Страница:
цвета, короткую красную верхнюю и длинную голубовато-зеленую нижнюю юбки.
Красные чулки с золотыми стрелками и голубые туфли с красными розетками
завершают туалет. На шее - жемчужное ожерелье с бриллиантами; драгоценными
камнями и золотой вышивкой украшены многие детали костюма и обувь молодой
дамы.
Одежда уэлбекской и уоборнской дам имеет немало сходства, что послужило
в свое время причиной ошибочного определения уэлбекского портрета как
второго портрета Люси Бедфорд {Принимали этот портрет и за изображение Мэри
Фиттон, любовницы Пембрука, которую некоторые шекспироведы считали
таинственной "Смуглой леди" сонетов, и даже представили не так давно в таком
качестве портрет в иллюстрированном молодежном календаре. Но Мэри Фиттон в
показе маски "Гименей" участия не принимала.}. Но лица молодых дам на этих
картинах настолько несхожи, что не может быть сомнений: перед нами - разные
женщины. Кроме того, - и это очень важно - уэлбекская леди повернута слегка
вправо, и ее эгретка укреплена в волосах с левой стороны, а уоборнская
повернута слегка влево, и эгретка у нее - справа. Ясно, что они находились
по разные стороны от королевы, как это и было предусмотрено джонсоновским
сценарием. Люси Бедфорд стояла с правой стороны от королевы - и это
соответствует уоборнскому портрету. Существуют и другие ее изображения,
облегчающие идентификацию. Что касается уэлбекского портрета, то
запечатленная на нем дама стояла от королевы по другую сторону. Крупнейшие
исследователи творчества Джонсона Ч. Херфорд, Э. Симпсон и П. Симпсон пришли
к заключению, что дама на уэлбекском полотне - Елизавета Рэтленд {16}. Эти
ученые сожалели об отсутствии других живописных изображений графини Рэтленд,
с которыми можно было бы сопоставить уэлбекский портрет. Но я обнаружил
явное сходство лица на этой картине с изображением матери Елизаветы, Франсис
Уолсингем, на известном портрете работы У. Сегара {Интересна судьба этого
портрета, ныне находящегося в США. В прошлом веке его посчитали портретом
Марии Стюарт и даже позаботились снабдить соответствующей надписью. {17}},
который относится к 1590 году, когда Франсис Уолсингем было 20 лет, то есть
столько же, сколько будет ее дочери в дни свадьбы юного Эссекса в 1606 году.
Лицо на уэлбекском портрете также имеет заметное сходство с лицом
скульптурного изображения Елизаветы Рэтленд на надгробном памятнике в
Боттесфорде.
В уэлбекском портрете есть еще одна интригующая особенность -
бриллианты, украшающие Елизавету Рэтленд, выглядят на картине темными, почти
черными. Специалисты затрудняются делать определенное заключение о причине
столь странного явления: то ли лак, то ли пигмент оказался в этом
единственном случае некачественным и не выдержал испытание временем, то ли
художник специально, по желанию заказчиков, изобразил бриллианты этой
необыкновенной женщины черными, скрывающими свое сияние!
"Прославление Чарис" и маска "Гименей" во многом являются продолжением
появившейся еще в 1600-1601 годах джонсоновской пьесы "Развлечения Синтии",
полной намеков в адрес Елизаветы Сидни, только что ставшей графиней Рэтленд.
В очень интересном посвящении, как и в ряде других случаев, Джонсон
обыгрывает смысловое значение фамилии Рэтлендов - "Manners". Упоминание об
Аполлоне, "который теперь направляет Синтию", - прямая аллюзия на недавно
заключенный брак Елизаветы; ей адресована и подпись автора: "Твой слуга, но
не раб". Сохранился экземпляр пьесы с дарственной надписью Джонсона Люси
Бедфорд - "ярчайшей из звезд Синтии". О тесной дружбе Елизаветы с Люси знали
все. Другая джонсоновская надпись - на рукописной копии "Оды восторженной",
опубликованной потом в честеровском сборнике, когда Джонсона не было в
Англии, - свидетельствует, что появление этой книги не обошлось без участия
Люси.
Джонсоновская Чарис - это Елизавета Рэтленд, бывшая центральной фигурой
празднества в Уайтхолле по случаю бракосочетания ее юного брата. Люси
Бедфорд после воцарения Иакова была непременной участницей дворцовых
увеселений, особенно джонсоновских масок, и ее присутствие возле королевы
никого не могло особенно поразить. А вот появление во дворце и участие в
театрализованном празднестве дочери Филипа Сидни, о необычных отношениях
которой с мужем к тому времени, наверное, уже знали все (а кое-кто знал о
бельвуарской чете и более того), действительно было событием, и
неудивительно, что взоры собравшихся устремились на нее, и молодая поэтесса
затмевала всех, в том числе и девочку-невесту.
Для Елизаветы это первое - и последнее - участие в придворном
представлении стало, наверное, самым ярким, надолго запомнившимся событием в
ее небогатой внешними эффектами жизни книжницы и лесной затворницы.
Хозяйственные записи дворецкого отражают значительные расходы - более тысячи
фунтов стерлингов - не только на наряды и обувь для пьесы-маски, но и на
трехнедельное пребывание в Уайтхолле (с 16 декабря 1605 до 8 января 1606
года {Все даты в книге даются по грегорианскому календарю, который был
введен в Англии только в середине XVIII столетия. До этого (а значит, и в
шекспировские времена) новый год начинался 25 марта.}); отсюда можно судить
о продолжительности репетиций. Скорей всего, портреты Люси Бедфорд и
Елизаветы Рэтленд написаны именно в эти дни, и можно представить, сколько
забот и волнений было у молодой женщины (всего лишь двадцати лет от роду) и
ее верного поэтического оруженосца Бена Джонсона, - об этих днях он
вспоминал со светлой и печальной улыбкой через много лет, когда Елизавета
Рэтленд, его Муза, его Чарис, несравненная Феникс, уже давно была в
Элизиуме, а после отгремевших в 1606 году празднеств осталась лишь тоненькая
книжка - первое кварто "Гименея" да эхо последовавших трагических событий.
В одной из своих элегий {18}, которая, как я считаю по ряду аллюзий,
тоже обращена к Елизавете Рэтленд (уже после ее смерти), Джонсон
подчеркивает, что он связан клятвой не называть ее имени:
"Я - ваш слуга, который клянется сохранять
Бриллиант вашего имени скрытым также прочно,
Как сон замыкает наши чувства, а сердце - мысли".
И в той же элегии:
"...но иногда украдкой, тайно от других,
Под другим именем, я обращаюсь к вам..."
Графиня Пембрук - хозяйка поэтической Аркадии туманного Альбиона
В рассказе о Рэтлендах, о честеровском сборнике, о "Печальном пастухе"
я несколько раз упоминал имя Мэри Сидни, в замужестве - графини Пембрук.
Пора читателю ближе познакомиться с той, чья роль в истории английской
литературы - и в становлении Шекспира - начинает проясняться только теперь
Вряд ли сегодня мы знали бы много об этой замечательной женщине без
биографов ее брата, крупнейшего поэта английского Возрождения Филипа Сидни;
изучая его жизнь и творчество, они неизбежно и неоднократно выходят на нее.
Парадокс, однако, заключается в том, что только благодаря таланту, труду и
самоотверженной любви Мэри Сидни-Пембрук последующие поколения (в том числе
и упомянутые биографы) вообще получили возможность прочитать произведения
Филипа Сидни. О посмертной же судьбе собственного имени и своих произведений
она, как ни странно, совсем не беспокоилась; более того, похоже, она
заботилась скорее о том, чтобы ее имя всегда оставалось - и навсегда
осталось - в тени. Поэтому лишь с начала нашего века исследователи стали
задумываться над характером отзывов о ней современников, над обнаруженными
рукописями и списками ее произведений и писем - и постепенно проступали
контуры удивительной, многосторонне одаренной личности и открывался ее
великий вклад в сокровищницу художественной культуры не только шекспировской
Англии, но и всего человечества.
Известна эпитафия, написанная на смерть Мэри Сидни поэтом Уильямом
Брауном из Тэвистока, автором "Британских пасторалей":
"Под этим надгробием
Покоится источник всей поэзии,
Сестра Сидни, мать Пембрука.
О, Смерть, прежде, чем тебе встретится другая, как она,
Столь же исполненная добра, мудрости и знаний, -
Тебя саму успеет сразить бесконечное время" {19}.
В таком же духе говорили о ней и другие писатели и поэты - ее
современники. Для Спенсера она была "сестра Астрофила, Урания, чей высокий
разум, подобно золотому сосуду, содержит в себе все дары и драгоценности
небес". Сэмюэл Дэниел восславил ее за то, что именно она высвободила
английскую поэзию из "плена этих отвратительных монстров - беспамятства и
варварства". Габриэль Харви в своем памфлете, направленном против Нэша,
говорит, что "графиня Пембрук, если бы только захотела, могла за месяц
продемонстрировать больше своих работ, чем Нэш написал за всю жизнь".
Натаниэль Бакстер называет ее поэтическое искусство божественным и
уподобляет гомеровскому. Ф. Мерез в уже известной нам "Сокровищнице Умов"
говорит, что она превосходит античную Сафо. В книге Эмилии Лэньер (мы еще
встретимся с этим именем дальше) упоминается "множество созданных графиней
Пембрук мудрых и прекрасных книг". Уолтер Свипер называет ее дом маленьким
университетом, а спустя поколение Джон Обри напишет, что "дом графини
Пембрук был подобен целому колледжу, так много было в нем выдающихся
личностей". Эти восторженные отзывы (список можно продолжить) никак нельзя
отнести в разряд преувеличенных комплиментов - Мэри Сидни превозносят не
только как покровительницу искусств и литературы, но прежде всего как
автора, выдающегося писателя и поэта.
Однако эти свидетельства, рассеянные по различным, долго не
переиздававшимся, часто забытым книгам ее современников начали собираться и
осмысливаться в своей совокупности только в нашем столетии. Первая
посвященная Мэри Сидни работа Франсис Юнг, собравшей биографические сведения
и значительную часть отзывов о ней, вышла в свет в 1912 году. Следующие
большие работы о ней появились уже в наше время (Ринглер, Рэтмел, Уоллер)
{20}, когда были исследованы найденные манускрипты ее переводов библейских
псалмов, показавшие ее многолетнюю неустанную работу над ними, ее творческую
лабораторию.
Поэтесса родилась в 1561 году в семье Генри Сидни, принадлежавшего к
так называемой новой знати, заполнявшей место старинных феодальных родов,
истребивших друг друга в войне Алой и Белой розы. Но мать ее была из
славного рода Дадли (фаворит королевы Елизаветы граф Лейстер приходился
матери родным братом). Детство Мэри прошло в Кенте, в имении Пензхерст,
воспетом впоследствии Беном Джонсоном в том же поэтическом цикле "Лес", где
он поместил и два стихотворения из честеровского сборника и послание
Елизавете Рэтленд.
Если братья Мэри были посланы в высшую школу, то ее учили дома, и
учение попало на благодатную почву: девочка жадно впитывала знания, проявив
очень рано не только интерес к литературе, но и незаурядный поэтический дар,
способности к музыке и иностранным языкам (французский, итальянский, латынь,
греческий). Уже в 14 лет она в качестве фрейлины вместе со своей матерью
встречала королеву Елизавету поэмой собственного сочинения, что и было
отмечено свидетелем события Гаскойном:
"Столь юная годами и столь зрелая разумом
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
О, если ты продолжишь так же, как и начала,
Кто сможет состязаться с тобою?"
По обычаю того времени, ее рано - в 15 лет - выдали замуж за
немолодого, но богатого и влиятельного вдовца Генри Герберта, 2-го графа
Пембрука, известного в истории английского театра как покровитель актерской
труппы {Это покровительство относится уже к тому периоду, когда Мэри стала
хозяйкой графского дома. Многие западные шекспироведы считают, что Шакспер
состоял в труппе графа Пембрука или имел с ней дело в начале 1590-х гг.}.
Она переезжает в имение Пембруков Уилтон (графство Уилтшир, на реке Эйвон),
которое постепенно станет наиболее значительным литературным центром в
Англии и заслужит название "маленького университета".
Ее брат Филип Сидни, вернувшийся в 1577 году с континента, подолгу
живет в Уилтоне; здесь он создает "Аркадию", ставшую потом известной как
"Аркадия графини Пембрук", "Защиту поэзии", другие свои произведения.
Интересно, что и другой брат, Роберт, чьи стихотворения были найдены и
опубликованы лишь совсем недавно, сделал на рукописной тетради своих стихов
надпись: "Для моей сестры графини Пембрук". Здесь, в Уилтоне, Филип Сидни
обдумывал нововведения, долженствующие дать толчок к развитию английской
поэзии, поднять ее до уровня современной ему итальянской и французской, до
уровня Петрарки и Ронсара. В эти планы и идеи он посвящал в первую очередь
сестру, ставшую его ученицей и наперсницей. Сидни отмечал, что по сравнению
с континентальными гуманистами английские писатели, и особенно поэты,
выглядели провинциалами. "Почему Англия, мать множества блестящих умов,
могла оказаться столь жестокой мачехой для английских поэтов?" - спрашивал
он. О лирической поэзии своих предшественников и части современников он
отзывался так:
"Если бы я был женщиной, к которой обращаются с такими стихами, то
никогда бы не поверил, что эти люди действительно ведают, что такое любовь".
В Уилтон стали приезжать и подолгу жить в нем многие поэты и писатели.
Уже в 1590-е годы трудно назвать имя какого-то выдающегося английского поэта
или драматурга, который не был бы в той или иной степени связан с уилтонским
кружком. Писатели, гостившие в Уилтоне, сочиняли и обсуждали свои
произведения, иногда несколько человек писали произведения на одну тему,
происходили своеобразные поэтические состязания. Между членами кружка
поддерживалась переписка; в некоторых сохранившихся письмах заметны следы
подобия организационной структуры. Позже, уже после смерти Филипа Сидни, от
этого "университета" отпочковались "поэты Бельвуарской долины", никогда,
впрочем, не порывавшие связей с Уилтоном.
Новаторство, шедшее из Уилтона, касалось как обогащения лексики,
усиления образности, выразительности поэтического языка, несравненно более
строгих требований к технике стихосложения, так и введения в английскую
литературу ренессансных гуманистических идей. Эти нововведения получили
распространение, в исторически короткий срок изменив лицо английской
литературы позднеелизаветинского и якобианского периодов.
Трагическая смерть Филипа Сидни в 1586 году стала переломным событием в
жизни и творчестве его сестры (в этом же году умерли ее отец и мать). Отныне
главная задача жизни Мэри - сохранение, редактирование и публикация всего
литературного наследия Филипа Сидни и продолжение начатого им дела, - и это
был воистину великий подвиг самоотверженности и любви. При жизни Филип Сидни
не печатал (и не готовил к печати) своих произведений, большинство из них
остались после его смерти незавершенными. Кроме того, умирая, он просил свои
рукописи уничтожить.
Но эту его последнюю просьбу она не сочла возможным выполнить, приняв
на себя титанический труд по спасению литературного наследия брата. Огромная
работа была проделана ею по редактированию и завершению "Аркадии"; многие
поэтические вставки и часть прозаического материала принадлежат ее перу. Эта
книга, значение которой в истории английской литературы трудно преувеличить,
была издана в 1593 году типографом У. Понсонби (тем самым, которого иногда
называли "придворным печатником" Мэри Сидни). В 1593 году также выходит
"Защита поэзии", а в 1598-м - собрание сочинений Филипа Сидни. Следует
отметить вышедший в 1593 году поэтический сборник "Гнездо Феникса",
содержащий элегии уилтонского кружка на смерть Филипа Сидни, многие из них
обращены к его безутешной сестре. В 1595 году вместе со спенсеровским
"Астрофилом" была напечатана траурная поэма "Горестная песнь Хлоринды",
написанная, как считают, самой Мэри. Таким образом, ее работа над
литературным наследием и увековечиванием памяти Филипа Сидни заняла не менее
12 лет (конечно, были у нее в этой работе и помощники, но основное бремя
лежало на ней). И еще в течение многих лет после этого она продолжает
начатую им работу по поэтическому переводу библейских псалмов на английский
язык.
Так произведения Филипа Сидни дошли до современников и потомков, для
многих тогда он сам стал поэтическим полубогом, очень часто к его имени
прибавляли эпитеты "божественный" или "великий".
В 1592 году публикуются ее переводы с французского: "Рассуждение о
жизни и смерти" Де Морне и "Марк Антоний" Гарнье; оба перевода выполнены на
чрезвычайно высоком уровне, не знакомом прежде в изданиях такого рода. В
1593 году она переводит "Триумф смерти" Петрарки с итальянского (найденный
рукописный список этого перевода содержит также копию письма поэта Джона
Харрингтона к его сестре Люси, графине Бедфорд, где он предлагает ее
вниманию несколько переведенных Мэри Сидни-Пембрук псалмов и называет
хозяйку Уилтона "зеркалом нашего времени в поэзии").
Переводчица открывает в английском языке неизвестные доселе поэтические
возможности для адекватной передачи глубоко эмоциональных, исполненных
внутренней музыки стихов великого итальянского поэта. При этом она вносит в
поэму и личные чувства, свою любовь и преданность брату, никогда не
утихающую боль от сознания невозвратимости его утраты, которая ничем не
может быть облегчена, - лишь поэзия открывает перед ними врата все
примиряющей вечности. Она переводила и другие произведения Петрарки, но эти
переводы пока не найдены.
Особый интерес и значение представляют обнаруженные в разное время
рукописные списки ее переводов библейских псалмов. Анализ этих манускриптов
высветил подлинно подвижническую работу Мэри Сидни - Пембрук над
поэтическими текстами, постепенный и впечатляющий рост ее мастерства. Филип
Сидни успел перевести 43 псалма; его сестра не только перевела остальные
107, но и частично переработала некоторые из переведенных им. Добиваясь
большей выразительности, поэтесса все время экспериментирует с поэтической
формой, используя чуть ли не все возможные формы строфики - двустишия,
трехстишия, четверостишия (наиболее часто) и их сочетания. Чрезвычайно
разнообразна рифмовка, включая очень сложные и редкие варианты; одна и та же
схема рифмы редко повторяется, применяются как мужские, так и женские рифмы.
В метрике она предпочитает ямб, но часто пробует силы и в других размерах.
Есть стихотворения алфавитные (первые буквы последовательных строк идут в
алфавитном порядке), труднейшие акростихи. Похоже, поэтесса задалась целью
продемонстрировать богатейшие неиспользованные возможности, заключенные в
английском языке и его просодии, и часто достигает этого с ошеломляющей
виртуозностью. Разные манускрипты содержат отличающиеся редакции (до
четырех-пяти) одних и тех же псалмов, созданные в разные периоды;
последовательные варианты отражают непрерывное редактирование, переделки,
вплоть до коренных. Видно, как к концу этой, удивительной не только для
своего времени, многолетней (продолжавшейся, вероятно, всю ее жизнь) работы
она предстает гораздо более зрелым, уверенным в себе и своем искусстве
мастером, подлинно большим поэтом, предшественником Донна и Милтона.
Известен также принадлежащий ей пасторальный диалог, напечатанный в
сборнике "Поэтическая рапсодия" (1602), вышедшем, как и сборник "Английский
Геликон" (1600), с участием поэтов уилтонского кружка. Оба издания, как и
появившийся ранее сборник "Гнездо Феникса", выполнены на высоком
полиграфическом уровне. Еще не исследованы до конца связи и влияние Мэри в
издательском мире, но ясно, что через своего "придворного типографа"
Понсонби, а потом и через его ученика Эдуарда Блаунта она направляла работу
по изданию не только "оставшихся сиротами" произведений Филипа Сидни, но и
других заметных в истории английской культуры книг. Интересный факт: Мэри
Сидни - Пембрук получала определенные доходы от изданий своих (и брата)
трудов (в отличие от Шекспира!); для аристократов - явление крайне редкое.
На это намекает и Бен Джонсон в комедии "Эписин".
Как и Бен Джонсон, и ее сын Уильям, 3-й граф Пембрук, передавший другу
и помощнику Блаунта Торпу шекспировские сонеты, Мэри Сидни-Пембрук хорошо
знала подлинного Потрясающего Копьем. Ибо союз Роджера Рэтленда с ее
племянницей был заключен с ее благословения и под ее эгидой, и она помогала
им в тайном служении Аполлону и музам. И не только при их жизни.
Обстоятельства появления Великого фолио в 1623 году, где впервые были
напечатаны 20 из 37 шекспировских пьес, говорят о прямой причастности Мэри
Сидни-Пембрук этому феномену мировой культуры.
Сама дата долго не вызывала особого любопытства - никто не мог и даже
не пытался объяснить, почему книга вышла именно в 1623 году. Но вот через
три века, в 1925 году, один настырный англичанин, перелистывая пожелтевшие
страницы каталога, выпущенного типографом Джоном Биллом для Франкфуртской
книжной ярмарки, среди списка английских книг, которые предполагалось
отпечатать в 1622 году и продавать на осенней ярмарке этого года, наткнулся
на такую строку:
"Пьесы, написанные М. Уильямом Шекспиром, все в одном томе,
отпечатанные Исааком Джаггардом". Так сравнительно недавно стало известно,
что книга должна была появиться в 1622 году (хотя мало кто заметил, что эта
дата совпадает с десятой годовщиной смерти Рэтлендов). Судя по всему,
участники издания очень торопились, чтобы успеть к намеченному сроку, однако
в самый разгар работы, в октябре 1621 года, печатание было вдруг и надолго
прервано, и книгу смогли выпустить только в конце 1623 года. Убедительного
объяснения этому внезапному и длительному перерыву ни
биографы-стратфордианцы, ни их оппоненты-оксфордианцы дать не могут, ибо не
знают, что работа остановилась буквально через несколько дней после
скоропостижной смерти от оспы Мэри Сидни-Пембрук в конце сентября 1621 года.
Ее сын Уильям - граф Пембрук, лорд-камергер и приближенный короля -
взял осиротевшее издание под свою опеку и привлек к работе Бена Джонсона,
назначив его на должность, дающую возможность распоряжаться судьбами как
новых, так и старых пьес; Эдуард Блаунт, вероятно, принимал участие в
издании с самого начала. Эти и другие факты (в том числе и посвящение книги
ее сыновьям), говорят о том, что в создании Великого фолио Мэри
Сидни-Пембрук играла вначале ту же роль, что и в публикации литературного
наследия Филипа Сидни, - роль инициатора, редактора, и частично - соавтора.
Именно этим объясняются и столь удивляющие шекспироведов изменения - не
только сокращения, но и обширные дополнения авторского характера к текстам в
этом издании: ее участие в появлении дорогих ее сердцу книг никогда не
сводилось к простой правке чужих текстов - она всегда выступала полноправным
- наравне с автором - участником творческого литературного процесса. Такой
характер ее работы над наследием Филипа Сидни теперь общепризнан; пришло
время признания ее роли в становлении Великого Барда.
В одном из самых "трудных" (для джонсоноведов), но и самом
перспективном для исследователей произведении Бена Джонсона - пьесе
"Магнетическая леди" (1632), приуроченной к 20-й годовщине смерти Рэтлендов,
в аллегорической форме рассказывается о некоем Великом проекте, "генеральный
смотритель" которого умирает, не успев довести дело до конца. Характер этого
Великого проекта становится понятным из реплики одного из его исполнителей,
помощников "генерального смотрителя": "То, что для вас потом становится
предметом чтения и изучения, для меня - лишь обычная работа".
25 сентября 1621 года оспа уносит Мэри из жизни; ее хоронят в соборе
города Солсбери, но ее могила не отмечена памятником. Лишь через три с
половиной столетия, в 1964 году, в дни Шекспировского юбилея ее земляки
прикрепили на стене собора доску с эпитафией, написанной на ее смерть одним
из самых молодых поэтов "уилтонского университета", Уильямом Брауном из
Тэвистока; с этих строк я и начал рассказ о замечательной женщине Мэри
Сидни, в замужестве графине Пембрук.
Писатель Габриэль Харви и другие ее современники утверждали, что она
при желании могла бы показать много своих произведений, однако под
собственным именем Мэри Сидни опубликовала их сравнительно мало.
В середине XVII века Уилтон сильно пострадал от пожара; сгорели,
очевидно, и почти все бумаги его прежней хозяйки, из которых мы могли бы
узнать и о других ее произведениях, появившихся в разное время под чужими
именами или псевдонимами. Известно также, что значительная часть рукописных
материалов была утрачена ее равнодушными к истории литературы потомками
(так, одну из рукописей переводов псалмов вместе с другими "старыми
бумагами" приобрел некий джентльмен для заворачивания кофе - к счастью, его
брат догадался снять с нее копию, которая сохранилась).
Имеется несколько достоверных портретов Мэри Сидни. Самый интересный и
значительный из них относится к 1614 году, когда ей было уже 53 года. На
картине мы видим женщину с красивым, удивительно одухотворенным лицом;
глубокий взгляд открывает напряженную работу мысли, устремленной к нам через
века и поколения. В правом верхнем углу картины - интригующая, загадочная
Красные чулки с золотыми стрелками и голубые туфли с красными розетками
завершают туалет. На шее - жемчужное ожерелье с бриллиантами; драгоценными
камнями и золотой вышивкой украшены многие детали костюма и обувь молодой
дамы.
Одежда уэлбекской и уоборнской дам имеет немало сходства, что послужило
в свое время причиной ошибочного определения уэлбекского портрета как
второго портрета Люси Бедфорд {Принимали этот портрет и за изображение Мэри
Фиттон, любовницы Пембрука, которую некоторые шекспироведы считали
таинственной "Смуглой леди" сонетов, и даже представили не так давно в таком
качестве портрет в иллюстрированном молодежном календаре. Но Мэри Фиттон в
показе маски "Гименей" участия не принимала.}. Но лица молодых дам на этих
картинах настолько несхожи, что не может быть сомнений: перед нами - разные
женщины. Кроме того, - и это очень важно - уэлбекская леди повернута слегка
вправо, и ее эгретка укреплена в волосах с левой стороны, а уоборнская
повернута слегка влево, и эгретка у нее - справа. Ясно, что они находились
по разные стороны от королевы, как это и было предусмотрено джонсоновским
сценарием. Люси Бедфорд стояла с правой стороны от королевы - и это
соответствует уоборнскому портрету. Существуют и другие ее изображения,
облегчающие идентификацию. Что касается уэлбекского портрета, то
запечатленная на нем дама стояла от королевы по другую сторону. Крупнейшие
исследователи творчества Джонсона Ч. Херфорд, Э. Симпсон и П. Симпсон пришли
к заключению, что дама на уэлбекском полотне - Елизавета Рэтленд {16}. Эти
ученые сожалели об отсутствии других живописных изображений графини Рэтленд,
с которыми можно было бы сопоставить уэлбекский портрет. Но я обнаружил
явное сходство лица на этой картине с изображением матери Елизаветы, Франсис
Уолсингем, на известном портрете работы У. Сегара {Интересна судьба этого
портрета, ныне находящегося в США. В прошлом веке его посчитали портретом
Марии Стюарт и даже позаботились снабдить соответствующей надписью. {17}},
который относится к 1590 году, когда Франсис Уолсингем было 20 лет, то есть
столько же, сколько будет ее дочери в дни свадьбы юного Эссекса в 1606 году.
Лицо на уэлбекском портрете также имеет заметное сходство с лицом
скульптурного изображения Елизаветы Рэтленд на надгробном памятнике в
Боттесфорде.
В уэлбекском портрете есть еще одна интригующая особенность -
бриллианты, украшающие Елизавету Рэтленд, выглядят на картине темными, почти
черными. Специалисты затрудняются делать определенное заключение о причине
столь странного явления: то ли лак, то ли пигмент оказался в этом
единственном случае некачественным и не выдержал испытание временем, то ли
художник специально, по желанию заказчиков, изобразил бриллианты этой
необыкновенной женщины черными, скрывающими свое сияние!
"Прославление Чарис" и маска "Гименей" во многом являются продолжением
появившейся еще в 1600-1601 годах джонсоновской пьесы "Развлечения Синтии",
полной намеков в адрес Елизаветы Сидни, только что ставшей графиней Рэтленд.
В очень интересном посвящении, как и в ряде других случаев, Джонсон
обыгрывает смысловое значение фамилии Рэтлендов - "Manners". Упоминание об
Аполлоне, "который теперь направляет Синтию", - прямая аллюзия на недавно
заключенный брак Елизаветы; ей адресована и подпись автора: "Твой слуга, но
не раб". Сохранился экземпляр пьесы с дарственной надписью Джонсона Люси
Бедфорд - "ярчайшей из звезд Синтии". О тесной дружбе Елизаветы с Люси знали
все. Другая джонсоновская надпись - на рукописной копии "Оды восторженной",
опубликованной потом в честеровском сборнике, когда Джонсона не было в
Англии, - свидетельствует, что появление этой книги не обошлось без участия
Люси.
Джонсоновская Чарис - это Елизавета Рэтленд, бывшая центральной фигурой
празднества в Уайтхолле по случаю бракосочетания ее юного брата. Люси
Бедфорд после воцарения Иакова была непременной участницей дворцовых
увеселений, особенно джонсоновских масок, и ее присутствие возле королевы
никого не могло особенно поразить. А вот появление во дворце и участие в
театрализованном празднестве дочери Филипа Сидни, о необычных отношениях
которой с мужем к тому времени, наверное, уже знали все (а кое-кто знал о
бельвуарской чете и более того), действительно было событием, и
неудивительно, что взоры собравшихся устремились на нее, и молодая поэтесса
затмевала всех, в том числе и девочку-невесту.
Для Елизаветы это первое - и последнее - участие в придворном
представлении стало, наверное, самым ярким, надолго запомнившимся событием в
ее небогатой внешними эффектами жизни книжницы и лесной затворницы.
Хозяйственные записи дворецкого отражают значительные расходы - более тысячи
фунтов стерлингов - не только на наряды и обувь для пьесы-маски, но и на
трехнедельное пребывание в Уайтхолле (с 16 декабря 1605 до 8 января 1606
года {Все даты в книге даются по грегорианскому календарю, который был
введен в Англии только в середине XVIII столетия. До этого (а значит, и в
шекспировские времена) новый год начинался 25 марта.}); отсюда можно судить
о продолжительности репетиций. Скорей всего, портреты Люси Бедфорд и
Елизаветы Рэтленд написаны именно в эти дни, и можно представить, сколько
забот и волнений было у молодой женщины (всего лишь двадцати лет от роду) и
ее верного поэтического оруженосца Бена Джонсона, - об этих днях он
вспоминал со светлой и печальной улыбкой через много лет, когда Елизавета
Рэтленд, его Муза, его Чарис, несравненная Феникс, уже давно была в
Элизиуме, а после отгремевших в 1606 году празднеств осталась лишь тоненькая
книжка - первое кварто "Гименея" да эхо последовавших трагических событий.
В одной из своих элегий {18}, которая, как я считаю по ряду аллюзий,
тоже обращена к Елизавете Рэтленд (уже после ее смерти), Джонсон
подчеркивает, что он связан клятвой не называть ее имени:
"Я - ваш слуга, который клянется сохранять
Бриллиант вашего имени скрытым также прочно,
Как сон замыкает наши чувства, а сердце - мысли".
И в той же элегии:
"...но иногда украдкой, тайно от других,
Под другим именем, я обращаюсь к вам..."
Графиня Пембрук - хозяйка поэтической Аркадии туманного Альбиона
В рассказе о Рэтлендах, о честеровском сборнике, о "Печальном пастухе"
я несколько раз упоминал имя Мэри Сидни, в замужестве - графини Пембрук.
Пора читателю ближе познакомиться с той, чья роль в истории английской
литературы - и в становлении Шекспира - начинает проясняться только теперь
Вряд ли сегодня мы знали бы много об этой замечательной женщине без
биографов ее брата, крупнейшего поэта английского Возрождения Филипа Сидни;
изучая его жизнь и творчество, они неизбежно и неоднократно выходят на нее.
Парадокс, однако, заключается в том, что только благодаря таланту, труду и
самоотверженной любви Мэри Сидни-Пембрук последующие поколения (в том числе
и упомянутые биографы) вообще получили возможность прочитать произведения
Филипа Сидни. О посмертной же судьбе собственного имени и своих произведений
она, как ни странно, совсем не беспокоилась; более того, похоже, она
заботилась скорее о том, чтобы ее имя всегда оставалось - и навсегда
осталось - в тени. Поэтому лишь с начала нашего века исследователи стали
задумываться над характером отзывов о ней современников, над обнаруженными
рукописями и списками ее произведений и писем - и постепенно проступали
контуры удивительной, многосторонне одаренной личности и открывался ее
великий вклад в сокровищницу художественной культуры не только шекспировской
Англии, но и всего человечества.
Известна эпитафия, написанная на смерть Мэри Сидни поэтом Уильямом
Брауном из Тэвистока, автором "Британских пасторалей":
"Под этим надгробием
Покоится источник всей поэзии,
Сестра Сидни, мать Пембрука.
О, Смерть, прежде, чем тебе встретится другая, как она,
Столь же исполненная добра, мудрости и знаний, -
Тебя саму успеет сразить бесконечное время" {19}.
В таком же духе говорили о ней и другие писатели и поэты - ее
современники. Для Спенсера она была "сестра Астрофила, Урания, чей высокий
разум, подобно золотому сосуду, содержит в себе все дары и драгоценности
небес". Сэмюэл Дэниел восславил ее за то, что именно она высвободила
английскую поэзию из "плена этих отвратительных монстров - беспамятства и
варварства". Габриэль Харви в своем памфлете, направленном против Нэша,
говорит, что "графиня Пембрук, если бы только захотела, могла за месяц
продемонстрировать больше своих работ, чем Нэш написал за всю жизнь".
Натаниэль Бакстер называет ее поэтическое искусство божественным и
уподобляет гомеровскому. Ф. Мерез в уже известной нам "Сокровищнице Умов"
говорит, что она превосходит античную Сафо. В книге Эмилии Лэньер (мы еще
встретимся с этим именем дальше) упоминается "множество созданных графиней
Пембрук мудрых и прекрасных книг". Уолтер Свипер называет ее дом маленьким
университетом, а спустя поколение Джон Обри напишет, что "дом графини
Пембрук был подобен целому колледжу, так много было в нем выдающихся
личностей". Эти восторженные отзывы (список можно продолжить) никак нельзя
отнести в разряд преувеличенных комплиментов - Мэри Сидни превозносят не
только как покровительницу искусств и литературы, но прежде всего как
автора, выдающегося писателя и поэта.
Однако эти свидетельства, рассеянные по различным, долго не
переиздававшимся, часто забытым книгам ее современников начали собираться и
осмысливаться в своей совокупности только в нашем столетии. Первая
посвященная Мэри Сидни работа Франсис Юнг, собравшей биографические сведения
и значительную часть отзывов о ней, вышла в свет в 1912 году. Следующие
большие работы о ней появились уже в наше время (Ринглер, Рэтмел, Уоллер)
{20}, когда были исследованы найденные манускрипты ее переводов библейских
псалмов, показавшие ее многолетнюю неустанную работу над ними, ее творческую
лабораторию.
Поэтесса родилась в 1561 году в семье Генри Сидни, принадлежавшего к
так называемой новой знати, заполнявшей место старинных феодальных родов,
истребивших друг друга в войне Алой и Белой розы. Но мать ее была из
славного рода Дадли (фаворит королевы Елизаветы граф Лейстер приходился
матери родным братом). Детство Мэри прошло в Кенте, в имении Пензхерст,
воспетом впоследствии Беном Джонсоном в том же поэтическом цикле "Лес", где
он поместил и два стихотворения из честеровского сборника и послание
Елизавете Рэтленд.
Если братья Мэри были посланы в высшую школу, то ее учили дома, и
учение попало на благодатную почву: девочка жадно впитывала знания, проявив
очень рано не только интерес к литературе, но и незаурядный поэтический дар,
способности к музыке и иностранным языкам (французский, итальянский, латынь,
греческий). Уже в 14 лет она в качестве фрейлины вместе со своей матерью
встречала королеву Елизавету поэмой собственного сочинения, что и было
отмечено свидетелем события Гаскойном:
"Столь юная годами и столь зрелая разумом
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
О, если ты продолжишь так же, как и начала,
Кто сможет состязаться с тобою?"
По обычаю того времени, ее рано - в 15 лет - выдали замуж за
немолодого, но богатого и влиятельного вдовца Генри Герберта, 2-го графа
Пембрука, известного в истории английского театра как покровитель актерской
труппы {Это покровительство относится уже к тому периоду, когда Мэри стала
хозяйкой графского дома. Многие западные шекспироведы считают, что Шакспер
состоял в труппе графа Пембрука или имел с ней дело в начале 1590-х гг.}.
Она переезжает в имение Пембруков Уилтон (графство Уилтшир, на реке Эйвон),
которое постепенно станет наиболее значительным литературным центром в
Англии и заслужит название "маленького университета".
Ее брат Филип Сидни, вернувшийся в 1577 году с континента, подолгу
живет в Уилтоне; здесь он создает "Аркадию", ставшую потом известной как
"Аркадия графини Пембрук", "Защиту поэзии", другие свои произведения.
Интересно, что и другой брат, Роберт, чьи стихотворения были найдены и
опубликованы лишь совсем недавно, сделал на рукописной тетради своих стихов
надпись: "Для моей сестры графини Пембрук". Здесь, в Уилтоне, Филип Сидни
обдумывал нововведения, долженствующие дать толчок к развитию английской
поэзии, поднять ее до уровня современной ему итальянской и французской, до
уровня Петрарки и Ронсара. В эти планы и идеи он посвящал в первую очередь
сестру, ставшую его ученицей и наперсницей. Сидни отмечал, что по сравнению
с континентальными гуманистами английские писатели, и особенно поэты,
выглядели провинциалами. "Почему Англия, мать множества блестящих умов,
могла оказаться столь жестокой мачехой для английских поэтов?" - спрашивал
он. О лирической поэзии своих предшественников и части современников он
отзывался так:
"Если бы я был женщиной, к которой обращаются с такими стихами, то
никогда бы не поверил, что эти люди действительно ведают, что такое любовь".
В Уилтон стали приезжать и подолгу жить в нем многие поэты и писатели.
Уже в 1590-е годы трудно назвать имя какого-то выдающегося английского поэта
или драматурга, который не был бы в той или иной степени связан с уилтонским
кружком. Писатели, гостившие в Уилтоне, сочиняли и обсуждали свои
произведения, иногда несколько человек писали произведения на одну тему,
происходили своеобразные поэтические состязания. Между членами кружка
поддерживалась переписка; в некоторых сохранившихся письмах заметны следы
подобия организационной структуры. Позже, уже после смерти Филипа Сидни, от
этого "университета" отпочковались "поэты Бельвуарской долины", никогда,
впрочем, не порывавшие связей с Уилтоном.
Новаторство, шедшее из Уилтона, касалось как обогащения лексики,
усиления образности, выразительности поэтического языка, несравненно более
строгих требований к технике стихосложения, так и введения в английскую
литературу ренессансных гуманистических идей. Эти нововведения получили
распространение, в исторически короткий срок изменив лицо английской
литературы позднеелизаветинского и якобианского периодов.
Трагическая смерть Филипа Сидни в 1586 году стала переломным событием в
жизни и творчестве его сестры (в этом же году умерли ее отец и мать). Отныне
главная задача жизни Мэри - сохранение, редактирование и публикация всего
литературного наследия Филипа Сидни и продолжение начатого им дела, - и это
был воистину великий подвиг самоотверженности и любви. При жизни Филип Сидни
не печатал (и не готовил к печати) своих произведений, большинство из них
остались после его смерти незавершенными. Кроме того, умирая, он просил свои
рукописи уничтожить.
Но эту его последнюю просьбу она не сочла возможным выполнить, приняв
на себя титанический труд по спасению литературного наследия брата. Огромная
работа была проделана ею по редактированию и завершению "Аркадии"; многие
поэтические вставки и часть прозаического материала принадлежат ее перу. Эта
книга, значение которой в истории английской литературы трудно преувеличить,
была издана в 1593 году типографом У. Понсонби (тем самым, которого иногда
называли "придворным печатником" Мэри Сидни). В 1593 году также выходит
"Защита поэзии", а в 1598-м - собрание сочинений Филипа Сидни. Следует
отметить вышедший в 1593 году поэтический сборник "Гнездо Феникса",
содержащий элегии уилтонского кружка на смерть Филипа Сидни, многие из них
обращены к его безутешной сестре. В 1595 году вместе со спенсеровским
"Астрофилом" была напечатана траурная поэма "Горестная песнь Хлоринды",
написанная, как считают, самой Мэри. Таким образом, ее работа над
литературным наследием и увековечиванием памяти Филипа Сидни заняла не менее
12 лет (конечно, были у нее в этой работе и помощники, но основное бремя
лежало на ней). И еще в течение многих лет после этого она продолжает
начатую им работу по поэтическому переводу библейских псалмов на английский
язык.
Так произведения Филипа Сидни дошли до современников и потомков, для
многих тогда он сам стал поэтическим полубогом, очень часто к его имени
прибавляли эпитеты "божественный" или "великий".
В 1592 году публикуются ее переводы с французского: "Рассуждение о
жизни и смерти" Де Морне и "Марк Антоний" Гарнье; оба перевода выполнены на
чрезвычайно высоком уровне, не знакомом прежде в изданиях такого рода. В
1593 году она переводит "Триумф смерти" Петрарки с итальянского (найденный
рукописный список этого перевода содержит также копию письма поэта Джона
Харрингтона к его сестре Люси, графине Бедфорд, где он предлагает ее
вниманию несколько переведенных Мэри Сидни-Пембрук псалмов и называет
хозяйку Уилтона "зеркалом нашего времени в поэзии").
Переводчица открывает в английском языке неизвестные доселе поэтические
возможности для адекватной передачи глубоко эмоциональных, исполненных
внутренней музыки стихов великого итальянского поэта. При этом она вносит в
поэму и личные чувства, свою любовь и преданность брату, никогда не
утихающую боль от сознания невозвратимости его утраты, которая ничем не
может быть облегчена, - лишь поэзия открывает перед ними врата все
примиряющей вечности. Она переводила и другие произведения Петрарки, но эти
переводы пока не найдены.
Особый интерес и значение представляют обнаруженные в разное время
рукописные списки ее переводов библейских псалмов. Анализ этих манускриптов
высветил подлинно подвижническую работу Мэри Сидни - Пембрук над
поэтическими текстами, постепенный и впечатляющий рост ее мастерства. Филип
Сидни успел перевести 43 псалма; его сестра не только перевела остальные
107, но и частично переработала некоторые из переведенных им. Добиваясь
большей выразительности, поэтесса все время экспериментирует с поэтической
формой, используя чуть ли не все возможные формы строфики - двустишия,
трехстишия, четверостишия (наиболее часто) и их сочетания. Чрезвычайно
разнообразна рифмовка, включая очень сложные и редкие варианты; одна и та же
схема рифмы редко повторяется, применяются как мужские, так и женские рифмы.
В метрике она предпочитает ямб, но часто пробует силы и в других размерах.
Есть стихотворения алфавитные (первые буквы последовательных строк идут в
алфавитном порядке), труднейшие акростихи. Похоже, поэтесса задалась целью
продемонстрировать богатейшие неиспользованные возможности, заключенные в
английском языке и его просодии, и часто достигает этого с ошеломляющей
виртуозностью. Разные манускрипты содержат отличающиеся редакции (до
четырех-пяти) одних и тех же псалмов, созданные в разные периоды;
последовательные варианты отражают непрерывное редактирование, переделки,
вплоть до коренных. Видно, как к концу этой, удивительной не только для
своего времени, многолетней (продолжавшейся, вероятно, всю ее жизнь) работы
она предстает гораздо более зрелым, уверенным в себе и своем искусстве
мастером, подлинно большим поэтом, предшественником Донна и Милтона.
Известен также принадлежащий ей пасторальный диалог, напечатанный в
сборнике "Поэтическая рапсодия" (1602), вышедшем, как и сборник "Английский
Геликон" (1600), с участием поэтов уилтонского кружка. Оба издания, как и
появившийся ранее сборник "Гнездо Феникса", выполнены на высоком
полиграфическом уровне. Еще не исследованы до конца связи и влияние Мэри в
издательском мире, но ясно, что через своего "придворного типографа"
Понсонби, а потом и через его ученика Эдуарда Блаунта она направляла работу
по изданию не только "оставшихся сиротами" произведений Филипа Сидни, но и
других заметных в истории английской культуры книг. Интересный факт: Мэри
Сидни - Пембрук получала определенные доходы от изданий своих (и брата)
трудов (в отличие от Шекспира!); для аристократов - явление крайне редкое.
На это намекает и Бен Джонсон в комедии "Эписин".
Как и Бен Джонсон, и ее сын Уильям, 3-й граф Пембрук, передавший другу
и помощнику Блаунта Торпу шекспировские сонеты, Мэри Сидни-Пембрук хорошо
знала подлинного Потрясающего Копьем. Ибо союз Роджера Рэтленда с ее
племянницей был заключен с ее благословения и под ее эгидой, и она помогала
им в тайном служении Аполлону и музам. И не только при их жизни.
Обстоятельства появления Великого фолио в 1623 году, где впервые были
напечатаны 20 из 37 шекспировских пьес, говорят о прямой причастности Мэри
Сидни-Пембрук этому феномену мировой культуры.
Сама дата долго не вызывала особого любопытства - никто не мог и даже
не пытался объяснить, почему книга вышла именно в 1623 году. Но вот через
три века, в 1925 году, один настырный англичанин, перелистывая пожелтевшие
страницы каталога, выпущенного типографом Джоном Биллом для Франкфуртской
книжной ярмарки, среди списка английских книг, которые предполагалось
отпечатать в 1622 году и продавать на осенней ярмарке этого года, наткнулся
на такую строку:
"Пьесы, написанные М. Уильямом Шекспиром, все в одном томе,
отпечатанные Исааком Джаггардом". Так сравнительно недавно стало известно,
что книга должна была появиться в 1622 году (хотя мало кто заметил, что эта
дата совпадает с десятой годовщиной смерти Рэтлендов). Судя по всему,
участники издания очень торопились, чтобы успеть к намеченному сроку, однако
в самый разгар работы, в октябре 1621 года, печатание было вдруг и надолго
прервано, и книгу смогли выпустить только в конце 1623 года. Убедительного
объяснения этому внезапному и длительному перерыву ни
биографы-стратфордианцы, ни их оппоненты-оксфордианцы дать не могут, ибо не
знают, что работа остановилась буквально через несколько дней после
скоропостижной смерти от оспы Мэри Сидни-Пембрук в конце сентября 1621 года.
Ее сын Уильям - граф Пембрук, лорд-камергер и приближенный короля -
взял осиротевшее издание под свою опеку и привлек к работе Бена Джонсона,
назначив его на должность, дающую возможность распоряжаться судьбами как
новых, так и старых пьес; Эдуард Блаунт, вероятно, принимал участие в
издании с самого начала. Эти и другие факты (в том числе и посвящение книги
ее сыновьям), говорят о том, что в создании Великого фолио Мэри
Сидни-Пембрук играла вначале ту же роль, что и в публикации литературного
наследия Филипа Сидни, - роль инициатора, редактора, и частично - соавтора.
Именно этим объясняются и столь удивляющие шекспироведов изменения - не
только сокращения, но и обширные дополнения авторского характера к текстам в
этом издании: ее участие в появлении дорогих ее сердцу книг никогда не
сводилось к простой правке чужих текстов - она всегда выступала полноправным
- наравне с автором - участником творческого литературного процесса. Такой
характер ее работы над наследием Филипа Сидни теперь общепризнан; пришло
время признания ее роли в становлении Великого Барда.
В одном из самых "трудных" (для джонсоноведов), но и самом
перспективном для исследователей произведении Бена Джонсона - пьесе
"Магнетическая леди" (1632), приуроченной к 20-й годовщине смерти Рэтлендов,
в аллегорической форме рассказывается о некоем Великом проекте, "генеральный
смотритель" которого умирает, не успев довести дело до конца. Характер этого
Великого проекта становится понятным из реплики одного из его исполнителей,
помощников "генерального смотрителя": "То, что для вас потом становится
предметом чтения и изучения, для меня - лишь обычная работа".
25 сентября 1621 года оспа уносит Мэри из жизни; ее хоронят в соборе
города Солсбери, но ее могила не отмечена памятником. Лишь через три с
половиной столетия, в 1964 году, в дни Шекспировского юбилея ее земляки
прикрепили на стене собора доску с эпитафией, написанной на ее смерть одним
из самых молодых поэтов "уилтонского университета", Уильямом Брауном из
Тэвистока; с этих строк я и начал рассказ о замечательной женщине Мэри
Сидни, в замужестве графине Пембрук.
Писатель Габриэль Харви и другие ее современники утверждали, что она
при желании могла бы показать много своих произведений, однако под
собственным именем Мэри Сидни опубликовала их сравнительно мало.
В середине XVII века Уилтон сильно пострадал от пожара; сгорели,
очевидно, и почти все бумаги его прежней хозяйки, из которых мы могли бы
узнать и о других ее произведениях, появившихся в разное время под чужими
именами или псевдонимами. Известно также, что значительная часть рукописных
материалов была утрачена ее равнодушными к истории литературы потомками
(так, одну из рукописей переводов псалмов вместе с другими "старыми
бумагами" приобрел некий джентльмен для заворачивания кофе - к счастью, его
брат догадался снять с нее копию, которая сохранилась).
Имеется несколько достоверных портретов Мэри Сидни. Самый интересный и
значительный из них относится к 1614 году, когда ей было уже 53 года. На
картине мы видим женщину с красивым, удивительно одухотворенным лицом;
глубокий взгляд открывает напряженную работу мысли, устремленной к нам через
века и поколения. В правом верхнем углу картины - интригующая, загадочная