовитые портретисты,
как Николас Хиллиард, Исаак Оливер, Роберт Пик, Уильям Сегар, Джон Бетс,
Пауль ван Сомер и их ученики. Только через несколько лет после смерти Барда
были созданы (или сконструированы) два изображения, которые биографам
надлежит принимать как "подтвержденные", хотя они и не похожи одно на
другое. Этих двух изображений мы коснемся дальше. Все остальные так часто
помещаемые в различных изданиях "портреты Шекспира" являются или
изображениями его неизвестных современников, или позднейшими подделками {В
последние десятилетия экспертизой с применением рентгеновских лучей было
установлено, что хранившиеся в авторитетных коллекциях и приобретенные в
свое время за немалые деньги "портреты Шекспира" являются позднейшими
(XVIII-XIX вв.) подделками. В том числе такие знаменитые, как - янсеновский,
эшборнский и флауэровский, портреты, репродукции которых долгие годы
украшали престижные шекспировские биографии и собрания сочинений на всех
языках мира.} (я не говорю об иллюстрациях художественного толка в
позднейших изданиях, когда право живописца или рисовальщика на свободу
воображения разумеется само собой).
Из всего этого складывается впечатление, будто все следы великого
человека вне его произведений были кем-то обдуманно и тщательно уничтожены
или что всю жизнь он по непонятным причинам скрывал от всех - и это ему
удалось как никому другому в истории - свою личную причастность к
литературному творчеству, хранил эту причастность в такой глубокой тени,
куда не смог проникнуть никто из его современников. Найденные же позднее
документальные свидетельства об Уильяме Шакспере из Стратфорда, как мы
видели, никакой связи с шекспировским (и вообще с каким-либо) творчеством не
имеют и даже противоречат допущению о возможности такой связи.
Вот это удивительное, странное обстоятельство - полное отсутствие
достоверных прижизненных следов Уильяма Шекспира не как обывателя и
приобретателя, а как писателя, поэта вне его произведений - и принято
называть "шекспировской тайной", причем этот термин применяется как
нестратфордианцами, так и стратфордианцами. Осознание беспрецедентной
несовместимости между стратфордскими документами и шекспировскими
произведениями многократно углубляет эту тайну, не позволяя пытливому
человеческому разуму успокаиваться на паллиативах. Никаким авторитетам мира
сего не удастся "закрыть шекспировский вопрос" - проблему личности Великого
Барда, пока эта тайна и эта несовместимость не получат убедительного
научного решения.
Анализируя факты - литературные и исторические, - из которых состоят
традиционные биографии Шекспира, можно заметить, как эти факты против воли
биографов расходятся и группируются вокруг двух противоположных (во всяком
случае, несовпадающих) полюсов, образуя там две различные биографии или -
точнее - биографии двух различных людей.
Одна - это творческая биография Великого Барда Уильяма Шекспира,
состоящая исключительно из дат появления (постановки, издания) его
произведений, откликов на них, анализа их несравненных художественных
достоинств и заключенных в них свидетельств высокой духовности и
разносторонней, глубокой эрудиции автора, но не содержащая никаких
конкретных данных о его бытовой личности и его окружении
Вторая группа фактов состоит из подлинных документов о жизни, семье и
занятиях уроженца городка Стратфорда-на-Эйвоне Уильяма Шакспера, пайщика
лондонской актерской труппы, не имевшего образования, активно занимавшегося
приобретением и умножением своего имущества и капиталов. Эта группа
документальных фактов образует вторую биографию, которая не содержит никаких
свидетельств, что этот человек имел - или хотя бы мог иметь - какое-то
отношение к творчеству, к литературе и поэзии.
Каждый из собранных по крупицам поколениями исследователей фактов,
заполняющих книги и статьи о Великом Барде, может быть легко определен как
относящийся к одной из этих биографий, но очень мало таких следов, которые
вели бы сразу к обеим. Несмотря на трехвековую традицию, эти две биографии -
о чем говорил еще Р.У. Эмерсон - упорно не складываются в одно органическое
целое. Нестратфордианцы объясняют это тем, что речь в них идет о совершенно
разных людях, причем иногда утверждается, что между ними вообще не было
никакой связи. Поэтому для исследователя особое значение имеют те немногие
факты, которые находятся как бы на пересечении двух биографий, доказывая
этим, что оборотистый пайщик актерской труппы со своими далекими от всяких
высоких материй занятиями и заботами попал в историю о Великом Барде отнюдь
не по ошибке потомков. Ну а для шекспироведов-стратфордианцев эти
немногочисленные смутные аллюзии и непростые реалии воистину драгоценны -
ведь только они и подкрепляют (не считая уважения к почтенным традициям)
веру в истинность стратфордского культа, в то, что Уильям Шакспер из
Стратфорда и был величайшим поэтом и драматургом человечества.
Но из уже знакомых нам прижизненных фактов, относящихся к этой группе,
стратфордианские биографы по понятным причинам не обращают особого внимания
на появление медника Слая в "Укрощении строптивой" и на прозрачный намек
Джона Дэвиса в сторону "нашего английского Теренция". Остаются лишь нападки
Грина - Четла на некую "ворону, разукрашенную нашим опереньем", и реплика из
кембриджской пьесы "Возвращение с Парнаса" - об этой реплике мы еще не
говорили.
Один из персонажей пьесы, Кемп, - актер-комик, танцор {Кемп прославился
тем, что на спор протанцевал от Лондона до Норича.}, клоун в труппе
лорда-камергера. Он показан как человек бесцеремонный и невежественный:
название знаменитой античной книги ("Метаморфозы") он принимает за имя
писателя. По ходу пьесы Кемп говорит, что "наш феллоу" {Fellow - в
зависимости от контекста может переводиться как "товарищ", "славный малый",
но также и "член колледжа", "член ученого общества".} Шекспир побивает всех
университетских писателей, "слишком пропахших этим писателем Метаморфозием,
этим писателем Овидием и много болтающих о Прозерпине и Юпитере". Далее он
упоминает Джонсона, который вывел на сцене Горация, дающего поэтам пилюлю,
но "наш феллоу Шекспир устроил ему самому такую чистку, что он потерял
всякое доверие". Многие нестратфордианцы не принимают эти слова всерьез,
ибо, во-первых, они вложены неизвестным автором в уста невежественного
комического персонажа, а во-вторых, пьесу исполняли студенты, и слова "наш
феллоу", произнесенные одним из них, следует понимать как "наш коллега по
университету". Однако если одни студенты могли понимать слова "наш феллоу"
таким образом, то есть как намек, что Шекспир был "своим, университетским"
писателем, то другие студенты и читатели (как и сегодняшние
биографы-стратфордианцы) понимали их совсем по-другому. Они могли считать,
что актер Кемп говорит здесь о своем товарище по труппе; двусмысленная
реплика - намек для посвященных - была вставлена неизвестным кембриджским
автором сознательно. В любом случае эти слова комического персонажа
свидетельствуют, что Уильям Шакспер из труппы лорда-камергера какое-то
отношение к Великому Барду все-таки имел и кое-кто в Кембридже был в курсе
дела.
Что касается главных реалий, на которые опирается вся стратфордианская
традиция и которые, как считают ее сторонники, доказывают, что Уильям
Шакспер из Стратфорда и Великий Бард Уильям Шекспир - одно лицо, то таких
реалий всего две, и обе они появились только через шесть-семь лет после
смерти стратфордца.
Мы уже знаем, что единственным откликом на смерть Уильяма Шакспера была
запись в стратфордском приходском регистре: "25 апреля 1616 г. погребен Уилл
Шакспер, джент.". Больше никаких откликов на уход из жизни "медоточивого
Шекспира", чьи произведения были прославлены еще при его жизни, неоднократно
переиздавались, биографам неизвестно. Сохранились многочисленные элегии,
целые сборники, оплакивающие кончину Филипа Сидни, Спенсера, Дрейтона.
Донна, Джонсона и других поэтов и драматургов, лиц королевской крови,
знатных персон и членов их семей, а вот на смерть самого великого из
елизаветинской когорты - Уильяма Шекспира - ни один поэт, вопреки принятому
обычаю, не написал ни единой строки, ни единого скорбного слова; нет ничего
и в письмах и дневниках современников. В поисках объяснения такого
чудовищного невнимания служителей муз к памяти своего великого собрата
биографы вынуждены предполагать, что Шекспира, удалившегося примерно в 1612
году по неизвестным им причинам из Лондона в Стратфорд, просто забыли
лондонские друзья и коллеги, а в Стратфорде, где книги и искусства были не в
чести, простодушные земляки знали его лишь как состоятельного и оборотистого
человека. Однако никто из биографов не забывает сообщить предание о том, что
незадолго до смерти Шекспир (Шакспер) принимал в своем доме Бена Джонсона и
Майкла Дрейтона. По случаю встречи друзья выпили так крепко, что у Шекспира
началась после этого "лихорадка", от которой он через несколько недель и
умер. Значит, если верить этому преданию, записанному через пятьдесят лет
после события, лондонские друзья о нем не забывали; а вот на смерть его
попросту не обратили внимания! Хотя тот же Бен Джонсон оплакал в
прочувствованных стихах смерть многих своих современников, а когда он сам в
1637 году умер, уже через год появился специальный сборник, посвященный его
памяти {Элегии на смерть Бена Джонсона занимают ныне в научном издании его
сочинений 74 страницы большого формата.}.
Можно также напомнить, что гроб с телом умершего в 1631 году Майкла
Дрейтона студенты юридических корпораций Грейс Инн, Миддл Темпл, Линкольн
Инн и Иннер Темпл вместе с видными горожанами на руках пронесли в
Вестминстер, идя по двое в траурной процессии, далеко растянувшейся по
улицам города. Кстати, Дрейтон был незнатного происхождения и беден.
Нестратфордианцы объясняют полное молчание, которым окружена смерть
Уильяма Шакспера, просто - этот человек не был ни поэтом, ни драматургом,
поэтому и смерть его прошла совершенно незамеченной в тогдашней Англии.
Впрочем, если Великим Бардом был кто-то другой - то ведь он тоже когда-то
ушел из жизни - и, выходит, тоже в молчании...
Итак, неизвестно, кто и как хоронил умершего в 1616 году (по редкому
совпадению - 23 апреля - в день своего рождения) Уильяма Шакспера, и никто в
целом мире не отозвался тогда на это событие. Однако в 1622 году в храме св.
Троицы, где он похоронен, был сооружен, как мы знаем, небольшой настенный
памятник, и тогда же должно было выйти полное собрание шекспировских пьес -
Великое фолио, появившееся, однако, только в следующем году. Вот эти две
важнейшие реалии и находятся на пересечении биографий Уильяма Шакспера и
Великого Барда Уильяма Шекспира; на эти реалии опирается традиционное
представление о Шекспире и связанный с ним стратфордский культ.
Стратфордский монумент, то есть памятник в стратфордском храме св.
Троицы, является местом паломничества многочисленных и многоязычных
почитателей шекспировского гения. Над самой могилой - плита с выбитой на ней
рифмованной надписью (по преданию - сочиненной самим Шекспиром): "Добрый
друг, во имя Иисуса воздержись выкапывать прах, заключенный здесь.
Благословен будет человек, который сохранит эти камни, и проклят тот, кто
потревожит мои кости". Эта надпись как будто мало напоминает нам о духовном
кругозоре Владыки Языка, но она вполне согласуется с завещанием Уильяма
Шакспера, с его последней волей и распоряжениями, которые он диктовал (или
объяснял) нотариусу Коллинзу в предвидении близкой кончины. Считают, что эта
надпись была обращена к церковным сторожам, имевшим привычку освобождать
места для новых погребений, вытаскивая кости из старых и складывая их в
примыкавший к храму общий склеп. В 1694 году преподобный Уильям Холл обратил
внимание на эту надпись и так объяснил ее содержание и стиль в письме своему
другу, знатоку англосаксонской литературы Э. Твейтсу: "Поэт, желавший, чтобы
его кости остались нетронутыми, призвал проклятие на голову того, кто тронет
их; и поскольку он обращался к причетникам и церковным сторожам, по большей
части невежественным людям, создавая надпись, он опустился до их низкого
умственного уровня, сбросив с себя одеяние того искусства, которое никто из
его современников не носил более безупречно" {17}. Рифмовал ли это
заклинание сам Шакспер или кто-то другой, но свою роль оно выполнило; что
касается камня, то, по некоторым источникам, в XVIII веке он сильно обветшал
и был заменен новым (куда перенесли надпись).
Немного в стороне от надгробного камня, на высоте примерно около
полутора метров, в северной стене алтаря сделана ниша, в которой посреди
двух небольших коринфских колонн установлен бюст человека с пером в руке и
листом бумаги, опирающегося на плоскую подушку с кистями по углам. На
колоннах - карниз, на котором расположены два маленьких херувима: левая
фигура с лопатой в руках символизирует труд, правая с черепом и опрокинутым
факелом - вечный покой. Между херувимами - каменный блок с барельефом -
схематическим изображением герба, выхлопотанного покровителями Уильяма
Шакспера для его отца около 1599 года. Еще выше - другой череп, почему-то
без нижней челюсти.
Но, естественно, главное внимание всех, писавших о монументе,
привлекает голова бюста, и мало кто из шекспироведов ею удовлетворен. Многие
отмечали одутловатое, невыразительное, даже глуповатое лицо. Большая лысина,
короткая шея, кончики ухоженных усов закручены вверх. Выдающийся шекспировед
нашего века Джон Довер Уилсон заходил так далеко, что называл стратфордский
бюст "портретом колбасника" и считал, что он мешает постижению Шекспира. Со
свойственной ему резкостью Уилсон (который никогда не принадлежал к
нестратфордианцам) писал, имея в виду стратфордский бюст и гравюру
Дройсхута, о которой речь впереди: "Эти изображения, стоящие между нами и
подлинным Шекспиром, настолько очевидно ложны и не имеют ничего общего с
величайшим поэтом всех времен, что мир отворачивается от них, думая, что он
отворачивается от Шекспира" {18}.
Однако две вступительные строки надписи под бюстом (они на латыни)
прославляют того, кто "умом был подобен Нестору, гением - Сократу,
искусством - Марону; земля его покрывает, народ оплакивает, Олимп приемлет".
Далее - шесть рифмованных строк на английском, обращенных - не без странной
иронии - к "прохожему":
"Стой, прохожий, что ты так торопишься? Прочти, если ты умеешь, кого
завистливая смерть поместила за этим изображением - Шекспира (Shakspeare)
{Имя "Уильям" не указано.}, чье имя венчает этот монумент и сообщает ему
наибольшую ценность, ибо все им написанное оставляет живущее искусство лишь
пажем, чтобы служить его уму". И еще - в правом углу на латыни: "Скончался в
1616 г. по Р.Х. на 53 году жизни в день 23 апр.".
Характер надписи и указание на день смерти Уильяма Шакспера и его
возраст могут служить свидетельством, что он-то и был великим писателем,
иначе при чем тут Сократ, Марон (Вергилий), искусство?
Однако установлено, что ранее (до середины XVIII века) памятник, и
особенно сам бюст, выглядел иначе. Свидетельством этому является вышедшая в
1656 году роскошная книга "Памятники древности Уорикшира с
иллюстрациями...", над которой его автор сэр Уильям Дагдейл {Он стал потом
главой Герольдии.} работал, лично осматривая и зарисовывая
достопримечательности графства, не один год. В этой книге памятник в
стратфордской церкви изображен на гравюре, сделанной В.Холларом по рисунку
Дагдейла, и его трудно отождествить с тем, что можно видеть в Стратфорде
сегодня. Капители колонн украшены головами леопардов. В руках у правого
херувима вместо факела - песочные часы. Лицо на дагдейловском рисунке
худощавое, щеки сморщены, борода неряшливая, усы безнадежно свисают вниз.
Относительно этого первоначального варианта бюста сегодняшний шекспировский
биограф С. Шенбаум заметил: "Самодовольный колбасник превратился в унылого
портного" {19} (на самом деле, конечно, метаморфоза произошла в обратном
порядке). И еще: оказывается, раньше там не было ни пера, ни бумаги -
принадлежностей писательского ремесла, а вместо красивой подушечки изображен
какой-то большой бесформенный мешок (с шерстью? с золотом?), который
человек, растопырив локти, прижимает к животу. Шенбаум задается вопросом, не
должен ли этот мешок символизировать богатство... Некоторые озадаченные
всеми этими несоответствиями стратфордианцы высказывают предположение, что
Дагдейл мог делать рисунки по памяти и исказить кое-какие детали
изображаемых памятников. Но мог ли он забыть такие важнейшие аксессуары
памятника писателю, как перо и бумага? Выдумать головы леопардов, огромный
мешок?
К тому же книга Дагдейла переиздавалась в 1730 году, а за два
десятилетия до этого, в 1709-м, Н. Роу в своей биографии Шекспира (первая
шекспировская биография, она была предпослана первому в XVIII веке собранию
сочинений Шекспира) поместил изображение стратфордского памятника, мало
отличающееся от дагдейловского, но явно не копирующее его, а самостоятельное
{На гравюре в издании Роу воспроизведены две первые латинские строки надписи
на мемориальной доске под бюстом.}. Значит, памятник и через сто лет после
его установки действительно выглядел так, с другим, чем сегодня, лицом, без
пера и бумаги. Долгое время об обстоятельствах его появления и трансформации
ничего не было известно, лишь в прошлом веке кое-что прояснилось.
Памятник в стратфордской церкви (в его первоначальном виде, конечно)
был изготовлен скульптором (каменотесом) Гарратом Янсеном с участием его
старшего брата, Николасом {В Большой Советской Энциклопедии (1957, т. 47) в
статье о Шекспире ошибочно указано, что памятник был выполнен некими
скульпторами "Гарретом и Джонсоном".}, который незадолго до того создал
надгробный памятник Роджеру Мэннерсу, 5-му графу Рэтленду, - тому самому,
чью смерть тайно оплакали в 1612 году поэты - участники честеровского
сборника. Во всяком случае, более искусная рука Николаса Янсена чувствуется
в некоторых деталях внешнего оформления стратфордского памятника, схожих с
аналогичными деталями памятника Рэтленду, - на это обратил внимание только в
конце прошлого века видный шекспировед Сидни Ли. В сохранившемся письме
Николаса Янсена (1617) Фрэнсису Рэтленду, брату и наследнику покойного
Роджера, скульптор, объясняя свой замысел памятника последнему, сообщал, что
символические фигуры херувимов будут аллегоризировать Труд и Покой (потом
аналогичные фигуры - соответственно меньших размеров - появятся и на карнизе
стратфордского настенного памятника).
Кто оплатил сооружение памятника - точно неизвестно; во всяком случае,
Шакспер в завещании денег себе на памятник не выделил (в отличие от своего
друга Комба, оставившего на приобщение к посмертной жизни в камне 60 фунтов
- сумму немалую; вряд ли памятник Шаксперу обошелся намного дешевле).
Несмотря на это, биографы обычно высказывают - с той или иной степенью
уверенности - предположение, что памятник заказала и оплатила семья
покойного Шакспера (вот только неясно, кто из этой семьи мог сочинить
витиеватую надпись на двух языках - не иначе, как грамотный зять).
Джон Довер Уилсон, развивая свою мысль, что стратфордский бюст является
одним из самых больших препятствий для понимания Шекспира, рисует такую
картину: "Это вечная история, слишком хорошо известная друзьям и
родственникам людей, богатых или знаменитых настолько, чтобы стать жертвами
ремесленников-портретистов. Дело поручили англо-фламандскому каменотесу из
Лондона, некоему Гаррату Янсену, который знал, как полагается делать
монументы, и выполнил свой заказ в высшей степени добросовестно и (с точки
зрения ремесла) достойным образом. Пропорции очень приятны, а архитектурный
замысел с двумя колоннами и подушкой, покрытый мантией щит и два херувима -
все это даже красиво. Только одно недоступно этому ремесленнику -
изображение лица, и случилось так, что лицо это принадлежало Шекспиру! Если
миссис Шекспир и дочерям бюст не понравился, что они могли поделать? В таких
случаях семья жертвы бессильна. Монумент был сооружен и, конечно, оплачен,
оплачен не только родственниками, но, возможно, и друзьями. И какой
прекрасный монумент получился - во всем, за исключением лица!" {20}.
Эти строки не могут не вызвать удивления. Довер Уилсон должен был
знать, что на гравюрах в книгах У. Дагдейла и Н. Роу изображено совсем
другое лицо, отсутствуют не только так нравящаяся Уилсону подушка с кистями,
разу не упоминает Шекспира - такого человека Хенслоу не знал, хотя в
дневнике и встречаются названия шекспировских пьес, к постановке которых
Хенслоу имел отношение! Удовлетворительного объяснения этому странному факту
до сих пор дать не удалось...
При чрезвычайно высокой, восторженной оценке Шекспира многими его
современниками как первого среди поэтов и драматургов, можно было бы
ожидать, что мы найдем у них какие-то слова не только о его произведениях
(говоря современным языком, литературную и театральную критику), но и о
самом прославленном авторе как о конкретном человеке, о его личности,
обстоятельствах жизни, круге друзей и знакомых, то есть хотя бы такие
свидетельства, какие мы имеем о других поэтах и драматургах эпохи, чьи
произведения пользовались несравненно меньшей славой. Но нет. Об этом - и
именно об этом - авторе как о живущем рядом с ними человеке, имеющем
определенное местожительство, возраст, внешность, привычки и друзей, - никто
из современных ему писателей и вообще никто из современников нигде при его
жизни не упоминает - ни в печатных изданиях, ни в сохранившихся
многочисленных письмах и дневниках людей, которые не могли его не знать. Нет
не только каких-то личных впечатлений, но и сведений, полученных от других,
слухов и даже сплетен - ни строки, свидетельствующей, что речь идет о
личности прославленного поэта и драматурга.
Впрочем, как будто бы исключение составляет найденная в 1831 году
запись в дневнике адвоката Джона Мэннингхэма, которую можно теперь встретить
во всех шекспировских биографиях. Мэннингхэм пересказывает в этой короткой
записи услышанный от кого-то тяжеловесный анекдот из актерской жизни.
Бербедж, игравший Ричарда III, понравился одной горожанке, и она пригласила
его к себе домой, условившись, что он представится под именем этого короля.
Подслушав их уговор, Шекспир якобы пошел туда раньше, был хорошо принят и
обласкан. Когда же хозяйке доложили, что Ричард III дожидается у дверей, то
Шекспир велел передать ему, что Уильям Завоеватель опередил Ричарда. Для
того чтобы соль лихого ответа "Завоевателя" была понятной, Мэннингхэм делает
для себя пометку: "Имя Шекспира - Уильям". Мэннингхэм, как видно из его
дневника, был человек образованный, знаток античной, итальянской и
современной ему английской драмы. Так, в записи о спектакле, состоявшемся в
его юридической корпорации Миддл Темпл 2 февраля 1602 года, он отмечает: "На
нашем празднике давали пьесу "Двенадцатая ночь, или Что вам угодно", весьма
похожую на "Комедию ошибок" или "Менехмы" Плавта, но еще более похожую и
более близкую к итальянской пьесе, называющейся "Подмененные". В пьесе есть
интересная проделка, когда дворецкого заставляют поверить, что его
вдовствующая госпожа влюблена в него; сделано это при помощи поддельного
письма, якобы исходящего от нее..."
Но образованный человек, знаток драмы и любитель театра, наслышанный и
о закулисной жизни актеров, Мэннингхэм не пишет и не дает каким-то прямым
или косвенным образом понять, что речь в анекдоте идет об известном
драматурге и поэте, авторе ряда пьес, в том числе и "Двенадцатой ночи", ему
понравившейся. Эта единственная дневниковая запись современника подтверждает
только, что Шакспер был членом актерской труппы лорда-камергера, куда входил
и актер-трагик Ричард Бербедж (эти факты и не оспариваются никем), и что в
труппе и среди части зрителей имели хождение анекдоты об их любовных
похождениях в духе Боккаччо. О личности писателя Уильяма Шекспира - нигде ни
звука, ни слова...
Мы уже знаем, что от Уильяма Шекспира не осталось - в отличие от
большинства его литературных современников - не только никаких рукописей, но
и вообще ни строки, написанной его рукой (что из себя представляют подписи
стратфордца, мы видели). Нет ни одного документа (юридического или любого
другого), из которого было бы ясно, что речь в нем идет именно о поэте и
драматурге Уильяме Шекспире.
Шекспировская эпоха была временем расцвета портретной живописи. До нас
дошли портреты (живописные полотна, миниатюры, гравюры, рисунки) множества
знатных особ в разные периоды их жизни, а также поэтов, драматургов,
актеров. Лишь от самого великого писателя эпохи не осталось ни одного
достоверного прижизненного портрета, и нет указаний, что они когда-либо
существовали, хотя тогда творили такие талантливые и плодовитые портретисты,
как Николас Хиллиард, Исаак Оливер, Роберт Пик, Уильям Сегар, Джон Бетс,
Пауль ван Сомер и их ученики. Только через несколько лет после смерти Барда
были созданы (или сконструированы) два изображения, которые биографам
надлежит принимать как "подтвержденные", хотя они и не похожи одно на
другое. Этих двух изображений мы коснемся дальше. Все остальные так часто
помещаемые в различных изданиях "портреты Шекспира" являются или
изображениями его неизвестных современников, или позднейшими подделками {В
последние десятилетия экспертизой с применением рентгеновских лучей было
установлено, что хранившиеся в авторитетных коллекциях и приобретенные в
свое время за немалые деньги "портреты Шекспира" являются позднейшими
(XVIII-XIX вв.) подделками. В том числе такие знаменитые, как - янсеновский,
эшборнский и флауэровский, портреты, репродукции которых долгие годы
украшали престижные шекспировские биографии и собрания сочинений на всех
языках мира.} (я не говорю об иллюстрациях художественного толка в
позднейших изданиях, когда право живописца или рисовальщика на свободу
воображения разумеется само собой).
Из всего этого складывается впечатление, будто все следы великого
человека вне его произведений были кем-то обдуманно и тщательно уничтожены
или что всю жизнь он по непонятным причинам скрывал от всех - и это ему
удалось как никому другому в истории - свою личную причастность к
литературному творчеству, хранил эту причастность в такой глубокой тени,
куда не смог проникнуть никто из его современников. Найденные же позднее
документальные свидетельства об Уильяме Шакспере из Стратфорда, как мы
видели, никакой связи с шекспировским (и вообще с каким-либо) творчеством не
имеют и даже противоречат допущению о возможности такой связи.
Вот это удивительное, странное обстоятельство - полное отсутствие
достоверных прижизненных следов Уильяма Шекспира не как обывателя и
приобретателя, а как писателя, поэта вне его произведений - и принято
называть "шекспировской тайной", причем этот термин применяется как
нестратфордианцами, так и стратфордианцами. Осознание беспрецедентной
несовместимости между стратфордскими документами и шекспировскими
произведениями многократно углубляет эту тайну, не позволяя пытливому
человеческому разуму успокаиваться на паллиативах. Никаким авторитетам мира
сего не удастся "закрыть шекспировский вопрос" - проблему личности Великого
Барда, пока эта тайна и эта несовместимость не получат убедительного
научного решения.
Анализируя факты - литературные и исторические, - из которых состоят
традиционные биографии Шекспира, можно заметить, как эти факты против воли
биографов расходятся и группируются вокруг двух противоположных (во всяком
случае, несовпадающих) полюсов, образуя там две различные биографии или -
точнее - биографии двух различных людей.
Одна - это творческая биография Великого Барда Уильяма Шекспира,
состоящая исключительно из дат появления (постановки, издания) его
произведений, откликов на них, анализа их несравненных художественных
достоинств и заключенных в них свидетельств высокой духовности и
разносторонней, глубокой эрудиции автора, но не содержащая никаких
конкретных данных о его бытовой личности и его окружении
Вторая группа фактов состоит из подлинных документов о жизни, семье и
занятиях уроженца городка Стратфорда-на-Эйвоне Уильяма Шакспера, пайщика
лондонской актерской труппы, не имевшего образования, активно занимавшегося
приобретением и умножением своего имущества и капиталов. Эта группа
документальных фактов образует вторую биографию, которая не содержит никаких
свидетельств, что этот человек имел - или хотя бы мог иметь - какое-то
отношение к творчеству, к литературе и поэзии.
Каждый из собранных по крупицам поколениями исследователей фактов,
заполняющих книги и статьи о Великом Барде, может быть легко определен как
относящийся к одной из этих биографий, но очень мало таких следов, которые
вели бы сразу к обеим. Несмотря на трехвековую традицию, эти две биографии -
о чем говорил еще Р.У. Эмерсон - упорно не складываются в одно органическое
целое. Нестратфордианцы объясняют это тем, что речь в них идет о совершенно
разных людях, причем иногда утверждается, что между ними вообще не было
никакой связи. Поэтому для исследователя особое значение имеют те немногие
факты, которые находятся как бы на пересечении двух биографий, доказывая
этим, что оборотистый пайщик актерской труппы со своими далекими от всяких
высоких материй занятиями и заботами попал в историю о Великом Барде отнюдь
не по ошибке потомков. Ну а для шекспироведов-стратфордианцев эти
немногочисленные смутные аллюзии и непростые реалии воистину драгоценны -
ведь только они и подкрепляют (не считая уважения к почтенным традициям)
веру в истинность стратфордского культа, в то, что Уильям Шакспер из
Стратфорда и был величайшим поэтом и драматургом человечества.
Но из уже знакомых нам прижизненных фактов, относящихся к этой группе,
стратфордианские биографы по понятным причинам не обращают особого внимания
на появление медника Слая в "Укрощении строптивой" и на прозрачный намек
Джона Дэвиса в сторону "нашего английского Теренция". Остаются лишь нападки
Грина - Четла на некую "ворону, разукрашенную нашим опереньем", и реплика из
кембриджской пьесы "Возвращение с Парнаса" - об этой реплике мы еще не
говорили.
Один из персонажей пьесы, Кемп, - актер-комик, танцор {Кемп прославился
тем, что на спор протанцевал от Лондона до Норича.}, клоун в труппе
лорда-камергера. Он показан как человек бесцеремонный и невежественный:
название знаменитой античной книги ("Метаморфозы") он принимает за имя
писателя. По ходу пьесы Кемп говорит, что "наш феллоу" {Fellow - в
зависимости от контекста может переводиться как "товарищ", "славный малый",
но также и "член колледжа", "член ученого общества".} Шекспир побивает всех
университетских писателей, "слишком пропахших этим писателем Метаморфозием,
этим писателем Овидием и много болтающих о Прозерпине и Юпитере". Далее он
упоминает Джонсона, который вывел на сцене Горация, дающего поэтам пилюлю,
но "наш феллоу Шекспир устроил ему самому такую чистку, что он потерял
всякое доверие". Многие нестратфордианцы не принимают эти слова всерьез,
ибо, во-первых, они вложены неизвестным автором в уста невежественного
комического персонажа, а во-вторых, пьесу исполняли студенты, и слова "наш
феллоу", произнесенные одним из них, следует понимать как "наш коллега по
университету". Однако если одни студенты могли понимать слова "наш феллоу"
таким образом, то есть как намек, что Шекспир был "своим, университетским"
писателем, то другие студенты и читатели (как и сегодняшние
биографы-стратфордианцы) понимали их совсем по-другому. Они могли считать,
что актер Кемп говорит здесь о своем товарище по труппе; двусмысленная
реплика - намек для посвященных - была вставлена неизвестным кембриджским
автором сознательно. В любом случае эти слова комического персонажа
свидетельствуют, что Уильям Шакспер из труппы лорда-камергера какое-то
отношение к Великому Барду все-таки имел и кое-кто в Кембридже был в курсе
дела.
Что касается главных реалий, на которые опирается вся стратфордианская
традиция и которые, как считают ее сторонники, доказывают, что Уильям
Шакспер из Стратфорда и Великий Бард Уильям Шекспир - одно лицо, то таких
реалий всего две, и обе они появились только через шесть-семь лет после
смерти стратфордца.
Мы уже знаем, что единственным откликом на смерть Уильяма Шакспера была
запись в стратфордском приходском регистре: "25 апреля 1616 г. погребен Уилл
Шакспер, джент.". Больше никаких откликов на уход из жизни "медоточивого
Шекспира", чьи произведения были прославлены еще при его жизни, неоднократно
переиздавались, биографам неизвестно. Сохранились многочисленные элегии,
целые сборники, оплакивающие кончину Филипа Сидни, Спенсера, Дрейтона.
Донна, Джонсона и других поэтов и драматургов, лиц королевской крови,
знатных персон и членов их семей, а вот на смерть самого великого из
елизаветинской когорты - Уильяма Шекспира - ни один поэт, вопреки принятому
обычаю, не написал ни единой строки, ни единого скорбного слова; нет ничего
и в письмах и дневниках современников. В поисках объяснения такого
чудовищного невнимания служителей муз к памяти своего великого собрата
биографы вынуждены предполагать, что Шекспира, удалившегося примерно в 1612
году по неизвестным им причинам из Лондона в Стратфорд, просто забыли
лондонские друзья и коллеги, а в Стратфорде, где книги и искусства были не в
чести, простодушные земляки знали его лишь как состоятельного и оборотистого
человека. Однако никто из биографов не забывает сообщить предание о том, что
незадолго до смерти Шекспир (Шакспер) принимал в своем доме Бена Джонсона и
Майкла Дрейтона. По случаю встречи друзья выпили так крепко, что у Шекспира
началась после этого "лихорадка", от которой он через несколько недель и
умер. Значит, если верить этому преданию, записанному через пятьдесят лет
после события, лондонские друзья о нем не забывали; а вот на смерть его
попросту не обратили внимания! Хотя тот же Бен Джонсон оплакал в
прочувствованных стихах смерть многих своих современников, а когда он сам в
1637 году умер, уже через год появился специальный сборник, посвященный его
памяти {Элегии на смерть Бена Джонсона занимают ныне в научном издании его
сочинений 74 страницы большого формата.}.
Можно также напомнить, что гроб с телом умершего в 1631 году Майкла
Дрейтона студенты юридических корпораций Грейс Инн, Миддл Темпл, Линкольн
Инн и Иннер Темпл вместе с видными горожанами на руках пронесли в
Вестминстер, идя по двое в траурной процессии, далеко растянувшейся по
улицам города. Кстати, Дрейтон был незнатного происхождения и беден.
Нестратфордианцы объясняют полное молчание, которым окружена смерть
Уильяма Шакспера, просто - этот человек не был ни поэтом, ни драматургом,
поэтому и смерть его прошла совершенно незамеченной в тогдашней Англии.
Впрочем, если Великим Бардом был кто-то другой - то ведь он тоже когда-то
ушел из жизни - и, выходит, тоже в молчании...
Итак, неизвестно, кто и как хоронил умершего в 1616 году (по редкому
совпадению - 23 апреля - в день своего рождения) Уильяма Шакспера, и никто в
целом мире не отозвался тогда на это событие. Однако в 1622 году в храме св.
Троицы, где он похоронен, был сооружен, как мы знаем, небольшой настенный
памятник, и тогда же должно было выйти полное собрание шекспировских пьес -
Великое фолио, появившееся, однако, только в следующем году. Вот эти две
важнейшие реалии и находятся на пересечении биографий Уильяма Шакспера и
Великого Барда Уильяма Шекспира; на эти реалии опирается традиционное
представление о Шекспире и связанный с ним стратфордский культ.
Стратфордский монумент, то есть памятник в стратфордском храме св.
Троицы, является местом паломничества многочисленных и многоязычных
почитателей шекспировского гения. Над самой могилой - плита с выбитой на ней
рифмованной надписью (по преданию - сочиненной самим Шекспиром): "Добрый
друг, во имя Иисуса воздержись выкапывать прах, заключенный здесь.
Благословен будет человек, который сохранит эти камни, и проклят тот, кто
потревожит мои кости". Эта надпись как будто мало напоминает нам о духовном
кругозоре Владыки Языка, но она вполне согласуется с завещанием Уильяма
Шакспера, с его последней волей и распоряжениями, которые он диктовал (или
объяснял) нотариусу Коллинзу в предвидении близкой кончины. Считают, что эта
надпись была обращена к церковным сторожам, имевшим привычку освобождать
места для новых погребений, вытаскивая кости из старых и складывая их в
примыкавший к храму общий склеп. В 1694 году преподобный Уильям Холл обратил
внимание на эту надпись и так объяснил ее содержание и стиль в письме своему
другу, знатоку англосаксонской литературы Э. Твейтсу: "Поэт, желавший, чтобы
его кости остались нетронутыми, призвал проклятие на голову того, кто тронет
их; и поскольку он обращался к причетникам и церковным сторожам, по большей
части невежественным людям, создавая надпись, он опустился до их низкого
умственного уровня, сбросив с себя одеяние того искусства, которое никто из
его современников не носил более безупречно" {17}. Рифмовал ли это
заклинание сам Шакспер или кто-то другой, но свою роль оно выполнило; что
касается камня, то, по некоторым источникам, в XVIII веке он сильно обветшал
и был заменен новым (куда перенесли надпись).
Немного в стороне от надгробного камня, на высоте примерно около
полутора метров, в северной стене алтаря сделана ниша, в которой посреди
двух небольших коринфских колонн установлен бюст человека с пером в руке и
листом бумаги, опирающегося на плоскую подушку с кистями по углам. На
колоннах - карниз, на котором расположены два маленьких херувима: левая
фигура с лопатой в руках символизирует труд, правая с черепом и опрокинутым
факелом - вечный покой. Между херувимами - каменный блок с барельефом -
схематическим изображением герба, выхлопотанного покровителями Уильяма
Шакспера для его отца около 1599 года. Еще выше - другой череп, почему-то
без нижней челюсти.
Но, естественно, главное внимание всех, писавших о монументе,
привлекает голова бюста, и мало кто из шекспироведов ею удовлетворен. Многие
отмечали одутловатое, невыразительное, даже глуповатое лицо. Большая лысина,
короткая шея, кончики ухоженных усов закручены вверх. Выдающийся шекспировед
нашего века Джон Довер Уилсон заходил так далеко, что называл стратфордский
бюст "портретом колбасника" и считал, что он мешает постижению Шекспира. Со
свойственной ему резкостью Уилсон (который никогда не принадлежал к
нестратфордианцам) писал, имея в виду стратфордский бюст и гравюру
Дройсхута, о которой речь впереди: "Эти изображения, стоящие между нами и
подлинным Шекспиром, настолько очевидно ложны и не имеют ничего общего с
величайшим поэтом всех времен, что мир отворачивается от них, думая, что он
отворачивается от Шекспира" {18}.
Однако две вступительные строки надписи под бюстом (они на латыни)
прославляют того, кто "умом был подобен Нестору, гением - Сократу,
искусством - Марону; земля его покрывает, народ оплакивает, Олимп приемлет".
Далее - шесть рифмованных строк на английском, обращенных - не без странной
иронии - к "прохожему":
"Стой, прохожий, что ты так торопишься? Прочти, если ты умеешь, кого
завистливая смерть поместила за этим изображением - Шекспира (Shakspeare)
{Имя "Уильям" не указано.}, чье имя венчает этот монумент и сообщает ему
наибольшую ценность, ибо все им написанное оставляет живущее искусство лишь
пажем, чтобы служить его уму". И еще - в правом углу на латыни: "Скончался в
1616 г. по Р.Х. на 53 году жизни в день 23 апр.".
Характер надписи и указание на день смерти Уильяма Шакспера и его
возраст могут служить свидетельством, что он-то и был великим писателем,
иначе при чем тут Сократ, Марон (Вергилий), искусство?
Однако установлено, что ранее (до середины XVIII века) памятник, и
особенно сам бюст, выглядел иначе. Свидетельством этому является вышедшая в
1656 году роскошная книга "Памятники древности Уорикшира с
иллюстрациями...", над которой его автор сэр Уильям Дагдейл {Он стал потом
главой Герольдии.} работал, лично осматривая и зарисовывая
достопримечательности графства, не один год. В этой книге памятник в
стратфордской церкви изображен на гравюре, сделанной В.Холларом по рисунку
Дагдейла, и его трудно отождествить с тем, что можно видеть в Стратфорде
сегодня. Капители колонн украшены головами леопардов. В руках у правого
херувима вместо факела - песочные часы. Лицо на дагдейловском рисунке
худощавое, щеки сморщены, борода неряшливая, усы безнадежно свисают вниз.
Относительно этого первоначального варианта бюста сегодняшний шекспировский
биограф С. Шенбаум заметил: "Самодовольный колбасник превратился в унылого
портного" {19} (на самом деле, конечно, метаморфоза произошла в обратном
порядке). И еще: оказывается, раньше там не было ни пера, ни бумаги -
принадлежностей писательского ремесла, а вместо красивой подушечки изображен
какой-то большой бесформенный мешок (с шерстью? с золотом?), который
человек, растопырив локти, прижимает к животу. Шенбаум задается вопросом, не
должен ли этот мешок символизировать богатство... Некоторые озадаченные
всеми этими несоответствиями стратфордианцы высказывают предположение, что
Дагдейл мог делать рисунки по памяти и исказить кое-какие детали
изображаемых памятников. Но мог ли он забыть такие важнейшие аксессуары
памятника писателю, как перо и бумага? Выдумать головы леопардов, огромный
мешок?
К тому же книга Дагдейла переиздавалась в 1730 году, а за два
десятилетия до этого, в 1709-м, Н. Роу в своей биографии Шекспира (первая
шекспировская биография, она была предпослана первому в XVIII веке собранию
сочинений Шекспира) поместил изображение стратфордского памятника, мало
отличающееся от дагдейловского, но явно не копирующее его, а самостоятельное
{На гравюре в издании Роу воспроизведены две первые латинские строки надписи
на мемориальной доске под бюстом.}. Значит, памятник и через сто лет после
его установки действительно выглядел так, с другим, чем сегодня, лицом, без
пера и бумаги. Долгое время об обстоятельствах его появления и трансформации
ничего не было известно, лишь в прошлом веке кое-что прояснилось.
Памятник в стратфордской церкви (в его первоначальном виде, конечно)
был изготовлен скульптором (каменотесом) Гарратом Янсеном с участием его
старшего брата, Николасом {В Большой Советской Энциклопедии (1957, т. 47) в
статье о Шекспире ошибочно указано, что памятник был выполнен некими
скульпторами "Гарретом и Джонсоном".}, который незадолго до того создал
надгробный памятник Роджеру Мэннерсу, 5-му графу Рэтленду, - тому самому,
чью смерть тайно оплакали в 1612 году поэты - участники честеровского
сборника. Во всяком случае, более искусная рука Николаса Янсена чувствуется
в некоторых деталях внешнего оформления стратфордского памятника, схожих с
аналогичными деталями памятника Рэтленду, - на это обратил внимание только в
конце прошлого века видный шекспировед Сидни Ли. В сохранившемся письме
Николаса Янсена (1617) Фрэнсису Рэтленду, брату и наследнику покойного
Роджера, скульптор, объясняя свой замысел памятника последнему, сообщал, что
символические фигуры херувимов будут аллегоризировать Труд и Покой (потом
аналогичные фигуры - соответственно меньших размеров - появятся и на карнизе
стратфордского настенного памятника).
Кто оплатил сооружение памятника - точно неизвестно; во всяком случае,
Шакспер в завещании денег себе на памятник не выделил (в отличие от своего
друга Комба, оставившего на приобщение к посмертной жизни в камне 60 фунтов
- сумму немалую; вряд ли памятник Шаксперу обошелся намного дешевле).
Несмотря на это, биографы обычно высказывают - с той или иной степенью
уверенности - предположение, что памятник заказала и оплатила семья
покойного Шакспера (вот только неясно, кто из этой семьи мог сочинить
витиеватую надпись на двух языках - не иначе, как грамотный зять).
Джон Довер Уилсон, развивая свою мысль, что стратфордский бюст является
одним из самых больших препятствий для понимания Шекспира, рисует такую
картину: "Это вечная история, слишком хорошо известная друзьям и
родственникам людей, богатых или знаменитых настолько, чтобы стать жертвами
ремесленников-портретистов. Дело поручили англо-фламандскому каменотесу из
Лондона, некоему Гаррату Янсену, который знал, как полагается делать
монументы, и выполнил свой заказ в высшей степени добросовестно и (с точки
зрения ремесла) достойным образом. Пропорции очень приятны, а архитектурный
замысел с двумя колоннами и подушкой, покрытый мантией щит и два херувима -
все это даже красиво. Только одно недоступно этому ремесленнику -
изображение лица, и случилось так, что лицо это принадлежало Шекспиру! Если
миссис Шекспир и дочерям бюст не понравился, что они могли поделать? В таких
случаях семья жертвы бессильна. Монумент был сооружен и, конечно, оплачен,
оплачен не только родственниками, но, возможно, и друзьями. И какой
прекрасный монумент получился - во всем, за исключением лица!" {20}.
Эти строки не могут не вызвать удивления. Довер Уилсон должен был
знать, что на гравюрах в книгах У. Дагдейла и Н. Роу изображено совсем
другое лицо, отсутствуют не только так нравящаяся Уилсону подушка с кистями,