Страница:
Лондоне, был там связан с театрами и таким путем заложил основы своего
благосостояния, вполне могла сохраняться среди стратфордских обывателей в
течение десятилетий, тем более что дочь Шакспера Джудит умерла только в том
же, 1662 году, когда в Стратфорде появился Уорд, а в доме на Хенли-стрит
жили Харты - потомки сестры Шакспера Джоан. Несложно было узнать и через
40-50 лет о составе семьи Шакспера и об отсутствии у него образования - это
помнилось, обсуждалось. А вот чем именно он при жизни занимался в Лондоне,
его соседи вряд ли могли знать, и никто из его земляков (и не только
земляков) при жизни не называл его драматургом, поэтом - на это нет ни
малейших намеков.
Когда же в городке стали циркулировать занесенные извне слухи, что
покойный стратфордец не просто что-то там делал в лондонских театрах, а был,
оказывается, знаменитым сочинителем пьес, подробностями жизни которого
интересуются почтенные приезжие господа, а потом и священник Уорд, -
требуемые "подробности" стали возникать и раскрашиваться сообразно с
представлениями жителей Стратфорда о таких материях, как драматургия и
поэзия. И вот возникла та смесь правды и наивных домыслов, называемая
"преданиями", которая через несколько десятилетий после Уорда станет важным
источником для шекспировских биографов; об этих "преданиях" сегодняшние
шекспироведы обычно отзываются со сдержанным скептицизмом, порождаемым
трудностями отделения зерен истины от плевел домыслов. Однако в случае с
Уордом - одном из первых по времени - это проще, чем в более поздних, -
следы и отзвуки реального существования Шакспера еще не стерлись и не
деформировались окончательно в памяти его земляков.
Викарий Уорд был человеком добросовестным. Он сделал в своем дневнике
пометку: "Запомнить, что надо почитать пьесы Шекспира и знать их так, чтобы
не оказаться неосведомленным по этой части". Возможно (но не обязательно)
это означает, что он до этого их не читал, хотя упоминание им - между прочим
- имен Джонсона и Дрейтона свидетельствует о некотором знакомстве
образованного священника с литературой его времени. Записав себе для памяти
задание почитать пьесы Шекспира, Уорд, очевидно, предвидел дальнейшие
разговоры о нем со своими прихожанами, хотел продолжить расспросы и поиски
сведений - ведь не мог же он совсем не понимать их значение.
Однако имя Шекспира встречается только в одной из шестнадцати
сохранившихся тетрадей дневников Уорда - в самом начале его стратфордского
служения. Больше ничего о Шекспире Уорд не пишет, хотя живет в Стратфорде
еще долгие годы и продолжает вести дневник. Неужели он не узнал о нем
абсолютно ничего нового? Перестал совершенно интересоваться им? Или узнал о
нем нечто такое, что его обескуражило, внесло смятение в душу честного
пастыря? Или часть его дневников - именно тех, где говорится о Шекспире, -
утрачена, исчезла? Ответа на эти недоуменные вопросы нет. Но все-таки Уорд -
почти из первых рук - узнал об отсутствии образования у Шакспера, что
согласуется с тем, что известно сейчас; заслуживает пристального внимания и
рассказ о веселом застолье с лондонскими знакомыми, послужившем причиной
болезни и смерти Шакспера, - здесь определенно содержится какое-то зерно
истины, ибо свидетелей такой встречи с приезжими гостями должно было быть
немало, а значит, немало было разговоров и пересудов, когда она обернулась
смертью хозяина.
Но дневник Уорда был найден только много лет спустя, так же как и
сочинение Джона Обри (1627-1697) о знаменитых людях Англии; неоконченная
книга при жизни Обри не публиковалась. О Шекспире он писал то, что узнал от
разных людей, в том числе кое-что со слов актера Уильяма Бистона, который,
как считают, слышал о Шекспире от своего отца, тоже актера, бывшего в труппе
лорда-камергера в 1598 году. Возможно, что Обри побывал в Стратфорде в 1681
году. Обри записал порядочно анекдотов о Шекспире, многие из которых только
впоследствии были признаны явной выдумкой. От него, в частности, пошло
предание, что Шекспир был сыном мясника и, помогая отцу забивать скотину,
любил при этом декламировать трагические монологи. Он же пишет, что Шекспир
одно время был школьным учителем, а поэт и драматург - не из крупных -
Уильям Давенант поведал ему, что Шекспир, проезжая через Оксфорд, часто
останавливался в гостинице его отца и был неравнодушен к его матери;
Давенант намекал, что его фактическим отцом был Шекспир, - и эта выдумка
сама по себе свидетельствует, что имя Шекспира уже значит в Англии многое.
В 1668 году выходит в свет "Опыт о драматической поэзии" Джона
Драйдена, где "божественный Шекспир" ставится выше всех современных и
античных поэтов. Но - "те, кто обвинял его в недостатке учености, воздавали
ему тем самым наибольшую похвалу, ибо он учился у самой Природы и не
нуждался в очках книг, чтобы читать в Ней". Тезис о малой учености Шекспира,
пришедший из Стратфорда, как будто бы согласующийся со смутными словами Бена
Джонсона насчет шекспировской плохой латыни и греческого, получал теперь и
"теоретически обоснованное" право на сосуществование с творческим наследием
гения.
В 1663, 1664 и 1685 годах выходят новые переиздания шекспировского
Фолио; последние два - с добавлением семи пьес, считающихся теперь
"сомнительными" и не входящими в канон. Шекспира читают все больше и больше,
но никакой связной его биографии в XVII веке еще не создано.
Первая такая биография появляется только в 1709 году. Ее автор -
драматург и поэт Николас Роу - поместил в виде предисловия к своему
шеститомному изданию пьес Шекспира биографический очерк, вместе с гравюрой,
изображающей стратфордский памятник почти так же, как он выглядел в книге
Дагдейла, - пожилой худощавый мужчина с отвислыми усами, без пера и бумаги,
прижимающий к животу бесформенный мешок; есть и гравюра с чандосского
портрета, считавшегося очень авторитетным в течение всего XVIII века. В этой
биографии впервые говорится, что год рождения Шекспира - 1564-й и что отец
его был торговцем шерстью, но не смог дать своему сыну лучшего образования,
чем получил сам. Роу сообщает также о женитьбе Шекспира на Анне Хэтеуэй; в
первый раз появляется легенда о его браконьерстве в имении сэра Томаса Люси,
перекочевавшая потом во все шекспировские биографии; называется возраст, в
котором Шекспир умер, и приводится часть надписи под стратфордским бюстом.
Роу пересказывает переданные ему слова Уильяма Давенанта (того самого,
который, не жалея репутации своей матери, распространял слух о том, что он
является незаконным сыном Шекспира {Этот слух, переходя из биографии в
биографию, через два с половиной столетия дошел до нашего писателя Ю.
Домбровского, который отвел ему - наряду с другими легендами - заметное
место в своей книге "Смуглая леди".}), будто Шекспир получил от графа
Саутгемптона в подарок тысячу фунтов стерлингов - явный домысел.
В работе Роу, наряду со слухами и легендами, сообщаются и некоторые
фактические данные об Уильяме Шакспере, хотя сам Роу в Стратфорде не был, а
получил интересовавшие его сведения от актера Томаса Беттертона (1635-1710),
который совершил паломничество в Стратфорд и, конечно, видел там настенный
памятник в церкви св.Троицы. Есть в приводимых им фактических данных и
неточности: например, вместо двух дочерей и сына Роу приписывает Шаксперу
трех дочерей, причем старшей якобы была не Сьюзен, а Джудит. Подлинное
написание имени Шакспера в стратфордских документах Роу не сообщает, называя
его везде Шекспиром - возможно, не зная о существенной разнице между двумя
именами или просто не придавая ей значения - как и многие биографы после
него. Но главным в этой первой шекспировской биографии было добросовестное
смешение в одно - пусть и не очень "складное" - жизнеописание фактов и
слухов о Шакспере и Шекспире. Связующим же материалом для такого смешения и
соединения стали не только стратфордский памятник и Великое фолио
(неоднократно переизданное за прошедшее столетие), но и позднейшие легенды,
анекдоты, домыслы.
Роу проделал и определенную редакторскую работу: он разделил на сцены и
акты тексты тех шекспировских пьес, которые в Фолио печатались без такого
деления, дал перед каждой пьесой полный список всех действующих лиц,
обозначил, исходя из текста, места действия. Но нас, конечно, он больше
интересует как шекспировский биограф, завершающий первый - и очень важный -
период построения единой биографии Великого Барда. Мы видим, как она начала
создаваться - через 50-70 лет после смерти Шакспера, по намекам в Великом
фолио и в надписи под стратфордским бюстом, по слухам, легендам и
непроверенным данным, окружавшим и раскрашивавшим сначала совсем
немногочисленные достоверные факты о жизни предприимчивого члена актерской
труппы и откупщика церковной десятины.
Происхождение многих слухов и анекдотов, вошедших постепенно в
шекспировские биографии, не всегда легко установить, но ясно, что они
возникли параллельно росту известности и славы произведений и самого имени
Шекспира. Что же касается наивной доверчивости первых биографов, о которой
часто говорят сегодняшние нестратфордианцы, то не забудем, что век научной
истории тогда еще не наступил, к тому же самые удивительные подлинные
документы об Уильяме Шакспере, такие, как знаменитое завещание,
ростовщические судебные дела и т.п., еще не найдены - они начнут попадать в
руки исследователей лишь с середины XVIII века, а их осмыслением займутся
только следующие поколения.
После Роу полные издания шекспировских пьес осуществили в том же веке
Александр Поп (1725), Льюис Теоболд (1733), Томас Ханмер (1744), Уильям
Уорбертон (1747), Сэмюэл Джонсон (1765), Эдуард Кейпел (1768), Джордж
Стивене (1773,1778, 1785, 1793), Эдуард Мэлон (1790). А всего с 1709 по 1799
год в Англии вышло не менее шестидесяти различного объема изданий пьес
Шекспира. Он признан классиком, более того - первым среди классиков мировой
литературы. С XVIII столетия начинается кропотливая научная работа над
текстами шекспировских пьес, и в этой области было сделано немало. Несколько
хуже обстояло дело с шекспировской поэзией: даже такой крупный ученый, как
Джордж Стивене, много сделавший для изучения и переиздания пьес Шекспира,
категорически отказывался включать в свои издания его поэмы, заявляя, что и
самый строгий закон парламента не сможет заставить англичан читать их.
Что касается шекспировских жизнеописаний, то почти до конца XVIII века
главным источником сведений для них, Шекспировым евангелием, остается очерк
Роу (о дневнике Уорда и неоконченной книге Обри еще не знают). Выдающиеся
шекспироведы этого века А. Поп, Л. Теоболд, С. Джонсон продолжали развивать
мысль Драйдена о величии Шекспира как Поэта, через которого говорила сама
Природа и поэтому не нуждавшегося в книжном знании, чтобы творить подобно
Ей. При этом систематизация и осмысление новых биографических данных о
стратфордце занимали их несравненно меньше, чем кропотливая работа над
шекспировскими текстами при их переизданиях и литературная критика. А тем
временем стратфордские "реликвии" и "предания" множились в числе, подпитывая
и укрепляя постепенно набиравший силу культ.
Заметным событием в становлении стратфордского культа стал так
называемый "шекспировский юбилей". Собственно говоря, двухсотлетие Шекспира
(т. е. Шакспера) приходилось на апрель 1764 года, но отпраздновать его
собрались только через пять с лишним лет, в сентябре 1769 года. Руководил
торжеством знаменитый актер Дэвид Гаррик, относившийся к Шекспиру и его
произведениям с молитвенным преклонением; в своем поместье он построил
часовню, где поместил бюст Шекспира работы французского скульптора
Рубильяка.
На берегу Эйвона в Стратфорде был сооружен специальный деревянный
амфитеатр ("Ротонда"), сцена которого могла вместить сотню участников
представления, а бальная площадка - тысячу танцоров. И вот 5 сентября 1769
года залп тридцати пушек и колокольный звон возвестили начало празднества.
Хор пестро разодетых актеров под аккомпанемент кларнетов, флейт и гитар
запел: "Пусть прекрасное солнце поднимается, чтобы отдать дань Шекспиру!". В
городской ратуше (таун-холле) состоялся публичный завтрак, во время которого
хор выводил: "Из всех Уиллов Уилл - это наш уорикширский Уилл", и даже: "Вор
(thief) из всех воров - это уорикширский вор" - имелся в виду пресловутый
эпизод с "браконьерством Шекспира" в парке сэра Люси. В церкви св. Троицы
бюст Великого Барда утопал в цветах, а хор и оркестр театра Друри Лэйн
исполнял ораторию "Юдифь". Затем почитатели Барда, украшенные лентами всех
цветов радуги (символизировавшими универсальность шекспировского гения), в
сопровождении музыкантов отправились на Хенли-стрит, к "дому, в котором
родился Шекспир", где распевали песню, сочиненную для этого случая
Гарри-ком, прославляющую город, подаривший миру несравненного гения:
"Здесь Природа пестовала своего любимого мальчика..." Вечером - пение,
танцы, фейерверки.
На следующий день началось шествие шекспировских героев с триумфальной
колесницей. В колеснице, влекомой сатирами, восседали Мельпомена, Талия и
Грации. Сильный дождь спутал планы устроителей праздника, и его участники
были вынуждены искать убежища в "Ротонде", не рассчитанной на такую массу
людей; пришлось отменить и задуманное "коронование Шекспира". Величавая "Ода
к Шекспиру", тоже написанная Гарриком, была все-таки исполнена, причем когда
певица пела о "плавно струящихся водах Эйвона", двери амфитеатра были
распахнуты, и голосу певицы вторил шум низвергавшихся с неба потоков воды.
Гаррик произнес торжественную речь, закончив ее словами, являвшимися девизом
всего юбилея: "Мы никогда не увидим подобного ему"; затем знаменитый актер
надел перчатки, которые, как его уверили, надевал, выходя на сцену, сам
Шекспир. Несмотря на непрекращающийся ливень, и этот вечер завершился
маскарадом и танцами. В последний день количество участников заметно
сократилось; главным событием были скачки, победитель которых получил ценный
приз - кубок с шекспировским гербом. Заключительный бал - и шекспировский
юбилей завершен.
Хотя проливной дождь существенно подпортил празднество, этот "юбилей"
вошел в историю как первое национального уровня чествование Великого Барда и
городка, теперь неразрывно связанного с его именем. Правда, немало было и
насмешек в печати над безвкусицей и примитивным идолопоклонничеством,
проявленными организаторами и участниками торжества, но голоса чересчур
утонченных наблюдателей (тогдашние ведущие британские шекспироведы участия в
"юбилее" не приняли) серьезного сдерживающего влияния на дальнейшее развитие
стратфордского культа, на его характер не оказали.
Производство "реликвий" во время и после юбилея заметно возросло. Не
только сам Гаррик, но и его брат Джордж обзавелся "перчатками Шекспира"; в
доме, который уже определился как дом Анны Хэтеуэй, Джорджу удалось купить -
подумать только! - шекспировскую чернильницу. Уже нашлись шекспирово кресло,
а также отдельные его части, рожок для обуви, кольцо-печатка, скамейка - на
ней Бард особенно любил посидеть, и большая пивная кружка, из которой он
любил потягивать свой любимый эль; не была забыта и расшитая золотом
скатерть - "подаренная Барду его другом и обожателем - королевой Елизаветой
I".
Не повезло только дому, действительно приобретенному Шакспером в 1597
году ("Нью Плейс"), где жила его семья и где он провел последние годы жизни,
и где умер. Дом этот потом был куплен потомками прежних хозяев - Клоптонами
- и в 1702 году основательно перестроен. В 1753 году его приобрел некто
Фрэнсис Гастрелл - удалившийся на покой священник из другого городка,
человек грубый и капризный. Приезжавшие все чаще поклонники Великого Барда,
и особенно охотники за шекспировскими реликвиями, действовали отставному
пастырю на нервы. Сначала он нанял плотника и велел ему спилить и разрубить
на дрова столь почитаемое пилигримами шелковичное дерево, по преданию -
посаженное самим Бардом. Часовщик Томас Шарп, сообразив, сколь ценными эти
дрова могут оказаться, купил их, и в течение добрых сорока лет любители
могли приобретать за достойную цену различные сувениры из "шекспировского
дерева". В 1759 году Гастрелл решил избавиться от надоедливых визитеров еще
более радикальным образом: он уехал из Стратфорда, приказав снести здание,
за что его справедливо порицали и будут порицать до скончания веков.
Параллельно с реликвиями росло и собрание "преданий" и анекдотов,
выдаваемых за предания, где Шекспир представал этаким находчивым разбитным
остроумцем, всегда готовым немудреной шуткой привлечь симпатии любой
компании, будь то компания лордов, товарищей-актеров или
соседей-стратфордцев...
Систематизацией и научным анализом всех накопившихся к концу XVIII века
материалов о Шекспире (и поисками новых) занялся только Эдуард Мэлон -
адвокат, писатель, театрал. Сначала он помогал Стивенсу в издании 1778 года,
написав к нему обширный комментарий, потом работал самостоятельно. Его
десятитомное издание сочинений Шекспира в 1790 году подвело итог работы
многих шекспироведов XVIII века и создало серьезный задел для будущих
исследователей. Можно считать, что именно его труды положили начало науке о
Шекспире, не ограниченной лишь текстологией. Изыскания Мэлона и его
последователей начали приоткрывать завесу над личностью Великого Барда и
многих заставили задуматься над стратфордскими документами. Полностью
завершить проделанную огромную работу Мэлону помешала смерть.
В начале XIX века появился новый тип издания, знаменующий собой
прогресс шекспироведческой науки, - вариорум; такое издание содержит все
варианты текста, разночтения и их объяснения учеными, предельно полный
комментарий (у нас подобные издания принято называть "академическими").
Первый шекспировский вариорум выпустил в 1803 году А. Рид; в 1813 году его
переиздали. Над третьим вариорумом работал Э. Мэлон; после его смерти
издание было завершено Джеймзом Босуэлом (1821 год - 21-й том), оно включало
и шекспировские поэмы. Среди вступительных материалов, занявших три тома,
была и новая биография Шекспира. Мэлон первым попытался создать обоснованную
хронологию шекспировских произведений. По сравнению с очерком Роу новая
биография стала более полной, содержала больше фактов, были устранены
некоторые неточности. Но странное дело: ни один вновь открытый, найденный с
большим трудом стратфордский документ, запись или подпись не имели никакого
отношения к шекспировскому творчеству, никакой связи с ним; наоборот, многие
факты как будто бы прямо исключали такую связь.
Шло время, но ни рукописи, ни письма, ни документы о какой-то
литературной деятельности или литературных связях Шакспера (или даже просто
о его умении читать и писать) упорно не желали обнаруживаться, несмотря на
все усилия и поиски тогдашних шекспироведов и многочисленных поклонников
Великого Барда. Это не могло не быть замечено некоторыми находчивыми и
умелыми людьми. И вот в конце XVIII века на свет стали появляться не только
новые интересные предания и реликвии из "шекспировского дерева", но и
вожделенные "старинные бумаги".
Первым из тех, кто действовал тогда на поприще обеспечения биографов
Шекспира недостающими свидетельствами, следует упомянуть Джона Джордана,
колесника из Стратфорда. Не преуспев в своей профессии, он подрабатывал тем,
что служил гидом по Стратфорду и окрестностям для интересующихся Шекспиром
путешественников. Не чужд он был и некоторого подобия стихотворства, что,
как он считал, роднило его с великим земляком. В историю шекспироведения он
вошел как сочинитель нескольких "преданий" и изготовитель фальшивок. Иногда
ему удавалось обмануть и самого Мэлона. Что-то он выдумывал сам, что-то
заимствовал из уже имевших хождение анекдотов.
Наибольшую известность из творений Джордана получило так называемое
духовное завещание отца Шекспира. В 1784 году Джордан предложил лондонскому
"Журналу для джентльменов" снятую им копию с документа, якобы найденного
более четверти века назад, во время ремонта крыши дома на Хенли-стрит - того
самого, где, как считают, родился Шакспер и где в то время жили потомки его
сестры Джоанны Харт. Находка, обнаруженная между стропилами и черепицей,
представляла шесть сшитых вместе листов бумаги с католическим исповеданием
веры и именем Джона Шакспера, вписанным в начале каждого раздела. В копии,
присланной Джорданом, отсутствовал первый лист. Как сообщал Джордан,
оригинал написан "красивым и разборчивым почерком". Журнал печатать
присланную копию Джордана не стал, но слухи о найденном документе дошли до
тогдашних шекспироведов, и они добились, что оригинал документа был послан
из Стратфорда Мэлону. Сначала Мэлон поверил в его подлинность и решил
опубликовать (в отрывках) в готовившемся в 1790 году к изданию "Историческом
описании английского театра". Уже во время печатания книги ученый попытался
уточнить обстоятельства появления находки; ему прислали небольшую записную
книжку, где рукой Джордана был написан весь текст "духовного завещания".
Откуда вдруг взялся отсутствовавший ранее первый лист? Ответы Джордана на
вопросы Мэлона были уклончивы и противоречивы, авторитетные антиквары
считали документ фальшивкой, но Мэлон все-таки опубликовал весь текст,
включая и вдруг появившееся начало. Потом ученый пришел к окончательному
выводу, что "завещание" не имеет отношения к Джону Шаксперу.
После смерти Мэлона документ не нашли и вопрос о его подлинности долгое
время оставался открытым. Картина прояснилась уже в нашем веке. Оказалось,
что текст "завещания" - "Последняя воля души" - был написан Карло Борромео,
архиепископом Миланским, в конце 1570-х годов, во время страшной эпидемии
чумы. Эта исполненная страстной веры "Последняя воля" была взята на
вооружение католической церковью в ее борьбе с протестантизмом в Европе. В
1580 году группа английских иезуитов, отправлявшаяся из Рима в смертельно
опасную миссию - проповедовать католицизм в Англии, некоторое время гостила
у миланского архиепископа. Покидая его дом, они взяли с собой переведенный
на английский язык текст "Последней воли";
есть данные, что позже им посылалось большое количество экземпляров
этого документа. Миссионеры странствовали по Англии, служили тайные мессы,
вписывали имена новообращенных в тексты "Последней воли". Страх казни,
которая ждала тех, кто давал прибежище католическим миссионерам, обеспечивал
сохранение тайны. Скорее всего, в руки Джордана попал один из этих
экземпляров "Последней воли", он его скопировал, вписав туда имя Джона
Шакспера, но потом, запутавшись в деталях, уничтожил следы своей "находки".
"Последняя воля" кардинала Борромео пользовалась популярностью не
только у английских католиков; есть и испанский перевод документа,
напечатанный в 1661 году в Мексике (найден в нашем веке). Об этом сообщается
и в "Документальной биографии Шекспира" С. Шенбаума. После "находки"
Джордана многие шекспироведы стали подозревать Джона Шакспера в тайном
католицизме (некоторые и сейчас так думают, видя в этом объяснение явно
терпимому отношению Шекспира к гонимой тогда в Англии католической вере). А
вот у нас недавно один литературовед, прочитав в книге Шенбаума об испанском
тексте "Последней воли", сделал вывод, что "отец Шекспира" был не просто
католиком, но "выдающимся католическим публицистом", разрешившим перевести
свой труд на испанский язык. Так иногда рождаются легенды...
Что касается самого Джордана, то его нередко подводила память.
Например, поссорившись с тогдашними владельцами дома на Хенли-стрит, он стал
утверждать, что Бард родился совсем в другом доме, забыв, видимо, что,
представляя "Последнюю волю Джона Шакспера", сообщал о документе как о
"найденном под крышей дома на Хенли-стрит, где родился его (Джона. - И. Г.)
сын Уильям"...
Летом 1793 года Джордан встретился с двумя прибывшими из Лондона
любознательными туристами. Это были гравер Сэмюэл Айр-ленд и его сын - 18
(или 20-ти) -летний Уильям-Генри. Сэмюэл Айрленд (Ireland) был довольно
известен своими гравюрами с изображением английских пейзажей и старинных
зданий; он, в частности, был первым, кто зарисовал сторожку, где, как
полагали, когда-то был заперт и высечен уличенный в браконьерстве молодой
Шекспир. Отличительной чертой старшего Айрленда была его безграничная любовь
к Шекспиру, пьесы которого семья часто разучивала и декламировала, собираясь
за вечерним столом; главные роли, естественно, исполнял отец семейства.
Другой его страстью были книги и предметы антиквариата, приобретаемые по
случаю (и потом выгодно перепродаваемые);
попадали к нему и действительно редкие книги и документы. Он мог
показать гостю экземпляр шекспировского Первого фолио, несколько картин
старых мастеров, предметы одежды и безделушки, принадлежавшие когда-то
королям Генриху VIII, Карлу I, Иакову II, а также Филипу Сидни, Оливеру
Кромвелю и т. п. Но его заветной мечтой было заиметь раритет,
непосредственно связанный с Великим Бардом; он говорил, что отдал бы
половину своих сокровищ за клочок бумаги с подписью гения.
благосостояния, вполне могла сохраняться среди стратфордских обывателей в
течение десятилетий, тем более что дочь Шакспера Джудит умерла только в том
же, 1662 году, когда в Стратфорде появился Уорд, а в доме на Хенли-стрит
жили Харты - потомки сестры Шакспера Джоан. Несложно было узнать и через
40-50 лет о составе семьи Шакспера и об отсутствии у него образования - это
помнилось, обсуждалось. А вот чем именно он при жизни занимался в Лондоне,
его соседи вряд ли могли знать, и никто из его земляков (и не только
земляков) при жизни не называл его драматургом, поэтом - на это нет ни
малейших намеков.
Когда же в городке стали циркулировать занесенные извне слухи, что
покойный стратфордец не просто что-то там делал в лондонских театрах, а был,
оказывается, знаменитым сочинителем пьес, подробностями жизни которого
интересуются почтенные приезжие господа, а потом и священник Уорд, -
требуемые "подробности" стали возникать и раскрашиваться сообразно с
представлениями жителей Стратфорда о таких материях, как драматургия и
поэзия. И вот возникла та смесь правды и наивных домыслов, называемая
"преданиями", которая через несколько десятилетий после Уорда станет важным
источником для шекспировских биографов; об этих "преданиях" сегодняшние
шекспироведы обычно отзываются со сдержанным скептицизмом, порождаемым
трудностями отделения зерен истины от плевел домыслов. Однако в случае с
Уордом - одном из первых по времени - это проще, чем в более поздних, -
следы и отзвуки реального существования Шакспера еще не стерлись и не
деформировались окончательно в памяти его земляков.
Викарий Уорд был человеком добросовестным. Он сделал в своем дневнике
пометку: "Запомнить, что надо почитать пьесы Шекспира и знать их так, чтобы
не оказаться неосведомленным по этой части". Возможно (но не обязательно)
это означает, что он до этого их не читал, хотя упоминание им - между прочим
- имен Джонсона и Дрейтона свидетельствует о некотором знакомстве
образованного священника с литературой его времени. Записав себе для памяти
задание почитать пьесы Шекспира, Уорд, очевидно, предвидел дальнейшие
разговоры о нем со своими прихожанами, хотел продолжить расспросы и поиски
сведений - ведь не мог же он совсем не понимать их значение.
Однако имя Шекспира встречается только в одной из шестнадцати
сохранившихся тетрадей дневников Уорда - в самом начале его стратфордского
служения. Больше ничего о Шекспире Уорд не пишет, хотя живет в Стратфорде
еще долгие годы и продолжает вести дневник. Неужели он не узнал о нем
абсолютно ничего нового? Перестал совершенно интересоваться им? Или узнал о
нем нечто такое, что его обескуражило, внесло смятение в душу честного
пастыря? Или часть его дневников - именно тех, где говорится о Шекспире, -
утрачена, исчезла? Ответа на эти недоуменные вопросы нет. Но все-таки Уорд -
почти из первых рук - узнал об отсутствии образования у Шакспера, что
согласуется с тем, что известно сейчас; заслуживает пристального внимания и
рассказ о веселом застолье с лондонскими знакомыми, послужившем причиной
болезни и смерти Шакспера, - здесь определенно содержится какое-то зерно
истины, ибо свидетелей такой встречи с приезжими гостями должно было быть
немало, а значит, немало было разговоров и пересудов, когда она обернулась
смертью хозяина.
Но дневник Уорда был найден только много лет спустя, так же как и
сочинение Джона Обри (1627-1697) о знаменитых людях Англии; неоконченная
книга при жизни Обри не публиковалась. О Шекспире он писал то, что узнал от
разных людей, в том числе кое-что со слов актера Уильяма Бистона, который,
как считают, слышал о Шекспире от своего отца, тоже актера, бывшего в труппе
лорда-камергера в 1598 году. Возможно, что Обри побывал в Стратфорде в 1681
году. Обри записал порядочно анекдотов о Шекспире, многие из которых только
впоследствии были признаны явной выдумкой. От него, в частности, пошло
предание, что Шекспир был сыном мясника и, помогая отцу забивать скотину,
любил при этом декламировать трагические монологи. Он же пишет, что Шекспир
одно время был школьным учителем, а поэт и драматург - не из крупных -
Уильям Давенант поведал ему, что Шекспир, проезжая через Оксфорд, часто
останавливался в гостинице его отца и был неравнодушен к его матери;
Давенант намекал, что его фактическим отцом был Шекспир, - и эта выдумка
сама по себе свидетельствует, что имя Шекспира уже значит в Англии многое.
В 1668 году выходит в свет "Опыт о драматической поэзии" Джона
Драйдена, где "божественный Шекспир" ставится выше всех современных и
античных поэтов. Но - "те, кто обвинял его в недостатке учености, воздавали
ему тем самым наибольшую похвалу, ибо он учился у самой Природы и не
нуждался в очках книг, чтобы читать в Ней". Тезис о малой учености Шекспира,
пришедший из Стратфорда, как будто бы согласующийся со смутными словами Бена
Джонсона насчет шекспировской плохой латыни и греческого, получал теперь и
"теоретически обоснованное" право на сосуществование с творческим наследием
гения.
В 1663, 1664 и 1685 годах выходят новые переиздания шекспировского
Фолио; последние два - с добавлением семи пьес, считающихся теперь
"сомнительными" и не входящими в канон. Шекспира читают все больше и больше,
но никакой связной его биографии в XVII веке еще не создано.
Первая такая биография появляется только в 1709 году. Ее автор -
драматург и поэт Николас Роу - поместил в виде предисловия к своему
шеститомному изданию пьес Шекспира биографический очерк, вместе с гравюрой,
изображающей стратфордский памятник почти так же, как он выглядел в книге
Дагдейла, - пожилой худощавый мужчина с отвислыми усами, без пера и бумаги,
прижимающий к животу бесформенный мешок; есть и гравюра с чандосского
портрета, считавшегося очень авторитетным в течение всего XVIII века. В этой
биографии впервые говорится, что год рождения Шекспира - 1564-й и что отец
его был торговцем шерстью, но не смог дать своему сыну лучшего образования,
чем получил сам. Роу сообщает также о женитьбе Шекспира на Анне Хэтеуэй; в
первый раз появляется легенда о его браконьерстве в имении сэра Томаса Люси,
перекочевавшая потом во все шекспировские биографии; называется возраст, в
котором Шекспир умер, и приводится часть надписи под стратфордским бюстом.
Роу пересказывает переданные ему слова Уильяма Давенанта (того самого,
который, не жалея репутации своей матери, распространял слух о том, что он
является незаконным сыном Шекспира {Этот слух, переходя из биографии в
биографию, через два с половиной столетия дошел до нашего писателя Ю.
Домбровского, который отвел ему - наряду с другими легендами - заметное
место в своей книге "Смуглая леди".}), будто Шекспир получил от графа
Саутгемптона в подарок тысячу фунтов стерлингов - явный домысел.
В работе Роу, наряду со слухами и легендами, сообщаются и некоторые
фактические данные об Уильяме Шакспере, хотя сам Роу в Стратфорде не был, а
получил интересовавшие его сведения от актера Томаса Беттертона (1635-1710),
который совершил паломничество в Стратфорд и, конечно, видел там настенный
памятник в церкви св.Троицы. Есть в приводимых им фактических данных и
неточности: например, вместо двух дочерей и сына Роу приписывает Шаксперу
трех дочерей, причем старшей якобы была не Сьюзен, а Джудит. Подлинное
написание имени Шакспера в стратфордских документах Роу не сообщает, называя
его везде Шекспиром - возможно, не зная о существенной разнице между двумя
именами или просто не придавая ей значения - как и многие биографы после
него. Но главным в этой первой шекспировской биографии было добросовестное
смешение в одно - пусть и не очень "складное" - жизнеописание фактов и
слухов о Шакспере и Шекспире. Связующим же материалом для такого смешения и
соединения стали не только стратфордский памятник и Великое фолио
(неоднократно переизданное за прошедшее столетие), но и позднейшие легенды,
анекдоты, домыслы.
Роу проделал и определенную редакторскую работу: он разделил на сцены и
акты тексты тех шекспировских пьес, которые в Фолио печатались без такого
деления, дал перед каждой пьесой полный список всех действующих лиц,
обозначил, исходя из текста, места действия. Но нас, конечно, он больше
интересует как шекспировский биограф, завершающий первый - и очень важный -
период построения единой биографии Великого Барда. Мы видим, как она начала
создаваться - через 50-70 лет после смерти Шакспера, по намекам в Великом
фолио и в надписи под стратфордским бюстом, по слухам, легендам и
непроверенным данным, окружавшим и раскрашивавшим сначала совсем
немногочисленные достоверные факты о жизни предприимчивого члена актерской
труппы и откупщика церковной десятины.
Происхождение многих слухов и анекдотов, вошедших постепенно в
шекспировские биографии, не всегда легко установить, но ясно, что они
возникли параллельно росту известности и славы произведений и самого имени
Шекспира. Что же касается наивной доверчивости первых биографов, о которой
часто говорят сегодняшние нестратфордианцы, то не забудем, что век научной
истории тогда еще не наступил, к тому же самые удивительные подлинные
документы об Уильяме Шакспере, такие, как знаменитое завещание,
ростовщические судебные дела и т.п., еще не найдены - они начнут попадать в
руки исследователей лишь с середины XVIII века, а их осмыслением займутся
только следующие поколения.
После Роу полные издания шекспировских пьес осуществили в том же веке
Александр Поп (1725), Льюис Теоболд (1733), Томас Ханмер (1744), Уильям
Уорбертон (1747), Сэмюэл Джонсон (1765), Эдуард Кейпел (1768), Джордж
Стивене (1773,1778, 1785, 1793), Эдуард Мэлон (1790). А всего с 1709 по 1799
год в Англии вышло не менее шестидесяти различного объема изданий пьес
Шекспира. Он признан классиком, более того - первым среди классиков мировой
литературы. С XVIII столетия начинается кропотливая научная работа над
текстами шекспировских пьес, и в этой области было сделано немало. Несколько
хуже обстояло дело с шекспировской поэзией: даже такой крупный ученый, как
Джордж Стивене, много сделавший для изучения и переиздания пьес Шекспира,
категорически отказывался включать в свои издания его поэмы, заявляя, что и
самый строгий закон парламента не сможет заставить англичан читать их.
Что касается шекспировских жизнеописаний, то почти до конца XVIII века
главным источником сведений для них, Шекспировым евангелием, остается очерк
Роу (о дневнике Уорда и неоконченной книге Обри еще не знают). Выдающиеся
шекспироведы этого века А. Поп, Л. Теоболд, С. Джонсон продолжали развивать
мысль Драйдена о величии Шекспира как Поэта, через которого говорила сама
Природа и поэтому не нуждавшегося в книжном знании, чтобы творить подобно
Ей. При этом систематизация и осмысление новых биографических данных о
стратфордце занимали их несравненно меньше, чем кропотливая работа над
шекспировскими текстами при их переизданиях и литературная критика. А тем
временем стратфордские "реликвии" и "предания" множились в числе, подпитывая
и укрепляя постепенно набиравший силу культ.
Заметным событием в становлении стратфордского культа стал так
называемый "шекспировский юбилей". Собственно говоря, двухсотлетие Шекспира
(т. е. Шакспера) приходилось на апрель 1764 года, но отпраздновать его
собрались только через пять с лишним лет, в сентябре 1769 года. Руководил
торжеством знаменитый актер Дэвид Гаррик, относившийся к Шекспиру и его
произведениям с молитвенным преклонением; в своем поместье он построил
часовню, где поместил бюст Шекспира работы французского скульптора
Рубильяка.
На берегу Эйвона в Стратфорде был сооружен специальный деревянный
амфитеатр ("Ротонда"), сцена которого могла вместить сотню участников
представления, а бальная площадка - тысячу танцоров. И вот 5 сентября 1769
года залп тридцати пушек и колокольный звон возвестили начало празднества.
Хор пестро разодетых актеров под аккомпанемент кларнетов, флейт и гитар
запел: "Пусть прекрасное солнце поднимается, чтобы отдать дань Шекспиру!". В
городской ратуше (таун-холле) состоялся публичный завтрак, во время которого
хор выводил: "Из всех Уиллов Уилл - это наш уорикширский Уилл", и даже: "Вор
(thief) из всех воров - это уорикширский вор" - имелся в виду пресловутый
эпизод с "браконьерством Шекспира" в парке сэра Люси. В церкви св. Троицы
бюст Великого Барда утопал в цветах, а хор и оркестр театра Друри Лэйн
исполнял ораторию "Юдифь". Затем почитатели Барда, украшенные лентами всех
цветов радуги (символизировавшими универсальность шекспировского гения), в
сопровождении музыкантов отправились на Хенли-стрит, к "дому, в котором
родился Шекспир", где распевали песню, сочиненную для этого случая
Гарри-ком, прославляющую город, подаривший миру несравненного гения:
"Здесь Природа пестовала своего любимого мальчика..." Вечером - пение,
танцы, фейерверки.
На следующий день началось шествие шекспировских героев с триумфальной
колесницей. В колеснице, влекомой сатирами, восседали Мельпомена, Талия и
Грации. Сильный дождь спутал планы устроителей праздника, и его участники
были вынуждены искать убежища в "Ротонде", не рассчитанной на такую массу
людей; пришлось отменить и задуманное "коронование Шекспира". Величавая "Ода
к Шекспиру", тоже написанная Гарриком, была все-таки исполнена, причем когда
певица пела о "плавно струящихся водах Эйвона", двери амфитеатра были
распахнуты, и голосу певицы вторил шум низвергавшихся с неба потоков воды.
Гаррик произнес торжественную речь, закончив ее словами, являвшимися девизом
всего юбилея: "Мы никогда не увидим подобного ему"; затем знаменитый актер
надел перчатки, которые, как его уверили, надевал, выходя на сцену, сам
Шекспир. Несмотря на непрекращающийся ливень, и этот вечер завершился
маскарадом и танцами. В последний день количество участников заметно
сократилось; главным событием были скачки, победитель которых получил ценный
приз - кубок с шекспировским гербом. Заключительный бал - и шекспировский
юбилей завершен.
Хотя проливной дождь существенно подпортил празднество, этот "юбилей"
вошел в историю как первое национального уровня чествование Великого Барда и
городка, теперь неразрывно связанного с его именем. Правда, немало было и
насмешек в печати над безвкусицей и примитивным идолопоклонничеством,
проявленными организаторами и участниками торжества, но голоса чересчур
утонченных наблюдателей (тогдашние ведущие британские шекспироведы участия в
"юбилее" не приняли) серьезного сдерживающего влияния на дальнейшее развитие
стратфордского культа, на его характер не оказали.
Производство "реликвий" во время и после юбилея заметно возросло. Не
только сам Гаррик, но и его брат Джордж обзавелся "перчатками Шекспира"; в
доме, который уже определился как дом Анны Хэтеуэй, Джорджу удалось купить -
подумать только! - шекспировскую чернильницу. Уже нашлись шекспирово кресло,
а также отдельные его части, рожок для обуви, кольцо-печатка, скамейка - на
ней Бард особенно любил посидеть, и большая пивная кружка, из которой он
любил потягивать свой любимый эль; не была забыта и расшитая золотом
скатерть - "подаренная Барду его другом и обожателем - королевой Елизаветой
I".
Не повезло только дому, действительно приобретенному Шакспером в 1597
году ("Нью Плейс"), где жила его семья и где он провел последние годы жизни,
и где умер. Дом этот потом был куплен потомками прежних хозяев - Клоптонами
- и в 1702 году основательно перестроен. В 1753 году его приобрел некто
Фрэнсис Гастрелл - удалившийся на покой священник из другого городка,
человек грубый и капризный. Приезжавшие все чаще поклонники Великого Барда,
и особенно охотники за шекспировскими реликвиями, действовали отставному
пастырю на нервы. Сначала он нанял плотника и велел ему спилить и разрубить
на дрова столь почитаемое пилигримами шелковичное дерево, по преданию -
посаженное самим Бардом. Часовщик Томас Шарп, сообразив, сколь ценными эти
дрова могут оказаться, купил их, и в течение добрых сорока лет любители
могли приобретать за достойную цену различные сувениры из "шекспировского
дерева". В 1759 году Гастрелл решил избавиться от надоедливых визитеров еще
более радикальным образом: он уехал из Стратфорда, приказав снести здание,
за что его справедливо порицали и будут порицать до скончания веков.
Параллельно с реликвиями росло и собрание "преданий" и анекдотов,
выдаваемых за предания, где Шекспир представал этаким находчивым разбитным
остроумцем, всегда готовым немудреной шуткой привлечь симпатии любой
компании, будь то компания лордов, товарищей-актеров или
соседей-стратфордцев...
Систематизацией и научным анализом всех накопившихся к концу XVIII века
материалов о Шекспире (и поисками новых) занялся только Эдуард Мэлон -
адвокат, писатель, театрал. Сначала он помогал Стивенсу в издании 1778 года,
написав к нему обширный комментарий, потом работал самостоятельно. Его
десятитомное издание сочинений Шекспира в 1790 году подвело итог работы
многих шекспироведов XVIII века и создало серьезный задел для будущих
исследователей. Можно считать, что именно его труды положили начало науке о
Шекспире, не ограниченной лишь текстологией. Изыскания Мэлона и его
последователей начали приоткрывать завесу над личностью Великого Барда и
многих заставили задуматься над стратфордскими документами. Полностью
завершить проделанную огромную работу Мэлону помешала смерть.
В начале XIX века появился новый тип издания, знаменующий собой
прогресс шекспироведческой науки, - вариорум; такое издание содержит все
варианты текста, разночтения и их объяснения учеными, предельно полный
комментарий (у нас подобные издания принято называть "академическими").
Первый шекспировский вариорум выпустил в 1803 году А. Рид; в 1813 году его
переиздали. Над третьим вариорумом работал Э. Мэлон; после его смерти
издание было завершено Джеймзом Босуэлом (1821 год - 21-й том), оно включало
и шекспировские поэмы. Среди вступительных материалов, занявших три тома,
была и новая биография Шекспира. Мэлон первым попытался создать обоснованную
хронологию шекспировских произведений. По сравнению с очерком Роу новая
биография стала более полной, содержала больше фактов, были устранены
некоторые неточности. Но странное дело: ни один вновь открытый, найденный с
большим трудом стратфордский документ, запись или подпись не имели никакого
отношения к шекспировскому творчеству, никакой связи с ним; наоборот, многие
факты как будто бы прямо исключали такую связь.
Шло время, но ни рукописи, ни письма, ни документы о какой-то
литературной деятельности или литературных связях Шакспера (или даже просто
о его умении читать и писать) упорно не желали обнаруживаться, несмотря на
все усилия и поиски тогдашних шекспироведов и многочисленных поклонников
Великого Барда. Это не могло не быть замечено некоторыми находчивыми и
умелыми людьми. И вот в конце XVIII века на свет стали появляться не только
новые интересные предания и реликвии из "шекспировского дерева", но и
вожделенные "старинные бумаги".
Первым из тех, кто действовал тогда на поприще обеспечения биографов
Шекспира недостающими свидетельствами, следует упомянуть Джона Джордана,
колесника из Стратфорда. Не преуспев в своей профессии, он подрабатывал тем,
что служил гидом по Стратфорду и окрестностям для интересующихся Шекспиром
путешественников. Не чужд он был и некоторого подобия стихотворства, что,
как он считал, роднило его с великим земляком. В историю шекспироведения он
вошел как сочинитель нескольких "преданий" и изготовитель фальшивок. Иногда
ему удавалось обмануть и самого Мэлона. Что-то он выдумывал сам, что-то
заимствовал из уже имевших хождение анекдотов.
Наибольшую известность из творений Джордана получило так называемое
духовное завещание отца Шекспира. В 1784 году Джордан предложил лондонскому
"Журналу для джентльменов" снятую им копию с документа, якобы найденного
более четверти века назад, во время ремонта крыши дома на Хенли-стрит - того
самого, где, как считают, родился Шакспер и где в то время жили потомки его
сестры Джоанны Харт. Находка, обнаруженная между стропилами и черепицей,
представляла шесть сшитых вместе листов бумаги с католическим исповеданием
веры и именем Джона Шакспера, вписанным в начале каждого раздела. В копии,
присланной Джорданом, отсутствовал первый лист. Как сообщал Джордан,
оригинал написан "красивым и разборчивым почерком". Журнал печатать
присланную копию Джордана не стал, но слухи о найденном документе дошли до
тогдашних шекспироведов, и они добились, что оригинал документа был послан
из Стратфорда Мэлону. Сначала Мэлон поверил в его подлинность и решил
опубликовать (в отрывках) в готовившемся в 1790 году к изданию "Историческом
описании английского театра". Уже во время печатания книги ученый попытался
уточнить обстоятельства появления находки; ему прислали небольшую записную
книжку, где рукой Джордана был написан весь текст "духовного завещания".
Откуда вдруг взялся отсутствовавший ранее первый лист? Ответы Джордана на
вопросы Мэлона были уклончивы и противоречивы, авторитетные антиквары
считали документ фальшивкой, но Мэлон все-таки опубликовал весь текст,
включая и вдруг появившееся начало. Потом ученый пришел к окончательному
выводу, что "завещание" не имеет отношения к Джону Шаксперу.
После смерти Мэлона документ не нашли и вопрос о его подлинности долгое
время оставался открытым. Картина прояснилась уже в нашем веке. Оказалось,
что текст "завещания" - "Последняя воля души" - был написан Карло Борромео,
архиепископом Миланским, в конце 1570-х годов, во время страшной эпидемии
чумы. Эта исполненная страстной веры "Последняя воля" была взята на
вооружение католической церковью в ее борьбе с протестантизмом в Европе. В
1580 году группа английских иезуитов, отправлявшаяся из Рима в смертельно
опасную миссию - проповедовать католицизм в Англии, некоторое время гостила
у миланского архиепископа. Покидая его дом, они взяли с собой переведенный
на английский язык текст "Последней воли";
есть данные, что позже им посылалось большое количество экземпляров
этого документа. Миссионеры странствовали по Англии, служили тайные мессы,
вписывали имена новообращенных в тексты "Последней воли". Страх казни,
которая ждала тех, кто давал прибежище католическим миссионерам, обеспечивал
сохранение тайны. Скорее всего, в руки Джордана попал один из этих
экземпляров "Последней воли", он его скопировал, вписав туда имя Джона
Шакспера, но потом, запутавшись в деталях, уничтожил следы своей "находки".
"Последняя воля" кардинала Борромео пользовалась популярностью не
только у английских католиков; есть и испанский перевод документа,
напечатанный в 1661 году в Мексике (найден в нашем веке). Об этом сообщается
и в "Документальной биографии Шекспира" С. Шенбаума. После "находки"
Джордана многие шекспироведы стали подозревать Джона Шакспера в тайном
католицизме (некоторые и сейчас так думают, видя в этом объяснение явно
терпимому отношению Шекспира к гонимой тогда в Англии католической вере). А
вот у нас недавно один литературовед, прочитав в книге Шенбаума об испанском
тексте "Последней воли", сделал вывод, что "отец Шекспира" был не просто
католиком, но "выдающимся католическим публицистом", разрешившим перевести
свой труд на испанский язык. Так иногда рождаются легенды...
Что касается самого Джордана, то его нередко подводила память.
Например, поссорившись с тогдашними владельцами дома на Хенли-стрит, он стал
утверждать, что Бард родился совсем в другом доме, забыв, видимо, что,
представляя "Последнюю волю Джона Шакспера", сообщал о документе как о
"найденном под крышей дома на Хенли-стрит, где родился его (Джона. - И. Г.)
сын Уильям"...
Летом 1793 года Джордан встретился с двумя прибывшими из Лондона
любознательными туристами. Это были гравер Сэмюэл Айр-ленд и его сын - 18
(или 20-ти) -летний Уильям-Генри. Сэмюэл Айрленд (Ireland) был довольно
известен своими гравюрами с изображением английских пейзажей и старинных
зданий; он, в частности, был первым, кто зарисовал сторожку, где, как
полагали, когда-то был заперт и высечен уличенный в браконьерстве молодой
Шекспир. Отличительной чертой старшего Айрленда была его безграничная любовь
к Шекспиру, пьесы которого семья часто разучивала и декламировала, собираясь
за вечерним столом; главные роли, естественно, исполнял отец семейства.
Другой его страстью были книги и предметы антиквариата, приобретаемые по
случаю (и потом выгодно перепродаваемые);
попадали к нему и действительно редкие книги и документы. Он мог
показать гостю экземпляр шекспировского Первого фолио, несколько картин
старых мастеров, предметы одежды и безделушки, принадлежавшие когда-то
королям Генриху VIII, Карлу I, Иакову II, а также Филипу Сидни, Оливеру
Кромвелю и т. п. Но его заветной мечтой было заиметь раритет,
непосредственно связанный с Великим Бардом; он говорил, что отдал бы
половину своих сокровищ за клочок бумаги с подписью гения.