Страница:
Книга "Игра об Уильяме Шекспире, или Тайна Великого Феникса" вышла в
свет в 1997 году. Учитывая, что у нескольких поколений советских
гуманитариев представления о личности Шекспира складывались в атмосфере
фактического запрета на "шекспировский вопрос" и за последние шесть-семь
десятилетий в нашей стране не появилось ни одной книги, даже ни одной
статьи, объективно освещающей эту сложнейшую и интереснейшую проблему, можно
было ожидать, что большинство театроведов и литературоведов встретят "Игру
об Уильяме Шекспире" в штыки. Кому понравится, если усвоенный еще со
школьной и студенческой скамьи, со страниц бесчисленных хрестоматий и
диссертаций образ великого классика вдруг оказывается мифом, порождением
необыкновенной Игры, у истоков которой стояли странные, незнакомые прежде
личности, с их удивительными, с трудом постижимыми людьми XX века
помыслами...
Однако книгу сразу тепло приняла как пресса, так и подавляющая масса
читателей, особенно связанных с искусством, с театром. Оказалось, что
несоответствие тусклых "официальных" представлений о Шекспире, о грандиозной
личности создателя "Гамлета", "Лира", сонетов ощущалось многими людьми
театра давно, и теперь, когда они получили доступ к подлинным фактам, это
ощущение обрело и рациональное объяснение, стало Знанием: они увидели
Великого Барда и его создателей. Радовала быстрота, с которой нашла
понимание непростая концепция феномена Шекспира как Великой Игры, обращенной
к Вечности, призванной вовлекать в свою орбиту поколение за поколением
смертных, - самого убедительного Спектакля, когда-либо представлявшегося на
сценах Мира.
Был принят и оценен по достоинству и великолепный раблезианский фарс,
целое десятилетие разыгрывавшийся современниками Шекспира вокруг придворного
шута Томаса Кориэта из Одкомба, объявленного ими величайшим в мире
путешественником и писателем, превзошедшим самого Гомера!
Конечно, интерес читателей всех уровней привлекла трагическая история
жизни и смерти необыкновенной бельвуарской четы - Роджера и Елизаветы
Рэтленд, оплаканных их поэтическими друзьями в так долго остававшемся
неприступно таинственным честеровском сборнике "Жертва Любви". Не остались
незамеченными и впервые объясненные причины появления самой знаменитой книги
в истории Англии - Первого Шекспировского фолио - именно в 1623 году и
многое другое.
Свидетельства понимания и согласия приходили и из других стран. Причем
все это выглядело отнюдь не как хоровое восхваление: задавались трудные
вопросы, анализировались идеи и гипотезы, высказывались сомнения в
возможности окончательного решения тех или иных частных проблем,
подчеркивалась необходимость продолжать исследования в показавших свою
перспективность направлениях.
Но главное, что поняли и приняли эти читатели и рецензенты (причем не
только театроведы, режиссеры, актеры, литературоведы, но и историки
культуры, философы): речь идет не о каком-то "ниспровержении" или
"разоблачении" - в мире происходит невероятно сложный, трудный, но
неотвратимый процесс постижения Шекспира, а вместе с ним и целого
фундаментального пласта европейской культуры. И процесс этот по своей
глубине и значимости мало с чем можно сравнить в человеческой истории.
Осенью 1997 - весной 1998 года были проведены специальные конференции в
Институте мировой литературы и в Государственном лингвистическом
университете, на них обсуждалась как основная концепция "Игры об Уильяме
Шекспире", так и содержащиеся в книге гипотезы по ряду конкретных проблем, в
первую очередь - идентификация прототипов героев поэтического сборника
Роберта Честера и его новая датировка, уже получившая не только
аналитическое, но и эмпирическое подтверждение благодаря открытию уникальных
водяных знаков на хранящихся в Вашингтоне и Лондоне экземплярах сборника.
Участники конференций говорили о необходимости создать научный центр,
который координировал бы исследования в области сложнейших дискуссионных
проблем шекспироведения и объективно информировал бы общественность о ходе
научной полемики у нас и на Западе.
Оппоненты (а ведь их не могло не быть!) долгое время не давали о себе
знать. Пришлось неоднократно публично приглашать их высказаться, иногда это
носило форму дразнящего вызова ("неужели вы со всем согласны, неужели вам
нечего возразить?" и т. п.). Потом уже стало ясно, что некоторые оппоненты
молчали - и продолжают молчать - принципиально, веря, что игнорирование -
лучший метод борьбы с неугодными идеями. Другие по привычке осматривались и
выжидали, не зная, обретут ли эти новые идеи статус если не официальных, то
хотя бы официозных и как отнесутся к ним англо-американские шекспироведы, в
чьей привязанности к стратфордскому культу сомневаться не приходилось.
Но дискуссия с оппонентами была необходима. "Игра об Уильяме Шекспире"
- не художественный вымысел, не роман, автор которого может стоять в стороне
от публичного обсуждения своего детища. Основу книги составляют новые (или
по-новому увиденные и понятые) исторические и литературные факты, открытия,
гипотезы. Дискуссия вокруг этой научной основы позволяет уточнять и
разъяснять факты и сложные проблемы, отвечать на возникающие у читателей
вопросы, парируя несостоятельные и учитывая справедливые доводы оппонентов.
Важно было побудить их высказаться, ибо никто лучше их самих не может
продемонстрировать отсутствие у стратфордианского шекспироведения научно
обоснованного ответа на кардинальные вопросы, связанные с проблемой личности
величайшего драматурга человечества.
Эта проблема неотделима от многолетнего и многоголосого Спора вокруг
нее, от огромного и основательно запутанного клубка доводов и контрдоводов,
повторяющихся обвинений и примеров взаимонепонимания. Долгое время мы были
оторваны от непрекращавшейся мировой дискуссии. Тем интересней выглядит
полемика, все-таки развернувшаяся - пусть и не сразу - после выхода в свет
"Игры об Уильяме Шекспире". Поэтому я рискнул приложить к новому изданию
книги небольшую брошюру с кратким обзором этой полемики; ознакомившись с
ней, читатель сможет не только свободней ориентироваться в фактах,
породивших удивительную проблему, но и ощутить атмосферу Великого Спора, его
неожиданный для многих интеллектуальный и эмоциональный накал. Еще раз
подтверждается: большие общечеловеческие проблемы актуальны всегда.
Первых откликнувшихся наконец на призыв к дискуссии оппонентов
занимала, как правило, только защита привычной веры в страт-фордского
Шакспера. Они приводили те же доводы, что и их предшественники 60 лет назад,
пока стараниями этих предшественников начавшуюся тогда в нашем
литературоведении дискуссию не задушили вообще. Да и откуда бы взяться новым
аргументам - ведь для этого нужны новые факты, подтверждающие веру в
авторство Шакспера, а их, как известно, за все столетия, прошедшие после его
смерти, никому найти не удалось. Новыми можно было назвать лишь несколько
незатейливых вымыслов...
Характерным почти для всех защитников стратфордианской традиции было и
остается непонимание причин возникновения "шекспировского вопроса" -
сомнений в авторстве Шакспера. Часто это выглядит и как нежелание понять, -
даже прочитав главу "Игры об Уильяме Шекспире", где излагаются и эти
причины, и история полуторавековой дискуссии, такие оппоненты продолжают
недоумевать, как это можно сомневаться, что "произведения Шекспира написал
Шекспир"? Отсюда распространенное представление, что причиной являются
происки любителей (искателей) дешевых сенсаций (а вот многие англичане
склонны винить высокомерие британских лордов, не желающих признавать гением
человека низкого происхождения). Один рецензент убежден, что "сомнения в
Шекспире" возникли полтора столетия назад на Западе на некоей "волне
гиперкритицизма тогдашней исторической и филологической науки, когда
подвергался сомнению даже факт исторического существования Иисуса Христа".
Другой рецензент, имея в виду уже непосредственно "Игру об Уильяме
Шекспире", полагает, что все дело в том, что "мы живем в смутное время, одна
из главных примет которого - глубокий кризис идеологии... таким временам
очень свойственны мгновенные и бурные увлечения всякими свежими (или
псевдосвежими) теориями". И т. д. и т. п... Отсюда недалеко и до решительных
заявлений, что никакого "шекспировского вопроса" в науке не существует и все
эти разговоры-дискуссии - от лукавого.
Можно занимать ту или иную позицию в споре между приверженцами традиции
и ее критиками, но отрицать существование проблемы, многие годы служащей
предметом неутихающей острой дискуссии в мировом шекспироведении, - просто
смешно. Не надо быть семи пядей во лбу и для того, чтобы понять наконец:
причиной возникновения сомнений в правильности традиционных
(стратфордианских) представлений об авторе шекспировских произведений, а
потом и их неприятия являются не происки безответственных охотников за
сенсациями и не смутные времена в истории той или иной страны, а невиданное
в истории мировой культуры противоречие. Неустранимое, просто чудовищное
противоречие, полная несовместимость между тем, что свидетельствуют
шекспировские пьесы, сонеты, поэмы о своем авторе - "Уильяме Потрясающем
Копьем" - не только гениальном, но и самом образованном и эрудированном
поэте и драматурге своего времени, и тем, что постепенно, спустя одно-два
столетия стало известно из найденных в архивах документов об уроженце
Стратфорда, пайщике лондонской актерской труппы, чье записанное и при
крещении, и при погребении имя может по-русски быть передано как "Шакспер".
Вся семья стратфордца - не только его родители и жена, но даже его дети(!)
всю жизнь оставались неграмотными; нет свидетельств, что сам он получил хоть
какое-то образование (даже начальное) или что в его доме когда-либо водилась
такая вещь, как книга; нет ни строки, написанной его рукой. Никто при жизни
нигде ни разу не назвал стратфордца поэтом или драматургом, зато документы
свидетельствуют, что он занимался ростовщичеством, жестко преследовал
неимущих должников и т. п. Никто в целой Англии не отозвался ни словом на
его смерть, и только через шесть-семь лет возле его могилы в стратфордской
церкви кто-то распорядился соорудить небольшой настенный памятник с
витиеватой надписью, из которой можно было заключить, что он-то якобы и был
великим поэтом и драматургом; вскоре вышел роскошный однотомник - собрание
пьес Шекспира с несколькими аллюзиями в сторону Стратфорда. Вот эти две
посмертные реалии и положили начало представлению об Уильяме Шакспере из
Стратфорда как о Шекспире, представлению, которое могло казаться
естественным лишь тогда, когда о Шакспере практически ничего не знали, да и
в шекспировских творениях разбирались достаточно поверхностно. Но уже к
середине XIX века масса исторических и литературных фактов, обрисовывающих
пропасть, отделяющую Шакспера от Великого Барда, достигла критического
уровня, и у многих людей, глубоко чтивших Шекспира и его творения, стала
спадать пелена с глаз. Среди этих людей мы видим такие имена, как Диккенс,
Марк Твен, Уитмен, Фрейд, Чаплин, Ахматова, Набоков; к отрицанию
стратфордской традиции их привело именно осознание этой пропасти, а не
легкомысленное следование за модой.
Поэтому защитники стратфордской традиции и культа (известно, что был бы
культ, а уж в защитниках у него недостатка никогда ощущаться не будет)
всегда стараются если не устранить эту пропасть (это невозможно), то по
крайней мере как-то ее уменьшить, сгладить. Для этого, с одной стороны,
затушевываются научно установленные факты о высочайшей образованности
Шекспира, гигантском лексиконе, использовании множества иностранных
источников, не говоря уже об английских. Великого Барда пытаются как-то
"опростить", приземлить, приблизить хоть на несколько дюймов к почти
нулевому культурному уровню стратфордца. С другой стороны, всячески
"смягчаются", ставятся под сомнение, а то и вовсе замалчиваются главные
достоверные документальные факты об Уильяме Шакспере - его необразованность,
неграмотность семьи и вообще отсутствие подтверждений, что этот человек умел
хотя бы читать и писать. Это относится и к его занятиям - мелкое
ростовщичество, преследование небогатых соседей-должников и т. п. Таким
путем Шакспера пытаются как-то облагородить, сделать более подходящим для
навязанной ему роли поэта, драматурга, эрудита.
Для нейтрализации достоверных фактов, особенно их взаимоподтверждающей
совокупности, сегодняшние защитники традиции предлагают небогатый набор
старых или слегка подновленных вымыслов. Например, откуда бы у нигде не
учившегося Шакспера знание иностранных языков, иностранной литературы?
Рецензент С. {Здесь и далее авторы полемических откликов обозначены
инициалами, которые расшифрованы в конце брошюры. Там же указано, какие
именно статьи и рецензии этих авторов дискутируются (иногда цитируются) в
настоящем обзоре.}, касаясь написанной по-французски сцены в "Генрихе V",
считает, что данный факт не говорит о владении Шекспиром французским языком,
ибо, "надо думать", у Шекспира были приятели, которые помогли ему перевести
этот текст. А как же насчет французской книги Бельфоре, откуда взят сюжет
"Гамлета"? На это, как считает рецензент, тоже не следует обращать внимания,
ибо до шекспировского "Гамлета" существовала какая-то неизвестная пьеса на
тот же сюжет. Французскую книгу мог прочитать и использовать неизвестный
автор этой неизвестной пьесы, а Шекспир лишь шел по его следам (о том, что
сюжеты из книги Бельфоре использованы Шекспиром не только в "Гамлете",
рецензент, похоже, не знает). Так с помощью неизвестного приятеля и
неизвестного драматурга-предшественника "закрывается дело" о французском
языке Шекспира.
Рецензент Г. о Бельфоре вообще ничего не говорит, а относительно сотни
французских строк в "Генрихе V" высказывает соображение, что они были
предназначены "произвести комическое впечатление и повеселить неприхотливых
и не слишком эрудированных зрителей". Нам предлагают представить себе
драматурга, пишущего целые сцены на незнакомом ему языке. Для веселья
публики! Знание Шекспиром итальянского языка ни эти двое, ни другие
оппоненты оспорить сходным образом почему-то не попытались. А ведь чего
проще: у Шекспира-де был приятель-итальянец, который переводил ему книги
Чинтио и Фьорентино, рассказывал о Падуе и Венеции...
Вообще оба эти рецензента, да и не они одни, утверждают, что степень
образованности Шекспира невелика, не надо ее преувеличивать. Не буду
повторять приведенные во второй главе "Игры об Уильяме Шекспире"
многочисленные факты, достаточно порекомендовать таким оппонентам
ознакомиться хотя бы с капитальным трудом английского профессора Дж. Буллоу
"Прозаические и драматургические источники Шекспира" (1957-1973), где
использованные Великим Бардом английские, латинские, греческие, французские,
итальянские, испанские тексты заняли восемь томов - четыре тысячи страниц.
Многие из этих текстов в шекспировские времена еще не были переведены.
Надеюсь, ознакомление с этими данными все-таки заставит оппонентов,
оспаривающих эрудицию Шекспира, призадуматься...
Так же старательно обходится оппонентами тот удивительный факт, что
никто из современников при жизни Великого Барда ни в письмах, ни в дневниках
не пишет, что знал, видел такого человека, разговаривал с ним либо слышал о
нем что-нибудь определенное от своих знакомых, друзей. О каждом писателе,
драматурге, поэте той эпохи какие-то (иногда очень подробные и
многочисленные) прижизненные свидетельства существуют - за исключением
Шекспира! Тем более никто ни разу не подумал назвать Уильяма Шакспера из
Стратфорда поэтом или драматургом - и не только при жизни, но и целых семь
лет после его смерти.
Кстати, об имени стратфордца. И в самой книге, и в нескольких
газетно-журнальных публикациях я терпеливо объяснил не просто правомерность,
но и необходимость называть его именем, под которым он записан в приходской
книге как при крещении, так и при погребении: Shakspere, что по-русски
наиболее адекватно {С учетом того, что имя великого драматурга неточно
транскрибируется и произносится по-русски: "Шекспир" вместо английского
"Шейкспие".} может быть передано как "Шакспер". Именно так - Shakspere -
называют его большинство английских и американских специалистов по
"шекспировскому вопросу"; именем же "Шекспир" - Shakespeare - Потрясающий
Копьем - в ходе дискуссий по этой проблеме принято обозначать лишь искомого
Автора пьес, поэм и сонетов. Всех же "кандидатов" на эту роль, начиная с
Шакспера, называют именами, зафиксированными при крещении, и это нисколько
не предрешает результатов спора. Если сторонники других "кандидатов" тоже
просто будут называть каждого из них ШЕКСПИРОМ, то участники дискуссии
перестанут понимать друг друга. Четкое разграничение понятий и обозначений -
обязательное "техническое" условие любой научной дискуссии. Однако оппоненты
упорно нарушают это элементарное условие, запутывая читателей, а возможно, и
самих себя. Они защищают авторство Шакспера, но при этом объявляют, что
"обороняют Шекспира". От кого? Похоже, им до сих пор непонятно, что все
участники многолетней дискуссии - за Шекспира, а спор идет о том, кто же
писал под этим именем: Шакспер, Бэкон, Рэтленд, Дерби, Оксфорд, Марло, Мэри
Сидни-Пембрук или кто-то еще, и что научные проблемы надо решать научными
методами. Это относится и к обозначению объектов дискуссий.
И еще о номинациях. В 30-е годы, когда каждый спорный вопрос в любой
области рассматривался у нас как эпизод вселенской борьбы Единственно
Верного Учения с полчищами супостатов, критиков стратфордианской традиции
именовали антишекспиристами, то есть "врагами Шекспира", и всякому
поинтересовавшемуся "шекспировским вопросом" сразу становилось ясно, что тут
к чему. Окончательно точки над i были поставлены, когда все нетрадиционные
воззрения объявили идеологически враждебными. За время действия у нас
нелепого "идеологического" табу на Западе привились более корректные по
форме и точные по существу определения сторон в сложном споре о Шекспире:
приверженцев традиции называют стратфордианцами, их оппонентов -
нестратфордианцами, и это помогает пониманию сути дискуссии. Однако наши
защитники традиции продолжают клеймить ее критиков как "врагов Шекспира",
превосходя в этом охранительском рвении даже прославленных своим
консерватизмом британских тори; впрочем, замечено, что их позиции всегда
совпадают с "официальными" или (как в данном случае) - "официозными",
принятыми культурным истеблишментом. И все-таки давайте считать всех
участников Великого Спора друзьями Шекспира и откажемся от реликтовой
терминологии и идеологической зашоренности любой окраски. Не будем подходить
к участникам дискуссии о Шекспире с примитивными критериями известного типа:
он за красных или за белых? Идет научный поиск Истины.
Теперь посмотрим, как относятся наши сегодняшние защитники британской
традиции к достоверным фактам об уроженце Стратфорда Уильяме Шакспере.
Первый факт: родители Шакспера и его жена были неграмотны. В отношении
матери и жены возражений со стороны оппонентов вроде бы нет (хотя и о
согласии не заявляется). Но вот отца, перчаточника Джона Шакспера, который в
документах вместо подписи рисовал крест или циркуль (инструмент его
профессии), рецензент Г. считать неграмотным не согласился и привел такой
придуманный западными стратфордианцами довод: сосед Шаксперов Куини умел
писать, а в официальной бумаге поставил вместо подписи крест; значит, и
Шакспер-отец тоже был грамотным. К этому добавляется несколько других
доводов сходной убедительности. Например: "в городские советники неграмотных
обычно не выбирали". Отвечу коротко: во-первых, Куини поставил в этом
документе не крест, а перевернутую первую букву своей фамилии, во-вторых,
грамотность соседа никак не доказывает грамотности Шакспера-отца и, наконец,
еще в прошлом веке Ч. Найт установил, что две трети стратфордских городских
советников были именно неграмотными. Другой мой оппонент пошел еще дальше и
зашел, надо сказать, весьма далеко. Не разобравшись в одном довольно
известном шекспироведам эпизоде, он поведал недавно изумленному
человечеству, что "отец Шекспира" не просто был грамотным, но являлся видным
публицистом! Об этом потрясающем сообщении и о других удивительных
утверждениях этого оппонента мы еще будем говорить, пока же констатируем:
никаких оснований сомневаться в неграмотности Джона Шакспера нет.
Посмотрим, что говорят наши оппоненты относительно неграмотности детей
Шакспера. Если Шакспер действительно был великим драматургом и поэтом,
образованнейшим писателем Европы, эрудитом, мог ли он оставить своих детей
неграмотными?! Этот потрясающий факт ни наши, ни западные приверженцы
традиции вразумительно объяснить не могут, поэтому обычно предпочитают о нем
промолчать. А объяснение тут самое простое: ни Уильям Шакспер, ни его жена
не могли научить своих детей тому, что не знали и не умели сами. Приходилось
слышать такую догадку: у Шакспера, наверное, были не очень хорошие отношения
с семьей, и он не был особенно заботливым отцом, поэтому дети и могли
остаться неграмотными. Догадка более чем натянутая. Шакспер часто бывал в
Стратфорде, где жила его семья, там он скупал дома и земельные участки,
давал соседям деньги в рост; в его завещании интересы дочерей скрупулезно
оговорены до мелочей и пенсов: завещатель печется об их благополучии, их - и
их потомства - достатке. Такой заботливый отец не мог бы не позаботиться об
образовании своих детей, хотя бы о том, чтобы научить их читать и писать.
Разумеется, при условии, что он сам умел это делать.
А что же достоверно известно насчет образования самого Уильяма
Шакспера? У нас нет никаких данных, что он посещал какое-то время даже
начальную школу. Через полвека после его смерти соседи и родственники
рассказали получившему приход в Стратфорде священнику, что Шакспер был
человеком природного ума, но без образования, и только еще через полвека
возникло "предание", что он все-таки некоторое время ходил в начальную
школу, но отец вскоре забрал его оттуда и сделал своим подмастерьем.
Вот и все, что можно сказать об образовании Уильяма Шакспера; нет
никаких свидетельств, что его грамотность в зрелые годы простиралась дальше
умения кое-как изобразить под документом свою подпись (да и это под
вопросом). Эти достоверные факты и пытаются обойти, утопить в домыслах о
том, какое это было необыкновенное, замечательное учебное заведение -
стратфордская начальная (так называемая "грамматическая") школа, куда,
возможно, ходил некоторое время юный Уильям.
Стратфордская школа, как мы уже знаем, размещалась в одной комнате, со
всеми детьми управлялся один учитель. Уровень обучения в провинциальных
школах, по свидетельству авторитетного тогда педагога Р. Эшема, был весьма
плачевным, а самым распространенным "учебным пособием" служила палка. Из
всех мальчиков - одногодков Уильяма Шакспера - лишь один (из грамотной
семьи) поступил потом в колледж. Если эту школу и сравнивать с чем-то, то
разве что в лучшем случае с российской церковно-приходской. Но такая картина
наших оппонентов не устраивает, и нам совершенно серьезно сообщают, что
стратфордская грамматическая школа конца XVI века по уровню даваемого ею
образования соответствовала дореволюционной российской гимназии!
Другой оппонент, К., не разобравшись в тексте переводной книжки,
восторгается, что в Стратфорде детей начинали обучать уже с трехлетнего
возраста на специальных подготовительных курсах! Таким вот подлинным оазисом
ренессансной просвещенности выглядит под пером наших оппонентов
провинциальный городок, где половина мужчин и 90 процентов женщин не умели
подписать свое имя.
А как насчет "удивительного" отсутствия следов хотя бы одной книги в
доме Шаксперов? Для сравнения: от других писателей того времени дошло немало
принадлежавших им книг, с автографами и пометками... Здесь нам повторяют
старый-престарый довод о двух книгах шекспировской эпохи, на которых
надписаны инициалы владельца - W. S. - и отмечены некоторые места в тексте:
вот вам и "доказательство" существования у Шакспера библиотеки! Неважно, что
и тогда, и позже в Англии жили сотни людей, чьи инициалы совпадали с
этими...
Нет ни клочка бумаги, исписанного рукой Шакспера, единственные
"рукописи" этого человека - постепенно найденные шесть подписей под
юридическими документами; подписи разные, с разной орфографией, какие-то
неуверенные или неумелые. Многие сомневаются, что это действительно его