Страница:
хотя высокие судьи (среди которых были члены Верховных судов обеих стран) и
не признали доводы адвокатов Оксфорда о его авторстве достаточно
убедительными.
Слабым местом оксфордианской гипотезы является как отсутствие прямых
доказательств авторства Оксфорда (например, рукописей, но, как мы знаем, ими
не располагают и сторонники стратфордского Шакспера), так и - особенно -
очень ранняя дата смерти Оксфорда - 1604 год, тогда как значительная часть
шекспировских пьес была явно создана позднее. Оксфордианцам приходится
предполагать, что пьесы, появившиеся после этого времени, созданы до 1604
года, но публиковались позже, хотя содержащиеся в них аллюзии на события
1605-1610 годов определенно говорят против такого допущения. Предпринимались
попытки отождествлять ставившиеся различными актерскими труппами в 1576-1590
годах пьесы с шекспировскими ("Тимон Афинский", "Тит Андроник", "Цимбелин"),
чтобы сблизить их датировку с годами жизни Оксфорда.
Не находят убедительного объяснения в оксфордианской гипотезе такие
важные факты, как посвящение Великого фолио 1623 года Пембруку и Монтгомери
и активное участие в издании Бена Джонсона. Последние годы много споров
среди оксфордианцев вызвало поддержанное некоторыми из них предположение,
что Оксфорд одно время был не только фаворитом, но и любовником королевы
Елизаветы и что тайным плодом их связи был Саутгемптон. Доказать реальность
всех этих построений их авторам - за отсутствием документальных
подтверждений - не удалось, решения "шекспировского вопроса" они не
продвинули, но работу защитникам стратфордианского культа, несомненно,
облегчили.
В оксфордианской гипотезе ее вводная часть - критический разбор
стратфордианского биографического канона с использованием всех ставших
теперь известными фактов об Уильяме Шакспере из Стратфорда - гораздо
убедительнее, чем доводы в пользу авторства Оксфорда. Однако изучение
биографии Оксфорда, как и других "претендентов", их связей с литературой и
театром, безусловно способствует накоплению знаний о шекспировской эпохе.
Кроме Бэкона, Рэтленда, Дерби, Оксфорда в нашем веке в качестве
"претендентов" на авторство были названы граф Эссекс, Уолтер Рэли, Роберт
Сесил, ряд других известных деятелей и литераторов елизаветинско-якобианской
Англии, включая самих монархов - королеву Елизавету I и короля Иакова I.
В 50-е годы получила распространение и известность гипотеза о том, что
за псевдонимом "Потрясающий Копьем" скрывался выдающийся драматург Кристофер
Марло, в последних произведениях которого много общего в творческой манере и
языке с шекспировскими хрониками. Прекращение творчества Марло, его убийство
в 1593 году совпадают с началом творческой деятельности Шекспира. В
обстоятельствах убийства Марло, ставших известными не так давно, много
странного и двусмысленного. Сам молодой поэт и драматург, бунтарский
характер и вольнодумство которого были известны, в то же время, оказывается,
выполнял какие-то тайные поручения руководителя елизаветинской разведки
Уолсингема.
Американец Калвин Гоффман высказал сомнение в том, что Марло
действительно был убит 30 мая 1593 года. В своей книге "Человек, который был
Шекспиром" (1955) {39} Гоффман утверждал, что в Дептфорде убили не Марло, а
неизвестного человека, сам же драматург после мнимого убийства якобы
скрывался в имении Уолсингема и через него (или через его кузена) передавал
актерским труппам и издателям свои произведения, печатавшиеся под
псевдонимом "Уильям Шекспир". В 1956 году Гоффман предпринял раскопки склепа
Уолсингемов, где надеялся (по неясным для меня соображениям) найти рукописи
Марло. Как и следовало ожидать, в склепе никаких рукописей не обнаружили.
Другие сторонники этой гипотезы высказывали предположение, что живший
после 1593 года под чужим именем Кристофер Марло был связан с кругом графини
Мэри Сидни-Пембрук и с самим королем Иаковом.
Очевидно, что из действительно странных обстоятельств убийства Марло и
близости даты убийства ко времени появления в литературе имени Уильяма
Шекспира, а также из того общего, что есть в первых шекспировских хрониках и
последних пьесах Марло, Гоффманом были созданы слишком далеко идущие версии,
не подкрепленные фактами. Очень многие ученые в разное время высказывали
мнение (и я согласен с ними), что первые исторические хроники Шекспира,
особенно три части "Генриха VI", являются разной степени переделками
материала, оставшегося после Марло, Грина, Пиля или кого-то еще из
"университетских умов". Что касается всего остального - фиктивного убийства
Кристофера Марло, его "посмертной" жизни, творчества под именем Уильяма
Шекспира и т.п., - то эти интересные версии не могут рассматриваться как
научные гипотезы: это - домыслы.
Кроме нестратфордианских гипотез, отстаивающих того или иного -
отдельного - кандидата, были высказаны предположения о групповом авторстве.
Еще Делия Бэкон в прошлом веке приводила кроме Фрэнсиса Бэкона имена Рэли и
Спенсера. В 1925 году Мускат называл в качестве возможных соавторов Бэкона,
Оксфорда, графа и графиню Рэтленд. Г. Слэтер (1931) доказывал {40}, что
имеются свидетельства в пользу частичного авторства Марло ("Генрих VI"),
Бэкона (Ричард II" и "Ричард III"), Дерби ("Бесплодные усилия любви", "Сон в
летнюю ночь"), Оксфорда ("Гамлет"), Мэри Сидни-Пембрук ("Как вам это
понравится"), Рэли и Рэтленда. Основной фигурой в таком созвездии Слэтер,
следуя в этом вопросе за Томасом Луни, считал графа Оксфорда. Конкретных
исследований по этим предположениям проведено, однако, недостаточно.
Сторонники нестратфордианских гипотез о групповом авторстве опираются
на поражающий своим объемом активный лексикон Шекспира - таким лексиконом не
мог обладать один человек, как бы гениален и образован он ни был. Кроме
того, в некоторых пьесах явно чувствуется другая рука - с этим согласны и
большинство стратфордианцев, разногласия между ними касаются лишь количества
таких произведений и характера сотрудничества Шекспира с другими авторами в
каждом отдельном случае. Д.М. Робертсон и его школа (а у нас - И.А. Аксенов)
заходили в признании такого сотрудничества достаточно далеко. Коллективное
творчество в различных формах в ту эпоху отнюдь не было редкостью; наиболее
известный пример тому - пьеса "Томас Мор", к которой "приложила руку" целая
группа опытных драматургов!
Ряд нестратфордианцев, не выдвигая собственного кандидата,
ограничивается критикой стратфордских биографий, опираясь на документальные
свидетельства об Уильяме Шакспере. Эти исследования, следуя за писавшим в
начале нашего века Дж. Гринвудом, доказывая непричастность Шакспера к
какому-либо литературному творчеству и явную преднамеренную сотворенность
мифа о том, что этот человек якобы был Великим Бардом, в то же время не
высказывают предположений относительно того, кто в действительности прятался
за такой странной маской. Они считают, что для определенных утверждений в
этом смысле необходимо дальнейшее накопление и исследование конкретных
фактов, на что может потребоваться немало времени.
Объем и характер данной работы, посвященной нескольким таким важнейшим
фактам, которые являются ключами к "шекспировской тайне", не позволяют мне
подробнее остановиться даже на главных трудах
исследователей-нестратфордианцев и их оппонентов - ведь только простое
библиографическое перечисление всех относящихся к проблеме личности Шекспира
книг и статей занимает целый том {41}. История Великого Спора, вероятно,
будет написана уже после его окончательного завершения...
Множественность нестратфордианских гипотез и предлагаемых ими
кандидатов своеобразно изменила в 20-х годах нашего столетия картину
дискуссии вокруг "шекспировского вопроса". Отныне единой - несмотря на
несовпадение взглядов по некоторым частным проблемам - и опирающейся на
почти четырехвековую традицию, школьные учебники, процветающий культ
стратфордских реликвий "официальной" биографической версии стали
противостоять разрозненные, спорящие между собой школы и группы
нестратфордианцев, отстаивающие каждая "своего" кандидата в Шекспиры. Это,
безусловно, облегчает положение их оппонентов, хотя, как уже ясно читателю,
в критике традиционных представлений аргументация всех нестратфордианцев в
основном совпадает. Совпадает и главный вывод: Шакспер не был и не мог быть
Великим Бардом.
Конечно, за это время наряду с серьезными, научно анализирующими
исторические и литературные факты работами появилось немало и легковесных,
разоблачительных, рассчитанных на сенсацию, а то и просто пародийных
сочинений, полных домыслов и фантазий, еще более запутывающих в глазах
широких читательских кругов сложнейшую проблему. Авторы таких сочинений,
похоже, мало считаются с тем значением, которое приобрела эта проблема для
мирового литературоведения, для всей человеческой культуры.
Впрочем, и среди тех, кто, придерживаясь с детства усвоенной традиции,
не сомневается в авторстве стратфордского Шакспера, было высказано немало
"догадок" подобного сорта. Так, Д. Форбис, отмечая, что сам Шекспир всегда
почему-то оказывается вне поля зрения (очевидно, имеется в виду отсутствие
фигуры Шакспера среди литераторов его времени, отсутствие какой-либо видимой
его связи с шекспировскими творениями), приходит к выводу, что причина
такого явления может заключаться в застенчивости, вызванной... алкоголизмом.
Сравнительно недавно некоторые английские авторы пытались объяснить
"шекспировскую тайну" тем, что Шекспир (то есть Шакспер из Стратфорда) был
шпионом, тайным агентом и т.п. Все это уже скорее относится к области
литературных развлечений {Публично высказывалось мнение, что в вопросе о
личности Шекспира можно сочинять какие угодно версии, "ибо через четыре
столетия ни доказать, ни опровергнуть их все равно невозможно". Суждение
глубоко ошибочное, свидетельствующее о слабом знакомстве как с историей
"шекспировского вопроса", так и с немалыми возможностями современной
исторической науки. К тому же четыре столетия - не такой уж большой срок, и
Англия XVII века - не первобытная пустыня.
Впрочем, пародировать и смеяться можно надо всем, и непростые поиски
решения загадки Шекспира не защищены в этом отношении никаким табу. Тем
более что раблезианский смех - один из важных компонентов шекспировской
легенды.}.
Сегодня даже профессиональным шекспироведам нелегко ориентироваться во
всех деталях многолетнего и многоголосого спора вокруг Шекспира, в огромном
клубке фактов и предположений, доводов и контрдоводов, высказанных сотнями
участников дискуссии на ее различных этапах. Сегодня проблема шекспировской
личности, шекспировского авторства и история дискуссии вокруг него является,
без преувеличения, особой дисциплиной, требующей специального изучения; тем
более удивительными выглядят попытки попросту отмахнуться от нее, объявив
надуманной и несуществующей или предав, после несложных идеологических
выкладок той или иной окраски, всех оппонентов групповому отлучению от
Шекспира.
Огромное количество новых исследований и публикаций, появившихся в
первой четверти нашего столетия, касавшихся не только Шекспира, но и почти
всех его литературных современников, сама дискуссия по проблеме
шекспировского авторства не могли не вызвать новых подходов к шекспировским
текстам в академическом стратфордианском шекспироведении. Я уже упомянул о
кембриджской школе - Д. Робертсоне и его учениках, которые пришли к выводу,
что большая часть шекспировских пьес или является переделками текстов его
предшественников (Грин, Марло, Пиль, Кид), или же написана в сотрудничестве
с такими писателями, как Чапмен, Мессенджер, Флетчер, причем роль самого
Шекспира часто сводилась к окончательной литературной правке текста. Таким
образом эти ученые, не посягая на стратфордский культ, давали какое-то
рациональное объяснение явному присутствию "других перьев", а заодно и
огромному объему шекспировского лексикона.
Подход Робертсона к шекспировским текстам как к плодам коллективного
творчества вел к попыткам при помощи стилистического и лексического анализа
дробить эти тексты, связывая ту или иную сцену или даже монолог с именем
определенного литературного современника Шекспира. Это вызвало возражения со
стороны ряда влиятельных английских шекспироведов, обеспокоенных
"вольностями" Робертсона и его последователей на фоне непрекращающихся
нестратфордианских атак на устои традиционного представления о личности
великого драматурга и поэта. В мае 1924 года Британская академия на
специальном заседании заслушала доклад сэра Эдмунда Чемберса, в котором он
критиковал взгляды Робертсона, хотя и признавал обоснованными доводы о
нешекспировском характере части "Тимона Афинского", "Троила и Крессиды",
"Перикла", "Генриха VIII". Взгляды Робертсона были осуждены как
"большевистская национализация Шекспира"; сегодня сторонников этой школы
немного, но сотрудничество Шекспира с другими авторами уже не исключается
большинством ученых, хотя допускается с заметной осторожностью и оговорками
в весьма ограниченном количестве случаев. Таким образом, нельзя считать, что
взгляды Робертсона были научно опровергнуты, можно лишь говорить о
несовершенстве тогдашних методов сравнительного анализа текстов. Сейчас
применение в этих целях компьютеров открывает возможности для более
уверенных выводов в каждом отдельном случае, в частности использование
текстов Марло в шекспировских хрониках уже получило новые аналитические
подтверждения.
Другую группу кембриджских ученых называют "библиографической школой",
хотя ее, наверное, точнее было бы называть "текстолого-книговедческой". Эти
ученые (А.У. Поллард, Р.Б. МакКерро, У.У. Грег и их последователи) изучали
тексты в тесной связи с условиями их появления. Они начали глубоко и
систематически знакомиться с постановкой печатного и издательского дела в
шекспировское время, выработали научные методы реконструкции оригинальных
текстов; с помощью этих методов был решен ряд трудных текстологических
проблем, проведен научный анализ таких литературных памятников, как
шекспировское Великое фолио, шекспировские кварто, ранние издания
произведений Бена Джонсона, Бомонта и Флетчера, других елизаветинцев. Можно
заметить, что ни одна другая эпоха не требовала столь специальных и сложных
методов исследования конкретных обстоятельств издания литературных
произведений, как шекспировская. И прежде всего это относится к самому
Шекспиру - появление текстов чуть ли не каждого его произведения
представляет сложную проблему; мы убедились в этом на примере "Голубя и
Феникс". Многое говорит за то, что эти трудности - не случайны, а
органически связаны с "шекспировским вопросом", которого, однако, ученые
респектабельной "библиографической школы" предпочитали напрямую не касаться.
Особенное значение имели - и продолжают иметь - такие фундаментальные работы
ученых этой школы, как "Краткий каталог титульных листов книг, отпечатанных
в Англии, Шотландии и Ирландии, а также английских книг, напечатанных за
границей в 1475-1640 гг." (А.У. Поллард и Г.Р. Рэдгрейв); "Словарь
типографов и книготорговцев Англии, Шотландии и Ирландии в 1557-1640 гг."
(Р.Б. МакКерро); "Эмблемы типографов и книгоиздателей Англии и Шотландии в
1485-1640 гг." (Р.Б. МакКерро); "Первое фолио Шекспира" (У.У. Грег).
"Краткий каталог титульных листов...", выпущенный Поллардом и Рэдгрейвом в
1926 году, переиздавался с дополнениями в 1948, 1976, 1986 годах; последний
том каталога, где книги сгруппированы по издателям и типографам,
составленный К. Пантцер, вышел в свет в 1991 году; номера, присвоенные
каждому старинному изданию этим "Кратким каталогом", применяются всеми
научными библиотеками мира.
Широкий резонанс в английском шекспироведении второй четверти нашего
века получили идеи Джона Довера Уилсона, также относящегося к
"библиографической школе". Имя этого ученого читатель уже встречал ранее в
связи с его высказываниями о стратфордском бюсте и графтонском портрете.
Уилсон в своих трудах, особенно в небольшой книге "Подлинный Шекспир" (1932)
и в осуществленном под его редакцией издании ряда пьес Шекспира (New
Shakespeare) продемонстрировал новый подход не только к конкретным
текстологическим проблемам, но и к некоторым принятым среди
биографов-стратфордианцев представлениям о личности Великого Барда. Являясь
сам правоверным стратфордианцем, Уилсон в то же время резко протестует
против того образа удачливого дельца, который вставал со страниц биографии,
написанной Сидни Ли. Уилсон не жалеет сильных выражений в адрес
стратфордского бюста, который он считает едва ли не главной причиной того,
что образ великого поэта приобрел ненавистные ему черты "преуспевшего
мясника". Не только книга Сидни Ли, но даже гравюра Дройсхута оказывается,
по Уилсону, созданной под влиянием этого злополучного творения
скульптора-ремесленника;
и эти два изображения стоят между нами и подлинным Шекспиром, вызывая
отвращение всех, кто понимает и глубоко чувствует Великого Барда. Отсюда и
неприятие Уилсоном неоднократно переиздававшейся, долгое время считавшейся
классической работы Сидни Ли: "Короче говоря, созданная С. Ли шекспировская
биография - это жизнеописание не Уильяма Шекспира - человека и поэта, а
другого "Уильяма Шекспира" - бюста в стратфордской церкви, если представить,
что он существовал когда-то во плоти и крови".
И далее Уилсон в своей борьбе за подлинного, поэтического Шекспира
поднимает "знамя крестового похода" против Янсена, Дройсхута и викторианских
биографов Барда. Уилсон категорически не согласен с распространенным (и
сегодня) утверждением, что Шекспир якобы "отсутствует" в своих
произведениях, и требует, чтобы биографы и исследователи неустанно искали
"живого Шекспира". "Если мы будем исходить из того, что он всегда
отсутствует в своих произведениях, что он стоял всегда в стороне от жизни
своего времени, мы никогда не сможем увидеть его. Наоборот, мы должны искать
его в самом сердце той жизни. Жизнь дворца Елизаветы и Иакова, личности и
дела выдающихся людей, общественные и политические события его времени - это
реальная атмосфера его пьес" {42}. При этом Уилсон справедливо
предостерегает, что Шекспир был не репортером, а поэтом.
В плане связей Шекспира с событиями его времени Уилсон придает большое
значение тому влиянию, которое оказала на поэта яркая личность графа Эссекса
и его трагическая судьба. В "Генрихе V" и особенно в "Гамлете" Уилсон
почувствовал тревогу Шекспира за Эссекса, его обожание, его неизбывную боль.
"Тайна Гамлета - это тайна Эссекса, тайна его сердца", - писал Уилсон.
Стремление Уилсона пробиться к "живому" Шекспиру, преодолеть то, что он
называет "викторианскими представлениями" о великом драматическом поэте, его
яростное неприятие стратфордского бюста не могли не вызвать интереса. Но
ведь нельзя забывать, что "бюст" {Уилсон, как и многие другие, не обращает
никакого внимания на то, что при своем появлении стратфордский бюст выглядел
еще более непоэтичным, чем сейчас, - без красивой подушечки, пера и бумаги,
но с прижатым к животу бесформенным мешком.}, который для Уилсона является
символом темного, несовместимого с шекспировским творчеством начала,
мешающего людям пробиться к Барду, - только один из элементов в целом
комплексе стратфордских реалий, хорошо согласующихся между собой и
обрисовывающих контуры одного и того же человека - Уильяма Шакспера из
Стратфорда.
Уилсон же как будто отрывает стратфордский бюст от всего остального -
от неграмотных родителей, жены и детей Шакспера, от его ростовщической
деятельности, от пресловутого завещания. Эти реалии Уилсон почти игнорирует,
несмотря на их бесспорный, документальный характер. Он слишком глубоко
чувствует Шекспира - художника, поэта, чтобы принять или попытаться как-то
объяснить эти ужасные бумаги. Но он не может и совсем отмежеваться от них,
как он отмежевался от настенного бюста, ибо, в отличие от произведения
скульптора, эти бумаги неразрывно, неотделимо привязаны к человеку, чей прах
покоится в стратфордской церкви св. Троицы.
Сосредоточивая все свое неприятие, весь сарказм на "бюсте" и связанном
с ним викторианском, бескрыло-бюргерском представлении о Шекспире, Уилсон
обходит то важнейшее обстоятельство, что эти представления выросли не на
пустом месте и отнюдь не из одного "бюста". Атаки Уилсона на "викторианских"
шекспироведов, и в первую очередь - на книгу Сидни Ли, несправедливы, ибо
биографу не дано право игнорировать или затушевывать факты, как бы он к ним
ни относился. Подлинный, то есть основанный на научном анализе всех
свидетельств и источников, историзм не мешает и не противоречит постижению
творческого наследия художника, когда речь идет о биографии одного и того же
человека. Жизнеописание великого писателя, поэта содержит сведения о его
происхождении, воспитании, образовании, его семье и окружении, о его делах и
поступках, рассказывает о событиях, происходивших на его глазах в его стране
и мире. И этот - социальный и личностно-бытовой - аспект жизнеописания
переплетается с биографией творческой, то есть с историей создания его
произведений, с рассказом о поэтическом мире, рожденном его гением. Эти два
аспекта научной биографии не только не исключают, но и хорошо дополняют и
обогащают один другой, хотя связь между ними подчас может оказаться совсем
не простой и не прямолинейной. Все это справедливо в том случае, когда оба
аспекта относятся к одной и той же личности.
В случае с Шекспиром дело обстоит иначе. Хочет того Уилсон или нет, он
фактически защищает биографию поэта Уильяма Шекспира от биографии Шакспера
из Стратфорда и пытается очистить первую от проникших в нее элементов
второй, но не порывая при этом с основами стратфордской традиции. Сделать
это ему, конечно, не удалось.
"Викторианский" образ расчетливого и благополучного приобретателя, для
которого работа в театре и литературные занятия были прежде всего способом
обеспечить себе материальную независимость, появился не в результате
отсутствия воображения у Сидни Ли и других атакуемых Уилсоном
стратфордианских биографов; такой "умеренный" образ великого драматурга
представлял из себя осторожный компромисс, попытку по возможности сгладить
несовместимость двух шекспировских биографий, свести все литературные и
историко-документальные свидетельства в один непротиворечивый, пусть даже не
очень "поэтичный" портрет.
Резко критикуя своих викторианских учителей, защищая горячо чтимого им
Барда от ненавистных ему черт стратфордского "бюста" {Уилсон даже возлагал
на стратфордский "бюст" - вместе с написанной "под влиянием бюста"
биографией С. Ли - главную ответственность за "компанию против человека из
Стратфорда", то есть за возникновение нестратфордианских гипотез! Подобные
представления о причинах возникновения "шекспировского вопроса" нередки даже
среди ученых-шекспироведов.}, Уилсон подрывает основу "мирного
сосуществования" двух шекспировских биографий и до опасной для
стратфордианского канона и культа степени обнажает разделяющую их пропасть.
Смелые попытки Уилсона увидеть "живого" стратфордского Шекспира (то
есть Шакспера) вызвали сопротивление видных англоамериканских шекспироведов,
называвших его подходы "романтическими", а сделанные им в ряде случаев
выводы - "произвольными". Действительно, своеобразное и не лишенное заметных
элементов модернизации отношение Уилсона к историческим фактам, как видно на
примере его интерпретации истории сооружения стратфордского бюста или
предпочтения, отдававшегося им графтонскому портрету, изображающему
неизвестного молодого человека, весьма уязвимо для критики.
Несмотря на это, многие созданные в последние десятилетия шекспировские
биографии и исследования биографического характера носят следы влияния идей
Довера Уилсона (он умер в 1970 году) или по крайней мере знакомства с ними.
Это часто проявляется в отходе от характерной для Э. Чемберса и его учеников
сухой "протокольности" к более свободному рассказу, не чуждому предположений
и догадок, особенно когда речь заходит о чудесном превращении подмастерья
Шакспера в величайшего драматического поэта и эрудита.
В 1938 году двухтомный труд "Шекспир. Человек и художник", обобщавший
ставшие к тому времени известными факты, относящиеся к биографии Шекспира, в
том числе некоторые сообщенные впервые, опубликовал Эдгар Фрипп {43}.
Интересны книги такого неутомимого исследователя, как Лесли Хотсон, много
работавшего с архивными материалами и с портретной живописью шекспировской
эпохи. Хотя ряд произведенных им идентификаций недостаточно обоснован, его
исследования в конечном счете способствуют устранению некоторых "белых
пятен" вокруг Шакспера и вокруг Шекспира, прояснению тех черт Великого
не признали доводы адвокатов Оксфорда о его авторстве достаточно
убедительными.
Слабым местом оксфордианской гипотезы является как отсутствие прямых
доказательств авторства Оксфорда (например, рукописей, но, как мы знаем, ими
не располагают и сторонники стратфордского Шакспера), так и - особенно -
очень ранняя дата смерти Оксфорда - 1604 год, тогда как значительная часть
шекспировских пьес была явно создана позднее. Оксфордианцам приходится
предполагать, что пьесы, появившиеся после этого времени, созданы до 1604
года, но публиковались позже, хотя содержащиеся в них аллюзии на события
1605-1610 годов определенно говорят против такого допущения. Предпринимались
попытки отождествлять ставившиеся различными актерскими труппами в 1576-1590
годах пьесы с шекспировскими ("Тимон Афинский", "Тит Андроник", "Цимбелин"),
чтобы сблизить их датировку с годами жизни Оксфорда.
Не находят убедительного объяснения в оксфордианской гипотезе такие
важные факты, как посвящение Великого фолио 1623 года Пембруку и Монтгомери
и активное участие в издании Бена Джонсона. Последние годы много споров
среди оксфордианцев вызвало поддержанное некоторыми из них предположение,
что Оксфорд одно время был не только фаворитом, но и любовником королевы
Елизаветы и что тайным плодом их связи был Саутгемптон. Доказать реальность
всех этих построений их авторам - за отсутствием документальных
подтверждений - не удалось, решения "шекспировского вопроса" они не
продвинули, но работу защитникам стратфордианского культа, несомненно,
облегчили.
В оксфордианской гипотезе ее вводная часть - критический разбор
стратфордианского биографического канона с использованием всех ставших
теперь известными фактов об Уильяме Шакспере из Стратфорда - гораздо
убедительнее, чем доводы в пользу авторства Оксфорда. Однако изучение
биографии Оксфорда, как и других "претендентов", их связей с литературой и
театром, безусловно способствует накоплению знаний о шекспировской эпохе.
Кроме Бэкона, Рэтленда, Дерби, Оксфорда в нашем веке в качестве
"претендентов" на авторство были названы граф Эссекс, Уолтер Рэли, Роберт
Сесил, ряд других известных деятелей и литераторов елизаветинско-якобианской
Англии, включая самих монархов - королеву Елизавету I и короля Иакова I.
В 50-е годы получила распространение и известность гипотеза о том, что
за псевдонимом "Потрясающий Копьем" скрывался выдающийся драматург Кристофер
Марло, в последних произведениях которого много общего в творческой манере и
языке с шекспировскими хрониками. Прекращение творчества Марло, его убийство
в 1593 году совпадают с началом творческой деятельности Шекспира. В
обстоятельствах убийства Марло, ставших известными не так давно, много
странного и двусмысленного. Сам молодой поэт и драматург, бунтарский
характер и вольнодумство которого были известны, в то же время, оказывается,
выполнял какие-то тайные поручения руководителя елизаветинской разведки
Уолсингема.
Американец Калвин Гоффман высказал сомнение в том, что Марло
действительно был убит 30 мая 1593 года. В своей книге "Человек, который был
Шекспиром" (1955) {39} Гоффман утверждал, что в Дептфорде убили не Марло, а
неизвестного человека, сам же драматург после мнимого убийства якобы
скрывался в имении Уолсингема и через него (или через его кузена) передавал
актерским труппам и издателям свои произведения, печатавшиеся под
псевдонимом "Уильям Шекспир". В 1956 году Гоффман предпринял раскопки склепа
Уолсингемов, где надеялся (по неясным для меня соображениям) найти рукописи
Марло. Как и следовало ожидать, в склепе никаких рукописей не обнаружили.
Другие сторонники этой гипотезы высказывали предположение, что живший
после 1593 года под чужим именем Кристофер Марло был связан с кругом графини
Мэри Сидни-Пембрук и с самим королем Иаковом.
Очевидно, что из действительно странных обстоятельств убийства Марло и
близости даты убийства ко времени появления в литературе имени Уильяма
Шекспира, а также из того общего, что есть в первых шекспировских хрониках и
последних пьесах Марло, Гоффманом были созданы слишком далеко идущие версии,
не подкрепленные фактами. Очень многие ученые в разное время высказывали
мнение (и я согласен с ними), что первые исторические хроники Шекспира,
особенно три части "Генриха VI", являются разной степени переделками
материала, оставшегося после Марло, Грина, Пиля или кого-то еще из
"университетских умов". Что касается всего остального - фиктивного убийства
Кристофера Марло, его "посмертной" жизни, творчества под именем Уильяма
Шекспира и т.п., - то эти интересные версии не могут рассматриваться как
научные гипотезы: это - домыслы.
Кроме нестратфордианских гипотез, отстаивающих того или иного -
отдельного - кандидата, были высказаны предположения о групповом авторстве.
Еще Делия Бэкон в прошлом веке приводила кроме Фрэнсиса Бэкона имена Рэли и
Спенсера. В 1925 году Мускат называл в качестве возможных соавторов Бэкона,
Оксфорда, графа и графиню Рэтленд. Г. Слэтер (1931) доказывал {40}, что
имеются свидетельства в пользу частичного авторства Марло ("Генрих VI"),
Бэкона (Ричард II" и "Ричард III"), Дерби ("Бесплодные усилия любви", "Сон в
летнюю ночь"), Оксфорда ("Гамлет"), Мэри Сидни-Пембрук ("Как вам это
понравится"), Рэли и Рэтленда. Основной фигурой в таком созвездии Слэтер,
следуя в этом вопросе за Томасом Луни, считал графа Оксфорда. Конкретных
исследований по этим предположениям проведено, однако, недостаточно.
Сторонники нестратфордианских гипотез о групповом авторстве опираются
на поражающий своим объемом активный лексикон Шекспира - таким лексиконом не
мог обладать один человек, как бы гениален и образован он ни был. Кроме
того, в некоторых пьесах явно чувствуется другая рука - с этим согласны и
большинство стратфордианцев, разногласия между ними касаются лишь количества
таких произведений и характера сотрудничества Шекспира с другими авторами в
каждом отдельном случае. Д.М. Робертсон и его школа (а у нас - И.А. Аксенов)
заходили в признании такого сотрудничества достаточно далеко. Коллективное
творчество в различных формах в ту эпоху отнюдь не было редкостью; наиболее
известный пример тому - пьеса "Томас Мор", к которой "приложила руку" целая
группа опытных драматургов!
Ряд нестратфордианцев, не выдвигая собственного кандидата,
ограничивается критикой стратфордских биографий, опираясь на документальные
свидетельства об Уильяме Шакспере. Эти исследования, следуя за писавшим в
начале нашего века Дж. Гринвудом, доказывая непричастность Шакспера к
какому-либо литературному творчеству и явную преднамеренную сотворенность
мифа о том, что этот человек якобы был Великим Бардом, в то же время не
высказывают предположений относительно того, кто в действительности прятался
за такой странной маской. Они считают, что для определенных утверждений в
этом смысле необходимо дальнейшее накопление и исследование конкретных
фактов, на что может потребоваться немало времени.
Объем и характер данной работы, посвященной нескольким таким важнейшим
фактам, которые являются ключами к "шекспировской тайне", не позволяют мне
подробнее остановиться даже на главных трудах
исследователей-нестратфордианцев и их оппонентов - ведь только простое
библиографическое перечисление всех относящихся к проблеме личности Шекспира
книг и статей занимает целый том {41}. История Великого Спора, вероятно,
будет написана уже после его окончательного завершения...
Множественность нестратфордианских гипотез и предлагаемых ими
кандидатов своеобразно изменила в 20-х годах нашего столетия картину
дискуссии вокруг "шекспировского вопроса". Отныне единой - несмотря на
несовпадение взглядов по некоторым частным проблемам - и опирающейся на
почти четырехвековую традицию, школьные учебники, процветающий культ
стратфордских реликвий "официальной" биографической версии стали
противостоять разрозненные, спорящие между собой школы и группы
нестратфордианцев, отстаивающие каждая "своего" кандидата в Шекспиры. Это,
безусловно, облегчает положение их оппонентов, хотя, как уже ясно читателю,
в критике традиционных представлений аргументация всех нестратфордианцев в
основном совпадает. Совпадает и главный вывод: Шакспер не был и не мог быть
Великим Бардом.
Конечно, за это время наряду с серьезными, научно анализирующими
исторические и литературные факты работами появилось немало и легковесных,
разоблачительных, рассчитанных на сенсацию, а то и просто пародийных
сочинений, полных домыслов и фантазий, еще более запутывающих в глазах
широких читательских кругов сложнейшую проблему. Авторы таких сочинений,
похоже, мало считаются с тем значением, которое приобрела эта проблема для
мирового литературоведения, для всей человеческой культуры.
Впрочем, и среди тех, кто, придерживаясь с детства усвоенной традиции,
не сомневается в авторстве стратфордского Шакспера, было высказано немало
"догадок" подобного сорта. Так, Д. Форбис, отмечая, что сам Шекспир всегда
почему-то оказывается вне поля зрения (очевидно, имеется в виду отсутствие
фигуры Шакспера среди литераторов его времени, отсутствие какой-либо видимой
его связи с шекспировскими творениями), приходит к выводу, что причина
такого явления может заключаться в застенчивости, вызванной... алкоголизмом.
Сравнительно недавно некоторые английские авторы пытались объяснить
"шекспировскую тайну" тем, что Шекспир (то есть Шакспер из Стратфорда) был
шпионом, тайным агентом и т.п. Все это уже скорее относится к области
литературных развлечений {Публично высказывалось мнение, что в вопросе о
личности Шекспира можно сочинять какие угодно версии, "ибо через четыре
столетия ни доказать, ни опровергнуть их все равно невозможно". Суждение
глубоко ошибочное, свидетельствующее о слабом знакомстве как с историей
"шекспировского вопроса", так и с немалыми возможностями современной
исторической науки. К тому же четыре столетия - не такой уж большой срок, и
Англия XVII века - не первобытная пустыня.
Впрочем, пародировать и смеяться можно надо всем, и непростые поиски
решения загадки Шекспира не защищены в этом отношении никаким табу. Тем
более что раблезианский смех - один из важных компонентов шекспировской
легенды.}.
Сегодня даже профессиональным шекспироведам нелегко ориентироваться во
всех деталях многолетнего и многоголосого спора вокруг Шекспира, в огромном
клубке фактов и предположений, доводов и контрдоводов, высказанных сотнями
участников дискуссии на ее различных этапах. Сегодня проблема шекспировской
личности, шекспировского авторства и история дискуссии вокруг него является,
без преувеличения, особой дисциплиной, требующей специального изучения; тем
более удивительными выглядят попытки попросту отмахнуться от нее, объявив
надуманной и несуществующей или предав, после несложных идеологических
выкладок той или иной окраски, всех оппонентов групповому отлучению от
Шекспира.
Огромное количество новых исследований и публикаций, появившихся в
первой четверти нашего столетия, касавшихся не только Шекспира, но и почти
всех его литературных современников, сама дискуссия по проблеме
шекспировского авторства не могли не вызвать новых подходов к шекспировским
текстам в академическом стратфордианском шекспироведении. Я уже упомянул о
кембриджской школе - Д. Робертсоне и его учениках, которые пришли к выводу,
что большая часть шекспировских пьес или является переделками текстов его
предшественников (Грин, Марло, Пиль, Кид), или же написана в сотрудничестве
с такими писателями, как Чапмен, Мессенджер, Флетчер, причем роль самого
Шекспира часто сводилась к окончательной литературной правке текста. Таким
образом эти ученые, не посягая на стратфордский культ, давали какое-то
рациональное объяснение явному присутствию "других перьев", а заодно и
огромному объему шекспировского лексикона.
Подход Робертсона к шекспировским текстам как к плодам коллективного
творчества вел к попыткам при помощи стилистического и лексического анализа
дробить эти тексты, связывая ту или иную сцену или даже монолог с именем
определенного литературного современника Шекспира. Это вызвало возражения со
стороны ряда влиятельных английских шекспироведов, обеспокоенных
"вольностями" Робертсона и его последователей на фоне непрекращающихся
нестратфордианских атак на устои традиционного представления о личности
великого драматурга и поэта. В мае 1924 года Британская академия на
специальном заседании заслушала доклад сэра Эдмунда Чемберса, в котором он
критиковал взгляды Робертсона, хотя и признавал обоснованными доводы о
нешекспировском характере части "Тимона Афинского", "Троила и Крессиды",
"Перикла", "Генриха VIII". Взгляды Робертсона были осуждены как
"большевистская национализация Шекспира"; сегодня сторонников этой школы
немного, но сотрудничество Шекспира с другими авторами уже не исключается
большинством ученых, хотя допускается с заметной осторожностью и оговорками
в весьма ограниченном количестве случаев. Таким образом, нельзя считать, что
взгляды Робертсона были научно опровергнуты, можно лишь говорить о
несовершенстве тогдашних методов сравнительного анализа текстов. Сейчас
применение в этих целях компьютеров открывает возможности для более
уверенных выводов в каждом отдельном случае, в частности использование
текстов Марло в шекспировских хрониках уже получило новые аналитические
подтверждения.
Другую группу кембриджских ученых называют "библиографической школой",
хотя ее, наверное, точнее было бы называть "текстолого-книговедческой". Эти
ученые (А.У. Поллард, Р.Б. МакКерро, У.У. Грег и их последователи) изучали
тексты в тесной связи с условиями их появления. Они начали глубоко и
систематически знакомиться с постановкой печатного и издательского дела в
шекспировское время, выработали научные методы реконструкции оригинальных
текстов; с помощью этих методов был решен ряд трудных текстологических
проблем, проведен научный анализ таких литературных памятников, как
шекспировское Великое фолио, шекспировские кварто, ранние издания
произведений Бена Джонсона, Бомонта и Флетчера, других елизаветинцев. Можно
заметить, что ни одна другая эпоха не требовала столь специальных и сложных
методов исследования конкретных обстоятельств издания литературных
произведений, как шекспировская. И прежде всего это относится к самому
Шекспиру - появление текстов чуть ли не каждого его произведения
представляет сложную проблему; мы убедились в этом на примере "Голубя и
Феникс". Многое говорит за то, что эти трудности - не случайны, а
органически связаны с "шекспировским вопросом", которого, однако, ученые
респектабельной "библиографической школы" предпочитали напрямую не касаться.
Особенное значение имели - и продолжают иметь - такие фундаментальные работы
ученых этой школы, как "Краткий каталог титульных листов книг, отпечатанных
в Англии, Шотландии и Ирландии, а также английских книг, напечатанных за
границей в 1475-1640 гг." (А.У. Поллард и Г.Р. Рэдгрейв); "Словарь
типографов и книготорговцев Англии, Шотландии и Ирландии в 1557-1640 гг."
(Р.Б. МакКерро); "Эмблемы типографов и книгоиздателей Англии и Шотландии в
1485-1640 гг." (Р.Б. МакКерро); "Первое фолио Шекспира" (У.У. Грег).
"Краткий каталог титульных листов...", выпущенный Поллардом и Рэдгрейвом в
1926 году, переиздавался с дополнениями в 1948, 1976, 1986 годах; последний
том каталога, где книги сгруппированы по издателям и типографам,
составленный К. Пантцер, вышел в свет в 1991 году; номера, присвоенные
каждому старинному изданию этим "Кратким каталогом", применяются всеми
научными библиотеками мира.
Широкий резонанс в английском шекспироведении второй четверти нашего
века получили идеи Джона Довера Уилсона, также относящегося к
"библиографической школе". Имя этого ученого читатель уже встречал ранее в
связи с его высказываниями о стратфордском бюсте и графтонском портрете.
Уилсон в своих трудах, особенно в небольшой книге "Подлинный Шекспир" (1932)
и в осуществленном под его редакцией издании ряда пьес Шекспира (New
Shakespeare) продемонстрировал новый подход не только к конкретным
текстологическим проблемам, но и к некоторым принятым среди
биографов-стратфордианцев представлениям о личности Великого Барда. Являясь
сам правоверным стратфордианцем, Уилсон в то же время резко протестует
против того образа удачливого дельца, который вставал со страниц биографии,
написанной Сидни Ли. Уилсон не жалеет сильных выражений в адрес
стратфордского бюста, который он считает едва ли не главной причиной того,
что образ великого поэта приобрел ненавистные ему черты "преуспевшего
мясника". Не только книга Сидни Ли, но даже гравюра Дройсхута оказывается,
по Уилсону, созданной под влиянием этого злополучного творения
скульптора-ремесленника;
и эти два изображения стоят между нами и подлинным Шекспиром, вызывая
отвращение всех, кто понимает и глубоко чувствует Великого Барда. Отсюда и
неприятие Уилсоном неоднократно переиздававшейся, долгое время считавшейся
классической работы Сидни Ли: "Короче говоря, созданная С. Ли шекспировская
биография - это жизнеописание не Уильяма Шекспира - человека и поэта, а
другого "Уильяма Шекспира" - бюста в стратфордской церкви, если представить,
что он существовал когда-то во плоти и крови".
И далее Уилсон в своей борьбе за подлинного, поэтического Шекспира
поднимает "знамя крестового похода" против Янсена, Дройсхута и викторианских
биографов Барда. Уилсон категорически не согласен с распространенным (и
сегодня) утверждением, что Шекспир якобы "отсутствует" в своих
произведениях, и требует, чтобы биографы и исследователи неустанно искали
"живого Шекспира". "Если мы будем исходить из того, что он всегда
отсутствует в своих произведениях, что он стоял всегда в стороне от жизни
своего времени, мы никогда не сможем увидеть его. Наоборот, мы должны искать
его в самом сердце той жизни. Жизнь дворца Елизаветы и Иакова, личности и
дела выдающихся людей, общественные и политические события его времени - это
реальная атмосфера его пьес" {42}. При этом Уилсон справедливо
предостерегает, что Шекспир был не репортером, а поэтом.
В плане связей Шекспира с событиями его времени Уилсон придает большое
значение тому влиянию, которое оказала на поэта яркая личность графа Эссекса
и его трагическая судьба. В "Генрихе V" и особенно в "Гамлете" Уилсон
почувствовал тревогу Шекспира за Эссекса, его обожание, его неизбывную боль.
"Тайна Гамлета - это тайна Эссекса, тайна его сердца", - писал Уилсон.
Стремление Уилсона пробиться к "живому" Шекспиру, преодолеть то, что он
называет "викторианскими представлениями" о великом драматическом поэте, его
яростное неприятие стратфордского бюста не могли не вызвать интереса. Но
ведь нельзя забывать, что "бюст" {Уилсон, как и многие другие, не обращает
никакого внимания на то, что при своем появлении стратфордский бюст выглядел
еще более непоэтичным, чем сейчас, - без красивой подушечки, пера и бумаги,
но с прижатым к животу бесформенным мешком.}, который для Уилсона является
символом темного, несовместимого с шекспировским творчеством начала,
мешающего людям пробиться к Барду, - только один из элементов в целом
комплексе стратфордских реалий, хорошо согласующихся между собой и
обрисовывающих контуры одного и того же человека - Уильяма Шакспера из
Стратфорда.
Уилсон же как будто отрывает стратфордский бюст от всего остального -
от неграмотных родителей, жены и детей Шакспера, от его ростовщической
деятельности, от пресловутого завещания. Эти реалии Уилсон почти игнорирует,
несмотря на их бесспорный, документальный характер. Он слишком глубоко
чувствует Шекспира - художника, поэта, чтобы принять или попытаться как-то
объяснить эти ужасные бумаги. Но он не может и совсем отмежеваться от них,
как он отмежевался от настенного бюста, ибо, в отличие от произведения
скульптора, эти бумаги неразрывно, неотделимо привязаны к человеку, чей прах
покоится в стратфордской церкви св. Троицы.
Сосредоточивая все свое неприятие, весь сарказм на "бюсте" и связанном
с ним викторианском, бескрыло-бюргерском представлении о Шекспире, Уилсон
обходит то важнейшее обстоятельство, что эти представления выросли не на
пустом месте и отнюдь не из одного "бюста". Атаки Уилсона на "викторианских"
шекспироведов, и в первую очередь - на книгу Сидни Ли, несправедливы, ибо
биографу не дано право игнорировать или затушевывать факты, как бы он к ним
ни относился. Подлинный, то есть основанный на научном анализе всех
свидетельств и источников, историзм не мешает и не противоречит постижению
творческого наследия художника, когда речь идет о биографии одного и того же
человека. Жизнеописание великого писателя, поэта содержит сведения о его
происхождении, воспитании, образовании, его семье и окружении, о его делах и
поступках, рассказывает о событиях, происходивших на его глазах в его стране
и мире. И этот - социальный и личностно-бытовой - аспект жизнеописания
переплетается с биографией творческой, то есть с историей создания его
произведений, с рассказом о поэтическом мире, рожденном его гением. Эти два
аспекта научной биографии не только не исключают, но и хорошо дополняют и
обогащают один другой, хотя связь между ними подчас может оказаться совсем
не простой и не прямолинейной. Все это справедливо в том случае, когда оба
аспекта относятся к одной и той же личности.
В случае с Шекспиром дело обстоит иначе. Хочет того Уилсон или нет, он
фактически защищает биографию поэта Уильяма Шекспира от биографии Шакспера
из Стратфорда и пытается очистить первую от проникших в нее элементов
второй, но не порывая при этом с основами стратфордской традиции. Сделать
это ему, конечно, не удалось.
"Викторианский" образ расчетливого и благополучного приобретателя, для
которого работа в театре и литературные занятия были прежде всего способом
обеспечить себе материальную независимость, появился не в результате
отсутствия воображения у Сидни Ли и других атакуемых Уилсоном
стратфордианских биографов; такой "умеренный" образ великого драматурга
представлял из себя осторожный компромисс, попытку по возможности сгладить
несовместимость двух шекспировских биографий, свести все литературные и
историко-документальные свидетельства в один непротиворечивый, пусть даже не
очень "поэтичный" портрет.
Резко критикуя своих викторианских учителей, защищая горячо чтимого им
Барда от ненавистных ему черт стратфордского "бюста" {Уилсон даже возлагал
на стратфордский "бюст" - вместе с написанной "под влиянием бюста"
биографией С. Ли - главную ответственность за "компанию против человека из
Стратфорда", то есть за возникновение нестратфордианских гипотез! Подобные
представления о причинах возникновения "шекспировского вопроса" нередки даже
среди ученых-шекспироведов.}, Уилсон подрывает основу "мирного
сосуществования" двух шекспировских биографий и до опасной для
стратфордианского канона и культа степени обнажает разделяющую их пропасть.
Смелые попытки Уилсона увидеть "живого" стратфордского Шекспира (то
есть Шакспера) вызвали сопротивление видных англоамериканских шекспироведов,
называвших его подходы "романтическими", а сделанные им в ряде случаев
выводы - "произвольными". Действительно, своеобразное и не лишенное заметных
элементов модернизации отношение Уилсона к историческим фактам, как видно на
примере его интерпретации истории сооружения стратфордского бюста или
предпочтения, отдававшегося им графтонскому портрету, изображающему
неизвестного молодого человека, весьма уязвимо для критики.
Несмотря на это, многие созданные в последние десятилетия шекспировские
биографии и исследования биографического характера носят следы влияния идей
Довера Уилсона (он умер в 1970 году) или по крайней мере знакомства с ними.
Это часто проявляется в отходе от характерной для Э. Чемберса и его учеников
сухой "протокольности" к более свободному рассказу, не чуждому предположений
и догадок, особенно когда речь заходит о чудесном превращении подмастерья
Шакспера в величайшего драматического поэта и эрудита.
В 1938 году двухтомный труд "Шекспир. Человек и художник", обобщавший
ставшие к тому времени известными факты, относящиеся к биографии Шекспира, в
том числе некоторые сообщенные впервые, опубликовал Эдгар Фрипп {43}.
Интересны книги такого неутомимого исследователя, как Лесли Хотсон, много
работавшего с архивными материалами и с портретной живописью шекспировской
эпохи. Хотя ряд произведенных им идентификаций недостаточно обоснован, его
исследования в конечном счете способствуют устранению некоторых "белых
пятен" вокруг Шакспера и вокруг Шекспира, прояснению тех черт Великого